Xenon.deFer

Всем привет!

Я немного передохнула, и теперь готова продолжить свою подборку, поэтому в ближайшее время прежде, чем я окончательно перейду к истории нашей эры, будет некоторое количество обещанных дополнительных постов. И первым делом я хочу поведать о потрясающей пенталогии, возвращающей нас к событиям, происходившим в Средиземноморье в IV-м веке до н.э., через 13-18 лет после смерти Александра Македонского. Отчасти об этом говорилось в третьей книге М. Рено об Александре, но в данном случае в фокусе оказались относительно простые люди и остров Родос.

Родос – четвертый по величине остров Греции. Заселен он был ещё в неолите и успел повидать и цивилизации минойцев и микенцев, и дорийцев, которые захватили и Родос, и Кос, и ещё часть островных и материковых территорий в том регионе. После этого, кстати, там образовались шесть самостоятельных полисов-государств (в VIII-м веке до н.э. они объединились в Шестиградье в качестве противовеса Ионийскому союзу). В 478-м году до н.э. Родос не смог выстоять в борьбе с Ахеменидской державой и был занят персами, потом освобожден, а после снова попал к персам, и, наконец, был освобожден повторно в ходе похода Александра Македонского.

А после его смерти родосцы выпинали македонский гарнизон, вероятно, чтобы быть подальше от македонских разборок и дележек власти, и остров оказался вроде как предоставлен сам себе, а на деле прямо посреди борьбы, которую развернули военачальники великого македонского царя и полководца (Война Диадохов, 322-281 до н.э.), в частности Антигон Одноглазый (384-301 до н. э.) и Птолемей I Сотер (367-282 до н.э.). Причем симпатии жителей Родоса были, судя по всему, в основном на стороне второго, и Родос с Египтом связывали достаточно тесные и взаимовыгодные связи. Однако официально родосцы декларировали нейтралитет и даже отправили Антигону 10 своих кораблей для борьбы с Кассандром и его союзниками.

Кассандр (ок. 355-297 до н.э.), кстати, известен тем, что знатно мутил воду на македонских и греческих территориях, в частности, он склонил на свою сторону Эвридику, жену Филиппа III Арридея (брата и наследника Александра Македонского, который был македонским царем в 327-317-м годах до н.э.), сына Филиппа II. Самого Филиппа Арридея считали слабоумным и не особо с ним считались. Считаться приходилось с его женой, которая и рада стараться, чтоб избавиться от другого наследника – сына Александра III (тоже Александра) и Роксаны.

Так царская супружеская пара при подначивании и поддержке Кассандра оказалась вовлечена в борьбу с царицей Олимпиадой, вдовой Филиппа II (и по совместительству матерью Александра Македонского), и закончилось всё тем, что Олимпиада захватила соперников в плен и в 317-м году до н.э. приказала убить Филиппа Арридея, а его жену принудила к самоубийству. Эвридика при этом будто бы пожелала сопернице всего того же и по тем же местам.

Пожелание, кстати, сбылось довольно скоро: уже в 316-м году Кассандр сам захватил в плен Олимпиаду, а вместе с ней и Роксану с маленьким сыном. И вот с Олимпиадой ему церемониться никак не хотелось, но приходилось. Всё-таки мать великого человека. Так что он устроил показательный суд над бывшей царицей за устроенные ею расправы, и после всех потуг Кассандра…Олимпиаду камнями насмерть забросали родичи тех, с кем она расправилась) Карма однако. Роксану с Александром IV-м, формально последним македонским царем из династии Аргеадов, Кассандр продержал в плену несколько лет, прежде чем всё-таки решился избавиться от них с учётом неблагоприятной для него политической обстановки. Произошло это предположительно в 310/309-м году до н.э., хотя есть мнение, что это могло случиться и позже. Так в Египте чеканили монеты с именем Александра IV вплоть до объявлении Птолемея фараоном, то есть до 305/304 года до н. э.

Объяснения этому нашли два: либо мальчик до того момента был жив, либо гибель Александра скрывали на протяжении нескольких лет. Когда же этот факт был окончательно признан, диадохи стали повсеместно объявлять себя царями. Кассандр, кстати, женился на единокровной сестре Александра Македонского Фессалонике, и, в конце концов, заключил союз с Селевком, Птолемеем и Лисимахом против Антигона. В общем сделал всё, что смог, чтобы стать новым македонским царем. И ему это удалось. Правда, династия его долго не просуществовала, и в 285-м году новым македонским царем стал Лисимах. Тоже, конечно, ненадолго, но это совсем уже иная история. Антигон же в 301-м году до н.э. потерпел поражение и погиб в битве при Ипсе. Но перед этим успел много кого зае…заколебать. Например, всё тех же родосцев, оказавшихся в самом центре всех этих заварушек.

Так вот когда они отказались выступить на стороне Антигона, недовольный правитель, крайне незаинтересованный в наличии у Птолемея таких сочувствующих, отправил на Родос с нехилыми силами своего сына Деметрия, который притащил с собой не только огромное количество людей и кораблей, но и осадные машины, сделанные по самым свежим на тот момент технологиям. Родосцы, однако, тоже были не лыком шиты, и, едва поняли, что переговоры Антигона уже не интересуют – он просто хочет захватить остров, решили, что будут сопротивляться до последнего, и сделали всё возможное и невозможное, чтобы выстоять. В итоге осада растянулась на целый год, с 305 по 304-й годы до н.э. При всех своих возможностях Деметрий так и не смог сломить сопротивление родосцев, тем более что им Птолемей и его союзники слали помощь, а вот Деметрию отец ничего и никого так и не прислал.

В итоге окончательно утомленный и отчаявшийся Деметрий заключил с родосцами мирное соглашение при посредничестве этолийцев, согласно которому Родос сохранял свободу и независимость, но в обмен должен был выполнить ряд условий, в частности при необходимости выступить союзником Антигона против любого противника, кроме Птолемея. Неплохой итог с учётом того, чем всё это грозило вначале. Вдобавок Деметрий оставил родосцам одну из своих гигантских осадных башен как символ его грандиозных работ и памятник мужеству родосцев. По другой версии орудия просто были там оставлены, т.к. тащить их с собой за море задачка была та ещё. Родосцы же все эти чудеса инженерной мысли продали, а на вырученные деньги возвели статую в честь своего бога-покровителя Гелиоса – то был знаменитый Колосс Родосский, который простоял у входа в гавань 66 лет, с 292 по 226-й годы до н.э. И то были годы настоящего процветания для Родоса, лежавшего на пересечении торговых путей и богатевшего, благодаря морской торговле. На кораблях родосцы экспортировали собственную продукцию во все страны Средиземноморья, вплоть до Карфагена на западе и Сирии на Востоке.

Так что рано или поздно должен был отыскаться кто-то, кто непременно напишет о Родосе и его знаменитых торговцах. И такое произведение действительно есть:

«Эллинские торговцы» («Соклей и Менедем») Г. Тёртлдава

Время действия: IV век до н.э., ок. 310-304 гг. до н.э.

Место действия: Родос, Македония и владения Диадохов (территории современных Греции, Кипра, Турции, Египта и Иудеи), Великая Греция и некоторые другие города-государства на территории современной Италии.

Интересное из истории создания:

Гарри Норман Тёртлдав (р. 1949), писавший также под псевдонимами Г.Н. Тертлтауб, Эрик Г. Иверсон и Дэн Черненко, родился в семье румынских евреев в Лос-Анджелесе и, повзрослев, поначалу учился на инженера-электрика в Калифорнийском технологическом институте, однако не доучился и вместо этого поступил в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, который успешно окончил в 1977-м, став профессиональным историком со специальностью «древняя история», да ещё защитил потом диссертацию по истории Византии. В 1979-м году он решился и опубликовал свой первый роман-дилогию в жанре фэнтези («Были кровью» и «Были ночью») под псевдонимом Эрик Г. Иверсон, потому что издатель что-то засомневался в реакции читателей на автора под фамилией «Горлица» (собственно Turtledove).

После этого был перерыв на 5-6 лет, а потом Тертлдав сменил направление и издал на этот раз фантастический роман под названием «Тупик», про прибытие инопланетян, причем под настоящим именем. Потом он начал писать в жанре альтернативной истории и иногда писал историческое фэнтези. И так оно продолжалось, пока вдруг в 1998-м писатель не созрел для первого своего исторического романа – «Юстиниан».

Сложно сказать, как он оценил этот свой опыт, но в 2001-м году под псевдонимом H. N. Turteltaub он опубликовал роман «Over the Wine Dark Sea», первый в цикле «Эллинские торговцы» (название романа можно перевести как «Через винно-тёмное море» или «По винно-тёмному морю», это отсылка к Гомеру, хотя на русский это почему-то перевели под названием «По воле Посейдона. Морские приключения в Древнем мире», а сам цикл можно найти под названием «Соклей и Менедем»). Жанр обозначается иногда как «историческое фэнтези», хотя лично я там ничего фэнтезийного пока не обнаружила. Маловероятное – может быть, но не фэнтезийное.

Более того, прочитанные мной романы из этого цикла отличаются довольно высокой степенью историчности (об этом, кстати, пишут и в англоязычной вики), и чувствуется, что автор профессиональный историк, а не какой-нибудь профан (и не затирает мне про то, что из Малой Азии, когда туда переселились ионийцы с эолийцами, вдруг исчезли все карийцы, лидийцы и прочие народы, как некоторые). Тем более что при написании он пользовался трудами как древних, так и современных историков. Например, в примечании к первой части он ссылался на труды Ливия и Диодора Сицилийского. Более того, автор отметил, что все переводы с греческого выполнил сам.

Серия состоит из пяти частей: «По винно-тёмному морю» (2001), «Череп Грифона» (2002), «Священная земля» (2003), «Сова в Афинах» (2004) и «Саламин» (2020).

О чём:

История начинается в конце зимы или ранней весной 310-го года до н.э. На Родосе активно обсуждают слухи о том, что Кассандр убил Роксану и её сына от Александра Македонского, гадая, какие это возымеет последствия, и не возникнут ли серьёзные проблемы у местных жителей из-за военного столкновения между Антигоном и Птолемеем. Вести, конечно, тревожные, но работа есть работа, и едва начался сезон, как двоюродные братья Менедем, сын Филодема, и Соклей, сын Лисистрата (младшего брата Филодема) стали готовиться к длительному морскому путешествию, чтобы выгодно продать как местные товары (например, духи из родосских роз), так и те, что удастся раздобыть по пути. Вдобавок к этому благодаря случайному стечению обстоятельств и собственному любопытству, а потом ещё и азарту молодые люди заметили и купили на горячую голову нескольких павлинов. Когда пыл угас, обоих стала посещать мысль, что это было не самое удачное приобретение, и что отцы могут не оценить их амбициозный план по продаже диковинных птиц в Великой Греции.

Как бы то ни было, боржоми пить уже было поздно, и под вздохи своих родителей парни через несколько дней отчалили от родосской пристани, ещё не догадываясь, в какие передряги им предстоит попасть, и чем это обернется. А попадали они в них с поразительной регулярностью, причем в одних случаях из-за случайного стечения обстоятельств, а в других либо из-за безрассудных выходок Менедема (который ещё вдобавок был капитаном судна), либо из-за чудачеств Соклея. Короче, такие разные, но они друг друга стоили. И, если в первой книге всё внимание оттянул на себя именно Менедем и павлины, то во второй хочешь-не хочешь начинаешь внимательнее присматриваться к Соклею, который с видом котика из Шрека уболтал двоюродного брата купить… «череп грифона». Точнее они думали, что это именно череп грифона. На деле эта штука должна была выглядеть как-то так:

Отрывок:

Читая о том, как Соклей восторгался окаменевшим черепом, я не удержалась и решила, что непременно должна это процитировать:

«…Соклей был чрезвычайно собой доволен. Он заставил торговца шерстью заплатить двадцать две драхмы за кувшин пурпурной краски и продал ему целых шесть таких кувшинов. Все вырученное сверх восемнадцати драхм было прибылью, поэтому он отлично справился. Теперь, когда покупатель отправился домой, чтобы принести серебро — одну мину и тридцать две драхмы, как доложила та часть сознания тойкарха, что ведала вычислениями, — Соклей хотел улучить миг, чтобы слегка расслабиться и погордиться собой. Хотеть-то он хотел, однако ему это не удалось. Менедем с другого конца агоры вдруг начал ему махать, свистеть и вообще вести себя как дурак.

