• Сдача вещей, ведь ты поступила с места ДТП без сменных тапочек.

• Спросила у медсестры, вдруг есть тапочки. Это посоветовали на приёмке вещей, когда всё-таки огрызнулась на крики. Получила люлей.

• Вернулась и спросила про одеяло, ночь была холодная, а одеяло как-то не предполагалось. Получила люлей и ушла спать, завернувшись в простынку.

***

Утром согреваешься, завтракаешь вполне приличной кашей и осматриваешься. Одна бабуля выписывается, ей повезло и она ходячая. Две другие лежат, их еда стоит на тумбочках, дотянуться они не могут. Ждёшь прихода нянечек, но потом понимаешь, что их нет и не будет. Бабули уже вполне себе доходяги, к одной приходит внук дважды в день (это выяснится позже) и платит персоналу. Это немного спасает ситуацию, но не сильно. Второй не так повезло. Спрашиваю, не покормить ли их, потому что блин.

Первая выглядит сильно измождённой, очень худой и не принимает больше ложки еды. От большего количества её может вырвать. Кормлю по ложке, несколько раз в день. К нам кладут ещё одну соседку, велосипедистку с точно так же сломанной, но уже правой рукой. В меню бабуль добавляются вкусняшки в виде крошечных ломтиков огурца, чищенных кусочков помидорки и прочих ништяков с воли. Теперь мы следим, чтобы бутылка с водой лежала под рукой и поим чаем или компотом. По глоточку, но каждый раз, когда попросит. Выписывают через две недели немного поправившуюся, бодро съедающую тарелку каши или второго и интересующуюся глоточком пива на десерт.

Вторая в деменции, иногда приходит в себя. К ней приезжают раз в день. Ест пару ложек каши, потом говорит, что больше не может. Шевелится осознанно мало, настойчиво пытается вырвать катетер для мочи. Зовём медсестру, пришла, посмотрела от дверей, ушла. Уговариваем есть, даём пить. Выписка через полторы недели в полном сознании, ест активно и самостоятельно, садится, подтягивается руками на перекладине над кроватью.

***

В коридоре перед нашей дверью появляется новая койка. На ней лежачий мужчина с переломом шейки бедра, проходим ночью мимо, просит позвать санитарку. Интересуемся поводом, потому что уже в курсе местных обычаев. Нужно вынести судно-бутылку. Ржём, потому что ночью нас с этим нахер пошлют, выносим сами.

Просит зарядить телефон, розеток в коридоре не предусмотрено. Вызванивает знакомых, сам он не местный. Самостоятельный, через пару дней осваивает кресло-каталку.

***

Чуть дальше второй, сломана нога. При поступлении просил пить, но нянечек нет, санитарки тоже не было и это не работа медсестёр. Ночью рядом никого нет, а такая роскошь, как кнопки вызова не предусмотрены, особенно в коридоре. Сполз с кровати, дополз до бутылки с водой, которой подпёрли дверь палаты неподалёку. Попил, залез обратно.

В коридоре всегда открыты окна, потому что пахнет здесь мочой, говном и болью. Иногда санитарок нет и памперсы не меняют, пока они не появятся. Ему повезло с одеялом, но оно тоненькое, а его после перелома сильно знобит. Второе не положено, ибо нефиг. Закрываем окно над ним, отдаю своё уже добытое одеяло, заворачивается с головой. В палате теплее, а мне привезли толстую рубашку.

С утра просит заменить промокшее насквозь постельное бельё, посылают нахрен. Потому что дефицит. Сушит, как может.

***

Обнаруживается новая бабуля в коридоре, лежит по диагонали, подушка брошена в ноги. Под головой скомканная простынка, еда на тумбочке в ногах. Нянечек нет, кормить некому, сама не дотянется. Как выяснилось потом - перелом шейки бедра. Чуть позже обнаруживаем, что её положение не поменялось, но халат задрался и под ней лужа мочи, накопившейся со вчера. Окно открыто, на улице холодно, укрыться сама не может. У нас две руки на двоих. Укрываем одеялом, кое-как засовываем подушку под голову, кормим, закрываем окно. Ищем санитарку, просим перестелить, внук нашей бабули даёт памперс и одноразовую простынку. Соседка-велосипедистка покупает в киоске ещё один памперс и простынку на смену. Потом будет моя очередь.

