UncleYuryStories

— Итак, как я уже сказала, мы, гоблины, живем в дуплах, но не все, — продолжила Карга. — Наши родители жили в этом домике лесника, куда никто никогда не заходил из людей, а если кто и забредал, то мама могла щелчком пальцев стереть увиденное из памяти бедолаги. Однажды, когда мы возвращались с охоты, то обнаружили маму и папу убитыми на полу, а над ними стояла старая ведьма и хохотала. Я хотела тут же выпустить в нее несколько огненных шаров, но ничего не вышло, и у других тоже. У нас почему-то пропадают магические способности, когда она рядом.

Девочка зашмыгала носом и заплакала:

— Простите нас, порядочные гномы, ведьма сказала, что, если не приведем ночью гнома для супа из ее кулинарной книги, то она сварит нас.
— Понятно, — сказал Архид, — вы не знали, что на гномов не действует магия, когда писали записку, а, узнав, решили сдаться и удержать нас возле дома угощениями, и когда же она придет?
— О-ннн-ааа уже зззз-десь, — дрожащим голосом сказала Карга, — у вас за спиной.

Гномы вскочили, схватили топоры, каждый свой. Перед ними стояла старая женщина с растрепанными волосами, одетая в лохмотья. Глаза у нее были черного цвета без белков, а на шее висел медальон на цепочке с какой-то древней руной.

«Где-то я уже видел эту руну», — подумал Архид.

«Куда делся мой правый сапог?» — подумал Гурд и стал голой ногой наощупь его искать, не отводя глаз от старухи.

— Глупые гоблины, — произнесла ведьма, — я же сказала: одного гнома и без оружия, теперь придется из вас сварить студень.

— А зачем, собственно, вам нужна похлебка из гнома? — не удержался и спросил Архид и сделал шаг вперед. — У гномов жесткое и вонючее мясо, да и к тому же очень жирное, такой леди, как вы, неприлично таким питаться

— Стой, где стоишь, — зашипела ведьма, — а то...

— А то собственно что? — улыбнулся Гурд. — Зацелуешь нас до смерти беззубым ртом? Магия-то на гномов не действует.

— Тише, Гурд, — остановил друга Архид и, прищурясь, как мог, попытался разглядеть, что изображено на медальоне. — Да, так и есть, три круга в одном, и в центре знак воды — это руна «Штульт» на гномьем, значит, «немота», и медальончик знаком, его мой дед выковал и цепочку к нему, ну и руну, соответственно, он же и наложил. Это был подарок на совершеннолетие матери Тахона, которая исчезла вместе с мужем по дороге на каменоломню лет пять назад.

Дело в том, что на маму Тахона почему-то могла действовать магия, никто не знал, почему, это было из ряда вон выходящее. Некоторые подозревали, что в ней, кроме гномьей, течет и человеческая кровь. И, дабы уберечь внучку, дед Архида выковал ей этот медальон на день рождения. Руна лишала магических навыков каждого, кто находился в радиусе нескольких десятков шагов.

— А ну быстро отвечай! Где взяла эту безделушку на шее? — взревел на ведьму Архид. — Живо, пока руки не выдернул и не скормил диким свиньям.

Пожилой гном быстро подбежал к старухе, схватил за медальон, но та вырвалась, взметнулась вверх, покружилась немного в ночном небе и с диким смехом исчезла во тьме. Крикнув напоследок:

— Вы ее никогда не найдете... А-ха-ха-ха-ха.

Архид стоял со сжатым в кулаке медальоном и пытался осмыслить происходящее. Гурд нашел свой сапог, надел его и сказал гоблинам:

— Эх, снять бы ремень да напороть вам задницы, надо было сразу мне все рассказать еще на речке... Ну да ладно, что ни делается все к лучшему.

— Ты понимаешь, Гурд, насколько ведьма сильна? — повернулся дедушка к другу. — Что даже надев столь сильный медальон, она могла запросто пользоваться магией; да вдобавок ко всему она что-то знает о матери Тахона; могла уничтожить нас лишь силой мысли, например, сжечь весь лес, и вряд ли мы бы уцелели, но не сделала этого. И, узнав, кто мы такие, решила вовсе удалиться.

— Что будем делать с этим медальоном, дружище? — спросил Гурд. — Может, спрятать, пока не придумаем ему применение?

— Прятать смысла нет, — вздохнул Архид, — после того как я порвал цепочку, дернув его с шеи старухи, руна постепенно потухла, и я не знаю, смогу ли я это исправить. Такие сильные руны мог накладывать только мой дед, ладно, покумекаем на досуге, во мне же его кровь.

Гномы потушили костер и стали собираться в путь домой. Архид взял корзинку с грибами, а Гурд, хоть и делал вид, что равнодушен к оленьей ноге, все-таки закинул ее на второе плечо, как топор.

— Дяденьки-гномы, стойте, — тихо сказала Карга, откуда-то прибежав. — Вот возьмите на память этот камень, это папин, он был бы рад вам его подарить.

Девочка снова заплакала, вспомнив, что родителей больше нет:

— Это рубин, но не простой, — продолжила Карга, — если его вставить в оружие или доспех, то он будет медленно восстанавливать силы хозяина; и да, поскольку силы к нам уже вернулись, Ворчун, помоги нашим спасителям вернуться домой поскорей.

— Запросто, — звонким голоском сказал один из гоблинов и открыл портал в Скалозубку. — Милости просим, дяденьки, порядочные гномы.

— Эх, я бы лучше пешком, конечно, не люблю всякие новомодные штуки, — пробормотал Гурд и шагнул в телепорт.

***

В доме Альмы такой суматохи давно не было. С раннего утра она принялась за готовку. На костре во дворе подвешен котел, в котором варились зайцы в огуречном рассоле с пряностями. В печи поспевали пироги. С чем только не напекла Гномка, и с иргой, и с грибами, с рыбой, с мясом, с творогом, с яйцами, с капустой и даже с горохом и кашей. В погребке ждали своей очереди ведро окрошки на квасе, бочонки с медовухой и различные соленья. Вся Скалозубка тоже стояла на ушах, люди и гномы готовились праздновать. С каждого дома выставляли свой стол в центр деревни, приставляя к соседскому, и приносили угощения с напитками.

Во дворе Гурд с Тахоном пилили двуручной пилой бревно, уложенное на козлы. Старому воину ужасно понравилась хозяйственная гномка, и он решил помочь ей запастись дровами. Гурд гостил у нее уже почти неделю, и, хоть отпуск уже подходил к концу, отправил записку с проходящим мимо гонцом лорду Симону в замок, в которой вежливо, как умел, просил продлить его отдых еще на недельку, так сказать, по личным обстоятельствам. На что через сутки тем же курьером получил ответ:

«Дорогой мой друг, сим письмом я, лорд Симон, продлеваю вам увольнение еще на десять дней и прилагаю к нему мешочек с вашим жалованием и отпускными. Желаю хорошо отдохнуть, за гридней не беспокойся, присматриваю за ними лично. Вот только, прошу прощения, на речку умываться ледяной водой по утрам они бегают без меня и зачем-то пустую телегу с собой таскают.
P. S. Разрешаю привести ваше личное обстоятельство в замок для знакомства.
Лорд Сергиус Н. Симон западных земель Гидании».

Альме Гурд тоже стал по душе, ее муж давно умер, и она присматривала себе порядочного гнома. А этот был что надо, и забор поправил, крышу подлатал, даже печку подмазал и побелил. Теперь вот дрова на зиму ей готовит. Не гном, а мечта. Альма очень хотела, чтобы он остался с ней жить, но не говорила... Сегодня хотела сказать... Знала, что сегодня последний день отпуска и что он уйдет в замок надолго, а может, и навсегда. И поэтому она столько наготовила, скорей на его проводы, чем на праздник... Хотела впечатлить напоследок... А Гурд, в свою очередь, не сказал, что отпросился еще на десяток дней, хотел сделать сюрприз во время гуляний. Вроде взрослые гномы, а всё как дети малые.

Вся Гидания в этот день праздновала окончание сева, а в Скалозубке вдобавок решили отпраздновать и новоселье заодно. В деревне за этот год пополнение, сыграли сразу три свадьбы. И было решено на совете отстроить три дома в конце деревни, что и было удачно сделано. Всем скопом строили, все помогали, и даже детки собирали мох в лесу для утепления жилища. Гномьи дома хоть и были выложены из булыжника с местной каменоломни, но внутри имели деревянный сруб.

— Дядя Гурд, — вдруг завел разговор Тахон, не отвлекаясь от ручки пилы. — А почему тебя прозвали Дубовая Башка? Расскажи, мне очень интересно, я дедушку спрашивал, а он только рассмеялся и рукой махнул. Ну пожалуйста.

Старый воин всем рассказывал одну и ту же байку, мол, шел по лесу и зазевался, лесорубы рубили лес, и одно из деревьев упало ему прямо по лбу. С тех пор он ничего не чувствует, им хоть кувалдой бей, Гурд даже не моргнет. Но это всё была шутка для мальчишек, хотя многие верили, и даже взрослые вполне считали это правдой. По грозному виду мускулистого мужчины вполне можно было предположить такое.

Гномы закончили работу, вылили по ведру колодезной водицы себе на голову, утерлись полотенцем и сели на завалинку.

— Это было давно, в Великую Битву, — начал свой рассказ герой. — Наш с твоим дедом отряд тогда занял позицию в небольшой крепости недалеко от границы. Нет, мы не отсиживались... Хотя, может, и так. Командующего убило в первые же минуты боя, и вместе с ним половина добрых гномов полегла. Боевые маги проклятого Торуса подняли в воздух несколько огромных валунов и зашвырнули в нас. Это было настолько непредсказуемо, что никто не ожидал. Мы были молоды и не считали магов за серьезных противников в бою, так как магия на гномов не действует. А вот такой поворот событий никому даже в голову не приходил. Ребята, мы были деревенские, все добровольцы, и военному делу тогда не были обучены. Взяв командование на себя, я оценил превосходство врага и отдал приказ отступить в крепость неподалеку. Она была полуразрушена, и в ней давно никого не было, но укрыться в нескольких помещениях до подхода подкрепления было вполне себе можно.

— Ого, — сказал Тахон.

— Ого, — сказал Гурд.

— Ну так вот, сидим мы, окруженные врагом, — продолжил гном, ковыряя в ухе пальцем, то и дело доставая его для детального осмотра. — Время шло, подмоги не было, еды и воды тоже. Неприятель решил не брать крепость, а просто дождаться, пока сами сдадимся либо ослабнем от голода. Спешить было некуда, они успешно наступали по всей границе. И тут один из моих бойцов прибежал из другой части крепости и, задыхаясь, рассказал, что нашел подвал и что подвал этот вовсе не подвал, а тайный выход из крепости. Ему про такие отец рассказывал, а отцу его — отец.

