Утром 23 октября простые американцы ринулись опустошать полки супермаркетов. Люди были напуганы. На Кубе Фидель призывал своих сторонников к стойкости. Президиум ЦК КПСС решил отозвать подводные лодки, находящиеся в пути, но было поздно. Б-59 уже была обнаружена. Европейские союзники, постоянно жившие под прицелами Советов, отказывались понимать встревоженность Вашингтона, попавшего в ту же ситуацию. Их пресса полоскала Кеннеди, у которого «не было морального права подвергать опасности мир на планете ради нескольких реальных или воображаемых ракет на Кубе». Британское движение за мир Бертрана Рассела штурмовало американское посольство в Лондоне. Американцам пришлось оправдываться. Общественное мнение имело значение в те годы. В ООН хватало скептических голосов, и Стивенсон требовал твёрдых доказательств. Была и хорошая новость: организация американских государств единогласно поддержала проект американской резолюции.

В то же время Кеннеди становилось всё более ясно, что неудачное завершение кризиса приведёт к катастрофе ввиду неудовлетворительного состояния гражданской обороны США. Планы по спасению президента и других официальных лиц были неадекватны, а стратегии по защите гражданского населения – ещё хуже. Не желая тратиться, правительство не закупило провианта для убежищ. Но и не ответить на вызов Советов он не мог: в разговоре с братом Робертом они пришли к выводу, что в противном случае его ждал импичмент. Роберт Кеннеди встретился в тот же день с советским послом Добрыниным, которого упрекнул во лжи об оборонительном характере вооружения Кубы. Добрынин сказал, что советские суда не будут подчиняться незаконным требованиям обыска, и что если их будут останавливать силой, это будет актом войны. Роберту осталось лишь удалиться, качая головой.

На внешнем фронте Кеннеди пикировался с Хрущёвым, на внутреннем – противостоял военным, постоянно ставящим на эскалацию. Он требовал от Макнамары, чтобы военные действовали строго по его указаниям, в то время, как Андерсон предполагал определённую самостоятельность. После того, как были обнаружены две советские подлодки, у него произошла ссора с Макнамарой, который запретил атаку советских судов без санкции президента. Андерсон сыпал проклятиями, крича, что это не дело гражданских. Макнамара же просто удалился. Прошло полчаса – и военные прислали к нему офицера за списком вопросов, которые он к ним имеет. Они подчинились его требованиям, а на военной карьере Андерсона был поставлен крест.

Ястребов хватало и в ВВС. Главный лётчик Лемей призывал «убивать ублюдков», говоря, что если после войны останется двое американцев и один русский, победа будет достигнута. В ответ ему порекомендовали обеспечить, чтобы эти двое были разнополыми. Его сменщик генерал Пауэр привёл вооружённые силы в невиданный доселе уровень боеготовности DEFCON2. Советы ответили симметрично. Впоследствии выяснилось, что это решение Пауэр принял, по сути, самостоятельно, положившись лишь на «ОК», написанное Тейлором карандашиком на меморандуме Лемея.

24 октября стало ясно, что все шесть советских судов, приближающихся к Кубе, либо остановились, либо взяли обратный курс. На очередном собрании ExComm Макнамара хвастался сигнальными гранатами, которые, взрываясь на глубине, не причиняли вреда корпусу подлодки. Таким образом можно было бы предупредить русских. Это была опасная фантазия человека, не знакомого с образом действия капитана подлодки. Дошло даже до фантазий по поводу сценария предстоящей войны. Президент переключил свои мысли с подготовки на предотвращение конфликта. Кеннеди сказал, что советским судам надо дать шанс развернуться. Особенно это касалось танкера «Кимовск», продолжавшего движение. Ему дали пройти. В половине десятого Кеннеди получил гневное письмо от Хрущёва, который говорил, что на его месте тот поступил бы так же, если бы кто-то диктовал ему условия. Советский лидер писал, что его суда будут соблюдать общепризнанные нормы международного морского законодательства. Кеннеди стало ясно, что кого-то из русских надо остановить для досмотра.

В четверг 25 октября Вашингтон Пост опубликовала статью, в которой говорилось, что Соединённым Штатам следовало бы предложить убрать свои ракеты из Турции в обмен на сворачивание СССР своих ракет на Кубе. Судя по всему, она не появилась просто так, а была инициирована Кеннеди. И, судя по всему, своего адресата в лице Хрущёва она достигла. В тот же день американские военно-морские силы дали пройти советскому танкеру «Бухарест», везущему нефть на Кубу. И этот же день стал звёздным часом Эдлая Стивенсона, который продемонстрировал фотографии советских ракет на заседании Генеральной Ассамблеи ООН.

