Каким был Юрий Валентинович Кнорозов – советский учёный, дешифровавший письменность майя? Каким было его отношение к жизни? Какой была семья Юрия Валентиновича? Как он расшифровал письмо майя? Как у него пытались украсть идею расшифровки? Как Юрий Валентинович относился к котикам и другим животным?
О выдающемся советском учёном рассказывает Галина Гавриловна Ершова, историк, антрополог, эпиграфист, доктор исторических наук, профессор РГГУ, директор Мезоамериканского центра им. Ю.В. Кнорозова.
В Мексике имя этого советского ученого слышал едва ли не каждый ребенок, а в России до недавнего времени о нем знали только специалисты.
К счастью, в последние годы и у нас стали больше говорить о Юрии Кнорозове – гениальном человеке, который, сидя в тесном ленинградском кабинете в стране, закрытой железным занавесом, смог разгадать загадку письменности майя, мировой наукой считавшуюся неразрешимой. Знаменитая фотография Кнорозова с сиамской кошкой на руках и инфернальным взглядом из-под густых бровей стала теперь очень популярной. Многие находят ее вдохновляющей, ведь с нее на нас смотрит неординарный человек, явно не расположенный «прогибаться под изменчивый мир». 30 марта исполнилось четверть века со дня смерти Юрия Кнорозова.
Слова из космоса
В фигуре Кнорозова много таинственного – его нетрудно представить персонажем, скажем, фильмов Дэвида Линча. И то, что в детстве, фантазируя и сочиняя сказки, маленький Юра использовал непонятные слова, будто взятые из языка майя, вполне соответствует этому мистическому образу. Словно из космоса или ноосферы к нему проникали обрывки знаний, которые детский ум еще не мог постичь, но рука ребенка выводила: «поленка» (город Паленке – один из главных в цивилизации индейцев майя), «тамкас» («Тамакас» – Млечный путь по-майянски).
Семья Кнорозовых была очень культурной, но, как несложно догадаться, такой экзотики, как книги о майя, в домашней библиотеке у них не водилось. Юрий был младшим, пятым, ребенком Валентина Кнорозова, железнодорожного инженера, любителя музыки и живописи, писавшего неплохие пейзажи. «Когда будете ехать к нам, не забудьте купить серенаду Шуберта для рояля», – писал он уже взрослому сыну-ученому.
Мать Юрия Александра была с Русского Севера, из состоятельной купеческой семьи Макаровых, жившей в Великом Устюге. Поехав учиться в Петербург, она познакомилась и вышла замуж за Валентина, скоро получившего важное назначение на Южную железную дорогу и дом в поселке Южный под Харьковом. Там 19 ноября 1922 года Юрий Кнорозов и появился на свет.
Скрипач и народный целитель
Обычной семью Кнорозовых не назовешь. Детей Валентин и Александра воспитывали «по Бехтереву», развивая их способности по методикам известного русского психиатра и невролога. Среди прочего всех детей побуждали много рисовать, причем обеими руками. И Кнорозов действительно неплохо рисовал.
Унаследовав от родителей и бабушки любовь к музыке, Юра хорошо играл на скрипке, получал в музыкальной школе грамоты, но в девять лет с ним случилось странное: вернувшись после вполне удачного выступления на проходившем в Харькове фестивале учеников музыкальных школ, он разбил свою скрипку и больше к этому инструменту не прикасался.
Причины поступка неизвестны. Некоторые биографы считают, что на психику нервного впечатлительного мальчика повлияла гнетущая атмосфера голодных лет начала 1930-х и, возможно, страшные картины, виденные по дороге из относительно благополучного родного поселка в большой город.
Узнавая о Кнорозове больше, постепенно перестаешь удивляться многим его поступкам. Необычность была для него нормой. В отрочестве, например, у него обнаружился дар лечения наложением рук. Все началось с того, что он пытался помочь часто болевшей сестре Галине. Узнав о юном целителе, местные жители потянулись со своими хворями в дом Кнорозовых.
При этом у него самого начались проблемы со здоровьем, из-за которых его освободили от физкультуры, а позже от военной службы. В чем они заключались, точно неизвестно, предположительно, что-то с щитовидной железой, которую подростку оперировали. По другой версии, от армии Кнорозова освободили из-за сильного плоскостопия.
Под влиянием всех этих обстоятельств Юрий твердо решил стать врачом. Вдохновлял и пример сестры-микробиолога. Но Кнорозова интересовала не просто медицина, его увлекал гипноз, возможности которого исследовали почитавшийся его родителями академик Владимир Бехтерев и его ученик Михаил Платонов, в ту пору как раз работавший в Харькове.
От медицины к истории
Учась на рабфаке при Втором харьковском мединституте, Кнорозову удалось познакомиться с Платоновым, и тот вроде бы нашел у него экстраординарные способности. Но в мединститут в 1939 году Юрий не попал, не пройдя строгую в те времена медкомиссию.
Сложись обстоятельства иначе, Кнорозов, возможно, стал бы гениальным врачом, но судьба приготовила ему не менее интересную альтернативу. Он подал документы и поступил на исторический факультет Харьковского университета.
Столь резкое переключение с медицины на историю не было случайным, ведь проблемы, занимавшие Кнорозова, находились на стыке многих наук: вопросы человеческого мышления, коммуникации, языка, письменности, развития цивилизаций и т. п. На истфаке он изучал шаманизм, а кроме того, продолжал упражняться в гипнозе (как тут не вспомнить его взгляд на фотографии с кошкой!) и во внушении мыслей на расстоянии, в чем, поговаривают, добился определенных успехов.
Досада от непоступления в мединститут, как считают некоторые биографы, сыграла роль в пристрастии к алкоголю, развившемся у Кнорозова довольно рано. Но, скорее всего, это началось еще до фиаско с поступлением – экспериментируя с домашним вином, которого в семье было в избытке, Юрий пытался им успокаивать свою слишком активную психику или «лечить» депрессивные состояния, с которыми имел дело с детства, возможно, на почве заболевания щитовидки. Как бы то ни было, алкоголь стал важной частью жизни и легенды Кнорозова.
На оккупированной территории
Из-за войны учеба Кнорозова растянулась почти на 10 лет и, начавшись в Харькове, закончилась в Московском государственном университете. В столицу Юрий попал благодаря отцу, ставшему большим начальником и способствовавшему переводу сына в МГУ.
О том, что наш герой не был обычным студентом, свидетельствует рассказ философа и индолога Александра Пятигорского: «Он учился на истфаке и собрал группу, в которую, кроме меня, входили будущий детский писатель Валентин Берестов и один армянин (будущий авиаинженер Александр Плунгян. – «Профиль»), и это была ни много ни мало «Группа по изучению происхождения культуры». Юрий Валентинович крепко пил – его дневная норма долгие годы составляла литр водки, и врачи обещали смерть в 40, но прожил почти 80. Он попал в окружение в харьковском котле и, скрываясь в подвалах, учил древнеегипетский язык по классическому учебнику Гардинера, приобретенному до войны на базаре. Когда обнаружил 16 ошибок в учебнике, решил, что древнеегипетский – знает. Это был его первый древний язык».
