Польша когда-то была суровой морской державой. Центром её морской истории и мифологии по сей день является сражение под Оливой осенью 1627 года, которое называют не иначе как «польским Трафальгаром». Как же поляки воевали на море — в нашей статье.

Предыстория

Путь к морю для поляков проторил король Казимир IV Ягеллончик, в ходе Тринадцатилетней войны 1454–1466 годов разбивший Тевтонский орден, который по условиям мирного соглашения стал вассалом польской короны.

Получив выход к морю, поляки озаботились созданием собственного флота, дабы впредь не полагаться на одних лишь наёмных каперов. Первые попытки в этом направлении в начале 60-х годов XVI века сделал король Сигизмунд Август.

К 1572 году, когда наконец на воду удалось спустить первый галеон королевского флота, расстановка сил на балтийском морском театре поменялась, и опытные датские корсары уже два года подряд драли на лоскуты своих польских визави и торговцев, захватив в общей сложности 45 кораблей.

В том же 1572 году преставился и «отец» польского флота король Сигизмунд Август — вместе с ним на тридцать с лишним лет пришлось похоронить и мечту поляков о море. Лишь в 1606 году в Гданьске организовали небольшую эскадру кораблей под флагами с белоснежным орлом для защиты этого стратегически важного порта от шведских кораблей.

При чём здесь Тридцатилетняя война?

В 1611 году Карлу IХ Шведскому наследовал его сын Густав II Адольф, отличавшийся воинственностью и огромными политическими амбициями. Он активно воевал с Речью Посполитой, в ходе этой борьбы периодически предпринимая попытки захватить Гданьск.

В 20-е годы в центре Европы развернулись поистине эпохальные дела, которые во многом обусловили логику дальнейших событий, а именно — шла Тридцатилетняя война. Истовый лютеранин, Густав Адольф практически с самого начала данного конфликта всерьёз рассматривал возможность участия в нём Швеции. Более того, король-воин планировал убить двух зайцев одним выстрелом и попутно решить и польский вопрос. Чтобы попасть в Германию, где находился основной театр Тридцатилетней войны, Густав хотел высадиться в Пруссии, которая тогда находилась в ленной зависимости от Речи Посполитой, попутно ликвидировав гданьский порт.

С лета 1626 года шведы с переменным успехом пытались блокировать Гданьск с суши и с моря. Двадцать второго мая 1627 года их эскадра вновь подошла к городу — шесть их кораблей задействовали в прямой блокаде, а ещё десять встали на якорь у Геля.

Силы сторон

Состав шведской блокирующей эскадры из шести кораблей под началом адмирала Нильса Стёрнхольда был следующим:

Tigern — галеон, 22 орудия, 320 тонн.

Solen — галеон, 38 орудий, 300 тонн.

Pelikanen — галеон, 20 орудий, 200 тонн.

Manem — галеон, 26 орудий, 300 тонн.

Enhörningen — галеон, 18 орудий, 240 тонн.

Papegojan — пинас, 16 орудий, 180 тонн.

Итого: шесть кораблей, 140 орудий, 700 солдат и матросов.

Польский флот, базировавшийся у Гданьска, насчитывал десять кораблей и был разбит на две эскадры.

Первая эскадра:

Święty Jerzy — галеон, 31 орудие, 400 тонн.

Latający Jeleń — галеон, 20 орудий, 300 тонн.

Panna Wodna — пинка, 12 орудий, 160 тонн.

Czarny Kruk — флейт, 16 орудий, 260 тонн.

Żółty Lew — пинка, 10 орудий, 120 тонн.

Вторая эскадра:

Wodnik — галеон, 17 орудий, 200 тонн.

Król Dawid — галеон, 31 орудие, 400 тонн.

Arka Noego — пинка, 16 орудий, 180 тонн.

Biały Lew — флейт, 8 орудий, 200 тонн.

Płomień — флейт, 18 орудий, 240 тонн.

Итого: десять кораблей, 179 орудий, 1160 солдат и матросов.

На одном из двух крупнейших кораблей коронного флота, Król Dawid, из 31 орудия лишь пять можно назвать крупными: одну 22-фунтовую укороченную кулеврину, две 12-фунтовки и две 9-фунтовки. У шведов, за исключением 38-пушечного Solen, дела обстояли не лучше. На флагманском Tigern, например, из 22 орудий тяжёлыми можно назвать лишь две 12-фунтовки, остальные были по пять фунтов.

Да, на шведских кораблях, в среднем, имелось больше орудий, однако суммарный перевес в огневой мощи был всё же на стороне моряков Речи Посполитой. Также нередко встречается мнение, что шведские корабли, принимавшие участие в Оливском сражении, были существенно крупнее польских.

