Библиотека Вальдхейма располагалась в самом сердце дворца и, словно старый друг, была полна тайн и воспоминаний. Она казалась дверью в другой мир — мир, где время застыло в пожелтевших страницах, а мудрость дремала, ожидая своего часа, пока кто-нибудь ее не разбудит. Высокие стеллажи из темного дуба, потемневшего от веков, тянулись к сводчатому потолку, словно деревья в густом лесу знаний. Полки со временем слегка прогнулись под весом книг, будто устали держать на себе столько легенд и историй. Резные края стеллажей — завитки, листья, тонкие линии — казались застывшими во времени, как будто мастера, которые их вырезали, вложили в них частичку своей души. Полумрак зала мягко разгоняли свечи в бронзовых канделябрах — их пламя дрожало, отбрасывая теплые тени на стены. Там висели портреты древних философов и ученых, королей: строгие лица, вырезанные в дереве, в золотых рамах, смотрели вниз, будто спрашивали: «Зачем ты здесь? Что ищешь?» Их взгляд был тяжелым, но не злым — скорее, любопытным, как у старших, которые знают больше, чем говорят.
В одном из кресел, уютно поджав под себя ноги, сидела принцесса Диана. Ее длинные волосы, черные как сама ночь, струились по плечам, касались спинки кресла, мягкие и живые. Огромные голубые глаза горели любопытством, ловили свет свечей, будто маленькие озера, встречающие рассвет. На ней было простое легкое платье из белого льна, почти невесомое, как утренний туман над рекой, — оно делало ее еще нежнее, еще чище. Она была как цветок, который только раскрылся. Напротив, сидел Андрей — седовласый священник с добрыми, но острыми глазами, в которых светилась вера, настоящая, глубокая. Его старая и выцветшая ряса была аккуратно заштопана, но выглядела простой и опрятной. В руках он держал книгу — толстый фолиант с потертой обложкой, пахнущий временем. Эти страницы хранили историю богов, их победы и их учения. Рядом на столе лежал маленький деревянный медальон, старый и потемневший от времени, с вырезанным солнцем — символом Люминора. Андрей никогда не расставался с ним.
— Принцесса, — начал он, слегка наклонив голову, как делал всегда, чтобы показать уважение, — сегодня я расскажу вам о богах, которые держат в своих руках судьбу мира и жизни людей. Они — как свет и тьма, как дыхание и тишина, как равновесие, которое не дает нам всем рухнуть.
Диана кивнула, ее пальцы невольно вцепились в подлокотники кресла — не от страха, а от предвкушения. Она обожала эти уроки, любила слушать истории, полные загадок и чудес. В них мир раскрывался перед ней.
Андрей распахнул книгу, и шорох страниц слился с треском дров в камине, как тихая мелодия.
— Первым идет Люминор, бог света, — сказал священник, и его голос стал мягче, словно он вспоминал кого-то близкого и родного. — Он приносит тепло, надежду, освещает дорогу тем, кто потерялся в темноте. Его рисуют высоким мужчиной в белых одеждах, они сияют, как снег под солнцем в морозный день. Волосы у него золотые, струятся, как лучи полудня, а в руках — сияющий меч с чистым кристаллом света, этот кристалл разрывает мрак, как рассвет. Его символ — солнце, круглое, живое, вечное.
Диана закрыла глаза, и перед ней возник Люминор — величественный, добрый, окруженный светом, который обнимает, как теплое одеяло. Ей вспомнился отец в те моменты, когда он рассказывал сказки у камина, тогда свет в его глазах был таким же живым, таким же теплым, как лучи этого бога. Ее губы дрогнули в легкой, почти детской улыбке.
— Он добрый? — спросила Диана тихо, будто боялась спугнуть этот образ.
— Да, — кивнул Андрей, глядя на нее с теплом. — Но его доброта — это не слабость, а сила, которая несет веру и смелость.
Он перевернул страницу, и его палец пробежал по строчкам, выцветшим, но все еще читаемым.
— Потом — Аэлис, богиня жизни, — продолжил священник, и в его голосе зазвучала нежность. — Она царит над природой, лечит раны, оберегает все живое, что дышит и растет, цветет. Ее платье соткано из листьев и цветов, зеленое, как лес после дождя, пахнущее травой и землей. Волосы длинные, переплетенные с виноградными лозами и диким плющом, живые, как сама весна. В руках — чаша с водой, она возвращает жизнь даже сухой ветке. Ее символ — древо, корни которого уходят глубоко в землю, а ветви тянутся к небу.
Диана представила Аэлис — босую, среди цветущих полей, с птицами кружащими над ней, и бабочками, которые садятся на ее руки. Ее сердце забилось чуть быстрее — от этой картины стало тепло, как от солнца весной.