— Эйя, Соклей! — позвал он. — Иди сюда!

— В чем дело? — закричал Соклей в ответ.

Он сомневался, что на рынке Кавна есть что-то, из-за чего стоит так волноваться. Двоюродный брат, однако, был явно с ним не согласен.

— Иди сюда! — повторил он. — Ты должен на это взглянуть!

— Взглянуть на что? — раздраженно спросил Соклей.

Менедем не ответил. Он просто снова окликнул брата и помахал ему. Бормоча что-то себе под нос, Соклей пошел взглянуть, что же, кроме хорошенькой девушки, могло привести его спутника в такое возбуждение.

Когда Соклей подошел к хлипкому навесу, у которого стоял Менедем, тот с драматическим видом указал на что-то и заявил:

— Вот!

Соклей внимательно уставился на незнакомый предмет. Пристальное разглядывание ничего ему не сказало, поэтому он задал неизбежный вопрос:

— Что это за штука?

— Череп грифона, — одновременно, словно были участниками хора в трагедии Еврипида, ответили Менедем и местный торговец.

— Череп грифона? — повторил Соклей, будто не в силах поверить своим ушам.

Вообще-то так оно и было.

— Но… я всегда думал… все всегда думали… что грифонов не существует. Геродот поместил их на краю земли вместе с одноглазыми аримаспами и другими диковинками.

— Этот череп и попал сюда с края земли, — ответил Менедем и пересказал Соклею все, что поведал ему житель Кавна. Прежде чем Соклей успел ответить, его двоюродный брат добавил: — И если это не череп грифона, мой дорогой, то мне бы очень хотелось услышать от тебя — что же это такое.

— Я… не знаю.

Соклей присел на корточки рядом с невероятным черепом — это был определенно череп какого-то дикого зверя, уж грифона или нет, — чтобы посмотреть поближе.

Спустя мгновение Менедем тоже присел рядом.

— Интересно, что это такое ты откопал? — спросил Соклей брата.

— Я уже сказал тебе, — ответил Менедем. — Не понимаю, почему ты мне не веришь.

— Неужели тебя это удивляет? — воскликнул Соклей.

Менедем только пожал плечами.

Ну а сам череп, разумеется, ничего не сказал. Он просто лежал себе на грязной земле посреди агоры Кавна и смотрел на Соклея огромными пустыми глазницами. Он имел впечатляющие размеры: где-то около двух локтей в длину и порядка полутора в ширину в самой широкой своей части; ближе к крючковатому клюву, очень похожему на клюв орла, череп сужался. Соклей почувствовал, как в душе его нарастает изумленное благоговение: у грифонов, как считалось, должен был быть именно такой клюв.

В отличие от орлов, однако, в этом клюве имелись зубы.

Соклей наклонил череп, чтобы получше его рассмотреть. Он ожидал увидеть клыки, перед которыми побледнели бы даже львиные, но зубы оказались плоскими, прямоугольными, похожими на коровьи или козьи.

— Ну разве это не любопытно? — пробормотал Соклей. — Что бы ни рассказывали о грифонах, они, похоже, щипали траву, а вовсе не были страшными хищниками.

— Почему ты так думаешь? — спросил Менедем.

— Зубы, — ответил Соклей и объяснил, что навело его на такую мысль.

Менедем в раздумье поджал губы, потом кивнул.

— Ты умный парень, — сказал торговец из Кавна. — Мне такое никогда не приходило в голову.

— Умный, вот как? — Соклей покачал головой. — Вряд ли, я ведь даже представить себе не мог… такого!

Он положил руку на вытянутую, заканчивающуюся клювом морду. И снова удивился: на ощупь череп оказался более прохладным, тяжелым и твердым, чем это можно было ожидать от старой кости.

— Я как будто чувствую под пальцами камень, — сказал Соклей и посмотрел на Менедема. — Ты не думаешь, что какой-нибудь скульптор…

— Нет, — перебил его двоюродный брат. — Подобное невозможно, почтеннейший, ты знаешь это не хуже меня. Кто мог бы даже вообразить такую вещь, не говоря уж о том, чтобы вырезать ее? Эти зубы — настоящие зубы. Да человек надорвал бы себе сердце и ослеп, пытаясь их изваять. А сломанный рог, который торчит из основания черепа? Не глупи.

Соклей вздохнул.

Ему хотелось сказать Менедему, что тот ошибается, но он не мог.

— Боюсь, ты меня победил.

Соклей выпрямился, подобрал череп — похоже, тот весил почти треть таланта — и стал вертеть его и так и сяк, гадая, нет ли какой подсказки внутри. При пристальном исследовании он обнаружил, что зубы были не так похожи на коровьи, как ему показалось сначала. Но Соклей все же не мог вообразить, каким образом грифон с их помощью пожирает мясо.

Менедем указал на красноватую грязь, прилипшую к основанию черепа.

— Вот, видишь? Череп вовсе не вырезан из камня. Он долгое время пролежал в земле.

— Что ж, может быть. — Соклей попытался соскрести пальцем грязь.

Но грязь не хотела соскабливаться. Он даже сломал ноготь указательного пальца и был вынужден обкусать остаток ногтя, чтобы как-то его подровнять.

— Это не грязь. Это камень, — заявил Соклей и снова попытался поскоблить череп, на этот раз более осторожно, указательным пальцем другой руки.

Немножко красного отошло, но совсем немного.

— Мягкий камень-песчаник, но тем не менее камень, вне всякого сомнения.

Менедем протянул руку, поскоблил сам и кивнул.

— Ты прав. Сколько же времени череп должен был пролежать под землей, чтобы в него вросли кусочки камня?

— Даже не буду гадать, — ответил Соклей. — У Геродота сказано, якобы египтяне утверждают, что их цари и жрецы вернутся через триста сорок одно поколение, что составляет более одиннадцати тысяч лет. В любом случае, это уйма времени.

— Вероятно. — Менедем тихо присвистнул. — Больше одиннадцати тысяч лет? Это очень много. Со времен Троянской войны не прошло ведь еще и одной тысячи лет, так? Уж ты-то знаешь такие подробности.

Прежде чем Соклей успел подтвердить, что со времен Троянской войны и вправду не прошло даже девятисот лет, не то что тысячи, местный торговец поинтересовался:

— Так сколько вы заплатите мне за череп грифона?

Соклей хотел было спросить, а сколько он за него хочет, но Менедем со смехом ответил:

— О мой дорогой, на старые кости интересно взглянуть, но я не думаю, что мы захотим их купить. На что, во имя богов, эта штука сгодится? Разве что послужит самым диковинным украшением андрона? А вот львиные шкуры, которые ты продаешь, и еще шкура… тигра, ты так называешь этого зверя?., вот об их покупке с тобой интересно было бы потолковать.

— Менедем, — сказал Соклей.

Но двоюродный брат не обратил на него внимания. Прямо на глазах Менедем превратился в торгаша. Исследовав шкуры критическим взглядом, он огорченно поцокал языком.

— Я бы заплатил больше, если бы здесь не было кое-как залатанной дыры. Сюда ткнули копьем, я полагаю?

— Менедем! — снова окликнул его Соклей, на этот раз погромче.

Он решил, что в следующий раз выкрикнет имя двоюродного брата во все горло. Но, к его удивлению, Менедем соизволил обратить на него внимание.

— Да? В чем дело, почтеннейший? Тебе что-то нужно? — Менедем был воплощением чуть рассеянного добродушия.

Соклей взял его за руку.

— Отойди на минутку в сторону, будь так добр.

Он отвел брата туда, откуда местный торговец не смог бы их услышать, и только тогда тихонько сказал:

— Мне нужен этот череп…»

И я пыталась удержаться, но не смогла, а потому процитирую также отрывок из третьей книги:

«…Поликл, сын Аполлония, тоже переписывал книги на продажу, но его лавка оказалась закрыта. Сосед-плотник оторвал взгляд от стула, к которому приделывал ножку.

— Ты найдешь его в таверне вниз по улице, — сказал он.

— О, — замялся Соклей. — А он сможет говорить о делах?

— Тут не угадаешь, — ответил плотник и взял маленький напильник.

В таверне воняло прокисшим вином и жиром, в котором владелец жарил закуски, купленные посетителями где-нибудь в другом месте. Перед Поликлом стояла глубокая как море кружка. Взгляд писца — бледного человека с сухой левой рукой, по всей видимости не годившегося для более тяжелой работы, был таким мутным, что Соклей понял: он уже не раз осушил её.

— Радуйся, — сказал Соклей.

— Радуйся и ты, — Поликл еле ворочал языком, Соклей с трудом понимал его. Писец поморгал: — Я тебя где-то раньше видел, да? — он отхлебнул из своей огромной кружки.

— Да, — ответил Соклей, ни на что особо не надеясь, и назвал свое имя.

Поликл наклонил голову и едва не навалился на стол. Вновь обретя равновесие, он сказал:

— А, да, я тебя знаю. Ты тот торговец, один из тех торговцев. Чё надо?

— Книги, — ответил Соклей. — Самые интересные книги из "Илиады" и "Одиссеи". Если они у тебя есть, я куплю.

— Книги? — Поликл будто впервые слышал это слово. Потом опять медленно склонил голову. На этот раз ему удалось усидеть прямо.

— А, да, — снова сказал он, — я их помню.

— Отлично. Мои поздравления, — удивительно, как он в таком состоянии хоть что-то помнил. — Так они у тебя есть?

— Есть что?

— Лучше поговори, когда он протрезвеет, приятель, — сказал хозяин таверны.

— А такое бывает? — поинтересовался Соклей. Хозяин лишь пожал плечами в ответ. Соклей снова взялся за Поликла:

— Пойдем. Давай сходим к тебе домой, если у тебя есть книги, которые мне нужны, я дам за них деньги.

— Деньги? — снова удивился Поликл.

— Деньги, — повторил Соклей и пояснил, будто говорил с идиотом: — Ты сможешь купить на них ещё вина, — и тут же устыдился того, что подстрекает писца к саморазрушению.

Как бы там ни было, это сработало. Поликл осушил кружку и мотнулся к нему:

— П'шли…П'шли д'мой. Я не… не знаю… что у меня есть. П'смотрим.

Он попытался пройти сквозь стену. Соклей перехватил его и повернул в нужном направлении, не дав расквасить нос о кирпичи.

— Пошли, друг. Сейчас дойдём потихоньку, — сказал Соклей, сам толком не веря своим словам.

Вести Поликла вниз по улице было все равно что вести парусное судно по бурному морю при переменчивом ветре. Переписчик шатался и спотыкался, и в итоге навернулся в фонтан.

Может позволить ему слегка промокнуть? — подумал Соклей, подхватывая его снова, — это может его слегка протрезвить. И отрицательно покачал головой. В фонтане Поликл просто может захлебнуться.

Сосед-плотник снова взглянул на них поверх стула:

— Ого, а я и не думал, что ты сумеешь вытащить его из таверны.

— Честно говоря, я тоже, — Соклей не испытывал гордости по этому поводу. — Теперь посмотрим, стоила ли овчинка выделки.

Когда они оказались внутри, Поликл покопался в свитках папируса и сунул один Соклею:

— Вот. То, что тебе нужно?

Соклей развязал верёвку, развернул свиток и горестно вздохнул. Он повернул свиток так, чтобы Поликл видел его. Он был пуст.

— З'раза, — пробормотал писец. — С'час найду др'гой… Вот!