Ни авторитет отца, ни заступничество научного руководителя, знаменитого этнолога и директора Института этнографии Сергея Толстова не помогли Кнорозову стать аспирантом МГУ, что было бы логично для перспективного молодого ученого. В аспирантуре ему отказали из-за клейма человека, в годы войны находившегося на оккупированной территории. Этот статус, по мнению советского государства, подразумевал политическую неблагонадежность.
Вызов принят
Непринятого в аспирантуру МГУ Кнорозова Толстов устроил научным сотрудником в ленинградский Музей этнографии народов СССР. Так Юрий оказался в городе, где встретились его родители, и остался там до конца жизни.
В музейном общежитии он познакомился с соседом, историком Львом Гумилевым, но вскоре того в очередной раз арестовали и отправили в ГУЛАГ. Лев успел представить друга своей маме, поэтессе Анне Ахматовой, которая, по семейному преданию, подарила Юре теплую шапку, тот носил ее чуть ли не до старости.
Восстанавливая с другими сотрудниками разгромленный во время войны музей, Кнорозов параллельно работал над дешифровкой письменности майя, и к 1952 году, то есть к 30-летию Юрия, эта работа, казавшаяся мировым специалистам безнадежной, была закончена.
Интерес к майя возник у Кнорозова еще во время учебы в Харькове. Его удивило, что об этой американской цивилизации, по уровню и масштабу сопоставимой с древневосточными, известно до обидного мало. После окончания войны Кнорозов, как и все московские студенты-историки, разбирал привезенные из Берлина в качестве трофеев музейные архивы. Среди прочего ему попалось издание кодексов (сводов рукописей) майя. В комментариях к ним европейские ученые печально констатировали, что майянскую письменность, в отличие от египетских иероглифов, дешифрованных в начале XIX века Шампольоном, разгадать нет решительно никакой возможности.
Кнорозова такая обреченность раззадорила. «Что придумано одним человеческим умом, может быть разгадано другим человеческим умом», – считал он. И он принял дешифровку майянских письмен как личный вызов.
Знаки судьбы
Установив статистическим путем, что письменность майя содержит около 350 знаков, он выяснил, что это письмо слоговое, а не идеографическое, как китайские иероглифы, и не алфавит. С помощью так называемой позиционной статистики он подсчитывал, как часто те или иные знаки встречаются в текстах. Подспорьем оказался и трактат епископа Диего де Ланды «Сообщение о делах в Юкатане», в котором тот ошибочно (путая буквы со слогами) пытался составить майянскую азбуку.
Результаты дешифровки Кнорозов опубликовал в статье со скромным и не предвещающим сенсации названием «Древняя письменность Центральной Америки» (1952).
Спустя три года он защитил диссертацию, причем с учетом важности открытия ему присвоили не кандидатскую, а сразу докторскую степень. К тому времени Кнорозов перешел на работу в Кунсткамеру, или, по-официальному, в ленинградский филиал Института этнографии, где и прослужил до конца жизни.
За достижения в майянистике в 1977-м ему дали Ленинскую премию. Но дешифровка «кода майя» – не единственное, чем занимался Кнорозов. В разные периоды жизни он занимался этнической семиотикой (знаковыми системами передачи информации у разных народов), теорией коллектива, дешифровкой рапануйской (то есть жителей острова Пасхи) и протоиндийской письменности, продолжал изучать шаманизм, ездил в экспедиции на Курилы, исследуя культуру айнов. Несмотря на его интровертный характер, вокруг Кнорозова сформировался небольшой круг учеников и последователей.
Ясная голова
Красочное описание Кнорозова и его рабочего режима в Кунсткамере оставил Алексей Хвостенко, поэт, художник и бард, большинству известный как первый исполнитель песни «Город золотой». В начале 1960-х ученый предложил ему, случайному знакомому и богемному «раздолбаю», помочь в статистической работе с текстами. Почему именно ему, а не какому-нибудь «приличному человеку», станет понятно позже.
«В то время он занимался дешифровкой письменности вымерших или переселившихся куда-то аборигенов острова Пасхи, – пишет Хвостенко в биографическом романе «Максим». – Но о самой работе я рассказывать не буду – это другая тема. А вот как протекал наш рабочий день – это интересно. Утро начиналось с закупки портвейна. Две, три или четыре бутылки в зависимости от нашего материального состояния. Мы поднимались наверх в Кунсткамеру с заспиртованными монстрами. Я – с увесистыми томами, Кнорозов – с «листингами». Я читал, он считал непонятные мне цифры, которые выдавал ему допотопный компьютер. Бутылки мы приканчивали до обеда. В обед покупалась бутыль водки, но раскрывалась уже в академической столовой под научную закуску. Потом закупалась еще пара бутылок портвейна, и к вечеру мы их приканчивали, продолжая наши научные занятия. Протянув таким образом год, я научился пить и работать одновременно».
Далее следует немаловажное дополнение к описанию алкогольного рациона ученого: «Надо отдать должное Кнорозову – я никогда больше не видел его в таком состоянии, как в первую ночь нашего знакомства. Он всегда сохранял ясную голову, знал и помнил все на свете, терпеть не мог своих коллег за слабоумие и помощников всегда брал себе со стороны».
Все, знавшие Кнорозова, отмечали его любовь к четкости и порядку – на рабочем столе, в делах, мыслях. «Он был самый аккуратный из нас», – говорил его друг лингвист Вячеслав Иванов.
Среди других «андеграундных» ассистентов Кнорозова были поэт, научный журналист Александр Кондратов (в богеме известный как Сэнди Конрад) и художник-фотограф Валентин Тиль-Самарин, поныне здравствующий и живущий в Париже.
Под влиянием общения с ученым Хвостенко сочинил текст «Сообщение о делах в Петербурге» (отсылка к вышеупомянутому трактату де Ланды). Так что Кнорозов обогатил не только отечественную науку, но и авангардную литературу.
Признание на Западе
Что касается его майянских открытий, то западной наукой они поначалу были встречены неприветливо. Еще бы: какой-то молодой русский выскочка, никогда не бывавший в Центральной Америке, утверждает, будто сделал то, что великие умы считали невозможным. Да еще в разгар холодной войны! Особенно в своем неприятии упорствовали американец Эрик Томпсон, считавшийся главным по цивилизации майя, и немец Томас Бартель.
