Еще в конце IV тыс. до н. э. сформировался некий "межгородской союз", целями которого было решение общих экономических, торговых, военных и религиозных задач. В подтверждение такого союза служат памятники «городских печатей», содержащие оттиски символов городов (Эриду, Ларса, Ур, Умма, Забала, Кеш, Адаб). Эти символы на оттисках состояли из рисунков схематической формы алтаря и тотема, связанного с богом-покровителем города (к примеру, алтарь + солнце = Ларса; алтарь + дверной косяк = Забала и т.д.). Такие оттиски печатей ставились на товарах, которые поставлялись городами. Главным центром того времени считался город-государство Урук ввиду его удачного места расположения и процветания. Все города, входившие в союз, имели обязательства по поставке своих запасов в храм в Уруке, где вероятно, формировался фонд запасов для обеспечения общих расходов. Проектами «межгородского союза» можно считать строительство систем ирригационных каналов для расширения сельскохозяйственных участков и развития водного транспорта. В конце IV — начале III тыс. до н.э. был построен большой канал Итурунгаль вдоль нескольких поселений, соединивший воды Тигра и Евфрата.

Вместе с тем в "Списке царей" заложена предпосылка о том, что только один город-государство является в определенный момент резиденцией царской власти, ниспосланной с небес, тем самым он один олицетворял гегемонию (предводительство) над другими, что и предопределило политику городов-государств в III тыс. до н.э. Этот исторический документ, более известный как «Ниппурский царский список» (II тыс. до н.э.), стал основным источником раннединастической истории Месопотамии. В нем перечислены имена правителей из разных городов Месопотамии.

Согласно «Списку царей»: «после того, как царствие было ниспослано с небес, Эриду стал местом престола». В шумерской мифологии Эриду является первым городом на Земле. Шумерская идеология основана на том, что царская власть имела божественное происхождение, от главного бога Энлиля. Местом почитания бога Энлиля был священный город Ниппур («Город Энлиля»), расположенный в самом центре Месопотамии на двух холмах по обеим сторонам канала старого русла Евфрата. Ниппур традиционно считался преданным тому правителю, который господствовал в Шумере, сохранял политический нейтралитет и не имел царских династий. Долгое время был обычным поселением, но начиная с III тыс. до н.э. Ниппур стал главным религиозным центром Шумера, поскольку был местом собрания по избранию общих лидеров Шумера. Предполагается, что изначально существовал выборный переход царской власти от одного города Шумера к другому. Впоследствии этот город стал местом "венчания" на царство шумерских царей. Новый правитель преподносил в храме съестные дары богам и произносил торждественные клятвы.

О деятельности самых первых царей Шумера ничего не известно, их историчность оспаривается. Согласно «Списку царей» после потопа царская власть вновь была ниспослана с небес и Киш стал местом престола. Киш (по-аккадски - Кишату) являлся одним из древнейших городов-государств, который был заселен еще в Убейдский период (ок. 4300 гг. до н.э.). Город основан на месте двух старых поселений Хурсаг-Калама («Лесистая гора страны») и Ухаймир у северного русла Евфрата. Здесь уже присутствовала древнейшая письменность (к примеру, найдены первые таблички 3200 г. до н.э. с пиктографическими знаками).

Первым его правителем в качестве царя Киша был Нигушур, основатель первой династии. После него правили Куланидабанапад; Палакинатим; Нангишлишма; Бахина; Буанум; Зукакип; Атаб; Машда, сын Атаба; Арурим, сын Машды. Далее царем стал Этана – «тот, кто вознесся на небеса, тот, кто объединил все страны, стал царем», тот, который «стабилизировал все земли». Сказанное говорит о том, что при Этане сформировалась гегемония Киша над всем Шумером (возможно и другими странам), а титул «царь Киша» долгое время олицетворял притязание на власть над всем Шумером. Правление Этана относится к 29 в. до н.э. После него, согласно «Списку царей», правил его сын Балих и ряд других правителей, о деятельности которых ничего не известно.

Предпоследним царем из первой династии Киша был Энмебарагеси. «Список царей» рассказывает, что он совершал военные походы в долину рек Каруна и Керхе («тот, кто поразил оружие Элам»). Его походы и распространение своей власти на другие города также подтверждаются найденными в Хафадже (древнем городе, носившем название Тутуб, в районе Дияла северо-восточного притока Тигра) фрагментами чаши с его именем и титулом: «Мебарагеси, царь Киша».

После Энмебарагеси правил его сын Агга. Сведения о его правлении известны из других исторических текстов. Так, стела Ушумгала из Уммы (26 в. до н.э.) изображает Аггу и двоих мужчин с надписью «уккин», что означает собрание, подтверждающее вероятно передачу владения на землю. Также найдены драгоценные камни с гравировкой, содержащей надпись: «Для Инанны, царь Агги из Уммы». Это свидетельствует о том, что город Умма в тот период полностью входил в подчинение Киша. В хронике «История Туммаля» (нач. II тыс. до н.э.) говорится, что Энмебарагеси, царь Ниппура, построил храм Энлиля, а Агга, сын Энмебарагеси, сделал Туммаль величественным (Туммаль – это священный район города Ниппур).

При правлении Энмебарагеси и его сыне Агге начинается междоусобица между городами Киш, Ур и Урук. Именно это военное событие, пожалуй, является первой известной в истории Месопотамии (датируется 27-26 вв. до н.э.).

В это время в Уруке, который в начале III тыс. до н.э. был одним из самых крупных и процветающих городов-государств того времени, параллельно правила своя первая династия. На территории Урука существовало два крупных поселения – Кулаб и Эанна. По легенде первым правителем Эанны был Мескиагашер, названный сыном бога солнца Уту (по-аккадски - Шамаш). Он был эном и лугалем, то есть верховным жрецом и царем. «Мескиагашер вошел в море (и) поднялся в горы» («Список царей») – по всей видимости он совершал походы и укреплял власть Урука на других территориях.