Без особой надежды Соклей взял и развернул новый свиток. Не Гомер, это точно. Это оказалась какая-то поэма неизвестного автора, даже с первых строк такая непристойная, что и Аристофана вогнала бы в краску.

Соклей хотел было вернуть её писцу, но передумал. "Будь я скучающим солдатом-эллином в Финикии, хотел бы я это прочесть?"— задал он себе вопрос и кивнул. Несомненно. На самом деле, он и сам прочел ещё несколько строк — конечно, только чтобы убедиться, что дальше продолжается в том же духе. Поэма не подвела.

— Беру, — сказал он. — Что ещё у тебя есть?

— Н'знаю, — ответил Поликл, будто понятия не имел, чем занимался в последнее время. А может так и было.

— Вот. Эт' новая, — протянул он Соклею ещё один свиток.

Соклей начал читать: это оказался кусок трактата Ксенофонта об искусстве верховой езды. Подобное солдат может счесть интересным, или хотя бы полезным. Начиналось всё хорошо — аккуратным и четким почерком как у Главка, но уже вскоре качество начало падать. Соклей с грустью подумал, что Поликл переписывал, будучи нетрезвым. Почерк превращался в неразборчивые каракули — строчки ползли вкривь и вкось, появились грамматические ошибки. Ошибки, за которые мальчика, только встающего на путь грамоты, просто бы выпороли. Какие-то слова зачёркнуты и только часть пятен — от чернил. А уже посреди свитка слова попросту иссякли.

— Хорошая, но она не годится, — сказал он.

— Эт' п'чему же? — вопросил Поликл. Соклей показал ему дефекты. Писец отмахнулся:

— Кому какая разница?

— Тому, кто её купит у меня? — сухо предположил Соклей.

— И что? К'гда он это увидит, ты будешь уже далеко. Да-ле-коооо, — повторил он, замахав руками, как крыльями, и хрипло расхохотался.

— Прости, но нет. Я не вор, — сказал Соклей…»

Что я обо всём этом думаю, и почему стоит прочитать:

На самом деле, подбирая книгу, я прочитала ошибочную информацию и предполагала, что события будут развиваться в чуть более позднее время, и вдобавок сразу начала читать третью книгу. Уже по первой главе стало понятно, что меня слегка нае…ввели в заблуждение, и дело никак не могло быть позже 301-го года до н.э., т.е. речь шла всё так о IV-м веке до н.э. И я бы наверняка с разочарованием бросила бы саму идею написать заметку об этом цикле, если б не то, что я успела прочитать. А уж когда я потом ознакомилась и с первыми двумя книгами, сомнения пропали окончательно: книги отличные и захватывающие. Во всяком случае, по моему мнению.

Не знаю, как часто в фокусе подобных произведений оказываются торговцы, но для меня это, пожалуй, едва ли не первая подобная книга. То есть я сейчас вот сразу без особого напряга вспомнила, что, например, в «Гибели великого города», романе о Мохенджо-Даро, один из главных героев был торговцем, но на самой его торговой деятельности акцент не делался. А вот Тёртлдаву удалось превратить историю о буднях торговцев в увлекательнейшую приключенческую эпопею. Причем почти что в прямом смысле слова: действие книг происходит в период, когда буквально каждый год происходило что-то поистине исторически важное, а последняя книга, возможно, и вовсе повествует об осаде Родоса. Кстати, я без особого труда определила год, в котором происходили события первой книги, потому что там упоминалось несколько событий-маркеров, в том числе солнечное затмение, произошедшее в августа 310-го года до н.э. Хотела рассказать и про другие, но подумала, что самым подкованным могу испортить интригу.

Так что то, в какие передряги попадают Менедем и Соклей, тесно связано с историческим контекстом, с актуальной обстановкой в Средиземноморском регионе того периода, в том числе с повышенной активностью пиратов. Но даже и без этого лично мне было занятно наблюдать за тем, как, где и какими способами эти двое пытались заработать, и чем это оборачивалось.

Что касается главных героев, то я поняла, что раскрываются они не сразу. Менедем поначалу меня откровенно подбешивал, потому что это тот тип людей, который не может ровно сидеть на пятой точки и постоянно ищет на неё приключения, причем порой под внешне рациональными предлогами («Ну нам же надо добраться побыстрее!», «Ну мы же должны заработать! Отличный способ!»). Я уж молчу о том, что он не просто бабник, а махровый развратник, для которого даже чужие жёны не просто не табу, но и желанная добыча. При этом отношение к женщинам у него соответствующе поверхностное. Система может дать сбой разве что на его молодой мачехе, которая лишила его покоя, но к которой по понятным причинам он не решается притронуться)) Однако чем дальше читаешь, тем больше он вызывает если не симпатию, то сочувствие. Что ни говори, а он отлично знает своё дело и как капитан акатоса, и как торговец, но при этом всё равно сталкивается с постоянным обесцениванием со стороны своего отца. Поэтому для меня как для психолога (и не только поэтому) это оказалось обстоятельством, очень многое объясняющее в поведении данного персонажа, в том, почему он такой, какой есть. Проблема детско-родительских отношений актуальна во все времена, но в контексте античность приобретает новые оттенки и нюансы.

Соклей же поначалу кажется просто слабовольным нытиком, раздражающим своим бессилием, но чем лучше его узнаешь, тем больше вероятность начать ему симпатизировать. Может, он и не лучший торговец, но зато он любознателен, умён, хорошо образован и проявляет поразительные чуткость и гуманность по меркам того времени. Он в равной мере может дать внимание и сострадание не только случайному свободному эллину, но и рабу, женщине и чужаку, чем могли похвастаться далеко не все в его окружении. Он тянется к знаниям и мыслит куда масштабнее даже своего двоюродного брата. И есть определенная злая ирония в том, что такой человек вынужден был не философом стать, а заниматься торговлей, да ещё и переживать, что плохо с этим справляется. И в этом кроется ещё одна социально-историческая проблема, которую автор затронул.

И всё это на фоне замечательных описаний античного мира, его реалий, красот природы, порой буйства стихии, городов и людей. Возможно, книга не всем зайдет (удалось мне поймать и мнение о том, что всё это не слишком увлекательно), но лично я не могла оторваться. Она хороша настолько, что не отыскав нормального перевода первой, я читала хреновый, и одновременно плевалась от самого текста и восторгалась и радовалась – от содержания. Неплохо переведенные вторая и третья книги вовсе зашли на ура. Пятую книгу, возможно, пока ещё трудно отыскать, но первые четыре вполне можно, и я бы однозначно рекомендовала с ними ознакомиться и тем, кто любит не вполне стандартные приключенческие истории, и не прячет глаза от эротических вставок, и интересуется историей Средиземноморья, особенно древней.

Список прошлых постов тут:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 55. «Человек, ставший богом»

Всем привет!

Сегодня пишу заметку о I-м веке до н.э. Из основных она будет единственной. О других событиях и людях этого века позже расскажу в дополнительных постах. А сегодня речь пойдет о Римской республики незадолго до того, как она превратилась в империю, и закате Египта под властью Птолемеев.

Про Союзническую (90-88 до н.э.) и первую гражданскую (83-82 до н.э.) войны, а также ещё некоторые события рассказывать не буду. Расскажу про то, как после долгой и нелегкой службы, заработав себе определенный авторитет, Юлий Цезарь, вернувшись из Испании, инициировал создание первого триумвирата, куда вошли он сам, а также Гней Помпей Великий и Марк Лициний Красс. Благодаря поддержке новых союзников, в 59-м году до н.э. Юлий Цезарь был избран консулом, что дало ему возможность политически развернуться и осуществить свои политические планы. Самое прикольное тут, что, несмотря на традиционный принцип коллегиальности, Цезарь фактически узурпировал власть и перестал созывать сенат. После этого он прочно удерживался у власти и ещё несколько раз был переизбран консулом, а также занимал другие значимые посты. Тот триумвират прекратил своё существование в 56-м году до н.э., когда Марк Лициний Красс погиб в войне с Парфией. Но Цезарю это уже не сильно помешало.

Правда, это нарушило баланс, и отчасти привело к гражданской войне 49-45-го годов до н.э., где на одной стороне был Юлий Цезарь со сторонниками, а на другой - его бывший союзник Гней Помпей. Цезарь в этой борьбе победил, стал даже пожизненным диктатором, но жизнь его после этого долго не продлилась, и в 44-м году он был убит в результате заговора. Это в свою очередь дало толчок для дальнейшего развития непростых взаимоотношений между приёмным сыном Цезаря Октавианом Августом, сторонником Цезаря - Марком Антонием и...царицей Клеопатрой.

Клеопатра VII (годы жизни - 69-30 до н.э.) была дочерью Птолемея XII (правил с 80 по 51-й годы до н.э.) и, возможно, Клеопатры V Трифены (по другой версии её мать была наложницей). При этом она не была ни старшим, ни единственным ребенком своего отца, а потому и не являлась главной наследницей его царства. Прежде чем трон всё-таки перешёл к ней, вокруг изрядно успели побурлить страсти с борьбой за власть, а сама Клеопатра успела побывать женой аж двух своих братьев - Птолемея XIII и Птолемея IV.

Понятное дело, что трон под нею шатался конкретно, и молодой, но очень амбициозной царице, мечтавшей править самостоятельно, это очень не нравилось. А тут ещё заинтересованно поглядывала в сторону Египта Римская республика и без того подмявшая под себя огромные территории от Испании до Иудеи. Кстати, Иудея из-за ослабления в ходе гражданской войны (между сыновья царицы Саломеи, умершей в 67-м году до н.э., Гирканом и Аристобулом) фактически в 63-м году до н.э. (к слову, благодаря тому самому Гнею Помпею) потеряла независимость. Я акцентирую на этом внимание, потому что территории Сирии и Хасмонейского царства находились неприятно близко к Египетским границам, а Набатейское царство, ставшее римским союзником, и вовсе было соседним государством. Вот и выходило так, что Римская республика (до того захватившая карфагенские земли) окружала Египет сразу с двух сторон. Ничего хорошего это не сулило. Но...Клеопатра ухитрилась повернуть ситуацию в свою пользу.

Когда её брат-царь казнил соперника Цезаря, того самого Гнея Помпея, рассчитывая на разные плюшки от Цезаря, оказалось, что расчет был неверен, и Цезарь такое вероломство не заценил (Помпей в Египте просил убежища): соперника он с почестями велел похоронить, а потом ещё стал трясти деньги, которые Птолемей, дескать, задолжал, да попутно приглядывался к политической обстановке в стране. Этим и воспользовалась Клеопатра, тайно проникнувшая к нему и попросившая его помощи и защиты. Цезарь и сам был заинтересован в подобном союзе, по крайней мере, временном, а тут ещё оказалось, что царица Клеопатра - очаровательная молодая женщина примерно двадцати лет. О чарах Клеопатры до сих пор ходят легенды, и, хз, в чем там был секрет, но уже давно немолодой и крепко женатый Цезарь напрочь потерял голову. Помочь-то своей любовнице он в итоге помог, но и проблем нажил немало. Их связь и рождение в результате Птолемея Цезаря (Цезариона) в 44-м году до н.э. стали одной из причин недовольного бурления в Риме. Чем закончилось, я уже выше сказала.

После этого стала назревать новая дележка власти между двумя близкими людьми Цезаря - Октавианом Августом и Марком Антонием. Последний вызвал к себе в Киликию Клеопатру, чтобы обвинить её в причастности к гибели Цезаря и под эту лавочку выманить побольше бабла для предстоящего замеса. В итоге, правда, поимел не он её, а она его...точнее и он её тоже...но больше от этого выиграла, конечно, Клеопатра. Подобно Цезарю после впечатляющего появления египетской царицы на роскошной ладье он тоже потерял голову и позволил себе увлечься этой хитрой, умной и притягательной женщиной. Клеопатре было около 28 лет, а Марку Антонию примерно 40. И, опять 25, он тоже был давно женат)

Тем не менее это не помешало ему весело провести в Египте зиму с 41 на 40-й годы до н.э., после которой у Клеопатры стало аж на 2 больше детей. Как, впрочем, не помешало и вернуться в Рим, когда этого потребовали обстоятельства - проблемы в Сирии и Иудее, а также смерть его жены Фульвии. И вскоре после возвращения в Рим Марк Антоний женился на сестре Октавиана Августа - Октавии. Брак был политически мотивированным и организован при помощи многочисленных заинтересованных, вопреки даже некоторым обстоятельствам. Худо-бедно так удалось снять напряжение между Октавианом и Марком Антонием. И так бы и должна была закончиться история о головокружительном романе с Клеопатрой, кабы сладкая парочка в 37-м году до н.э. не встретилась снова в Антиохии, и всё не закрутилось с новой силой.