Стивенсон демонстрирует доказательства присутствия советских ракет на Кубе

Президента Стивенсон проинформировал о предложении генсека ООН: прекратить все работы по установке ракет и вооружению Кубы в обмен на прекращение блокады. Для того, чтобы убрать ракеты, может понадобиться обязательство по сохранению территориальной целостности Кубы. Кеннеди самому становилось очевидно, что выдавить ракеты с Кубы с помощью только лишь блокады не получится. Его советники из ExComm, настаивая на силовом решении, не могли ему помочь, а только мешали.

Утром 26 октября был задержан и пропущен ливанский сухогруз «Марукла», идущий из Риги с советской командой. В тот же день идущий из Ленинграда шведский сухогруз «Кулангатта» отказался подчиниться требованиям американского фрегата и проследовал на Кубу. Его не тронули, и невозможно представить себе, что это прошло мимо внимания Макнамары. Что интересно: это явное нарушение карантина очень редко упоминается в литературе, посвящённой Карибскому кризису.

Сегодня ясно, что кризис был урегулирован с помощью неформальных контактов. Одним из каналов связи были встречи между полковником КГБ Александром Феклисовым, работавшим под дипломатическим прикрытием (и псевдонимом Фомин) в советском посольстве, и корреспондентом Эй-Би-Си со связями в Госдепе Джоном Скали. Оба они говорили по-разному о своих встречах, на которых их никто тогда не уполномочил. Скали говорил, что «Фомин» предложил убрать ракеты в обмен на обязательство не нападать на Кубу. Феклисов говорил, что это предложение исходило от Скали. Автор верит скорее своему соотечественнику. Феклисову нужно было отмазаться за проявление недозволенной инициативы. То, что инициатором предложения была Москва, следовало также из письма, который написал Хрущёв в тот же день. В нём предлагалось похожее решение: вывод советских вооружений с Кубы в обмен на декларацию о ненападении на Кубу со стороны США. Надо сказать, американцы были озадачены сумбурным содержанием письма, но приняли его к сведению.

Утром 27 октября Малиновский разрешил генералу Плиеву отвечать на американское нападение всеми доступными средствами ПВО. Хрущёв встал было на его сторону, но днём на заседании Президиума ЦК КПСС надиктовал новое письмо Кеннеди, в котором он предложил убрать ракеты с Кубы в обмен на обязательство США не нападать на Кубу. Но вдобавок ещё требовался вывод американских ракет из Турции. Письмо сразу же зачитали в эфире Радио Москва. Практически все в ExComm не собирались идти Советам навстречу в этом вопросе. Все, кроме самого Кеннеди. Был написан ответ Белого Дома, в котором от Советского Союза требовалась немедленная остановка работ по введению ракет в строй до продолжения переговоров. Несмотря на это, Кеннеди продолжал убеждать своих советников о необходимости сделки с Советами.

Днём того же дня выяснилось, что очередной самолёт-разведчик был сбит над территорией Кубы, пилот погиб. Генерал Тейлор предлагал разбомбить батарею ПВО, но остался в одиночестве. Ведь разведка доложила об обнаружении пусковых шахт. Остальные генералы были настроены начать вторжение через 48 часов. Сошлись на том, что в преддверии вторжения воздушная разведка перестала быть необходимой.

В Гаване Фидель готовился отражать нападение американцев. Он помнил, чего стоила Советскому Союзу нерешительность Сталина в 1941 году, и боялся, что Хрущёв поступит так же. Он стал диктовать письмо Хрущёву через советского посла Алексеева, в котором предупреждал о недопустимости первого ядерного удара со стороны США. Пока команданте долго и путано выражал свои мысли, Алексеев дал короткую телеграмму в Москву о скорой атаке американцев.

Вечером Кеннеди предложили вариант, которые не подвергал угрозе единство НАТО: демонтировать ракеты в Турции секретно. Он отправил свой ответ Хрущёву, в котором допустил дальнейшее сотрудничество с Советами по поводу «других вооружений» (то есть ракет в Турции). Параллельно Роберт Кеннеди встретился с Добрыниным и сказал, что после сбития U-2 ситуация накалена, военные требуют атаки, так что времени договориться осталось очень мало. Нужно немедленно прекратить строительство ракетных баз на Кубе, для того, чтобы Штаты сняли блокаду и обязались не нападать на остров. По поводу Турции не должно быть проблем, правда на это понадобится 4-5 месяцев. Последнее он попросил держать в секрете от публики.

Военная обстановка продолжала накаляться. Американский ракетный дивизион на Окинаве получил приказ открыть огонь по СССР и Китаю. Команда была шокирована, но секретные коды совпадали. Капитан Бассетт был спокоен и рассудителен. Приказа о полной боевой готовности не было, а атаковать Китай не было смысла (часть целей была именно там). Он потребовал подтверждения приказа в то время, как приказал застрелить одного из лейтенантов, который собирался совершить запуск, если тот попытается осуществить свой замысел. В конце концов, приказ был отменён. Эту мутную историю поведал один из членов команды Джон Бордн. Но и без неё хватило истории с подлодкой К-59, произошедшей в тот же день, чтобы мы поняли, что мир был на волоске от катастрофы.