После Мескиагашера престол занял его сын Энмеркар, который, согласно «Списку царей», построил Урук и правил как царь. Вероятнее всего речь идет о том, что Энмеркар объединил оба урукских поселения Кулаб и Эанна, образовав единый город-государство Урук. Энмеркар известен из сказаний как герой, совершивший невероятные походы вместе со своим соратником Лугальбандой, в том числе в неведомый город Аратта.

Далее из первой династии Урука правил тот самый Лугальбанда. После него, согласно «Списку царей», сменил Думузи. О нем известно, что он был пленником Энмебарагеси (вышуказанный царь Киша). Как это произошло и что случилось потом с Думузи, история умалчивает. Вслед за Думузи правил знаменитый Гильгамеш, чьи деяния завоевали ему такую широкую славу, что он стал главным героем шумерской мифологии. Эпосы о его подвигах отчасти могли основываться на исторических событиях (строительство стены Урука, походы в кедровый лес, вероятно в Сирию или Ливан).

В небольшой поэме «Гильгамеш и Агга» повествуется о том, как Агга из Киша посылает послов в Урук с требованием, чтобы жители города скопали колодцы для Киша. Гильгамеш предлагает старейшинам Урука не покоряться Кишу и победить его оружием, но они не поддерживают Гильгамеша. Недовольный отказом, Гильгамеш обращается к народу города, предлагая не подчиняться и победить Киш оружием. Народ ему ответил, что они готовы сражаться с Кишем, поскольку Урук – творение великих богов, с великими стенами до облаков. Народ провозглашает Гильгамеша военным предводителем. Энкиду (своему боевому товарищу и другу) Гильгамеш велит вооружить народ города. Через десять дней Агга приводит свое войско к Уруку и осаждает его стены. Жителей города охватывает страх, и Гильгамеш просит кого-нибудь выйти к Агге. И в ответ ему вызвался добровольцем воин Бирхартура. Когда тот вышел из городских ворот, его схватили и начали избивать. В этот момент на стену некто взошел, и Агга спросил Бирхартура: «Это ли твой царь?». И тот ему ответил, что это не его царь, иначе армия Аггы была бы уже разбита, а сам он оказался бы в плену. Затем на стену поднялся сам Гильгамеш, поразив всех вокруг. Бирхартура произнес: «Вот мой истинный царь!». Энкиду воспользовался замешательством и вышел за ворота. Войско Киша было разбито, а самого Аггу взяли в плен. Однако Гильгамеш велел Агге быть его смотрителем и военачальником, поскольку тот «дал мне жизнь, дал мне дыхание». Агга был отпущен в Киш, а народ Урука провозгласил Гильгамеша своим царем и защитником, которого полюбил бог Ан.

Таким образом, Агга воевал с Гильгамешем, как и его отец Энемебарагеси воевал с его предшественником Думузи, но в отличие от отца, Агга не смог победить и пленить Гильгамеша. При этом неясно, за что Гильгамеш обязан был перед Аггой и почему он проявил к нему милосердие, отпустив его обратно в Киш. Но несмотря на это, в «Списке царей» говорится, что Агга был последним царем из первой династии Киша, который был повержен и престол был перенесен в Урук.

В этой истории имеется маленькая загвоздка. Дело в том, что в вышеупомянутой «Истории Туммаля» рассказывается, как Туммаль в Ниппуре был разрушен в первый раз и Месанепад (царь Ура) построил Буршушуа в храме Энлиля, а его сын Мескиангун сделал Туммаль величественным. И уже после этого говорится, что Туммаль был разрушен во второй раз и Гильгамеш построил Нумунбура в храме Энлиля, а его сын Урнунгаль сделал Туммаль величественным. Из этого следует, что Месанепад и Мескиангун являются современниками Гильгамеша, и что еще до перехода гегемонии над Шумером в Урук, царь Месанепад и после него его сын Мескиангун каким-то образом перехватили контроль над Ниппуром у Агги, что возможно было путем захвата самого города Киш. Это подтверждается найденной печатью в некрополе Ура с надписью: «Месанепад, царь Киша».

Месанепад является основателем первой династии Ура, древнего города, первые поселения которого появились еще в начале V тыс. до н.э. (ок. 4900 гг.) на юге-западе Месопотамии, на одном из западных притоков Евфрата. В первой половине III тыс. до н.э. Ур представлял собой большой городской анклав нескольких поселений. Найденные золотые сокровища в ходе археологических раскопов в Уре подтверждают его процветание при первой династии (знаменитая гробница Пуабы, золотой шлем царя Мескаламдуга и т.д.).

Из этого следует вывод, что в «Списке царей» содержатся противоречивые сведения. Говорится, что после Гильгамеша в Уруке правил его сын Урнунгаль (30 лет), после него еще 7 правителей: Удулькалама, сын Урнунгаля (15 лет); Лабашер (9 лет); Энундарана (8 лет); Мешеде (36 лет); Меламана (6 лет) и Лугалькидуль (36 лет) (общей численностью после Гильгамеша 110 лет). Далее Урук был повержен и его престол перенесен в Ур. В то же время в Уре после правления Месанепада (80 лет) и его сына Мескиагнуна (36 лет) правили всего два царя – Элула (25 лет) и Балула (36 лет). Если верить сведениям из «Истории Туммаля» о том, что Гильгамеш смог вернуть контроль над Ниппуром, тем самым победить Мескиагнуна, царя Ура, то получается, что династия Урука после Гильгамеша правила дольше династии Ура. Возникает вопрос, кто из правителей Ура тогда покорил Урук? Ответ на этот вопрос пока не найден.