Работа Кнорозова над кодексами майя, 1955Vostock Photo
Их оппонентом стал американский антрополог Майкл Ко, считавший Кнорозова истинным первооткрывателем. У него было преимущество – русская жена, которая перевела фундаментальную кнорозовскую монографию «Письменность индейцев майя» (1963) на английский язык вскоре после ее выхода.
А вот отношение мексиканских ученых к Кнорозову было близко к благоговейному. Они, правда, не могли понять, чем человека из далекой снежной России привлекла их древняя цивилизация, но были очень признательны за то, что он нашел ключ к ее тайнам.
Мария Тереса Франко, будущий директор мексиканского Института антропологии, в 1960-х под видом туристки отправилась в Советский Союз, чтобы хотя бы мельком повидать великого дешифровщика. Ведь к тому времени Кнорозов, съездив единожды в 1956 году на конференцию в Копенгаген, стал невыездным.
Трио из Новосибирска
Запрет на загранкомандировки Кнорозову не имел особой политической подоплеки. Точнее, политика там все-таки была, но своя, научная. В начале 1960-х Кнорозов, чья монография о письменах майя была готова к 1957 году, но шесть лет мариновалась в издательстве, оказался поневоле вовлечен в настоящий «академический триллер», иначе говоря, стал жертвой околонаучной аферы.
Понимая, что большие массивы текстов лучше обрабатывать не вручную, а при помощи компьютера (ЭВМ, как их тогда называли), Кнорозов начал работу в этом направлении вместе с лингвистом Вячеславом Ивановым и несколькими московскими программистами. Но вскоре к проекту подключилась троица бойких «молодых ученых из Новосибирска». Взяв у Кнорозова материалы якобы для работы на ЭВМ, они опубликовали «совершенно бредовую статью» (по выражению нашего героя), в которой объявлялось о сенсационной дешифровке письменности майя при помощи компьютеров. И все заслуги новосибирцы приписывали себе.
«Нахальство было великое», вспоминал ученый, учитывая, что о работах Кнорозова давно знали все специалисты. Но у нахрапистой троицы были связи в КГБ и покровительство директора Института математики Сибирского отделения АН СССР академика Сергея Соболева.
Академику и трио «уволенных кагэбэшников» (как их охарактеризовал Вячеслав Иванов) удалось наделать немало шума: оперативно издать «свои» труды, вручить их Хрущеву, пробить восхваляющую их и принижающую достижения Кнорозова статью в популярнейшем журнале «Огонек».
Капитан пиратов
Однако разоблачения избежать не удалось: Кнорозов написал опровержение, которое опубликовали не только в СССР, но и в Мексике. После ряда скандалов Соболев предпочел выйти из «проекта», через несколько лет о «машинном переводе письма майя» уже никто не вспоминал. Но не обошлось и без мести проигравшей стороны – в том, что Кнорозова не выпустили на Международный конгресс американистов, проходивший в 1962 году в Мехико, и вообще сделали невыездным, многие коллеги ученого видят длинную руку покровителей тех «уволенных кагэбэшников».
После этого случая в лексиконе Кнорозова появилось ехидное выражение «доктор новосибирских наук». «Он вообще обладал своеобразной лексикой, которая заставляла улыбаться. Фраза в духе «Это животное – редактор…» – его абсолютно нормальное обращение к коллегам-редакторам», – вспоминает историк Юрий Березкин.
Ученик Кнорозова востоковед Ярослав Васильков рассказывал: «Он мог начать заседание со слов: «один крупнорогатый археолог пытается дешифровать протоиндийское письмо». «Крупнорогатый», то есть известный ученый, с одной стороны, а с другой стороны, не наш человек – оппонент, которому нужно противостоять. У него всегда была такая специфическая речь. Я бы сказал, как у капитана пиратского корабля».
Взять Аспида в соавторы
Многих советских коллег Кнорозов смущал своей экстравагантностью. В Советском Союзе не было принято выделяться, быть «не как все», но ученым, особенно с репутацией гениальных чудаков, все же кое-что позволялось. Экстравагантность Кнорозова проистекала не из желания привлечь к себе внимание, наоборот, он, как истинный интроверт, рассчитывал, что сбитые с толку его выходками люди как можно скорее оставят его в покое. Так, однажды он, не желая попадать в научно-популярный фильм, встретил приехавшую к нему съемочную группу с бинтом на голове, скрывавшим один глаз. Кнорозов полагал, что в таком виде он уж точно застрахован от интервью. Но не угадал – и попал в фильм с перевязанной головой.
При солидной профессорской зарплате одевался он затрапезно, донашивая костюмы до дыр. Сердобольные коллеги-женщины иногда пытались заинтересовать его хорошими вещами, якобы купленными для мужа, но не подошедшими тому по размеру, но Кнорозов был непреклонен. Это был его «скафандр», как и алкоголь, защищавший от внешнего мира.
Зато тем немногим, кого он считал своими, Кнорозов раскрывался как тонкий, умнейший, добрейший и остроумнейший человек. Он не был мрачным анахоретом: в 1952 году Юрий женился на филологической девушке Валентине Самковой; спустя восемь лет у них родилась дочь Катя (она стала востоковедом), а в 1984-м – внучка Аня. «Гениальный ученый, сурово глядящий с официальных фотографий, был самым добрым и снисходительным дедом на свете», – вспоминает она.
Кнорозов очень любил кошек, которых у него жило несколько. В те годы не было привычного нам культа «котиков», и желание ученого поместить в научный журнал свое фото с кошкой на руках казалось еще одним его чудачеством. Тот знаменитый снимок – похожий на профессора Мориарти Кнорозов держит в руках кошку с пронзительным взглядом – единственный, который нравился ему самому.
Увековеченную на этом фото сиамскую кошку Асю (полное ее имя было вообще-то Аспид) Кнорозов однажды указал в качестве соавтора статьи, но советские редакторы его чувства юмора не разделяли и Асю вычеркнули. А вот когда его просили подарить на память ту самую фотографию, Кнорозов мог взять ножницы, отрезать свое изображение, оставляя только кошку, и в таком виде вручить снимок.
Бронза и камень
Финал жизни Кнорозова – почти хэппи-энд. Да, его одолевали болезни, был инсульт, но для человека, выпившего море водки и выкурившего едва ли не весь ленинградский «Беломор», 76 лет, проведенных в отменной интеллектуальной форме, – уникальный результат.
В 1990-х он наконец смог увидеть древности майя воочию, побывав в Гватемале, Мексике, США. В Центральной Америке его встречали, как героя, мексиканцы наградили его орденом Ацтекского орла – его вручают иностранцам за особые заслуги перед страной.
В Мексике есть два памятника Кнорозову. С первым, бронзовым, в городе Канкун, правда, случился казус: вскоре после установки некий предприимчивый, но не помнящий родства потомок индейцев майя выкрал его и пытался сдать в металлолом (вполне знакомая россиянам история). Кнорозову с его любовью к черному юмору она бы, наверное, понравилась.
