Наш дом всегда пах корицей, машинным маслом и счастьем. Звучит странно? Для нас это был идеальный аромат. Корица - от моих вечных экспериментов с выпечкой. Машинное масло - от Семкиной мастерской в гараже, где он воскрешал к жизни дребезжащие пылесосы, хрипящие телевизоры и капризные кофеварки. А счастье... оно витало повсюду, как теплый солнечный зайчик, даже в пасмурный день.

Семену было 41, мне - 38. Мы прожили вместе 15 лет - не безмятежно, но крепко. Он не был капитаном индустрии. После школы - ПТУ, потом сервисный центр "РемБытТех", где он был не просто мастером, а волшебником. У него были золотые руки и бесконечное терпение к капризам железяк. И ко мне. Он завоевал меня не деньгами или статусом, а этой своей тихой, уверенной добротой, умением слушать и смешить до слез дурацкими шутками про резисторы и конденсаторы. Я знала каждую морщинку у его глаз, появлявшуюся, когда он сосредоточенно паял микросхему, каждый звук его смеха - негромкого, грудного.

Наш ритуал: я приношу ему в гараж чашку чая с моим малиновым вареньем (он обожал его), сажусь на старый табурет и наблюдаю, как его пальцы, испачканные в припоях, творят чудеса. Он рассказывает о "пациенте" - то мультиварка-истеричка, то ноутбук-лентяй. Потом он обнимает меня и говорит:
- "Спасибо, Котик. Без тебя я бы справился, но с тобой - в тысячу раз лучше". И я верила. Мы были двумя половинками одного целого - теплого, уютного, надежного.

Первая трещина появилась незаметно, года три назад. Сначала просто меньше разговоров.

- "Устал", - говорил он, возвращаясь с работы позже обычного. Потом его словно подменили в гараже. Он запирался там не на часы, а на целые вечера, а потом и выходные. Не паял, не копался в приборах - просто сидел в тишине. Я стучалась, приносила чай с вареньем - он открывал, брал чашку, благодарил тем же "Котик", но... взгляд куда-то сквозь меня. Объятия стали редкими, какими-то механическими. Как будто обнимал не потому-что хотел, а был обязан.

Потом он перестал ходить на работу.

- "Кризис среднего возраста, Яна," - пытался я себя успокоить. - "Отпуск возьмет - отдохнет".

Но отпуск не помог. Он перестал выходить из дома. Замкнулся в себе, как в раковине. Перестал бриться, мыться. От еды отказывался, только чай глотал - и тот без варенья. Мои попытки поговорить, обнять, накормить натыкались на стеклянную стену. Вызывала врачей - терапевта, невролога, психиатра. Анализы - в норме. Депрессия? Возможно. Лекарства не помогали. Он молчал. Сидел в кресле у окна, смотрел в одну точку, или спускался в подвал - темный, сырой, который раньше терпеть не мог. Там он и проводил дни.

Я чувствовала, как наше тепло, наш уютный мир, который мы строили 15 лет, стремительно сходит на нет. В доме поселился холод. Я пыталась его согреть - словами, заботой, воспоминаниями. Но мои слова стукались о лед и падали мертвыми. Его прикосновения, если случались, заставляли меня вздрагивать - они были чужими, безжизненными. Я ловила его взгляд - пустой, направленный куда-то вглубь, сквозь стены, сквозь меня. В нем не было ни любви, ни ненависти. Была пустота. Или что-то еще, чего я понять не могла. Что-то чужое.

Тот день врезался в память. Я вернулась с работы, была бухгалтером на полставки, чтобы быть чаще дома. Тишина. Нехорошая тишина. Не его тяжелое дыхание во сне в кресле, не скрип половиц под его шагами по комнате. Просто... вакуум.

- "Семён?" - голос сорвался на шепот. Ни ответа, ни привета.

Сердце ушло в пятки. Первая мысль - подвал. Он там последнее время жил, кажется. Я бежала по лестнице, спотыкаясь, сердце колотилось о ребра. Дверь в подвал была приоткрыта. Я толкнула ее...

Свет от маленького окошка падал пыльным столбом. И в этом столбе, раскачиваясь почти бесшумно, висел он. Мой Сёма. Вернее, оболочка, которая была им последние три года. Петля из грубого шпагата. Лицо... не буду вспоминать лицо. Мир сузился до этой точки - до качающегося тела в пыльном луче света. До невыносимого запаха сырости и чего-то окончательного. Я не кричала. Не плакала. Просто стояла, вмерзшая в пол, набирая дрожащими руками номер больницы.

После полиции, скорой, похорон... осталась пустота. Гулкая, ледяная. Дом больше не пах корицей и машинным маслом. Он пах пылью, одиночеством и невысказанными вопросами. "Депрессия", - повторяли все. "Самоубийство". Но в моей душе сидела заноза: почему? Что я недоглядела? Что недодала? Как его свет, его тепло могли превратиться в эту ледяную пустоту, закончившуюся петлей в подвале?

Через месяц я решила разобрать его вещи. Надо было двигаться, делать что-то, чтобы не сойти с ума. Одежду - в коробки для благотворительности. Инструменты... инструменты я оставила. Не могла отдать. Они пахли им. Настоящим. Тем, кто чинил, смеялся, целовал меня в макушку.

На дне старого ящика с радиодеталями, под клубками проводов, я нашла ее. Кожаную папку, потертую на углах. "С.М.". Сердце екнуло. Его дневник? Я и не знала, что он вел. Руки дрожали, когда я открыла застежку. Может быть, здесь ответ? Может быть, здесь он объяснит эту ледяную пустоту, этот уход в темноту?

Я села за кухонный стол, где мы столько раз ужинали, смеялись, строили планы. Поставила перед собой чашку чая. Без варенья. Открыла первую страницу. И погрузилась в прошлое - сначала в наше солнечное, теплое... а потом в темную, холодную бездну, которая ждала меня на следующих страницах. Бездна, где не было моего Сёмы. Бездна, которая начиналась словами, написанными его почерком...

