Я не люблю, когда в литературе личного становится больше, чем самой литературы. Но в конце концов любая история становится личной, если её рассказывают люди.
Мне приехал один очень старый журнал. Такой древний, что старше некоторых людей и зданий. Он занял целую эпоху — век! Сто лет эссе, литературы и города. Сто лет сатиры.
Конечно, сам журнал, который мне приехал из Нью Йорка, не такой старый, ему всего пару месяцев, зато он юбилейный.
Итак, сто лет назад, в феврале 1925 года в городе Нью Йорке в киосках появился один журнал. На его обложке красовался франт в цилиндре, пренебрежительно изучающий бабочку через монокль.
Открывало журнал небольшое эссе «Из всех вещей [на свете]», где рассказывалось, как непросто открыть офис редакции, ведь пришлось две недели ждать телефон, а первым делом нужен именно он (конечно, после самого офиса и определено после того, как вы убедили всех своих новых сотрудников в уникальности и нужности журнала).
Журнал вышел в киоски по пятнадцать центов, но вряд ли кто удивился этой цене, потому что никто этого не заметил. Первый номер потерпел полный и безоговорочный провал.
Вскоре после такого начала главный редактор Харольд Росс сел за покерный стол и всего за одну сессию проиграл двадцать пять тысяч долларов. А его жена и соучредительница, журналистка Джейн Грант писала: «Нам ничего не оставалось, кроме как совершить самоубийство».
Самоубийства, конечно, не последовало, редакторы нашли финансирование, и свет увидел следующий номер.
Сейчас журнал продолжает выходить еженедельно и продается всего за 9,99 долларов, а его обложки стали настолько культовыми, что их собирают в картины.
Я запускаю проект «Клён» о городе, литературе и сатире. Если понравилось, ещё можно будет почитать тут: https://t.me/klen_media/133. Буду рада, если подпишетесь!
Хиросава вздохнул, раскрыл зонт и шагнул в дождь. Голова болела, а тут ещё и погода дрянная. Костюм, пусть и не новый, никак нельзя было намочить. Воротник пиджака оттопыривался сзади у шеи и, хоть туда и не заливалась вода, порыв холодного ветра то и дело шлёпал по затылку и сползал по спине аж до поясницы. Портфель еле помещался под небольшим куском нейлона, а ноги временами выскакивали под серое небо в самую гущу воды.
Очки съехали на переносицу, и Хиросава задрал голову, чтобы хоть что-то видеть — одной рукой он держал зонт, другой прижимал к груди портфель, а поправить очки некому. Вдруг — лужа! Плеск от каблука забрызгал низ брюк. Хиросава наклонился, и тут же ветер выворотил зонт наизнанку. Кое-как обуздав природу, он вернул металлические спицы в нужное положение и поспешил в метро.
Люди слева и справа стремительно внесли Хиросаву на станцию. Мокрые зонты, плащи, запотевшие очки скакали перед носом и тёрлись, скрипя и охая, о Хиросаву. Наконец, вагон — хоть какая-то статика. Поезд шатался вместе с Хиросавой взад и вперёд, а весёлые трели оповещали о новой станции прямо в ухо. Наконец, двери выплюнули Хиросаву на нужную остановку.
Ещё сто метров — и он на месте. Высокое стеклянное здание, заключённое в тонкую решётчатую паутину, чтобы землетрясения его не разрушили, торчало у самого выхода из метро. Хиросава ввалился в вестибюль и тут же на кого-то налетел. Мягкое пузо отпружинило, а на рубашке уже темнел мокрый след от зонта Хиросавы.
— Ты что, слепой?! — взвился пузатый на Хиросаву. На бейджике сверкнула фамилия Фосс. Хиросава замер и съёжился: так подставить директора!
— Что встал, бегом работать! — рявкнул директор. Хиросава стремглав рванул к лифтам. Пробравшись к своему столу, он побросал зонт и портфель под стол и ссутулился за компьютером.
— Хиросава, ты чего так поздно? — из-за перегородки вынырнул Исигуро. — Пил что ли вчера?
Хиросава помотал головой. Но спустя пять минут шёпотом рассказал Исигуро о том, как налетел на директора.
— Вот так дела! — вздохнул тот. — Несчастный ты человек! — но тут же расплылся в улыбке: — Ну ничего, зато завтра лотерея! Вот бы мне хоть кусочек увидеть тех денежек, что тратят эти толстосумы. А то всё им да им? Я тут вкалываю день и ночь!
Хиросава уткнулся в свой компьютер и не проронил ни слова до конца дня. Он поднял голову, когда за окном уже стемнело. Исигуро ушёл ещё три часа назад, так и не дождавшись от Хиросавы ни звука. Хиросава откинулся на спинку стула и с тоской оглядел офис. Над столами уже давно потух свет, и только над его рабочим местом тускло горела лампа дневного света.
Много лет он привычным движением зажигал эту лампу, когда наступал вечер. Много лет она одиноко горела в офисе. Узкий стол еле вмещал его локти, а перегородка скрывала его от мира, он прятался здесь один на один с этой лампой.
Однажды он мог расстаться с ней навсегда. Это было похоже на день, когда он только устроился на работу. Ему доверили встречу с жителями маленькой деревеньки, землю которой застраивали под завод. Хиросава должен быть поехать и убедить жителей отдать участки в обмен на компенсацию. Но Хиросава не смог. Он не поехал. Весь день его никто не мог найти. На другой день он пришел в офис, тихо сел на свое место и продолжил работу. После разбирательств и взысканий руководство махнуло рукой и оставило Хиросаву на прежней должности.
Теперь работа превратилась в бесконечную рутину, и лампа напоминала ему об этом. Хиросава сидел, безучастно глядя перед собой.
Не в силах больше это выносить, он схватил пиджак, висевший на спинке стула, и бросился прочь из офиса.