Очевидным, может быть, что проблема кроется в нехватке всех имен правителей Шумера в «Списке царей». Проведенные археологические раскопки обнаружили печати и таблички с надписями имен других правителей Ура. В частности, найдена табличка из белого известняка в останках древнего храма в Эль-Убейд, неподалеку от Ура, на которой высочена следующая надпись: «Богине Нинхурсаг, Аанепад, царь Ура, сын Месанепада, царя Ура, для Нинхурсаг построил (этот) храм». Также проведенные раскопки в самом Уре обнаружили печать из белого ракушечника, на которой написано: «Мескаламдуг, царь» (имя в переводе с шумерского - «Муж благой страны»); также найдена другая печать с надписью: «Акаламдуг, царь Ура» (имя в переводе с шумерского - «Сын благой страны»). Найдена еще в Мари бусинка из лазурита с надписью: «Месанепад, царь Ура, сын Мескаламдуга, царя Киша, предложил (эту бусинку) богу Лугалькалама». Правители Аанепад, Мескаламдуг и Акаламдуг не упомянуты в «Списке царей».

Этому даются разные предположения: что они не были правителями всего Шумера, оставались лишь местными царями Ура, когда гегемония над Шумером принадлежала другим городам; либо они были узурпаторами власти и другие города не признавали их легитимность; либо они не успели стать царями, поскольку умерли в раннем возрасте (к примеру, золотой шлем Мескаламдуга был малым по размеру и подходил больше для подростка). Достоверные сведения о правлении вышеперечисленных царей отсутствуют.

Так или иначе, первая династия Ура тоже была покорена в результате иноземного вторжения. Власть в Шумере захватили аванцы из Элама (отчасти эта поучительная история напоминает междоусобицу русских князей до нашествия орды Батыя). Первая известная в Шумере междоусобица городов-государств прекратилась на время, но об этом уже в другой истории.

————————

Источники:

1. Самюэль К. Шумеры. Первая цивилизация на Земле.

2. Постгейт Дж. Н. Ранняя Месопотамия. Общество и экономика на заре истории.

3. Бертман С. Месопотамия. Энциклопедический справочник.

4. Козырева Н.В. Очерки по истории Южной Месопотамии эпохи ранней древности.

Она проскользнула через небольшую защёлку — словно прошла окно насквозь, плавно избавилась от дождя, возведя, сиявшую, среди наступившего мрака, нежную белую руку. Она пробежала по небу, как белёсое облачко, рассеявшая густую, мрачную бурю вокруг них двоих.

Эва стояла против него, сияющая, и её кожа; её девичьи глаза выражали то, что его душа хотела ей сказать, — обнять её, открыть свою душу, высвободить ей, этой хрупкой девочке всю свою боль, которая сейчас выдавала себя краснеющими щеками. И чтобы она поняла его, приняла и помогла освободиться от той терзающей, раздиравшей сердце боли, что нахлынула на него с приближением Эвы. Её мягкий, успокаивающий и ласковый голос напомнил ему голос матери.

Он замер.

Бавен не мог больше держаться. С каждым приближением Эвы мальчика охватывало волнение, которое рвалось наружу. Сцена смерти его матушки, погибшей в муках; ненавистный Рокхид, из-за которого она погибла; отец, что совершенно его не понимал и жил, казалось, одной работой и то, что ему, тринадцатилетнему юноше, потерявшему всех, кого он любил и не видевшему будущего, скорее всего, уже не жить, — теперь это было бессмысленно.

Зачем? Зачем жить дальше? Самого близкого человека больше нет и не будет; судьба сыновей батраков предрешена ещё до его рождения, — Бавен либо будет казнён за попытку бежать, либо будет до самой старости пахать на каменоломнях, чтобы в конце жизни его скинули в человеческую яму или того хуже — отвезли в Лес Тишины, где его разорвут на куски тамошние чудовища; да и что скажет Эва на то, что тот, кому она безгранично доверяла и вверила бы безмолвно свою жизнь, состоит в Отряде Возмездия?

Внезапно, последняя мысль заняла всю его голову, вытеснив боль и ненависть. Теперь его начала терзать злоба к себе. Ему стало вдруг жутко противно от того, что он лгал ей всё это время. В те моменты, когда Эва бежала ему навстречу, раскрывая руки и распахивая сердце, он стряхивал с себя воспоминания о расправе над её собратьями и шёл к ней, как ни в чём не бывало. И сейчас, когда она в очередной раз доверчиво обращается к нему душой, он не смог броситься к Эве на встречу.

Показная улыбка, что коряво висела на его лице, стала ей более очевидна с приближением. Бавен был не в силах посмотреть в её ярко-голубые глаза. Помедлив с секунду, он круговым движением развернулся и стремглав помчался прочь. Эва стояла у высокого забора, омываемая хлёстким ливнем. Она перестала сдерживать дождь и ещё долго простояла, прежде чем её окликнули слуги.

Бавен мчался по знакомой ему дороге, — ноги сами несли его. Сам не заметив как, мальчик очутился около старого амбара. Вывески не было, следов пребывания людей — тоже. Бавен не понимал, что делает и куда идёт, но завидев за отворённой дверью стог сена, тотчас бросился на него. Схватив охапку колючей массы, он прижал её к себе. Соломинки впивались в кожу, залазили под одежду и вездесущий ветер, уже до посинения измучивший босые ноги, подступал к телу.

Бавен был измучен. С последними словами о матери, которые мальчик шептал в бреду, он окончательно поддался сну. Мальчишка, сквозь полузакрытые веки видел, как дверь в амбар отворилась и невысокий, тонкий силуэт проредил собой серость дождливых туч. Мягким, плавным голосом отдались желанные слова, от которых мальчишка резво подскочил.