Это утверждение ошибочно, однако появилось оно не на пустом месте. В шведском флоте имелись и крупные корабли — водоизмещением от 400 до 900 тонн, а весной того же 1627 года, то есть до Оливского сражения, был заложен корабль-гигант Vasa, тоннаж которого преодолел барьер в тысячу.

Некоторые историки принимают соотношение польского и шведского флотов как 1:8. Однако у Гданьска стоял далеко не весь шведский флот, и даже не лучшая его часть.

В описываемой битве ни один из подобных кораблей участия не принимал. В польском коронном флоте, который находился у Гданьска в полном составе, таких больших кораблей не имелось, и как раз это и заложило фундамент описанного выше заблуждения.

Шведский флот обладал существенным количеством малотоннажных судов не только в виду экономических причин, но и из-за особенностей рельефа побережья этой страны, где было много шхер и мелководных участков.

Кадры решают всё

Также бытует мнение, что шведы были настоящими морскими волками Балтики. Такое суждение во многом породила российская и советская историография применительно к Великой Северной войне.

В действительности же шведы ни при Карле XII, ни при Густаве Адольфе записными мореходами не были, и самые яркие свои победы неизменно одерживали на суше. Их соседи и вечные противники датчане даже дали им весьма хлёсткое прозвище — «свинопасы, лишь по прихоти судьбы узнавшие море».

В Швеции армейская служба считалась более престижной, к тому же она предполагала повышенное жалование.

Адмирала Стёрнхольда тоже нельзя назвать опытным мореходом. Это был сухопутный офицер, сделавший неплохую военную карьеру, в недавнем прошлом — губернатор Дерпта, но, увы, не моряк. Это вполне типичная ситуация тех времён для шведского флота, где высокие назначения давались за преданность, знатность и другие заслуги людям, порой имевшим весьма условное отношение к морю.

Поляки в этом смысле поступили умнее. Номинально морскими силами Речи Посполитой командовал адмирал Вильгельм Аппельманн, однако на момент описываемых событий он не мог исполнять свои обязанности ввиду тяжёлой болезни, поэтому королевские комиссары назначили адмиралом Аренда Дикманна, которому в качестве советников должны были ассистировать командир морской пехоты Ян Шторх и главный артиллерист Герман Витте.

Портрет Аренда Дикманна на юбилейной медали, посвящённой битве

Ни один из них не являлся ни поляком, ни литовцем. Насчёт Аппельманна и Дикманна доподлинно известно, что это были голландцы; Шторх и Витте, судя по всему, тоже. Правда, Аппельманн существенную часть жизни также прослужил в качестве сухопутного офицера, однако Дикманн был опытным моряком и судовладельцем. Таким образом, польские власти сделали ставку на наёмных офицеров из Голландии, признанной «морской» державы того времени.

Корабельные экипажи польского флота можно было назвать «сборной Северной Европы» — там легко было встретить датчан, голландцев, немцев и даже шотландцев. Густав Адольф тоже прибегал к услугам наёмников, но при этом предпринимал различные меры, направленные на формирование национальных команд. Получалось, впрочем, с переменным успехом.

Корабли выходят в море

Шведское командование, упорно верившее в успех затеи с блокадой, планировало держать её до декабря, а затем увести корабли в порты Швеции. При этом дела у скандинавов шли едва ли не хуже, чем у польских «блокадников», — пути снабжения то и дело перерезались, продукты питания поставлялись с перебоями. Доходило даже до того, что шведским морякам порой приходилось пить морскую воду, когда польские войска на суше перехватывали инициативу и не позволяли скандинавам высаживаться и пополнять запасы.

Последствия всего этого не замедлили проявиться — по эскадре начали гулять различные болезни, самой страшной из которых была цинга. Поляки, прекрасно знавшие о том, что творится на неприятельских кораблях, решили воспользоваться ситуацией, и 23 ноября на военном совете в Гданьске Дикманн и его помощники приняли решение прорываться с боем. Сам Дикманн в статусе адмирала поднял свой штандарт на Święty Jerzy, а Герман Витте, вице-адмирал и командир второй эскадры, расположил свой вымпел на Wodnik.

Утром 28 ноября гданьские дозорные увидели с берега шесть шведских вымпелов, идущих со стороны Геля. Шведы шли против ветра и были вынуждены маневрировать, выполняя частые повороты. При этом адмиральский Tigern и Pelikanen существенно оторвались от других кораблей. Видя, что погода играет ему на руку, Дикманн начал выводить свои корабли навстречу неприятелю.