Дождь перестал, но улицы наполнили лужи. Хиросава шёл, сначала обходя их, но потом зашлёпал прямо по самым глубоким. Всё сильнее и сильнее он топтал лужи, топтал отражавшиеся в них фонари и вывески, топтал дома и небо. Он устал и взмок. В одной из луж расплылось отражение «Идзуко» — ноги вновь привели его в одинокий бар.
Хиросава привычным движением отодвинул занавеску и занял в баре ближайший к выходу стул. Хлебнув первого пива, он не заметил, как оно превратилось в десятое. Злость и икота поднимались в нём до самого горла, ещё немного и они выплеснулись бы вместе с пивом. Хозяин уже пять минут старался достучаться до Хиросавы — он закрывался.
Уронив стул, Хиросава вывалился из бара на тёмную улицу. Ноги подкосились, и он рухнул на ступеньки перехода.
Боль и свой же всхап разбудили его. Еле разлепив глаза, он увидел мальчика, который усилено тыкал палкой ему в бок. Над головой уже светило солнце, а мимо шли люди — все по своим делам, старательно огибая Хиросаву за несколько метров. И только мальчуган стоял и тыкал палкой дядю с перегаром. Заметив, что Хиросава проснулся, мальчик ойкнул и смылся. Только и успел заметить Хиросава школьный портфель.
С болью в голове Хиросава сел на ступеньки и схватился за лицо. Грязные руки опухли, щёки тоже казались опухшими. Чуть придя в себя, Хиросава ужаснулся. Он быстро глянул на часы и его прошиб холодный пот. Рванув с места, он помчался на работу. В вагоне метро он упёрся взглядом в отражение потрёпаного человека и как только понял, что это он сам, срочно пригладил волосы, заправил рубашку, одёрнул пиджак — треснул один из швов. Вяло усмехнувшись извиняющейся улыбкой женщине, которая, скривившись, смотрела на него, он уже выходил на своей станции.
Без приключений Хиросава добрался до своего места.
— Где ты был? — зашептал, выглядывая из-за перегородки, Исигуро. — Уже началась лотерея, я поставил за тебя. Твой номер…
— Итак, мы начинаем! — Внезапно голос по громкой связи пробрался в самые дальние извилины Хиросавы. — Это честь председательствовать на таком важном мероприятии в жизни компании, как большая корпоративная лотерея! — продолжал вещать мегафон. — От лица нашего любимого и благородного директора, мистера Фосса, я напоминаю, что эта лотерея — возможность для любого сотрудника получить денежное вознаграждение из дополнительной прибыли компании, к которой мы так старательно и долго шли! Приз лотереи предаётся безвозмездно! Итак! Начинаем! — Мегафон зашипел, послышалось стрекотание барабана, хлопнула дверца, и голос объявил: — Внимание! Победитель… Номер 1325!
Хиросава услышал, как Исигуро за перегородкой свалился со стула. Хиросава наклонился, чтобы посмотреть, что у него случилось, как вдруг заметил делегацию, идущую по коридору. Впереди шёл лучащийся улыбкой распорядитель лотереи, вместе с ним директор Фосс в синем парадном костюме и ещё несколько сотрудников секретариата.
Делегация остановилась у стола Хиросавы, преградив ему возможность посмотреть, что случилось с Исигуро.
— Номер 1325? — сверкая, улыбнулся распорядитель.
Хиросава в недоумении молчал. Он увидел, как из-за спины делегации замахал Исигуро, беззвучно произнося: «Это твой! Твой номер! Я поставил!»
Помятое лицо Хиросавы побледнело. На щеке яснее проступила вмятина от ступеньки подземного перехода.
— Д-да, — выдавил он.
Директор Фосс шагнул вперёд:
— Поздравляю! А, это ты, — немного помрачнел он и обернулся, распорядитель что-то ему шепнул. — Хироваса! — продолжил директор.
Хиросава и не подумал исправлять оплошность, а лишь послушно закивал.
— Поздравляю с выигрышем! — снова как ни в чём ни бывало улыбнулся директор. Распорядитель рядом радостно сиял.
Когда с церемонией покончили и выдали Хиросаве чек, он остался сидеть, вцепившись в бумажку, не зная куда себя деть. Краска заливала его лицо, и он боялся даже пошевельнуться — вдруг чек рассыпется.
— Ну ты даёшь! Вот так повезло! Счастливый ты человек! — тихонько прыгал рядом Исигуро.
Хиросава спрятал чек в карман и на сей раз застыл руками над клавиатурой. Возбуждение не давало ему сосредоточиться. Он! Выиграл! Он где-то победил! Вот так действительно свезло! Преодолев себя, он как сквозь сон начал работать. Исигуро весь день крутился рядом.
Хиросава вынырнул из сна, когда за окном опять стемнело. Исигуро уже ушёл. Никого не было. Хиросава окинул взглядом столы — везде потухли лампы, только над его столом тускло мерцала одна. Хиросава потянулся к карману, нащупал бумажку. Не может быть. Он достал её и с трудом перевёл взгляд. Чек. Это и в самом деле чек! И на такую сумму! Не может быть.
Он снова убрал чек в карман и медленно вышел из офиса.
Кругом стояла тишина. Дорога была сухая и тёмная. Хиросава не смотрел под ноги, он смотрел вперёд — кругом фонари и вывески. Он смотрел наверх — какие высокие дома, какие там квартиры, какое красивое небо.
Ноги сами несли его по дороге. Витрина сменяет витрину, двор сменяет двор. Вот «Идзуко». Знакомое место. Родное. Старый стул. Пиво.
***
С утра он еле продрал глаза. По красивому небу тянулись облака. Тут над Хиросавой навис Исигуро, попытался его поднять. Голова кружилась, он не узнал Исигуро. Спина болела от ступеней перехода. Рядом тот же мальчуган, что и вчера, наблюдал за ними.
— Ты чего снова надрался-то, а? — с беспокойством спросил Исигуро. — Говорят, я теперь счастливый человек, — утомлённо улыбнулся Хиросава и снова упал на ступеньки.