Спрашиваем про родственников, просит позвонить Максимке и называет городской номер. Звоню со своего, трубку не берут. Беру соседку в свидетели, нахожу в сумке бабули кнопочный разряженный телефон, в котором потом будет найден только один номер. Отвечает Максимка. Привозят памперсы, простынки, одеяло, кормят. Жизнь налаживается.

***

Весёлая и улыбчивая девушка из соседней палаты. По больницам уже давно, потому что её целиком собрали по чертежам, по их машине проехал Камаз с заснувшим водителем и сплющил в единое целое с содержимым. Теперь будут удалять проволоку, которая мешает сгибать ногу.

После операции огромные глаза под шапкой кудрявых волос выглядят ещё больше. Улыбается. Почему-то спинальная анестезия не подействовала с первого раза. И со второго. И даже с третьего. К концу операции, когда проволоку почти удалили с пожеланием так не орать, пришла ещё одна врач и обнаружила, что кололи не то, что нужно. И оно не обезболило, подкололи нужным. Жизнь наладилась.

***

- А больно не будет? - не выдерживаю и подссыкаю от страха на операционном столе. Будут ставить анестезию в шею, отключая руку.
- Все терпят и ты потерпишь. - заверяют меня. Знатно охуеваю, начинает трясти.
Колют раз, другой, третий, четвёртый, пятый, не попадают. Начинаю плакать от страха и боли в шее. Зовут кого-то на помощь, колют ещё и ещё, мимо. Шее пиздец, руке пофиг.
Смотрят на меня и размышляют, стоит ли проверять, подействовало или нет. Понимаю, что сейчас могут и проверить, упрашиваю не делать этого. Начинается истерика. Дают общий наркоз и это счастье. Похуй, главное чтобы собрали, а дальше как-нибудь выживу.

Врач на обходе кивает записать на перевязку. Из перевязочного кабинета заворачивают, потому что в списке нет. На улице наконец-то жарко и к вечеру рука болит нестерпимо, опухает. Мне уже пофиг на то, как на меня буду орать. Прошу перевязку, посылают нахрен. Ибо нефиг. Добиваюсь вызова перевязочной медсестры, с час плачу от боли, сидя у кабинета. Потому что боюсь её пропустить. Спиртовая салфетка - кайф, жизнь налаживается.

***

Привозят новую соседку. Переломанные ноги на вытяжке, на шее фиксатор, позвоночник сломан в нескольких местах. В основном живёт в Европе, куда и собиралась улететь, но грузовик сдавал назад, столкнув их машину в траншею с трубами. Выясняет по кормёжку, первый день кормлю. Потом говорит, что будет есть сама. Учится быстро.

Онкология уже давно, колостома. Ухожу утром на перевязку, встречает с квадратными глазами - авария с калоприёмником. Бегу искать кого-нибудь, никого нет. Заглядываю в сестринскую, вдалеке тут же появляется медсестра и начинает орать про нехрен соваться. Потому что там документы и пациенты в край оборзели. Не выдерживаю, начинаю орать в ответ, потому что нервная система хлопнула дверью, покинув чат. Медсестра тут же бесследно исчезает.

Найденная наконец-то другая медсестра отправляет нафиг и искать санитарку. Через несколько забегов нахожу, кушает пирожок и отправляет по адресу, уже озвученному медсестрой. Появляется, говорит, что это работа медсестры. Медсестра посылает к санитарке. Через ёб вашу мать всё чинят, к этому моменту мы успеваем вытереть разлившуюся катастрофу. В замене белья отказано. Ибо нефиг, дефицит.

Приходит муж, приносит противопролежневый матрас. Возраст, потерянность, всё лицо в швах после аварии. Ищем тех, кто может переложить, посылают по привычному адресу даже за деньги. Через час собираем команду, перекладывают, бьют ногой по спинке кровати, головой по другой спинке. Кричит громко. Ноги положили не так, немеют. Медсестра посылает нахрен, ждите врача завтра, упрашиваем позвать дежурного врача. Поправляют ноги, жизнь налаживается.

