– Да, Витя, заходи. Ты мне и нужен.
Порог кабинета переступает человек. Худой, небольшого роста. На нем простой, без изысков, но явно не дешевый костюм и до блеска начищенные туфли. Выправка и короткий ежик седых волос выдают в нем бывшего военного.
– Присядь, Витя, – Сергей Сергеевич кивает на стул. – Есть разговор.
Виктор садится напротив хозяина кабинета, откидывается на спинку, закинув ногу на ногу. Куприянов с минуту смотрит на него, потом встает и идет к окну. За стеклом осень уже вступала в свои права. С утра было пасмурно, но сейчас ветер уже разогнал облака. И хоть солнце сияет вовсю, даже здесь, в теплом кабинете, чувствуется октябрьская зябкость. Сергей Сергеевич явственно ощущает холод улицы, по коже его бегут мурашки.
– Слышал, что утром случилось? – спрашивает он.
– Так, краем уха, – Виктор не отрывает глаз от собеседника. – Расскажешь поподробнее?
Куприянов прикрывает глаза. Завтрашний день может стать для него судным. А может и не стать. Сейчас все зависит от его друга.
Знакомы с Виктором они были с раннего детства. Родились здесь, в Новокаменке, вместе ходили в детский сад, учились в одном классе местной школы. После выпуска пути друзей разошлись. Виктор ушёл в армию, а Сергей поступил в областной политехнический институт. А через два года всё закончилось. Рухнула, развалилась некогда великая страна, и наступило десятилетие разрухи и неопределённости. Жрать простому народу стало нечего, и Сергей не удивился, когда получил от Виктора письмо, в котором тот говорил, что после срочной службы уходит на контрактную основу. Мол, армия обует, оденет и накормит, а на большой земле сейчас делать нечего. А то что в войсках творится бардак — так где же его сейчас нет? Краснознаменная, победоносная армия осталась в далеком прошлом, и сейчас страна имела то что имела.
Куприянов увиделся с другом только спустя пять лет, когда тот вернулся с первой Чеченской войны, с двумя ранениями и орденами. Но, как показало время, ордена да и сами ветераны конфликта были государству не очень и нужны. Нищая пенсия и никаких гарантий светлого будущего — вот и всё, что могла предложить Родина. Сергей Сергеевич друга не бросил, пристроил на завод в соседнем посёлке городского типа. Сам он к тому времени доработался до заместителя начальника цеха. И карьерный рост в ту пору давался далеко не каждому. Но у Куприянова была хватка. Жёсткая, стальная. Он знал, с кем нужно дружить, а кого нужно раздавить, моральные дилеммы его не мучили. Всё это помогло ему впоследствии занять пост главы сельской администрации. Да и Виктор без денег и дела не сидел, хоть давно официально нигде и не работал, благо сроки за тунеядство тоже канули в лету вместе с Советским Союзом.
– Сидяев ко мне утром заходил, – Куприянов отворачивается от окна и смотрит на Виктора.
– И что этому индюку надо? Просил жену обратно на работу взять?
– Даже и не заикался. Да и эта коза сама виновата, взятки с умом нужно брать. Благодарна должна быть, что срок не получила. Но от этой семейки благодарности не дождешься.
– Так что он хотел-то? – на лице Виктора не проскальзывает ни тени любопытства.
– Денег хотел, – уголки губ Сергея Сергеевича чуть дергаются.
– Ой ли? – Виктор картинно поднимает бровь. – Много?
– Да не в сумме дело, – отвечает Куприянов. – Шантажировать он меня вздумал, Витя, шантажировать.
– Чем эта пародия на человека может тебя шантажировать?
Сергей Сергеевич возвращается к своему креслу, грузно опускается в него. Взглядом скользит по куче бумаг на столе. В его голове вспыхивает мысль, что даже в цифровой век не получается избавиться от тонн макулатуры. Все эти бланки, заявления, резолюции, письма, деловые документы. И ради этого мусора вырубаются гектары и гектары лесов, а деревья вызывают у Куприянова больше жалости, чем люди. Но, как говорится, больше бумаги – чище задница.
– Он в курсе наших махинаций с земельными участками. Нам с тобой там лет десять на двоих светит. С конфискацией имущества.