И всё было б ничего, если бы эти двое так не афишировали свои отношения да не примешивали к ним политику (что по понятным причинам было сложно достижимо). В какой-то момент Октавиан даже отправил сестру в Египет, чтобы напомнить гулящему супругу, ху из ху, и как должен вести себя приличный римский гражданин, но тот её даже не принял. Якобы из-за того, что Клеопатра устроила скандал и грозилась выйти в окно или что похуже. Вдобавок к этому совместными усилиями они провели успешные кампании в Азии и даже устроили триумф в Александрии, потом ещё Марк Антоний принялся раздавать детишкам от любимой женщины титулы и земли. Больше, конечно, на словах. Хз, чего ради это было сделано, но в Риме показуху не заценили и восприняли более, чем серьёзно. Особенно после того, как Марк Антоний официально развелся с Октавией и женился на Клеопатре.

Больше Октавиана ничего не сдерживало, и от имени всей Римской империи и всего римского народа он объявил Египту войну. Точно нельзя сказать, чего тут больше было - личных обид или всё-таки политических амбиций, но Октавиан Август бросил все силы на достижение поставленной цели и победил. Египетские войска были разбиты, в конце концов, в 30-м году до н.э. погиб сначала Марк Антоний, а после покончила с собой и Клеопатра. По политическим соображениям её сына от Цезаря тоже убили, но остальным детям сохранили жизнь, и по иронии судьбы они были переданы под опеку Октавии. Так Египет Птолемеев потерял свою самостоятельность и стал одной из римских провинций. А в 27-м году до н.э. Октавиан Август стал императором, превратив Римскую империю в Римскую республику. Правил он с 27-го года до н.э. до 14-го года н.э., и именно в годы его правления родился Иисус Христос. Однако обо всём этом вспоминают далеко не все и не так часто, как вспоминают о Клеопатре и двух её самых известных любовных историях.

Трудно сказать, что она в действительности испытывала к своим знаменитым избранникам, где там любовь, а где политический расчёт, хотя, несомненно, она сильно привязалась к Марку Антонию. По крайней мере, об этом говорит её просьба похоронить её вместе с последним мужем. Марк Антоний же, вне всякого сомнения, действительно её любил. Лично я не вижу другой причины, по какой он мог бы отказаться ради неё от того, чего добился огромными усилиями, и рискнуть всем, что имел. То, о чем я выше рассказала, нашло своё отражение во многих произведениях, но сегодня я выбрала три из них:

«Клеопатра» Г.Р. Хаггарда, а также «Юлий Цезарь» и «Антоний и Клеопатра» В. Шекспира

Время действия: I век до н.э., ок. 69-30гг. до н.э.

Место действия: Римская республика и Египет.

Интересное из истории создания:

Роман Г. Хаггарда был опубликован в 1889-м году, и писатель посвятил его своей матери, написав об этом так: "Дорогая мама, я давно мечтал посвятить Вам какой-нибудь из моих романов и наконец остановил свой выбор на этом опусе...". Честно говоря, хотя это, пожалуй, самый любимый мой роман у Хаггарда, выбор произведения для мамы, женщины воспитанной в традициях Викторианской Англии, для меня лично выглядит странновато) Впрочем, есть сведения, что она и сама писала, в том числе стихи, поэтому, быть может, данное произведение пришлось ей по вкусу. Ведь в тексте есть красивые поэтические вставки, которые, кстати, переводил и оформлял в стихотворной форме Э. Лэнг, вместе с которым Хаггард работал над романом «Скиталец», о котором я тоже ранее рассказывала.

При создании романа Хаггард опирался на известные ему истории заговоров (написав об этом так: "...есть все основания предполагать, что за долгие века, пока Египет угнетали чужеземные властители, его патриоты не раз составляли такие заговоры. Но история древнего мира рассказывает нам очень мало о борьбе и поражениях порабощенного народа"), ссылаясь при этом на некого заговорщика Гармахиса времен Птолемея Эпифана. Кроме того, он, отмечая, что точная причина смерти Клеопатры неизвестна, предположил, что дело было именно в яде.

Что касается произведений Шекспира, то при их создании великий драматург опирался на "Сравнительные жизнеописания" Плутарха, точнее на английский перевод Т. Норта с французского перевода Ж. Амио (так что приходится многочисленные ошибки и анахронизмы понять и простить, переводы с переводов - они такие)). "Юлий Цезарь" был написан в 1599-м году, а "Антоний и Клеопатра" предположительно около 1603-1607, но опубликована пьеса была намного позже, в 1623-м году. При этом её можно считать полноценным продолжением "Юлия Цезаря". Кстати, знаменитое "И ты, Брут?" - это именно из этой трагедии. В действительности, если нечто подобное Цезарь и говорил, звучало оно примерно как «И ты, Брут, сын мой!». В "Антонии и Клеопатре" роль Клеопатры исполняла в числе прочих Э. Дузе, одна из величайших театральных актрис своего времени наравне с С. Бернар: вроде как Арргиато Бойто, с которым Дузе была в тайной связи, перевёл для неё эту пьесу на итальянский язык.

О чём:

Если рассказывать по хронологии, то начать придется с романа Хаггарда. В нём, не считая вступления, рассказывается о том, как у верховного жреца в Абидосе родился сын - Гармахис, и мать мальчика сделала о нем предсказание, согласно которому Гармахис должен был освободить Египет из-под власти Птолемеев и стать фараоном. Сразу после этого она умерла, а предсказание восприняли со всей серьёзностью, и мальчика стали готовить к его миссии. Он получил отличное образование и посвящение в храме Исиды, где ему являлась будто бы сама богиня. А когда пришло время, при помощи Хармионы, одной из ближайших служанок Клеопатры, он проник во дворец, получив при дворе должность, и стал втираться к царице в доверие, чтобы однажды нанести ей роковой удар и занять её место. Чем это обернулось, предлагаю прочитать самостоятельно.

В "Юлии Цезаре" дело поначалу происходит в 45-м году до н.э. после победы Цезаря над над сыновьями Помпея, погибшего тремя годами ранее. Вскоре после этого проводят праздничные соревнования, и из толпы Цезарь услышал, как его кто-то позвал. А, когда он дал понять, что слушает, то прорицатель сделал ему предсказание-предостережение: "Остерегись ид марта". Однако ни сам Цезарь, ни его приближенные не поняли, о чём может идти речь, и Цезарь, посчитав это пустым бредом, пренебрег этим предостережением. Чем закончилось, все знают. Но пьеса, по большей части, рассказывает вовсе не о самом Юлии Цезаре, а о тех, кто находился вблизи от него в тот роковой год, что делает действие куда менее предсказуемым.

Наконец, события "Антония и Клеопатры" переносят нас первоначально в 40-й год. После несколько месяцев пребывания в Египте и чрезвычайно близкого общения с Клеопатрой, Марк Антоний, околдованный её женскими чарами, даже не захотел выслушать гонцов, присланных к нему с важным донесением. Когда ж это всё же произошло, он вмиг "протрезвел" и, простившись с любовницей, отправился в Рим, где ему предстояло объяснить, как вышло, что его жена Фульвия и брат устроили войну против остальных его товарищей. В ходе беседы выяснилось, что Антоний как бы и не при делах, ведь жена действовала без его ведома, потому что хотела, мол, привлечь его внимание и вернуть к семейному очагу, но с неё тоже взятки гладки, потому что вот она недавно, как выяснилось, умерла.

Услышав эту весть, Агриппа подвёл диалог к тому, что вместо того, чтоб цапаться, не лучше ли помириться и скрепить мир браком, ведь Антоний теперь вдовец, а у Октавиана вдовой осталась сестра, Октавия. Без особых колебаний Марк Антоний согласился, и Октавиану ничего иного не оставалось, кроме как тоже дать добро. Так что через некоторое время ждущей вестей Клеопатре принесли отнюдь не радостное известие...

Отрывки:

"...Антоний и Требоний уходят, Цезарь и сенаторы занимают свои места.

Деций

Так где ж Метелл? Пускай вперед он выйдет

И Цезарю свою изложит просьбу.

Брут

Он вышел; ближе следуйте за ним.

Цинна

Ты, Каска, первым нанесешь удар.

Каска

Готовы ль все?

Цезарь

Какие непорядки

Должны исправить Цезарь и сенат?

Метелл

Великий и могущественный Цезарь.

Ты видишь, Цимбр перед тобой смиренно

Склоняется.

(Опускается на колени.)

Цезарь

Предупреждаю, Цимбр,

Что пресмыканье и низкопоклонство

Кровь зажигают у людей обычных

И прежнее решенье иль указ

В игрушку превращают. Но не думай,

Что Цезарь малодушен, как они,

Что кровь его расплавить можно,

Чем кровь безумцев, то есть сладкой лестью,

Низкопоклонством и виляньем псиным.

Твой брат изгнанью предан по декрету;

Коль будешь ты молить и унижаться.

Тебя, как пса, я отшвырну с дороги.

Знай, Цезарь справедлив и без причины

Решенья не изменит.

Метелл

Чей голос более, чем мой, достоин,

Чтобы великий Цезарь внял мольбе

О возвращенье брата моего?

Брут

Не льстя, твою целую руку, Цезарь,

Молю тебя о том, чтоб Публий Цимбр

Из ссылки был тобою возвращен.

Цезарь

Как, Брут?

Кассий

Прощенье, Цезарь, милость, Цезарь!

К твоим ногам склоняется и Кассий

С мольбой о том, чтоб Цимбра ты простил.

Цезарь

Будь я как вы, то я поколебался б,

Мольбам я внял бы, если б мог молить.

В решеньях я неколебим, подобно

Звезде Полярной: в постоянстве ей

Нет равной среди звезд в небесной тверди.

Все небо в искрах их неисчислимых;

Пылают все они, и все сверкают,

Но лишь одна из всех их неподвижна;

Так и земля населена людьми,

И все они плоть, кровь и разуменье;

Но в их числе лишь одного я знаю,

Который держится неколебимо,

Незыблемо; и человек тот — я.

Я это выкажу и в малом деле:

Решив, что Цимбр из Рима будет изгнан,

Решенья своего не изменю.

Цинна

Великий Цезарь!

Цезарь

Иль Олимп ты сдвинешь?

Деций

О Цезарь!..

Цезарь

Брут — и тот молил напрасно.

Каска

Тогда пусть руки говорят!

Каска первый, затем остальные заговорщики и Марк Брут поражают Цезаря.

Цезарь

И ты, о Брут! Так падай, Цезарь!.."