***

Проснулась от боли, пошла походить. Из палаты с лежачими зовут, просят закрыть окно. Женщина лежит, сжавшись под тонкой простынкой и клацает зубами от холода. Закрываю окно, утаскиваю одеяло с единственной свободной койки, укрываю. Жизнь налаживается. Вопрос, почему ей не дали одеяло, уже не возникает. Потому что нефиг.

***

Заёбанная медсестра говорит, что нянечек больше нет, санитарок дефицит. Хочет уволится к хренам.

Я не знаю, может быть так везде и теперь это модно. Люди отказываются жаловаться, потому что они там в заложниках и не понятно, в какое Спортлото писать. И будет ли от этого смысл, кроме пиздюлей и так замотанному персоналу, часть которого осталась людьми.

У меня осталось послевкусие ада и искренне изумление, когда в поликлинике даже медсестра была вежливой. Всё, дальше оптимизм и ай-нэ-нэ будет.

Отправили меня в корпус. 2 этажа. Решётки на окнах. Очень мощные двери. Там меня встретила заведующая.

Говорит, ты у нас не псих, но придётся потерпеть. Одежду оставляй свою, переодевать тебя не будем. Телефон можешь брать, но не давай его больным. Всё что не нужно оставляй в кладовке, что-то надо будет взять, подходи. Из корпуса можешь выходить хоть на весь день, но к 22:00 надо быть тут.

В общих чертах полная свобода, за исключением того, что ночами ты в реальной психушке.

В первый день я в полном шоке просто сел на лавочку рядом с санитаром. А он был просто гигантом 2 метра в высоту, очень мускулистый. Сидели смотрели телевизор.

Перед телевизором стояли 2 или 3 лавочки. А на них сидели больные разных возрастов. Кто-то тихо сидел, кто-то дергался, кто-то бродил, кто-то стоял. Но в целом было спокойно, но это скорее всего от того, что таблетки они ели просто горстями. У каждого проверяли рот, чтобы 100% проглотил.

К вечеру был ужин. Санитар говорит, иди садись за отдельный стол если кушать хочешь, не захочешь, не ешь. А кушать и правда хотелось. Сел за стол. И мне дали прям натуральное хрючево. Это была каша, она была как застывший кисель. Холодная. В алюминиевой тарелке с алюминиевой ложкой. Естественно увидев это, аппетит улетучился и есть данное блюдо я не стал. Но его с огромным удовольствием смолотили здешние обитатели.

Ещё через пару часов мне показали место где я буду спать. Собственно это была какая-то вип палата :D Она была на 3 койки, но даже там я знатно был удивлён. В углу стояла банка на три литра, эмалированная кружка, пачка чая и кипятильник. Короче чифирить в этой палате было нормой. Тут уж я подумал, что попал в натуральную тюрьму. Помимо меня в палате лежал контуженный контрактник и ещё двое пацанов которые в прямом смысле косили от армии.

В конце первого дня мне довелось познакомиться с туалетом, так как на утро надо было сдать анализы в баночках. Туалет отпечатался в моей памяти на всю жизнь. Несколько коричневых, будто бы никогда не мытых унитазов. Коричневые стены и пол. Напоминает туалеты как в фильме Сайлент Хилл, только без кабинок. Ну я так полагаю, чтобы никто не прятался.

Ночь прошла легко. Спокойно. Тихо.

На утро гигантский санитар повёл меня в другой корпус проходить тесты. Дефолтные тесты как в военкомате. Всё нормально. Проблем никаких. Вы свободны.

Привели в корпус и говорят, мол всё, сегодня больше ничего, можешь быть свободен. И тут я просто схватил куртку, телефон и пошёл гулять по городу. Гулял весь день, приходил в 21:45 и ложился спать.

Но так было не каждый день :D Не зря же это место зовут "Психушкой".

