19 ноября 1539 года в городе Острог в Великом княжестве Литовском родилась девочка. Отцом малышки был князь Илья Острожский, один из богатейших феодалов в государстве. Мать, Беата Косцелецкая, являлась внебрачной дочерью короля Польши и великого князя литовского Сигизмунда Старого.
Увы, подержать дочь на руках Илье Острожскому так и не удалось: на свадьбе с Беатой, состоявшейся 3 февраля 1539 года князь участвовал в рыцарском турнире и был выбит из седла королевичем Сигизмундом Августом.
Поначалу казалось, что с князем все хорошо, однако травмы внутренних органов, по всей видимости, были серьезные. Примерно через месяц Острожский слег, и в августе скончался. На смертном одре князь составил завещание, в котором назвал не родившегося ребенка наследником всех своих богатств и владений.
Беата Косцелецкая дала новорожденной девочке имя Эльжбета, но в семье малышку называли Гальшей. В связи с огромным богатством Гальши король Сигизмунд Старый назначил ей опекунов: во-первых, себя и свою жену королеву Бону Сфорца; во-вторых, видного литовского магната князя Федора Сангушко. Наконец, опекуном Гальши стал ее родной дядя, Константин-Василий Острожский.
Князь Константин-Василий Острожский.
Дядюшка Константин сразу же стал требовать у короля передать ему в управление половину так называемого Острожского княжества - огромных поместий на территории современных Украины и Белоруссии, включавших 20 городов, 10 местечек и несколько сотен сел и деревень.
Сигизмунд Старый не стал ссориться с влиятельнейшим феодалом и удовлетворил просьбу Константина.
Гальше досталась лишь половина отцовского наследства, правда, лучшая, с городами Чуднов, Кропилов, Полонное, а также с родовым гнездом князей Острожских - городом Острогом, посреди которого располагался величественный Острожский замок.
В этом замке и прошло детство Гальши.
З. Фогель "Острожский замок", 1796 год.
Детские годы Гальши были омрачены строгим, доходившим до откровенного деспотизма, отношением матери.
У Беаты Косцелецкой, справедливо считавшей, что дядя Константин обокрал ее дочь, развилась мания, будто все желают отобрать у Гальши ее колоссальное наследство.
По большому счету, так оно и было. Девочке еще не исполнилось и десяти лет, как на ее руку и сердце стали претендовать десятки женихов как из Великого княжества Литовского, так и из Польши. Убеленные сединой аристократы предлагали кандидатуры своих сыновей, а те, у кого сыновей не было, не прочь были и сами повести Эльжбету Острожскую под венец.
Женихи атаковали Острожский замок так часто, что на это обратил внимание Виленский сейм. В 1551 году сейм постановил, что Беата Косцелецкая не может выдать замуж дочь Гальшу без согласия опекунов.
В 1553 году один из опекунов, князь Федор Сангушко, предложил в качестве жениха 14-летней Гальши своего сына, 23-летнего Дмитрия.
Князь Дмитрий Федорович Сангушко.
Князь Константин-Василий Острожский был в дружеских отношениях с Сангушко, и дал свое согласие на этот брак. Не против была и Беата Косцелецкая.
Дело оставалось за последним опекуном - королем Польши Сигизмундом II Августом, сыном скончавшегося в 1548 году Сигизмунда Старого.
Август внезапно запретил этот брак: польский король опасался чрезмерного возвышения литовской знати.
Беата Косцелецкая, узнав о позиции короля, немедленно приняла его сторону и отказала Дмитрию в руке своей дочери.
Его Величество и мать Гальши не учли, что князь Дмитрий Сангушко к тому моменту успел по уши влюбиться в юную красавицу. Молодой человек возмутился грубому вмешательству польского монарха в сердечные дела литовской аристократии, и, собрав дружину, двинулся к Острогу. С ним отправился и князь Константин Острожский со своим отрядом.
Беате Косцелецкой было объявлено, что князья пришли с дружеским визитом, но умная женщина им не поверила. Ворота Острожского замка остались закрытыми.
Мурованная вежа Острожского замка.
Дмитрий и Константин не смирились и взяли замок приступом. Беату князь Острожский заточил в ее опочивальне, а 14-летнюю Гальшу мужчины вынудили согласиться на брак с Дмитрием Федоровичем.