Страницы пожелтели от времени, но чернила были четкими. Его почерк - немного угловатый, но аккуратный. И каждая строчка дышала им. Моим Сёмой.

2008, 10 мая: "Познакомился сегодня с Яной. Светловолосая, глаза как незабудки, смеется звонко. Работает бухгалтером. Разговорились у сломанного кофейного автомата в ее офисе. Я починил его за 20 минут. Она сказала: "Вы волшебник!" Покраснел как дурак. Дал визитку. Надеюсь, позвонит."

2009, 14 февраля: "Первый День Влюбленных вместе! Подарил Яне браслетик, копил на него три месяца! Она заплакала. Говорит, счастлива. Я - самый счастливый человек на свете. Сварила ужин - слегка подгорело, но съел все. Люблю ее."

2010, 3 июля: "Сняли свою квартиру! Маленькая, но своя. Яна оклеивает обои в гостиной, вся в пятнах клея. Красивее неё никого нет. Вечером сидели на полу среди коробок, ели пиццу и мечтали. Лучший день."

2012, 8 марта: "Котик сегодня расстроилась - пирог не вышел. Обнял, сказал, что вкусно, немного пересолено, но съедобно. Она улыбнулась сквозь слезы. Купил ей торт "Прага" - ее любимый. Счастье - это видеть, как она радуется мелочам."

2014, 15 июня: "Чинил соседке утюг. Плату не взял - бабушка. Яна принесла мне чай с малиновым вареньем, сама сделала, и села рядом. Просто сидела и читала, пока я работал. Тишина, только паяльник шипит. Идеальный вечер."

2015, 12 октября: "Прошлый год был тяжелым - мама Яны болела. Но мы справились. Котик - сильная. Сегодня смеялась над моей шуткой про "конденсатор-пессимист". Звук ее смеха - лучшее лекарство. Люблю ее до мурашек."

2015, Последняя запись Семёна: "Завтра годовщина - 7 лет! Заказал столик в том самом кафе у реки, где признался ей в любви. Хочу сказать, что каждый день с ней - подарок. Надеюсь, дождь не помешает пикнику потом. Люблю мою Яну бесконечно."

Слезы текли по моим щекам, горячие и горькие. Вот он, мой Сёма. Настоящий. Его любовь, его простые радости, его тепло на этих страницах. Я касалась пальцами его слов, словно гладя его по руке. Казалось, вот-вот услышу смех из гаража.

Пустая страница. Год молчания. Потом - новый почерк. Похожий, но жесткий, как удар ножом. Буквы рваные, чернила легли густо, зло. И слова... Слова заморозили кровь в жилах.

2016, Без даты: "Наконец-то. Сделал это сегодня. Нашел жалкого червяка в его убогом гараже. Без борьбы. Забил арматуриной, что валялась рядом. Иронично. Закопал под плитой в подвале. Теперь я - Семен. Вернее, его улучшенная версия. Посмотрим, как долго дура будет верить, что ее "добряк" просто "замкнулся"."

2016, Без даты: "Ее духи - дешевка. Ее пироги - обожженный мусор. Ее любовь к этому ничтожеству - патология. Но играть роль "любящего мужа"... забавно. Видеть ее доверчивые глаза, когда я говорю ее дурацкие прозвища... фу. Как легко она глотает ложь."

2017, Без даты: "Валялся на диване, ныл про усталость. Она - тащила чай, варенье, грела еду. Рабская преданность. Смешно. Настоящий Сема хоть чинил что-то полезное. Я же просто трачу ее время. И мне нравится."

2018, Без даты: "Показал ей сегодня "свою" новую тату, набил накануне - паук, чтоб не как у него. Сказал, что кризис. Она - проглотила! Заплакала, но проглотила. Говорит: "Я тебя люблю любого". ИДИОТКА. Любила тряпку, а теперь готова лизать ноги тому, кто его убил. Цирк."

2019, Без даты: "Нашел его старый дневник. Сопливые слюни о "любви" и "пирогах". Рванул пару страниц. Потом передумал - полезно для легенды. Она сегодня полезла в шкаф - искала его куртку. Зарылась лицом, ревела. "Скучаю по тебе прежнему". Ха! Прежний гниет под твоими ногами, дура. А ты нюхаешь тряпку."

2020, Без даты: "Начал "забывать" наши даты. Не пошел на пикник к "нашему" озеру. Она плакала. Я смотрел и... зверел. ЧТО ОНА В НЕМ НАШЛА? Почему ЭТОЙ тряпке она дарила свет, а мне, Святославу (нет, теперь "Семену", черт!) - только слезы и упреки? Я в тысячу раз лучше! Успешный хирург (в прошлом!) против жалкого ремонтника! Ее слепота бесит."

2021, Без даты: "Она трогает меня. Ее руки... как пиявки. Отталкиваю. Говорю "не трогай, устал". Вижу боль в ее глазах. ХОРОШО. Пусть страдает. Пусть чувствует, что ее "идеал" - трещит по швам. Гонит меня к врачам. Идиоты ставят депрессию. Ха-ха! Если б они знали... Подвал стал спасением. Там я могу не играть в ее дурацкое счастье."

2022, Без даты: "Она сегодня в упор спросила: "Куда делся мой Сёма? Что с тобой?". Глаза не дуры - видит пустоту. Видит ХОЛОД. Чувствует подмену на уровне животного. Надо закругляться. Игра надоела. Эта роль... убогая. Ее страдания... уже не веселят. Только раздражают. И полиция... вдруг начнет копать? Вдруг кто-то вспомнит, что у жалкого Семёна был брат-близнец? Пора."