На 3 день в одной из палат у мужика нашли вшей. Налысо постригли всех кроме меня. Ора и скандалов было немерено. Кто-то относился к этому с пониманием, а кто-то впадал в истерику. Но с такими разговор был короткий. Их хватал гигантский санитар, а милая мед сестра (или кто там у них), ставила им укольчик, а потом их просто привязывали по рукам и ногам к кроватям. Это кажется жестью. Но так они ни себе, ни окружающим не могли навредить, а через 15 минут они успокаивались и балдели, а потом их отвязывали.

Бывало на глаза попадался мужик, который стоял в конце коридора и смотрел в угол. Смотрел и с кем-то разговаривал. Вот в этот момент я реально ахуел. Никогда такого не видел, это было по настоящему жутко. Он стоял по 15 минут и с кем-то вёл диалоги.

Как я понял, в таких местах сигареты - это реально валюта. Местные за 2 сигареты мыли полы во всём корпусе. И ведь их даже не заставляли, они сами выстраивали очередь и им это реально было в кайф.

Санитар никого не бил, но если кто-то начинал буянить, то он просто повышал голос. Вообще добрая половина местных обитателей показалась мне настоящими детками. Но это скорее всего из-за убойной дозы успокоительных. Они 90% всего времени втыкали в телевизор и пускали слюни.

Была ещё одна палата. Но там как мне показалось на первый взгляд были одни алкоголики. Но, я ошибался. Как-то раз слышал диалог двоих больных. И один другого спросил, за что мол тот лежит. С ответа я был просто в полном шоке. Со спокойным лицом он ему отвечает, что зарубил мать топором и лежать ему тут вечность.

Кроме телевизора у людей там ещё были развлечения. Была библиотека небольшая. Шахматы, шашки, карты.

Так что по итогу со мной?) Да всё просто. Дважды сдавал тесты. Один раз анализы. Таблетки не пил. Каждый день гулял в городе, там же питался. А на последний день побеседовал с комиссией которые единогласно сказали, что на призывном пункте откровенные идиоты и я зря тут провёл 2 недели. К службе годен. Безоговорочно.

Попрощался с санитаром амбалом, заведующей, собрал вещи и уехал домой. И честно говоря, если бы я там сидел целыми сутками, то кукушка будто бы могла улететь :D Довольно страшно смотреть на будни больных людей. И ведь ты не знаешь почему они тут лежат, за что. И самое главное что от них можно ожидать. Поэтому я старался как можно больше избегать больных и не контактировать с ними.

Ну и в итоге после этого приключения я спокойно отслужил в армии.

Вот такие вот будни весёлые были))

Ну так как я не псих, то и анонимно не буду ставить, история моя :)

Спасибо всем кто прочитал за терпение. Надеюсь было интересно. Телеги не будет, я что клоун? Лучше помогите правильные теги подобрать и как вообще это Длиннопостом оформить? А то ачивку хочется)

Из уцелевших блиндажей били фашистские пулеметы, с флангов - минометы. Фашисты пытались защитить свою ошалевшую от артогня пехоту. Но наши бойцы уже мчались сквозь этот огонь, чтобы пронзить врагов штыками.

И странно было видеть среди этой атакующей цепи спокойно бегущего человека с зеленой сумкой на боку, с очень озабоченным лицом, бросающим взгляд вслед каждому споткнувшемуся бойцу. И когда этот человек подбежал к одному упавшему бойцу, тот, повернувшись, вдруг злобно крикнул:

- Ты куда, Печенка? Пошел назад! Не видишь, кто там впереди?!

Человек с сумкой обиженно ответил:

- Мне не интересно, кто впереди, мне важно, кто со мной. - И, усмехнувшись, добавил: - Уж не хочешь ли ты, чтоб раненые ко мне бегали, а не я к ним? Пока я жив, этого никогда не будет.

И этот человек с зеленой сумкой на боку сказал правду.

Санинструктор Т. Печенка за 5 дней боев вынес из огня несколько десятков раненых. Он никогда не ждал, чтобы его призывали на помощь. Он был всегда там, где огонь, там, где витает смерть. Когда сильный становился слабым и беспомощным от раны, он склонялся над ним, он успевал подхватить на руки падающего. Разве не из любви к нему так огрызнулся на него боец и, боясь потерять его, заслонил собой от пули? И санинструктор Печенка взвалил себе на плечи раненого и понес его. В кустах он стал перевязывать раненого, нежно и ласково уговаривая, что нет mraei о на свете хуже зубной боли, что все остальное чепуха, а самое больное место - это зуб.

