С Австрией я знаком с 2012 года. Сначала был в культурном шоке, потом привык. Местами даже полюбил. Особенно — Тироль. Не по туристическим буклетам, а по настоящему: с костями, сортирной археологией и рассказами дедов, которые пережили всё — кроме хорошего кофе. Тироль — это не регион. Это диагноз. Люди там выглядят как горнолыжные ренегаты. Даже в аптеку идут в термобелье и с альпийским рюкзаком. Мужики — гибрид лесоруба и твоего физрука. Женщины — варят шнапс, колют дрова, рожают и через час уже на склоне. Политика? Если у кандидата нет фото с козой — не голосуют. Говор — как будто тебя пихнули в кастрюлю с диалектом. Пример: «håm» — что-то между «haben» и «мы у бабушки на сеновале». Точно никто не знает. Культура — как живой музей: топоры, песни, бухло. После дегустации шнапса просыпаешься в сарае с той самой козой и чувством вины. И всё это — с таким обаянием, что ты не знаешь, то ли плакать, то ли записаться в тирольцы. После переезда в Австрию я езжу туда, как на терапию: посидеть у подножия Альп, выпить отвратный кофе, послушать деда, который рассказывает, как они в ’45 прятали пулемёт под алтарём — «на всякий». Успокаивает. Короче. Люблю я этот Тироль. За дикость, шнапс и баб с топорами. За то, что у них всё просто: трактор — часть семьи, корова — с уважением, жизнь — без соплей. Если не смешно — значит, вы в Тироле и не были (были трезвым). А это уже ваша ошибка.
Тироль: альпийская версия «Санта-Барбары»
Ах, Тироль. Не регион, а историческая турбулентность в альпийской обёртке. Стоит только углубиться в его современную историю, где-то с конца XVII века, как хочется либо зайодлить, либо вмазать шнапса, либо сбежать в горы и оттуда всем бодро махать рукой. Ну, понятно какой.
Тут тебе и политические встряски, и национальное пробуждение, и войны — одна сранее другой. Типа европейский Netflix, но без кнопки «пропустить драму». Тироль, бедняга, как нежданный гость на имперском банкете: то его ласкают австрийцы, то уже по-хозяйски лапают баварцы, то вдруг из-за угла выруливает Наполеон — с пафосом и без спроса. Причём не просто так, а начинает делить Тироль, как пиццу в студенческом общаге: «Тебе Альпы, мне долина, а вот это мы пока просто оккупируем. Вдруг понравится».
А потом — классика жанра: то аннексия, то перестройка, то «давай разрежем пополам и склеим обратно, но уже через задницу». Вторая мировая тоже, конечно, не прошла мимо — с тем же эффектом, что встреча бывших на свадьбе: громко, стыдно и с последствиями. На сцену выходят нацисты, и регион опять таскают туда-сюда, как пьяного шурина: кто-то хочет присоединить, кто-то — освободить, а тирольцы в углу наливают и шепчут: «Господи, да оставьте нас уже в покое».
В итоге у народа закономерный культурно-личностный ступор: они кто вообще? Австрийцы, итальянцы, тирольцы? Или просто… как дядя Фёдор — люди без прописки. Южный Тироль отжали итальянцы, северный остался у Австрии, а посередине — растерянная толпа в кожаных штанах, где у тёти Марты из Больцано теперь надо показывать паспорт, чтоб жрать её шницель.
Сегодня Тироль — уже не поле битвы, а музей под открытым небом, где экспонаты не просто пылятся, а с выражением рассказывают, как их дед сражался, а прадед — вообще Наполеону в кашу плюнул. Регион держится за свою культуру, язык, диалект уровня «переведи-если-смог», и непоколебимую уверенность в том, что шнапс с вином не мешают, а усиливают.
Как трактирщик с яйцами дал по зубам Наполеону
В 1805 году, в разгар европейских коалиционных «жахнем, если чё», Австрия снова блеснула стратегическим гением в стиле «ну мы ж не специально» и, по Пресбургскому миру, всучила Тироль Баварии. Просто взяла и отдала, как бабушкин шкаф на местной барахолке "Willhaben": никому не нужен, но жалко выкинуть.