– Откуда? – Виктор поднимает вторую бровь. Теперь на его лице читается заинтересованность. – Хотя стоп, не говори. Сам знаю. Жена?
– А больше некому. Она же тут не последним человеком была. Я ее в наши с тобой дела не посвящал, но к документам она доступ имела. Могла сложить два и два. Проболталась мужу, как пить дать.
– Да идут они на хер, – отмахивается Виктор. – Пустословие все это. Доказательств нет.
– В таком деле лучше перебдеть, чем недобдеть. И ты не хуже меня это знаешь, – говорит Куприянов. – Сидяева хоть и дура, но могла сделать копии кое-каких бумаг. Угрожать бы она нам не стала, мы ее и так из под срока вывели. А вот мужу проболтаться могла. Или он сам что-нибудь накопал. Ты же его знаешь — он без мыла в задницу влезет.
Виктор скребет пальцами гладко выбритый подбородок. Прищуривает глаза. Думает о том, что проблемы ему сейчас не нужны. Да и будущем тоже. А проблемы Куприянова автоматически становятся его проблемами.
– Что нужно сделать? – спрашивает он.
– Ничего такого, что выходило бы за рамки твоих способностей. – отвечает Сергей Сергеевич. – Эти двое должны исчезнуть. Искать их, конечно, будут. Но вряд ли долго. Наворовались и сбежали — самое простое объяснение для нашей трудолюбивой полиции.
Виктор кивает. Он уже давно и с некоей долей удовольствия делал для Куприянова грязную работу. И на то у него три причины: дружба, благодарность и деньги. Именно в таком порядке и никак иначе. За друга он готов пойти в огонь и воду. И раз уж для решения проблем нужно успокоить двух ретивых супругов, то так тому и быть. В Чечне он убивал по приказу, и непонятно для кого и для чего он это делал. Для государства? Эти мысли вызывают у него лишь саркастическую ухмылку. Ведь в каждой конкретной войне заинтересованы определенные люди, которые и снимают сливки, пока гибнут и страдают молодые парни в камуфляже. Все это прикрывается высокопарными словами о долге и чести, хотя во все времена причины конфликтов не меняются, а их всего-навсего две. Деньги и власть.
– Сделаю, – говорит Виктор. – Сегодня же.
Куприянов чувствует, как злоба уходит, сменяясь привычным ему спокойствием. Он знал, что старый друг ему не откажет, но все же в очередной раз испытывает к нему глубокую благодарность.
– Спасибо, Витя. Спасибо.
У сельсовета прохладно и тихо. Виктор закрывает за собой входную дверь и с минуту стоит на крыльце, полной грудью вдыхая холодный октябрьский воздух. Он любит свой маленький поселок, в город его не тянет. Там суетливо и неспокойно. А еще грязно и шумно. И много крови, незаметной обывателю. Прям как на войне. А на войну Виктор не хочет возвращаться даже спустя почти что тридцать лет. Там было страшно. А еще хуже — там было ничего не понятно. Нет, та знал кто твой враг и твоей задачей было этого самого врага убить. Но даже сейчас Виктор не понимал за что, или за кого велась эта постыдная война.
Он легко, словно подросток, сбегает вниз по ступенькам и направляется к своей машине, каблуки его туфель отбивают такт по мощеной плиткой дорожке. Старенькая «Тойота» приветливо моргает всеми поворотниками, когда палец Виктора нажимает кнопку на брелоке сигнализации. Он любит свою машину, хоть та и не может похвастаться молодостью, как и ее хозяин. Средства позволяют ему взять какое-нибудь авто премиум-класса, но тут как раз тот случай, когда автомобиль является не роскошью, а средством передвижения. Человек Виктор простой, и у него начисто отсутствует то, что народ именует понтами. Ему во все времена важнее практичность и удобство. Да и есть ли смысл кичиться автомобилем в мире, в котором кредиты общедоступны, а «БМВ» и «Мерседесы» встречаются на дороге едва ли не чаще, чем «Рио» и «Солярисы»?