И раненый слабо и благодарно улыбался.

Тащить на спине больного, тяжелого человека не всякому под силу. А ведь сегодня санинструктор вынес несколько человек. Пускай спирает дыхание и сердце колотится так, что в глазах пылают алые пятна. Все это чепуха. Ведь он несет драгоценность, ведь нет ничего дороже человеческой жизни.

И когда товарищ Печенка полз, изнемогая от усталости, спасая истекающего кровью бойца, из кустов вылез немец–кий автоматчик и дал очередь по санинструктору и раненому.

Но зверь промахнулся.

Санинструктор вынул из слабых рук раненого бойца линтовку и в те секунды, когда автоматчик торопливо вставлял новую обойму, размахнувшись, всадил в него штык.

Вернувшись к раненому, инструктор перевязал ему новое ранение и снова понес его.

Сдав санитарам раненого, санинструктор тов. Печенка снова пошел на передовые. Он перелезал через окопы, наполненные трупами немецких солдат, заглядывал в воронки и звонко, бодрым голосом выкрикивал:

- Ребята! Это я, Печенка! Кто по мне скучает? Я здесь.

И он шел по полю, и пули визжали в воздухе, а он озабоченно оглядывал каждый кустик, каждую выбоину и искал тех, кто в нем нуждается, тех сильных, кто, ослабев от раны, ждал его.

1941 г.

«Годы огневые», Вадим Михайлович Кожевников, 1972г.

Он скосил глаза вправо и страх накрыл его горячей волной. В нескольких шагах от него стоял мальчик лет десяти. Он смотрел на лежащего человека с удивлением и любопытством. Увидев, что его заметили, мальчик сделал пару неуверенных шагов к человеку.

Лежащий хотел крикнуть, чтобы он не стрелял, но только сейчас заметил, что у мальчика нет в руках оружия. Он просто подошёл к нему и сел рядом, скрестив ноги по-турецки. Некоторое время они просто смотрели друг другу в глаза, не произнося ни слова. Наконец, лежащий осмелел и решил первым завязать разговор.

– Вассе.

– Чего? – непонимающе мотнул головой мальчик.

– Вассе... – человек сложил пальцы колодцем и приблизил их к губам.

– А, пить хочешь? Нет вассе. Нихт воды. Сам бы попил, да к ручью уже не пройдёшь. А может и нет уже ручья – вон как всё вспахали.

Немец хрипло вздохнул и закашлялся. Когда приступ прошёл, он снова посмотрел на мальчика.

– Наме?

– Ещё и наме хочешь? – хмыкнул мальчик, – не, еды тоже нет.

– Наме, наме... – немец ткнул себе в грудь пальцем, – Вернер. Вернер Хабек. Ты наме?

– А! Имя? Димка я. Димка Погодин.

– Дьимка...

Немец слабо улыбнулся, пытаясь расположить к себе мальчика, но лицо Димки осталось серьёзным. Лишь искорки любопытства продолжали плясать в его глазах.

– А чего ты здесь лежишь-то? Свои не забрали? Наверное, не любят они тебя, раз оставили здесь.

Каким-то шестым чувством немец, кажется, понял, о чём его спрашивают. Он указал пальцем на дымящуюся воронку и изобразил взрыв.

– Бух! Ай-ай!

– Ну и что? – пожал плечами мальчик, – ты же живой. Нет, наверное, нехороший ты человек. Если бы был хорошим, тебя бы друзья забрали. А раз оставили одного, то получается, что не нужен ты им.

– Их ферште нихт, – поджал окровавленные губы немец, – понимать нет.

Только сейчас Димка заметил винтовку, лежащую на земле в ногах немца.

– Ого. А ну-ка...

Он протянул руку и поднял её, осмотрев со всех сторон. Немец наблюдал за ним с заметной тревогой в глазах. Димка приставил приклад к плечу, зажмурил один глаз и направил ствол прямо на немца.

– Найн! Найн! Шис нихт! – замотал тот головой, пытаясь прикрыть лицо рукой.