— Ну все, ожили, встрепенулись, появилась надежда, — Гурд встал, подошел к забору посмотреть, не накрыли ли уже столы, он не ел третий час, и его желудок стал напоминать ему об этом, — пришли, смотрим, лестница вниз и дверь дубовая. Толкаем... Не открывается. И топором никак, дуб за столько времени как камень стал. Нашли какой-то брус... полугнилой... И им все вместе с разбегу ну никак. Уже отчаялись. Тут во мне первый раз и проснулся берсерк. Не помню, что было и как, но, как мне рассказали, я громко взревел, мышцы наполнились кровью, и, не слыша никого, стал набрасываться на дубовую дверь прямо лбом с разбегу. Раз двадцать пять, наверно... Пока дверь не разлетелась в щепки...

— А почему Дубовая Башка прозвали? Дядя Гурд, — удивленно спросил Тахон, смотря на воина с открытым ртом и изумленными глазами. — Ведь это же здорово такую силищу иметь.

— Ха-ха-ха, — рассмеялся Гурд. — Так не было там никакого тайного хода, винный погреб это был, с бочонками вина и подвешенным к потолку вяленым мясом. А Дубовая Башка? Так это потому, что дверь, оказывается, была вовсе не закрыта, а просто открывалась в обратную сторону.

— А-ха-ха-ха-ха! — засмеялся молодой гном, да так громко и звонко, что даже Гурду стало не по себе, и Альма выглянула в форточку, не придавило ли какого поросенка под окном. Тахон не смеялся со дня исчезновения родителей и уже позабыл, как это делается. — И что? Как вы выбрались из западни?

— Ой, не помню, — улыбаясь, ответил воин, — мы упились вином с горя, пьяные сидели несколько дней, потом пришли королевские мечники и освободили нас.

— Дела, — сказал Тахон.

— Дела, — ответил Гурд и повернулся к окну. — Альма! Ну что там? Когда за стол сядем?

В тот день вся деревня гуляла, играли на гармони, пели песни, Гурд потратил все деньги за отпуск, которые ему вручил лорд при отбытии, и по его указу купил самого лучшего и дорогого вина, что было в тех краях. Люди и гномы в Скалозубке отродясь такого не пробовали. Все кушали, пили, плясали, и только местный дурочек Исашка бегал вокруг столов и просил дать ему целую бутылку, обязательно не распечатанную, никто так и не понял, зачем.

Альма сидела рядом с Гурдом, то и дело подкладывая в тарелку разных вкусностей. Он уплетал за обе щеки, а она, вдруг взгрустнув, тихо сказала:

— Завтра ты уйдешь на службу, и я тебя еще долго не увижу.

— Не совсем так, моя булочка, — сказал Гурд, протыкая вилкой большую пельменину. — Лорд отпустил меня еще на десять дней, и если ты ему понравишься, а уж в этом будь уверена, то не против, чтобы ты переехала в замок.

Альма от неожиданности вскочила, схватила со стола чарку, выпила до дна и расцеловала до треска в ушах почему-то покрасневшего гнома.

***

Тахон встал с утра пораньше. Переделал все дела по хозяйству как можно быстрей, чтобы наконец дедушка отпустил его к Гурду. Сегодня тот день, когда воин обещал его поучить бою на топорах. Молодой гном очень волновался, ведь ему никогда раньше не приходилось сражаться, а топором он только дрова рубил. Даже хотел пропустить завтрак, но с дедом спорить бесполезно, и пришлось перекусить парочкой запеченных в углях курочек.

— Тетя Альма, а где дядя Гурд? — спросил Тахон, не успев зайти в калитку.

Альма с утра занималась стиркой и как раз развешивала белье на веревке во дворе.

— О, Тахон, пришел-таки, старого выпивоху ищешь? — Альма скинула полусырые простыни обратно в тазик с плеча. — Представляешь, навадился этот хрыч после обеда в чулан ходить, любит подремать в тишине, говорит, чтобы никто не беспокоил. Койка у него там сколочена. Смотрю, выходить стал каждый раз оттуда как сам не свой. День наблюдаю, два... На третий решила: дай-ка я подушку туда положу побольше. Захожу в кладовку, а там... Стоит столик, на нем свечка, потрепанная книжка «Тактика боя», лежанка деревянная. Нагнулась пол подмести веником, а там... Под лежаком чан стоит с брагой, на черной смородине поставил, хряк толстомордый. Лежит после обеда и посасывает через гибкую трубочку.

— Вылила? — спросил вдруг Тахон.

— Ну конечно, на смородине... С ума сошел? Вкуснотища же, — Альма снова взяла тряпки из тазика и стала развешивать. — Но ему сказала, что отдала соседским поросятам. Проходи, дружок, вон он сидит под яблонями, сам с собой ворчит... Обиделся, наверно...

Гурд сидел под деревом на траве и с усердием натирал свой легендарный топор мягкой тряпочкой до блеска, то и дело макая ее в какую-то баночку. Увидав Тахона, выправил осанку и, сделав умный взгляд, произнес:

— Садись в тенечек, дружочек, напротив меня, уж больно дед твой хочет, чтобы я тебя проверил.

— На что? — удивился Тахон. — Я думал, учиться буду, топором махать.
— Машут гномки платочком, когда гномов провожают, — улыбнулся Гурд. — Топор тебе не игрушка, а боевой топор тем более. Друг он твой, понял? И боевой товарищ. Может, жизнь тебе спасти не раз, а может, без рук и ног оставить. Тут уж как ты с ним подружишься. Будешь любить, как себя, ухаживать, точить, чистить вовремя, кожу на рукояти пропитывать регулярно маслом из клещевины.

— Понял, дядя Гурд, — ответил молодой ученик, — а ты мне покажешь, как?

— Конечно, но для начала проверка, — взглянул из-под густых бровей воин-ветеран. — Дело в том, мой юный друг, что гномы проходят проверку в молодом возрасте на предмет профессиональной пригодности, так сказать, другими словами, те, у кого не замечают явных врожденных навыков, отправляются работать на каменоломню.

Тахон вдруг вздрогнул от слова «каменоломня».

— Да не переживай так, — сказал спокойно Гурд, положа парнишке руку на плечо, — долбить камни — достойная работа и высокооплачиваемая, между прочим.

— Мой папа там колол камни, я точно помню, — приободрился ученик. — Когда я был совсем еще ребенком, то он каждое утро, уходя на работу, заходил ко мне в комнату попрощаться. Я спрашивал: «Папа, ты куда?», а он всегда улыбался и отвечал: «Молоточком тук-тук-тук, Тахону на конфетку зарабатывать». А мама... Почему-то я не помню, чтобы она работала... У нее что, был врожденный навык?

— Про твою маму лучше спроси дедушку, — буркнул учитель. — Ну так вот, как я уже сказал, те, кто не имел врожденного навыка, идут на обычную работу, и уже после у некоторых проявляется немыслимая тяга к определенному ремеслу, с которой они уже не могут справляться, бросают каменоломни и идут обучаться. Так появляются среди гномов лучшие в Гидании кузнецы, знаменитые пивовары, искусные инженеры.

— Всего известно три врожденных навыка, — Гурд провел рукой по седой бороде и продолжил. — Первый — это «берсерк», когда гном может специально вводить себя в состояние неконтролируемой ярости. В это время он не чувствует боли, и огромным приливом сил насыщаются мышцы. В таком состоянии боевой гном может выстоять в одиночку против нескольких отрядов мечников, но только недолго, и после требуется время, чтобы прийти в себя.

— Вот это да, — прошептал Тахон.

— Как говорил один мой приятель, — улыбнулся Гурд, — берсерк — это когда мозги набекрень.

— Второй врожденный навык — это «Рунная магия», — Воин почесал затылок. — О ней тебе лучше Архид расскажет, он ею владеет. Это очень редкий навык, за сто лет в Гидании рождается два-три ребенка с ним. Вряд ли он у тебя есть, да и пусть сам мастер проверяет.

Гурд встал, сделал несколько наклонов в стороны, чтобы размять спину, и сел обратно.

— Третий навык — это «Знание камня», — продолжил рассказ Гурд. — Гномы, обладающие такой способностью, могут чувствовать, где стоит долбить камни, а где нет. Нюх у них на жилы, могут определить, в какой стороне и как глубоко находятся медные или серебряные самородки в каменоломнях, и даже есть ли поблизости драгоценные камни. Такие эксперты работают в основном на королевских рудниках, хотя и даже на вашей каменоломне один такой есть.

— На нашей? А кто это, дядь? — Тахон сильно удивился и даже задумался, вспоминая в голове всех гномов, которых знает.

— Ну так этот, как его... Ну как же... Альма, как его зовут придурковатого вашего? — крикнул, обернувшись, старый гном.

— Да тише ты, неудобно, соседи слышат, чего разорался, — ответила Альма. — Исашка его зовут.

— Точно, он, — засмеялся Гурд, но резко прекратил, увидев грозное личико Альмы. — Хоть паренек не в своем уме порой, но дело свое четко знает. Что ни покажет направление, через месяц то медь найдут, то камешки какие попадутся драгоценные. Деньги за него матушка получает, а ему пряники с баранками покупает. Да нет... Не наживается она на нем... Пять сестренок у него младшеньких, а отца придавило деревом насмерть на лесопилке. Вот и кормит он, получается, всю семью, сам, может, этого не понимая.

— Говорят, есть и четвертый врожденный навык, но никто из гномов не смог понять, в чем он. Раз в несколько столетий рождается ребенок, и обнаруживается, что на него может действовать магия, но что взамен дается таким гномам, никто еще не знает, либо сильно скрывает. Такие дети немного вырастают и даже успевают заводить семью и детишек, но пропадают в один момент, так и не раскрыв навык. Исчезают навсегда, — старый воин закашлялся и встал. — У деда спроси про мать, тебе пора уже знать, я думаю, мой мальчик.

Гурд сходил в дом и принес небольшой мешочек с золотыми монетами, что ему передал лорд, тщательно потряс их и развязал шнурок:

— А ну, сынок, нагибайся над золотишком и как следует вдохни через носопырку.

Тахон быстро подошел, наклонился и как можно сильней вдохнул носом из шелкового кошелька. Потом сделал пару шагов назад, попрыгал сначала на левой, потом на правой ноге, дернул себя за ухо три раза и обернулся вокруг своей оси.

— Ну что, почувствовал что-нибудь? — спросил ученика воин.
— Неа, — ответил юный гном.
— А что прыгал на ноге?
— Просто захотелось, — прищурился Тахон. — Мне что, попрыгать нельзя?
— Да прыгай на здоровье, — Гурд снова присел на травку и прислонился спиной к яблоне. — Значит, нюха на камень у тебя нет, ты бы зачихался сейчас до слез, и вряд ли позже откроется, хотя кто его знает.прислонился спиной к яблоне, — значит нюха на камень у тебя нет, ты бы зачихался сейчас до слез, и вряд ли позже откроется, хотя кто его знает.

— Такс... На «Рунную магию» тебя проверит дедушка, — продолжил Гурд. — Попробуем вызвать у тебя гнев. Тебе нужно сосредоточиться на самом обидном или ужасном, что с тобой было, и попытаться разозлиться как можно сильней... Ну же, вспоминай что-нибудь плохое.

Тахон пытался представить, как его дразнят местные мальчишки, как пропали мама с папой и как он искал их. И даже как на ярмарке в прошлом году он забрался на деревянную бочку и стал плясать на ней под гармошку. Потом бочка развалилась с треском, и все хохотали, а ему было жутко больно.

