С самого раннего своего детства Фёдор ненавидел собственный нос. Но ненависть эта зиждилась не на форме или размере его носа, как часто происходит с другими людьми, невзлюбившими эту часть своего лица. Нос Фёдора, хоть и был несколько великоват, досаждал ему другим своим качеством; он, нос, будто был чужим. Нет, конечно, нос не был пересажен ему от другого человека, что могло бы многое объяснить, коль было бы так в действительности. Отнюдь, именно этот самый нос всегда был на лице Фёдора, вырос на нём, и подменить его незаметно не представлялось Фёдору возможным. То есть это был собственный его, родной нос, вот только жил он на лице Фёдора как бы отдельно, сам по себе. И ладно бы, если бы он и вовсе не подавал никаких признаков своего присутствия на лице, оставаясь как можно менее заметным. Так нет же, наоборот, нос всячески досаждал своему хозяину своим присутствием, беспокоил, мешал ему жить. Да и был ли Фёдор ему хозяином, находилось под большим вопросом. Скорее уж — носителем. Как носит иной человек в своей утробе паразита глиста, так носил Фёдор на своём лице нос.
Непрестанно, не прекращая ни на минуту, ни днём, ни ночью, нос давал знать о себе, напоминал о своём существовании, беспокоил и теребил, привлекая к себе внимание. Его вечно щекотало и оголтело свербило. Он судорожно подёргивался и ритмично пульсировал. Нос то краснел, горя огнём, то покалывал морозными иголочками. Крылья носа сами собой раздувались, и нос водило из стороны в сторону. Он то жутко потел, то яростно зудел. Из него то текла слизь, то вдруг он весь пересыхал внутри или начинал кровоточить. Иногда нос болел или немел. Порой он жалостливо ныл и угрожающе саднил. Периодически трещал и похрустывал хрящами. Нос мешал Фёдору жить. Одним лишь существованием он довлел над Фёдором, как будто хотел показать кто на самом деле главный в этом теле. Так было всегда.
Когда Федя был ребёнком, он часто жаловался матери на свой нос, а та водила его к докторам. Доктора лишь разводили руками — нос как нос, хоть и не по возрасту крупен, но осмотр и анализы никаких патологий не выявляли. «Простите, мамаша, а может быть ваш сынок просто не хочет ходить в школу?». Став старше, Фёдор сам обращался к светилам медицины, надеясь на новые технологии диагностирования заболеваний. «Увы, никаких отклонений. А давайте-ка попробуем ещё и вот это...» — современная медицина позволяет нынешним докторам ещё более эффективно обдирать пациентов. Осознав это и приняв всю тщетность своих усилий, Фёдор смирился с участью и совсем перестал обращаться к врачам. Так и жил — терпел.
Мелькали года. Фёдор смирился, научился не злиться на нос, а тот со временем стал не так уж сильно докучать своему носителю, наверное, успокоился с годами. К слову, нос окреп; он стал мясистее, раздался вширь, налился сизым цветом. Солидный получился нос, внушающий уважение и робость. И вот тогда-то впервые и стал замечать Фёдор некоторые закономерности в поведении носа. Теперь нос, как будто, не просто так давал о себе знать, а действовал по какой-то не выявленной, еле заметной системе. Фёдору иногда казалось, что эта некая система служит одной цели — предупреждать и извещать. Боясь признаться самому себе, что сходит с ума, он стал наблюдать за носом, исподволь следя за ним. Будучи человеком образованным и практичным, Фёдор скоро сообразил, что данных для анализа слишком много, и тогда он стал их записывать. Для удобства он завёл блокнот, из которого ежедневно переносил свои наблюдения в домашний компьютер, систематизируя их и упорядочивая в таблицы. Поначалу это было похоже на хобби, но через несколько недель, внимательно изучив таблицы, Фёдор сообразил, что нос действительно подаёт ему сигналы. И его захлестнуло.
Самым первым сигналом, который распознал Фёдор, был сигнал о лжи. Об вранье всегда сообщала правая ноздря носа; с внутренней её стороны уверенно ощущалось специфическое, легко узнаваемое шевеление, как будто кто-то крохотный завязывал узлами и рвал волоски, растущие там. Поймать лгуна на лжи очень просто, когда уверен, что тот врёт, и Фёдор несколько раз подряд успешно осадил озадаченных лжецов. Те только диву давались быстрому разоблачению.
Сообразив, что нос ему не враг, а союзник и добрый советчик, Фёдор стал быстро учиться распознавать и запоминать поступаемые от носа сигналы. Теперь ему достаточно было подойти к человеку на расстояние вытянутой руки, как нос немедленно выдавал ему информацию: даже умело скрывающий свои чувства человек был перед Фёдором как на ладони. Если тот злился — нос подавал знак похрустыванием перегородки. Когда завидовал — у Фёдора чесалась переносица. Вообще, все негативные человеческие качества нос выражал резкими неприятными способами, а о добрых делах и намерениях извещал более кротко и нежно.