Ключ зажигания скользит в замок, загорается приборная панель. Двигатель оживает, и Виктор откидывается на спинку сиденья, слушая мягкое, убаюкивающее урчание. Думает о том, что еще двое должны сегодня исчезнуть. Бесследно кануть в вечность. Пропадали ли в Новокаменке люди раньше? Случаи бывали, хоть и нечасто. И в девяноста процентов случаев к этому прикладывал руку Виктор. По другому просто было нельзя. Нужно убирать неугодных, чтобы он и Куприянов могли удержаться на вершине этой пищевой цепочки. И хотя правление сельской администрацией — это далеко не президентское кресло, но друзья считают, не без основания, что лучше быть первыми в деревне, чем вторыми в городе. Они не жадны до денег, не мечтают о дворцах и яхтах. Им всего хватает и здесь, а какая-никакая власть дает уверенность в завтрашнем дне.
Виктор ставит рычаг коробки передач в положение «драйв» и трогает машину с места. Шины чуть слышно шуршат по асфальту. Виктор закуривает, приоткрывает окно и выдыхает струйку сизого дыма. Дурацкая, пагубная привычка, от которой он долгие годы мечтает избавиться. Держа под полным контролем все остальные аспекты своей жизни, Виктор, в то же время, является безвольным рабом сигарет. И пребывает в полной уверенности, что эта привычка рано или поздно убьет его. Тихо, но беспощадно. Курить бросают все, как иногда говорит он, но лишь счастливые делают это при жизни.
Дорога бежит вниз с холма, гладкая и прямая как стрела, уходя от двухэтажной застройки в частный сектор. Недалеко отсюда, за глухим высоким забором, в дорогом доме красного кирпича живут супруги Сидяевы. И они, наверное, свято убеждены, что все лучшее у них еще впереди. Но еще до наступления нового дня Виктору придется их разочаровать. Потом, позже. Пусть еще немного поживут в плену иллюзий.
Виктор крутит руль в противоположную от дома Сидяевых сторону. Он собирается заехать к себе, как следует отдохнуть и подготовиться к вечерней работе.
У Бориса плохое настроение. Он сидит на полу посреди своей комнаты, пытаясь собрать большую картинку-паззл. Изображение на картинке представляет собой кадр из диснеевского мультфильма, который Боря очень любит, и сейчас ему остается лишь найти место для десятка кусочков мозаики, которые, вопреки всему, никак не хотят складываться в единое целое. Это раздражает, вкупе с давно урчащим животом. С кухни доносятся запахи готовящейся еды, но когда Борис предпринимает попытку прошмыгнуть к холодильнику, чтобы перехватить чего-нибудь вкусненького, он получает нагоняй от тетки, которая не велит ему портить аппетит перед обедом. А обед, казалось, готовится уже год. Завтрак же и подавно был где-то там, в прошлой жизни.
Борис поднимает с пола очередной кусочек паззла, крутит в пальцах. С глянцевого картона на него смотрит один-единственный глаз львенка Симбы. На нижней губе Бориса повисает ниточка густой слюны, медленно растягивается, срывается и падает на мозаику. Он что-то бубнит под нос и делает попытку пристроить глаз к основанию шеи львенка. После очередной неудачи, Боря отшвыривает от себя кусочек картона и начинает плакать. В животе урчит сильней, и плач тут же сменяется рыданиями. В комнате, как по волшебству, появляется его тетя.
– Боренька, что случилось?
Она стоит в дверях, держа в одной руке половник. Женщина за пятьдесят, в бесформенном халате, волосы подкрашены, чтобы скрыть седину. Она грузная, короткие толстые ноги испещрили синие веточки варикозных вен. Лицо не выражает ничего, кроме бесконечной усталости, но глаза светятся добротой и заботой. Борис поворачивается к ней, размазывая слезы по щекам большими кулаками.
– Я куу-уу-уушать хоо-оо-оочу!.. – навзрыд выплевывает он слова.
– А у меня уже все готово, – отвечает тетка и улыбается. – И не надо плакать, ты уже большой мальчик. Иди ко мне!
Борис поднимается, всхлипывая и шмыгая носом. Подходит к женщине, та выуживает из кармана халата чистый носовой платок и вытирает ему сопли, показавшиеся над верхней губой.
– Давай иди умывайся и за стол, – командует она.
– Хорошо, тетя Катя, – Борька кивает и убегает в ванную, громко топая по ламинату.
Женщина сует платок обратно в карман и уже направляется в сторону кухни, когда в дверь стучат. Она идет открывать, думая о том, что посреди воскресенья ее мог потревожить лишь один человек. И оказывается права.
