Представьте, где-то в альтернативной вселенной, принимается закон, который обязывает застройщиков, в случае, если они не смогли продать недвижимость в течение 2-х лет с момента окончания строительства, передавать всё нераспроданное в пользу государства. Аналогично с автопромом.
При социализме паразитам, которые сидели на шее детей, жилось лучше, чем при капитализме?
Я правильно понял научную проблему в оценке человеческой жизни в долларах, рублях, золоте или ином эквиваленте?
Мне мой 20-летний стаж работы в СВКНИИ ДВО РАН подсказывает, что нужно сопоставлять научные публикации разных стран, в которых исследуется ценность человеческой жизни.
По моему мнению, блогеры, которые часто цитируют общественных деятелей, приносят пользу, потому что паразитам потом практически невозможно фальсифицировать их высказывания. И ещё, желательно создать специальные сайты, где будут опубликованы письма Шолохова и других писателей, с подробными пояснениями, кем и когда они были впервые опубликованы.
А вы как думаете?
А то и первой, это смотря как считать - некоторые умельцы, например, вообще доходят до такого уровня статистического мастерства, что умудряются записывать российскую экономику в четвертую в мире. Но мы сегодня не про выверты экономической статистики.
Судя по комментариям к статье про незавидную судьбу Северной Кореи, мысль с помощью наглядных исторических примеров была развернута недостаточно эксплицитно, если читатель позволит мне это выражение для краткости. Благо, среди авторитарных диктатур 20 века у нас порядочно и других нравоучительных уроков, среди которых история КНР выглядит даже позитивным примером того, как можно вылезать из тоталитарного морока.
Пересказывать Википедию желания как-то нет, поэтому пойдем тезисно, широкими мазками.
Нынешний братский Китай как государство в его нынешнем виде возник в 1949 году после победы Коммунистической партии Китая в гражданской войне. До этого там была еще Вторая мировая, которая пришла в эту несчастную страну еще в 1937 году вместе с вторжением империалистической Японии. Потери Китая в этой бойне, видимо, никогда не будут подсчитаны хоть сколько-нибудь корректно - суммарные цифры жертв (военные плюс гражданские) колеблются от 16 до 35 млн.
Тут, к слову, надо сделать оговорку, что КНР это такая страна, где любые статистические данные, особенно по поводу потерь, всегда неточны и вызывают множество разночтений.
Так или иначе, а во вторую половину 20 века молодая китайская республика вошла изрядно потрепанной, истощенной и с экономикой не сильно лучше той самой северокорейской. Что логично - оба государства смогли образоваться исключительно благодаря военной помощи СССР, и сущностно находились на феодальном уровне развития (как и страны Средней Азии в начале 20 века, например).
Обе страны еще роднило и то, что поначалу они активно хотели строить коммунизм по сталинскому образцу и за счет активной финансовой поддержки Советского Союза. С той лишь разницей, что если семейство Кимов в КНДР прежде всего хотело просто сохранить свою власть, то товарищ великий кормчий Мао Цзэдун мечтал об империи мирового масштаба.
Проблемы начались, аналогично с Северной Кореей, после развенчания культа личности Сталина на 20 съезде КПСС в 1956 году - отношения СССР и коммунистического Китая резко охладели, а товарищ Мао начал думать об уникальном, исключительной китайском пути развития.
В этот момент, стоит напомнить, КНР это глубоко отсталая, абсолютно аграрная страна с неграмотным населением, примитивными орудиями труда даже не из 19-го, а из 16-17 веков. Все победы, которые смогла одержать коммунистическая армия к тому времени, были сделаны за счет иностранного оружия, прежде всего советского. Никакой собственной тяжелой промышленности у Пекина на тот момент не было и близко. А хотелось.
Поэтому в руководстве КНР почесали в затылке и решили организовать свой собственный "чучхе" - так называемый курс "трех красных знамен", который заключался в лозунге "быстрее, лучше, экономнее". Суть его, как и в случае с северокорейской доктриной, заключался в идее ускоренного развития собственными силами.