Хасим погладил верблюда по голове. Животное лежало, подогнув ноги, на жарком каменистом песке и лениво хлопало ресницами.
Рука ребёнка еле дотягивалась до макушки верблюда, даже когда тот лежал. Мальчик прошелестел пальцами по мягким ушам верблюда, они легко согнулись и тут же отпружинили. Рука наткнулась на поводья, кожаные ремешки перехватывали голову сзади, спускались под глаза и сковывали морду. Верблюд повернул голову, и под нижней челюстью звякнула цепочка. Хасим замер, наблюдая за красивой головой верблюда и его огромными чёрными глазами, чуть прикрытыми тяжелыми веками.
— Хаса! Опять ты, чертёнок! — воскликнул приближающийся мужчина.
Длинная зелёная рубашка до самых сандалий мешала ему бежать, а сами сандалии поднимали пыль и песок вокруг ног. Он махал руками и грозил мальчику кулаком. Торопясь, он клонился вперёд и переваливался как пингвин. Платок вокруг головы растрепался и хлопал его по спине одним из концов.
Хасим прищурился и смотрел, как мужчина, запыхавшись, бежал к нему. Марево жары душило, и мужчина то и дело останавливался, задыхаясь. Хасим не отходил от верблюда, теперь его рука покоилась на шее животного, и он чувствовал складки кожи на изгибе. Только когда мужчина оказался совсем близко, мальчик пошевелился.
— Ах ты! Отойди от моего верблюда! — закричал мужчина, замахиваясь на Хасима.
Мальчик увернулся и отпрыгнул в сторону. Проскочил под рукой хозяина верблюда и бросился прочь. Чуть поодаль он притормозил и обернулся. Верблюд лениво лежал на песке, а рядом прыгал разъярённый хозяин и кричал вслед Хасиму проклятья.
— Я пойду к твоему отцу! Снова! — колебался его голос вместе с горячим воздухом. — Клянусь, пусть он платит за то, что ты не отстаёшь от моего верблюда!
В приступе злости он схватил поводья и дёрнул их со всей мочи. Верблюд крикнул от неожиданности и рывком пригнул голову к земле, а сверху уже свистел хлыст.
Неделю назад Хасим тайком пробрался к стойлу верблюда и просидел с ним всю ночь. Верблюда звали Уфаса, он был хлипкий и не мог возить людей, за что хозяин, Ибрагим, его невзлюбил. Животное досталось ему верблюжонком. Он надеялся купить роскошного верблюда и разбогатеть, катая приезжих вокруг пирамид. Но его обманули, и вместо гор золота ему достался заморыш. Погонщик, у которого Ибрагим купил верблюжонка, вёл караван из Саккары, и по дороге вместо пустыни отправил животных по жёсткому грунту. Но верблюд крайне неудобно чувствует себя на твердой почве. Его бока и горбы созданы для того, чтобы плавно переваливаться по пустыне, а мягкие лапы — чтобы утопать в песках. И верблюжонок стёр свою бархатную кожу о грунт так, что еле мог стоять. Но погонщик на базаре крепко привязал маленькое животное, и Ибрагим не заметил подвоха. Только с первым шагом истощённого верблюжонка он понял, как его надули. Погонщик, продавший верблюда, лишь смеялся.
Вся злость и обида Ибрагима обрушились на несчастного верблюда. Плётки, хлыст и редкий корм выпадали на два горба. Верблюд подрос, но так и остался хлипким и не смог возить гостей. Спину его закрывало простое седло, но даже на хозяина у верблюда не хватало сил. Ибрагим плюнул и взваливал на спину животного лишь скромные пожитки. Он жевал свою бороду, сидя рядом с животным, и вздыхал со своей тяжелой ношей, которая верблюду была не по силам. Связанный с ним семьёй он ничего не мог поделать.
Хасим принес верблюду немного корма и сел рядом с развалившимся животным на землю. Верблюд, не торопясь, принялся за еду, он чавкал и жевал с открытым ртом.
Хасим сидел, смотрел на верблюда и вспоминал, как увидел его впервые. Когда ему было четыре года, он в слезах убежал из дома. В тот день родители праздновали. Собралось много людей, гости теснились в узкой подворотне и галдели так, что вскоре выплеснулись на грунтовую дорогу возле дома. Маленький Хасим сновал меж ног гостей и старался успеть везде: съесть самое вкусное, погалдеть с гостями и послушать музыкантов. Возле стола он заметил коробки, нырнув в толпу, он пробрался к столу и нашёл настоящее сокровище — всюду лежали игрушки. Хасим тут же, потеряв голову, разорвал обёртки.
— Хасим! Что ты натворил! — заголосила над ухом тётка.
Она выхватила у него игрушку. Услышав крик, прибежала мама с младенцем на руках. Тётка затараторила о проступках сына, Хасим исподлобья глядел на неё, а глаза матери округлились. Она схватила сына за руку и потащила к отцу. Отец, крайне недовольный, что его разговор прервали выходками сына, сгоряча поднял руку. Шлепок от оплеухи потонул в шуме праздника, но Хасим его не слышал, а лишь чувствовал горящую щёку. Силясь не заплакать, он ждал, пока отец закончит наказание. Как только его отпустили, он стремглав сбежал с праздника.
