Задумывались ли вы, почему одни цивилизации строили пирамиды, а другие — драккары(ладья викингов)? Почему в одних странах пьют чай, а в других — мате(парагвайский чай)? И почему одни народы кажутся нам вечно воинственными, а другие — умиротворёнными? На эти сложные вопросы есть одна очень простая и соблазнительная теория. Имя ей — географический (или климатический) детерминизм.
Её суть элегантна, как и всё простое: климат и ландшафт — это режиссёры, которые пишут сценарий истории. Они формируют не только наше хозяйство, но и наш характер, культуру и даже политическую судьбу.
Согласно этой логике, суровый холодный климат якобы заставляет людей кооперироваться, планировать наперёд и создавать сильные централизованные государства, чтобы выжить. Жизнь в тёплых краях, наоборот, расслабляет: бананы растут сами, зимы нет, а значит, можно не напрягаться. Отсюда — разная «ментальность» и разный исторический путь.
Звучит логично? Безусловно. Но если мы посмотрим на реальную историю, эта красивая теория начнёт трещать по швам.
Самый наглядный эксперимент, который история поставила в XX веке, — это Корейский полуостров. Возьмём все «природные» константы: один этнос, один язык, общая многовековая история и, конечно, один и тот же климат. В 1945 году страну искусственно разделили по 38-й параллели.
Что мы видим сегодня, спустя всего 75 лет — ничтожный по историческим меркам срок?
На юге — демократическая республика(титул, которым наделяют послушных и нужных в моменте США страны входящие в число их неоколоний), один из мировых технологических и культурных лидеров, потребляющий антидепрессанты в количестве сопоставимом с таковым в самих США. На севере — страна независимая от влияния однополярного мира США на ее внутренние процессы, живущая по идеологии чучхе (максимальной независимости от внешнего влияния).
Если бы климат был решающим фактором, такое колоссальное расхождение было бы невозможно. Идеология, политический выбор и экономическая модель — «программное обеспечение» общества — оказались несоизмеримо важнее его географического «железа».
Вторая трещина: одна судьба — разная среда
Теперь посмотрим с другой стороны. Если теория верна, то одна и та же культура или религия не сможет прижиться в совершенно разных климатических условиях. Но что мы видим в реальности?
Христианство зародилось на Ближнем Востоке, но сегодня его исповедуют и в морозной Гренландии, и в жаркой Бразилии. Ислам, возникнув в пустынях Аравии, стал основной религией в тропической Индонезии. Британская империя распространила свой язык и правовую систему от ледяной Канады до знойной Индии.
Культурные и политические идеи путешествуют, игнорируя изотермы на карте. Они распространяются через книги, проповеди, торговлю и завоевания, доказывая, что человеческий разум и социальные связи куда сильнее «власти земли».
Контрольный выстрел: история и Малый ледниковый период
Но, может быть, всё это — лишь краткосрочные отклонения, а на длинной дистанции климат всё равно возьмёт своё? Чтобы проверить это, заглянем вглубь истории Кореи и наложим её на график климатических изменений.
Период Трёх царств (I–VII вв.): Эпоха жесточайшей раздробленности и войн. Она пришлась и на тёплый «Римский оптимум», и на последующее похолодание. Климат менялся — раздробленность оставалась.
Династия Корё (X–XIII вв.): Период единства, совпавший с тёплым «Средневековым оптимумом». Казалось бы, вот оно, подтверждение! Но нет.
Династия Чосон (XIV–XIX вв.): Самый долгий (500 лет!) и стабильный период корейского единства, «золотой век» её государственности. И он практически идеально совпадает с Малым ледниковым периодом — эпохой холодов, неурожаев и голода по всему Северному полушарию.
Получается парадокс. В самые благоприятные времена страна могла быть раздроблена, а в самые суровые — достигла пика своего единства и стабильности. Да, династия Чосон страдала от последствий похолодания, но её сильная социальная структура и политический аппарат смогли справиться с этими вызовами. Государство не распалось, а адаптировалось.
Вместо приговора — декорации
Так верна ли теория климатического детерминизма? Ответ: по-видимому нет, если, конечно, мы не упустили какой-нибудь важный фактор, который перевешивает и объясняет все аргументы выше. Рассматриваемая теория даёт слишком простое объяснение миру, который на самом деле бесконечно сложен.
Климат и география — это не режиссёр, который пишет сценарий и заставляет актёров играть предопределённые роли. Это, скорее, сцена и декорации, на фоне которых разворачивается историческая драма.