В конце концов, такая огромная страна, столько талантливых людей, почему Запад может, а мы, китайские коммунисты, нет? Так в 1958 году началась эпоха "большого скачка", которая охватила всю страну в форме натуральной истерии. Например, предполагалось в десять раз повысить нормы выработки стали (в аграрной стране без тяжелой промышленности, ага). Для чего миллионы крестьян по всей стране были вынуждены собирать металлолом и переплавлять его в доморощенных домнах ради получения некоего субстрата, который был абсолютно непригоден для промышленных нужд из-за своего низкого качества. Что немудрено - если запихать в печь ложки, лопаты и кастрюли, то получить нормальный металл затруднительно.
Все это статистически это давало рост выработки металла в стране, но приводило к одному неприятному побочному эффекту - отвлеченные на это мероприятие крестьяне не обрабатывали землю, не собирали урожай. Более того, началась повальная коллективизация еще в более жесткой форме, чем это было в СССР в 1930-х, с трудоднями и работой за еду. Плюс к этому партийные гении решили истребить "вредителей" - воробьев (история легендарная, пересказывать не буду).
Что в итоге привело к неурожаям, гибели посевов и, соответственно, к самому масштабному голоду 20 века - сколько народу в самодостаточной КНР погибло за 1959-1961 годы неизвестно и по сей день (в Китае эта тема вообще под запретом). Но ориентировочные оценки доходят до 15 млн человек.
Все это, очевидно, не шибко поспособствовало укреплению власти товарища Мао - в высшем руководстве КНР начались "разговорчики в строю" и шепотки на тему того, что кормчий со своим "новым курсом" как-то не особо ведет страну к процветанию. Результатом этого стало начало так называемой Культурной революции в 1966 году, когда председатель Мао призвал молодежь и подростков безжалостно избавляться от остатков "буржуазии" везде, где только можно (в рядах партийной номенклатуры в том числе).
Что привело к абсолютной жести - взбудораженная молодежь, понимая, что в стране как-то все идет не очень здорово, мягко говоря, кинулась расправляться с воображаемыми "виновниками" всех проблем - неугодными партийными деятелями, учителями, профессорами, врачами и прочей интеллигенцией. Это чем-то похоже на охоту на "троцкистов" в 30-х годах в СССР, только отданную на откуп молодежных банд, которые вообще никаким, даже иллюзорным законом не руководствовались.
Был ли это "особый путь" КНР? Да безусловно, такое мало где еще можно было увидеть. Количество жертв, опять же, не поддается оценке - то ли миллион, то ли 1.6 миллиона. Но важнее, что это на десятилетия уничтожило интеллектуальный потенциал страны и фактически подчистую разрушило систему высшего образования Китая, которая и по сей день не полностью оправилась от последствий Культурной революции.
В итоге охота на "классовых врагов" приняла такой масштаб, что уже через год товарищу Мао пришлось применять армию для разгона одичавшей от безнаказанности и нищеты молодежи.
Примерно так, если говорить очень грубо, выглядели поиски собственного, уникального китайского пути к имперскому величию по заветам "великого кормчего".
К счастью для Китая, в 1976 году "Председатель Мао" отправился к праотцам - на тот момент по ВВП на душу населения КНР находилась где-то на уровне современной Руанды. В ходе классической подковерной возни к власти пришел Дэн Сяопин с командой реформаторов, которые хорошо понимали, что борьбой с воробьями и эксплуатацией рабского труда в нищей стране великую империю не построишь.
Поэтому был взят курс "реформ и открытости", который на самом деле подразумевал создание социалистической рыночной экономики - да, это оксюморон полный, ведь свободный рынок возможен только при капитализме, который по Марксу предшествует социализму. Но реформаторов Дэн Сяопина такие несостыковки вообще не смущали - они хотели нормальную, работающую экономическую систему по западному образцу.
Для этого они отказались от командной, советского типа экономики и открыли Китай для иностранных инвестиций, что было очень продуманным ходом - в миллиардной на тот момент КНР огромное количество людей в буквальном смысле слова работало за еду: 80% населения были неграмотными крестьянами, которые с трудом сводили концы с концами.