6 сентября 1553 года в Острожском замке состоялась церемония бракосочетания, которую в народе прозвали "странной". Юная невеста молчала всю церемонию, а на вопрос священника, готова ли она взять Дмитрия Сангушко в мужья, за Гальшу ответил ее дядя князь Константин-Василий Острожский.
Пока проходило бракосочетание, Беате Косцелецкой удалось отправить гонца к королю Сигизмунду Августу. Август, узнав о захвате Острожского замка и бракосочетании Сангушко, был вне себя и объявил брак недействительным.
Дмитрий не подчинился воле государя и, забрав юную супругу, тайно выехал в свою вотчину город Канев.
Сигизмунд лишил Дмитрия Федоровича его титулов и потребовал, чтобы Сангушко и князь Острожский явились в Кнышин 5 января 1554 года. Здесь должен был состояться королевский суд над нарушителями воли монарха.
Король Польши Сигизмунд II Август.
Дмитрий и князь Константин, прекрасно понимая, что ждало их в Кнышине, на суд не явились.
У Константина Острожского нашелся влиятельнейший заступник - император Священной Римской империи Фердинанд I Габсбург. Вмешательство Фердинанда позволило князю сохранить жизнь, свободу и большинство своих владений. Однако опеки над Гальшей магнат был лишен.
У Дмитрия Сангушко влиятельного заступника не нашлось. Сигизмунд Август повелел лишить молодого князя всего имущества и казнить на главной площади Кнышина. Свою незаконную жену Дмитрий был обязан возвратить ее матери.
Узнав о приговоре, князь бежал в Чехию, которая находилась под властью императора Фердинанда I. Гальша, надев одежду мальчика-слуги, сопровождала мужа.
Пара надеялась укрыться в замке Роуднице-над-Лабем, владел которым гетман Ян Амор Тарновский, родственник князя Константина Острожского.
Сигизмунд снарядил за беглецами погоню: сильный отряд воеводы калишского Мартина Зборовского. Зборовский, помимо желания выслужиться перед королем, имел и собственный интерес: воевода хотел женить на Гальше одного из своих сыновей.
В начале 1554 года отряд Зборовского настиг Дмитрия и Гальшу неподалеку от Праги. Сангушко сильно избили, заковали в кандалы и повезли в город Яромерж в Восточной Чехии на границе с Польшей.
3 февраля 1554 года в Яромерже Дмитрий Сангушко был убит по приказу Мартина Зборовского.
Фердинанд I Габсбург за убийство на территории его государства бросил Зборовского в темницу, но вскоре освободил после вмешательства Сигизмунда Августа.
15-летнюю вдову Гальшу возвратили ее матери, Беате Косцелецкой. И все началось сначала. Снова в Острожский замок потянулись сваты, снова представители самых знатных родов Польши и Литвы искали руки юной красавицы.
Больше других старался Мартин Зборовский: недаром же он гнался за Гальшей до самой Праги! К большому разочарованию Мартина, колоссальные имения князей Острожских ему не достались: король Сигизмунд Август отклонил кандидатуру Зборовского-младшего.
У короля на примете был другой жених - 22-летний бжесць-куявский воевода Лукаш Гурка.
Гурка бы чистокровным поляком, и на этот раз Беата Косцелецкая выступила категорически против: такого жениха для дочери она не хотела.
Беата Косцелецкая.
Беата напомнила королю Сигизмунду, что по закону поляк, изъявивший желание взять в жены литвинку, не может претендовать на ее имущество и, напротив, сам должен передать семье невесты четверть своих владений.
Сигизмунд Август знал об этом законе, но исполнять его не собирался. Король просто выдал Лукашу Гурке особый документ, позволяющий поступать так, как ему вздумается - королевскую привилею. Беата протестовала, но поделать ничего не могла.
18 февраля 1559 года в замке Вавель в Кракове началось венчание 20-летней Гальши и 26-летнего Гурки.
Гальше было сообщено, что ее мать Беата одобрила брак. В качестве доказательства красавице показали алмазное кольцо княгини Острожской. Бедняжка не знала, что люди Гурки силой сорвали перстень с пальца Беаты. Обливаясь слезами, Гальша произнесла слова о согласии стать женой Лукаша.
Вскоре после свадьбы Гурка отправился на Ливонскую войну с Россией. Улучив момент, верная служанка Беаты Косцелецкой сообщила Гальше об обмане: мать не передавала кольцо, не благословляла брак.