В ночь с субботы на воскресенье 28 октября Вашингтон перешёл на зимнее время, дав Москве лишний час на размышления. Телеграмма с Кубы от Алексеева встревожила советское руководство. Вдобавок, американский U-2 пролетел над Чукоткой, а сбитие самолёта над Кубой укрепило Хрущёва в мысли, что ракеты нужно срочно убирать. Затем пришло письмо от Фиделя, настраивавшее на войну. Кризис начал выходить из-под контроля. Хрущёв срочно собрал Президиум в Ново-Огарёве. Он предложил уступить американцам для сохранения мира, как уступил немцам в Брест-Литовске Ленин, сохранив большевизм. Дискуссия была в разгаре, как позвонили из МИДа и пересказали предложения, которые сделал Добрынину Роберт Кеннеди с упором на то, что времени на размышления нет. Как вспоминал замминистра иностранных дел Кузнецов, «Хрущёв наложил в штаны». Радио Москва зачитала согласие на демонтаж ракет на Кубе, а секретное письмо Кеннеди, отправленное через посольство, содержало ссылку на турецкую часть сделки.

Послание из Москвы разозлило генерала Лемея, который собирался бить в понедельник по Кубе. Был в ярости и Фидель, который обвинял Хруща в отводе ракет в обмен на пустые обещания Вашингтона. Ему тоже не сказали про Турцию. Но хуже всего было то, что он почувствовал себя пешкой в чужих руках. Он отказывался сотрудничать с ООН по поводу контроля разоружения, не хотел отдавать обратно бомбардировщики Ил-28, чего также требовали американцы. Три недели советские эмиссары вели унизительные трудные переговоры в Гаване и Вашингтоне.

По окончании кризиса Кеннеди включил героический рассказ. Он уверил своих предшественников на посту, что не совершал сделки, меняя ракеты на Кубе и Турции. Через шесть недель вышла бравурная статья «Во время кризиса», в которой говорилось, что Советы моргнули при игре в гляделки. Кеннеди получил свою порцию восторга после Залива Свиней, как и его советники из ExComm. Кому досталось на орехи - так это Стивенсону, которого пинали за его попытку второго Мюнхена. Его упрекали в мягкости, хотя возобладала как раз его точка зрения. Вот так история искажается самими её участниками: материал для статьи предоставил сам Джон Кеннеди, бывший близким другом одного из её авторов. Карьера Стивенсона была похоронена.

Войну удалось предотвратить не потому, что Хрущёв или Кеннеди её не хотели, а потому, что у них был лишь ограниченный контроль за ходом событий. Не обошлось и без слепой удачи. Как мы убедились, ядерная война могла начаться совершенно случайно. Сам кризис посеял семена будущих конфликтов.

Решение Кеннеди не нападать на Кубу, а объявить блокаду, говорит нам о том, что всегда были, есть и будут альтернативы для войны. Как были альтернативы и для решений, принятых его предшественниками, а также советским руководством. В далёком 1945 году министр обороны Стимсон говорил Трумэну о моральной ответственности, которую налагает атомное оружие. Трудно говорить о такой ответственности у Кеннеди, который решился рисковать войной, зная, что ракеты на Кубе лишь незначительно угрожают Соединённым Штатам.

Главным уроком того кризиса является осознание роли атомного оружия. Оно порождает опасности, которые оно призвано предотвратить. Но в разрешении этих проблем от него, увы, мало толку.

Конечно, простой народ не хочет войны; ни в России, ни в Англии, ни в Америке, ни в Германии. Это понятно. Но, в конце концов, лидеры страны определяют политику и всегда просто повести людей за собой, будь то демократия или фашистская диктатура, или парламент, или коммунистическая диктатура... Неважно, выбирали ли власть голосом людей, население всегда можно привлечь к войне. Это легко. Всё, что вам нужно сделать, это сказать им, что на них нападают, и осудить пацифистов за отсутствие патриотизма и подвержение страны опасности. Это работает одинаково в любой стране.

Герман Геринг

Классная книга, не зря её хвалил Джефф Сакс. Он сегодня не жалеет сил, стремясь довести до сознания общественности самоубийственность поведения элит Соединённых Штатов, которые в наши дни провоцируют Россию, как когда-то Хрущёв провоцировал США. Не знаю, как у вас, но у меня нет уверенности, что в этот раз нам так же повезёт. Слишком много ястребов вокруг летает и слишком мало людей на своей шкуре знает, что такое война. Любовь к миру придёт, но не через осознание, а через опыт

С этими словами Алевтина вытащила из машины какую-то оранжевую коробку с привязанным к ней шнуром железным цилиндром, который немедленно вызвал во мне воспоминание о собственном свершении пятиминутной давности. Затем она двинулась к магазину, а я, не вдаваясь в подробности, просто пошёл за ней следом.