Бавария на тот момент тусила с Францией, то есть с Наполеоном, то есть с главной занозой в имперской заднице. В итоге Тироль, ни с того ни с сего, оказался под ботинком бюрократических баварцев — этих весёлых ребят, которые принесли с собой новые налоги, новые законы, и повестки в армию. Причём не в родные тирольские стрелки, а в какую-то лево-фланговую хрень. Народ охренел мягко говоря. Старики крестились, молодёжь орала матом, а самые резвые начали шариться по чердакам в поисках дедовского ружья.
И тут, как в хорошем боевике, появляется герой. Не, не марвеловский. Из местных. Андреас Хофер. Ни тебе барон, ни граф, а обычный трактирщик с лицом честного работяги и прической «сам себе парикмахер». Но яйца — из титана. И харизма — такая, что если он скажет козе (той самой) сдохнуть, она ещё извинится перед тем, как сдохнуть.
Под его предводительством тирольцы трижды (!) отвоевали Инсбрук. Их гнали — они возвращались. Их били — они снова лезли, злые, вонючие, но с настроением «нахуй всех, это наша земля». Короче, воевали как могли, с песней в душе и шнапсом в термосе. Но сказки бывают только в книжках. Осенью 1809-го франко-баварцы собрались с мыслями, выдохнули, и вломили этим храбрцам по-полной. Хофера схватили, отвезли в Мантую, и 20 февраля 1810 года расстреляли к едрени фени. Без лишней романтики. А могли бы и в музей поместить, суки.
А через пару лет Наполеон обосрался — ничего нового. В 1815 году Венский конгресс развёл ручками и такой: «Ой, а где наш Тирольчик? Верните пжалста!» Вернули. С пафосом и прадниками. Ага. Только вот Хофера и всех людей уже не вернёшь.
Но мужик, как ни странно, остался он в памяти. Не в стиле «гипсовый бюст», а как настоящий мужик и герой того времени — с усами, ружьём, непониманием бюрократии и прямой цитатой: «Да пошли вы все нахуй, мы тут сами разберёмся». И ведь почти же разобрались!
Как Тироль тормозил будущее с верой и вилами для навоза
19 век в Тироле — это, по сути, симфония из трёх нот: крест на стене, корова под окном и казённая шапка на башке. И всё это — под аккомпанемент ворчания старого деда, который сидит у трактира, плюётся в сторону Вены и грозится отрезать уши каждому, кто скажет слово «либерализм».
Пока Париж устраивал себе революции по расписанию, а Вена чесалась от политического прогресса, Тироль жил по принципу «нахер ваш прогресс, у нас тут корова Марианна отелилась, вот это событие». Идеи про свободу, равенство и прочую демократическую фигню вызывали здесь искреннюю панику, типа как у кота, которого впервые посадили в машину: «Мяу, куда вы меня везёте, твари?!»
Консерватизм тут был не просто убеждением, а второй кожей. Религия на максималках. Католичество держалось на уровне: «Если ты утром не перекрестился, то, возможно, ты уже мёртв». Социальные роли были понятны: мужик пашет, баба варит, дети молятся, либерал — идёт восвояси. Причём в прямом смысле и грубо: нах¥й! По добру, по здорову.
Но в 1867 году судьба сказала: «Хватит сидеть в хлеву, нюхать навоз и думать, что это воздух свободы» — и вжарила Бреннерскую железную дорогу. И тут Тироль… открыл форточку в ад. А оттуда — цивилизация полезла. Туристы, логистика, иностранные яблоки (не те, к которым привыкли — красные, злые, политически заряженные). В Инсбрук понаехали «деловые» типы с планами, схемами, налоговыми формами и херовыми шутками.
Город — раньше милый, тихий, с гусем на базаре и бабкой в чепце — стал вдруг административным центром. Все такие: «О, центр!», а на деле — налогов стало больше, чиновников — тоже, и теперь за каждый чих нужно было заполнять формуляр в трёх экземплярах.