Второй монумент изготовили уже из камня – он стоит в городе Мерида напротив Большого музея мира майя и воспроизводит ту самую фотографию с кошкой Асей.
На родине Кнорозова почтили скромнее, но тоже не без доли абсурда. К 100-летию со дня рождения, в 2022 году, на стене дома на Гранитной улице в Петербурге, где он прожил более 30 лет, установили памятную табличку. Создатели «слегка» перепутали майя с другой древней американской цивилизацией: портрет ученого оказался на фоне ацтекского Камня Солнца. Что ж, опять нетрудно представить, как Кнорозов мрачновато усмехается, глядя на этот курьез.
Сегодня будет что-то редкое и интересное. Что-то мы всё про Евразию, да про Африку. А, между прочим, лет эдак 25 тысяч назад (или около того, вопрос остается дискуссионным) люди заселили и Америку. Поначалу ничего интересного у них не происходило, а потом – как начало. Так примерно одновременно с цивилизациями Египта, Междуречья и Инда возникла и культура Норте-Чико на территории Перу, а за 1500 лет до Р.Х. примерно там же образовалась культура Куписнике, в XII-м веке до н.э. появилась культура Чибча на территории нынешней Колумбии, а в Северной Америке зародилась культура Анасази. Короче, как оказалось, движуха шла и в Новом Свете. И одной из наиболее развитых цивилизаций там стала ольмекская.
Цивилизация ольмеков была современницей государства Шан на территории Китая и зародилась, по некоторым сведениям, примерно тогда же, около 1500-го года до н.э., хотя традиционно принято считать, что случилось это между 1400 и 1200-ми годами. Как бы то ни было, к XII-XI-му векам до н.э. она уже существовала, размещаясь примерно на территории мексиканских штатов Веракрус и Табаско. От них в наследие осталось множество артефактов, от пирамид и знаменитых гигантских голов до нефритовых масок, топоров и украшений.
Согласно археологическим находкам, археологи разделили историю ольмеков на четыре этапа: этап формирования (1700-1300 гг. до н.э.), этап интеграции (1300-900 гг. до н.э.), этап экспансии (900-300 гг. до н.э.) и этап распада (300-200 гг. до н.э.). Самый ранний центр ольмеков располагался в районе Сан-Лоренцо (Теночтитлан) в штате Веракрус, а около 900-го года «столица» переехала в Ла-Венту, а прежний город (или городище) был заброшен. Центр в Ла-Венте благополучно просуществовал примерно до V-го века до н.э., а потом не только он, но и вся цивилизация ольмеков пришла в упадок. В районе Ла-Венты археологи раскопали роскошные мозаичные тротуары и множество подношений из нефритовых, керамических статуэток и гематитовых зеркал, а «Великая пирамида» тех мест даже сейчас, вся покрытая землей, возвышается на 34 метра над землей.
Предполагается, что письменность у ольмеков была (так есть сообщение о Каскахальском блоке, датированном примерно 900-м годом до н.э.), более поздние глифы датированы более поздним периодом. Однако мне нигде не встречались сообщения о дешифровке и о том, что что-то из найденного удалось прочитать. И, пожалуй, это одна из главных причин того, что ныне об ольмекской цивилизации мы знаем не так много, как хотелось бы, даже о том, что стало причиной её упадка. Высказывается в числе прочего предположение о том, что пришли древние майя и всё сломали.
Тем не менее каким-то чудом я наткнулась на художественное произведение об ольмеках, которое мне, к тому же, удалось хронологически встроить в подборку! И сегодня, накатив текилы со всем понятным названием, я хочу рассказать об истории, достойной того, чтоб рассказать её 31 октября:
«Конец Священного Круга» Р.В. Кинжалова
Время действия: ХI век до н.э. (правление Смендеса в Египте, ХХI династия, ок. 1077-1051)
Место действия: Мезоамерика, территория современной Мексики (государство ольмеков) и государства Верхнего и Нижнего Египта; Карт-Хадашт (предположительно, речь может идти об Утике, финикийской колонии, основанной около 1101-го года до н.э. на территории нынешнего Туниса, недалеко от будущего Карфагена).
Интересное из истории создания:
Когда я только наткнулась на это произведение, имя Ростислава Васильевича Кинжалова (1920-2006) мне ни о чём не сказало. И только вчера, читая воспоминания о нём И. Стогова, я наткнулась на упоминания о том, что Р.В. Кинжалов был другом и коллегой самого Ю.В. Кнорозова, и тут вдруг всё вспомнила! Ведь Кнорозов – это знаменитый отец-основатель советской школы майянистики и известный на весь мир дешифровщик письменности майя. Так вот Кинжалов также был учёным и стоял у истоков майянистики в СССР, хотя в огромном списке его научных работ и, помимо этого, чего только нет.
Первым произведением Р.В. Кинжалова об индейцах Мезоамерики стал «Воин из Киригуа», опубликованная в 1976-м году, а вот второй вышла как раз-таки повесть «Конец священного круга», в 1988-м, хотя написана была ещё в 1974-1977-х годах. При написании данной повести автор опирался как на реальные и достоверные археологические данные, так и на гипотезы, и на некоторые эксперименты (например, на путешествие Т. Хейердала через Атлантику). Хотя именно благодаря допущению путешествия через Атлантику и введению египетской линии я и смогла датировать описанные события, и включить книгу в подборку. Так что жаловаться не стоит.
Б. Б. Пиотровский в своём предисловии пишет, что «книга Р. Кинжалова – первое (и у нас, и за рубежом) художественное произведение о загадочных ольмеках». Так что понять мою радость можно: я вообще сомневалась, что что-то найду.
О чём:
В повести две основные сюжетные линии – линия ольмеков, где в центре повествования троица сначала детей, а потом двоих юношей-братьев и девушки из соседнего селения, и линия Суэмбахамона, беглого знатного египтянина, который из-за своей жадности оказался замешан в скандал с разграблением гробниц близ Фив. Ужасное преступление по тем временам, надо сказать. Поэтому он инсценировал свою гибель в водах Хапи(Нила), а сам на лодке со слугой свинтил в Нижний Египет, на тот момент, после падения ХХ-й и воцарения ХХI-й династии, другое государство, где ещё правил основатель ХХI-й династии фараон Смендес. В какой-то момент, когда средства его начали истощаться, он связался с ушлым финикийским торговцем, который предложил ему выгодную сделку. Суэмбахамон согласился и не прогадал. А поскольку чел он был азартный, но прижимистый, то после двух успешных путешествий в третье отправился вместе с финикийцами, успел побывать в их новой колонии, а потом продолжил было путешествие, но всё пошло не по плану, и несколько морских бурь привели его вместе со слугой на территории ольмеков.