Гальша решила бежать. Ей удалось связаться с матерью, и вместе женщины тайно выехали во Львов, нарядившись монашками.
Эльжбета (Гальша) Острожская.
Женщины нашли укрытие в доминиканском монастыре. Из обители Беата написала в Литву, рассказав Сейму о бедственном положении своей дочери-литвинки, которую преследует незаконный муж-поляк. Беата просила литовские власти аннулировать брак Гальши с Лукашем Гуркой и позволить ей выйти за 25-летнего князя Семена Слуцкого.
Семен был родственником Гальши, племянником князя Константина-Василия Острожского. Молодые люди давно были влюблены друг в друга, но никак не могли воссоединиться.
Сигизмунд Август узнал о переговорах Беаты с литовцами и приказал матери вернуть дочь мужу.
Беата не подчинилась. Вскоре во Львов, под ворота доминиканского монастыря, прибыл отряд воеводы Лукаша Гурки.
Беата заявила зятю, что брак был заключен по принуждению и отказалась передать Гурке свою дочь.
Разозленный Лукаш приказал осадить монастырь.
Ян Матейко. "Лукаш Гурка".
В первых числах марта 1559 года в обитель под видом нищего проник князь Семен Юрьевич Слуцкий. В монастырской церкви состоялось венчание: Гальша стала женой Семена Слуцкого при живом муже Лукаше Гурке, который, к тому же, штурмовал стены ее убежища.
Беата Косцелецкая преподнесла князю Слуцкому подарок: завещание, в котором передала ему все свои владения.
15 марта 1559 года отряд Гурки прорвался в ворота монастыря. Воевода захватил Гальшу и увез ее в свое имение в городе Шамотулы. Узнав о тайном браке супруги в стенах доминиканского монастыря, Лукаш взбеленился. К Семену Слуцкому были подосланы убийцы. Князь был убит, а неверной жене Лукаш Гурка преподнес, издеваясь, отрубленную руку Семена.
Дальнейшая жизнь Гальши была безрадостной. Муж заточил ее безвылазно в башне Шамотульского замка и обращался с ней как с наложницей. За "измену" Лукаш решил преподать супруге, как он говорил, "болезненный урок". Урок этот заключался в почти еженощных визитах пана Гурка в башню, дабы получить положенное ему по праву. Гальше визиты супруга доставляли большие страдания.
Шамотульский замок.
Гурка, возненавидевший жену за ее красоту, на людях заставлял ее носить маску. Впрочем, Гальша могла ходить только в костёл на религиозные службы, и то - по подземному переходу. В народе бедняжку прозвали "Черная княгиня".
В январе 1573 года Лукаш Гурка скончался. Гальша наконец-то стала свободной.
Женщина немедленно оставила ненавистный Шамотульский замок и отправилась на родину, в Острог.
В 1576 году умерла мать Гальши, и княгиня осталась совсем одна. Осознание несправедливо, безвинно загубленной жизни, терзало 37-летнюю женщину. У Гальши ухудшилось здоровье, она впала в тяжелую депрессию. Женщина просто сидела у окна Острожского замка и смотрела на дорогу. Кого она ждала - никто не знал.
В 1578 году опекун Гальши, князь Константин-Василий Острожский поручил своему сыну Янушу отвезти племянницу в живописный городок Дубно. Князь Константин надеялся, что Гальше там станет лучше.
Но лучше не стало. Депрессия бедной женщины, напротив, усилилась.
В декабре 1582 года, оставив завещание в пользу своего дяди Константина, Эльжбета Острожская, более известная под простым именем Гальша, скончалась в возрасте 43 лет.
Так сложилась жизнь женщины, которой досталось от отца огромное наследство, и это наследство сломало ей жизнь, лишило возможности любить, быть счастливой, иметь семью и детей...
-----------
Дорогие читатели! В издательстве АСТ вышла моя вторая книга. Называется она "Узницы любви: "От гарема до монастыря. Женщина в Средние века на Западе и на Востоке".
Должен предупредить: это жесткая книга, в которой встречается насилие, инцест и другие извращения. Я отказался от присущей многим авторам романтизации Средних веков и постарался показать их такими, какими они были на самом деле: миром, где насилие было нормой жизни. Миру насилия противостоят вечные ценности - дружба, благородство и, конечно же, Любовь. В конечном итоге, это книга о Любви.
Толстенный том почти в 400 страниц с более чем шестьюдесятью рассказами о судьбах женщин в суровые, темные как сама ночь, времена уже поступил в книжные магазины.