Внутри был настоящий бурелом: на полу валялись остатки какого-то металлического оборудования, странные ящики из плексигласа вперемешку с обломками провалившихся перекрытий, упавшими со стен, полуистлевшими плакатами и вывороченными из стен кирпичами. Тут и там виднелись жёлтые свинцовые банки со значками радиационной опасности; а сверху всё было припорошено строительной пылью и осколками битых витрин. Когда я вошёл, Алевтина уже обшаривала какой-то угол при помощи своего устройства.

– Ничего себе тут свалка! Ты давай тут осторожней! – Сказал я.

– Сама знаю.

– Это как у вас вообще, нормально, что ты лазаешь по таким местам?

– Говорю же, парней не хватает, – ответила Аля. – А вообще не болтай ерунду: лучше посмотри вокруг свежим глазом: может, что-нибудь полезное увидишь.

– Деловая ты такая... Только познакомились, один раз то да сё, уже командуешь! Или ты меня именно как рабочую силу и завела типа?

– Почему как рабочую? Я же уже сказала, что ты мне просто понравился.

– И не стала терять времени, – довольно произнёс я, понемногу привыкая к комплиментам.

– Ну да, не стала. А зачем его терять-то? Жизнь короткая. И качественных лиц мужского пола не так много.

– Я думал, советские девушки скромные...

– Я ж не советская. Вот восстановим Союз – тогда буду. А пока что у нас не социализм, а первобытно-общинный строй: так сказала баба Клава, а она СССР ещё застала. Так что человек человеку волк, а девушки ведут себя так, как необходимо для выживания... – Равнодушно поведала Алевтина. – Кстати, да, о выживании! Сходи-ка в машину: у меня там под передним сидением арбалет припрятан, совсем забыла. Без оружия шляться не дело.

Я послушно вернулся. Под передним сидением и в самом деле обнаружился самодельный арбалет, предусмотрительно заряженный. Рядом валялась ещё пара дополнительных стрел. Я забрал эти сокровища и вылез из машины. А на улице не выдержал: уж очень интересно было скорее испробовать эту штуку, стрелять из которой мне раньше не доводилось. Осмотрев устройство и сообразив, как оно, видимо, действует, я выпустил одну стрелу в сохранившуюся стеклянную стену киоска Союзпечати. Убойная сила была неплохая: стена зазвенела и рухнула, осыпалась мелкими стёклышками, словно изморозь, которую стряхнули с зимнего дерева. Наверно, было тупо ковыряться в этих осколках и надеяться не порезаться, но я решил, что за напрасно потраченную стрелу по головке меня не поглядят. Поэтому, осторожно хрустя кроссовками по стеклу, подошёл к ларьку и пригляделся в поисках выпущенного мною ресурса. Взгляд упал на стопку газет, которые всё это время хранились внутри киоска; затем на рыжую шевелюру высохшей мумии, которая тоже там, как оказывается, всё это время была внутри. Стараясь не смотреть на мертвеца, я протянул руку и взял верхнюю газету из стопки.

Газета «Труп»?!.. Тьфу!.. «Труд»! Я, вроде, слышал о такой, да! Дата: 23 октября 1962... На первой странице воинственные заголовки: «Советский союз не оставит в борьбе кубинский народ», «Америка поигрывает мускулами», «Вероломная блокада продолжается», «Отстоим дело мира атомной бомбой»... Я взял другую газету. Она называлась «Известия», за ту же дату. Здесь на первой странице был текст под названием: «Трудящиеся всего мира требуют срочного пуска по центрам принятия решений». Вчитываться не стал. Вместо этого расправил две газеты и накрыл ими останки продавщицы: вроде как, похоронил, выходит. Жутко было думать, что всё это пролежало тут нетронутым с того дня, как какие-то неуравновешенные начальники сдуру решили нажать на кнопку...

Потом отыскал стрелу, как собирался, аккуратно вынул из осколков и вернулся в «Изотопы».

Как раз вовремя!

Ещё на пороге магазина я услыхал какой-то подозрительный шум, не похожий на тот, что могла издавать небольшая девушка, роящаяся в хламе. Скорее, звук напоминал шаги нескольких людей, между которыми пробивались тихие то ли всхлипы, то ли хрипы, то ли что-то в этом роде. Притормозив, я осторожно проделал пару шагов, завернул за угол... И с ужасом увидел, как над Алей, сжавшейся в углу, нависает какой-то огромный тип в чёрной куртке. Рядом с ним стоял второй такой же. Я не разглядел, что именно они делали: душили ли её или ограбить собирались или, может, изнасиловать... Без разницы!