Заплаканный и сопливый, Хасим плёлся вдоль грунтовой дороги, как вдруг ему в руку ткнулась морда верблюда. Мальчик отнял от лица руки и уставился в чёрные верблюжьи глаза. Верблюд дернул головой вверх, будто спрашивая, всё ли хорошо, и показал зубы, растянув верхнюю губу в улыбке. Хасим засмеялся. Он потянулся к верблюду и попробовал достать до горба. Еле обхватив его двумя руками, он так и повис. Тут верблюд вытянул передние ноги, качнулся назад, и Хасим, ещё крепче обхватив горб, скользнул между одним и вторым. Верблюд встал на задние ноги, и Хасима бросило вперёд, но он удержался. Верблюд проголосил и шагнул. Медленно и жёстко ступал он по дороге. Но вот показался песок, и провалившись в него, верблюд больше не шагал, он плыл. Как бёдра женщины плавно переваливалось его тело из стороны в сторону. Неспешно он прошёл несколько минут. Хасим обнимал горб и раскачивался вместе с верблюдом. Там, наверху, его обдувал приятный ветерок. Сделав круг, верблюд отправился обратно. Как только он свернул за угол, его настиг вопль Ибрагима. Тот подскочил к верблюду, схватил поводья и потащил животное к стойлу. Маленький Хасим заплакал, и хозяин заметил его. Ибрагим дернул вниз цепочку, и верблюд, сопротивляясь, резко подкосил ноги, стал на колени, сильно наклонился, и Хасим слетел с его горба. Заплаканный, он поднялся из грязи и попал под хлыст Ибрагима. Боль пронзила руку, и мальчик, ревя еще сильнее, бросился наутек. Вдогонку сыпались проклятия Ибрагима.
С тех пор тайком мальчик наблюдал за верблюдом. Он видел, как Ибрагим, обречённо сгорбившись, сидел около животного и нехотя давал скудный корм. Но чаще в воздух взметался хлыст. Со временем Хасим уяснил, что Уфаса не мог никого возить на своём горбу. По ночам мальчик пробирался к верблюду, гладил животное и сидел рядом. Верблюд медленно крутил грациозной головой и оборачивал к Хасиму свои чёрные глаза с длинными ресницами. Ибрагим гонял Хасима что есть мочи, но ему было негде запереть верблюда от назойливого мальчишки.
В этот раз терпение Ибрагима лопнуло. Тем же вечером Ибрагим исполнил свою угрозу, и отправился к отцу мальчика. Тот встретил его на пороге и с первых слов Ибрагима, отец побледнел, а его губы совсем скрылись за бородой. Ибрагим кричал на всю улицу.
— Твой сын никакого уважения не питает к чужой семье! Это мой верблюд! Мой! Держи своего сына в узде!
— Успокойся, Ибрагим. В семье не без урода. С приёмными всегда так.
Португалия отхватила себе сразу два первенства — самый красивый книжный магазин в мире находится в Порту, а самый старый книжный в мире расположился в Лиссабоне. Но если первый — чисто субъективная оценка, то вот у самого старого книжного магазина в мире есть на то доказательства!
В 2011 году книжный магазин Бертран вошёл в книгу рекордов Гиннеса как самый старый действующий книжный магазин в мире.
Я заглянула туда и погрузилась в историю. Залы магазина превращены в сплошной тоннель.
В одном из залов я поймала свою сегодняшнюю спутницу — Фердинанду Перейру. — Вы не могли бы мне помочь? — Да, я постараюсь, но вряд ли много смогу сказать, — улыбается девушка. — У меня не очень сложные вопросы, как правильно произносится названия магазина? — Бертран (Bertrand), ударение на первый слог, ведь корни французские, а «d» в конце слова не читается. — Другой вопрос, наверное, будет посложнее. Я читала историю магазина и, похоже, она очень насыщенная!
Давайте же разберёмся, откуда пришли французы и при чём здесь привидения.
Французы, призраки и социалисты
Корни книжного магазина уходят далеко в начало 18 века. Официальной датой основания считается 1732 год, который указан на медальоне с изображением Бертрана. И именно с 1732 года ведёт отсчёт премия Гиннеса, которую магазин получил в 2011 году. Но обо всём по порядку.
Медальон
История начинается в небольшом регионе на юге Франции, Бриансоне. Измученный суровыми зимами и нехваткой урожая, регион заложил традицию сезонной торговли, которая часто перерастала в «ходячую продажу (colportage) галантереи, продуктов, гравюр и книг; кто-то становился настоящим торговцем и эмигрировал, открыв магазин в отдаленных частях Франции, а иногда и в Италии, Испании, Португалии».
Именно из Французского Бриансона отправился в Лиссабон наш первооткрыватель — Педро Фор (Pedro Faure). Изучив старые газеты, директор группы Бертран в 2023 году опубликовал историю магазина, где сообщил, что Педро Фор был в Португалии уже в 1727 году и называл себя «торговцем печатными изданиями». Значит, история магазина насчитывает уже 297 лет!
Откуда же взялась фамилия Бертран? Тоже из Франции. Молодой человек по имени Жоао Жозе Бертран приехал из того же региона, что и Педро Фор, в подмастерья магазина, и вскоре в названии уже красовалась и его фамилия: «loge de Pedro Faure e Bertrand». Позже Бертран женился на дочери Педро Фора, который оставил ему свою долю магазина в наследство после смерти.
В 1755 году случается трагедия. На всю западную часть Европы обрушилось землетрясение. Это было одно из самых сильных землетрясений, хотя и длилось всего около двадцати минут. Вместе с землетрясением произошёл отлив, но море вернулось и затопило весь Лиссабон. После наводнения случился пожар, длившийся несколько дней. Конечно, и книжный магазин был разрушен. Пожар уничтожил «всё, что было в книжном магазине» — пишет сам Бертран.
После этой катастрофы город отстраивали заново. Маркиз де Помбал, государственный секретарь внутренних дел, назначил градостроителя. Остатки центральной части города снесли и отстроили заново по специальному проекту — прямоугольные ровные улицы протянулись от самого побережья. Здание книжного магазина тоже отстроили заново в 1773 году, но и всё время с разрушения Бертран продолжал работать, снимая помещения в разных местах города.
Фасад нового магазина
Новый магазин появляется в 1773 году на нынешней улице Гарретт (Rua Garrett) как Livraria Bertrand do Chiado — Книжный магазин Бертран в районе Шиадо. В следующие сто лет магазин разрастается, под руководством жён и вдов уже покойных мужчин династии Бертран, в магазине появляется ещё несколько залов.