— Ну как? Что чувствуешь? Мозги набекрень? — нетерпеливо спросил учитель.

— Чувствую, — ответил Тахон, — чувствую, как кушать хочу, спину почесать об угол печки хочу, поймать соседского кота и привязать железные банки к хвосту хочу, поймать того мальчишку, что вечно дразнится, и прокатиться у него на закорках тоже хочу, да много чего чувствую.

— Мальчишки, мойте руки и живо обедать, — Альма вышла на крыльцо и замахала половником. — Один раз в сутки суп должен быть в желудке.

Продолжение следует...

Если интересно, еще книги тут.

Заглянул на кухню, забрал спички, сахар, чай и два больших ножа для мяса.

Зашел в комнату дочери и взял из ее письменного стола несколько школьных тетрадей с ее писаниной.

Упаковал в рюкзак свежие носки, майки, трусы и, посмотрев на себя в зеркало в прихожей, взял в руки плоский топорик с гвоздодером на конце, лежавший на кухне для рубки мяса. Вынул несколько гвоздей, заколоченных не до конца, снял автомат с предохранителя и открыл дверь.

Двое зомби, один повыше, другой пониже, стояли к мужчине спиной и не шевелились. Борис прицелился... В квартире прозвучало два одиноких выстрела, от которых наставник проснулся.

Борис Валентинович проснулся в холодном поту в своём кресле на станции Бякино. На лице его лежал один из читаемых им журналов. Опытный выживший сглотнул накопившуюся во рту слюну и вышел на перрон.

— Все в порядке? — подошел сзади Сережа.

— Напомни мне больше не спать после обеда, — тихо ответил Борис и, теребя в руках маленький ключ, висящий на веревке на его шее.

***

Борис Валентинович и Маша быстрыми движениями застегнули рюкзаки. Бабка сняла с плеча маленькую дамскую сумочку, открыла и достала револьвер.

— Вы убили моих мальчиков? — выдавила сквозь зубы старушка.

Лицо ее побледнело и скривилось, будто откусила половину лимона.

— Вы обещали вернуть их живыми, — продолжила бабушка, направляя оружие на мужчину.

— Тише-тише, без нервов, — Борис медленно достал свой ПМ. — Ты же понимаешь, что в руках у тебя травмат. А вот у меня настоящий. Столько бед сейчас можно натворить, лучше не стоит торопиться.

Бабка опустила револьвер, достала из сумочки носовой платок и, широко открыв рот и закатив глаза, громко в него чихнула. Оказалось, это был сигнал, и из-за станции с разных сторон вышли двое крепких мужчин с ружьями в руках.

— Никакого отношения к смерти твоих правнуков мы не имеем, — поспешил оправдаться Борис Валентинович. — Просто носильщики.

— Вы все пособники этого Сидоровича, — произнес один из стрелков и, уперев приклад ружья в свое плечо, прищурив левый глаз, прицелился в Бориса.

Борис Валентинович поднял руки вверх ладонями к неприятелю. Это был тоже заранее обговоренный с Ю сигнал. Тут же раздался выстрел. Пуля попала рядом с ботинком стрелка в полуметре. Тот машинально отскочил в сторону.

— Шевельнетесь, и вы трупы, — холодным тоном сказал наставник. — А теперь плавно, без резких движений опускайте стволы. Не советую нервировать нашего снайпера.

— Значит, простые носильщики нынче уже с собственным снайпером ходят? — Бабка убрала платок в сумочку и застегнула молнию. — Видимо, отстала я от жизни.

— Мы не враги вам, — продолжил Борис. — Сами себя подставили, нам нужно всё друг другу рассказать. Пойдемте на станцию, я попробую уговорить тамошнего смотрителя пустить нас бесплатно или, может, у вас есть чем заплатить за ночлег?

— Считай, что уговорил, аргументы у тебя уж больно убедительные, — бабка посмотрела в сторону, откуда предположительно произошел выстрел. — Я и есть смотритель станции Стромино.

***

Станция Стромино выглядела по-домашнему уютно. Чистота и порядок. На окнах с решетками стояли цветы в горшочках. На стенах висели часы и портреты знаменитых писателей и композиторов. Скамьи для ожидающих стояли рядами, и пол между ними мылся чуть ли не каждый день. В углу стоял цветной телевизор, накрытый кружевной салфеткой. Иногда вечерами, если набирается достаточное количество ресурсов от желающих бродяг, смотрительница с важным видом выносит из своей комнаты DVD-плеер, подключает его вместе с телевизором к своему бензиновому генератору, и все дружно смотрят один из фильмов в ее коллекции дисков.

Комната смотрителя находилась сзади и отделялась от общего зала кирпичной стеной. Диван для гостей, на котором смотрительница сама же и спала. Журнальный столик на колесиках и мягкое кресло. С краю дивана лежала незаконченная детская вязаная шапка, спицы, шерстяная пряжа и очки. В дальнем углу от двери стояла двухъярусная кровать небольших размеров, видимо, детская.

— Меня зовут Лидия Михайловна, — четко и внятно произнесла бабушка, убирая свое вязание с дивана. — Присаживайтесь, будем говорить.

Борис и Маша прошли к дивану и аккуратно на него присели. Двое мужчин с ружьями закрыли дверь и встали у входа снаружи.

— Я Борис Валентинович, а это Мария, — представился наставник. — Со станции Бякино мы.

Борис и Лидия некоторое время молча смотрели друг другу в глаза.

— Так значит, вы тот самый смотритель, что заставлял Крантика таскать дрова и мыть полы с утра до вечера за горсть макарон? — прервал неловкую тишину Борис. — Наслышан про вас и ваши кредиты.

— О нет, то муж мой был покойный, — ответила смотрительница. — Ну да, не будем о нем, о мертвых либо хорошо, либо ничего. А вы, значит, те герои с соседней станции, что спасли нас от собак? К сожалению, ничем помочь не могли. Оружие у нас появилось только после смерти прежнего смотрителя. Муж категорически был против огнестрела в убежище. Как там Грант?

— Гран погиб, — печально ответил Борис Валентинович и снял кепку. — Это трагичная и долгая история.

— Ну вот еще один ребенок погиб, — не сдержала слезы хозяйка станции. — И снова каким-то образом рядом вы. Я все еще жду объяснений.

Борис рассказал ей о Федоре, его уговоре с Сидоровичем и целом мешке в награду, лежащем на станции Бякино. О похоронах носильщика и его решении завершить сделку. Лидия Михайловна слушала и вытирала слезы розовым платочком.

Снаружи станции раздались два выстрела. Смотрительница вскочила и выбежала из комнаты. Борис хотел последовать за ней, но бабушка быстро вернулась и, присев в кресло, радостно сообщила:

— Это были не мои правнуки в рюкзаках, просто похожие дети. Даже не знаю можно ли теперь радоваться.

Затем смотрительница хлопнула три раза в ладоши, дверь в комнату открылась, и в нее вошла симпатичная ухоженная женщина лет сорока с самоваром в руках. Поставила его на журнальный столик и быстренько сбегала за керамическим заварочным чайником и подносом с чашками на блюдцах.

— Средняя моя дочка, — кивнула бабка на женщину. — Никак замуж не отдам. Пятый десяток пошел, все в девках ходит. Как она вам, Борис Валентинович? Вы мужчина видный. Может, заберете ее к себе, а то сидит на моей шее без толку.

Женщина заметно покраснела, но продолжила наливать кипяток из крантика самовара в чайничек:

— Что ты такое, мама, говоришь? — стеснительно и еле слышно проговорила дочь.

— Молчать! — почти крикнула на нее Лидия Михайловна. — Сама не можешь, значит, я тобой займусь. Мне жить осталось два понедельника, что с тобой станет тогда?

— Так что у вас за терки со смотрителем станции Гыркино? Может, расскажете? Авось помогу советом или, может, делом.

— От чего не рассказать? Слушай на здоровье, сынок, коли не лень, — хозяйка села в кресле поудобнее.

— Только мне надо выйти на минутку, — перебил ее Борис. — Пригласить нашего третьего члена отряда.

— Наташка, неси еще одну чашку, — скомандовала смотрительница.

Продолжение следует...

Если интересно, еще книги тут.

— Угу, узнать тайну и получить пулю в лоб, — почесал затылок парень. Вы же сразу догадались, что мужичка используют.

Борис встал, вставил магазин в пистолет и убрал его в кобуру на кожаном ремне. Дошел до задней стены станции, где когда-то располагалась касса, постоял там с минуту, гладя свою короткую бороду, и быстрыми шагами вернулся обратно.

— Он или они ведь не знают, как выглядит доставщик, — снова начал разговор наставник. — Отдадим товар и уйдем. Делов-то: пару часов туда и пару обратно. Вечером уже будем дома.

Бориса манила опасность. Уже некоторое время он никуда не ходил и не получал свою дозу ощущений. Плевать он хотел на Сидоровича и Федины договоры, даже сам рюкзак с пропитанием его мало интересовал. Свербили мужчину неизвестность и нехватка тех ощущений, которые он получает в каждой ходке. От которых Борис будто молодел и чувствовал себя крепче, сильнее и выносливее.

— В смысле вернемся? Я не могу покинуть убежище, — ответил Сергей. — Мое место тут, я смотритель и должен присматривать. Один раз уже нам не сошло это с рук.

— Кто же меня будет прикрывать? — Борис снял очки и внимательно посмотрел на парня. — Мы же напарники, забыл?

— Ничего я не забыл, — грустным голосом ответил Сережа. — Трупы в зале ожидания на полу я тоже не забыл. Они мне снятся через день. Будто раздается стук в дверь, подхожу, а там они стоят и просят пустить переночевать. Открываю дверь, и вместе с ними входят несколько собак. Псины сначала радостно машут хвостами и начинают играючи приставать. Затем игра плавно переходит в агрессию. Собаки начинают трепать зубами штаны и рукава рубашки. Я отдергиваю, пытаюсь встать, но в ответ псы рычат и скалят зубы. Наконец мне удается вырваться, забегаю в свою каморку и запираю дверь. Случайно смотрюсь в зеркало, а в отражении вовсе не я. Вернее, я, но там будто старше лет на двадцать, сильное тело и грозное лицо с широкой челюстью, как у качков. Словно карикатура на какого-нибудь бугая отморозка-грабителя.

— У меня такие сны бывали после нескольких дней гулянки, — хотел пошутить наставник, но улыбку сдержал. — Ладно, дежурь, один схожу.

Дверь комнаты открылась, и из нее вышли Маша и Ю. Девушки всё слышали, да и трудно было не услышать через деревянную тонкую стенку.

— Мы идем с вами, — хором сказали подружки и от удивления посмотрели друг на друга.

— Нет, — строгим, почти приказным голосом возразил Сережа. — Маша, там опасно, я не могу тебя отпустить.

Мария подошла к мужу, что-то прошептала ему на ухо и поцеловала в щеку. Глаза парня загорелись, и, махнув рукой, он поднял топор с пола и вышел в лес за дровами.