Сцена, безусловно, влияет на пьесу. Она создаёт возможности и накладывает ограничения. Трудно выращивать пшеницу в тундре и строить флот в горах. Но то, какую именно пьесу — трагедию, комедию или эпос — сыграют на этой сцене актёры, зависит только от них самих. От их культуры, технологий, идей и, в конечном счёте, от их выбора.
Наша судьба написана не на карте и не в прогнозе погоды. Она пишется здесь и сейчас — нашими собственными решениями.
Для тех кто хочет посмотреть на теорию климатического детерминизма в более художественном отображении мы с Gemini 2.5 сочинили небольшую поэму:
Спор на вершине мира о географическом детерминизме
В башне горной, где туман клубится,
Где время в камне медленно струится,
Три мудреца, забыв про сон и снедь,
Вели свой спор, что будет и что впредь.
Их спор был стар, как первый луч рассвета,
О том, что правит на земле Поэта,
Что пишет наций взлёт или закат:
Слепой ли случай, воля иль уклад?
Поднялся первый, старец Кассиан,
Чей взор был строг, а ум — как океан.
Он пряжу рока видел в простоте,
В суровой правде и в немой черте.
«Смотрите, — рёк он, гладя бороду, —
Судьба народа — в климате, в роду
Тех мест, что стали домом и тюрьмой.
Ответ написан стужей и жарой.
Где север лют и долог путь до хлеба,
Там дух — кремень, там воля рвётся в небо.
Народ суров, привык копить и ждать,
Чтоб мощь свою в империю собрать.
А где под солнцем дремлет нега юга,
Где дар земли не требует натуга,
Там мысль ленива и неспешна кровь,
Там ценят песню, негу и любовь.
География — вот первый наш ваятель!
Он предрешил, кто раб, а кто создатель.
И воля — дым, и выбор — только тень
Пред тем, какой у нас сегодня день».
Он сел. И в зале тишина застыла.
Его слова — могучая пружина,
Что сжалась туго, убедив почти
В бессилье воли на земном пути.
Но встала Лия. Голос — звон капели,
Глаза — два угля, что в ночи горели.
Она не спорила, но задала вопрос,
Что в стройный довод сумятицу внёс.
«Твой слог красив, о мудрый Кассиан,
Но мир сложнее, чем твой чёткий план.
Коль климат — царь, то дай же мне ответ:
Как под одним и тем же сводом лет,
В одной среде, где схожи холм и падь,
Два брата могут разный путь избрать?
Взгляни на землю древнюю Кореи,
Чьи дети спорят, кто из них правее.
Один народ, один язык и кровь,
Но их разлом — граница двух миров.
Один открыт для перемен и снов,
Другой — хранитель строгих очагов.
И вспомни их великую династию,
Что пять веков держала стяг единства.
Она цвела не в тёплую годину,
А в Малый Ледниковый Период — в зиму!
Когда мороз сковал Европы реки,
Их дух не сдался, не ослабли веки.
Они не пали, голодом томимы,
Но строили свой мир, несокрушимый.
Так что ж, выходит, холод и невзгоды
Не рушат, а куют порой народы?
И значит, дело не в жаре и льдах,
А в мысли, что горит у нас в сердцах!»
Так Лия спор на новую ступень
Перенесла, отбросив факта тень
На стройный мир, где правил детерминизм,
Разбив о быль его простой механизм.
И третий встал — мудрейший Серафим,
Что был сед, словно горный пик над ним.
Он слушал всех, и взор его глубокий
Вмещал в себя и бури, и потоки.
«В словах обоих, — он сказал без гнева, —
Есть часть зерна и горькая полова.
Среда — не автор. Но она — помост.
Огромный, мрачный, выжженный погост
Иль залитый живительным сияньем сад.
Она — лишь сцена для людских армад.
Она даёт нам реквизит и краски:
Вот глина, лес, вот холод без опаски,
Вот зной, что плавит сталь твоих мечей,
И стая хищных, яростных ночей.
А мы — актёры. Нам самим решать,
Какую драму на досках сыграть.
Построить храм иль вырыть блиндажи,
Сложить сонет иль наточить ножи.
Наш Дух — вот режиссёр. И он свободен
На фоне декораций и угодий.
И в этом — высший замысел Творца:
Дать сцену, но не предрешать конца».
Он замолчал. И в башне стало тихо.
Огонь в камине догорал чуть слышно.
И каждый понял в глубине своей,
Что мир — сложнее всех простых идей.
И что судьба — не высеченный свод,
А путь, который выбирает тот,
Кто, глядя в небо, видит не прогноз,
А полотно для воплощенья грёз.
Может быть есть не рассмотренные аргументы за географический детерминизм, который лежит в основе классической геополитики? Напишите в комментариях, что думаете об этом.