И когда пришел иностранный капитал и начал строить свои заводы и фабрики, то запустилась классическая "спираль догоняющего развития". Буквально как по учебнику. Люди потянулись в города на предприятия, где платили маленькие, но живые деньги, эти деньги они начали тратить, создавая спрос, который подстегивал открытие еще большего количества заводов для удовлетворения нужд населения. Похожий процесс проходили практически все западные экономики, только занял он у них лет 300 и был плотно связан с индустриальными революциями. У Китая же на это ушло всего несколько десятилетий - не нужно был ждать изобретения парового двигателя, конвейерной сборки и пр.
Постепенно, за счет относительно дешевой рабочей силы и режима способствования зарубежным инвестициям, КНР стала крупнейшим промышленным центром мира, плотно включенным в глобальную экономику. Поэтому когда некоторые деятели говорят, что Пекин против западных капиталистов, то это слегка напоминает лозунг "пчелы против меда". Без иностранных технологий, бизнес-решений, компетенций и денег никакого бы современного Китая не было и близко - плавили бы в земляных печах ложки с кастрюлями и по сей день.
Потому что экономика это наука, и наука жестокая - за игнорирование или незнание своих законов она мстит безжалостно: голодом, нищетой, разрухой. Товарищ Мао 27 лет водил свою страну в поисках воображаемого особого китайского пути и попутно угробил почем зря миллионы людей. Аналогично Кимы строят в КНДР непонятно что уже 76 лет с похожим, пусть и менее драматичным, результатом.
Подписаться на телеграм – там своя атмосфера
Вопрос обусловлен комментарием #comment_311922968
Вы согласны с тем, что такой школьный паразитизм, когда во многих случаях виновником школьной травли выставляется ТОЛЬКО жертва, а вина могла быть только в несоблюдении НЕПИСАННЫХ правил, придуманных внутри детского "коллектива", стал одной из причин технологической отсталости как Российской империи, так и СССР (при сравнении экспортных товаров самых развитых стран)?
Тосака Дзюн
До 1935-1936 годов милитаризация японской экономики, основанная на инфляции, давала лишь временный эффект, оживляя военную и тяжелую промышленность. Однако уже в 1935 году темпы роста производства начали снижаться, что свидетельствовало о приближении нового экономического кризиса. В то время как финансовая олигархия наживалась на военных заказах, положение трудящихся масс резко ухудшалось. В деревне усиливался голод и эксплуатация крестьянства. Количество арендных конфликтов, вызванных сгоном арендаторов с земли и повышением арендной платы, в 1935-1936 годах превысило уровень кризисных лет в 2-3 раза. Передовые крестьянские организации развернули борьбу за создание единого фронта против войны и фашизма. Рабочий класс Японии также активизировал свою борьбу. В 1934 году прошли массовые первомайские демонстрации, а в 1937 году по официальным (и явно заниженным) данным произошло 2125 трудовых конфликтов с участием 213 тысяч рабочих. Особенно активно выступали рабочие крупных предприятий - металлурги Яваты и Омори, токийские трамвайщики, железнодорожники. В апреле-мае 1937 года бастовали работники столичного транспорта. Под руководством коммунистов развивалось движение за создание единого профсоюзного фронта. В январе 1936 года на базе объединения профсоюзных организаций Дзэнро и Содомэй была создана Всеяпонская федерация труда (Дзэнсю), насчитывавшая около 100 тысяч членов. Антивоенные и антифашистские настроения нашли отражение в избирательных кампаниях 1935-1936 годов. На префектуральных выборах осенью 1935 года представители демократических организаций удвоили свое представительство по сравнению с 1931 годом. Во время парламентских выборов в феврале 1936 года рабочие и крестьянские организации выступали единым фронтом. В ряде префектур (Осака, Фукуока, Нара и других) созданные по инициативе коммунистов рабочие советы добились значительных успехов. За антифашистские партии проголосовало более 5 миллионов избирателей. Правящие круги ответили усилением репрессий. Весной 1936 года был ужесточен "Закон об охране общественного спокойствия", введен полицейский контроль над системой образования. Однако это не остановило рост революционного движения. Как вынужден был признать в 1935 году министр юстиции Охара, коммунистическое движение глубоко укоренилось в стране, и правительство оказалось неспособным его подавить. Классовая борьба японского пролетариата продолжала нарастать, несмотря на все попытки реакции ее остановить.