Не долго думая, я поднял арбалет и выстрелил в ближайшего мужика.

Стрела попала в шею. Мужик схватился за неё, захрипел, забулькал. Второй подскочил и, оставив Алю в покое, стал шарить под курткой, ища там, должно быть, оружие. «Сейчас выстрелит в меня и мне конец», – подумал я и немедленно начал прощаться с жизнью. Но у Алевтины оказались свои планы на нас обоих: освободившись от нападавшего, она тут же схватила стоящую неподалёку большую банку для радиоактивных веществ и ударила бандита по башке. Видимо, банка была свинцовой, так как нападавший тут же рухнул и больше не шевелился.

– Где ты шлялся так долго? – Спросила Аля, сердито глядя на меня и одновременно делая шаг ко второму бандиту, который успел вытащить стрелу, но теперь валялся в луже крови, пытаясь руками зажать дырку в шее.

После этого она вдарила по башке этой банкой второму тоже. Он замолчал.

– Нехило ты их... – Сказал я.

– А чего церемониться?.. Нож есть?

– Нету. Если надо, я там это... Ну... Стекло разбил... Если хочешь, я сгоняю за осколком... А зачем тебе?

– Этих добить, – Алевтина спокойно кивнула на бывших бандитов. – Не надо никуда бегать, битого стекла и здесь навалом... Ладно, горло резать лучше им не будем.

– Ох... – Я выдохнул.

– В крови еще измажемся. Да вон у них, смотри, какие латы! Просто роскошь! Это ведь не шкура лженосорога! И не тряпка нагудроненная! Довоенные покрышки! Настоящие! Такие грех испортить понапрасну!

Я пригляделся. Чёрные куртки злоумышленников и вправду выглядели так, словно были сделаны из старых чёрных шин, типа таких, из которых делают убогие токсичные клубы или, еще того хуже, жуткие скульптуры на деревенских детских площадках...

Тем временем, Аля снова взялась за ёмкость для радиоактивных веществ и еще пару раз долбанула по голове одному из хозяев заветных курток.

– Стукни ты еще! Да лучше не вот этим, а вот тем! – Она кивнула на канистру покрупнее. – А то мне-то не поднять это. Чтоб точно!

Я растерянно замер:

– Ну это ж... Убийство...

– Убийство-шмубийство! Давай уже! Что ты как девочка?! Они первые напали. И вообще... можно подумать, ты ни разу никого не убивал!

– Ну... не помню... я думаю, нет...

– Ути нежный цветочек! – Алевтина засмеялась. – Где ты только такой сохранился, никак не пойму?!

– А у вас, что тут, что, типа, это нормально: людей убивать?

– Во-первых, не убивать, а уничтожать, во-вторых, не людей, а врагов. Вот кончатся враги, тогда мы СССР восстановим и заживём. А пока что у нас догосударственное образование, общественный договор не подписан и поэтому война всех против всех: так мой папа сказал и в учебниках древних написано... В общем, ладно, можешь считать, что в некотором смысле ты сейчас лишишься девственности.

Слово «девственность» по привычке меня нервировало. Так что я помрачнел и сказал:

– Не смешно.

Сейчас она догадается, что была первой, и вообще вообразит бог знает что!

– Ладно-ладно, никто не смеётся! Давай, шевелись! Ты же не хочешь, чтобы эти обормоты очнулись в тот момент, когда мы будем раздевать их?

Я и правда не хотел. Постарался убедить себя в том, что разбойники и так уже мёртвые, что укокошила их Алевтина, а я совершаю лишь кое-какие телодвижения для страховки. Поднял самый тяжёлый из жбанов и пробил череп сначала одному, потом другому...

***

Ничего радиоактивного в «Изотопах» мы в тот день так и не нашли. Ну, в смысле, более радиоактивного, чем вся окружающая среда: Аля сказала, что в норме слегка фонит всё, что находилось на поверхности земли к началу войны. Зато вышли мы оттуда нагруженные двумя куртками, двумя шлемами и двумя парами укрепленных кусками покрышек штанов со штрипками.

– Довоенные! Вот тогда качество было! – Отметила Аля. – Ты смотри, чистейшая синтетика, ни складочки, ни катышка, ничего! Эх, сейчас уже таких не делают...

Подойдя к машине, она закинула туда свою часть добычи. Я тоже положил на сидение два шлема и куртку. Вторую куртку, чтоб было удобнее, я нёс, надев на себя. Перед тем, как снять её, я машинально пошарил в карманах.

– Глянь-ка!

Внутри были сигареты «Прима»: пачка, уже наполовину опустошённая, однако при этом ещё и наполовину полная. Алевтина встретила эту находку с восторгом, заявив, что это, судя по всему, тоже довоенная вещь.

– Так у них, небось, давно срок годности истёк.

– Это неважно. Есть ценители. У них это можно неплохо на что-нибудь выменять.