— Она красивая, — прошептала Диана, почти не замечая, сказала это вслух.
— Как сама жизнь, со всеми ее красками, — улыбнулся Андрей, и морщинки вокруг его глаз стали глубже.
Он замолчал на миг, будто подбирал слова, и продолжил:
— И еще Валериус, бог мудрости. Он хранит знания, оберегает тех, кто ищет правду. Его видят старцем в длинной мантии, серой, как туман над рекой утром. В одной руке — книга, полная тайн и секретов мироздания, а в другой — перо, этим пером он пишет историю мира и историю жизни всего сущего. Глаза его глубокие, будто видят настоящее и будущее. Его символ — книга, раскрытая, живая, зовущая.
Диана выпрямилась, в ее глазах вспыхнул огонь. Валериус показался ей родным — словно перед ней стоял отец Андрей, хранитель всего, что она так любила: рассказов, книг... Как же хотелось бы прочитать Книгу Валериуса! У нее так много вопросов о матери, на которые она жаждет найти ответы.
— Но свет невозможен без тьмы, — продолжил он тихо. — Есть и те, кто правит мраком. Арт, бог смерти, повелитель теней. Он несет конец всему — людям, зверям, даже лучи света исчезают в его присутствии. Его доспехи черные, как ночь без звезд, глушат свет, а в руке — Ловец Душ, меч, который забирает души и прячет их в своей пустоте. Его символ — череп, белый, холодный, как могила.
Диана поежилась, ее пальцы сильнее сжали мягкую парчу кресла. Она вспомнила сказку отца об Арте и короле Алексе, и теперь мысль кольнула ее, как игла: «Отец рассказывал об этом вчера… Неужели Арт — не просто персонаж из сказки?» Этот вопрос застыл в ее голове, тяжелый и холодный.
— Он злой? — спросила она, и голос дрогнул, как лист на ветру.
— Он… сложный, — ответил Андрей, подбирая слова, будто боялся сказать слишком много. — Его сила — часть мира, но она холодна и пугает.
Он перевернул страницу, и его взгляд потемнел, как небо перед грозой.
— Моргас, бог хаоса, — продолжил старец. — Он ломает порядок, уничтожает все, как ветер во время бури. Его облик меняется — он может быть то человеком с глазами, горящими огнем, то змеем с ядовитыми клыками, то крылатым демоном, чьи когти рвут облака. Его символ — спираль, она вращается без конца, сбивая с толку.
Диана с ужасом сглотнула, представив Моргаса, его переменчивость пугала.
— Некрос, бог разложения, — голос Андрея стал шепотом, почти заглушенным треском огня. — Он пожирает жизнь, превращает ее в пыль и гниль. Его тело — скелет, обтянутый серой кожей, сухой и мертвой, а под плащом шевелятся души тех, кто ушел с пути света и обрек себя на вечные муки во тьме. Его дыхание пахнет тленом, все живое, к чему он прикасается, стареет и превращается в пыль. Некрос может поднимать армии мертвецов. Его символ — червь, копошащийся в земле.
Принцесса сжалась, ее взгляд метнулся к камину. Огонь стал ее укрытием от этих слов. Яркий и горячий, он будто разгонял этот мрак и боль, которую несли с собой темные боги.
— Заркун, бог зависти, — продолжал священник, и в его тоне мелькнула печаль. — Он хочет забрать все, светлое что есть у других: радость, тепло, свет, надежду. Его глаза полны зависти, ему не составит труда сбить человека с пути и разбудить в людях самые плохие качества. Его кожа черная, как уголь, а голос сладкий. Заркун искусный манипулятор, если он взялся за человека, считай, тот обречен. Его символ — змея, которая душит добычу.
Диана нахмурилась. Сила бога зависти казалась ей слабой, но острой, как заноза.
— И последняя — Тенебрис, богиня тьмы. — Андрей замолчал, его пальцы дрогнули на странице, как от холода. Когда он назвал ее имя, пламя в ближайшем канделябре внезапно угасло, оставив тонкую струйку дыма. Священник замер, его пальцы сжали книгу чуть сильнее, но он продолжил: — Она живет страхами, сеет мрак. Ее платье черное, как ночь без луны, глаза — пустота, которая засасывает. Она прячет правду в тенях, обманывает тех, кто ищет свет. Ее символ — луна, мертвая, холодная, одинокая.
Диана почувствовала, как холод пробежал по спине, будто кто-то провел по ней ледяным пальцем. Ей показалось, тень из коридора, длинная и змеистая, уже следит за ней из угла библиотеки, прячется в полумраке. Тенебрис пугала ее больше всех — невидимая, загадочная как шепот в темноте.