Первым шёл Król Dawid, за ним — Święty Jerzy и остальные корабли, однако Król Dawid постепенно сбавлял скорость, позволяя флагману выйти вперёд. За ними шли галеон Latający Jeleń и пинка Panna Wodna. Вторую эскадру возглавил Wodnik, за которым следовали Płomień, Arka Noego и Biały Lew.

Бой

Шведы явно не ожидали этого, однако вскоре между Święty Jerzy и Tigern, которые возглавляли свои эскадры и сблизились раньше других, завязалась перестрелка. Первым выстрелил польский флагман, и «швед» не замедлил с ответом, разворотив польскому кораблю нос.

Поляки, прекрасно осознававшие своё численное превосходство, стремились свести бой к абордажу, и команде Tigern, несмотря на попытки манёвров, не удалось уклониться. Корабли встали практически борт к борту, и теперь уже «заговорили» мушкеты. Одна из пуль, выпущенных с польского корабля, угодила Стёрнхольду в шею, ещё одна — в спину.

Польские морские пехотинцы, превосходившие шведов числом, своим огнём вынудили тех прятаться за корабельным бортом и под верхней палубой. К этому времени к корме шведского флагмана подошла Panna Wodna, и Tigern удалось взять в два огня.

В морскую пехоту частенько набирали моряков с каперских судов и просто разбойников по принципу «война всё спишет». Что-что, а стрелять и рубить эти молодцы умели. Другим важным моментом было то, что во время базирования корабля в порту морские пехотинцы, в сущности, являвшиеся теми же солдатами, только приписанными к кораблю, в отличие от моряков размещались на берегу. Они грузились на борт только перед самой отправкой. Шведским же морпехам попросту некуда было сойти на отдых, что не могло не сказаться на их боевых качествах.

Наконец, абордажная партия со Święty Jerzy под началом боцмана Якоба Отто поднялась на борт вражеского корабля и в ходе жестокой, но короткой схватки захватила его. Смертельно раненому Стёрнхольду не оставалось ничего другого, кроме как официально сдать судно. При этом имел место довольно курьёзный инцидент — пока поляки и шведы рубились на шканцах Tigern, с другой стороны к шведскому флагману подошёл Latający Jeleń, на котором знать не знали, что бой практически выигран, и успели дать залп по уже сдавшемуся кораблю.

Разобравшись с флагманом, польские галеоны дружно встретили огнём подошедший Pelikanen, команда которого, понеся большой урон, поспешно выбросила белый флаг. Впрочем, прихоти погоды не дали полякам прибрать к рукам этот трофей — как только подул благоприятный ветер, шведский корабль поспешно обратился в бегство, не дожидаясь польской «призовой команды».

Пока разбирались с Pelikanen, внезапно выяснилось, что адмирал Дикманн погиб — ядро, вероятно, выпущенное с Latający Jeleń, который по ошибке обстрелял своих, оторвало ему обе ноги. Погиб также командир польских морпехов Ян Шторх.

В это время другая польская эскадра во главе с Wodnik сражалась против шведского галеона Solen. Вновь поляки сумели навязать абордаж, но едва боцман водрузил на корме захваченного корабля знамя с белым орлом, как корпус «шведа» потряс чудовищной силы взрыв, буквально расколовший его изнутри. Это шведский шкипер, не пожелавший, чтобы корабль достался врагу, подпалил крюйт-камеру, где хранился порох. Спасти удалось лишь 46 шведских моряков и солдат, при этом погибли или утонули 22 польских морпеха.

При виде случившегося остальные шведские корабли предпочли повторить манёвр Pelikanen и поспешно ретировались. Поляки попытались было преследовать их, однако всё было тщетно. Święty Jerzy и Wodnik получили серьёзные повреждения, а из-за досадных ошибок потери в живой силе оказались выше, чем могли бы быть при ином стечении обстоятельств. И тем не менее, это была победа — морскую блокаду Гданьска удалось снять, а захваченный в бою Tigern после ремонта включили в состав коронного флота под именем Tygrys.

Могли ли шведы победить?

Узнав о таком исходе сражения, Густав Адольф пришёл в ярость — он не допускал и мысли, что его флот проиграет сухопутной, в общем-то, державе. Но был ли вообще у шведского флота шанс? Сравним шансы на победу, руководствуясь несколькими критериями.

Численность эскадр: десять против шести — Польша стронк!

Вооружение: преимущество, как в количестве орудий, так и в калибрах — на стороне поляков.

Погодные условия: шведы, в отличие от своих противников, были вынуждены идти против ветра, так что и здесь ставим плюсик коронному флоту.