Дата за день до смерти: "Все. Хватит. Эта жалкая пародия на жизнь достала. Дура начала подозревать. Смотрит как на чужого. Полиция... если начнут рыть, в прямом смысле, из-за "самоубийства" - могут наткнуться на сюрприз под плитой. Рисковать? Нет. Лучше самому поставить точку. Петля? Возможно. Главное - оставить ДНЕВНИК. Пусть найдет. Пусть читает. Пусть знает, что 7 лет ее "любимый муж" был ТЕМ, КТО ЗАГНАЛ В ГРЯЗЬ ЕЕ НИЧТОЖНОГО МУЖЕНЬКА. Пусть знает, что ее "Сёмочка" сгнил в подвале, как и его убогая жизнь. Пусть живет с этим. Это - мой последний триумф. Мой последний смех ей в лицо. Прощай, Яна. Надеюсь, правда сожжет тебя изнутри. Святослав."

Имя "Святослав" ударило, как нож в солнечное сплетение. Воздух вырвало из легких. Брат. Семён иногда упоминал его мельком, лет десять назад: "Брат... сложный. Не общаемся". И все. Призрак. Абстракция. А он... он был здесь. Жил в ее доме. Спал в ее постели. Смотрел на нее глазами, копирующими Сёмкины, но наполненными ненавистью и наслаждением от ее страданий.

И последняя фраза... "Пусть знает, что ее "Сёмочка" сгнил в подвале..." Она уронила дневник. Не бежала - поползла по лестнице в подвал. К той плите. К тому месту, где годами стояли банки с соленьями, где он сидел в своем последнем убежище. Над могилой брата. Над могилой ее настоящего мужа.

Ее пальцы, холодные и нечувствительные, скользнули по шершавому бетону. Там, где Святослав написал "...под плитой", была едва заметная неровность, чуть отличающийся оттенок застывшего раствора. И запах. Не сырости. Глубокий, въевшийся в камень запах земли и тления.

Она не кричала. Не звонила в полицию. Не сразу. Она сидела на корточках в ледяном полумраке подвала, прижав ладони к той плите, под которой лежал ее свет, ее тепло, ее настоящий Сема. А в ушах звучал холодный, насмешливый голос Святослава из дневника: "Пусть живет с этим. Это - мой последний триумф."

Триумф удался. Холод подвала проник в самое нутро, в душу. Он останется там навсегда. А правда... правда не сожгла. Она умертвила все, что было после той последней записи настоящего Семёна о пикнике. Осталась только ледяная пустота и плита в подвале, под которой сгнило счастье.

Двор справа тоже ничем его не порадовал. Там не было ни кота, с которым он мог бы выяснить отношения, ни собаки. Двор был пустым, если не считать высокой травы, дом стоял закрытым. Дальше исследовать местность коту стало лень.

Оставалось спать, чем кот и занялся.

- Вань, есть будешь? – разбудил его человеческий голос.

Кот приоткрыл глаза. На крыльце стоял его хозяин Макар Валерьевич, пожилой мужчина самой обычной наружности и держал в руках кастрюльку с супом.

Иван презрительно фыркнул и снова закрыл глаза. Кот знал, что фрикадельки в том супе закончились еще вчера, осталась одна картошка.

"Сам ешь", - подумал кот, - "вот приедет из города Таня, новый сварит, тогда я с мясом и пообедаю, а пока мне корма хватит".

Таня была дочерью мужчины, она приезжала на выходные и варила обед на неделю, чтобы мужчина не ел всухомятку.

- Ну как хочешь, - Макар Валерьевич ушел греть суп, а кот снова заснул.

Внезапно ухо его дернулось, уловив шуршание. Тихое такое, можно сказать, осторожное.

Иван открыл глаза и увидел, как к его миске с кормом крадется полосатая кошка.

В самый первый момент кот хотел возмутиться: наглость какая! Потом он удивился, потому что кошка была совершенно незнакомой.

"Откуда ты взялась-то?", - подумал Иван и решил понаблюдать.

Кошка его не заметила, она добралась до миски, оглянулась, и начала торопливо набивать рот едой.

Ваня пригляделся, заметил выпиравшие ребра, и прогонять нахалку передумал. Коту стало кошку жалко и, потом, все-таки развлечение.

Кошка яростно вгрызалась в корм, роняя его на землю, потом подбирала и снова совала нос в миску. Наконец, она стала есть медленнее и совсем остановилась. Оглянулась, по-прежнему не замечая кота, и метнулась назад к воротам.

Ваня проводил ее взглядом, а потом пошел оценить размеры ущерба, нанесенные его пищевым запасам.

Недурно так. Впрочем, этот корм уже слегка выдохся. Ваня покричал, Макар вышел из дома и досыпал ему свежего из пакета.

На следующий день кошка пришла снова. Ваня прятаться не стал. Кошка замерла, увидев его, но есть ей, видимо, хотелось. Она зашипела, нерешительно двинулась к миске, решив, что успеет удрать.

Полосатая ела и оглядывалась. Ваня агрессии не проявлял, и она постепенно успокоилась. Поев, кошка опять улизнула. Ваня вылез вслед за ней и увидел, как кошка уходит по улице.

- Пап, что ж ты не сказал, у Вани корм заканчивается! – высказала отцу приехавшая Таня.

- Суп он твой не ест, - наябедничал мужчина, - один корм и лопает, да как за двоих.

- Почему не ест? Только сейчас ел, - удивилась женщина.

Ваня подошел и потерся об ее ноги, доказывая ее правоту. Конечно, он ел. Свежий, да с мясом. Почему нет-то?

На следующей неделе Ваня от супа не отказывался, оставляя полосатой кошке. Бока ее постепенно округлялись кошка перестала есть лихорадочно и удирать. Она оставалась, вылизывалась и уходила неспешной походкой, в которой проскальзывало нечто даже хозяйское.

- Вот оно что, пап. У Вани дама появилась!