***

Друзья шли вдоль рельс в сторону станции Стромино. Борис нес тяжелый рюкзак на спине. Второй несла Маша, время от времени останавливаясь на отдых. Ю же несла только свою снайперскую винтовку на плече и пару подсумков с магазинами и патронами к ней. Девушка рвалась помочь подружке с грузом, но мужчина запретил ей это делать.

— Ты нужна нам бодрая, — скомандовал Борис Валентинович. — Выберешь позицию, чтобы та лавка простреливалась, и заляжешь. Твои руки не должны дрожать от усталости.

— А я? Что делать мне? — уточнила Маша. — Свой тесак я оставила, его же некуда положить.

— Напрасно, конечно, — призадумался Борис. — Ну да и ладно. Делаем, как рассказывал Федор. Ждем пароль, отвечаем и открываем рюкзаки.

Друзья прошли еще около часа. Маша долго мысленно перебирала слова. Девушка не знала, как начать разговор, чтоб не обидеть подружку.

— Надо бы тебе хорошую кровать, — всё-таки решилась Мария. — Не дело спать на полу.

— Надо, конечно, — ответила Ю, не понимая, к чему клонит собеседница. — Только она не влезет в комнату.

— Ну, можно ее в зал ожидания поставить, — продолжила Мария.

Именно это и шепнула Маша своему мужу на ухо, дабы тот отпустил ее с Борисом. Девушка пообещала поговорить с подружкой об ее ночевке в каморке.

— Я не могу спать среди незнакомых бродяг, — ответила Ю. — Мне страшно, да и вонь стоит порой от немытых ног. Ты же в курсе, как меня тошнит по случаю и без него.

— Тот отсек, где была когда-то касса, можно обустроить там комнату, — Маша сняла рюкзак, поставила на шпалу и села на стальной рельс. — Будет ВИП-комната.

— Это где сейчас стоит ведро по ночам для нужд всей станции? — Обиженно опустила взгляд Ю. — И три толстые тетки лежат на полу?

— Можешь ходить спать в лагерь, — настаивала Мария. — Сашка и Пашка классные ребята. — Там мягкие и чистые кровати, стиранное белье, а воздух в лесу аж голова кружится.

— Но почему я не могу спать у вас? — искренне не понимая, спросила Ю. — Я вам что, неприятна?

— Дуреха, — расхохоталась Маша. — Конечно, ты нам приятна. Но иногда мужу с женой хочется остаться наедине, особенно по ночам. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я.

Маша встала, Ю помогла надеть ей на спину рюкзак и тихонько сказала:

— Хорошо, я буду спать в лагере.

***

Станция Стромино была средних размеров. Кирпичные стены, выкрашенные толстым слоем белой краски, и синяя крыша из металлочерепицы. Справа, как и на станции Ерелино, был козырек, подпертый тремя кирпичными столбами. Под ними напротив друг друга стояли две длинные скамьи.

Станция отличалась от других высокой крышей и вполне себе приличных размеров чердаком. На котором спали выжившие бродяги. Сзади ставилась деревянная лестница, а на ночь смотритель ее убирал. Места на чердаке стояли на порядок дешевле, но и спать приходилось на полу, правда, имелся тонкий настил соломы.

Друзья добрались до места позже, чем думали. Останавливаться приходилось много. Под самый конец Борис Валентинович уходил вперед, оставлял там рюкзак и возвращался за грузом Марии.

Метров за триста до конечной точки Ю отделилась от отряда и пошла опушкой леса. Борис и Маша сели на скамью и поставили перед собой рюкзаки.

Никто не подходил. Двери убежища то и дело открывались, и в них заходили и выходили незнакомые люди. Причем люди эти никогда не бывали на станции Бякино. Борис очень беспокоился, что его узнают бродяги, и старался надвинуть козырек кепки на глаза.

Время шло, никто не обращался за грузом. Друзья уже начали переживать, они хотели вернуться дотемна, но, вероятно, придется ночевать в Стромино. Проблема в том, что никто ничего с собой не взял и платить за ночлег нечем.

Еще через полчаса на соседнюю лавку присела бабушка лет семидесяти и попыталась завязать шнурок на своем ботиночке. Бабка кряхтела, и вся покраснела от натуги. Борис встал, подошел к пенсионерке и, присев на корточки, помог завязать узел бантиком.

— Спасибо, внучок, — поблагодарила старушка дрожащим голосом. — Откуда путь держите? Что-то я вас раньше тут не видела.

— Дела у нас тут, бабуль, — отмахнулся Борис Валентинович. — Скоро уйдем.

— Ну раз дела, тогда «Нахнагель», внучок, — улыбнулась бабушка.

Борис от удивления открыл рот, попятился назад и, наткнувшись на скамейку, присел.

— «Нахфогель», — ответил мужчина и тихонько толкнул Машу в бок.

— Где мои правнуки? — нахмурила брови пожилая женщина. — Вы должны были привести их с собой.

— У нас только эти рюкзаки, — пульс Бориса участился, и вена на виске заметно пульсировала. — Открывай.

Друзья нервно расстегнули молнию и ужаснулись от увиденного. В больших черных рюкзаках лежали дети. Два мальчика лет десяти. Кожа их имела сине-фиолетовый оттенок, волосы повылезали, и губы наполовину оборваны.

От дневного света маленькие зомби начали проявлять признаки жизни, шевелиться, шипеть и обнажать зубы.

Продолжение следует...

Если интересно, еще книги тут.

Вот так маленький Тахон и не плачет уже три года. А когда очередной раз он вспоминает о родителях, берет табуретку, подставляет к зеркалу, встает на нее и, глядя на себя, говорит:

— Несмееееть, мы гномы, не плачем!

Дед очередной раз открыл крышку котелка, повалил пар, помешал с умным видом поварешкой и говорит:

— Это самая что ни на есть настоящая мужская еда! На войне мы только ее и ели, — продолжал гном. — Она придает много сил и успокаивает перед сном после кровавых сражений.

— А как называется дедушка?
— Гречневая каша на молоке! — ответил дед.
Тахон почесал нос кулаком, глаза его заблестели, и медленно прошептал:
— Самая мужская еда.

***

Старый гном сидел в кресле перед камином и уже почти начинал дремать.

— Деда, а деда! Расскажи про войну.

Тахон с утра уже наколол дров, натаскал воды с пруда, накормил свиней во дворе, побил соседского мальчишку за то, что тот строил ему рожицы, и теперь, когда все дела переделаны, ему стало скучно.

Хотя ему было всего одиннадцать лет, но он уже был крепким малым и мог запросто приподнять на несколько секунд взрослую свинью. Гномы вообще очень сильные с детства, а Тахон уже как три года помогает деду в кузне и по хозяйству. Да и есть в кого быть сильным, говорят, его отец в молодости поднимал лошадь на ярмарочной площади в праздники.

Войны давно уже не было, и гномы, дабы подавить в себе инстинкты воина, загружали себя тяжелой физической работой. В основном все работали на каменоломне, кто лес рубил, а кто пахал землю людям, запрягался вместо лошади. Но дед Тахона славился отличным кузнецом, то подковы кому выкует, то гвозди, то калитку фигурную. Тем и зарабатывал помаленьку. Золота в деревнях ни у кого не было. Так, люди кто яичек принесет, кто молочка, а кто и меду. Очень все любили старого гнома.

Тахон очень старался и помогал деду в кузне. Ведь дед обещал, что, если юный гном сам, без помощи, выкует четыре подковы, самолично подкует чью-нибудь лошадку и ему за это заплатят, то дед научит его ковать мечи. Представляете, ковать мечи, от этой мысли у Тахона звенело в ушах.

— Деда, а деда! Расскажи про войну.

— Я тебе уже раз пятьдесят рассказывал, внучок, — ворчал дед.

— Ну, деда, расскажи пятьдесят первый, — настаивал Тахон и удобно уселся на коврике перед камином рядом с креслом дедушки.

— Ну, хорошо, слушай, коль не надоело... Давно это было, лет двести назад... Я тогда был молодым крепким гномом... Мог трёх поросят скушать за ужином и запить бочонком медовухи... Кстати, принеси-ка мне медового кваса из погреба, я пока дровишек в камин подброшу, — старик окончательно поборол дремоту и потянул руки в стороны.

***

Гном выпил кружку медового кваса залпом. Сел в свое кресло возле камина и, прищурясь, посмотрел на внука.

— Понимаешь, Тахон, времена были другие, двести лет прошло, — начал дед. — Война тогда была... Кровавая война... Жестокая война...

— Умер король Бонумии, и на трон сел его единственный сын Торус, — начал свой рассказ дед. — Наследник был молод и горяч, а самое главное, известен сильной ненавистью к другим расам. Уж очень не любил он эльфов, гномов, хартов, в общем, всех, кто не человек. Люди поговаривают, это оттого, что его бабка была наполовину харткой, и Торусу сильно не давала покоя в себе эта кровь.

— Скажем, в первый же день после коронации он собрал всех гномов на главной площади и отправил в рудниковые шахты. Всех — и детей, и женщин. А тех, кто отказывался, тут же велел повесить на этой же площади. Сотни гномов висели на площади целую неделю, их специально не снимали для устрашения. Ну а тех, кто согласился, тоже ждала участь не легче, — гном встал, налил себе еще кружку пива и снова сел в кресло... — Их кормили раз в три дня, заставляли работать с раннего утра до глубокой ночи без отдыха и били плетьми.

— К счастью, до эльфов дело не дошло, они вовремя поняли, чем пахнет, собрали свои пожитки и, пока новоиспеченный король расправлялся с гномами, сбежали в лес. Кто-то, может, назовет их предателями, конечно, но, как по мне, — продолжал старый гном, — как по мне, если бы они остались и попытались помочь гномам, то жертв было бы еще больше. Они не смогли бы безоружные и без боевого опыта дать отпор хорошо оснащенной армии Бонумии. Ну а хартов он попросту сделал слугами у себя и в домах высокопоставленной знати.

— Но Торус на этом не остановился, он начал сначала небольшие набеги на соседние земли. А потом уже полномасштабный захват, — дед нахмурил брови и продолжил. — Вот и к нашей Гидании он подобрался. К счастью, наша тогдашняя королева Даргона предполагала о будущем нападении и, не будь дурой, собрала армию у границы. На помощь тогда пришли все. Все, кому удалось уцелеть и унести ноги из разгромленных земель. Даже эльфы пришли из леса, они, оказывается, всё это время тренировались стрельбе из лука и стали отличными лучниками. Королева даже велела выдать им прочные луки из королевского арсенала вместо их самодельных.

— Вот и наша деревня вся собралась и пошла добровольцами на подмогу, все, ни один гном не остался, и женщины, и мужчины. Только деток оставили, да у нас знаешь какие детки, быка одним ударом в лоб вырубают, да ты и сам такой, Тахон, гномья кровь. Не пропали бы.

— Да, много тогда славных гномов полегло, — проговорил медленно старый гном... Все тише и тише... И наконец громко захрапел.

Тахон встал, взял пустую кружку из рук деда. Потянул руки в разные стороны, наклонился пять раз, сжал кулаки до хруста и пошел во двор, в свинарник, бороться с хряком.