(В. Шекспир. "Юлий Цезарь")

"...…И глазам тех (повествование продолжается), кто находит удовольствие в такого рода зрелищах, представилась поистине восхитительная картина. Борта нашей галеры были обшиты листами золота, паруса выкрашены финикийским пурпуром, серебряные весла погружались в воду, и ее журчанье было подобно музыке. В середине палубы, под навесом из ткани, расшитой золотом, возлежала Клеопатра в одеянии римской богини Венеры, — и, без сомнения, она затмила бы Венеру красотой! — в прозрачном хитоне из белейшего шелка, подхваченном под грудью золотым поясом с искусно вытисненными на нем любовными сценами. Вокруг нее резвились прелестные пухленькие мальчики лет четырех-пяти, вовсе без одежды, если не считать привязанных за плечами крылышек, лука и колчана со стрелами, они овевали ее опахалами из страусовых перьев. На палубах галеры стояли не грубые бородатые моряки, а красивейшие девушки в одеждах Граций и Нереид — то есть почти нагие, только в благоухающих волосах были цветы и украшения, — и с тихим пением, под аккомпанемент арф и удары по журчащей воде серебряных весел, тянули канаты, свитые из тонких, как паутина, шелковых нитей. Позади ложа стоял с обнаженным мечом Бренн, в великолепных латах и в золотом шлеме с крыльями; возле него толпа придворных в роскошных одеяниях, и среди них я — раб, и все знали, что я раб! На корме стояли курильницы, наполненные самым дорогим фимиамом, от них за нашим судном вился ароматный дым.

Словно в сказочном сне плыли мы, сопровождаемые множеством судов, к лесистым горам Тавра, у подножия которых находится город, именовавшийся в древности Таршишем. Мы приближались к нему, а на берегах волновались толпы, люди бежали впереди нас, крича: «Морские волны примчали Венеру! Венера приплыла в гости к Вакху!» Вот наконец и сам город, все его жители, кто только мог ходить и кого можно было принести, высыпали на пристань, толпа собралась многотысячная, да к тому же тут было чуть не все войско Антония, так что триумвир в конце концов остался на помосте один.

Явился льстивый Деллий, и, кланяясь чуть ли не до земли, передал приветствия Антония «богине красоты», и от его имени пригласил на пир, который его повелитель приготовили в честь гостьи. Но Клеопатра гордо отказалась: «Поистине, сегодня Антоний должен угождать нам, а не мы ему. Передай благородному Антонию, что мы сегодня вечером ждем его к нам на скромную трапезу — иначе нам придется ужинать в одиночестве».

Деллий ушел, чуть не распластавшись в поклоне; все уже было приготовлено для пира, и тут я в первый раз увидел Антония. Он приближался к нам в пурпурном плаще, высокий красивый мужчина в расцвете лет и сил, кудрявый, с яркими голубыми глазами и благородными точеными чертами, как на греческой камее. Могучего сложения, с царственной осанкой и открытым выражением лица, на котором отражались все его мысли, так что каждый мог их прочесть; и только рот выдавал слабость, которая как бы перечеркивала властную силу лба. Он шел со свитой военачальников и, подойдя к ложу Клеопатры, остановился пораженный и уставился на нее широко раскрытыми глазами. Она тоже не отрываясь смотрела на него; я видел, как порозовела ее кожа, и сердце мое пронзила острая боль ревности. От Хармианы, которая видела все из-под своих опущенных ресниц, не, укрылась и моя мука, — она улыбнулась. А Клеопатра молчала, она лишь протянула Антонию свою белую ручку для поцелуя; и он, не произнося ни слова, склонился к руке и поцеловал ее.

— Приветствую тебя, благородный Антоний! — проговорила она своим дивным мелодичным голосом. — Ты звал меня, и вот я приплыла.

— Да, приплыла Венера, — услышал я его глубокий звучный бас. — Я звал смертную женщину — и вот из пены волн поднялась богиня!

— А на суше ее встретил прекрасный бог, — смеясь, подхватила она игру. — Но довольно любезностей и лести, ибо на суше Венера проголодалась. Подай мне руку, благородный Антоний.

Затрубили фанфары, толпа, кланяясь, расступилась, и рука об руку с Антонием Клеопатра прошествовала в сопровождении своей свиты к пиршественному столу..."

И не могу не процитировать:

"...А сейчас я удивлю тебя еще больше: я выпью в одном-единственном глотке десять тысяч систерций.

— Это немыслимо, прекрасная царица!

Она засмеялась и велела рабу принести в прозрачном стеклянном кубке немного уксуса. Уксус принесли и поставили перед ней, и она снова засмеялась, а Антоний, поднявшись со своего ложа, подошел к ней и встал рядом; все гости смолкли и устремили на нее глаза — что-то она задумала? А она — она вынула из уха одну из тех огромных жемчужин, которые извлекла из мертвой груди божественного фараона, когда в последний раз запускала туда руку, и, не успел никто догадаться о ее намерениях, как она опустила жемчужину в уксус. Наступило молчание, потрясенные гости, замерев, наблюдали, как несравненная жемчужина медленно растворяется в крепком уксусе. Вот от нее не осталось следа, и тогда Клеопатра подняла кубок, покрутила его, взбалтывая уксус, и выпила весь до последней капли...".

(Г.Р. Хаггард. "Клеопатра")

"...Хармиана

Вот смех-то был, когда вы об заклад

Побились с ним — кто более наловит,

И выудил Антоний, торжествуя,

Дохлятину, которую привесил

Твой ловкий водолаз к его крючку.

Клеопатра

В тот день — незабываемые дни! —

В тот день мой смех Антония взбесил,

В ту ночь мой смех его счастливым сделал.

А утром, подпоив его, надела

Я на него весь женский мой убор,

Сама же опоясалась мечом,

Свидетелем победы при Филиппах.

Входит гонец.

Ты из Италии? Так напои

Отрадной вестью жаждущие уши.

Гонец

Царица! О царица!..

Клеопатра

Он погиб?

Раб, скажешь «да» — и госпожу убьешь.

Но если скажешь ты, что жив Антоний,

Что он свободен, хорошо ему, —

Вот золото, вот голубые жилки

Моей руки, к которой, трепеща,

Цари царей губами прикасались.

Гонец

О да, царица, хорошо ему.

Клеопатра

Вот золото. Еще… Но ведь о мертвых

Мы тоже говорим: «Им хорошо».

Коль надо так понять твои слова,

Я этим золотом, его расплавив,

Залью твою зловещую гортань.

Гонец

Царица, выслушай.

Клеопатра

Да, говори.

Но доброго известья я не жду.

Ведь если жив и не в плену Антоний,

Зачем так сумрачно твое лицо?

А если ты принес беду — зачем

Ты человек, а не одна из фурий

Со змеями вместо волос?

Гонец

Царица,

Желаешь ли ты выслушать меня?

Клеопатра

Желаю, кажется, тебя ударить.

Но если скажешь ты, что жив Антоний,

Не пленник Цезаря и в дружбе с ним, —

Дождь золотой, жемчужный град обрушу

Я на тебя.

Гонец

Он невредим, царица.

Клеопатра

Прекрасно.

Гонец

С Цезарем они в ладу.

Клеопатра

Ты добрый человек.

Гонец

Они друзья.

Клеопатра

Я щедро награжу тебя.

Гонец

Однако…

Клеопатра

«Однако»? Вот противное словцо.

«Однако» — смерть хорошему вступленью.

«Однако» — тот тюремщик, что выводит

Преступника на волю. Слушай, друг,

Выкладывай все сразу, без разбора,

И доброе и злое. Ты сказал —

Он в дружбе с Цезарем, здоров, свободен.

Гонец

Свободен? Нет, я так не говорил.

С Октавией Антоний крепко связан.

Клеопатра

С Октавией? Что общего у них?

Гонец

Постель.

Клеопатра

Я холодею, Хармиана.

Гонец

Антоний взял Октавию в супруги.

Клеопатра

Чума тебя возьми!

(Сбивает гонца с ног.)

Гонец

Царица, смилуйся!.."

(В. Шекспир. "Антоний и Клеопатра")

Что я обо всём этом думаю, и почему стоит прочитать:

Как я уже признавалась, я большой любитель произведений и Шекспира, и Хаггарда. "Клеопатру" и "Юлия Цезаря" я прочитала много лет назад, и, если многие подробности пьесы к нынешнему моменту ускользнули от меня, то большую часть событий и сюжетных поворотов "Клеопатры" я помню до сих пор, хотя прошло уже не менее пятнадцати лет. Перечитывая отрывки, я снова окунулась в ту незабываемую атмосферу интриг, опасностей, страстей и предательств. Главный сюжетный поворот (да и многие другие, пожалуй) довольно-таки предсказуемы, но как же они захватывающе обставлены! Хаггард, возможно, не везде был точен с исторической точки зрения, но как художественное его произведение вне всяких похвал, психологическая составляющая однозначно на высоте.

Что касается Шекспира, то я уже отмечала, что хотя его исторические произведения полны косяков в плане исторической достоверности, даже в переводе они читаются на ура, благодаря остроте его формулировок и тому, как ему удается создать напряжение в тексте, практически лишенном описаний в силу того, что это драматургия. А социальные и психологические конфликты в том числе этих двух произведений, пожалуй, во многом актуальны и в наше время.

Понимаю, что подобные вещи зайдут не всем, но те, кто всё же решатся на чтение, почти наверняка получат удовольствие от пьес Шекспира и, без всякого сомнения, от романа Хаггарда.

Перечень прошлых частей:

Часть 1 (XXXI-ХХХ вв. до н.э.). История нашего мира в художественной литературе. Часть 1. «Листы каменной книги»

И самый полный перечень других частей от 1 до 16 в конце:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 16. «Война в Фивах»

Перечень частей от 17 до 30:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 30. «Царь Давид»

Перечень частей от 31 до 44:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 44. «Обесчещенная Лукреция»

Часть 45: История нашего мира в художественной литературе. Часть 45. «Турмс, бессмертный»

Часть 46: История нашего мира в художественной литературе. Часть 46. «Сотворение мира»

Часть 47: История нашего мира в художественной литературе. Часть 47. «Пламя с небес», «Персидский мальчик» и «Погребальные игры»

Часть 48: История нашего мира в художественной литературе. Часть 48. «Чандрагупта» и «Добрый царь Ашока»

Часть 49: История нашего мира в художественной литературе. Часть 49. «Саламбо»

Часть 50: История нашего мира в художественной литературе. Часть 50. «Дань, наследник царства Янь» и «Повесть о Великой стене»

Часть 51: История нашего мира в художественной литературе. Часть 51. «Карфаген в огне»

Часть 52: История нашего мира в художественной литературе. Часть 52. «Мои прославленные братья»

Часть 53: История нашего мира в художественной литературе. Часть 53. «Баллада о пустыне» и «Песнь в облаках»

Всем привет!

Сегодня будет последняя из основных заметка о II-м веке до н.э., и я хочу снова рассказать про Китай. Не только потому что это одна из самых значимых и ярких эпох в китайской истории, но и потому что в этот период впервые достоверно Восток соединился с Западом. Кто-то, вероятно, догадался, о чём речь. Но, если нет, то сейчас расскажу, как было дело.

В «Повести о Великой Стене» О. М. Гурьян упоминался Лю Бан, которому пророчили то, что новым императором станет именно он. Так и вышло. После череды восстаний, падения Цинь и гибели последнего циньского вана Цзыина некоторое время в Поднебесной творился полный бардак, и шла борьба за власть. В 202-м году до н.э. она закончилась тем, что Лю Бан одержал окончательную победу и объявил себя императором под именем Гао-цзу новой империи – Хань. Если мне что-то попадется именно про него, обязательно сделаю доп-заметку, рассказать там есть, о чём.

Худо-бедно основатель династии Лю и империи Хань проправил с 202 по 195-й годы до н.э., в чём-то делая лучше, чем было (например, смягчение законодательства), в чём-то хуже (заменял удельных ванов, назначенных из своих военачальников и генералов, на своих же детей и родственников, что, естественно, приводило к восстаниям, которые приходилось подавлять). В годы его правления шаньюй Модэ основал государство сюнну (хунну), главных противников ханьцев на протяжении последующих столетий.

Но самой большой проблемой, как ни странно, оказалось то, что Лю Бан, ещё до того, как ввязался в политические игры, женился на дочери высокого чиновника по фамилии Люй. Личное имя будущей императрицы, по всей видимости, было Чжи. Господин Люй, мол, разглядел в безродном, но умненьком пьянчужке его управленческие и прочие таланты и выдал за него свою дочь. Тут, конечно, любой бы сказал, что удача, наконец, повернулась к Лю Бану лицом, а не жопой, раз послала такой удачный брак. И, судя по всему, супружеская жизнь у этой парочки в самом деле сложилась неплохо. Похоже, Лю Бан не пренебрегал советами жены и помощью её родичей. И за годы брака у них родились двое детей – сын Лю Ин и дочь, будущая принцесса Луюань.