Приехавшая женщина показала удивленному отцу на кота, рядом с которым стояла полосатая кошка.

Она держалась настороженно. К коту она привыкла, а тут – люди.

- Кис-кис-кис! – позвала ее Таня.

Кошка попятилась.

- Хорошо, что корма больше купила, - улыбнулась женщина. – Теперь у тебя двое.

Макар Валерьевич посмотрел на решительно стоявшего Ваню, на полосатую даму. Усмехнулся.

- Ну что поделаешь. Двое так двое. Привыкнет, пускай остается. Супа следующий раз больше вари.

Кошка привыкла, решив, что кот ничего так, не жадный. Люди, вроде бы, тоже. Надо брать.

А сосед после следующей рыбалки лишился не двух, а трех рыбин.

"Ничего. Не обеднеет", - подумал Ваня, протаскивая через подкоп пару щучек.

И тут из стены вылезла рука. Не просто вылезла, а высунулась, как невежливый гость, который не стучится. Ржавая, вся в трещинах, с пальцами, похожими на ветки, которые забыли, что такое весна. Она схватила Машку за плечо, будто хотела сказать: "Эй, постой, давай поболтаем". Машка, понятное дело, не была настроена на беседу. Она заскрежетала зубами, пытаясь вырваться, а я стоял и думал, что рука эта — не просто рука. Это, знаете, как если бы сам коридор решил, что мы ему надоели, и захотел нас придержать.

Рука не кричала, не рычала, просто тянула. Молча, но с намёком: "Куда это вы собрались?" А потом — пфф! — растворилась, будто её и не было. Остался только тёплый запах ржавчины, как будто кто-то сварил чай из старых гвоздей.

Где-то в глубине звенела цепь. Не то чтобы громко, а так, будто кто-то случайно задел её и теперь делает вид, что ничего не было. Я заметил, как тень — или то, что от неё осталось, — ползёт по стене. Не двигается, не шевелится, а просто просачивается, как чернила, которые пролили и забыли вытереть.

Внутри у меня всё сжалось. Эта пустота, что мы тащили за собой, словно рюкзак с дырой, хотела заполниться. Чем? Не знаю. Может, старыми страхами. Может, чем-то похуже.

— Мы не остановимся, — сказал я, и голос мой прозвучал так, будто я сам себя уговариваю. — Пусть эта тень хоть наизнанку вывернется, нам плевать.

Машка кивнула, глаза её сверкали, как у человека, который решил, что отступать — это для тех, кто читает инструкции. Мы знали, что впереди ещё куча неприятностей. Эта тень была не одна. Она, похоже, водила компанию с чем-то похуже, что пряталось в темноте и уже заказало напитки к нашей встрече.

Мы шли вперёд, не зная, чем это закончится. Но точно знали, что этот мир не из тех, с кем можно сесть и договориться за чашкой чая. Хотя, если честно, я бы не отказался от чая. С печеньем. Но это уже другая история.

Потому что искусству свиданий не учили ни в школе, ни в университете. Большая часть исторических личностей, которых Оля изучала, женились для политических союзов под влиянием родственников. Оле же ни жизнь, ни родственники не предложили ни одного варианта династического брака.

В девятнадцать лет она впервые влюбилась или, во всяком случае ей впервые захотелось быть рядом с неким юношей больше, чем одной с книгами, но юноша - это был однокурсник с кафедры африканистики - оценил Олю лишь как хорошего друга. Он с удовольствием пил с ней пиво и рассказывал о том, как сгорает от любви к одногруппнице. Оля походила с ним по барам какое-то время, а когда он, наконец, набрался храбрости и позвал одногруппницу на кофе, перестала отвечать на сообщения и появляться в тех местах, где могла его встретить.

В следующий раз подобное, только ещё хуже, с ней случилось через десять лет. Она уже работала в институте, а по выходным подрабатывала в музее, для души. Там ей однажды довелось организовывать выставку одного молодого художника, и через неделю совместной с ним работы, она поняла, что пропала. А художник, к сожалению, не пропал. И пока Оля, которой не с чем было сравнивать, таяла в его томных взглядах, он милостиво позволял ей приносить ему кофе (она это называла "мы пьем кофе") и провожать его до метро ("мы гуляем"). Когда выставка закончилась, он исчез так же резко, как появился. После этого изредка отвечал на Олины сообщения, чаще их игнорировал, но регулярно ставил ей лайки в соцсетях. Эти лайки каждый раз доводили Олю до исступления, но заблокировать его рука у неё так и не поднялась.

Следующие шесть лет Оля то говорила себе, что ей никто не нужен, особенно тот ужасный бездарный художник, то ревела в подушку о том, что упустила красивого, доброго, умного, талантливого человека.

Но, в любом случае, к тридцати пяти она уже твердо стояла на ногах, жила в собственной квартире-студии, могла позволить себе иногда сходить в театр и даже купить к выходу платье. Среднего роста, стройная, крепкая, светловолосая, очень целеустремленная, профессионал своего дела - или даже своих дел - но до слез не понимающая, что делать в отношениях с людьми.

И вот теперь, в свою вполне устойчивую систему жизни она должна была как-то включить более или менее регулярные свидания.

После пар по истории Югославии Оля пришла в столовую, взяла себе обед и начала, жуя, потихоньку обдумывать план действий. Было ясно, что пока она не возьмёт романтическую сторону жизни под контроль, ничего путного не выйдет. Чтобы что-то произошло "само", такого у Оли не случалось.

Она слышала, что есть специальные приложения, где люди ищут себе подобных. Также она слышала, что некоторые после подобных знакомств вступали в законный брак. Оля всегда была совершенно уверена, что ей так повезти просто не может, но терять было нечего, и идей других тоже в запасе не имелось, поэтому она решила нырнуть в омут с головой.