— Чего хрюкаешь? Давно на лопатках не лежал? Ну держись! — сказал Тахон и прыгнул на взрослого хряка, который весит не меньше трехсот булыжников. — Говори, как тебя зовут! Живо! Я все равно узнаю.

***

Хорошо посидеть на пруду с удочкой. Даже если не клюет, все равно хорошо. Вечер. Вода теплая, как парное молоко, и видно, как от нее идет пар. Тишина и покой... Душу успокаивает. Только на другом конце пруда надоедливо квакает лягушка.

«Эх, жаль рогатку с собой не взял», — подумал Тахон. — «Ну, квакай, квакай».

А лучше, чем посидеть на пруду с удочкой, может быть только одно — это посидеть там с дедушкой. Вот и в этот раз они сидели вдвоем и ловили рыбу. С самого утра молодой гном накопал червячков. Вообще, он любил копать землю, правда, по началу сломал несколько лопат, никак не мог научиться контролировать свою силу. Ему казалось, он берет ее нежно, совсем легко, а она — хрясь, и черенок надвое.

Пришли мальчишки из соседней деревни тоже рыбачить. Сели напротив, на другом берегу пруда, закинули удочки.

— Сидим... — прошептал дедушка.
— Сидим... — сказал Тахон чуть слышно.
— Клюет? — спросил дедушка.
— Не клюет, — ответил Тахон.
Время пролетело незаметно, прошел час, другой. Как вдруг у деда стало клевать. Да так, что не успевал вытаскивать. Одна за одной.

— Ого, дедушка, — удивился Тахон, — не может быть, а почему у меня не клюет?

— Бывает, — улыбнулся дед.

И тут молодой гном увидел, как дед перехватил удилище другой рукой, и на нем блеснул ярко-синим светом какой-то знак в виде ромба со странной причудливой завитушкой. Помигал-помигал и потух. Странно всё это. Тахон никогда такого не видел раньше и даже немного присел от неожиданности.

Наконец он решил спросить:
— Деда.
— А? Чего расселся? Беги за вторым ведром скорей, — перебил его дед.
— Деда, а что за знак светится у тебя на удочке, а? Расскажи, деда, — спросил юный гном.
— Да тихо ты, — прошептал Старый гном. — Чего орешь, как поросенок, мы тут не одни, потом расскажу.
— Ну, деда, расскажи шепотом, — прошептал Тахон. — Никто не услышит ведь.

— Понимаешь, внучок, — начал дед, — все гномы не восприимчивы к магии, она не может нам нанести существенный урон, да и мы не может ею пользоваться. Но некоторые гномы, их рождается очень мало два-три ребенка за век, могут использовать рунную магию. Вот и я один из таких детей. Такие магические руны накладываются лучшими кузницами и только на лучшее оружие. Для усиления или добавления некоторых свойств. Но тебе рано еще знать, вот выкуешь сам четыре подковы, подкуешь кому-нибудь лошадь и тебе за работу заплатят... вот тогда научу тебя ковать мечи — а там, и про руны расскажу. Ты расти главное поскорей, мне ведь не долго осталось, после трехсот лет я уж сбился со счету сколько мне. Но ни один гном еще не прожил больше четырех веков. Выкуем тебе славное оружие и я наложу на него руны... Самые мощные, что умею... Пока я еще могу... Пока еще живу... — Дед погладил седую бороду и сел на берег. — А та что на удочке, то баловство... Ребячество... Что бы рыба клевала, на удачу в охоте и рыбалке... Она слабая и на несколько минут, вот смотри погасла уже.

Тут Тахон увидел, как мальчишки, что рыбачили на другой стороне пруда, обошли его и подошли к дедушке.

— Здравствуйте, уважаемый гном!

— Привет, ребята, — ответил дед.

— А скажите, дяденька, у вас так хорошо клюет, а на что вы рыбку ловите?

— Как на что? Известно, на что... на козюльки... — сказал старик и переглянулся с Тахоном.

— Какие еще козюльки?

— Известно какие, из носа которые.

Мальчишки побежали к своим удочкам. А дед с внуком посидели еще полчасика на пруду. Уж больно весело им было наблюдать, как мальчишки пальцем ковыряются в носу в надежде найти наживку пожирнее.

***

Юный Тахон вбежал во двор, чуть не сбив калитку с петель, и, увидев, как дед рубит дрова, стал громко ему рассказывать:

— Де-да, а де-да, предста-вля-ешь! — начал гном, не успев отдышаться, — я сейчас гонял соседских мальчишек вокруг деревни, как обычно, как вдруууг.

— Да тише ты, тише, опять визжишь как поросенок — ответил старый гном. — Сядь вот на пень отдышись. Тренируй в себе хладнокровие, оно тебе еще не раз пригодится в жизни.

— Деда, в деревню пришел воин, — отдышался Тахон. — Весь в стальных доспехах и шлем, и поножи, полный комплект. Настоящий боевой гном. Я о таких только в твоих историях слышал. Вот только оружия при нем не было, вообще никакого. Странно. Я только сейчас понял, что не было.

— И чего ему надо было? — удивился пожилой гном. — Чего хотел-то и где он сейчас?
— Сказал, Архида какого-то ищет, — продолжал рассказывать Тахон с удивленными глазами. — Еще сказал, что знает точно: Архид этот живет в нашей Скалозубке.

Дед вытер пот со лба и, продолжая колоть поленья, проговорил серьезным, как никогда, голосом:

— Архид, это я.

— Тебя зовут Архид? — юный гном смотрел на деда, выпучив глаза.

— Тахон, тебе уже тринадцать лет, и не знаешь, что у каждого гнома есть свое имя? — сказал дед, не переставая рубить. — Меня зовут Архид Скалозуб, по названию деревни нашей, где родился, а тебя зовут Тахон Скалозуб. Впрочем, фамилию ты можешь взять любую, никто слова не скажет, вот только у нас в деревне все Скалозубы, традиция такая.

— Вот это да, — сказал Тахон.

— Вот это да, — сказал дед.

Дед доколол последнее полено, заткнул топор, которым рубил, за пояс и вылил ведро колодезной воды себе на голову. Стряхнул с себя лишнюю воду, быстро подергивая головой и всем телом, как это делают псы после купания. Нахмурил густые брови и сказал Тахону:

— И где же теперь этот воин? ммм...? Веди..

— Так у тетки Альмы он, она повела его к себе обедом кормить, как увидала здорового мужика, так и всё, за руку и утащила.

Деревня Скалозубка была из двух рядов домов, расположенных друг перед другом. И тетка Альма жила на другом ее конце.

— Ну пошли, Тахон, обедать напросимся, а? Или дома останешься?
— Не-е, деда, я с тобой.

Тетка Альма жила одна в большом каменном доме в четыре комнаты и двором под скотину. Муж у нее вот как несколько десятилетий уже умер, и она давно подумывала найти себе порядочного гнома. Чтоб по хозяйству помогал, да и вообще скучно одной. Двор был пустой, скота не было, этим всем муж занимался, а Альма любила больше вкусно готовить, и после смерти мужа переделала две комнаты в постоялый двор. В одной она кормила уставших путников, а в другой поставила кровати для ночевки. Тем и кормилась, благо деревня проездная, и гости частенько у нее останавливались.

Дед вошел в калитку и, положив ладонь на рукоятку топора, крикнул:

— Альма, ты тут? Накормишь нас с внуком твоим знаменитым супом?

Дверь открылась, и в проеме показалась фигура огромного гнома. Все гномы хоть и широкоплечи и коренасты, но небольшого роста, а этот большого, наверное, с человека, и плечи широченные, и руки мускулисты, поэтому он казался огромным. Гном попытался выйти на улицу, но застрял в дверном проеме, потом развернулся боком, и только тогда ему удалось протиснуться.

— Архид Скалозуб! — сказал воин.
— Гурд Дубовая Башка! — сказал дед и убрал руку с ручки топора. — Сколько лет, сколько зим.

Гномы обняли друг друга, да так, что треск пошел. Гурд приподнял Архида над землей, а потом и вовсе поднял на вытянутые руки и покачал несколько раз, как будто штангу.

— Есть еще порох в пороховницах, а? Архид? Ну пойдем скорей, Альма стол накрыла, а они, представляешь, не признаются... Нет, говорят, тут никакого Архида... И отродясь не было... А это кто?

— Внук мой Тахон.

— Ну пойдем, Тахон, мой руки.

***

Дом Архида был из двух комнатушек с камином, сенями и крытым двором со скотиной. Много кур, три свиньи, хряк и несколько поросят. Кур дед никогда не считал и даже не знал, сколько их у него. Тахон вышел во двор, провел взглядом от калитки до заднего забора, посмотрел, на месте ли его любимый хряк, показал ему кулак и, не оборачиваясь, крикнул дедушке:

— Деда, а сколько у нас курочек?

— Не знаю, — ответил старый гном. — Вот займись и посчитай, пока я в доме буду говорить с Гурдом. Важный разговор у нас, понимаешь.

— Понимаю, — пробормотал Тахон. — Разговаривайте сколько угодно.

Молодой гном принялся считать курочек. Одна, вторая, третья, одиннадцатая, семнадцатая, дедушка научил его считать, чтобы торговцы не обманули. Да и вообще полезно знать, сколько скушал за обедом: две или три тарелки супа? Или сколько раз прокатился по деревне на хряке: три или четыре... Тоже надо знать. Или вот выиграешь у местных мальчишек в «зашвырни кота» пять щелбанов, а дашь только три по неграмотности... Обидно? Конечно, обидно.

И тут Тахона осенило:

— А что, если я одних и тех же курочек считаю несколько раз? — подумал гном. — Они вон все какие, одинаковые. Все белые и похожи одна на другую, наверно, родственники.

— Надо их как-то пометить, — улыбнулся Тахон. — А что? Все соседские куры бегали с пятнами на спинке. У кого зеленое, у кого красное, у кого желтое. Сколько домов, столько цветов. Вот только коричневого ни у кого не было. Точно. Молодой гном поднял деревянную палку с земли и с усердием поболтал ею в свежем навозе. — Ну? Кто первая? В шеренгу становись!

В тусклой комнате потрескивал камин, в котелке выкипала вода. Гномы поставили его, чтобы заварить чаю, но сразу про это забыли и послали внука в погребок за парочкой бочонков медового кваса. Выпили его залпом, закусили вяленой рыбкой из пруда и сели возле камина. Дед уступил свое кресло Гурду, а сам прилег на свою кровать, которая стояла рядом. К слову сказать, сидеть в своем кресле Архид не разрешал даже внуку.

— Ну, рассказывай, дружище, — начал Архид. — Какими судьбами ты в наших краях и где, в конце концов, твой топор? Огромный боевой топор... Двуручный... Я же помню, мой дед нам выковал по топору. Он выковал их одинаковыми, так как мы дружили, и он не хотел, чтобы у кого-то был лучше. Я даже руны на него наложил одинаковые. Как сейчас помню, по три руны: на силу удара, скорость атаки и, как ее там... Ну, ты же помнишь?

— На вес, — пробурчал Гурд.

— Точно на вес, — чуть было не вскочил с кровати дед в кураже. — Для всех топор весил булыжников сто, не меньше. А для хозяина всего один. Ну так где он? Чего бордовый какой стал?