Опечаленные собрались вокруг тела Кобаяси Такидзи, февраль 1933 года
В 1920-х годах в Японии началось активное распространение марксистских идей, охватившее широкие слои прогрессивной интеллигенции, научных и культурных деятелей. Важную роль в этом процессе сыграли "Движение за пролетарскую культуру" (Пролетариата бунка ундо) и "Движение за пролетарскую науку" (Пролетариат кагаку ундо). В октябре 1929 года был создан Институт пролетарской науки, объединивший марксистских исследователей. Институт организовал несколько научных секций и начал издание журнала "Пролетарская наука" (Прорэтариа кагаку). Руководство секцией по изучению японского капитализма осуществлял видный экономист и член Компартии Японии Норо Эйтаро. Группа ученых под его руководством составила ядро исторической школы "Кодзаха", получившей известность благодаря серии работ по истории японского капитализма. "Кодзаха" вела теоретическую полемику с другой марксистской школой - "Роноха". Основные разногласия касались оценки характера японского капитализма, степени сохранения феодальных пережитков и роли императорской власти. Эти теоретические расхождения приводили к разным подходам в революционной стратегии. Представители "Роноха" выступали за использование только легальных методов борьбы и объединение всех рабочих партий, включая коммунистическую. В 1932 году, после разгрома Института пролетарской науки в условиях усиления репрессий, было создано "Общество изучения материализма" (Юйбуцурон кэнкю кай). В его работе участвовали известные японские марксисты - Тосака Дзюн, Ока Кунио, Канаути Тадахико и Нагата Хироси. Общество объединило представителей разных областей науки и искусства, активно участвовавших в антифашистском движении. В начале 1930-х годов Общество издало на японском языке "Немецкую идеологию" Маркса и Энгельса и "Философские тетради" Ленина. Эти публикации стали важным теоретическим оружием в борьбе с буржуазной идеологией и способствовали развитию прогрессивной мысли в Японии. Однако по мере усиления милитаризации и подготовки к войне в Китае полицейские репрессии против марксистов ужесточились. Волны арестов вырвали из рядов Общества многих активных деятелей. В марте 1938 года, когда продолжение легальной работы стало невозможным, Общество изучения материализма приняло решение о самороспуске.
Продолжение в следующем посте...
Говорят: мы живём в эпоху перемен. Впрочем, это не комплимент. Древние китайцы не зря проклинали именно этим пожеланием: чтобы ты жил в интересные времена. Скучать точно не придётся – но вот понравится ли происходящее, это ещё вопрос.
Ещё в середине XX века австрийский экономист Йозеф Шумпетер описал, как система, построенная на предпринимательской свободе, со временем пожирает саму себя.
Он объяснял это так: если у человека есть выбор – честно конкурировать или прибрать всё к рукам силой – он скорее выберет второе. Поэтому капитализм, развиваясь, неминуемо тянется к монополиям. А там, где возникает монополия – появляется и диктат. Политический, экономический, управленческий. Его ядро – транснациональные корпорации, которым выгоднее не соперничать, а устанавливать правила. А за исполнение этих правил уже следят государства, действуя строго по сценарию корпоративных хозяев.
Чтобы такой порядок выглядел прилично, формируется особая прослойка – левые интеллектуалы, выращенные в теплицах глобалистской идеологии. Они искренне верят в заботу государства о человеке и люто ненавидят средний класс – как главное препятствие на пути к централизованному контролю. Нечто похожее мы уже наблюдали в истории – большевики с тем же упорством вырезали кулаков и казаков, считая их угрозой для власти пролетариата.
Соединяя усилия политиков, корпораций и очарованной «прогрессивной» публики, старый капитализм перегружается запретами и регулированием – и в результате плавно переходит в нечто новое. Формально – социализм. Фактически – нет.
Любопытно, что сам Шумпетер не слишком жаловал Маркса. Но оба – как бы по разным маршрутам – пришли к одной развилке: капитализм сменит социализм. И оба, по-своему, ошиблись.
Маркс считал, что революционные преобразования совершит рабочий класс. Но XX век это опроверг: выяснилось, что большинству рабочих не слишком важно, как называется строй. Им нужны нормальные зарплаты, меньше часов, отпуск летом и чтобы не трогали лишний раз. А идеологические конструкции пусть варятся где-нибудь отдельно – за пределами трудовой книжки.