Параллельно с историей проворовавшегося египетского чиновника рассказывается о профессиональном становлении Туг-Ансенга из рода Кааб, которого ещё десятилетним мальчиком жрец Анаиб-Уигир выбрал в качестве будущего скульптора. Первым заданием парня после десяти лет обучения стало украшение ритуального нефритового топора, с которым он блестяще справился, чем завоевал всеобщее уважение и звание мастера. А вскоре после этого даже женился на дочери своего наставника, сам не зная, что тем самым спас её от жертвоприношения.
Его младший брат, Шанг, в это время оставался простым земледельцем, тоже влюбился, в ту самую девочку из соседнего селения, Тианг, и знать не знал, какой рок над ними навис. Вся троица и не догадывалась о том, что до крупного религиозного праздника, проводимого раз в тринадцать лет, оставалось всего два года, и что жрецы других культов вовсю рыщут в поисках жертв для своих богов, а вот божеству кукурузы, главному в циклическом ритуале, жертву предприимчивый Анаиб-Уигир уже нашёл. Что было дальше, и чем закончилось, традиционно не раскрываю.
Отрывок:
На самом деле отрывок и яркий, и без спойлеров найти было не так-то просто. Этот, каюсь, я выбрала за игру слов) На самом деле, даже удивительно, как, по меньшей мере, 54-хлетний Кинжалов сумел передать не просто романтические отношения, а именно подростковые романтические отношения, когда воспоминания о первой любви уже у многих потускнели и вытеснились более поздними:
«…Это была удивительная ночь — ночь их первого свидания! Лунные лучи играли на струях ручья и глянцевитых листьях фикусов. В глуби леса вились хороводами вереницы светляков — алых, золотистых и синих огоньков. Пронзительно трещали цикады, вдали самозабвенно пел пересмешник. Томительно благоухали ночные цветы.
Девушка появилась бесшумно. Было видно, что и она с трепетом ждала этой встречи. Волосы Тианг, ниспадавшие на худенькие плечи, были тщательно расчесаны; отпечатки свеженаложенных на кожу рисунков были четки и еще не расплылись. Новая темно-синяя юбка, широкий пояс из оленьей кожи и ожерелье из душистых семян составляли ее праздничный наряд.
Тианг появилась и сразу же быстро заговорила, чтобы преодолеть смущение и неловкость. Ведь это было первое свидание в ее жизни!
— Ну что же, ты покажешь мне свой камень? Он действительно очень большой?
Шангу хотелось схватить ее в объятия, немедленно признаться в любви. Как она была прекрасна сейчас! Блестящие от возбуждения огромные глаза, полураскрытые розовые губы, разметавшиеся по плечам черные локоны...
— Самый большой камень, какой я видел за всю свою жизнь, — уверил Шанг. — И мы сейчас отправимся туда, правда, это довольно далеко!
И они двинулись в путь. Тропинка петляла среди деревьев, свет луны только иногда прорывался сквозь густую листву, и было довольно темно.
Но оба они были почти лесными жителями и поэтому шли уверенно и быстро. Конечно, Шанг под предлогом помощи скоро завладел рукой девушки, и Тианг не сопротивлялась. Узкая теплая девичья ладонь покоилась в его сильных пальцах и только иногда трепетала, словно стремясь что-то сказать.
Вначале они шли молча. Необычность встречи и полная тишина вокруг, пребывание наедине смущали их. Первым заговорил Шанг. Указав на Вечернюю звезду, он сказал девушке:
—В тот вечер, когда я первый раз говорил с тобой, я просил ее о новой встрече. И желание мое исполнилось!
—Как удивительно! И я считаю эту звезду своей покровительницей. Я часто смотрю на нее по вечерам и поверяю ей свои надежды и просьбы. Совсем недавно я молила ее...
Тианг осеклась. Но в этот вечер Шанг понимал все с полуслова. Он остановился, нежно привлек девушку к себе и спросил:
—Ты тоже просила, чтобы мы снова встретились?
—Да! — чуть слышно прошептала Тианг, укрыв свое лицо на его груди…»
Что я об этом думаю, и почему стоит прочитать:
Есть у меня и ещё одна причина, по которой я выбрала именно этот отрывок – мимишностей там было не так много)) Возможно, это самый милый и безмятежный эпизод во всей повести, остальные, даже мирные, так и отдают тревогой и тщетностью бытия. Должна сказать, что и «Конец священного круга», и «Воин из Киригуа» изданы были в издательстве «Ленинград: Детская литература». Так вот, хочу предупредить: не ведитесь на это! Ибо эта книга создает жесточайший когнитивный диссонанс – она написана таким вот типичным языком советских книжек для школьников, но повествует о вещах реально жутких и делает это, просто мастерски погружая в атмосферу безнадежности и отчаяния. Если б я уже не повидала в своей жизни некоторое дерьмо, эта книга могла бы мне нанести психологическую травму) На хэппи-энд надеяться не стоит, и при прочтении всё настолько толсто намекает на то, как всё сложится, что избалованные счастливыми концами люди могут до самого конца не верить в то, что всё будет именно так.
Очень показателен для меня здесь момент в главе «Смерть Чахиля», где тот вспоминает о своей молодости и о девушке, которую любил:
«…Да, Нгик стала бы ему верной женой, если бы не... Он содрогнулся, снова увидев перед собой, как в то далекое время, застывшее в предсмертной судороге ее тонкое тело, беспомощно раскинутые руки — чтобы уложить Нгик в могилу, их пришлось связывать — и выражение беспредельной муки на исхудавшем лице. Болезнь была быстрой и безжалостной. Потом ее брат сказал, что девушка непрерывно звала Чахиля перед своей смертью, словно надеясь, что он спасет ее... Наверное, именно поэтому юноша и добился того, чтобы его взяли в жреческую школу, он хотел стать целителем, он хотел, чтобы люди больше не умирали так, как умерла она... Жрецом он стал, спас много людей, но не от той болезни, которую считал своим личным врагом! Здесь он был и остается бессильным!».
На самом деле это произведение стало для меня настоящей находкой. Да, в нём есть определенные алогичности и вольные допущения, и я осталась недовольна тем, что не была до конца, по сути, доведена линия с поиском жертвы для богини-Жабы, но в целом вышло отлично. И нужно учесть, что писать об ольмекской культуре с учётом того, что я изложила в самом начале – занятие заведомо неблагодарное, потому что реконструкция в данном случае осложнена множеством факторов. И реконструировать Кинжалову приходилось немало. Так он опирался на идею преемственности культур, от ольмеков к майя и отчасти – к ацтекам. Для построения имён, топонимов, должностей и т.д. он пользовался более поздними языками (в том числе михе-сокскими, на которых говорят до сих пор в штатах Веракрус и Табаско) и языковыми реконструкциями. К сожалению, с темой доколумбовых цивилизаций я знакома слабовато, поэтому оценить, насколько гладко вышло, не могу. Зато я оценила живость описаний, атмосферу и то, как мастерски удалось автору перенести в повествование мораль и нормы того времени.