— Бавен, сынок! — Исхудалые руки Корвеции замёрзли от ветра и дождя, а тонкое платье, в котором она была в этот морозный день, развивалось под напором урагана. Не медля, Бавен помчался в распахнутые объятия матери. На пути к Корвеции он споткнулся, ударился о лежащую балку, но тотчас встал и, постоянно вытирая рваным рукавом непрекращающиеся слёзы, уже почти настиг матушку, чьи влажные глаза он так же сумел разглядеть, как внезапно на животе Корвеции возникло чёрное пятно, размером с монету. Оно стало так стремительно расширяться, что уже практически вплотную подбежавший Бавен резко отшатнулся. Бурлящая мраком рана на теле матери обернулась зияющей дырой. Обугленная плоть внутри всё расширяющегося круга, словно в окне, показывала бушующую стихию за дверью. Бавен невольно попятился назад, когда за силуэтом хрупкой женщины появился гигант. Сверкнувши золотистыми глазами, волшебник схватил Корвецию за голову.

— Сынок. Сынок! — Завопила женщина. — Почему ты ничего не сделал? Почему?! — Волшебник тотчас выпустил пламя такой силы, что в течение нескольких мгновений от истощённого тела не осталось ни горсти пепла.

Бавен пробудился от собственного крика. Перебарывая дрожь, помутневший разум и рвущийся наружу крик, юноша в приступе гнева сжал кулаки.

— Я сделаю, мама.

Без единого шума юный повстанец проник в крохотную пристройку отцовского дома. Схватив деревянное копьё и сумку с разноцветными склянками, что он припрятал по наставлению командира отряда, мальчик накинул на себя плащ одного из братьев, который он всегда брал на задание. Выскользнув спустя несколько минут, он бежал настолько быстро, боясь опоздать, что на мгновение показалось, будто бы сама магия воздуха безудержно тянула ноги вперёд. Солнце ещё не пустило по небу первые лучи, — время есть.

В лицо дул ледяной ветер поздней осени, донося, однако, сладостный запах усеянного цветами поля и мир вокруг блистал своей первозданной красотой. Здешние леса открывались во всем своем девственном великолепии, и горе, пережитое накануне, казалось, вот-вот растворится в безмятежности чудных краёв. Ноги нещадно тащили молодого воина вперёд, но разум всеми силами желал остаться. Бавен старался как можно больше насладиться мгновением: сладким запахом цветов, разноцветными насекомыми, порхающими тут и там, многолетними дубами, что бурно шелестели, поддаваясь мягкому напору игривого ветра.

«Только бы не опоздать!»

Повстанцы условились встретиться у болота неподалёку от поместья волшебников, чтобы сгруппироваться и повторить план. Низкого роста, седой мужчина муторно проговаривал правила безопасности и делился боевым опытом.

— Все мы дети природы, друзья мои! — Заявил старик громогласно, раздвигая руки в стороны, словно пытаясь объять окружающий отряд, с благоговением улавливающий каждое его слово. — Я, вы, те ублюдки, что сделали нас такими… — Он указал на пустую глазницу. — Они тоже дети природы, хоть и позабыли об этом. Так вот я скажу вам: единственное в этой жизни, на что можно полагаться — так это вы сами! Доверяя своим инстинктам, вы выказываете доверие нашей матери — природе!

Военный поднял указательный палец вверх.

— Боги простят нам наши ошибки, мы не совершенны, и они это знают, но они не простят нам упущенных возможностей, что даются далеко не каждому! — Инстинкты в нужный момент подскажут вам, как поступить, если вы запутались, если вам нужна помощь или вы стоите на пороге смерти — закройте глаза. Я говорю вам, закройте глаза!

Своим грозным оком он оглядел каждого, и смотрел, пока не удостоверился, что закрыли глаза все.

— Лишившись возможности видеть… — Внезапная улыбка разделила грозную речь пополам. — Вы услышите истинного себя. Этот Вы всегда знает, как действовать, когда зрение предательски потакает врагу — страху. Этот ответ и будет тем, за чем вы должны последовать, помните, братья и сестры! Доверяйте себе!

— Риц! — послышалось откуда-то с дальних рядов. Как быть, если страшно? Ну, я, это… Мне бывает страшно начать и… — Вокруг послышалось гоготание и тихие смешки. Толпа стала тесниться, горя желанием увидеть того, кто задал вопрос.

— Ничего смешного в этом не вижу! — закричал командир во весь голос. — Страх — отличный слуга, но плохой господин! Управляя этим грозным оружием, можно достичь любых целей и победить любых врагов, но если вы хотя бы раз…

Он вновь окинул каждого из присутствующих зорким оком. — Хотя бы раз дадите слабину, он это почует и немедленно возьмёт над вами верх! Потом от страха уже будет не избавиться. Он прочно вонзится в ваше сознание и будет пожирать его, словно коршун добычу, а если вам не повезёт, то ещё и сдохнет там… — Риц вскинул руки и резко ударил себе о бока. — Сдохнет и будет гнить! Гнить, превращая ваш мозг в вонючую жижу, делая из вас пустоголовых кукол! Так что, кому смешно?

Ледяной взгляд пал на каждого из членов отряда. Старик тяжело дышал. После пламенной речи раздались бурные аплодисменты, до которых старику не было никакого дела.

— Хлопать вы хлопаете, — пробубнил почти шёпотом тот — но что у вас отложится потом? — Повстанец оглянул запыхавшегося мальчика, стоявшего в центре толпы с подратой сумкой в руках.

— Ну наконец-то! — Поспешил Риц, хватая сумку. — Всё, надеюсь, взял?

Юноша боязливо кивнул. Кураж ото сна и остаточные эмоции сейчас покинули его и он робко отошёл в строй. Получив указания, повстанцы стали стремительно огибать холмик, за которым уже виделись очертания поместья волшебников. И, хотя на улице стояла кромешная тьма, каждый из членов отряда расположился на заранее оговорённой позиции, к которой смог пробраться благодаря множествам меток на земле. Юному Бавену было велено встать у въездных врат и убивать каждого, кто пытался бежать. Происходящее пробегало перед глазами мальчика столь стремительно, что тот не успел встать на свою точку, как действо уже началось.