Однако проблемы начались, судя по всему, ещё тогда, когда новый император окружил себя молодыми наложницами и стал делать с ними детей. И тут обида не молодеющей жены в связке с опасениями потерять власть и задетыми материнскими чувствами превратила Люй-хоу в то, чем она вскоре стала. Её собственный сын был мягким и почти безвольным, сострадательным пареньком, что делало его таким себе кандидатом в правители огромной империи по мнению его царственного отца. Другой сын, Жу-и, рожденный наложницей Ци императору в этом качестве нравился куда больше. Однако императрица и двор столь явственно выразили своё недовольство подобными поползновениями, что от затеи пришлось отказаться.

В общем в 195-м году до н.э. новым императором стал Лю Ин под именем Хуэй-ди. Мальчику было лет 14-15, так что ожидаемо власть в свои цепкие ручки взяла его матушка. И вот она-то о своих обидах, опасениях и поползновениях покойного мужа не забыла. Ещё в 196-м году до н.э. она поспособствовала казни генерала Хань Синя и других союзников Лю Бана. А уж после его собственной смерти начался форменный 3,143дец. И, если с какими-то из бывших пассий почившего императора и их детьми императрица расправлялась даже с определенной деликатностью, то сыновей наложницы Ци и её саму она уничтожила с особой жестокостью и откровенным садизмом. История стала широко известной и резонансной, как сказали бы сейчас, достаточно упомянуть, что, по одной из версий, Ци-фужэнь после её смерти стали почитать в качестве божества отхожего места – Цзы-гу (кто заинтересовался и хочет понять, почему - рекомендую прочитать, что же всё-таки с наложницей Ци сделали). А юный император был настолько потрясен, что даже вымолвил матери слова упрёка – «Так не [должно] поступать [среди] людей. Я ваш сын, императрица, никогда не смогу теперь больше управлять Поднебесной!».

После этого он полностью отошел от государственных дел и, как говорится, «Зайка запил и опустился». Не первый и не последний такой случай, что уж там. От подобного образа жизни он совсем захирел, захворал и в 188-м году до н.э. умер. Похоже, впрочем, что императрица не долго, грустила, ведь она уже успела окружить себя верными людьми из своего клана, подвинув клан Лю, и вдобавок предусмотрительно женила сына на некой Чжан Янь. Та не успела сама родить наследника, поэтому, отличаясь жестокостью под стать свекрови, сначала притворилась беременной, а через положенное время забрала новорожденного ребенка у одной из наложниц Хуэй-ди, от которой после предусмотрительно избавились. Мальчика сделали новым императором под именем Шао-ди Гун. Как легко догадаться, на самом деле править продолжала Люй-хоу.

Времена были суровые, так что, когда малец узнал историю своего происхождения и опрометчиво пообещал, что виновные за это расплатятся, его жизнь очень скоро закончилась, и в 184-м году до н.э. у империи Хань появился новый правитель – Шао-ди Хун, брат (видимо, единокровный, но не факт) предыдущего. Наверное, подумали, мол, никто разницы и не заметит) Номинальное его правление тоже было недолгим и завершилось после смерти императрицы Люй-хоу в 180-м году до н.э. Потому что после этого все недовольные, наконец, выдохнули и дали волю своего гневу, устроив знатную резню клана Люй. Под раздачу попал и бедняга Шао-ди Хун: кто-то брякнул, мол, а царь-то ненастоящий, и этого, видимо, оказалось достаточно, чтоб с ним не церемониться. Хотя, вероятно, дело было не только в этом.

Новым императором стал по иронии судьбы уцелевший сын Лю Бана от наложницы Бо по имени Лю Хэн, которого на трон возвели под именем Вэнь-ди (или Сяовэнь-ди, правил он в 180-157-х гг. до н.э.). Кстати, его во многом выбрали по той причине, что у его матери была хорошая репутация, и все понадеялись, что она-то такую же дичь, как прошлая императрица, творить не будет. К счастью, им повезло, ведь увлеченный даосизмом император с конфуцианским рвением был предан своей матушке, почитал её и слушал её советы. Советы её и других оказались хороши, и в стране, наконец, наступили мир, порядок и стабильность. Вэнь-ди много хорошего сделал для страны, при этом был мягок со своими, но без колебаний боролся с чужими – и с кочевниками-хунну, и с восстающими. Женой его стала госпожа Доу, и их общий сын под именем Цзин-ди (157-141 до н.э.) стал позже новым императором.

Время его правления стало довольно противоречивым, однако он во многом следовал курсу своего отца – принимал меры для централизации власти – с одной стороны, но при этом смягчал наказания и налоговое бремя – с другой. В связи с первым пришлось ему подавлять Восстание семи уделов в 154-м году до н.э.

В семье у него тоже было всё очень непросто. Объявил было он старшего сына наследником, как и положено, а мать того, супруга Ли, стала так явственно проявлять скверный нрав, что нарвалась на интриги со стороны золовки, сестры императора по имени Лю Пяо, которая сначала попыталась прекратить вражду мирно, предложив выдать свою дочь за наследника, но нарвалась на отказ. Тогда Лю Пяо сделала ход конем и предложила дочь в невестки другой наложнице своего брата, которую звали Ван Чжи. Та оказалась куда сговорчивее. И после этого Лю Пяо окончательно выиграла эту партию, провернув такую рокировку: сказала своему брату-императору, мол, посмотри на свою супругу Ли, ты что, хочешь подарить своей империи очередную Люй-хоу? Нет? Тогда сделай наследником кого-нибудь другого.

Неизвестно, сделала ли она толстый намек на то, кого надо выбрать, но император выбрал кого надо)) – сына наложницы Ван Чжи по имени Лю Чэ, зятя его горячо любимой сестры Лю Пяо и будущего знаменитого императора У-ди (141-87 до н.э.).

В годы долгого правления У-ди произошло много важного и интересного. Например, был послан для установления союза с народом юэчжи дипломат Чжан Цянь, который много лет проболтался на чужбине и принес много потрясающих сведений, когда его уже на родине и не ждали. Отчасти благодаря его сведениям, отчасти благодаря военным талантам генералов Вэй Цина и Хо Цюйбина, удалось отпинать сюнну и расширить империю не только до нынешних северной Кореи и северного Вьетнама, но и далеко на запад, аж до Ферганской долины. А это, в свою очередь, дало толчок для создания Великого Шёлкового пути, открыв мир Китаю, а Китай – миру. В это же время в Поднебесную проник и пустил корни буддизм. При этом император в какой-то момент увлекся магией, всяческими экстрасенсами, РенТв и прочим подобным. А потом сам же, помутившись кукухой, устроил масштабную «охоту на ведьм», под раздачу, конечно, попадали не только ведьмы, но вообще все, кто был заподозрен в неправильной и вредоносной магии, стремясь навредить императору. Не щадил он даже своих родственников. Потом, конечно, он много раскаивался и рвал на себе волосы по многим причинам и со многих мест, но фарш невозможно прокрутить назад.

Как бы то ни было, время правления У-ди было одним из ярчайших и самых прогрессивных в истории Западной Хань. И именно в те годы происходят действия сегодняшней дилогии, состоящей из романов:

«Баллада о пустыне» и «Песня в облаках» Тун Хуа

Время действия: II-I века до н.э., ок. 132-104 до н.э. и затем примерно 90-е годы I века до н.э.

Место действия: государство Хунну (Сюнну) и Империя Хань (Западная Хань).

Интересное из истории создания:

Тун Хуа – псевдоним современной китайской писательницы Жэнь Хайянь (р. 1980), которая успела отучиться в Пекинском университете, прежде чем в 2005-м году переехала в США и поселилась в Нью-Йорке, где живёт и поныне. Писала также под псевдонимом Чжан Сяосань. После 2014-го года выступала также в качестве сценариста. У нас она мало кому известна, но в Китае её работы пользовались успехом настолько, что по многим из них снимали сериалы, даже после переезда писательницы из Китая. Романы «Баллада о пустыне» (大漠谣, Dàmò Yáo)  и «Песня в облаках» (云中歌, Yun Zhongge) были написаны и опубликованы в 2006-2008-х годах, и по ним были сняты дорамы (или точнее c-drama) «Звук пустыни» (2014) и «Любовь Юнге из пустыни» (2015). Не знаю, появились ли они за это время с русским переводом, но должны были.

О чём:

Истинное происхождение Цзинь Ю, судя по всему, так и осталось загадкой. Её нашёл в пустыне среди стаи волков и забрал с собой в стан сюнну, у которых он жил, мужчина-хань. Поначалу маленькой девочке-Маугли это не нравилось, но потом она привыкла и даже стала почитать за отца своего спасителя. Тот учил её многим вещам, в том числе совершенно неженским по ханьским меркам. А вот на лошадях ездить не позволял из-за её многочисленных попыток побега. Ещё в детстве Цзинь Ю свела знакомство со многими знатными сюнну, в том числе с сыном шаньюя Лаошана (174-161 до н.э.) и внуком знаменитого Модэ (209-174 до н.э.) по имени Ичжисе, который приходился младшим братом действующему на тот момент шаньюю Цзюньчэню (161-126 до н.э.). Познакомилась и сдружилась Цзинь Ю и с сыном Цзюньчэня от знатной ханьской женщины – Юйданем.

Юйдань должен был стать следующим шаньюем, но когда Цзинь Ю было около 14-ти лет (точный её возраст неизвестен, но предположительно она родилась около 139-го года до н.э.), Цзюньчэнь умер, и власть захватил его младший брат. Предчувствуя, что Ичжисе решит расправиться со всеми сторонниками и подопечными прежнего правителя, приемный отец девушки велел ей бежать в империю Хань, что она и сделала. Вместе с ней или вскоре после бежал ко двору ханьского императора и Юйдань. Но в пути они разделились, и некоторое время Цзинь Ю, вернувшись к волчьей стае, бродила по пустыне, пока за короткий промежуток не повстречалась с двумя странными караванами.

У одних она хотела украсть соль, чтобы солить, видимо, добытое мясо, но в итоге была замечена и по милости молодого господина, начальствующего над караваном, получила и соль, и новое дорогое платье из синего шёлка бесплатно, лишь бы она и её волк свалили подальше. Других она заметила пытавшимися скрыться от погони и, вопреки своим обыкновениям, призвала всю стаю на помощь беглецам, а потом даже проводила их до безопасного места, и в процессе свела знакомство с ещё одним молодым человеком.

Узнав, что караван направляется в Чанъань, она спустя какое-то время решила, что приёмный отец хотел от неё вовсе не того, чтоб она болталась по пустыне с волками, и направилась в столицу могущественной империи Хань, поразившей её не только своей яркостью, обилием и многолюдностью, но и тем, что там, как оказалось, вопреки любой логике не так-то просто найти работу. Когда кончились деньги, полученные от караванщиков за спасение, Цзинь Ю вынуждена была даже заночевать в роще среди местных бомжар) А наутро, воспользовавшись советом самых гостеприимных из них, продолжила поиски работы. Работу она, конечно, нашла, но не ту, которую искала)) Впрочем, самое странное в этой девице оказалось вовсе не общение с волками, а то, как она практически любую хрень ухитрялась повернуть себе на пользу. О том, к чему это её привело, я всё-таки умолчу)

Отрывок:

Момент истины обретения работы:

«…Мне отказывают в каждом доме, пока добрая госпожа не объясняет, что никто не отдаст своё белье незнакомке. Но я всё равно не сдаюсь.

— У нас уже есть прачка, — отмахивается от меня рослый детина.

Тут из дома выходит женщина в обворожительном платье и направляется прямо к нам.

— Но может быть вы поручите дело другому? Я тоже не без рук и готова работать за еду.