– Здравствуй, Сережа. Заходи.
Куприянов переступает порог, руки его оттягивают тяжелые пакеты.
– А Борька где? – спрашивает он.
– Умывается, – отвечает женщина, и только сейчас Куприянов обращает внимание на шум воды. – Мы обедать собираемся. Ты голодный?
– Нет, спасибо. Я буквально на минуту, – Сергей Сергеевич ставит пакеты на пол. – Тут еда, на неделю должно хватить. И так, по мелочи. Подгузники. Он же до сих пор в кровать писается?
– До сих пор, – кивает Катя. – А с едой ты зря, я бы и сама купила.
– Брось. Я все равно мимо ехал, зачем тебе лишний раз в магазин бегать. А подгузники на неделе в райцентре прихватил, у нас таких размеров нет.
– Спасибо, – только и говорит женщина.
– Тебе спасибо, – отвечает Куприянов. – Я же вижу, как тебе с ним тяжело.
– Да ничего, я привыкла уже, – Катя улыбается. – Боря — хороший мальчик. Он же не виноват, что... такой.
Шум воды затихает, хлопает дверь ванной.
– Дядя Сережа! – басит Борис.
Он подбегает к Сергею Сергеевичу, задевает ногой один из пакетов. По полу разлетаются упаковки с продуктами.
Куприянов протягивает ладонь, и Борис с энтузиазмом трясет ее, схватившись двумя руками. От него вкусно пахнет клубничным мылом.
– Дядя Сережа ненадолго, сейчас уйдет, – говорит Катя.
Улыбка слетает с лица Бориса, и он замирает, таращась на Куприянова и не выпуская его руку из своих. Сергей Сергеевич молча смотрит на парня. Крупный, плечистый, высокий, – Борису недавно исполнилось двадцать семь. Умственное развитие же у него оставалось на уровне восьмилетнего. И весь поселок видел в нем лишь безобидного дебила-переростка. Мать Бори давно умерла, наложила на себя руки от безысходности, а мальчика с тех пор воспитывала тетка Екатерина, по доброте душевной взвалившая на свои плечи эту тяжкую ношу. После смерти сестры она посчитала, что бедный ребенок не заслуживает быть отданным в детский дом, и тем самым поставила крест на своей жизни. Своих детей у нее не было, а муж ушел, не пожелав нянчится с убогим. Так они и жили вдвоем — день за днем, тихо и мирно. Годы пролетели незаметно, и сегодня Катя уже не представляет себя без Бориса. Тому же тетка заменяет мать, которую он уже и не помнит.
– Я тебе конструктор новый купил, – говорит Куприянов. – Там, в пакете.
Борис чуть ли не визжит от радости, выпускает руку Куприянова и принимается рыться во втором, целом пакете. Находит цветастую коробку с набором «Лего», благодарит и бежит в свою комнату, прижимая конструктор к широкой груди как самое ценное сокровище. Про голод он забывает начисто. Сергей Сергеевич провожает его взглядом, затем смотрит на Катю. Достает из кармана несколько тысячных купюр, протягивает женщине.
– Не нужно, Сереж, – та отстраняет его руку. – У меня еще те не закончились, которые ты в прошлый раз давал.
– Лишними не будут, – Куприянов продолжает протягивать деньги. – На пенсию по инвалидности сильно не разгуляешься, мне ли не знать.
Катя вздыхает, но купюры берет. Те быстро исчезают в кармане ее необъятного халата. Из комнаты слышаться возгласы радости – Борис второпях распаковывает конструктор.
– Может хоть чаю попьешь? – спрашивает женщина.
– Нет, поеду, – отвечает Сергей Сергеевич. – Дел много. Заскочу через недельку.
Он прощается и выходит из квартиры, оставляя после себя в прихожей два пакета да запах дорогого одеколона. Когда за ним захлопывается дверь, Катя собирает рассыпанные продукты, относит все на кухню и окликает племянника. Борис отрывается от новой игрушки, прибегает, вбирается с ногами на кухонный диван и хватает ложку, наблюдая, как тетка разливает по тарелкам дымящийся ароматный суп. Весь обед улыбка не сходит с его взрослого, но по-детски открытого лица.