Южный Тироль вообще поехал крышечкой: поезда туда-сюда, туризм, бабки, фруктовые сады. Казалось бы, бери, не хочу. Но у истории, как у плохого шнапса — всегда осадок. Чем больше поездов, тем больше яблок. А чем больше яблок — тем больше срачей.
Сначала — культурный клин, потом — языковой. Кто-то кричал «Grüß Gott!», а в ответ слышал «Buongiorno!» и нервно тёр лоб. Немцы смотрели на итальянцев, как на туристов с флэшкой в заднице. Итальянцы — на немцев, как на плохо сделанный сувенир с альпийской рожей и запахом кислой капусты.
Обычный диалог в тирольском винном погребке конца века звучал так:
— Ты кто, вообще?
— Я из Тренто.
— Да пошёл ты нах¥й, из Тренто он...
Короче, это был уже не ад — но уверенный предбанник, где все потеют, пьют шнапс и готовятся драться за язык, флаг и рецепт штруделя.
Как Тироль поимели и даже спасибо не сказали
К 1915 году даже самые наивные бабушки в тирольских деревнях поняли: Европа — это не вежливое чаепитие, а свалка под окном психбольницы, где каждый орёт, машет саблей и в любой момент может воткнуть тебе вилку в спину. И тут Италия, та самая «нейтральная», резко вспомнила, что ей, оказывается, очень скучно.
Италия такая:
— Мы за мир, мы ни при чём…
— А теперь — здрасте, мы ваши союзнички, но теперь у нас, хе-хе, антантовый геморрой.
И херак — в спину Австрии, как последняя шавка. С фальшивым «бонжорно» и кирпичом за пазухой.
Горная война в Доломитах? Это не просто фронт — это Ледяной Ад. Местные бойцы, тирольские парни, сидели в ледяных пещерах, как пингвины-камикадзе с Маузером в руках и соплями по ветру. Сверху — лавина, снизу — мина, сбоку — итальянец с акцентом и штыком. Жрать нечего, спать нельзя, отморозил яйца — поздравляю, ты герой Империи, но никому не нужен теперь.
Тироль тем временем из альпийской открыточки превратился в заснеженный жопный полигон. Траншеи, снег, кровь, телеграммы от кайзера и хронический понос от консервов. А главное — за что? За какую, мать её, «высшую цель»? За имперский понт и политическую дрочильню, которую потом в учебниках и вслух-то стыдно обсуждать. Типа: «Да, да, ради величия… эм… кого?.. ну, этих... да хуй с ними».
А потом, по классике: бах-бах, Антанта победила, Дунайская монархия отправилась к бабушке на кефир, и в 1919-м нам вручают Сен-Жерменский мир. Название звучит, как название элитного презерватива, а на деле — чисто мясорубка. Австрию порезали, как пирог на днюхе: не спросив ни повара, ни гостей. Только забыли, что в этом «пироге» есть живые люди, скотина и даже рабочая железная дорога.
Северный и Восточный Тироль остались с Австрией, а вот Южный Тироль и Трентино — хоп, и в пасть Италии. Которая, напомним, совсем недавно пела с ними имперские частушки, а теперь уже полирует чужое имущество под видом «освобождения». Торговые пути — в жопе, письма не доходят, вместо шнапса — чинзано. И скотское отношение на сдачу.
Понятное дело, пошло веселье под названием итальянизация. Сначала вывески — всё по-итальянски. Потом школы — ни слова по-немецки, только паста, Веспа и «мадонна мия». А кто пытался возразить — тех быстро убеждали дубинкой и административным ресурсом:
— Тебе не нравится «бонжорно»?
— Ага, иди сюда, сейчас будет тебе «джонпорно».
— Вот тебе паспорт и табличка «Пиццерия», радуйся, братан.