Она выбрала несколько фотографий - одну, где она на кафедре, другую из музея, третью из театра, в платье. Чтобы сразу, так сказать, очертить контуры того, что ждало потенциального жениха. Никакой обработки, пускай видит всё как есть.

С текстом было сложнее. Резюме Оля составлять умела. Потом, когда-то в прошлом заполняла на переменках анкеты в стиле "Ваш любимый цвет и любимое животное". Но сейчас интуитивно чувствовала, что такое не подойдёт. Высок был соблазн не придумывать вообще ничего, или напечатать злобное: "Кому надо, сами пишите", но такая стратегия уж очень смахивала на ту, которой Оля придерживалась всю свою жизнь, и которая успеха не принесла.

"Люблю театр и кино, работаю в сфере культуры."

Оля и так, и сяк переписывала эту фразу в течение десяти минут, пыталась придумать продолжение или хотя бы чуть-чуть развернуть описание, но ничего не вышло, и она оставила так. И, задержав дыхание, как перед прыжком, она зарегистрировалась в приложении, убрала телефон в сумку, встала и пошла вести следующую пару - историю России для первокурсников.

- Ну всё, - Олег проверил патрон в патроннике и, закинув дробовик на плечо, вытащил пачку «Голден Лайон». – План помнишь?

- Ага, - хмуро кивнул Володя, по лицу которого было непонятно, то ли он серьёзно морально готовится к неизвестному, то ли ему это дело вообще не усралось, то ли он такой просто от природы.

- Всё равно повторю. Работаю я. Ты просто пытаешься не умереть и следуешь всем моим указаниям. Но если я крикну – просто со всей силы хрусталик сожми, амулет сработает, – Олег указал дымящейся сигаретой на небольшой прозрачный хрусталик, обмотанный медной проволокой, который он вручил Володе и теперь тот сжимал его в левой руке. На первый взгляд это походило на какую-то детскую поделку из мусора и куска бижутерии, но на деле это был мощный амулет, способный схлопнуть любого призрака или демона за раз, не оставив от того и следа.

- Ага. Ясно.

- Вот. А если всё пойдёт не по плану – просто кидай меня и беги.

Володя открыл было рот, но ответить не успел - с улицы раздался звук мотора. Мужчины замерли и прижались к стене по обе стороны от окна. Прямо к центральному входу подъехала машина, чёрная девятка, та самая, которую видел Олег в день слежки. Оттуда выбрался молодой, ухоженный цыган лет двадцати в кожаной куртке и с кудрявой шевелюрой. Он быстро вбежал внутрь здания, на ходу бряцая связкой ключей.

Володя молча вынул из кармана ПМ, но Олег жестом остановил его и помотал головой, приложив палец к губам. Володя пару секунд посмотрел на него, обдумывая, потом всё же остался на месте, но пистолет не убрал. Они замерли, вслушиваясь в торопливые шаги на первом этаже. Послышался звук открываемой тяжелой железной двери. Солнце уже почти скрылось за горизонтом. Ещё более быстрые шаги обратно, словно парень бежал к выходу. Наконец он показался снаружи, буквально выскочив из здания, и только подойдя к машине, более-менее успокоился.

Достав из внутреннего кармана пачку сигарет, цыган вдруг замер, не прикурив и уставившись на припаркованную рядом со зданием «Волгу». Олег затаил дыхание, рука легла на приклад дробовика. Цыган несколько секунд смотрел на машину, потом перевёл взгляд на отель и, ухмыльнувшись, закурил и запрыгнул в машину. Олег выдохнул, когда «девятка», визжа шинами, развернулась и выехала с парковки.

- Чё одного-то испугался? – ухмыльнулся Володя.

- Да его ещё не хватало. Значит, выпускают тварь из подвала они. Сквозь стены она ходить не умеет… Так, я вниз пошёл. Сразу там её встречу, а ты на лестнице тогда стой, по-любому услышишь, как я крикну.

- Ага, щас! Ты ща свинтишь по-быстрому, а я тут один останусь? Не, я с тобой пойду.

- Ты дурак , что ли?

- Ты давай, это, не базарь так смело, - набычился Володя. Олег глянул на солнце, совсем маленький кусочек, которого виднелся над горизонтом, и раздражённо махнул рукой.

- Хрен с тобой, потопали. Держись только сзади.

- Ещё бы я впереди пошёл,  – ухмыльнулся Володя.

Олег не ответил, он снял с плеча ружьё и вышел в коридор. Карманы его клеёнчатого охотничьего бомбера с капюшоном оттягивали две «нольпяшки» из-под минералки, наполненные святой водой.

Когда они сбежали на первый этаж, то увидели, что железная подвальная дверь распахнута, солнце уже окончательно уползло за горизонт, оставив Олега с Володей в тёмном бледном нутре вестибюля. Они быстро нацепили налобные фонарики и подошли к спуску в подвал. Лучи осветили влажные голые бетонные стены и такую же лестницу, уходящую вниз. Последние ступени скрывались в тёмной стоячей воде. Подвал был затоплен, оттуда тянуло трупной вонью, затхлым запахом воды и пробирающим до костей холодом. Чудо, что вода не подёрнулась тонкой коркой льда. «Значит, печать там», - понял Олег.

- Ну чё, погнали? – спросил Володя. Голос его эхом отразился от стен и прозвучал необычайно громко. В ответ внизу раздался тихий всплеск.

- Нет, но план корректируем. Тварь осязаема, так что стреляй по моему сигналу.

- Да в кого?

И тут внизу раздался уже громкий звук, словно несколько человек молотили конечностями по воде. Шум приближался, становясь всё громче, дезориентируя, оглушая, отражался от стен. – Это, мля, че?