Командирские кадры: опытные голландские офицеры против «сухопутного» шведского адмирала явно смотрелись предпочтительнее.

Рядовой состав: приблизительно равный по качеству, однако поляков было больше, и, кроме того, шведские экипажи страдали от болезней, вызванных долгим пребыванием в море.

Итого — 5:0 в пользу Польши. Если рассматривать картину в целом, то шведский флот, без сомнения, был существенно сильнее. Но 28 ноября в одном конкретном месте перевес оказался на стороне поляков, которые, однако, умудрились обстрелять собственные корабли. Таким образом, для флота Речи Посполитой (но не для польской пропаганды) это была скорее ожидаемая победа при явном преимуществе.

Впрочем, мало кто тогда предполагал, что реальные плоды этой победы окажутся крохотными. Даже одно столкновение потребовало колоссального напряжения сил маленького коронного флота и доказало, что на море поляки для шведов всё-таки не соперники. В последующие годы моряки Густава Адольфа вновь заблокировали Гданьск. Польский флот перевели на базирование в Висмар, где он тихонько сгнил, а вместе с ним пошли прахом и все морские «прожекты» Сигизмунда III.

Но всё же битва при Оливе осенью 1627 года вошла в историю как беспрецедентный эпизод «золотого века» польской истории — времени, когда Речь Посполитая не только была «от можа до можа», но и умела на этом море воевать.

Автор: Александр Свистунов

Оригинальная публикация

Еще больше интересного - в telegram-канале автора! Подпишись!

Паблик в ВК

Годовщина битвы, которая имела судьбоносное значение для будущего Восточной Европы.

Войско ВКЛ, которым командовал гетман Константин Острожский, разбило втрое большее 80-тысячное войско Московских захватчиков, которое пришло на белорусскую землю.

7 сентября наши войска подошли к Днепру вблизи Орши. Однако начинать переправу на виду, под лучным боем, не имело смысла. Были бы большие потери, к тому же московские воеводы поняли бы, что людей у Острожского почти втрое меньше.

Чтобы запутать противника, гетман пустил бродом лишь небольшую часть конницы. Вторая переплыла реку под прикрытием Оршанского замка. Когда же стемнело, основные силы пошли вверх по Днепру и стали переправляться через реку по пос енному понтонному мосту у деревни Пашино. Конечно, на заре движение армии ВКЛ было замечено, но Челяднин не начал атаки. Он ждал, когда наша армия переправиться полностью, чтобы одним разом уничтожить ее и победно закончить войну. «Подождем, пока переправятся все, - заявил самонадеянный московит, - ведь наши силы настолько велики, что мы без особых усилий сможем разбить эту армию, или окружить его и гнать, как скот, до самой Москвы».

А тем временем Константин Острожский готовился к битве. Впереди он поставил два конных полка и пехоту с огнестрельным оружием. Всадники располагались и во второй линии. Фланги держала легковооруженная конница. Однако именно на правом краю гетман припрятал под покровом пехоты артиллерию.

Битва началась утром 8 сентября 1514 года. Острожский двинул вперед строй всадников, провоцируя противника. Это подействовало на московитов, и они пошли вперед. Разгорелась сеча. Критическое положение сложилось на левом фланге. Но наши воины выдержали, а затем и переломили ход борьбы на этом участке. Особенно отличилась пехота с рушницами и тяжеловооруженных конница. Мужественный гетман на боевом коне и с непокрытой головой с первой минуты был в самых ответственных местах. Руководил битвой, вдохновляя воинов примером и словом: «Эй! Вот теперь вперед, дети!». Отлично проявили себя и другие командиры - Юрий Радзивилл, Иван Сапега, Януш Сверчовский.

Иван Челяднин, думая, что наши основные силы скованы рубкой, усилил действия своего второго крыла. Армия Острожского, якобы не выдержав натиска огромной массы боярской конницы, начала отступать к лесу. Вот он, желанный миг победы! - думали московиты. Но неожиданно «беглецы» расступились и нападающие оказались перед артиллерией и пехотой с рушницами. Залпы в упор несли в плотных рядах московитов чудовищные опустошения. И московское войско показало спину, бросилось спасаться отчаянным бегством. А за ними, рубя, двинулась наша стремительная конница. Особенно лютая сеча была на реке Крапивне. Как утверждали современники, кровавая речка замедлила свой бег от множества тел чужаков.

«И бысть неспособие Божие москвовитам» - сокрушался потом московский летописец. Да такое «неспособие», что около половины армии Василия III легло на оршанских полях, утонуло в Днепре и Крапивне. Наши же потери насчитывали менее полутысячи убитыми. В руки победителей попал московский обоз, огнестрельное оружие, все боевые знамена. 20 тысяч захваченных лошадей и половину обоза Острожский приказал раздать своим воинам. Среди более пяти тысяч пленных были и почти все воеводы, в том числе сам Иван Челяднин.