– А тут ещё коробок спичек... – Заметил я, продолжая шариться по карманам.

Потом вытащил коробочку и вместе мы увидели, что это вовсе не спички. На крышке было написано: «граммофонные иглы». Внутри и правда была куча чего-то вроде мелких тонких гвоздей без шляпок.

– Иголки! Обалдеть! Вот это да! Какой же сегодня везучий день! Парень, латы, а теперь ещё и можно будет музыку послушать! У нас-то как раз все сломались!

– У вас есть пластинки?

– А как же! Настоящие, фирмы «Мелодия»!.. Ну-ка глянь вторую куртку, может, там ещё добыча?

Я порылся во второй паре карманов и извлёк оттуда смятый зелёный кружочек из толстой фольги. На нём было выдавлено слово «кефир» и ещё какие-то цифры. Меня осенило:

– Да это же крышка!

– Ну да.

– Вы же любите всё довоенное! И крышки от довоенных бутылок. Они же... – Я вспомнил одну компьютерную игру. – Они же у вас вместо денег?!

– Каких ещё денег?! Ой, глупый! – Аля снова засмеялась. – Это просто кругляшки для украшения одежды! Да и то простые самые, зелёные!

– А... Просто... Я подумал...

Я смутился.

– Не расстраивайся, котик! Хотя ты, конечно, ужасно милый, когда говоришь глупости, а потом стесняешься.

Алевтина потрогала мои волосы, а потом по-хозяйски облапала ещё и в других местах.

– Ты меня пугаешь, – сказал я.

– Не бойся, милый.

– Честно говоря, я ещё не отошёл от произошедшего.

– От которого?

– От всех произошедших. Знаешь, не могу отделаться от мысли, что я всё-таки только что убил человека, а то и двух...

– А, пройдёт! Залезай на машину. Я буду править, а ты держи арбалет наготове на всякий случай. Доедем до дому, тебе там понравится! Пластинку послушаем, старые книги посмотрим, приляжем ещё раз... Я бы, честно говоря, с тобой бы и здесь бы ещё раз повеселилась, да дома уже ждут, небось! Постой, а что ты красный? Это случаем не ядерный загар?

– Это ты меня просто смутила.

– А, ладно. Тогда хорошо. Кстати, как раз хотела спросить: как ты с такой нежной шкуркой вообще радиации не боишься?

– А я её боюсь, – ответил я. – Честно говоря, ещё не задумывался...

– Тогда быстро поехали! Дома найдём тебе цистаминку.

Кому понравилось, заходите сюда https://author.today/work/343556

Ещё пишется

Размещать ракеты предполагалось тайно (хотя американцы не делали секрета в своём случае) и объявить об этом в середине ноября 1962 года, после промежуточных выборов в США. Ракеты собирались замаскировать под пальмовые деревня, идея, которую даже советские генералы называли «идиотской». 24 мая расширенное заседание Президиума единогласно проголосовало за размещение Р-12 и Р-14 на Кубе. К удивлению советского руководства, Кастро оказался обеими руками «за» и даже предложил сделать это открыто. Разумеется, ракеты должен был кто-то прикрывать. А именно: батареи ПВО, артиллерия, танки, истребители, бомбардировщики, а также тактическое ядерное оружие. Замаскировать всё это добро больших усилий не прилагалось, хоть сам Хрущёв признавал угрозу с воздуха, зная, что американцы постоянно летают над островом Свободы. В конце концов, удалось незаметно привезти Р-12 вместе с боеголовками. Эти ракеты были способны добить до Вашингтона. Но Р-14, которые покрывали почти всю территорию США южнее Канады, завезти не успели. При этом ни ЦРУ, ни другие спецслужбы Соединённых Штатов, не знали, что на Кубе оказались 164 ядерных боеголовки. К 20 октября восемь из сорока двух Р-12 находились в состоянии полной боевой готовности и могли быть приготовлены к запуску в течение двух с половиной часов.

Их обнаружили, несмотря на недостаточную эффективность разведки ЦРУ. Но лишь тогда, когда установилась благоприятная погода. 14 октября суперсовременная камера на борту U-2 просканировала поверхность Кубы, настреляв за шесть минут 928 снимков. На них были чётко различимы и пусковые площадки, и транспорт, и те самые Р-12.

Первые фотографии советских ракет на Кубе

В ответ на это Кеннеди и создал свою группу под названием ExComm, в которую вошли его брат Роберт, советник по внешней политике Банди, вице-президент Джонсон, министр обороны Макнамара, госсекретарь Раск, председатель ОКНШ (объединённого комитета начальников штабов) Тейлор и прочая подобная публика. Они регулярно снабжали президента идеями, которые регулярно принимались им, чтобы быть впоследствии пересмотренными и затем отвергнутыми. Трудно было совладать с этой воинственной компанией. В то время, как Хрущёв не хотел войны, они собирались бомбить и вторгаться на Кубу.