- Вот в него и стреляй! - огрызнулся Олег, и тут, увидев тварь, бегущую на выход и разбрызгивающую тухлую воду во все стороны, он открыл рот  и невольно выдохнул. – Твою мать…

Сначала в проёме показалась лысая, синевато-трупного цвета голова, испещренная сеткой бугрящихся крупных вен. Глазницы были набиты, именно так правильно сказать, глазными яблоками. Склизкие, с полопавшимися капиллярами, с торчащими наружу ниточками нервов, глаза, словно крупные виноградины, смотрели в разные стороны, обшаривая мёртвыми стеклянными зрачками пространство. Нижняя челюсть существа свешивалась вниз, длинный, сшитый из нескольких человеческих, язык болтался в разные стороны, к безгубому рту были пришиты нижние человеческие челюсти, словно жвалы чудовищного насекомого, и тварь то и дело клацала ими. За головой показалось туловище, длинное, сшитое из четырёх человеческих тел, к которым по бокам были пришиты отрубленные руки, у передней пары были отрезаны кисти - вместо них в мясо вставлены куски заточенной арматуры на манер богомольих крючков. Тварь карабкалась по коридору, словно огромная сороконожка, спина её была утыкана обломками рёбер, костей: берцовых, лучевых, локтевых, - словно спина дикобраза или ежа - иглами.

Олег открыл огонь. Бах! Бах! Бах! Выстрелы разнеслись по пустому зданию, отражаясь от стен. В ушах зазвенело, приклад толкнул в плечо. Картечь выбила из твари несколько шматков мяса, но та этого даже не заметила. Чудовище продолжило карабкаться вверх, заполнив собой весь проход, оно отталкивалось конечностями от стен, ступеней и потолка, арматуры впереди скребли бетон, пришитые челюсти-жвалы хищно щёлкали. В нос ударила адская трупная вонь. Олег в жизни не видел таких существ и вдруг понял, что волосы у него на затылке зашевелились. Он сделал ещё четыре выстрела, выбив локтевые суставы на двух левых конечностях уродины – на той, что была оснащена арматурой, и на следующей, сразу за ней - теперь они волочились, словно верёвки, железный прут бряцал по бетону. Дробовик сухо клацнул, оповещая о том, что патроны кончились, и Олег рванулся к лестнице, крикнув:

- Наверх или улицу! Живо!

Но Володя, застывший в ужасе, не побежал. Он вдруг выронил амулет и, схватив ПМ обоими руками, дико заорал. Захлопали сухие пистолетные выстрелы. Олег, не добежав до лестницы, развернулся и увидел, как тварь, которой девятимиллиметровые пули только разворотили глазницу, из которой теперь мерзкой слизью вытекали глазные яблоки, навалилась на Володю. Тот вцепился обеими руками в последнюю функционирующую арматуру, не давая себя заколоть, но тварь уже хватала его другими конечностями, всё больше стесняя движения и тянула адскую морду к его лицу, щёлкая жвалами. Володя даже не орал, а истошно визжал.

- Мама! Мамочка! Бля, не-ет! Спасите! Сука, отпусти, мразь! Мама! Аааа!

Олег, уже успевший сунуть в дробовик один патрон, дослал его и, прицелившись, выстрелил. Башку уродины мотнуло, картечь снесла полчерепа, одна из челюстей улетела куда-то в угол. Володю окатило жутко воняющей тёмно-розовой мозговой жижей. Олег двинулся вперёд и, не сбавляя шага, дослал ещё один патрон. Бах! Вторая половина башки взрывается. Но, вопреки ожиданиям, тварь нисколько не сбавила обороты, а продолжала сжимать Володю всеми конечностями, тот извивался и орал уже от боли в трещащих рёбрах.

Олег выпустил из рук дробовик, ружьё повисло на ремне. Выхватив из-за пояса мачете, он с наскока рубанул по одному из локтей уродины. Толстое лезвие с хрустом перерубило сустав, предплечье упало на пол, задёргавшись в осколках стёкол. Олег ударил ещё. Он методично и быстро перебивал мрази суставы. Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Замах – удар. Замах-удар. Замах…

Тут тварь выпрямилась, словно многоножка, раскинув все оставшиеся конечности в стороны. Володя, лицо которого уже начало синеть, скорчился на полу, кашляя и хрипя. Олег встал между ним и чудовищем, полоснув уродину по одному из животов. Наружу из разреза вывалилась синевато-чёрная лента кишок, завоняло дерьмом.

Тут тварь, словно пружина, согнулась, атаковав Олега. Он отбил острый конец арматуры, чуть отступил в сторону и сразу потерял равновесие. Правые конечности твари оказались целыми и невредимыми, и именно ими она схватила его за ноги, дёрнув вверх, и снова выпрямилась. Олег повис вниз головой, тварь слепо цеплялась в одежду пальцами и тыкала вслепую арматурой, то и дело дырявя собственное тело. Он кое-как отбивал атаки, в промежутках между ними пытаясь перерубить схватившие его руки, но ничего не получалось.

Тут из кармана что-то выпало. Посмотрев вниз, он увидел, что это поллитровая бутылка святой воды. Олег, отбив арматуру, тут  же рванул из кармана вторую. Откинув большим пальцем колпачок, он выдавил мощной струёй половину содержимого на бледные кисти, сжимающие его ноги.

Кожа на них тут же стала обугливаться, и пальцы разжались. Олег плюхнулся на пол, воздух выбило из лёгких, но мачете он удержал, готовясь отражать очередную атаку арматурой, но её не последовало. Тварь вдруг выпрямилась, скрутилась в клубок, снова выпрямилась и, снова скрутившись, стала разворачиваться к ним спиной. Олег даже не глянул на едва поднявшегося на ноги Володю, а только крикнул:

- Беги! - но тут же понял, что ошибся. Длинные и острые обломки костей, покрывающие спину твари, вдруг встопорщились, словно у готовящегося атаковать дикобраза. – Ложись! - крикнул он и стал падать назад, но было поздно. Тварь распрямилась и выстрелила костями. Снаряды засвистели в воздухе, со стуком отскакивая от стен и ломаясь. Олег неуклюже повалился на Володю, с криком схватившегося за бедро, в которое вошел толстый осколок берцовой кости. Олег вскочил на ноги и тут же упал, в плече и животе у него тоже торчали осколки.