В 1872 году управление магазином переходит к Жозе Фонтане, где и начинается социалистическая история. Ещё до того, как его назначили управленцем, он более двадцати лет проработал в Livraria Bertrand — сначала типографом-рабочим, затем книготорговцем и менеджером. «Высокий, очень худой, всегда одетый в черное», как описывает его друг — Антеру де Кенталь.
Жозе Фонтана не просто был связан с социалистической деятельностью, его называли «португальским Марксом». Он основал Демократический социалистический альянс, португальскую секцию Социалистического Интернационала, и Ассоциацию рабочего братства, появившуюся в 1872 году и насчитывающую более тридцати тысяч членов. Он также был одним из организаторов конференций казино (клуба) вместе с Антеру, Хайме Баталья Рейсом, Эса де Кейрошом, Адолфу Коэльо и многими другими литераторами и видными деятелями. Конференции казино были своего рода клубом встреч прогрессивной интеллигенции.
Но недолго Жозе Фонтана оставался управляющим магазина. В 1876 году, страдая туберкулезом и разочаровавшись в политической жизни, Фонтана покончил жизнь самоубийством на складах книжного магазина, выстрелив себе в рот из револьвера.
Кафе, ранее - склад, где застрелился Жозе Фонтана
По этому поводу я продолжила беседу с Фердинандой: — Я читала, что один из владельцев совершил самоубийство? — Да это действительно так. — Но почему? — Этого мы не знаем, наверное, он был в депрессии, — пожимает она плечами. — Я читала, что это из-за политики? — Возможно. Он совершил самоубийство на складе, вот эта комната как раз, в ней сейчас кафе. — О, так именно здесь раньше был склад? — Да, остальные части магазина достраивали, но эта часть тут была давно. — Просто мистика. — Да, кстати, сейчас иногда, когда мы приходим и видим упавшие книги, то говорим «о, Фонтана приходил!»
Новая история
Просто призрак социализма бродит меж книжных полок. — Я читала, что ваш магазин выпускает альманах? — Да, мы каждый год его выпускаем, он только на португальском. В прошлогоднем выпуске писали про историю магазина.
Именно этот экземпляр Альманаха от 2023 года я и приобрела, и именно там директор группы Бертран опубликовал историю магазина, без которой не было бы и этой статьи.
После смерти Фонтаны управление магазином взял на себя Жозе Бастос, в книжном магазине которого Фонтана раньше работал. Бастос в 1899 году выпустил первый «Альманах Бертран», который будет публиковаться непрерывно до 1969 года и вернется сорок лет спустя, в 2011 году.
Обложки альманахов
Первое издание Альманаха Жозе Бастос посвящает ещё живущим потомкам семьи Бертран, в дальнейшем будут публиковаться календари и очерки, а в 2023 году в Альманах войдёт статья об истории магазина директора группы Бертран, по материалам которой и написана часть этой статьи.
Альманах 2014-2015 годов
В последующие годы с магазином будут сотрудничать много известных писателей, Арликину Ребейру, Алмада Негрейруш, Фернандо Пессоа.
Бизнес переходит из рук в руки, но в конце концов устаканивается и расширяется. В одном из новых помещений в 1982 году отмечался юбилей — 250 лет со дня основания магазина (считая от 1732 года). На юбилейных церемониях Бертрана председательствовал президент Республики Рамальо Эанес.
В 2011 году Магазин получает премию рекордов Гиннеса как самый старейший действующий книжный магазин в мире.
Сертификат премии Гиннес
Сегодня каждый зал магазина носит имя одного из литераторов. Всего их семь: Акилину Рибейру, Жозе Сарамагу, Эса де Кейрош, Алмада Негрейруш, Алешандре Эркулано, София де Мелло Брейнер и Фернандо Пессоа.
Фернандо Пессоа
Следуя лозунгу магазина «Конец — это начало», я заглянула в самый последний седьмой зал. — Я также заметила, что тут везде развешаны плакаты с писателями, — обвожу я руками своды. — Да каждый зал носит имя писателя. — Для нашего читателя не так много известно португальских писателей. Но вот имя Пессоа, например, известно. — Его зал расположен в кафе, где раньше был склад. Но, пожалуй, я не могу сказать, что мне очень нравится его лирика, для меня она слишком трагична.
Смех, рождаемый листвой. Ты со мной — как ветер зыбкий. Ловишь взор — поймаю твой. Обойтись ли без улыбки? Смейся, не страшись ошибки.
Смейся вправду, наяву, Не подсматривай неловко, Как ласкает ветр листву, У него на то — сноровка. Все — лишь ветр, лишь маскировка.
Взора не встречает взор, Но на сердце полегчало; Возникает разговор, Хоть ничто не прозвучало. Где конец и где начало?
Фернандо Пессоа родился в 1888 году в Лиссабоне. Он начал писать ещё ребёнком и продолжал большую часть своей жизни.
Пессоа был и не был одинок, и, хотя каждое его стихотворение для меня оказалось наполнено одиночеством, в каждом он был не один. Пессоа изучал мир, наблюдал за ним и записывал:
Описать меня — дело простое. Мир разглядывал пристально — как одержимый. Все сущее любил любовью отнюдь не сентиментальной. Не имел желаний, которые не осуществимы, — не обольщался.
Но делал это не в одиночку, с ним всегда были разные образы, гетеронимы. Это вымышленная личность, созданная автором. В отличие от псевдонима, гетероним обладает своей индивидуальностью. Кто-то появился раньше, кто-то позже, но каждый со своей историей, со своим характером, и каждый из них писал по-своему. Личности Пессоа сложно сосчитать, но сам он выделял Альберту Каэйру, Рикарду Рейса, Альвару де Кампоса, которые писали в основном на португальском языке, так же, как и полугетероним Бернардо Соареш, тогда как многие стихи и некоторая проза на английском языке подписаны Александром Поиском и Чарльзом Робертом Аноном. Жан Соль, одинокий французский гетероним, был эссеистом. Среди многих других альтер-эго Пессоа — переводчики, авторы рассказов, английский литературный критик, астролог, философ, монах и несчастный дворянин, покончивший жизнь самоубийством. Было даже женское «другое я»: бедная больная туберкулезом горбунья по имени Мария Жозе, безумно влюбленная в слесаря, проходившего мимо окна, где она всегда стояла, глядя и мечтая.