А теперь главное: 90% южнотирольцев говорили по-немецки, ели шницель, бухали шнапс, носили кожаные штаны (причём по любви, а не как фетиш) и пели про свой Heimat, мать его. А теперь им говорят:
— Ну всё, ты итальянец.
— В смысле, блядь?!
— Ну, у тебя теперь документы есть.
— А язык, бабушка, альпийская идиллия, коза Гретель?!
— А похуй.
Семьи порвали пополам: половина осталась в Австрии, вторая — в Италии. У кого бабушка — у кого граница. На свадьбу надо паспорт, на похороны — визу. А если вы хотите спросить: «А тирольцев-то хоть кто спрашивал?» — то поздравляю, вы наивный романтик. Конечно же никто их не спрашивал.
Вот так Тироль снова получил сапогом по хлебалу. Но, как и всегда, вместо того чтобы лечь, заны и умереть, народ стянул портки, поправил шапку, налил стопарик, выругался от души и продолжил жить. Потому что тиролец — это такой особый подвид: можешь его прогнать с родины, но с него ты хрен сотрёшь родину.
Два весёлых гуся
Если ты думал, что Первая мировая — это дно, то добро пожаловать в эпоху, когда Муссолини пришёл к власти. С его приходом Южный Тироль превратили в лабораторию по насильственному внедрению «итальянского вайба». Типа как если бы тебе в задний проход вставили спагеттину и приказали петь Volare. На немецком, разумеется, говорить запрещено. Потому что теперь ты не Йозеф, а Джузеппе. Не пьёшь шнапс, а машешь рукой на площадях и орёшь «Viva Il Duce!». Хочешь остаться в живых — учи грамматику Данте, не то вместо колбасы в рот засунут указ министерства национальной идентичности т расстреляют.
В 1939 эти два исторических уебана с усами — Ади и Беня — ударили по рукам, типа: «Сделаем красиво!» И предложили жителям Тироля незабываемый квест: хочешь быть немцем — катись в Рейх, хочешь остаться — обнуляйся. Фамилию сменил, прошлое стер, и вперёд, на работу с лозунгом Lavora e taci, то есть «Работай и молчи», в переводе с политического — «Заткнись и не ной».
И вот сидишь ты такой, чистишь зубы, а рядом соседи с чемоданами и глазами, как у моего сына, когда я говорю «сегодня без PlayStation». Семья распадается по нациям, бабка в шоке, корова мычит по-немецки, а коза (да-да, та самая) стала Луиджи и пошла доить себя сама.
Но подождите, шоу только начинается. В 1943 Муссолини — всё, досвидос. Немцы такие: «Ща мы порядок наведём». Южный Тироль внезапно становится частью Оперативной зоны предгорий Альп, звучит как реклама горнолыжного рая, но по факту — фашистский Диснейлэнд. Только что без веселья. Партизаны, облавы, депортации, снова язык менять, снова гимны учить. И всё это — чтоб тебя не прибили свои же, только за то, что ты не туда кивнул.
Настроение? Ахуительное. Ты утром был Джованни, днём — Йозеф, а к вечеру — подозрительный хрен, за которым уже выехали. Паспорт — одноразовый, как презерватив на вечеринке. Каждый шаг — это лотерея: сегодня ты местный пастух, завтра — враг государства. И никакой награды, кроме геморроя (или пули) от постоянной смены идентичности.
А потом война закончилась. Война закончилась, а жизнь — нет. И остался Южный Тироль между двумя культурными молотами, в роли наковальни. Типа «ты, конечно, выбирай, но что бы ты не выбрал, будет пздц». А не выберешь, тоже будет пздц. И так было десятилетиями.
И вот я сижу, уже в 2025, в Вене, читаю это всё и думаю: мать вашу, а ведь это реально было. Это не Netflix-сериал и не пост ироничного историка в TikTok. Это жизни. Это люди. Это травмы, которые до сих пор отдают эхом в каждой бабке на лавке, в каждом тирольце, который до сих пор здоровается по-немецки, а думае по-итальянски.