Искреннюю человеческую щедрость Фёдор чувствовал как поглаживание кончика носа. Радость от содеянного добра ощущал потеплением кожи на крыльях носа. От жадности нос морозило изнутри, а от лести у него нестерпимо свербило в самой носоглотке. Теперь, благодаря чутью своего всезнающего носа, он знал как "выглядят" лицемерие и презрение, грубость и уныние, разгильдяйство и эгоизм, заносчивость и мстительность. И в то же время безошибочно определял отзывчивость и трудолюбие, усердие и ответственность, бескорыстие и искренность, обаяние и нежность.
Но сигналов было слишком много, а Фёдор пока научился распознавать лишь некоторую, самую малую их часть. Впрочем, он делал твёрдые успехи в освоении "языка" своего носа и умело использовал своё умение. Повышенное чутьё своё использовал к месту, не злоупотребляя и не бахвалясь им. Бывало, люди его спрашивали, как он умудрился распознать ту или иную грядущую неприятность, на что Фёдор отшучивался, мол, почуял носом, что было искренней правдой.
Так благодаря носу Фёдор продвинулся по службе, опередив на карьерной лестнице весьма достойных кандидатов. Те завидовали его успехам, а Фёдор чуял их зависть и лишь посмеивался про себя, когда слышал, как его обзывают носатым. Он не обижался. «Ну, большой нос, и что? Я один такой что ли?», — размышлял он, разглядывая своё лицо в зеркале. А нос тем временем рос.
Так прошло несколько лет. Фёдор научился определять, когда люди испытывают пусть и совсем лёгкое недомогание — тогда его нос тянет вниз, и тем сильнее, чем больнее их хворь. С помощью носа же, не глядя, он с точностью до месяца мог определить возраст человека или животного — нос просто проецирует ему числа прямо в мысли. Принюхавшись, Фёдор точно скажет, сколько километров до любого названного города. Знает, как приготовить любое блюдо из самых невероятных продуктов, или уверенно сообщит из каких металлов состоит сплав. Носом он может настроиться на прослушивание радиоэфира или просмотр телевизионной передачи. Если спросят, Фёдор с готовностью подсказывает, какого именно пола ждать ребёнка будущей роженице. Мельком понюхав книгу, узнает, о чём в ней повествуется. Может определить группу крови и процент содержания в ней алкоголя.
Шаг за шагом, постепенно, нос помог Фёдору стать весьма преуспевающим предпринимателем и известной личностью. И хотя теперь он был богат, и даже раздумывал над осуществлением политической карьеры, счастливым себя не чувствовал. Да, с носом своим ладил как с лучшим другом, а нет-нет да сокрушался в тайне из-за того, что тот разросся до неприличия. Теперь дети, встретив его на улице, заливались слёзами ужаса. Да и взрослые вздрагивали, увидев его впервые.
«С таким-то шнобелем мне депутатом не стать. Не пройду, останусь с носом», — раздумывая, Фёдор часто рассматривал себя на старых фотографиях, — «Значит ли всё это, что нос растёт не просто так, а как раз потому, что я прибегаю к его услугам?»
С некоторых пор Фёдор стал измерять нос строительной рулеткой, занося показания в старый блокнот. Однажды вечером, когда он старательно вписывал в столбцы размах ноздрей, собираясь произвести расчет прогрессии роста носа по горизонтали, как вдруг почувствовал трепещущий запах сгоревшей серы. «Уныние, хандра, депрессия», — молниеносно констатировал он, и задумался. Через минуту размышлений Фёдор принюхался, определяя расположение и часы работы клиники пластической хирургии. И без расчётов ему было всё ясно — с такими темпами роста ровно через месяц нос станет больше головы. «Отрежу тебя! Будь ты проклят!», — вскочив, он решительно обратился к носу мысленно. Запах серы пропал, сменившись чувством переполненной кровью носоглотки и вкусом крови во рту.
Прошла неделя. Фёдор лежал в одиночной палате класса люкс. Его лицо было туго перебинтовано, несмотря на что, он мог смотреть телевизор с большим успехом, чем тогда, когда обзор ему заслонял его грандиозный нос. Тихо скрипнув на петлях, дверь палаты отворилась, впуская человека в белом халате.
— Здравствуйте, Фёдор Фёдорович. Как вы себя сегодня чувствуете?
— Спасибо, доктор, — гундосо отвечал ему Фёдор, — замечательно. Главное, что я его наконец-то абсолютно не чувствую. Если бы вы знали, как я устал от его присутствия.
— Да-да, я понимаю, — врач равнодушно делал пометки в журнале, — вы не передумаете потом? Обоняние вернуть может оказаться слишком сложным.
— Я так решил. Как бы там ни было.
— Ну, поправляйтесь, — врач покинул палату, оставив пациента в одиночестве.
Фёдор лежал в постели, прислушиваясь к своим ощущениям. Думал о будущем. Как теперь он будет жить без своего друга? Не слишком ли жестоко он с ним обошёлся? И что было бы, не решись он на эту пластическую операцию? Был ли у кого-нибудь такой же вещий нос? Ответов на эти свои вопросы он не знал, и это было ему непривычно и даже странно. «Так вот что такое безмолвие» – Фёдор наслаждался этим ощущением; ощущением отсутствия ощущений. Теперь он был счастлив.