Некоторые пишут в отзывах, мол, автор хотел показать жестокость тех людей и времен, но я считаю, что это совершенно не так. И это изумительно. Потому что, хотя жрецы в повести реально с остервенением хищников, выискивают жертв для своих божеств, они совершенно искренни в своих порывах: они не пытаются кому-то нагадить, не пытаются избавиться от неугодных, не удовлетворяют собственные садистские наклонности. Они реально верят, что, если боги не получат своих жертв, последствия будут катастрофичны. И действительно с реальным религиозным рвением выбирают лучшее. Показательно здесь то, с каким восторгом отзывался Анаиб-Уигир об избранном им мальчике, и тот, как жрица богини-матери с сожалением, но всё ж готова была отдать в жертву собственную племянницу. С этой точки зрения протест девушки в конце повествования кажется неестественным и ошибочным авторским ходом, хотя, если подумать, даже она протестовала отнюдь не против богов и самой практики жертвоприношения.
Ещё хочется отметить прямо-таки кармические хитросплетения событий, злой рок, преследующий героев. Подобное я часто встречала в восточно-азиатских произведения, но, кажется, почти не видела в западных и, уж тем более, в советских и российских. Всё это ещё один камешек в копилку атмосферы неизбежного и великого. Когда я поняла, что такое «священный круг», то тоже испытала нечто вроде благоговейного трепета) Короче, этой повести я без особых сомнений поставила 5 из 5, но 13 из 15 баллов в своём личном списке.
Список прошлых постов вскоре снова будет пересобран, но пока привожу в таком виде:
"Кнорозов увлечённо наблюдал, как кошка Ася учит сына, Толстого кыса, охотиться, и анализировал сигналы, с помощью которых она «разговаривала» с котёнком. В какой-то момент его осенила идея, что у людей-то коммуникация построена тоже на взаимодействии таких сигналов-"посылов", сигналов-"получений". И он написал статью «К вопросам о классификации сигнализации»".
Фото Юрия и Аси достаточно известно. Но фотографий Кыса я не встречал.
Недавно исполнилось 100 лет со дня рождения Юрия Кнорозова, которому спустя годы вернулась благодарность от вспомнивших про него потомков.
Жил он интересно и честно, сделал мировое открытие, но не "зазвездился".
Цепочка.
Юрий Кнорозов родился под Харьковом в семье русских интеллигентов, отец был главным инженером Южного треста стройматериалов, мама была домохозяйкой. У него было три старших брата и сестра. Все дети стали учеными, работая в разных областях науки.
С того момента, как Юрия Кнорозова объявили гордостью нации и Президент России поручил увековечить память советского и российского этнографа, расшифровавшего письменность древнего народа майя в соответствующем указе, о Кнорозове написано многое. Поэтому я опущу детально исследовать его биографию, делая только акценты на интересные факты, прорисовывающая портрет однозначно неординарного человека.
***
Официальной датой его рождения считается 19 ноября 1922 г. Хотя сам он впоследствии утверждал, что был рожден 31 августа и ждал поздравлений 2 раза в год. Подобные мистификации окутывают его биографию, к изложению которой в подобном ключе, конечно приложил руку он сам.
***
В детстве Юрий играл на скрипке, прекрасно рисовал, писал романтические стихи и избавлял соседей от болей "накладыванием рук". При этом, вспоминая о своих школьных годах, Кнорозов не без удовольствия рассказывал о том, как его пытались исключить за плохое поведение. Впрочем, выписка из аттестата свидетельствует, что школу он закончил с отличными оценками и единственной четверкой.
***
«Наш жребий – жить! Судьба, завидуй! Опять нам бедствия готовь. Венком для нас обоих свиты Свобода, радость и любовь…»
Эти стихи написаны Кнорозовым для любимой девушке. В нем лирика наполовину с предсказанием беды. Оно сбылось очень скоро и трагично. Осенью 1941г. в оккупированном Харькове девушка была убита.
Молодой Юрий Кнорозов.
***
В очерке конца 1950-х годов, опубликованном в советской прессе, рассказывалось, что в 1945 году в Берлине Юрий Кнорозов вынес из горящей библиотеке две книги, ими оказались «Сообщение о делах в Юкатане» Диего де Ланды и издание трех иероглифических кодексов майя. Названные книги действительно были у Кнорозова, но происхождение их неясно. Историю о пожаре в берлинской библиотеке он называл «дурацкой и нелепой легендой». По настоящему причиной его интереса стало знакомство со статьей Пауля Шелльхаса «Дешифровка письма майя – неразрешимая проблема». Говоря по поводу своего исследования следующее: «То, что создано одним человеческим умом не может не быть разгадано другим. С этой точки зрения, неразрешимых проблем не существует и не может существовать ни в одной из областей науки!»
***
Ему чудом удалось выздороветь в войну от тифа и разыскать отца в незнакомой Москве, который тут же перевез всю семью к себе и Юрий продолжил учиться на истфаке Московского университета.
***
Его дипломная работа была посвящена шаманским практикам, как и первая публикация, вышедшая в 1949 г. в журнале Советская Этнография: «Мазар Шамун-наби».
***
Основным источником для работы с письмом письма майя послужили две книги, видимо не случайно оказавшиеся в его руках: «Сообщение о делах в Юкатане» Диего де Ланды в публикации Брассера де Бурбура (Landa Diego de. Relation des choses de Yucatan. Par l'abbé Brasseur de Bourbourg. Paris, 1864) и «Кодексы майя» в гватемальской публикации братьев Вильякорта.
***
В поступлении в аспирантуру МГУ Ю.В. Кнорозову было отказано, потому что во время войны он находился на оккупированной территории и не был комсомольцем.
***
В трудный период ему помог профессор университета выхлопотав молодому коллеге место в Ленинграде в Музеи этнографии, куда молодой ученый смог перебраться и серьезно уже заниматься дешифровкой древнего письма. Как иронично заметил сам Юрий, он выбивал пыль из туркменских ковров. Кнорозов поселился в музейной комнатке-пенале, а его соседом несколько месяцев до очередного ареста был ученый Лев Гумилев, сын Николая Гумилева и Анны Ахматовой. Комнату Кнорозов превратил в маленькое личное царство, заняв пространство от пола до потолка прорисовками знаков майя. Кунсткамера была местом его работы всю жизнь.
***
Кнорозов определил тип письма как фонетический, морфемно-силлабический. То есть каждый знак майя читался как слог. Завершалась сложная работа главным - чтением и переводом трех рукописей майя.