Пока передовые части отряда миновали ограды, задние уже начинали массированный обстрел деревянного сооружения огненными стрелами, заряды для которых брали из свёртка, что принёс Бавен. И когда передовики замыкали кольцо, они также брались за луки. Только сейчас, когда небо над владениями магов стало багроветь, юноша с ужасом для себя обнаружил, что его отряд атакует поместье семьи Шейн. И на небольшой пристройке в виде деревянной башни, где была усыпальница Эвы, сейчас начинало свой разрушительный танец синее пламя.

Повстанцы образовали собой плотное кольцо для всестороннего обзора. Каждый из них превосходно владел луком, мечом и копьем. То были первоклассные солдаты, гордо шедшие на смерть за свою свободу. Когда последняя зажжённая стрела коснулась деревянного дома, за считанные секунды крышу, стены и постройки вокруг охватило пламя, бушующее, всепожирающее пламя, которое разрасталось с каждым мгновением.

Воинственные выкрики членов отряда и звуки бьющихся стекол переполошили весь дом. Прислуга и стража, что были внутри, первые принялись тушить пожар. Сначала кухарка и двое стражников побежали к колодцу с несколькими ведрами, чтобы набрать воды, за ними последовали лакеи, которые выбежали разведывать обстановку снаружи — ведь изнутри дом был по-прежнему цел, значит угроза пришла извне.

Как только заспанная прислуга выбежала из горящего помещения, то мгновенно упала наземь, погибнув от стрел лучников из «Возмездия». Глава этого отряда приказал не оставлять никого в живых. Но для прислуги они использовали обыкновенные стрелы, для самих же магов они приготовили специальный отравленный раствор, в который макали острие. Одной капли сока растения макеи огненной хватило бы, чтобы убить кита. Мятежники рассчитывали на быструю вылазку, потому действовали решительно и старались не делать лишних действий. Яда одной стрелы было достаточно, чтобы лишить жизни противника за считанные секунды, что и произошло с главой семейства.

Видя всю зарождающуюся панику вокруг, Роммар, накинув на себя плащ, стремглав выбежал из дома, и тотчас воспарил в высь. Для волшебника искусство левитации было столь обыденным, сколь для нас с вами ходить и говорить.

Роммар, не мешкая, развел руки в стороны и пламя, бешеное, хаотичное, словно дракон, внезапно замерло. Маг яростно закричал и тотчас стихия покорилась своему хозяину: пожар стал быстрыми темпами уменьшаться, хиреть и потянулся небольшим потоком к своему повелителю, за мгновенье приручившему его. Маг сконцентрировал красный хаос вокруг себя и намеревался выплеснуть всю свою ярость на обидчиков, однако их было не так-то просто выявить в темноте. Хотя гигантское пожарище осветило территорию вокруг, повстанцы умело скрылись за постройками и окружавшими поместье деревьями.

На секунду Роммар замешкался, поскольку найти во мраке цель не представлялось возможным. В одночасье, с разных сторон в окружавший его огненный шар стали вонзаться иглы, растворяясь друг за другом, словно кубик сахара в горячем чае. Маг не мог понять, с какой стороны приходит опасность, ведь лезвия летели отовсюду. Понимая, что каждая секунда промедления опасна, волшебник запустил в разные стороны своего имения множественные сгустки пламени. Тотчас послышались крики подбитых повстанцев.

Полностью покрытые синим огнём, они выбегали из своих укрытий, сгорая в нём за считанные секунды. Как только маг обратил свой взор на первых мятежников, он на мгновение отвлёкся и ослабил защиту. Замахнувшись в очередной раз, Роммар сконцентрировал значительную часть энергии в руке, позабыв о пламенном щите, что прикрывал его со всех сторон. В это же мгновение волшебнику в сердце вонзается стрела. Отравленная стрела, которую мятежники берегли для самых опасных чародеев.

Выбежавшая вслед за мужем Онна была поражена стальным остриём в голову, едва завидев лишенных жизни слуг. Оба тотчас рухнули на землю. Пожар разгорелся с новой силой, вырвавшись из рук хозяина. И лишь юная Эва, дочь убитых волшебников, по-прежнему пряталась в доме. Увидев, как мать сразила железная игла, а через мгновение, как рухнул с неба убитый отец, она едва выглянула окно, как чуть было не напоролась на брошенную кем-то витиеватую пику.

В ужасе отпрянув от проломленного отверстия, Эва невольно попятилась назад, поскользнувшись на крови лежащего рядом лакея. Девушка издала истошный крик — она распорола себе руку о стекло, что сейчас валялось повсюду. Пока атакующие стремительно смыкали кольцо, Бавен обездвижено пялился на десятки окровавленных тел. Первобытный страх обуял всё его существо, от крови, криков и той горькой скорби, что всегда следует рука об руку со смертью. Боязно озираясь, он словил на себе гнетущий взгляд главы отряда, что исподлобья косился на юношу, точно выявил предателя.

— Боишься? — Усмехнулся тот.

Командиры часто сменялись на своём посту и предыдущие вылазки Бавена ускользнули от Рица, тот видел мальчишку впервые сегодня ночью.

— Нет, я…

— Первый раз? — Улыбнулся Риц. — Помню, когда я убил первого мага. Мне тогда было семнадцать лет… — В его голосе слышалось удовлетворение.

Взорвавшийся перед парой второй этаж дома никак не помешал старому военному закончить: — семнадцать лет. Я был вооружен луком, вот этим самым. — Указал он на массивное орудие в руке. — А этот ублюдок управлял пятью стихиями, среди которых, как мне показалось, была и тьма. Он завладел тенью моего товарища и натравил бедолагу на меня. Эта падаль смеялась, — для него это было развлечение. Вот тогда я по-настоящему познал, что такое страх. А это — указал он костлявой рукой на пожарище. — Детский лепет. Поэтому, дитя, хватай железку и вперёд!