Что уж говорить о военных из ОКНШ? Те вообще били копытами при малейшей возможности. У них уже был готов план вторжения, и кто знает, как сложилась бы судьба Фиделя в том же октябре, если бы не советские ракеты на острове. Они пришли к выводу, что ракеты на Кубе настолько опасны для Штатов, что их нужно уничтожить военными средствами. А именно бомбардировками и высадкой на острове. Но на первых порах решили ограничиться подготовкой к вторжению.

Кеннеди снова и снова задавал себе один и тот же вопрос: «Зачем Хрущёву это нужно?» Были и другие вопросы о дислокации, времени разворачивания ракет, а также о потенциальной реакции русских. На эти вопросы он получал увлекательные (и чаще всего неправильные) ответы в ExComm. Тейлор предлагал уничтожить советские ракеты внезапным ударом. Не все с ним согласились. Кеннеди спросил об эффективности подобного мероприятия, и оказалось, что она не будет стопроцентной, да ещё продлится не меньше недели. Макнамара фантазировал о народном восстании на Кубе. Всем было неясно, готов ли Хрущ воевать. Может быть, он хочет надавить по поводу Западного Берлина? Или ему не нравятся ракеты в Турции?

Кеннеди не спешил принять конкретное решение, для того, чтобы убрать советские ракеты. Было три варианта. Первый включал сугубо политические меры (военные считали их бесполезными), второй – разведку в комплексе с блокадой, и третий – прямое военное вмешательство, которое может уже встретить отпор со стороны СССР. Макнамара говорил о четверти миллиона американских солдат, которые бы приняли участие в операции. Военные были уверены в том, что Хрущёв не начнёт атомную войну и потому предпочитали атаку даже в том случае, если ракеты находятся в боеготовом состоянии.

Но был ещё один человек, который предложил новое решение. Это был постпред в ООН Эдлай Стивенсон. Он посоветовал Кеннеди рассмотреть мирное решение перед тем, как ударить по Кубе с воздуха. Он напомнил, что Советы могут ответить в Берлине или в Турции, и что последствия окажутся непредсказуемы. В своей записке он написал:

Шантаж и запугивания – никогда, переговоры и здравомыслие – всегда.

Надо сказать, что Кеннеди питал глубокую неприязнь к Стивенсону. Но железная воля и логика последнего возымели своё действие. Президент проникся взглядом своего дипломата в течение нескольких пары дней, несмотря на всю ярость, которую он испытывал, понимая, что обязан Стивенсону за идею, легшую в основу его последующего триумфа.

Военным удалось локализовать до 24 пусковых площадок. Но все ли это? И где боеголовки? Начинать вторжение, не зная ответов на эти вопросы, было делом рискованным. И главное: мотивы Советов оставались неясными.

17 и 18 октября прошли в интенсивных дискуссиях, в ходе которых пришли к выводу, что перед тем, как начать финальное противостояние, необходимы предварительные политические действия. Кеннеди отверг решение удара по пусковым площадкам в пользу блокады острова. Да, это было актом войны, но всё же подобное действие приглашало к переговорам и откладывало кровопролитие. Специалист-советолог Чип Боулен ясно написал в своём меморандуме:

Любая вера в ограниченную быструю акцию является иллюзией и приведёт нас к полномасштабной войне с Кубой... которая сильно увеличит вероятность всеобщей войны.

Более того, подобные действия вызвали бы непонимание со стороны союзников США. Президент принял решение дать понять Хрущёву, что продолжение работ на Кубе вызовет военную реакцию. И одновременно начать блокаду острова. Надо сказать, что в этом он шёл против воли большинства. Большинство считало подобную реакцию слишком мягкой и неспособной подвигнуть Советы на отказ от размещения ракет.

Военные занялись планами блокады, а Кеннеди встретился с Громыко, который на голубом глазу стал врать про то, что на Кубе размещаются только оборонительные вооружения. Этим он сильно обозлил американского президента.

На встрече с ОКНШ он напомнил военным, что на Кубу Советы ответят Западным Берлином, что не очень понравится европейским союзникам Штатов. В ответ он услышал упрёки от Тейлора, который сравнил президентское решение с Мюнхенским сговором, который, как известно, не предотвратил в своё время войну. В подобном ключе высказывались и другие генералы. Они все били копытами и говорили, что президента не поймут его собственные сограждане. А Кеннеди стремился дать им понять, что так или иначе СССР найдёт, чем ответить. Советские ракеты вполне могут лишить жизни сотню миллионов американцев. Нужно было дать Хрущёву способ наиболее легко отказаться от своих планов. Но генералы продолжали упираться, говоря об уязвимости Гуантанамо, неадекватности блокады и удобстве внезапного удара. Позднее Кеннеди сказал своему помощнику:

Эти высокие чины имеют одно большое преимущество в свою пользу. Если мы будем их слушать и делать то, что они хотят, никто из нас не останется в живых, чтобы сказать им, что они были неправы.