***
Защита проходила в Москве 29 марта 1955 г. Результатом - стало присвоение звания не кандидата, а доктора исторических наук, что в гуманитарной области происходит крайне редко. Защита диссертации по индейцам майя стала научной и культурной сенсацией в Советском Союзе, очень быстро о дешифровке узнали и за рубежом. Казалось парадоксом - ни разу не побывав в Мексике, советский исследователь сделал то, чего не добились многие ученые разных стран, годами проводившие полевые исследования среди индейцев майя.
Памятник в Мексике у здания музея племени Майя.
***
Единственной поездкой Ю.В.Кнорозова за рубеж (вплоть до 1990 г.) стало участие в Международном конгрессе американистов в Копенгагене в 1956 г., куда Кнорозов попал лишь благодаря настояниям академика А.П. Окладникова. Его боялись выпускать, оформляя командировки другим "блатным" под разными предлогами.
***
Несмотря на "личное оскорбление" нанесенного американской школе майянистов зарубежные коллеги назвал победу Кнорозова «триумфом духа».
***
В 1963 г. вышла великолепная монография Ю.В. Кнорозова «Письменность индейцев майя», раскрывающая принципы дешифровки. Однако это нелепое недоразумение поставило для некоторых под сомнение подлинные результаты дешифровки. За рубежом противники также воспользовались этим предлогом, чтобы оспорить открытие советского ученого. В результате лишь спустя двадцать с лишним лет, в 1975 г. удалось опубликовать переводы текстов. Монография называлась: «Иероглифические рукописи майя».
***
Ю.В. Кнорозов принадлежит плеяде великих ученых XX века, которые сумели, в расцвет, казалось бы, все большего обособления по узким областям, понять и почувствовать, что будущее науки лежит в междисциплинарности подходов. Поэтому он с увлечением занимался темами, выходящими за рамки его «узкой» специализации «майяниста». Сама дешифровка иероглифического письма требовала сочетания знаний по истории, этнографии, лингвистике и даже психофизиологии. Только для того, чтобы доказать независимое от культур Старого Света происхождение письма майя, Кнорозову пришлось решать вопросы, связанные и с этногенезом мезоамериканцев и с теорией заселения Америки.
С дочкой.
***
Свою фамилию ученый произносил с ударением на втором слоге, а не на первом.
***
Однокурсница Кнорозова Л. Т. Мильская вспоминала его фразу: «Я могу заниматься наукой, даже вися на подножке переполненного трамвая».
***
Письмена Майя.
Хотя Юрий Кнорозов и был интровертом и человеком науки, но ничего мирское ему было не чуждо. В 1955 году он женился на своей коллеге филологе Валентине Самковой. Она была его верной спутницей всю жизнь. Родители мужа тепло относились к невестке, в письме папа Юрия Валентиновича писал ей: «Так хорошо получилось у тебя и Юры, по заслугам награждены вы оба. Целуем тебя, жмем руку и поздравляем Юру с такой прекрасной подругой жизни… Еще и еще поздравляем тебя, Валя. И любим тебя не за то, что ты кандидат наук, а за то сразу полюбили, что простая, умная и добрая». Среди студентов Валентины Михайловны было много приехавших из Китая, это были образованные, интеллигентные люди, общение с которыми на долгие годы оставило самые приятные воспоминания.
23 января 1960 года Валентина Михайловна родила единственную дочь — Екатерину. Юрий Валентинович уделял много внимания дочери, водил её в Эрмитаж, Зоологический музей, летом ездить в Петергоф. Она пошла по стопам родителей и окончила восточный факультет. Сегодня, она единственный в Петербурге специалист по традиционной вьетнамской литературе. Для своей внучки самым добрым и снисходительным дедом на свете. Кнорозов, сам получив суровое воспитание, стремился в своей семье избегать любых строгостей и принуждения, при том что никогда не отличался лёгким характером. Например, родные и ученики отмечали его щедрость: он никогда не скупился на подарки и мог отдать любую свою вещь по принципу: «Зачем дарить то, что мне самому не нравится?»
Из личного архива.
***
Юрий Кнорозов был энциклопедически образованным человеком. Телевизор почти не смотрел, зато постоянно читал. У него был математический склад ума. В домашней библиотеке было много книг по физике, астрономии, химии, математике. Он разбирался во всём.
***
Не будучи привередливым в еде, он любил экспериментировать с приправами. Любил цветы и комнатные растения, за которыми сам и ухаживал. Играл в нарды и старался приохотить к этой игре окружающих.
***
Будучи кабинетным учёным, он предпочитал работать над текстами стоя, в качестве конторки в его комнате стояла трибуна из зала заседаний.
***
В 1975 году Кнорозову за его гениальное открытие была вручена Государственная премия СССР. Кнорозову удалось посетить земли майя – впервые это произошло по приглашению президента Гватемалы в 1990 г. Затем последовали приглашения мексиканского правительства, Института Антропологии и истории и парка Шкарет, издавшего в Мексике его избранные произведения. Президент Гватемалы в знак признательности вручил ему специальную Большую Золотую медаль. В 1995 г. в посольстве Мексики в Москве ему был вручен серебряный Орден Астекского Орла. Такие ордена вручаются мексиканским правительством иностранным гражданам, имеющим исключительные заслуги перед Мексикой. Эта награда имела для Кнорозова особое значение. Получив награду, он сказал по-испански «Мое сердце всегда остается мексиканским».
Президент Гватемалы Винисио Сересо вручает Юрию Кнорозову Большую Золотую Медаль Президента.
***
В свою долгожданную поездку в Мексику, которая состоялся 19 декабря 1990 года, Кнорозов вылетел в зимнем пальто и берете. Кстати, берет ему подарила в 1949 году Анна Ахматова.
***
В быту он всегда был крайне неприхотлив (хотя поддерживал вокруг себя идеальный порядок и всех к нему приучал), одежду носил всегда по принципу удобства и привычки, даже если костюм и обувь выглядели непрезентабельно. В то же время, он прекрасно знал себе цену, и находясь в экспедиции на Курильских островах, неизменно прикреплял к рабочей одежде значок лауреата Государственной премии СССР.
***
Знаменитая фотография Юрия Кнорозова с кошкой на руках была сделана его сотрудницей Галиной Дзенискевич в 1971 году. Изображенную на ней кошку звали Ася (полное имя Аспид). Кнорозов указал Асю в качестве соавтора одной из своих статей, посвященной возникновению сигнализации и речи, но готовивший публикацию редактор убрал ее имя. У Кнорозова были и другие кошки: Толстый Кыс (сын Аси) или кошка по имени Белобандит. Кошек ученый любил с детства, и когда, став доктором наук, он получил отдельную квартиру, то сразу же завел кошку. Он также был знаком со всеми кошками, живущими у его коллег и знакомых, и, приходя в гости в эти дома, всегда приносил подарок для кошки, например, валериановый корень. Фотография Кнорозова с Асей была использована при создании надгробного памятника ученому на Ковалевском кладбище в Санкт-Петербурге, а также памятника в Мериде.