Под воздействием напора командира, юный повстанец, дрожа, подхватил опертое на забор копье и тяжело вздохнул. Для поднятия боевого духа представил перед собой мать и отца, но не мог решиться на атаку, ведь это дом его друга, ещё одного близкого человека. Что за жестокая ирония.

Риц продолжал наседать, подталкивая юношу к действиям, его старческая, но всё ещё мощная ладонь поддерживала стан мальчика. Властный тон Рица пугал и в то же время подбадривал Бавена. Он вновь вспомнил Корвецию, своего отца, двух братьев, павших жертвами магов — и как же их могли так изуродовать!? — Тот сжал копьё.

— И ты и твои дети будут страдать всю жизнь, — заглянул Риц в изумрудные глаза, полные шаткой ненависти, полыхавшие зелёным огнём — будут, как и ты, влачить жалкое существование под пятой этих ублюдков, по праву рождения господ твоей жизни.

Риц мерзко усмехнулся, его тон стал издевательским. Пока тепло от пожара не выдало себя капельками пота на его смуглой коже, Бавен словно был во сне. Ему резко захотелось ударить того, кого так отчётливо изображал старик.

— Да по какому праву всё это происходит!? — Риц настолько прижался к Бавену, что, казалось, вот-вот и их носы соприкоснутся.

— Борись за своё будущее! И будь ты проклят, если сложишь оружие! — Покрепче сжав шероховатое копьё, Бавен устремил решительный взор на полыхающем доме. Но всего один взгляд заставил стальную волю обмякнуть. Из-за горящего подоконника с разбитыми стёклами, охваченные пламенем, в Бавена впились дрожащие небесно-голубые глаза.

Повстанцы продолжали заполнять собой истерзанный скелет особняка и Бавен, вместе со всеми, стремительно двинулся внутрь, но не для того, чтобы присоединиться к расправе, — его целью было спасти его возлюбленную.

«Как же я мог так с ней обойтись?»

Юный повстанец решительно вбежал по знакомым ступенькам, и уже у самой двери, по округе стали разлетаться хаотичные крики. Он не мог понять, что произошло — дом полыхал и треск балок, в купе с падающими его стенами производили неистово громкие звуки. Молодой воин собрался с силами и направился внутрь. Едва добежавший до порога юноша протянул руку, чтобы освободить проход от нависшей деревянной гардины в двери, как одним мощным толчком его отбросило назад. Затылок внезапно пронзила резкая боль — удар пришёлся на каменистую поверхность.

Уже сквозь помутненный рассудок и плавающий взгляд мальчик вновь стал слышать нарастающий шум. Недоумённые восклицания, что редко вылетали из дома, сейчас переросли в истошные крики. Мальчик схватился за голову, потому что не мог побороть головокружение и попытался сконцентрировать внимание на доме, но наспех протерев один глаз, а затем другой, Бавен узрел ужасающую картину: один за другим, издавая жуткие вопли, в разные стороны разлетались повстанцы. Из горящего дома, крыша которого уже была готова рухнуть, с грохотом вылетели три человека. Ударная волна, разрушившая потолок и третий этаж здания, выпихнула противников с такой силой, что не было видно даже траектории падения несчастных. Гигантское чудовище из почерневшего дыма и пламени, возникшее на месте верхней части дома, пожирало повстанцев одного за другим.

Разрушая остатки верхнего слоя поместья, демон разбрасывал в стороны остатки недругов, разрывая их пополам. Монстр отращивал и тут же вбирал в себя многочисленные пламенные конечности, разбивая остатки отряда, пока в одночасье, с грохотом не испарился. Не прошло и минуты, как чудовище расправилось почти со всеми жертвами и вскоре, оно растворилось в общем потоке растущей морозной мглы. В обстановке, когда остатки мятежников погибали в горящем поместье и на его подступах, а часть с криками покидала свои позиции, образовалась массовая паника, породившая давку в рядах повстанцев. Бавен обескураженно глотал воздух, стоя перед рушившимся зданием, не в состоянии сдвинуться с места.

Легко было отдать разум на растерзание эмоциям и влиться в общий поток беглецов, и он уж было вскочил на ноги, но в это мгновение путь юному бойцу преградил командир отряда.

— Ты смелый малый! Не убежал, как все эти крысы! Поднимайся! — Задорно дергал Риц ошарашенного мальчика. — В тебе есть задатки настоящего генерала! Знаешь, порой мне кажется, что самые близкие, которым ты можешь доверять, как раз этого не достойны!

Оглушительный взрыв прервал старика. Старый особняк колдовской семьи обвалился до основания. Бавен увидел, как Риц взял брошенный кем-то впопыхах лук и стрелу рядом, а затем нацелился на густой дым, что постепенно окутывал пожарище. Дым и гарь ударили в нос мальчику, он невольно прикрыл нос ладонью, отползая за спину командиру. Издалека всё ещё слышались немногочисленные крики, отблесками Луны мелькали орудия, а деревянное сооружение продолжало трещать.

Риц всё ещё стоял в боевой готовности, нацелив заряженный лук на поместье, в ожидании, что сейчас оттуда выйдет тот, кто разбил весь его отряд. Отступать было некуда, они находились сейчас одни, напротив гигантского пожарища. Когда же кроме звука господствующего пламени не осталось ничего, старик окинул взглядом юнца, что прятался позади него.

— Я не договорил.

— Вам н-не кажется, — Заикаясь, пробормотал Бавен. — … что, что сейчас не время?