– Да не боись, – улыбнулся Димка и отбросил винтовку в сторону, – я убивать не умею. Это только взрослые умеют.

Немец облегченно вздохнул и попытался изобразить подобие улыбки, но окровавленное лицо стало ещё более отталкивающим и жутким. Но на Димку это не произвело никакого впечатления. Он снова уселся на землю.

– Боишься умирать? – спросил он.

– Их ферште нихт, – снова покачал головой немец.

– Боишься, я вижу. А ты не бойся. Чего бояться-то? Раз и всё... Жить страшно сейчас, а умирать нет. А вот ещё скажи – убивать боишься?

Немец молча смотрел на Димку, не зная, что ответить. Он не понимал ни слова.

– Вот убивать страшнее, мне кажется. Видеть, как жизнь уходит из другого человека – это страшно. Вот он ходил, песни пел, чай пил, а потом раз и он замирает, не двигается совсем и дышать перестаёт. Ему-то уже всё равно, он не чувствует ничего, а тот, кто убил – он всё видит, ему страшно. Наверное страшно. Я не знаю – я не убивал. А ты?

Димка ткнул пальцем в немца, потом изобразил нажатие спускового крючка и вопросительно дёрнул подбородком.

– Найн, найн! – замотал головой немец. Было непонятно – то ли он понял вопрос, то ли подумал, что мальчик спрашивает, как он относится к тому, чтобы его застрелили.

– Все вы «найн, найн», а кто же тогда всё это делает? – Димка махнул рукой, – нет, ты не подумай – я тебя убивать не буду. Слышишь? Не буду. Мне такое страшно делать.

Он замолчал и уставился на горизонт, за которым уже скрылось старое и уставшее солнце. Небо в этом месте ещё краснело из последних сил, а с противоположной стороны уже подкрадывалась тьма. Немец попытался повернуться набок, но застонал и снова замер.

– Зачем это всё? – тихо проговорил Димка, бросив взгляд на бурые пятна на разорванной форме немца,– это же больно. Ты так долго сюда шёл, чтобы тебе было больно? Зачем? Если бы мне сказали – иди куда-то, там тебе будет больно, то я бы не пошёл.

Немец судорожно сглотнул и невопад кивнул, соглашаясь с непонятными ему словами.

– А дети есть у тебя? Жена?

Немец снова кивнул, решив соглашаться со всем, что скажет мальчик.

– Жалко мне тебя. Помогу, – мальчик поднялся на ноги, – я санитаров позвал, скоро придут. Слышишь? Санитары придут, помогут тебе.

– Санитета? – услышал немец знакомое слово, – Я, я! Данки! Санитета, я!

– А вот и они, идут уже.

Он посмотрел вглубь чернеющего леса. Немец, собрав силы, повернул голову, проследив за взглядом Димки. Увиденное ужаснуло его, заставив задрожать, кажется, всем телом. Из леса, ровным рядком выходили волки. Их глаза поблескивали в сгущающихся сумерках, пасти были открыты, обнажая алые языки и жёлтые зубы, с которых стекала слюна. Они медленно и неспешно вышагивая, приближались к ним.

– Вольфе. Вольфе, Дьимка! – застонал немец, – гиб мир дас гевер! Дьимка! – кричал он, указывая на отброшенную винтовку, – пиф-пиф! Вольфе!

– Да не бойся, не бойся, – успокаивающе улыбнулся мальчик, – они помогут, больше не будет больно. Говорю же – жалко мне тебя.

С лица мальчика сошла улыбка, он серьёзно посмотрел на перекошенное ужасом лицо немца и шагнул навстречу волкам. Они даже не посмотрели в его сторону, пропустив сквозь свои ряды. Оказавшись на другой стороне стаи, мальчик обернулся.

– Дьимка-а-а-а! – закричал немец, протягивая руку.

– Умирать не страшно, – шепнул мальчик, – я-то знаю.

Последнее, что увидел немец, был силуэт Димки, растворившийся в темноте, будто его и не было. Стая санитаров вплотную подошла к немцу и принялась за свою работу, избавляя от боли и страданий.

Автор - ЧеширКо.