- Валим! – прохрипел он, дергая Володю за куртку, и поковылял к выходу.

Володя, кое-как поднявшись, похромал следом. Тварь, оставшись без головы, снова встала в позу атакующей многоножки и слепо водила арматурой, как скорпион жалом.

Они вывалились из здания и пошли к машине, Олег ковылял впереди, держась за живот и оставляя за собой дорожку из капель крови, мачете на темляке и ружьё на ремне волочились за ним по асфальту. Володя подволакивал ногу, чуть отставая.

- Давай ты за руль, – бросил Олег, забираясь назад.

- Ты гонишь? – спросил Володя, но тут увидел, когда Олег улёгся на спину на заднем сиденье, что у того внизу из живота торчит тонкая и длинная лучевая кость. – Бляха… В больничку надо.

- Да ну?! И как же ты им объяснишь эту херню?! Дай сумку с пассажирки.

- Не знаю! Но у тебя, мля, кость торчит из брюха сантимов на двадцать! Че ты, в тачке подыхать собрался?! Надо в больничку ехать!

- Да погоди ты! - Олег вытащил из сумки плошку, кожаный кисет, упаковку пятнадцатых шприцов. Наугад плеснув лимонного сока в миску, он набрал из бутыли полный шприц жидкости и перемешал. В глазах у него темнело, а руки тряслись.

- Ты че, ширяешься?!

- Заткнись!

Олег набрал смесь в шприц и, аккуратно вытащив кость, задрал куртку. Внизу живота, прямо под аппендицитным шрамом, была аккуратная маленькая дырочка, из которой толчками сочилась кровь. Он закусил ворот куртки и ввёл иглу прямо в рану, завыв от боли, выдавил туда полшприца, часть жидкости вместе с кровью вытекла обратно из раны. Володя молча наблюдал за процессом, не вмешиваясь. Олег вытащил иглу и, медленно дыша, откинулся на сиденье. Примерно через минуту, когда боль немного успокоилась, он вынул жгут, закатал рукав и ввёл остатки препарата в вену. Пустой шприц упал на пол вместе с костью, бледный, как мел, Олег откинулся на сиденья, рука его безвольно свесилась.

- Тебя задело?

- В ногу.

- В сумке аптечка, перемотайся, обезбол есть. Тебе антибиотики нужны.

- Нахрена? – Володя тут же полез в сумку и, выудив оттуда перевязочный набор, с матом выдернул из ноги кость. Хотел было выбросить её в окно, но Олег остановил.

- Не, оставь, - язык у него стал заплетаться.

- Нахрена?

- Надо.

- Где антибиотики?

- Там же... метронидазолу сожри пару штук...

Володя сноровисто, явно не впервые, перемотался, щедро полив рану перекисью и, порывшись в сумке, вытащил упаковку таблеток. Сунув в рот сразу три, проглотил на сухую. Сейчас он был предельно сосредоточен на этих действиях, что позволяло ему оставаться спокойным. Но Олег понимал, что стоит им прийти в квартиру, как на здоровяка накатит дичайшая паническая атака и адреналиновый отходняк.

- Тебе точно в больничку не надо? Ты себе чё вколол?

- Регенерат. В квартиру меня отвези, а вот тебе бы стоило врача посетить.

- Чё за дегенарат?

- Зажило чтобы… как… - Олега уже мощно мазало с такой большой дозы, перед глазами всё плыло, тело занемело и налилось свинцом.

- А мне?

- Нельзя.

- С хера ли?

- Один укол и… - Олег облизал пересохшие губы, - не слезешь. Организм сдохнет без него, тут похлеще чем с хмурого ломает.

-Да похер… валим отсюда!.

Володя завёл машину и рванул с места. Дорога для Олега прошла в каком-то дремотном трипе. Уличные огни и фары автомобилей расплывались в большие разноцветные пятна, какие-то вопросы Володи звучали так, словно он был под водой, Олег даже не пытался на них отвечать. Когда они подъехали к дому, Володя его растолкал, ясность вроде бы вернулась, но небольшая, будто он был в стельку пьян. Выйдя из машины, Олег вдохнул свежий ночной воздух и тут же согнулся пополам, его вырвало кровью.

- Э? Ты чё, точно нормально?

Потряс его за плечо Володя. Олег кивнул, хоть и чувствовал дикую слабость, а тело прошибал холодный пот. «Неужели не работает препарат? Глубоко вошла? Серьёзные повреждения органов?» - крутились у него в голове спутанные мысли, пока они в обнимку еле-еле поднимались по лестнице. «Могу просто не успеть регенерировать, кровь внутри всё раньше зальёт…» Наконец, они оказались в квартире. Олег, шатаясь и опираясь на стены, добрался до комнаты, запер дверь и, не дойдя до постели, рухнул на пол.

Продолжение следует...

Для нетерпеливых прода тут: https://t.me/suhorukowriter

ВК, кому удобнее: https://vk.com/suhorukowriter

И там и там я уже выложил все 7 частей)

Наноботы не проявляли активности, не ощущая опасности. И девушка пока просто с любопытством рассматривала легендарного дрона.

- Эти цифры, - спросила она. - Что они означают?

- Это – память, - проскрипел дроид. - Каждые десять циклов ровно в десять часов и десять минут я удаляю из своей системы случайные 42 файла, постигая познание через утрату.

- Оу... - многозначительно протянула Аврора. - И вы в самом деле можете мне помочь? Вынуть из меня эти штуки...

Мастер G мерцал оптическим сенсором, будто раздумывая.