На сайте дома Фернандо Пессоа, дома, где он прожил последние пятнадцать лет своей жизни, опубликовано его письмо издателю Адольфу Касаишу Монтейру, где Пессоа рассказывает о происхождении гетеронимов:
Я имел в виду, как видите, только Фернандо Пессоа. Я не думаю ни о Каэйру, ни о Рикарду Рейсе, ни об Альвару де Кампосе. Я не смогу сделать ничего из этого в смысле публикации, кроме как когда мне будет присуждена Нобелевская премия. И всё же — я думаю об этом с грустью — я вложил всю свою силу драматического обезличивания в Каэйру, я вложил всю свою умственную дисциплину в Рикарду Рейса, облаченного в его собственную музыку, я вложил в Альвару де Кампоса все эмоции, которые я не оставляю ни себе, ни жизни. Подумать только, мой дорогой Касаиш Монтейру, что всё это Фернандо Пессоа при публикации вынужден был обойти стороной, нечисто и просто!
Многие из его личностей переплетены с его детством, как он и сам упомянет в этом письме. Когда ему было пять лет, его отец умер от туберкулеза, и один из гетеронимов также страдал от этой болезни. Пессоа часть детства провёл в Южной Африке, где его отчим служил португальским консулом. Там он получил традиционное английское образование. В 15 лет Пессоа публикует свое первое английское стихотворение «Песня шахтёра» и в том же году сдает квалификационный экзамен в Университете Мыса Доброй Надежды. Он получает премию Мемориала королевы Виктории за лучшее эссе из 899 кандидатов несмотря на то, что английский не является его родным языком, но несколько гетеронимов писали на английском языке.
Таким образом, я вспоминаю того, кто, кажется, был моим первым гетеронимом, или, вернее, моим первым несуществующим знакомым, — некоего Шевалье де Па, когда мне было шесть лет, которому я писал письма от себя и чья фигура, ещё не совсем расплывчатая, всё ещё покоряет ту часть моей привязанности, которая граничит с тоской. Я помню, менее четко, другую фигуру, имя которой мне уже не приходит в голову, но он был иностранцем, который, я не знаю в чём, соперничал с Шевалье де Па... Такие вещи случаются со всеми детьми? Без сомнения — или, может быть. Но я жил ими до такой степени, что они всё ещё со мной, потому что воспоминания о них настолько чёткие, что смешиваются с реальностью.
Каждый гетероним Пессоа не только обладал своим характером и привычками, стилем письма и языковыми особенностями, но каждый из них ещё и рождался и умирал. Исследователи составили своего рода хронологию личностей Пессоа, когда каждый из них появился на свет. Сам Пессоа рассказал о появлении Каэйру в письме к издателю Монтейру:
Однажды, когда я окончательно сдался — это было 8 марта 1914 года, — я подошёл к высокому комоду и, взяв листок бумаги, начал писать, стоя, как пишу, когда могу. И я написал около тридцати стихотворений подряд, в каком-то экстазе, природу которого я не могу определить. Это был триумфальный день в моей жизни, и другого такого не будет. Я начал с названия «Хранитель стада». А за этим последовало появление во мне кого-то, кому я сразу же дал имя Альберту Каэйру. Извините за абсурдность предложения: во мне появился мой хозяин. Это было первое ощущение, которое у меня возникло.
По возвращению матери из Африки Пессоа арендовал ей тот самый дом, где прожил оставшиеся 15 лет, и который сейчас остался его музеем. В ноябре 1935 года Пессоа пишет последнее стихотворение на английском языке «Счастливо солнце светит», спустя неделю его госпитализировали и он скончался в больнице.
Счастливо солнце светит Пестрят млады поля, Но сердце лишь желает Ту вещь, что далека. Тоскует по тебе И жаждет поцелуя. Не важно, веришь ли ты, правда, В это. Что важно — только ты.
Я знаю, море блещет Под летним солнцем здесь. Я знаю, волны хлещут Любого и их всех. Я от тебя далече, И поцелуй далёк! И всё, что вижу, правда В этом. Что важно — только ты.
О, да, и небо славно, Синеет, как сейчас, Свет с воздухом смешался, О, жарко, да, подчас. Но всё это не ты, Меня ты не целуешь, И всё, что вижу, грусть и правда В этом. Что важно — только ты.
Только после его смерти обнаружили огромный сундук, в котором хранилось более 25 тысяч страниц стихов, пьес, рассказов, философии, литературной критики, переводов и прочего. Тексты, как напечатанные, так и написанные на обрывках бумаг, салфеток, блокнотах, написанные от руки и набранные на машинке, всё это наследие, ещё более сложное для понимания, ведь он писал под разными именами, сейчас передано в Национальную библиотеку Лиссабона.
Тогда улыбаюсь, как тот, кто смысла Собственной речи не понимает, А лишь притворяется, что понимает.
Эса де Кейрош
— А кто ваш любимый из этих писателей? — Ох, сложный вопрос, возможно, никакой, — смеётся Фердинанда. — Но мне нравится София де Мелло Брейнер Андресен, я читала в детстве книги, которые она писала. У нее есть и поэзия, но и много книг для детей. Например, про рыцаря «O Cavaliero da Dianamarca».
Мы идём в другой зал, посвящённый Эса де Кейрошу. — Ещё, наверное, Кейрош, вот эта книга. «Семейство Майа», она есть на английском, но она непростая. У него есть описания на три страницы!
Похоже, это португальская «Война и мир». «Семейство Майа» — один из самых знаменитых романов писателя. Жизнь высшего света Португалии постепенно подходит к смене эпох — рубежу 19-20 веков. Кругом носятся упаднические настроения буржуазии и желание понять новое революционное движение рабочих. Кейрош иронично рисует праздные застолья, где каждый уважающий себя член общества столь патетично разглагольствует, и не только о политике, а о смысле жизни, о роли человека, о красоте души, и всё это за изысканным застольем и развлечениями весёлого балагура.