Ты не ты, когда без автономии
После 1945 года, когда Европа чинила себе лицо после фашистского фейспалма, Южный Тироль остался в том же итальянском «обнимашечном» захвате, в каком его оставили после Первой мировой. Только теперь без нацистов, но всё ещё с ощущением, что тебя держат за яйца — одной рукой гладят, второй тянут в сторону Рима.
Австрия поначалу мялась, типа: «Эй, там наши сидят в Больцано, может, как-то их… а?» Но из Рима прилетел вежливый дипломатический отлуп: «Сами про@бали — теперь отвалите». В общем, Вена побубнила для галочки и ушла курить в угол, как мой отец на школьном собрании.
А вот сами тирольцы — не из молчунов. Они как начали бузить, так у итальянских чиновников пердак загорелся. Не метафора — реально бегали с горящими жопами, потому что народ устроил такой фейерверк, что местами свет отключался не из-за грозы, а из-за взорванной ЛЭП. Плакаты, протесты, лозунги «Wir wollen heim!», бутылки с зажигалкой — полный тирольский рок-н-ролл. Чиновники из Рима нервно спрашивали: «А это точно Европа, а не Балканы?»
Прошло двадцать с хреном лет этого веселья, и вот — 1972. Италия, уже уставшая от постоянного звучания слова «автономия» громче, чем звонок в парламенте, такая: «Да бля, на, подавись!» И выкатывает Второй статут автономии.
И что же тирольцы получили?
Полное самоуправление. Теперь Рим может пососать баранью бибу, потому что местные решают, что им строить, кого сажать, и какой шнапс гнать.
Немецкий язык? Да пожалуйста! Официальный. На суде, в школе, в туалете — хоть где, лишь бы не на чистом итальянском. Даже документы теперь можно с ошибками на двух языках оформлять.
Пропорциональное представительство. То есть теперь бюрократия как итальянская пицца: половина с салями, половина со шницелем. Один итальянец, один немец, и ещё бонусом где-то в углу — ладно, пусть будет один ладинец, для полной мультикультурности.
Короче, Италия такая: «Живите, только больше не взрывайтесь». Тироль такой: «Окей, но мы записали». И действительно — бомбы перестали летать, флаги начали мирно висеть, и даже бюрократы стали улыбаться.
Южный Тироль сегодня — это такая аккуратная, симпатичная витрина, на которой написано: «Смотрите, как мы все тут дружим!». И да, вроде бы дружат. Хотя если прислушаться — кто-то всё ещё шепчет: «А по мне, макароны — говно».
Один народ, две страны, три языка и хрен разберёшь, кто где
Сегодня Тироль — как старый семейный сервиз моей бабушки: вроде бы всё ещё в комплекте, но половина в Австрии, а другая давно прописалась в Италии. Так и живём: Северный и Восточный Тироль — это у нас добропорядочная федеральная земля в составе Австрийской Республики. Всё чинно, культурно, флаг висит, бюрократия дышит.
А Южный Тироль, вместе с Трентино, — уже часть Италии, но с характером. И с сильным акцентом на то, что «мы не совсем ваши, но вообще-то мы ещё подумаем, а пока идите все нахер». Но, несмотря на этот географический развод, они всё-таки ведут диалог.
С 1998 года даже официально: был создан европейский регион Тироль–Южный Тироль–Трентино. Типа «мы с вами не одной крови, но по пятницам мы братья и бухаем вместе». Шенген, евро, свобода передвижения и бабки от ЕС — всё это помогает сгладить углы. Ну а куда деваться: границы стерлись, а характер остался.
Культура и идентичность
Тирольская идентичность — как слоёный штрудель: слои, оттенки, всё пахнет праздником, но если вгрызться — охренеешь, сколько там всего. Тут тебе и немецкий язык, и католицизм, и народные костюмы, от которых у туристов текут глаза и фотоаппараты. И при этом — европейский, современный, почти хипстерский подход к жизни.