Шумпетер, в отличие от Маркса, оказался ближе к реальности – но и он промахнулся. Он ожидал, что власть монополий приведёт к социалистической модели, где всё подчинилось бы бюрократии и централизованному планированию. Но вышло иначе: не государство подчинило себе бизнес, а крупный бизнес приручил государство и заставил его работать на себя.
На первый взгляд – какая разница? Те же латы, только по-новому застёгнуты. Но дело в нюансах.
В социализме – даже в его карикатурных вариантах – у общества формально сохраняется шанс на участие. Через выборы, через партии, через возможность давления. Хоть бы и в рамках убогой формы демократии под названием представительная. А вот при приватизации общественных институтов бизнесом такого шанса не остаётся вообще – даже формального. Управление обществом осуществляется за закрытыми дверями корпоративных офисов, куда общество не имеет никакого доступа и, соответственно, никакого влияния.
Так возникает деспотия без лица, без конкретного субъекта, без точки воздействия. Современному эсеру, даже если таковой вдруг найдётся, будет просто непонятно – в кого бросать бомбу.
Вот это и есть подлинный конец истории по Фукуяме. Это – не триумф либеральной демократии, а торжество незаметного, технологически оформленного господства. Сюда добавляется цифровой контроль, искусственный интеллект в управлении и полное исчезновение среднего класса. Зарплаты сокращаются, расслоение усиливается, а социальная значимость отдельного человека стремится к нулю.
ИИ с помощью больших данных подбирает ключ к каждому индивидуально. Демократические институты теряют всякий смысл. Мнение человека больше не нужно – если можно нужное мнение в него загрузить. Почти цифровой коммунизм: каждому по потребностям (и по нажатию на кнопку). Если телевидение вещает по площадям, то теперь у каждого в смартфоне будет персональная телепрограмма – сформированная точно по его вкусу и темпераменту. Одного можно запугать, другого – обнадёжить, третьему – польстить. Всё мягко, ненавязчиво, строго в духе НЛП.
Цифровые деньги – вот настоящий ошейник, с помощью которого и реализуется этот самый конец истории. Конец свобод. Конец частной жизни. Конец иллюзий. Конец накоплений. Конец субъектности.
Все эти разговоры про контроль за госрасходами, борьбу с коррупцией, упрощённое налогообложение и элиминацию бесполезной прослойки дармоедов вроде бухгалтеров, юристов и экономистов – это ширма.
У цифровых валют, помимо полной отслеживаемости каждой транзакции, есть ещё одна удобная функция – программируемость. Можно задать срок годности (не потратил за год – сгорело) или назначение средств (вот тебе сто тысяч: тридцать – на еду, пятьдесят – на аренду, а на оставшиеся гуляй, ни в чём себе не отказывай). Вас ведь прямо предупреждают: цифровые деньги будут окрашенными. Понимаете, что это значит? Это означает полный контроль. Чужая рука – постоянно в вашем кармане. Глобальному бизнесу нужны гарантированные рынки сбыта, а это возможно только при полном контроле над потребителем.
Цифровые валюты по своей прозрачности, виртуальности и программируемости – это уже не собственность, а атрибут гражданина. Наличные можно спрятать, передать, накопить, вывезти, унаследовать, потратить анонимно. А цифровые – нет. Или можно, но по разрешению эмитента.
Одним словом: в случае с наличкой гражданин – владелец. В случае с цифровыми – в лучшем случае распорядитель. А на деле – просто пользователь, допущенный к деньгам временно и на условиях, продиктованных системой.
Повсеместное внедрение цифровых валют меняет саму суть денежного обращения. Деньги приобретают характер социального рейтинга гражданина. То есть человеку будут платить за социально одобряемые действия и штрафовать за проступки.
Представьте себе айтишника, который условно заработал 1 миллион цифровых рублей, получил бонус в 100 тысяч за следование дедлайнам и списание в 200 тысяч – за то, что пьяным справил нужду в общественном месте. На первый взгляд, это не слишком отличается от реальности. С одним исключением: само существование наличных денег и банковской тайны делает такую систему невозможной. А значит, от них придётся избавиться.