Я вожусь в этой грязи по необходимости, как политик, а вот издеваюсь надо всем от души как художник!
Вся жизнь Кейроша, весь этот высший свет с его перипетиями и предрассудками отражается в его творчестве. Сам Эса де Кейрош родился в 1845 году, его родители тогда не состояли в браке и поженились только четыре года спустя, что считалось предосудительным в том обществе. Няня Кейроша была бразильянкой, что тоже повлияло на его жизнь — в Рио-де Жанейро ему установлен памятник. Его карьера связана с адвокатской практикой, а позже он работал дипломатом. Он путешествовал по востоку и побывал на открытии Суэцкого канала, который, правда, по воспоминаниям, не так его впечатлил, как Каир. Путешествия отражаются и в его романах — для многих героев путешествие — это способ поменять мировоззрение, развернуть и раскрыть свою душу.
В конце 1867 года формируется «Сенакль» — кружок, так называли свое объединение французские поэты-романтики 20-х годов во главе с Виктором Гюго, по их примеру молодые португальские литераторы-интеллектуалы, в число которых входил и Кейрош, создали в Лиссабоне в 1867 году свой Сенакль, просуществовавший до 1872 года. В число первых членов входил и уже знакомый нам Жозе Фонтана, застрелившийся буквально за стенкой.
Занимаемся всем понемножку, лишь бы убить время… Даже иногда работаем…
Как пишет фонд Эсы де Кейроша, в 1871 году Кейрош участвует и в также знакомых нам конференциях казино с темой «Новая литература или реализм как новое выражение искусства».
Некоторые его произведения печатает также знакомый нам из Порту Эрнесто Шардрон, например роман «Реликвия».
А вот магазин Бертрана в районе Лиссабона, Шиадо, появляется и в романе «Семейство Майа»:
Они пошли по Шиадо. На противоположной стороне тенты над витринами магазинов отбрасывали густую зубчатую тень. И Карлос узнавал стоявших у тех же дверей тех же субъектов, что и десять лет назад, всё так же прислонившихся плечом к косяку, всё в той же меланхолической позе. Морщины избороздили их лица, их волосы поседели, но они оставались на своем посту, у тех же самых дверей, постаревшие, с погасшими глазами, но в модных воротничках. Не доходя книжной лавки Бертрана, Эга вдруг со смехом тронул Карлоса за локоть: — Взгляни-ка, ты видишь, кто стоит у кондитерской Балтрески? Там стоял Дамазо.
Кейрош оставил после себя взгляд на Португалию конца 19 века. Улицы Лиссабона, волшебный лес и замки Синтры и люди, которые жили и пировали тогда, и хоть Эса и путешествовал, и любил чужие страны, а его персонажи ругали Португалию, он любил её. В 1900 году он скончался в Париже, чуть-чуть не доехав до Португалии.
Мы проиграли жизнь, друг мой!
Аленкар предавался воспоминаниям о «славных временах» своей молодости и молодости Педро; и сквозь патетику его фраз Карлос ощущал чуть слышный аромат умершего мира.
Кажется, что Кейрош ненамного веселее Пессоа, за причудливой цветастой гардиной скрывается тоска по глубине человеческой натуры, и здесь, в Шиадо, в магазине Бертрана, Кейрош и Пессоа вместе с другими литераторами Португалии собрались под одной крышей, рисуя для нас всю красоту Португалии.
Адрес книжного магазина Livraria Bertrand: Rua Garrett, 73-75, Chiado, Lisboa, Portugal
Мы приехали туда уже заполдень - добираться из Шанхая два часа на метро и не каждый поезд доставит куда надо. Иногда в середине пути он упорно скажет, что дальше не идёт, - жди следующего.
Первое, что бросается в глаза по приезду - круизные лодчонки, набежали и толпятся у причальчика. Деревянные бока поскрипывают шатаясь на коротеньких волнах. Но нам дальше, по пути мы ловим запах свежей клубники - весь Китай как одна большая дорога с грядки - клубника в пакетиках, в коробочках, в метро, на ходу, на пороге дома.
Вот деревья над нами заканчиваются, впереди жаркий мост, но нам пора сворачивать в старый город, ради которого мы сюда и приехали. Тропинка сбегает с дороги и ведёт нас вдоль речки, постепенно слева и справа вырастают двери и окна, все теснее прижимая нас друг к другу. Вроде тихое место вдруг заполняется голосом - за углом старик смотрит на нас с не меньшим интересом, чем мы на него, и тянет свой мотив. Морщины складываются в звук, и нога в качается в такт. Мы пробегаем мимо, и голос скрывается за поворотом, откуда на нас уже сваливается гвалт и локти туристов.
Статуями на поводках глядят кошки - их можно погладить, но погулять им не дадут, изволь работать достопримечательностью. Вздымаются над головами руки, внезапная остановка - ты чуть не наскочил на собрата фотографа, кому приспичило сфотографировать здесь и сейчас.
За следующим домом - речка, каменное изваяние моста в три арки возвышается несоразмерно над низеньким потоком. Символические перила облеплены прохожими и мамами, чада которых ещё долго будут служить моделью для позирования.
Занырнув с моста в шквал людей на другой стороне пробираемся дальше. Слева и справа настигают запахи и грохочет утварь - лепёшки, булочки, мясо, табак, воды, тофу… этот бесконечный аттракцион для носа, непривычного может хватить удар от калейдоскопа благоуханий.
Пять минут и вот мы уже потеряли друг друга. Чтобы найтись - стой на месте, где тебя не утянет на дно толпа. Ещё десять минут и мы, наконец, снова вместе.
Взбегаем на следующий мост побольше и подостопримечательней, но останавливаться здесь опасно - перила ещё ниже, а ступени за пятками прохожих и не видно. За мостом сворачиваем туда, где поменьше, мимо пробегают чайные дома, и вот утыкаемся в новый канал.