Кеннеди с начальниками штабов

После этого президент поехал в предвыборную поездку, а ExComm продолжал сравнивать преимущества и недостатки блокады по сравнению с вторжением на остров. Военные были за второе, а министр обороны выразил мнение, что бомбардировки можно начать и после блокады. В конце концов, Тейлора удалось убедить. Консенсус был достигнут.

В субботу 20 октября выяснилось, что ракетный комплекс в Сан-Кристобале находится в рабочем состоянии. Также оказались обнаружены 16 функционирующих батарей ПВО. Ядерных боеголовок обнаружить не удалось, но мы знаем, что они были в наличии. Горячие головы в ОКНШ предлагали совершить ядерный удар по целям на Кубе. Правда, письменные свидетельства тому были уничтожены десятилетием спустя. В ходе очередной встречи Макнамара настаивал на том, что при самых удачных обстоятельствах удастся уничтожить не более двух третей всех советских ракет, а также на том, что серьёзный ответ Кремля будет неотвратим. ExComm укрепился во мнении, что лучшим решением будет блокада, которую решили переименовать в «карантин» по причине того, что блокада однозначно считается актом войны.

Привести военных к повиновению было непросто. Они готовились к конфронтации с Советами ещё с 1947 года и отказались признать специальную инструкцию из Вашингтона, запрещавшую запуск ракет из Италии и Турции без специального распоряжения. К неудовольствию адмирала Андерсона линия блокады была передвинута на три сотни миль ближе к кубинским берегам, чтобы дать СССР больше времени на размышления.

Была подготовлена речь Кеннеди и отправлены письма мировым лидерам и послам, включая и советское посольство. Перед тем, как выступить с речью, президент обговорил её с расширенным ExComm, который назвали Советом национальной безопасности. Он сказал, что не реагировать на вызов Хрущёва нельзя, но признал, что Советы, по сути, дали симметричный ответ на размещение «юпитеров» в Турции и Италии. Оправдание он нашёл в том, что американцы не делали из этого секрета и заботились о независимости европейских наций. Оставив действия СССР без ответа, США рисковали раскрыть ворота для распространения коммунистических идей и «кастроизма» в Западном полушарии. Отдельно президент поговорил со специально созванными конгрессменами и сенаторами, от которых он услышал массу неприятных вопросов.

Речь вечером 22 октября услышал весь мир. Фокус был на демонстрации двуличности Советов, возложении на них вины и стремлении убедить Хрущёва в дипломатическом урегулировании. Ракеты должны быть убраны, или их уничтожат. Объявлялся карантин, который не затрагивал мирные грузы. Говорилось о непрестанном наблюдении за военным строительством на острове. Советское руководство призывалось

остановить и уничтожить эту скрытую, безрассудную и провокативную угрозу миру и стабильным отношениям между двумя странами.

Речеписец президента Соренсен вспоминал позднее, что Кеннеди убрал из текста любые намёки касательно того, что его настоящая цель – убрать Кастро из власти. Но тон её был недвусмысленным: кубинские руководители – чужие марионетки и агенты международного заговора, обратившие Кубу против друзей и соседей. Завершалась речь скрытым призывом к революции и освобождению страны, а также зловещим предупреждением:

Никто не может точно предвидеть, как сложатся обстоятельства или какими будут издержки или жертвы.

Люди слушают речь Кеннеди в магазине электроники

Исходники интервью к фильму "Горячая линия" о Карибском кризисе 1962 года.

На записи присутствуют:

• 00:00:00 — Александр Феклисов (Советский разведчик под прикрытием советника посольства СССР в Вашингтоне, полковник КГБ) и Джон Скали (Американский журналист и дипломат, активно участвовал в разрешении кризиса)

• 00:00:34 — Фёдор Бурлацкий (Советский и российский политолог, журналист, доктор философских наук) и Макджордж Банди (Советник президента США по национальной безопасности при президентах Джоне Кеннеди и Линдоне Джонсоне)

• 00:14:40 — Фёдор Бурлацкий и Пьер Сэлинджер (Пресс-секретарь Джона Кеннеди и Линдона Джонсона)

• 00:26:10 — Фёдор Бурлацкий и Луи Дж. Смит (Историк Государственного департамента США)

Оригинал оцифрован с кассеты формата Betacam SP на видеомагнитофоне Sony PVW-2800P.

• Наш канал на YouTube: https://www.youtube.com/@vidachestvo

• Наш второй канал: https://www.youtube.com/@vidachestvo_vault

• Наш канал в Telegram: https://t.me/vidachestvo_archive

• "Видачество" во ВКонтакте: https://vk.com/vidachestvo