Идем дальше. Маркировка товаров индивидуальными кодами не имеет ни малейшего отношения ни к контролю качества, ни к борьбе с контрафактом, ни даже к налоговому учёту. Присвоение каждому товару уникальной метки – это подготовка к цифровой валюте. Создаётся товарная масса, которая может быть использована как обеспечение цифрового рубля.
Стандарт GS1 охватывает около 120 стран, а реально используется более чем в 150. Честный Знак – думаете, для потребителя? Для честности? Для контроля контрафакта? Да нет же. Это из той же серии. Цифровой рубль станет по-настоящему другим видом денег тогда, когда под него будет создано собственное обеспечение – набор товаров, которые нельзя будет купить ни за наличные, ни за обычный безнал. Сейчас эти товары свободно продаются, но в любой момент может быть принято решение, что торговля маркированными товарами возможна только за цифровые рубли.
Глобалисты не случайно устроили тестовый запуск в Нигерии, где внедрение цифровой найры закончилось массовыми протестами и погромами. Вывод: форсированный переход не работает. Население просто уходит в тень. Поэтому переход должен быть постепенным. Сначала – обеспечение, потом сжатие пространства для обычных рублей, и лишь затем – отключение альтернатив. Но прежде – перевести основную массу потребительских товаров на QR-коды. Всё остальное – дело техники.
И вот интересный момент: почему-то принято считать, что образцом цифрового концлагеря является Китай. Между тем Индия – ничем ему не уступает. В стране уже почти десять лет функционирует крупнейшая биометрическая система в мире – Aadhaar. Сегодня в ней зарегистрированы почти 100 % взрослых (кроме высших лиц высших каст, естественно). Каждому гражданину присвоен ID-номер, к которому привязаны отпечатки пальцев и скан радужки. Эти данные используются для получения доступа ко всем важнейшим услугам – от госуслуг до банков. Уже в 2019 году система работала практически без сбоев. Верификация личности занимала не более одной секунды.
А недавно индийское правительство решило, что отпечатков и радужки мало. В систему добавили распознавание лиц. Всё просто – селфи, загрузка в приложение, вуаля. И через три месяца обновлённое приложение уже использовалось для распределения продовольственных пайков.
Думаете, цифровой поводок только для развивающихся стран? Спокойно. Вас система тоже идентифицирует. Вопрос только – когда и на каких правах.
Пару лет назад Германия начала эксперимент с банковскими картами ограниченного применения. Они внешне не отличаются от обычных, но предназначены исключительно для беженцев.
Работают только на территории федеральной земли, которая их выдала. С них нельзя снять наличные, нельзя перевести деньги, нельзя сделать определенные платежи. Только оплата – в транспорте, в магазине, за некоторые услуги.
Примерно десятая часть мигрантов уехала обратно домой. Но внутри страны эксперимент получил полное одобрение обычных бюргеров. Фактическое установление тотального контроля над расходами мигрантов граждане посчитали справедливым. Толпе почему-то даже в голову не приходит, что по такой же схеме (с добавлением срока действия и геоограничений) будут работать цифровой евро, цифровой рубль и прочие цифровые дензнаки ближайшего будущего. Но нет, особо упоротые списывают это на теории заговора. На самом деле, никакой конспирологии не существует.
И опять же, даже многие тут искренне радуются: наконец-то чиновников и прижмут.
Не спешите. У них – депутатская неприкосновенность, дипломатические паспорта, а ещё будут особые цифровые деньги с особыми допусками. А для вас – окрашенные транзакции, срок действия, геозависимость, целевое использование, лимиты.
Итог: невозможность личного финансового планирования, а значит – невозможность накопления капитала. Нет капитала – нет власти – нет угрозы существующей системе.
Многие учились при советской власти и должны помнить со школы работу Ленина "О государстве". Государство есть машина для угнетения одного класса другим, машина, чтобы держать в повиновении одному классу прочие подчинённые классы. Форма этой машины бывает различна. Чиновники этот постулат усвоили отлично. И не только в России.
Просто эксперимент по оцифровке условных европейцев решили начать со второго и третьего миров. Как и с социализмом, про который Бисмарк однажды сказал: Для его строительства нужно выбирать страны – те, которых не жалко.