Гондолы снуют тихо-тихо по зеленой воде, мягко отталкиваясь друг от друга и от каменных рукавов. Один гребец поёт, другой улыбается тебе в камеру. Одна за одной укрытые листвой бегут лодочки развозя туристов по разным местам.
Наконец, чай! Нас ловит молодая китаянка и протягивает крошечный стаканчик с одним-единственным глотком чая. Но тёплого вкуса хватает, чтобы разлиться малиной по твоей груди. Два других чая, конечно, не так впечатляют, и за баснословные юани малиновый чай оказывается в нас в кармане. Скорее скрыться, чтобы не скупить весь чай, бежим потоком вдоль канальчика, и внезапно.. выходим.
Оказываемся снаружи это ветхого антиквариатного города, на жаркой улице и увы уже не можем вернуться обратно.
Мы прибыли поездом из Фуронга в Гуанчжоу на одну ночь, чтобы на следующий день отправится в Гонконг.
Гуанчжоу
В Гуанчжоу мы застали самый конец разразившейся бури с градом и ливнем. Все улицы были подтоплены и непрерывно шёл дождь.
Но мы устроили себе забег к набережной, чтобы хоть что-то посмотреть.
Метро
Застройка тут уже совсем не похожа на древне китайскую, всё выглядит очень по-европейски.
На поезде мы отправились в Гонконг. Так как официально мы покидали материковый Китай, я ожидала, что мы будем проходить пограничный контроль до посадки на поезд. Но в итоге проходили уже в Гонконге. Поэтому мы два часа просидели на вокзале, так как приехали заранее.
Поезд идет совсем недолго, всего час.
По приезду уже необходимо пройти пограничный контроль.
У нас тут же отвалился весь интернет, хотя мы рассчитывали, что китайские симки будут там работать, и в такси нам не удалось оплатить алипей, потому что у водителя его просто не было. Хотя, как я писала в статье «Как оплатить в Китае», доставку еды, например, мы оплачивали через алипей. Но большую часть просто международной картой можно оплатить.
С чем это связано:
SAR Специальные Автономные Зоны
Гонконг и Макао являются специальными автономными зонами. Они очень занятные территории, вроде Китай, а вроде и нет. Они обозначены как SAR, special administrative regions. Сейчас у них своя экономическая система, но вопросы внешней политики и обороны - на материковом Китае.
Они долгое время были колониями. Гонконг - Великобритании, а Макао - Португалии.
Мы уже много видели бывших европейских колоний по всей Азии, но как Китай попал под ту же раздачу? В целом всё просто: Китай в период до н.э. и в первое тысячелетие н.э. развивался семимильными шагами, значительно быстрее Европы (ведь именно тут появились порох, бумага и прочее), Китай поставлял шелка, отправлял послов в Европу, которая на тот момент имела довольно смутное представление о Китае.
И Китай, конечно, считал себя центом мира - сыном неба (вспомним отношение к Японии). Но затем темпы роста Китая снизились, и в то время, когда в Европе начался период мореплавания, Китай сидел себе спокойно под своим небом и ко встрече европейских кораблей у своих берегов готов не был.
И вот только когда последняя правящая около 300 лет к тому времени династия Цин сменилась в начале ХХ века на Китайскую Республику, Китай начал догонять Европу.
Но к этому времени и Гонконг и Макао уже были колониями.
Гонконг
Хотя у китайцев и японцев до сих пор очень натянутые отношения, например, в Фуронге мы познакомились с китайцем, который рассказывал, как он ненасилии японцев и показывал хроники «Нанкинской резни», но в Гонконге очень много японского. В первую очередь это видно по такси, там такие же кэбы и тойоты.
Сам Гонконг - огромный мегаполис, точно капиталистический, цены там на порядок выше китайских. Ну и там своя валюта - гонконгский доллар.
1/3
Как менялась погода за 5 минут
Масштаб города, конечно, впечатляет.
Достопримечательностей там не так много. Мы прокатились на фуникулере:
Музей на входе к фуникулеру
Аэропорт Гонконга огромный, хотя деление на гейты весьма своеобразное)
К сожалению, у нас не хватило времени проехать по знаменитому подводному мосту из Гонконга в Макао.
Оставим это на следующий раз.
После Гонконга первая часть нашей кругосветки закончилась, и мы отправились во вторую - Европа и Африка. Сейчас начало августа, и мы в Эфиопии. Я соберу по кусочкам наши путешествия и скоро вернусь с новыми статьями)
Из Чжаньдзядзе мы на поезде отправились в Фуронг. Они находятся оба рядом, в глубине материка, и на поезде мы добрались за полчаса.
Древний город
Фуронг древний город, как все его называют, основан более двух тысяч дет назад, и знаменит прежде всего своим водопадом.
Но на самом деле, хоть городок и небольшой, скорее, деревня, тут много красивых улиц, а домики расположены прямо на скалах.
И чтобы попасть в них, надо просто спускаться или подниматься мимо разных жилых домов, отелей и заведений по лестницам, где с одной стороны обрыв, а с другой - скала.
Нам, чтобы попасть в собственный отель, пришлось заплатить ещё 200 юаней за вход в сам древний город, т.к. это считается достопримечательностью.
Фуронг очень красив, и днём в том числе, но ощущаешь себя тут словно негр в Красноярске. Иностранных туристов тут нет вообще. У меня длинные светлые волосы и я не высокого роста, но выше многих китайцев.
В Фуронг тоже приезжает много туристов-китайцев из деревень, и много кто оборачивается, потому что европейцев во всем городе два или три. Один несчастный китаец аж споткнулся, когда меня заметил и вперился взглядом на добрых минуты три.
Водопад очень живописный, ночью у него меняющаяся подсветка, которая сочетается с оранжевыми фонариками, развешанными всюду на скалах.
В Фуронге мы побыли всего ночь и дальше отправились на юг, в Гуанчжоу.