Мастер и Маргарита.
***
Он был любим своей семьёй и окружён заботой. Скончался Юрий Валентинович Кнорозов 30 марта 1999 в 06 часов утра от инсульта и последовавшего отека легких,в одной из городских больниц. Его супруга на тот момент тоже тяжело болела и ненадолго пережила мужа. Единственной организацией, оказавшей материальную помощь при похоронах, было Посольство Мексики в РФ. После его кончины Кунсткамера отказала в предоставлении помещения музея для прощания, и множество людей собралось в тесном больничном морге. Так накануне прихода третьего тысячелетия ушел из жизни гений, чей вклад в науку по праву относится к величайшим достижениям ушедшего XX века.
***
Кнорозов необыкновенный человек и к нему надо относится, как к необыкновенному и приличному человеку, преданному своему делу и семье.
***
Ну и напоследок загадка. Что общего у Юрия Валентиновича Кнорозова и шоколада?
Жил-был в городе Петрограде, Ленинграде, а потом и в Санкт-Петербурге историк, этнограф и лингвист Юрий Валентинович Кнорозов. Сумел расшифровать письмена древних майя (не полубогов из мира Толкина, а тех индейцев, что в 2012 году конец света предсказывали). Прожил немало, а в конце прошлого века умер.
В ноябре в России праздновали 100-летие со дня рождения учёного и решили почтить его память. На Васильевском острове решили посвятить Кнорозову детскую площадку и оформить двор в мексиканском стиле.
На площадке нарисованы бананы-обезьяны и Камень Солнца. Вот только Камень Солнца, по словам историков Юрия Нежинского и Дмитрия Белева, никакого отношения к майя не имеет, а служит специфическим атрибутом совсем другой культуры — ацтеков. То есть ставить его к Кнорозову - это как пирамиды к Шлиману, барабан к Страдивари, клюшку к Яшину.
Камень имеет свою специфику — это алтарь для принесения жертв на празднике бога Шипе-Тотека. Праздник заключался в том, что пленника забивали деревянными мечами и палицами, затем свежевали живьём, жертве вырезали сердце и укладывали на Камень Солнца. Дальше такая же процедура повторялась со следующим пленником, а в коже предыдущего к этому моменту уже совершал ритуальный танец один из жрецов.
Юрий Валентинович Кнорозов ацтеками, сколь известно, не занимался. Возможно, по причине отсутствия у них письменности. Камень солнца попал в компанию к майя в 2012 году, когда мир дружно ждал конца света по их календарю — уж больно красив. Из интернета, надо полагать, попал на памятную доску
а оттуда - на детскую площадку. Действительно, зачем спрашивать историков, когда есть красивая картинка? Скульптор доски Вячеслав Бухаев не видит в таком изображении ничего страшного — календарь майя «примерно такой, похожий». Видимо, у творческих людей это норма: калаш, шмайсер — какая, в чертёж, разница. Надо полагать, что и творцы детской площадки не видят проблем, на игру Зума похоже и ок. И детям радость, ярко и необычно. Если правила новой игры в индейцев кто объяснит, совсем весело получится.
К 100-летию со дня рождения учёного Юрия Кнорозова, расшифровавшему письменность майя, в Петербурге установили мемориальную доску. Её автором стал бурятский скульптор Вячеслав Бухаев. На табличке изображен портрет Юрия Валентиновича на фоне, как изначально предполагалось, календаря майя. Однако выяснилось, что это ацтекский Камень Солнца.
Открыли мемориальную доску 19 ноября на фасаде дома №10, на Гранитной улице. Здесь ученый прожил 33 года, с 1959-го по 1992-й.
Российский испанист, литературовед и искусствовед Татьяна Пигарева:
Люди, это что?! Это же ацтекский диск, мы его в Национальном музее антропологии Мехико созерцали. Какие ацтеки? Кнорозов письменность майя расшифровывал. Или я что-то не понимаю?
Обсуждают пользователи в соцсетях:
Понятно, что именно эта картинка выходит первой в Интернете при поиске «Календарь майя». И точно так же ошиблись дизайнеры из журнала «ЮНЕСКО». Но одно дело - журнал (напечатали и забыли), а другое дело - доска на доме.
В Учебно-научном Мезоамериканском центре им. Ю.В. Кнорозова при РГГУ инцидент не оставили без внимания. Ведущий специалист Дмитрий Беляев заявил, что с таким же успехом автор работы мог изобразить ученого на фоне китайских или египетских иероглифов. Или даже использовать «письмена майя» из киновселенной Индианы Джонса.
К сожалению, то, о чем я писал неделю назад, воплотилось в жизнь. 19 ноября, в день 100-летия со дня рождения Юрия Кнорозова, в Петербурге, на фасаде дома по Гранитной улице, 10, все-таки установили мемориальную доску, на которой ученый, дешифровавший письмо майя, изображен на фоне Камня Солнца - монумента ацтеков. На мелочи типа отсутствия выделения причастного оборота «раскрывший миру тайну письменности майя» запятыми, внимания уже и не обращаем.
Еще один немаловажный момент, который вызывает вопросы. Почему проект не скорректировали на этапе разработки? Ведь размещение мемориальной доски должно проходить через согласование Министерства культуры.
В администрации Северной столицы ситуацию никак не комментируют.
Учёные долго не могли определить даже тип письма текстов майя. Кнорозов подошёл к решению проблемы с помощью математического метода. Он произвёл каталогизацию всех символов и аналитическим путём доказал, что это слоговое письмо. Далее он использовал метод перекрёстного чтения источников и поиска соответствий между надписями и миниатюрами в кодексах. Кроме того, Кнорозов сумел разгадать тайну алфавита майя, который приведён в «Сообщениях о делах на Юкатане». Юрий Валентинович понял, что майянским языком записаны названия испанских букв. Это открытие расставило всё по местам.
В 1952 году Кнорозов знал точное фонетическое значение нескольких символов. Дальнейшая расшифровка стала вопросом времени. В 1955 году Кнорозов ррешает защитить кандидатскую диссертацию. Комиссия слушала его 3,5 минуты и вместо кандидатской дала докторскую степень. Расшифровка письменности майя стала научной сенсацией мирового масштаба наравне с полётом Гагарина. При этом открытие своё он совершил фактически, не выходя из кабинета.
Кнорозова наградили Государственной премией СССР, снимали про него телепередачи и фильмы, но весь этот блеск учёного мало интересовал. Юрий Валентинович любил 3 вещи: иероглифы, кошек и водку. Мы же любим его всем сердцем, и хотели бы от всего сердца поздравить с днём рождения!