Это была значительная победа над превосходящим по численности московским войском,

добытая в оборонительной войне, на своих землях и своей же армией, под командованием своего же православного гетмана.

Основоположники белорусской национальной историографии видели в ней ярчайшее доказательство исторического отличия белорусов и великороссов. А для историков российских она была едва ли не самым «неудобным» событием, что никак не вписывалось в концепцию «единого славянороссийского народа».

Для трубадуров «Великой России» агрессия Москвы против Великого княжества была справедливой борьбой за «воссоединение» земель Руси в одном государстве. Но именно Оршанская битва и разрушает подобный тезис о православии как основе «единства» и справедливом характере войн «за воссоединение».

В XVI в. для наших предков было само собой не только помнить о победе под Оршей, но и гордиться ею.

Православный летописец благодарил гетмана Острожского за то, что его стараниями «московского врага побили», и ставил московитов в один ряд с бусурманами. В эпоху жесткого противостояния с Москвой битву 1514 года часто упоминали в героическом контексте, называя «великой битвой Оршанской».

Победа в той битве остановила масштабное наступление московской армии и помогла освободить города Восточной Беларуси, а в дальнейшем — и способствовала развалу опасного военного альянса Москвы с империей Габсбургов, угрожавшего существованию ВКЛ.

Так что пафосные слова о защите суверенитета вовсе не беспочвенны. И ныне нелишне помнить о военном мастерстве наших предков.

Позже, после того как наша страна потеряла независимость, оккупанты 200 лет делали все возможное, чтобы народ забыл Оршу. Но с начала 90-х годов белорусские патриоты проводили праздничные мероприятия на Крапивенском поле под Оршей.

В 1992 году в годовщину великой битвы на площади Независимости в Минске белорусские офицеры торжественно приняли присягу на верность родной стране и народу. 8 сентября 1992 года в Минске были приведены к присяге 12 офицеров и 3000 солдат запаса. Тогда участники этой присяги подвергались давлению со стороны властей, но спустя очень короткое время присягу на верность Беларуси приняли все армейские части.

Жил в начале XVIII века такой поляк - велижский староста Олександр Гонсевский... Личность в отечественной истории не самая приятная: короля Сигизмунда на поход в России подзуживал, Москву сжег в 1611 году. В отличие от иных, более дипломатичных сторонников Речи Посполитой, был явным неприятелем Московского царства.

Надо сказать, что враг он был суровый и с сильным характером. В 1606 году отправился с посольством в Россию на свадьбу Лжедмитрия, а после гибели самозванца и воцарения царя Василия два с лишним года провел в заключении в России. Вернулся домой только в августе 1608 года.

Собственно, царь Василий был готов его отпустить. Мол, тебя не ко мне присылали, можешь ехать к своему королю. Только вот тебе грамота, передай Сигизмунду.

А в грамоте, которую предлагалось принять Гонсевскому, была московская версия переворота и претензии к Речи Посполитой. Польский король обвинялся в организации самозванческой интриги и похода против России, а также на него возлагалась вина за разграбление казны.

Гонсевский сразу же предложил свою версию: самозванец и прочее - это ваше личное дело, а вот за убийство поляков в ночь свержения самозванца вы должны польской короне. И это вам надо грамоты с претензией присылать и требовать компенсации. А вашей грамоты я не возьму. Гонсевский сразу понял, что если захочет домой, к жене к детям к пирогам к пряникам, и возьмет грамоту, то как бы от лица Речи Посполитой признает справедливость претензий.

Времени на выбор у него было немного (хотя возможно, он прокручивал в голове разные варианты заранее). Но дипломатический ход он раскусил. И сразу же отказался получить грамоту и уйти на все четыре стороны. С ним был еще второй посол Николай Олесницкий, с которым они действовали в унисон. В принципе, они поступили, как следовало патриотам своей страны, и тем самым определили свою участь узников на ближайшие два года.

Тогда послы должны были уметь реагировать в таких ситуациях и отстаивать честь. Нашим послам тоже приходилось бывать в таких ситуациях. В 1610-11 годах повторилась история с достойным поведением послов Филарета и Голицина под Смоленском. И Филарет уже провел в плену 8 лет (вернулся в 1619 году). А Голицын умер в заточении.

Так что, перефразируя классика, нынешние времена еще очень травоядные: «Теперь их из страны высылают, а раньше в случае чего могли и срок заработать».

(с)