— Долгая история, Архид, — промычал Гурд. — Пойдем-ка еще по бочонку кваса принесем, ночь длинная будет.

Гномы вышли на крыльцо и минут двадцать молча смотрели, как Тахон бегал за курами и мазал их свежим навозом: «Двадцать пятая, двадцать седьмая, тридцать вторая...». — «Деда, наши теперь коричневые, я их пометил...». «Здорово я придумал?»

***

— Понимаешь, Архид, — начал Гурд. — Я служу старшим гриднем в замке лорда Симона. И его отцу служил, и деду, хорошие были люди, жаль, померли. Ну, как служу, живу я там, харчуюсь, отвечаю за личную безопасность, так сказать. В подчинении аж целый взвод гридней, полсотни защитников, обучаю их военному делу. Муштрую, короче, с утра до ночи. Но, конечно же, с перерывом на обед и послеобеденный сон, дело святое.

Лорд Симон, добрейшей души человек, каждое воскресенье к воротам замка приходили бедняки, и он выходил раздать всем по монетке. В деревеньке близ замка построил деревянную школу, где бесплатно учили детишек его подневольных. Нанял учителя из города, чтоб тот учил считать на пальцах и читать по слогам. Да и сам приходил, когда было время, рассказывал детишкам интересные истории про своего деда и о других невиданных землях и народах. Детишки каждый раз сидели молча с открытыми ртами. Может, им было очень интересно, а может, потому что лорд раздает напоследок пряники и баранки тем ребятам, кто вел себя хорошо.

Люди очень любили Симона, хоть и работали у него не по своей воле, но когда на ежегодный праздник урожая лорд дарил свободу трем подневольным, причем случайным, то они оставались у него работать. Может, потому что домов своих не было и работы мало, может, привыкли просто к своему месту, они же родились тут. Но, скорей всего, они просто его любили, например, если в местном трактире после пары кружек темного ляпнуть что-нибудь нехорошее про Симона, можно запросто отхватить по шее.

— Так вот, каждое утро вместо зарядки мы с моим взводом бежим умываться к горной речке. Аманча слышал, наверное? — обернулся на деда Гурд.
— Слыхал, конечно, — ответил Архид. — Ледянючая, зараза.

— Верно! — продолжил Гурд. — Тысяча шагов туда бежим, обливаемся водичкой, и тысяча обратно, и всё это в полном обмундировании с оружием. Ну, как бежим, ребята бегут, а я в телеге еду, а они вместо лошади: кто тянет, кто толкает. Это для человека тысяча шагов до реки, а для гнома пара тысяч выйдет... Да и отбегали мы уже свое... Да, Архид? Помнишь, как мы под градом стрел?

— Эх, — Архид сжал кулаки до хруста, встал с кровати и в полутьме стал искать свою кружку. — Такое разве забудешь, Гурд.

Комната хоть и освещалась от камина, но дедушка зажег еще большую свечу на столе, налил пива в кружку себе и другу:

— Ну что? Перекусим немного? Уже пару часов ничего не ели, так и похудеть можно, люди засмеют.

Гурд встал с кресла, потянулся, подошел к столу и откусил кусок от огромного окорока:

— Слушай дальше, прибегаем мы, значит, к речке, ребята умываются, как обычно. Ну а мне приспичило, значит, по нужде отойти за деревья. Приставил я свой топор к дереву, а сам в кусты. Небыстро это, пока латы снимешь, пока лопуху наберешь, ну, ты в курсе, чего я рассказываю. Так вот, возвращаюсь, а топора нет. — Ну нет, представляешь... Нету... Вот здесь стоял и нету...

Обошел я, значит, дерево, глядь — записка лежит, а на ней написано:

«Эй, дурачина, приходи через пару дней ночью в лес за топором к старому домику лесника. Не придешь — топор продадим за мешок конфет, и не вздумай кому рассказать... Увидим твоих гридней — можешь попрощаться с оружием».

— Ага, как будто я могу рассказать своим ребятам, что топор увели, это ж позор какой. Гурд укусил еще три раза окорок и запил квасом, хорошо они не вспомнили про него, когда везли меня обратно. Ну, я по приезде отпросился у Симона на неделю, тот, конечно, меня отпустил... Хотя удивился, за десятки лет это первый мой выходной... И даже спросил, не нужна ли какая помощь, но я сказал, что иду друга навестить, и что всё хорошо. Но лорд всё равно не отпустил меня просто так, сказал: «Друг моего друга — мой друг», открыл сундук, наполнил кожаный мешочек монетами и протянул мне: «Выпейте с ним по чарке лучшего вина, что будет в тех местах».

— Кстати, вот он, мешочек, — Гурд отвязал от пояса кошелек и бросил его на стол.

Мешочек тяжело шлепнулся на стол, и Архид, посмотрев на него, сказал:

— Прилично.

— Прилично, — пробурчал Гурд. — А где Тахон? Уж за полночь.

— Во дворе спит с поросятами, опять, поди, с хряком боролся, сил ему некуда девать видите ли, — ответил Архид. — Может ты с ним позанимаешься? Покажешь ему пару ударов? Или в замок его к себе пристроишь? А может, в отряд? В гридни? Аааа? На побегушках пока... Ааа? Гурд... Стар я уже. У гнома огромный потенциал... Нужно направить его в нужное русло... Пока местные гномки не свели его с ума... Еще несколько лет, и всё... Парню голову снесет.

— Подумаем, в отряд ему, конечно, рано, но потренировать я его смогу, а там и лорду его покажем, как поднаберется опыта, он мужик... Вооо... Какой! — ответил Гурд, показывая кулак с оттопыренным большим пальцем вверх.

Гномы выпили еще по кружке и начинали уже дремать:

— Архид... Твой топор все еще у тебя? — спросил вдруг Гурд, засыпая. — Он мне сильно нужен сейчас, понимаешь... Они же у нас одинаковые, один в один, как близнецы... Нельзя мне без оружия в лес идти. А если там никого не будет, то и в замок без моего топора мне нельзя, или такого же, как мой, их никто не различит. Это ж позор какой, я прямо так и слышу, как поварихи в замке хохочут, надрывая животики: «Посмотри-ка, идет гном, у которого топор уволокли, пока он лопухи собирал».

— Спи, Гурд, — прохрипел Архид, уже начиная подхрапывать, — утро вечера мудренее.

— Ага, уснешь тут с такими мыслями, — Гурд закрыл глаза и отключился.

***

Гурд проснулся в кресле перед камином, встал и, прищуря глаза, потянул руки в стороны. Спина и шея жутко болели от долгого сидения. Оглядев комнату, он увидел заправленную кровать, где спал Архид. В доме никого не было. На столе стоял свежий бочонок с медовым квасом, краюха хлеба и три уже холодные, запеченные явно не в камине курочки. Очаг уже совсем не горел, угольки потихоньку в нем дотлевали. Гном хотел зажечь свечу, но передумал и открыл единственное окно. Только когда в полутемную переднюю проник свет, стало видно записку, приколотую ножом к столу. Гурд взял ее в руки и, прищурив сначала левый, потом правый глаз, медленно прочитал вслух, шевеля губами перед каждым слогом:

— У-шел на ка-ме-но-лом-ню, сро-чно выз-ва-ли. Бу-ду зав-тра. Ар-хид.

Гном-ветеран с определенных пор стал читать только по слогам... Ну да, это уже совсем другая история... Как-нибудь расскажу, почему его прозвали Дубовая Башка. Сначала это сильно раздражало, но потом он сделал свое прозвище фамилией, так как все равно не знал, в какой деревне родился и кто его родители.

«Вот это да... Ушел... А как же топор... Мне же сегодня ночью в лес... Я думал, он поможет мне... Эх, Архид», — Гурд открыл дверь на улицу и смачно чихнул, да так, что кастрюлька слетела с полки.

Во дворе копошился Тахон, воду с пруда он уже натаскал, напоил скотину, налил курочкам в блюдечко. Но грядки еще поливать не время, палящее солнце может навредить. Это молодой гном знал от дедушки, как и то, что в полдень работать дед строго-настрого запрещал, говорил:

— Кто не отдыхает в полдень, к тому приходит полудница и заставляет плясать вместе с ней, говорят, так можно несколько часов, пока замертво не упадешь от измождения... А кто выдержит испытание, не сляжет, того она щедро одаряла золотом.

— Дядя Гурд, долго ты спишь, обед уже, — крикнул Тахон. — Дедушка утром ушел, за ним из каменоломни нашей прислали, случилось там что-то.

— Да в курсе уже, читал записку, — произнес огорченно воин. — А скажи мне, дружок, Архид ничего не велел мне передать? Ну, на словах, может?

— Как же... Конечно... Сказал, как ты проснешься, слазить на чердак и показать сундук, что там стоит... И вот еще ключ дал, — молодой гном протянул его и указал на лестницу. — Я не знаю, что там... Дед никогда не открывал его при мне.

На чердаке, как ни странно, было чисто. У входа висел улей диких пчел, которые тут же попадали в обморок от дыхания Гурда после вчерашней медовухи. На другом конце стоял большой сундук, украшенный резными узорами, закрытый на замок. Гном подошел, сунул ключ в замочную скважину и три раза провернул. Крышка открылась. Да... Все верно... На дне лежал завернутый в дорогую красную ткань топор. Точно такой же, один в один.

Гурд взял топор за рукоять и хотел было привычным движением его вынуть, но вдруг почувствовал всю тяжесть оружия. Всё дело в том, что одна из рун, которые когда-то наложил дед Архида, была на вес. Сам топор хоть и весил камней пятнадцать, но под действием чар всего один для хозяина и целых сто для всех остальных. Ну а хозяин — правильно... ушел.

Воин резким движением достал оружие из сундука и спустился вниз. Топор был, конечно, тяжеловат для гнома в годах, но не настолько, чтоб тот не смог им сражаться. Гурд пообедал, подрых пару часиков на дорожку, надел доспехи и, крякнув от натуги, закинул топор на плечо.

— Дедушкин топор, — завороженно проговорил молодой гном, — так вот он какой... И руны до сих пор светятся на рукояти.

— Тахон, скажи Альме, завтра буду, пусть стол накрывает к обеду, — сказал гном, — и приготовит мой любимый суп, да побольше.

Дорогу к домику знали все. Уж лесника он был или нет, никто не знал, но назвали почему-то именно так. Никто не жил там уже давно, дом выглядел старым, покосившимся на одну сторону и жутко скрипел, когда ветер. Люди старались обходить его стороной, и даже детишки, на что уж и любившие всякие такие пугалки, не заходили туда.

Дорога была неблизкой, часа три ходьбы. Гурд любил ходить пешком, мог это делать с утра до вечера, не замечая, как пролетает время. Всё потому, что, когда он шел, он пел песни про себя, мысленно. Но особенно гном любил сочинять на ходу легендарные истории, в которых, конечно же, он главный герой. Хотя героических рассказов можно было про него и не сочинять, их вполне было достаточно в его жизни, но воин любил придумывать свои. Я вам как-нибудь расскажу парочку, если Гурд будет не против.