Мужчина молчит. Женщина осматривает меня оценивающим взглядом, задумывается на мгновение и констатирует:

— Ты не здешняя.

Я киваю.

— Как давно ты в Чанъане? У тебя хорошая речь, без иноземного говора.

Я хватаюсь за возможность и даю честный ответ:

— Полмесяца. Я быстро учусь.

Незнакомка впечатлена.

— А есть ли у этой светлой головки родственники или знакомые в столице?

Я улыбаюсь и качаю головой.

— Как я сама не догадалась. Будь у тебя родственники или друзья, тебе бы не пришлось вот так слоняться по дворам в поисках работы. Вот что! Ты поможешь мне убраться во дворе, а я угощу тебе пирожками. Идёт?

Я энергично киваю от радости.

— Спасибо, госпожа.

— Зови меня Хун-гу. Если хорошо справишься, то сможешь прийти сюда снова через несколько дней.

Стоит мне закончить уборку, как Хун-гу хвалит мои ловкие руки и угощает горячими пирожками с чаем. У меня с утра во рту не было и маковой росинки, и я с жадностью бросаюсь на еду. Хун-гу не нарадуется моему аппетиту.

Познав, что значит жить впроголодь, я вспоминаю про пару нищих, что помогли мне вчера, и спрашиваю у госпожи:

— Можно я заберу половину с собой?

На лице Хун-гу мелькает испуг.

— Зачем?

— Чтобы у меня было, что съесть на ужин.

Хун-гу с облегчением улыбается.

— Будь по-твоему. Я пока заверну пирожки, а ты пей чай.

Я делаю несколько глотков, и мне внезапно становится дурно. Начинает кружиться голова, руки и ноги наливаются свинцом. Я понимаю, что произошло что-то плохое, но спокойно встаю из-за стола и бормочу:

— Меня ждёт дедушка. Если вы не против, я пойду.

— Конечно, моя дорогая. Я не буду тебя провожать, — улыбается Хун-гу.

Я выбегаю на улицу, но у двери уже стоит пара здоровяков. Хочу вытащить кинжал, но тело перестаёт слушаться. Хун-гу прислоняется к дверному косяку и произносит со смехом.

— Если ты устала, можешь отдохнуть у меня. Уверена, не ждёт тебя никакой дедушка. К чему спешка?

Мужчины надвигаются на меня, и я пытаюсь задеть их кинжалом, но перед глазами всё расплывается, и нападавшие без труда отнимают у меня оружие. Я падаю на землю. Прежде чем надо мной смыкается тьма, я слышу последние слова Хун-гу:

— Какая стойкая девочка! Столько продержалась, выпив дурмана. Дайте ей ещё одну дозу и убедитесь, что её хорошо охраняют, иначе сдеру с вас шкуру живьём!..»

В общем, навредила Цзинь Ю вовсе не красота, как она считала, а неопытность. Это у нас с детства знают, чем такие разговорчики порой заканчиваются)) И то некоторые попадаются. Лично я сразу поняла, к чему всё идёт. И да, дурман ядовит, так, что, если переводчики не накосячили, то хорошо, что она вообще не откинулась) И, если кто-то подумал, что попала девка в бордель, то нет, это не он, и Чёрных Пластелинов там не будет) Вроде.

Что я обо всём этом думаю, и почему стоит прочитать:

Вообще, конечно, в этой книге хватает развесистой клюквы (не в значении стереотипов о нации) и странностей с логической точки зрения, но в сети я нашла только любительские переводы (и приведенный выше ещё очень даже ничего, я пыталась читать другой, более удобно оформленный, но бросила, когда убоялась, что кровь пойдет из глаз), и потому не понятно, кто накосячил – автор или переводчики. Вот, например, то, что обозначено в тексте словами типа "экипаж" и "карета" выглядело в эпоху Хань примерно так:

К тому же надо всё-таки честно сказать, что Тун Хуа – так-то автор любовных романов, и конкретно эта дилогия содержит в себе многие черты не только каноничного современного романа, но и любовного, да ещё она приправлена то ли элементами фэнтези, то ли просто авторскими фантазиями. Это я про общение с волками, если что. Как там один пользователь написал: «Никого не смутили ее способности Маугли?!». То есть сам факт жизни среди волков – это окей, после истории о том, как знаменитый грузинский этолог Я. К. Бадридзе пожил с несколькими волчьими стаями на правах их члена, этому я не удивляюсь. Но типа общение и командование волками выглядит, мягко говоря, притянутым за уши. Впрочем, остальное в этом плане бросается в глаза меньше.

Второй момент – это как отличить Мэри Сью от не-Мэри Сью?) Честно говоря, местами я ржала. То есть местами я ржала, потому что реально было смешно, а местами от того, как сильно мне это напоминает типичные женские романы – типа вот те и немытая сирота из волчьей стаи: только вышла из дома, а уже писаная красавица и умница, покоряющая всех и вся, и закадрившая двух мужиков сразу, да не просто каких-то, а самых красивых, богатых, знатных и популярных. Да-да, это вам не хухры-мухры)) В то же время я вынуждена признать, что в целом гг вызывает скорее симпатию, чем антипатию, даже несмотря на то, что опытный взгляд угадывает в её образе определенные шаблонные черты.

Что касается сюжета, то там довольно быстро можно предсказать, как будет строиться любовная линия, и какие именно розовые сопли из-за этого польются, но всё строится вовсе не вокруг этого. Цзинь Ю действительно пытается найти своё место в огромном Чанъане, но вовсе не для того, чтоб себе и всем остальным доказать, что она сильная и независимая женщина без 40 кошек, а из уважения к приёмному отцу, чтобы исполнить его последнее желание, которое он ей озвучил – чтоб она стала своей среди хань и непременно была счастлива, а не повторила судьбу его возлюбленной и многих других девушек, выращенных как «нежный цветок». Я замечаю, что многим нравятся подобные истории преодоления и взлёта, перехода из ничего ко всему, поэтому уверена, что и эта история многим понравится. Во всяком случае в сносном переводе я читала её с огромным интересом и немалым удовольствием, и чтение шло бодренько. Возможно, читатели не найдут там каких-то высоких идей, но зато найдут легкую, по-своему местами милую и цепляющую историю, где всё-таки находят своё отражение элементы типичной ханьской культуры и реальные истории той эпохи.

Не забывайте мотивировать меня лайком. Кому понравилось, и кто что-то пропустил, более ранние посты можно отыскать по ссылкам:

Часть 1 (XXXI-ХХХ вв. до н.э.). История нашего мира в художественной литературе. Часть 1. «Листы каменной книги»

И самый полный перечень других частей от 1 до 16 в конце:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 16. «Война в Фивах»

Перечень частей от 17 до 30:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 30. «Царь Давид»

Перечень частей от 31 до 44:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 44. «Обесчещенная Лукреция»

Часть 45: История нашего мира в художественной литературе. Часть 45. «Турмс, бессмертный»

Часть 46: История нашего мира в художественной литературе. Часть 46. «Сотворение мира»

Часть 47: История нашего мира в художественной литературе. Часть 47. «Пламя с небес», «Персидский мальчик» и «Погребальные игры»

Часть 48: История нашего мира в художественной литературе. Часть 48. «Чандрагупта» и «Добрый царь Ашока»

Часть 49: История нашего мира в художественной литературе. Часть 49. «Саламбо»

Часть 50: История нашего мира в художественной литературе. Часть 50. «Дань, наследник царства Янь» и «Повесть о Великой стене»

Часть 51: История нашего мира в художественной литературе. Часть 51. «Карфаген в огне»

Часть 52: История нашего мира в художественной литературе. Часть 52. «Мои прославленные братья»

Всем привет!

Вообще собиралась рассказывать сегодня о другом, но вышло не по плану, и я немного в растерянности. Поэтому историческая часть, думаю, выйдет довольно короткой.

Я уже упоминала, что иудеев поработали ещё ассирийцы, и что потом по наследству их территории достались Халдейской династии, правившей из Вавилона, и о том, что в VI-м веке до н.э. Амель-Мардук освободил из плена после 37-ми лет заключения царя Иехонию (об этом, в частности, я говорила тут: История нашего мира в художественной литературе. Часть 40. «Валтасар. Падение Вавилона»). Ту историю знают под названием Вавилонский плен – в ответ на восстания евреев насильственно стали переселять, в том числе в Вавилон. А тот самый Иехония был племянником Седекии, того самого, который вообще на трон взошёл благодаря протекции Навуходоносора II, а потом его же опрокинул, устроив восстание в надежде на поддержку от египтян. Как все догадались, ничего у него не вышло. После этой некрасивой истории там образовалась провинция Иехуд, и никаких тебе больше царей.

Всё переменилось, когда Кир II положил конец Халдейской династии и создал собственную Ахеменидскую империю. Стремясь заручиться поддержкой покоренных народов, он щедрою рукой раздавал различные плюшки, и в том числе разрешил евреям вернуться домой. Часть из них так и поступила, и даже к 516-му году до н.э. восстановила Иерусалимский храм (Второй храм). И даже стену вокруг Иерусалима возвели. И всё вот было у них неплохо, пока Александр Македонский не сломал персидское государство. И, может, оно бы и дальше было б ничего, если он сам не помер так некстати, после чего за иудейские территории стали драться военачальники Македонского.

Но, в конце концов, эти земли вошли в состав государства Селевкидов, и для местных жителей начались очень интересные времена, если вы понимаете, о чем я. Поначалу эллинизация шла вполне себе добровольно и мирно, а потом всё, по всей видимости, довольно резко переигралось, и приобщение к высокой культуре стало скорее принудительным, чем добровольным.

За редкими исключениями, за той или иной мерой, особенно насильственной, лежит какая-то рациональная причина. Да, Антиох IV Эпифан (ок. 215-164 до н.э.), правитель из династии Селевкидов, действительно был большим поклонником всего греческого, но с чего вдруг ему захотелось заставить любить всё греческое других? Особенно, если они сопротивляются. Судя по всему, в этом и крылась причина. Согласно версии, которую я прочитала, всем было б и плевать на то, как и чем там евреи развлекаются, если б они не нарушали общественный порядок. А случилось так, что они стали доматываться (и иногда очень больно) до своих собратьев, которым тоже понравилась греческая культура. Привело это к таким беспорядкам и безобразиям, что пришлось вводить войска и потом принимать прочие меры. Вот тут-то, видимо, правитель как рассудил: нет культурного и религиозного раскола – нет и кровавых разборок на этой почве, если все станут как эллины, то и ссориться будет не из-за чего. Оставалось только евреям об этом сказать…

Кто знает, чем бы всё закончилось, если б греко-сирийские начальники попытались бы задумку воплощать в жизнь без перегибов, но они как истинные вояки взяли быка за рога, партия сказала «надо», они ответили «есть!» и…додумались сначала превратить Иерусалимский храм в святилище Зевса, а потом ещё там устроить жертвоприношения греческим богам. Доигрались они до того, что примерно в 167/166-м году до н.э. некий священник из рода Хасмонеев по имени Маттафия (иные формы его имени Матвей и Маттитьягу) убил еврея, который жертву чужим богам был и не прочь принести. После этого Маттафия вместе с семьей бежал в горы и продолжил втихую раскачивать лодку. Сам он в 166-м году умер, но его дело продолжили его пятеро сыновей. Вот так и началось восстание Маккавеев (166-142 до н.э.).

Многие ту войну не пережили, но те, кто пережили, могли, видимо, сказать, что всё было не зря: Иудея вновь стала свободной, и цари из династии Хасмонеев правили ею примерно со 140 по 49-й (или даже 37-й) годы до н.э. О том, почему всё-таки удалось сбросить власть Селевкидов, и что вообще происходило с их страной в тот период, я расскажу в доп-заметке, если всё-таки найду книги про империю Селевкидов (особенно, где действия происходят на территории нынешнего Ирана). А о том, что было после 37-го года до н.э. – в одной из следующих заметок.