Люди держатся за традиции, но без фанатизма: скажи «ich liebe Lederhose» и тебя расцелуют, нальют своего шнапса и сосватают в этот же вечер первой девке на деревне, а скажи «веган-глютен-фри» — и тебе тоже нальют, но так, что захочется пойти нахер добровольно и безвозвратно.
В Южном Тироле вообще настоящий языковой зоопарк:
70% немецкоязычных, 25% итальянцев, и около 5% ладинцев, (. Ладинцы — народ входящий в группу ретороманцев. Общая численность — 30—35 тысяч человек) которые вообще как эльфы — никто их не видел, но все о них говорят. Живут все дружно, если не спорить, кто громче празднует Рождество, готовит самый вкусный шницель и хранит «тот самый, с которого всё началось» шнапс в подвале.
Политика
Политическая сцена — это вообще эквивалент стабильности и осторожности.
В Северном Тироле правит старая добрая ÖVP — как дед в пиджаке, который всё и всех знает, но хрен что объяснит и ехидно лыбится себе в усы.
В Южном Тироле рулит SVP — Южнотирольская народная партия, которая десятилетиями представляет интересы немецкоязычного населения и так вписалась в политический ландшафт, что без неё утром даже коров доить не начнут.
Всё это обрамлено вечным поклоном субсидиарности, регионализму и защите идентичности. Типа: «Мы, конечно, Европа, но если тронете наш праздник альмабтриеб — будем бить. Прямо по глазам».
В общем, Тироль сегодня это — две системы и один дух. Как два брата, один в Линце, другой в Болцано, и оба уверены, что у них всё под контролем. Хотя иногда, глядя на очередной фестиваль йодля с политическим подтекстом, хочется сказать: «Да вы, ребятушки, молодцы. С железными яйцами. Продолжайте в том же духе!»
Вместо хэппи энда — тирольский лещ с разворота
Если спросишь меня, что такое современная история Тироля, я отвечу без прелюдий и вазелина: это психологическая драма в три акта, снятая пьяным режиссёром, у которого в одной руке сценарий, а в другой — шнапс и кусок бастурмы. Сначала тебе ломают судьбу, кидают тебя под итальянский танк истории, потом дружно вытирают ноги о твою культуру, а под занавес хлопают по плечу и с таким мерзким акцентом выдают: «Ну ты это… не дуйся. Мы тебе тут автономию прикрутили. С маслом».
Потери? Были. Как у моего тестя после третьей свадьбы.
Адаптация? Ну, выжили — уже зашибись.
Восстания? Ещё какие. У кого не взрывались ЛЭП — тот не тиролец.
Примирение? Эээ… Ну, если не считать периодических флешбеков по 1939-му и желания настучать кому-нибудь гаечным ключом по лицу.
Сегодняшний Тироль — это как раздельно живущие родственники, у которых общая фамилия, но разные налоговые. Северный и Восточный — такие, знаешь, австрийские перфекционисты с ипотекой и расписанием приёмов у дерматолога. Южный — вольный художник: живёт в Италии, орёт по-немецки, ест по-итальянски, а ругается по-ладински, что вообще звучит, как будто тебя проклинают древние пиксельные гномы из Warcraft II.
Но вот что важно: все трое — из одной фляги пьют. И пусть один за шнапс, второй за вино, а третий за «давайте просто курнём и обнимемся» — они в одной лодке. Лодка, конечно, дырявая и местами подтекает, но идёт. Упрямо. Через горы, границы и бюрократическое болото, где каждый документ нужно подписывать на трёх языках и через одного идиота.
Так что, если кто-то ещё надумает пилить Тироль по-живому — им там уже припрятан ответ. В горах. В рюкзаке. Между флягой и ледорубом. И зовётся он по-простому:
«А куй вам за воротник, господа реформаторы!»
Вот такой вышел текст. Писал я его переодически «на коленке», — в перерывах между работой, семьёй и бытом. И потом ещё столько же времени редактировал. Если понравится, то могу сделать подобное с другими восьмью землями Австрии: Каринтией, Зальцбургом, Штирией, Верхней и Нижней Австрией, Форалрльбергом, Бургенландом и Веной.