Тропинка вела через весь лес и соединяла две деревни. Уже порядком стемнело, и Гурд срубил палку, обмотал ее старыми портянками и поджег. Ткань настолько пропиталась гномьим потом и жиром, что вполне подходила для факела. Этот способ здорово выручал на войне. Домик находился немного в стороне от тропы, и Гурд, вычислив, где примерно нужно свернуть, шагнул в сторону. Побродив из стороны в сторону, все-таки наткнулся на домик и громко, стараясь звучать как можно грозно и мужественно, крикнул:

— Эй, кто здесь? Выходи, коль не трус!

Дом выглядел мрачным и пустым, ужасно скрипел на ветру, и ставни бились об окно, наводя страх. Гном еще раз повторил спустя время:

— Ну? Что там? Кто топор уволок? Выходи, пока руки-ноги целы.

Дверь тихонько приоткрылась, и из темноты послышался голос:

— Ну что, дурачина, а-ха-ха, заходи, только топор-то уж опусти, тиссеру.

— Сус асенур, — изумленно ответил Гурд.

Это был пароль и отзыв гномов еще со времен Великой Битвы. Слово «тиссеру» означало на гномьем собственно «пароль», а вот отзыв переводился дословно как «свиная жо..», ну вы поняли, задняя ее часть.

Воин снял с плеча топор и, выставляя факел вперед, зашел в дом. Вот это картина маслом. Перед ним стоит Архид с топором Гурда, а у задней стенки дома сидят на полу связанные гоблины. Девять зеленых и один серый.

— Как? Что? — начал, заикаясь, Гурд. — Ты как это сделал? Дружище.

— Понимаешь, друг, когда ты сказал, что в записке сказано никого с собой не брать и мне с тобой нельзя, — улыбнулся Архид, — я подумал, что мне-то без тебя можно.

— Ну и пришел я сюда утром... Хожу по тропинке... Гуляю... То вглубь зайду, то обратно. Якобы грибы собираю, корзинку вон даже взял с собой для наглядности. Смотрю, эти вон трутся возле домика, явно нервничают. Одна плачет, та, что серая... Наверное, девочка, да вон она сидит. Ну, я подошел незаметно и говорю: «Как пройти в библиотеку?» — и хвать одного за ногу. Остальные испугались, но не убежали, и, дрожа коленками и стуча зубами, продолжали стоять.

— Где, говорю, топор? А? Живо отвечайте, безобразники, а то ноги переломаю... И как зарычу, — продолжил Архид свой рассказ, — давно я так не рычал, а-ха-ха-ха. Та, что серенькая, еще больше заплакала и стала умолять отпустить ее дружка, потом кивнула другим гоблинам и что-то прошептала на своем языке. Не прошло и пяти минут, как они волоком притащили твой топор. Говори с ними сам теперь, если хочешь, или давай просто развяжем и уйдем.

Гурд подошел к гоблинам, развязал девочку и сказал:

— Зачем это всё? Что за шутки? Мы порядочные гномы, с нами нельзя так. Ты знаешь, что я с вами сделал бы, будь вы побольше раза в два? Ммм... Отвечай, как тебя зовут?

— Меня зовут Кáрга, — тихим голосом сказала молодая девочка-гоблин, — а это мои братики, нам нужна ваша помощь, пожалуйста, выслушайте нас, просим.

Гномы переглянулись, и Архид сказал:

— Развязывай остальных, я пока костер разведу, до утра еще долго, послушаем, чего у них случилось.

Продолжение следует...

Если интересно, еще книги тут.

— Эх, сейчас бы к чаю что-нибудь, — с сожалением произнесла Маша.

— Это мы запросто!

Мужчина резко встал с места, подошел к своим рюкзакам, достал из одного полиэтиленовый пакет с чем-то внутри и вернулся обратно.

— Баранки любите? — Федор бросил пакет на деревянную столешницу. — Жесткие, правда, как камень, но если в чае размочить — самое то.

Девушки переглянулись.

Борис встал с кресла и присоединился к друзьям.

— И не страшно тебе, Федя, с таким грузом в одиночку шляться? — холодным тоном спросил Борис Валентинович. — Не светил бы перед выжившими провизией. Люди они, знаешь, на многое способны, когда голодные.

Сережа разлил всем чай, а Маша принесла небольшую баночку из-под кофе с сахарным песком и чайную ложечку.

— Вы, наверное, думаете, я ограбил кого-то по дороге? — начал разговор Федор после некоторого молчания. — Это не так. На самом деле этот товар не мой. Я подрядился доставить его в Стромино. Два рюкзака должны забрать на той станции.

— А третий? — спросил Сережа и с громким звуком отхлебнул горячий чай из стакана в подстаканнике.

— Третий, собственно, моя награда, — развел руками гость. — Велено те два ни в коем случае не открывать, а из третьего могу брать всё, что хочу.

Борис Валентинович встал, взял рюкзак в руки и немного покачал, прикидывая его вес.

— А не высокую ли цену твой заказчик платит? — поставил на место ношу наставник.

— Рюкзаки тяжелые, словно в них по мешку цемента, — оправдался Фёдор и макнул баранку в чай. — Груз должны были нести двое, отсюда и цена. Но я пожадничал и не стал нанимать еще одного. Решил, что сам справлюсь. Два рюкзака пер метров двести, а после за третьим возвращался. Устал как собака.

— Свою награду припрятать ты не догадался? — Глаза Сережи выдавали его заинтересованность. — В лесу, например, а после, когда отнесешь, вернуться. Это же даже безопасней. Как только тебя не ограбили по дороге.

— Пытались двое, — тяжело вздохнул мужичок. — Я с испугу ляпнул, что смертельно заразен, и начал кашлять на них. Убежали, только пятки сверкали.

— Можешь у меня в комнате оставить, — предложил смотритель. — На обратном пути заберешь.

Федор ничего не ответил. Друзья сидели молча, каждый думал о своем и пил чай. Через время подошла пожилая женщина и попросила налить пару глотков чая в ее железную кружку. Маша отлила из банки и бросила сверху отмокать старую черствую баранку.

— Я вот что подумал, — начал вдруг говорить гость. — Может, вы пойдете со мной? Я поделюсь провизией.

— Ты же почти дошел, — ухмыльнулся Борис Валентинович. — До Стромино осталось шесть километров.

Федор посмотрел в глаза Бориса и тихонько добавил:

— Предчувствие у меня, не всё ладно там будет. Я не знаю, что в рюкзаках, и не собираюсь смотреть. Дело чести, знаешь ли. Уговор есть уговор. Вот только они весят килограмм сорок или пятьдесят, и один раз мне показалось, что внутри кто-то пошевелился.

— Может, показалось? — Борис Валентинович взял один из рюкзаков и поднял двумя руками перед собой на уровень груди. — Действительно тяжелый.

— Может, и показалось, — ответил дядя Федя. — Я был уставший и думал только об одном: как бы добраться поскорей. После встречи с теми двумя горе-грабителями я несколько раз сворачивал в лес, как только вдалеке появлялась чья-то фигура.

Федор залпом допил чай и поставил стакан на стол.

— Короче, мне нужна подстраховка, — продолжил гость. — Понятия не имею, кто меня должен встречать и кому передать посылку. С заказчиком условились, что я сяду на лавку и буду ждать. Получатель должен сам подойти и сказать пароль.

— Пароль? — у Бориса загорелись глаза.

— Угу, он должен сказать «Нахнагель», — шепотом и оглядываясь по сторонам, произнес Федор. — А я ответить «Нахфогель», после чего не просто отдать рюкзаки, а показать содержимое. Расстегнуть оба одновременно и как можно быстрей, чтоб не светиться. Для этого и нужен был второй носильщик. В общем, мне нужен тот, кто проводит меня до места, поможет нести груз и станет свидетелем того, что свою часть сделки я выполнил.

— Это же из советского фильма пароли, — ухмыльнулся Борис. — Про сержанта Цыбулю. А что конкретно в третьем рюкзаке? И какова моя доля?

— Провизия, — ответил путник. — Можешь сам посмотреть. Тушенка в железных банках, консервированные бобы, рис, греча. Геркулес, правда, горчит немного. Сухофрукты, сахар и соль, фруктовый кисель в пакетах, различные супы и вермишели быстрого приготовления, спички и полуторалитровая бутылка чистого медицинского спирта. Покрытый белой плесенью шоколад, но я ел, вроде ничего. Несколько пачек чая и две банки кофе, какао и сухое молоко. Кусок высушенного соленого мяса и даже маленькая баночка меда.

Борис снял очки, протер глаза кулаками и внимательно посмотрел на Федю:

— Даже для двоих носильщиков это слишком щедрая награда. Почему тебя это не насторожило? Заказчик мог просто нанять одного из челноков. Они за гораздо меньший навар бегают.

— Нужна была секретность, — ответил Федя. — Никто не должен знать о ходке. Сид... Заказчик сам провел меня на склад и сказал, что я могу набить рюкзак всем, чем пожелаю.

— Что? Сидорович? Твой заказчик — этот проходимец? — всплеснула руками Маша, резко встала с лавки и тут же села обратно.

— Тише ты, — фыркнул мужчина. — Я же сказал, это секрет, а тут кругом уши. Знакома, что ли, с ним? Может, привет передать?

— Нет-нет, приветов передавать не надо, — опомнилась Мария. — Много слышала про него, мы не знакомы.

Сережа сходил в свою комнату и принес скрученный в рулон ватный матрас и тонкое покрывало. Его он держал для особых гостей, ну, либо на тот случай, если Борису Валентиновичу надоест спать в кресле. Матрас был не один. На втором спала Ю в его каморке на полу, что дико раздражало парня. Сережа желал оставаться ночью со своей женой наедине, но Маша не могла отказать подружке. Постелили лежбище рядом с печкой. Борис подкинул побольше дровишек, уселся в свое кресло и, зевая протяжным голосом, спросил:

— Так, значит, половина награды будет моей?

— Я же сорок восемь километров уже протащил, — тихим голосом ответил путник, лежа на спине и смотря в потолок. — Десятую часть готов отдать, не больше.

Некоторое время мужчины молчали и слушали треск дров в печи.

— Готов за треть провизии с тобой пойти, — снова начал разговор Борис Валентинович, не смотря на Федора.

— Много, тут ходьбы-то на пару часов, — недовольно ответил мужчина.

— Ты хоть понимаешь, что тебя могут грохнуть? Как по дороге, так и на самой станции получатели. Ты не думал, что пайка, которую любезно выделил смотритель станции Гыркино, от того и щедрая, что предназначается не для тебя?

Федор ничего не ответил, лишь повернулся спиной к Борису и, тщательно все обдумав, буркнул:

— Четверть провизии, и по рукам.

— Добро, — ответил Борис Валентинович и моментально захрапел, закинув голову назад.

***

Утро.

Будильник Бориса Валентиновича затарабанил в пять утра. По залу ожидания послышались возгласы и недовольное бормотание. Мужчина встал, сделал несколько наклонов вперед, после принялся приседать, выставив руки перед собой.