— Но над всеми ними — Эон, бог-создатель, — сказал Андрей тихо, почти благоговейно. — Он создал этот мир — свет и тьму, жизнь и смерть, все, что мы видим. Как он выглядит, никто не знает, кроме первых богов — Арта и Люминора. Его голос давно затих, Эон исчез. Говорят, он ушел, оставив богов и людей разбираться между собой самим. Его символ — круг, простой, но бесконечный, как время. Эон — верховный бог, но никто не ведает, где он сейчас и почему ушел и бросил всех.
Андрей закрыл книгу, положил ее на колени и посмотрел вверх, где тени свечей плясали под потолком, как живые. Диана задумалась. Ее пальцы теребили край платья, мягкий лен успокаивал. Эон был загадкой. Почему он бросил свой мир? Что он хотел от них всех?
Тут дверь библиотеки со скрипом распахнулась, и в зал шагнул король Всеволод. Его высокая и сильная фигура заполнила пространство. Седые волосы, собранные в хвост, блестели в свете камина, а глаза, глубокие, как море в шторм, были строгими, но усталыми, будто что-то давило на него. За ним шел мастер Совикус, советник — худой, с острым лицом и взглядом, холодным как лед. Его черная мантия шуршала по полу, а тонкие губы кривились в усмешке, едва заметной, но острой. Когда-то он пришел в Вальдхейм как лекарь, спасал людей от болезней, и король доверял ему, как брату. Но теперь его тень стала длиннее, а сердце — жестче.
— Почему ты здесь, Диана? — спросил Всеволод твердым, как камень, голосом, в котором все же слышалась нотка заботы. Всеволод остановился, обвел взглядом библиотеку, и его глаза нашли Диану, маленькую фигурку в большом кресле.
— Я учусь, отец, — ответила она, подняв голову. Ее тон был мягким, но в нем звенела сила, тонкая, но ясная.
— Учеба — дело хорошее, — сказал он сухо, — но королевству нужны не мечтатели, а правители, которые будут держать народ крепкой рукой.
Совикус хмыкнул, скрестив руки, его пальцы постукивали по рукаву.
— Народ — не стадо, — прошептала Диана достаточно громко, чтобы голос долетел до короля. Она сжала кулаки, ногти впились в ладони, оставляя красные следы.
— Мило, — бросил Всеволод. — Но глупо.
Стоящий рядом Совикус ухмыльнулся, его глаза блеснули.
— Чем вы ее заняли? — резко спросил Всеволод, глядя на Андрея, и его брови сдвинулись, как тучи перед грозой.
— Историей мироздания и богов, мой король, — спокойно ответил священник, положив руку на книгу, будто защищая ее. — Это ее корни, ее наследие.
— Боги не спасут нас, — отрезал Совикус, шагнув ближе, его мантия прошелестела, как ветер. — Власть спасет. Сила спасет. Диане пора учить не сказки, а то, как держать трон.
— А разве не вера дает силу? — спросил старец тихо. — Без нее власть — пустая оболочка. — Андрей поднял взгляд и встретился с глазами советника. В его голосе зазвучала твердость.
Совикус фыркнул, но промолчал, только уголок рта дернулся. Всеволод сжал рукоять кинжала на поясе, его пальцы побелели. После паузы он обратился к дочери:
— Диана, идем. У нас дела.
Она посмотрела на Андрея — тот кивнул, но в его глазах мелькнула тревога. Диана встала, бросив взгляд на книгу и медальон с солнцем Люминора. Ее страницы и этот символ казались живыми, шептали о чем-то важном. Она пошла за отцом, ее шаги гулко отдавались в каменных коридорах. В голове кружились мысли о том, как сильно изменился отец с тех пор, как Совикус стал его тенью. Слишком строгий, слишком холодный — как будто часть его души ушла вместе с Эльзой. Что-то разрушалось в их семье, и она не знала, как это склеить.
Вдруг в полумраке коридора ее взгляд поймал тень — длинную, змеистую, живую. Она скользнула по стене, потянулась к факелу и замерла, будто прислушивалась. Диана вздрогнула, сердце заколотилось, но тень замерла и затем растаяла, оставив лишь холод, пробиравший до костей. Она обернулась — пусто.
Всеволод внезапно остановился, его широкая фигура застыла в полумраке, как статуя. Он медленно повернул голову, глядя куда-то в глубину коридора, куда не доставал свет факелов. Его губы шевельнулись, и низкий, едва слышный шепот сорвался с них:
Диана замерла, ее дыхание сбилось. Она вгляделась в темноту — ничего, только тени плясали на стенах, но в глазах отца мелькнула тревога, острая, как лезвие. Он резко отвернулся и пошел дальше, не сказав ни слова. Диана поспешила за ним, но в ушах все еще звенел его шепот, холодный и тяжелый, как предчувствие беды, от которой не спрятаться.