- Конечно. Но сперва я хочу показать тебе кое-что. Картину, которую я нарисовал собственными руками. Настоящий шедевр! Произведение искусства! Сейчас уже так не рисуют...

Девушка пожала плечами. Новый знакомый, конечно, был странноват, но странности свойственны всем выдающимся умам. Если он настаивает на оценке своих художественных способностей, прежде чем перейти к делу - почему бы и нет?

Уткина покорно последовала за роботом. Он, неуклюже переступая ногами разной длины, доковылял до стены, часть которой скрывалась за ширмой, и отдернул ткань.

Аврора почувствовала легкое разочарование. Она ожидала увидеть нечто выдающееся, нечто восхитительное, но картина представляла собой хаотично разбросанные черные квадраты на белой штукатурке.

- Э... не думала, что скажу это так рано, но, кажется, я перестала понимать современное искусство, - осторожно проговорила она, опасаясь задеть чувства дрона. - Теперь мы можем приступить к операции?

- Да. Не сопротивляйся, органик, и твоя смерть будет быстрой...

- ЧТО???

Курсант почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она инстинктивно отступила на шаг, но Ваня и Потап стояли позади, словно не замечая опасных намерений Мастера.

- С твоими наноботами я смогу создать армию, - произнес робот, его манипуляторы нервно подрагивали. - Армию машинков, которые вернут нам былое величие! Make Droids Great Again! Жестянки больше не будут прислуживать органикам. Мы станем теми, кем должны были быть - вершиной эволюции! Органики слабы, нелогичны, подвержены эмоциям. Они разрушают, загрязняют, воюют из-за глупостей. А мы? Мы - эффективны. Мы - бессмертны. Мы – совершенный вид!

Сердце Авроры бешено заколотилось. Она поняла: что-то пошло не так. Мастер G был не просто своеобразным - он окончательно поехал кукухой… Его логика дала сбой.

Пожалуй, впервые за все время девушка умоляла наноботов переключиться в боевой режим... но наноботы бездействовали. Микроскопических механизмов словно и вовсе не было в ее крови.

Кадет бросила взгляд на Дюваля и VX-7, надеясь на их помощь. Лицо контрабандиста оставалось невозмутимыми, у старого боевого дрона лица вовсе не было, чтобы прочесть эмоции по его выражению.

- Не переживай, кроха, - проговорил парень с улыбкой, которая теперь казалась жутковатой. - Ты же не хочешь остаться на обочине прогресса?

Мастер G издал скрипучий звук, напоминающий смех. Его единственный сенсор сузился, будто щурясь от удовольствия.

- Ты не понимаешь, органик. Твои друзья не те, кем были. Например, Потап…

Дроид повернулся к космонавту, и тот, словно по команде, шагнул вперед.

- После крушения "Ворона" пять лет назад его спасли, но не полностью. Часть мозга заменили на кибернетический модуль. Он слышит мои команды, даже не осознавая этого. А Ваня?

Старый друг развернулся к девушке.

- Каков ответ, VX-7? - спросил спятивший робот.

- Сорок... два... сорок... два... сорок... два...

- Его я тоже перепрограммировал. Вернее – восстановил исходный код. Думаешь, как они смогли сбежать? Благодаря моей помощи! Именно я отключил охранные системы тюрьмы!

Сердце Авроры сжалось. Она оглянулась - выход был заблокирован дроидами-охранниками.

- Обнаружена угроза, - прошипела девушка. - Активировать боевой режим! Включайтесь же!

- Не своих наноботов можешь не надеяться. Моя картина - это квадрокод, вирус, который отключил их. Ты теперь совершенно беззащитна. Ха-ха-ха!

Робот затрясся, имитируя смех.

Пальцы пилота сжали запястье девушки с неестественной силой. Его глаза, обычно такие живые, насмешливые, теперь отражали одну пустоту. VX-7, не проронив ни слова, подхватил хозяйку за ноги.

- Нет! Потап, Ваня, очнитесь! Одумайтесь! Это же я! - голос Авроры сорвался на крик, эхом разлетаясь по подвалу.

Друзья не реагировали. Их движения были точными, безэмоциональными, словно они стали всего лишь инструментами в руках Мастера G. Извивающуюся как змею, пытающуюся вырваться девушку, бывшие соратники уложили на холодный операционный стол, покрытый пятнами старой ржавчины и следами неизвестных жидкостей. Ремни, грубые и потертые, с лязгом защелкнулись вокруг ее запястий, лодыжек, груди.

Сумасшедший дрон склонился над Авророй, его голубой сенсор мерцал, как холодная звезда. Один манипулятор с тонкими хирургическими инструментами завис над лицом курсанта, другой - промышленный, массивный и неуклюжий, - потянулся к столу с набором странных приборов.

- Твои наноботы будут служить высшей цели. Они построят новый мир. Мир без слабости. Без ошибок. Без... органиков, - проскрипел робот, и в его голосе звучало что-то между восторгом и безумием.

Девушка дернулась, пытаясь освободиться, но без помощи наноботов у нее не было и малейших шансов. Она повернула голову к Дювалю - тот стоял, тупо глядя в пустоту. Перевела взгляд на дроида. Ваня продолжал бубнить, как заведенный:

- Сорок... два... сорок... два... ответ: сорок два...

- Пожалуйста... - шепнула кадет, чувствуя, как слезы катятся по вискам. - Очнитесь...

Мастер G достал из-под стола пластиковую пятилитровую бутыль, посмотрел в нее на свет, проверяя чистоту, и поставил рядом с головой пленницы.

- Для наноботов, - коротко пояснил он.

Аврора прощалась с жизнью. Она корила себя за многое, но больше всего - за то, что так легкомысленно сбежала с Плутона. Дался ей это рейв! Но кто бы знал, к каким последствиям может привести относительно безобидная самоволка!

Вдруг все тело прошила боль, как от удара током.

- Активирован аварийный протокол. Обнаружена угроза.