— Ерунда! Если ты в себе уверен, то тебе не страшен самый жуткий зверь! Главное — думать головой, а не тем, что тебе нахально суёт паника в этот момент! Знаешь, малец, а ты напоминаешь мне меня в этом возрасте. Я когда-то тоже потерял родных. Моя благочестивая матушка, Рофалия её звали, как сейчас помню, было ей тогда 35 лет, красивая, все завидовали… А отец, он пахарем был, не помню, как они встретились… — Старик запнулся. — …но помню, как пришла гвардия этих собак… Чтоб они подохли все. И, как сейчас помню: облака побагровели, маги тогда всю видимую часть неба превратили в пылающий котел, накрыв им мою деревню. Я тогда по грибы пошёл, а когда вернулся, увидел, как горит почти всё наше поселение… Сколько криков было…

Старческие руки вытерли морщинистый лоб.

— А знаешь, из-за чего? Из-за чего эти ублюдки сожгли несколько тысяч человек?

Риц замолчал. Его лицо покраснело, а глаза таращились в землю, словно из-неё вот-вот что-то вылезет.

— Из-за того, что какая-то крыса из дворца, принц, что ли, спёр мешок с золотом. Когда пропажу обнаружили, тот спихнул всё на нашу деревеньку, якобы, когда наш представитель отвозил золото, по пути пустил руку в казну. Ты представляешь? Ты вообще понимаешь, что это такое? Видеть, как горит весь твой род, твои соседи, друзья, старейшины? Как они просят о помощи, пожираемые пламенем, а ты ничего сделать не можешь. Вот что страшно. Не смерть, как таковая, а беспомощность. Самое страшное — это не иметь возможность помочь тем, кого любишь.

Пока военный говорил, пламя показывалось рябыми отголосками в разных частях обуглившегося дома. Рушившееся от дикого огня здание стало покрываться белёсым, илистым дымом, затягивавшим собою всю округу. Напрягая единственный глаз покрасневший от жара и пыли, военный неподвижно целился в пустоту, всё больше покрываемую мглой, пока вскоре не стало видно ни единого объекта. Беспощадный запах гари ударил Бавену и Рицу в нос, а пелена мутного тумана резала глаза. Однако старик всё всматривался вперёд, не теряя ориентира, даже когда завидел справа от себя тёмную вспышку.

«Помутнение рассудка» — подумал он. Его дряблые старческие руки тряслись от напряжения.

Держать полутораметровую тетиву в боеготовности было трудной задачей для его лет. Темная вспышка появилась справа, шепотом отдалась сзади и выдала себя сверху. Обволакивающий дым изредка пропускал звуки трескавшегося дерева и падающих балок. Поначалу Риц не мог понять: галлюцинации, иллюзия или вражеский гипноз проецировали спереди от него зловещую фигуру. Мрачный силуэт плавно двигался, казалось, даже парил, расправляя части ободранной чёрной робы.

Бавен невольно попятился назад. Шаркая ногами по земле, он попутно натыкался на мечи и щиты, что остались от его товарищей. Риц всё так же безмолвно смотрел вперёд, направив лук на скрытого в тумане врага.

Наступила абсолютная тишина: прекратилось тресканье брёвен, исчезли всякие человеческие голоса, и дым, всепоглощающий и беспроглядный, окутавший собою всё вокруг, стал новой реальностью для выживших Рица и Бавена. И не было конца и края этой беспросветной мгле, что заменяла собой землю и воздух. Риц прищурился единственным глазом. Пот каплями стекал с его морщинистого лба. Он кряхтел и был уже не в состоянии выдерживать напряжения. С большим облегчением он разжал пальцы и сверкающая, стальная игла со свистом улетела в пустоту. Он замер в изумлении. Темная фигура ловко увернулась и стремительным темпом направилась прямо на него, прорезая туман, как галеон проходит сквозь водную гладь.

В панике, Риц бросился к земле, ища последний шанс на спасение. Нащупав костлявыми пальцами кинжал, он моментально вскочил на ноги, где перед ним уже возникло нечто. От испуга, он замахнулся искривлённым клинком и вновь рассек воздух. Бавен же находился в нескольких метрах от старика. Сердце сжалось в жалостном приливе и от мыслей о побеге, Бавен бросился к земле, — найти что-то, что могло бы помочь Рицу.

Повстанец учуял, что за его спиной вновь возникло что-то, и это что-то вот-вот нападёт. Вспомнив своё боевое прошлое, он резко наклонился, полагая, что удар придётся в затылок и сделал молниеносный поворот в бок, выставив руку с орудием вперёд, и в это же мгновение ногу старика поразила страшная боль. Военный закричал во все горло и обратил свой взор на раненную конечность — его правая нога была разодрана до кости. Сейчас он едва мог держать равновесие.

Рухнув наземь он вопил от боли, что пронзала всё его тело. На обнажённой плоти, которую старый военный невольно схватил, виднелась разрастающаяся чернота, словно плесень.

Склизская гниль атаковала сейчас его тело, а мрачная тень всё надвигалась на старика, спускаясь с неба, точно паук на паутине. Отползая назад, в тщетных попытках спастись, Риц обнаружил сбоку круглый расписной щит, что когда-то принадлежал его товарищу. Из последних сил повстанец тянулся, чтобы добраться до заветного предмета. Из воздуха моментально возникло массивное деревянное копьё и насквозь проткнуло руку старому военному, пригвоздив его к земле.

Скорчив лицо от боли, старик опустил голову на землю. Разум уже покидал главу «Возмездия», он начинал бредить, выкрикивать что-то невнятное, пока не увидел лицо того, кто уничтожил весь его отряд. Промелькнув перед стариком ещё раз, тень материализовалась у его ног. Риц мгновенно пришёл в себя. Вытаращив глаза, он жадно глотал воздух.

— Ты! За моих маму и отца! Сдохни! — Срываясь, прокричала юная Эва, не снимая с головы капюшон. Мантия принадлежала её отцу и по рассказам самого Роммара, придавала сил её владельцу. Её голос дрожал, а глаза бешено скакали с головы до ног поверженного врага. Ошарашенный Бавен попятился назад. Он хотел помочь старику, но осознавал, что ему нечего противопоставить волшебнику.