А сегодня я благодарю неравнодушного человека под ником Zelenayafeya86, которая порекомендовала мне книгу:

«Мои прославленные братья» Г. Фаста

Время действия: II век до н.э., ок. 190-135 до н.э.

Место действия: Иудея (территории современного Израиля).

Интересное из истории создания:

Говард Мелвин Фаст (1914-2003) – американский писатель, автор многочисленных исторических, социальных, детективных и фантастических романов и рассказов. Происходил он из еврейской семьи, причем его отец, Барни Фастовский, родом был из Российской империи, а мать, Ида Миллер – из Великобритании. Первый свой рассказ «Багровое неистовство» Г. Фаст сумел опубликовать ещё в 1932-м году, когда ему не исполнилось даже восемнадцати. Позже он писал как под своим именем, так и под псевдонимом, и большое внимание уделял теме борьбы с расизмом и борьбы за свободу.

Одно из таких произведений о борьбе – роман «Мои прославленные братья», написанный и изданный в 1948-м (или 1949-м) году, в котором повествование ведется от имени Симона, одного из сыновей Маттафии Хасмонея. Интересно, что в тот период шла Арабо-израильская война (1947-1949), которую в Израиле также называют Войной за независимость. Так что можно сказать, что эта книга – своего рода жест поддержки и солидарности со стороны автора.

О чём:

История начинается с рассказа уже постаревшего Симона (Шимъона) сначала о визите, который нанес ему римский гражданин с интересным политическим разговором, потом о том, как в тот день он творил суд, а после – о его детстве и о том, какими он помнил своих младших братьев – Иегуду, Элеазара, Ионатана и Иоханана. Наравне с братьями и отцом вспоминал он и о подруге детства по имени Рут, дочери винодела.

Поначалу довольно обрывочные и рассеянные воспоминания постепенно складываются в единую картину: вот Симон рассказал о первом посещении Иерусалимского храма, потом об учиненном в городе побоище и об осквернении храма, об убийстве селевкидского наместника Перикла и о том, как в Модиин прислали нового – Апелла, который, ссылаясь на повеления Антиоха Эпифана, на протяжении нескольких лет по-всякому кошмарил деревню. Для многих чаша лопнула, когда он явился, чтобы сжечь священные писания, и его люди стали стрелять по мальчику, который попытался спасти выпавший из пламени свиток. Мальчик при этом выжил, но человек, кинувшийся на его защиту – нет. После этого и началась подготовка к восстанию или хотя бы мести. Никто ещё не знал, что из всего этого выйдет, знали все только то, что сил терпеть дальше у большинства из них больше нет. Чтобы узнать, что было дальше, можно прочитать исторические записи Иосифа Флавия, а можно погрузиться в чтение этого романа.

Отрывок:

«…Когда я пришел в кузницу Рувима, там все было, как всегда: Рувима окружали дети, столпившиеся вокруг наковальни, он работал молотом, а Иегуда, голый по пояс, помогал ему, крепко зажав щипцами кусок железа.

- А вот и Шимъон! - сказал Рувим, не переставая ударять молотом: ух, ух, ух! - Ты тоже пришел учить меня моему ремеслу? Я работал с железом, когда вы оба еще ходили пешком под стол. А я поездил по белу свету и немало повидал, я ведь дважды был с Моше бен Аароном на севере в горах: я покупал железо там, где его добывают из земли. Рабы там ползают под землей, точно кроты, голые и слепые, и спят они ночью в загонах, как звери. Все это я видел собственными глазами в предгорьях Арарата - там, где после потопа пристал когда-то ковчег. Греки сгоняют туда рабов со всего света, чтобы те добывали им руду. А наконечники для копий у меня, видишь ли, получаются не как надо - слишком короткие в черенке и слишком тяжелые в острие...

- Нужно, чтобы оружие служило человеку, а не человек - оружию, - сказал Иегуда.

- Ты только послушай, что он говорит, а, Шимъон бен Мататьягу! - улыбнулся Рувим и трахнул с размаху молотом, так что искры веером разлетелись вокруг. Он говорит мне об оружии! Да еще когда ты грудь сосал, когда ты еще в пеленках лежал, я уже видел, как в Тир пришла римская когорта - в первый раз, понял? И я видел у них копья - шесть фунтов железа, а потом еще шесть фунтов дерева. Вот это, я вам скажу, оружие! Видел я и копья тех дикарей, что живут за Араратом: наконечник у них в форме листа, и длиной ступни в три. А еще я видел парфянское копье, длинное и узкое, как змея, - опасная штука! - и сирийское копье, черенок у него широкий вроде совка: как вонзится, так все в тебе разворотит! Есть еще такая греческая метательная штука, длиной четырнадцать ступней, ее поднимают 3-4 человека. Видел я и жалкие египетские копья с бронзовыми наконечниками, и бедуинские пики. Помню, римский капитан мне тогда в Тире сказал: "Ты кто такой?" А я ему: "Я еврей из Иудеи, кузнец, а зовут меня Рувим бен Тувал". Я его языка не знал, а он по-нашему тоже не говорил, но мы нашли толмача. "Никогда, - говорит он, - не видел еврея". - "А я, - говорю, - римлянина никогда не видел". Тогда он мне и говорит:

"Что, - говорит, - все евреи такие сильные и безобразные, как ты?" А я ему: "А что, все римляне такие же злые на язык и такие невежи, как ты? В руках у тебя, - говорю, - поганое оружие, а во рту поганый язык".

Я был молодой, Иегуда бен Мататьягу, и никого на свете не боялся. Так вот, римлянин взял тогда у одного из своих солдат метательное копье, а по улице шел осел, его тянул на поводке какой-то парень. "Смотри, еврей!" - говорит римлянин, и как метнет копье, одним движением он пронзил осла насквозь, да так, что железный наконечник вышел с другой стороны и торчал на добрых две ступни. "Вот, - говорит, - вот, еврей, какое у нас оружие! и хорошо платят, и много славы". А парень кричит, убивается. Говорю тебе, я никого тогда не боялся. Я бросил парню серебряную монету, плюнул римлянину в лицо и пошел прочь. Он бы, небось, рад меня убить, да они там были, как-никак, чужие...

Дети обожали истории, которые рассказывал кузнец, и нисколько не задумывались, что в них - правда, а что - выдумка; они в восторге впивались в него глазами и ловили каждое слово.

Иегуда поднял щипцами наконечник копья - длинный, узкий, как тростинка, еще алый от жара.

- Закали-ка его! - велел кузнец.

Иегуда опустил наконечник в бадью с холодной водой. От бадьи поднялось облако пара и окутало махавшего молотом кузнеца.

- Чересчур хрупкий наконечник - сказал Рувим, - чересчур хрупкий! Доспехов он не пробьет.

- Но тело человека пробьет, - ответил Иегуда. - Мы найдем ему применение. Давай, Рувим, давай, делай такие наконечники!

И в месяце тишрей, когда свежее дыхание нового года повеяло над землею, возвратился Апелл. Так все имеет начало и конец - даже Модиин…»

Что я об этом думаю, и почему стоит прочитать:

Эта книга мало что говорит о Селевкидах, но она мне важна по другой причине – как значимая часть рассказа о древней Иудее. Однако есть тут несколько непростых моментов. Но обо всём по порядку.

Во-первых, должна отметить, что автору отлично удалось героическое повествование о борьбе за свободу. При прочтении всецело проникаешься дилеммой людей, оказавшихся в подобной ситуации, между молотом и наковальней. Зверства наместников и их наёмников Фаст представил настолько ярко и однозначно, что ты не можешь не заразиться гневом и жаждой возмездия, а потому всецело сочувствуешь и борьбе, и борцам.

Во-вторых, мне понравилась рассудительность некоторых персонажей этой истории, которые не кидаются напыщенными лозунгами, а прекрасно понимают, как страшно решиться дать отпор, и главный их аргумент состоит в том, что бездействие порождает ещё большие безнаказанность и размах насилия. Психологически это было очень реалистично и достоверно.

Но в остальном с достоверностью в романе дела не так, чтобы очень хорошо. Авторский взгляд едва ли можно назвать беспристрастным. Фаст придерживается версии событий прямо противоположной той, которую я изложила в самом начале заметки. И, если не знать альтернативное мнение, эту версию можно даже легко принять и не усомниться в ней. Однако ещё до изучения исторических сведений я заметила некоторые неудобные моменты. Так в романе повествуется о погроме в Иерусалиме, но как-то между делом и без указания и причин, и поводов, мол, вот просто злобные греки и прочие наглые чужеземцы порешили даже лояльных им евреев, экие негодяи. Вот почему так-то? При этом честно говорится о преследованиях и осуждении «отступников», причем не только вероотступников, это как раз было бы понятно, но и тех, кто просто «не так» одевается. И преподносится это как ачотакова.

Я бы даже сказала, что это окей, если б не авторское предисловие «всем людям, евреям и не евреям, отдавшим свои жизни в древней и до сих пор не законченной борьбе за свободу и достоинство человека») Видимо, свобода совести и вероисповедания при этом не учитываются))

И опять же, всё б ничего было, если б автор не косячил и по исторической части. Например, я так и не нашла никаких упоминаний о ношении древними евреями штанов (ну это ладно, спишу на своё невежество/дурной перевод, так-то штаны персы носили. Правда, хз, чем одежда одних чужаков лучше одежды других). Но особенно я выпала в осадок от добрачной связи Симона и его возлюбленной, потому что так и не увидела упоминаний о брачном обряде.

Это особенно прикольно по той причине, что во Второзаконии написано так: «Если же сказанное будет истинно, и не найдется девства у отроковицы, то отроковицу пусть приведут к дверям дома отца ее, и жители города ее побьют ее камнями до смерти, ибо она сделала срамное дело среди Израиля, блудодействовав в доме отца своего; и так истреби зло из среды себя». Причем по контексту можно было б подумать, что речь только о замужних и обрученных, если б не два момента: пояснение про блуд в доме отца и то, что нет никаких пояснений на тему того, надо ли выяснять, была ли девушка уже обрученной или ещё нет на момент своего грехопадения. Так что добрачная связь в среде борцов за веру предков, когда эти самые предки в своих писаниях подобные связи запрещали и клеймили, называя злом, за которое и убить не грех – это прям круто. Есть там и другие сомнительные моменты, но да ладно.

Подводя итоги, скажу так: как при прочтении и других исторических романов, перед прочтением этого нужно определиться, чего хочется и что важнее – объективность и историческая достоверность, а также логичность, или же яркость, эмоциональность и атмосферность, чтоб легко читалось и захватывало. Если первое, то не уверена, что это удачный выбор, если второе – однозначно да. Я сама не заметила, как с легкостью прочитала треть книги, хотя мне и читать-то было неудобно и некогда) Как чисто художественное произведение книга хороша и написана талантливо.

Прошлые посты искать по ссылкам:

Часть 1 (XXXI-ХХХ вв. до н.э.). История нашего мира в художественной литературе. Часть 1. «Листы каменной книги»

И самый полный перечень других частей от 1 до 16 в конце:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 16. «Война в Фивах»

Перечень частей от 17 до 30:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 30. «Царь Давид»

Перечень частей от 31 до 44:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 44. «Обесчещенная Лукреция»

Часть 45: История нашего мира в художественной литературе. Часть 45. «Турмс, бессмертный»

Часть 46: История нашего мира в художественной литературе. Часть 46. «Сотворение мира»

Часть 47: История нашего мира в художественной литературе. Часть 47. «Пламя с небес», «Персидский мальчик» и «Погребальные игры»

Часть 48: История нашего мира в художественной литературе. Часть 48. «Чандрагупта» и «Добрый царь Ашока»

Часть 49: История нашего мира в художественной литературе. Часть 49. «Саламбо»

Часть 50: История нашего мира в художественной литературе. Часть 50. «Дань, наследник царства Янь» и «Повесть о Великой стене»

Часть 51: История нашего мира в художественной литературе. Часть 51. «Карфаген в огне»