После утренней зарядки мужчина налил холодной воды в рукомойник и вымыл лицо и подмышки с хозяйственным мылом. Затем поставил на печь железный чайник с водой и тихонько коснулся ногой до сих пор не проснувшегося Федора.

— Эй, дядя Федя, подъём! — начал будить Борис. — Скоро выходить.

Но мужчина не просыпался.

— Странно.

Борис встал на колени на матрас и принялся трясти путника. Тот не подавал никаких признаков жизни.

Сережа вышел из каморки и сквозь заспанные глаза посмотрел на происходящее. Затем подбежал и, присев на корточки, стал щупать пульс на шее в том месте, где предположительно находилась сонная артерия.

Продолжение следует...

Если интересно, еще книги тут.

— Ты серьезно? Мы вкалываем от рассвета до заката, — расхохотался Пашка.

— Ну правильно, разве до зомби-эпидемии мы не тем же самым занимались? — улыбнулся в ответ брат. — Нас кормят каждый день, и при этом не нужно рисковать жизнью. Чистая вода всегда в доступе, хоть упейся. Можно мыться каждый день и даже с мылом. Спим в теплых и уютных кроватях на белых простынях. Да что там говорить, нам даже нет-нет да и шмоток каких-нибудь принесут. Разве ли это не счастье?

— Все так, — пробубнил Пашка. — Только одно плохо: мы тут одни, без девушек. Как тебе та рыженькая с короткой стрижкой?

Сашка провел рукой по своей бороде и ухмыльнулся:

— Ты себя в зеркало-то видел? Зарос как дикарь, скоро за снежного человека сойдешь.

— А мне зеркало не нужно, — буркнул Пашка и закинул тонкое бревно на плечо. — Я могу в тебя смотреться, мы же одинаковые, забыл?

— Ха-ха-ха, — рассмеялся Сашка. — А насчет Ю, ты, конечно, прав, девушка она симпатичная. Вот только совершенно дикая. Как только начинаю с ней любезничать, сразу куда-то испаряется. Один раз даже попытался ее приобнять, вроде как случайно, тут же получил по лбу металлическим ковшиком.

— Все хохочите? — непонятно откуда появилась Маша. — Мы так до холодов не управимся.

— Фух, — иронично схватился за сердце Сашка. — Откуда ты взялась? Одно другому не мешает, а вообще... Знаешь, с чего начинается любая стройка? Директор строительной компании скажет, что с фундамента, а каменщик или монтажник, например, смело заявят, что с туалета. Может, построим уже наконец? Холодновато бегать в кусты.

— Делайте, если надо, — шмыгнула носиком Маша. — Вот последние три пролета закончите и приступайте к рытью ямы. Только, пожалуйста, побыстрей. Зима придет, не заметишь как.

— Знаешь что, — обиженно выцедил сквозь зубы Пашка. — Ты ведь сама не разрешила рубить деревья внутри периметра лагеря, а также вокруг него. Сказала, это естественная маскировка и стратегический запас ресурсов. Нам приходится таскать бревна с утра до вечера.

— Да знаю я всё, — печальным голосом ответила девушка. — Говорю, чтоб не расслаблялись. Принесла пакет макарон на ужин и половину банки говяжьей тушенки. Борис Валентинович с вами любезно поделился.

***

Станция Бякино снова открыла свои двери для всех желающих бесплатно переночевать в безопасности. Выжившие бродяги, как и раньше, по собственной воле делились провизией и выкладывали небольшую часть своих продуктов на общий стол. Те, у кого их не было, приносили с собой дрова из леса, сухостой или просто упавшие ветки деревьев. Брали немного крупы или вермишели из общих запасов и варили себе ужин.

Маша живет в каморке Сережи, чему тот поначалу был очень рад. Но после нескольких дней совместной жизни стал подозревать, что комната ему больше не принадлежит. Девушка сделала перестановку. Передвинула и расширила лежанку, письменный стол выставила в зал ожидания, а вместо него собственными силами притащила на спине платяной шкаф из полуразрушенного домика кассирши, что стоял неподалеку.

Борис Валентинович забрал стол себе. Подвинул к окну и сделал несколько досок снимаемыми, чтобы днем солнечный свет проникал внутрь. В нем он хранил свои журналы и грампластинки. Сам же патефон поставил на столешницу сбоку, дабы не мешала писать.

Все верно, вечерами Борис Валентинович зажигал толстую свечу, садился на стул у стола и что-то долго писал, на мгновения то прищуриваясь, глядя в потолок, то грызя колпачок шариковой ручки. Потом вставал, вырывал листок со своей писаниной, двумя руками комкал и бросал в разожженную печку-буржуйку.

— Мемуары пробуете писать, Борис Валентинович? — улыбнулся Сережа, глядя, с каким несчастным видом мужчина сжигает рукопись. — Не знаете, с чего начать?

— Мемуары? Отличная идея, за три года много чего произошло, да и до зомби-эпидемии случались курьезы. — Наставник сел в свое кресло и надвинул кепку на глаза. — Нет, брат. Я пишу письма.

— Письма? Это кому же? — удивился молодой смотритель.

— Жене и дочке, — тихо ответил Борис. — Рассказываю о себе, что со мной всё в порядке и как сильно по ним скучаю. После отправляю в ад, думаю, туда попадают все зомби.

— Думаете, они обрели покой в той ванной комнате? — также тихо спросил парень.

— Ничего я уже не думаю, — вздохнул мужчина. — Вон деревенские мертвецы до сих пор живее живых, а по сути ничего не жрут уже сколько времени. Нам, брат, нужно к зиме готовиться, осень она, знаешь, быстро пролетит. Железную дорогу заметет, и челноки будут ходить редко. Цены повысятся, нужен запас. Продукты, дрова, мыльно-рыльное и прочее необходимое.

— Вообще, я тут два раза зимовал, — Сережа подошел к столу, развернул стол к наставнику и присел.

— Слушай, а ведь и правда, как это я упустил этот момент? — Борис поднял кепку с глаз и с любопытством посмотрел на парня. — Давай рассказывай, как тут обстоят дела в морозы и снегопад.

— Нормально, жить можно, — начал рассказ Сережа. — Холодно, конечно, но у меня в каморке под лежанкой деревянный ящик. В нем фуфайка, ватные штаны, шерстяная вязаная шапка, теплые рукавицы и валенки с галошами. Вам бы тоже надо такой комплект раздобыть. Нам всем надо...

— А с железной дорогой как? — уточнил Борис Валентинович. — Ходят челноки?

— Ходят, этих ничего не остановит, — продолжил Сергей. — Реже, естественно, но раз в неделю точно. Меня они тогда мало интересовали. Кто по рельсам шел, кто рядом по гравийной отсыпке, кто и на лыжах умудрялся лыжню протоптать. Если сильный снегопад пройдет, сюда приезжал локомотив со снегоочистительным отвалом спереди. Большая такая штука, как у бульдозера. Древний, как мир. Я такие только на картинках видел. Уж не знаю, кто этим занимается, а самое главное — оплачивает. Но поезд проезжает мимо, сгребает снег с путей до станции Стромино и чешет обратно на всех порах. Бывало, по три раза за зиму чистят.

— Значит, это кому-то на руку, — призадумался Борис. — А люди? Простые выжившие приходили?

— По-разному, — постучал пальцами по столу Сережа. — Бывало и два-три человека в зале, а бывало и места свободного нет возле печки. Так что вы правильно сделали, что кресло у буржуйки поставили, застолбили, значит.

Первую зиму я прожил с теми выжившими, что меня приютили. Они и кормили меня, и одежду зимнюю подогнали. От меня требовалось только дрова рубить, пилить ветки да печку топить. Да и не сильно-то и холодно было. Весь декабрь шли дожди, вплоть до самого Нового года. Я тебе расскажу как-нибудь про тех, кто меня спас.

А вот вторая зима была лютой. Я уже смотрителем стал. От этого, правда, ничего не поменялось. Как и прежде, топил печь и пилил дрова. Только теперь их приносили с собой бродяги. Это неписаное правило придумал я. И едой делиться тоже я решил. Сначала некоторые восприняли это с недовольством, но когда сами оказались без крошки в кармане, сразу поняли необходимость такой поддержки.

Еще крупные челноки, так сказать, бронировали за собой место на лавке и на веревке, натянутой над печью. Сушить одежду всем надо. Делали подгоны за это. Но цену я никогда не назначал. Кто тушенку даст, кто рыбных консервов, кто кашу в банке.

— Я вот всё думаю, — перебил Борис Валентинович. — Что в этом Стромино такого ценного, что до него нужно гнать поезд? Это же сколько топлива приходится сжигать. Ради чего? Чтобы раз в неделю пару челноков туда сходило? Что за товар такой?

— А может, не для челноков вовсе? — встряла в разговор Ю.

Девушка вместе с Марией вышла из комнаты смотрителя.

— Думаешь, катаются просто? — обернулся и по-доброму улыбнулся Борис.

— Допустим, они этот груз и вывозят на этом самом локомотиве, — Ю наполнила чистой водой железный чайник из ведра на полу, прикрытого крышкой. — Или, наоборот, привозят. Как вам такой вариант?

— Хмм... — призадумался Борис. — Почему только зимой? И только когда пройдет снегопад. Нет, тут что-то другое. Может, и впрямь для челноков. В любом случае Сережа прав, нам нужно пять комплектов теплой одежды. Иначе застрянем на станции до весны. Даже в туалет не в чем будет сбегать.

Так что готовься, парень, в ходку. У нас три варианта:

Первый — можно дочистить дома в деревне Бякино. Дальний край нами не исследован совсем. Но там зомбаков, как сельдей в бочке.

Второй — в трех километрах от нее, через узкую, но быструю речку есть село. Я там редко бывал, но знаю, что есть магазин и старая полуразрушенная церковь.

Третий — по другую сторону железной дороги, здесь где-то просека была, чуть дальше наискосок, тоже деревенька, вроде Рёмино называется. Никогда там не был, но видел раньше, как люди приходили оттуда на поезд.

Раздался стук в дверь.

Борис встал и посмотрел сквозь щели между досок окна. Взял со стола будильник и посмотрел на время.

— Кто там? — крикнул мужчина.

— Пустите переночевать, люди добрые, — ответил голос за дверью. — Путник я, иду в Стромино и не рассчитал немного.

— Повезло тебе, — Борис вставил ключ в замочную скважину и два раза повернул. — Еще полчаса — и не открыли бы, комендантский час у нас.

Дверь открылась, и на пороге показался мужичок средних лет. Лысоватый, с небольшим животом и большими ушами. Один рюкзак висел у него на спине, а второй немалых размеров и, судя по всему, тоже тяжелый мужчина держал в руках.

Незнакомец уложил обе ноши на пол у входа и, видя, как Борис собирается запереть дверь, воскликнул:

— Нет-нет-нет, у меня еще один рюкзак в ста пятидесяти метрах отсюда. Быстренько сбегаю за ним, не закрывайте.

С этими словами мужчина удалился в темноту.

— Он что, грохнул кого-то? — пожал плечами Борис, глядя на смотрителя.

Продолжение следует...

Если интересно, еще книги тут.

Анонс литературного сериала в жанре зомби-апокалипсис антология

Не пропусти начало