— Убирайся! Мне уже не помочь, но у тебя всё ещё впереди. Отомсти за нас!

Бавен был ошарашен. Столбом стояли ноги, не желавшие подчиняться разуму, что был в прострации, — никогда ещё в жизни мальчика не было такого тяжкого выбора. Но услышав очередной призыв старика бежать, Бавену пришлось взять себя в руки.

В голове вновь стали возникать образы матери и младшего брата. Окончательно оправившись от шока, воин стремглав бросился прочь, не оглядываясь. Пылая ненавистью, дитя убитых магов с упоением наблюдало за павшим командиром. Эва подбиралась все ближе, не обращая внимания на то, что пытался говорить Риц. Силой мысли юная волшебница подняла с земли второе копье и пока старик пытался вытащить предыдущее из своей руки, молниеносным движением вонзила стальную пику в судорожно двигающийся глаз. Глава был повержен.

— За тебя, мама. — Отдалось в ушах Бавена.

В первой половине XIII века Северо-Западная Русь, едва оправившаяся от опустошительного монгольского нашествия Батыя (1237-1241 гг.), столкнулась с новой угрозой с запада. Шведское королевство, вдохновленное призывами Папы Римского Григория IX к крестовым походам и стремясь захватить контроль над богатыми торговыми путями по Неве и Волхову (знаменитый путь «из варяг в греки»), решило воспользоваться ослаблением русских земель. Цели шведов были амбициозны: захватить стратегически важное устье Невы и крепость Ладогу, отрезав тем самым Новгород от Балтийского моря, и создать плацдарм для дальнейшей экспансии и распространения католичества.

Перед началом битвы

Летом 1240 года крупное шведское войско под предводительством, согласно русским летописям, ярла Биргера Магнуссона (зятя короля Эрика XI) и Ульфа Фаси, высадилось в устье реки Ижоры, притока Невы. В состав сил вторжения входили шведские рыцари-крестоносцы, ополчение из центральной Швеции, норвежские отряды и воины финских племен. Флот насчитывал около 100 судов (шнеккеров и стругов), а общая численность войска историки оценивают в 1500-2500 человек. Против них выступил молодой новгородский князь Александр Ярославич, которому было всего 20 лет. Получив срочное известие от старейшины ижорян Пелгусия о высадке шведов, Александр действовал молниеносно. Он собрал экстренное ополчение, состоявшее из его небольшой личной дружины, новгородских ратников и ладожан. Численность русского войска была значительно меньше шведского - вероятно, около 1000-1400 воинов. Ключевыми преимуществами Александра были скорость сбора, фактор внезапности и отличное знание местности.

Невская битва

Не дожидаясь подкреплений от отца, великого князя Владимирского Ярослава, Александр стремительно двинулся по суше вдоль Волхова к месту высадки врага. Шведы, уверенные в своей силе и безнаказанности, разбили лагерь на левом берегу Невы у слияния с Ижорой, а часть войск оставалась на кораблях. Александру удалось скрытно приблизиться к лагерю.

Рано утром 15 июля 1240 года, воспользовавшись утренним туманом и полной неожиданностью для противника, русское войско обрушилось на шведов одновременно с нескольких направлений. Конная дружина самого князя Александра врезалась в самый центр лагеря, сея панику и нанося удар по командному пункту. Именно в этой схватке, по свидетельству летописи, Александр тяжело ранил копьем в лицо ярла Биргера. Одновременно пешее новгородское ополчение атаковало вдоль берега, отрезая путь к кораблям. Отряд ладожан ударил с другого фланга.

Стремительная, яростная и прекрасно скоординированная атака на превосходящего, но застигнутого врасплох и не успевшего построиться противника вызвала панику. Шведское войско было рассечено, потеряло управление, и бой быстро превратился в избиение. Не дожидаясь ночи, шведы начали спешную погрузку на корабли, увозя тела знатных воинов (простых оставив на берегу), и в тот же день отплыли вниз по Неве. Александр, довольствуясь полной победой, не стал их преследовать.

Потери сторон

Потери сторон были несопоставимы. Новгородская Первая летопись сообщает о гибели всего около 20 новгородцев и ладожан, среди которых упомянуты знатные воины. Шведы же понесли огромные потери. Летопись говорит о множестве убитых, включая епископов и воевод. Историки оценивают шведские потери в несколько сотен человек (300-500 и более), включая знатных рыцарей, а несколько кораблей было уничтожено или захвачено.

Особо отличился в битве сам князь Александр, проявивший выдающиеся полководческие качества - решительность, быстроту, дерзкий план и личную храбрость, за что и получил почетное прозвище «Невский».

Последствия

Последствия Невской битвы были огромны. Шведская экспансия на восток была остановлена на долгие десятилетия. Крупных походов на новгородские земли шведы не предпринимали до конца XIII века. Эта победа принесла 20-летнему Александру Невскому невиданный авторитет и славу по всей Руси, сделав его признанным лидером Северо-Запада и укрепив его позиции для будущих сражений, прежде всего Ледового побоища 1242 года. В тяжелейший период монгольского ига победа над сильным западным врагом стала мощным духовным подъемом, символом сопротивления и дала надежду русским землям. Новгород сохранил жизненно важный выход к Балтийскому морю и контроль над своими торговыми путями, устранив непосредственную угрозу с северо-запада. Невская битва вошла в историю как яркий образец русского воинского искусства, мужества и патриотизма, а князь Александр Невский стал одним из величайших национальных героев России. Эта победа навсегда связала его имя с рекой Невой.

P.S Подписывайтесь, чтобы всегда быть в курсе интересных событий, произошедших в мировой истории за сегодняшний день. Ваша поддержка очень важна! «Абсолютли»!