"Upierzyca" (муж. "upier") должна выглядеть приблизительно так (ну или как Панночка из нашего "Вия"), а не эти всякие кошмарики. Тем и страшна.
Если бы существовал хит-парад книжной и экранной нечисти, то первое место там с большим отрывом заняли бы вампиры-упыри, как символ аристократичности, сексуальности и гедонизма (что всегда импонировало массовому потребителю). Лишь в последнее время они сдали позиции и на большую сцену вышли орды всяческого рода зомбей, которые воплощают собой уже иные страхи аудитории: этакое бездумное «восстание масс», которому вынужден противостоять, чаще всего, пусть и напуганный, но сохранивший здравомыслие «средний человек» (что выигрышно с т.з. маркетинга, но, согласитесь, снижает планку). Зомби в доску шкурны и рациональны, даже их появление обычно объясняется рациональными причинами. А вампир — зло инфернальное, не побоюсь этого слова — метафизическое. При том образ вампира чудесно ложиться как на на былого феодала-либертена, так и на буржуя-кровопивцу (ой, не даром последнее плотно прижилось в социалистической и лейбористской пропаганде). Впрочем и те и другие являются разновидностями «оживших мертвецов», а это те, кому в мире — не место.
Не все знают, что одни из первых упоминаний об оживших покойниках в письменной европейской истории можно найти в «Повести временных лет», составленной в Киево-Печерской лавре во втором десятилетии XII в., a именно в записяx за 1015 и 1092 гг. И в «сагах», и в «Калевале» то же есть, но они записывались сильно позднее.
В первой записи сообщается о смерти Владимира Святого. Дружинники Владимира, из страха перед возвращением его ожившего трупа, избегают выносить тело за порог. Вместо этого они пробивают потолок и с помощью лебедки вытаскивают тело, завернутое в ковер, наружу.
Согласно второй записи от 1092 г.: «нави бьють полочаны». Речь идёт об эпидемии в Полоцке и событиях с этим связанных. «Нави» (ед.ч. «навь») являются душами мертвых.
Впрочем, о вампиризмe, если с этим словом связывать западные представления о кровососах, речи ещё не может идти.
Тем не менее слово «Упирь», как эквивалент современного представления o вампирe, появилось в древнерусском языке аж ещё в контексте перевода ветхозаветных пророческих книг! За эпилог письменного перевода 1047г. ответствен «поп Оупирь Лихыи». Соответствующее название записано в рукописях XVв., хранившихся в Кирилло-Белозерском монастыре, на севере России, и в Троицком монастыре Сергиева Посада. Немецкий славист Томас Бон, ссылаясь на сведения Андерса Шёберга, приписывает странное собственное имя священника рунорезцу из Уппланда Офейгру Упиру (Ofeigr Upir). По словам Шёберга, «ofeigr» («лихой») означает, в том числе, «выход за рамки меры». Поэтому Шёберг считает, что автором эпилога был человек, кому судьба даровала долгую жизнь - «сверх рамок». «Upir», в свою очередь, было прозвище, даваемое буйному человеку. Из этого Бон выдвигает предположение, что первый известный нам «Упирь Лихыи» - священник из Северной России, работал миссионером в Уппланде и зарабатывал себе на жизнь, вырезая рунические надписи. Слово же «упирь» продолжало ассоциироваться с его личными качествами, а позже, по ассоциации с чрезмерным долголетием, превратилось в обозначение воскресших покойников. Учитывая, что более раннего использования термина отыскать нет возможностей — концепция не хуже других.
Идея «упыря», как нежити, несколько конкретизируется в период, последовавший за распадом Киевской Руси на удельные княжества (XI–XIIIвв.), когда был задуман перевод проповеди Григория Богослова о языческих идеях IVв. с объяснениями. Эти объяснения, известные как «Слово об идолах», сохранились в списках XVI и XVIIвв. Здесь используются термины «упирь» и «берегина» для описания дохристианского культа умерших. «Упирь» обозначает души погибших в раздоре, а «берегина» – души утонувших. Текст сложен и не вполне ясно, является ли поляризация добра и зла, встречаемая в одном из объяснений, просто богословским приемом или же ее можно считать показателем развития (на основе анимистических идей и похоронных практик) веры в вампиров (Академик Рыбаков, кстати, считал, что можно).
Известно, так же, что Иван IV Грозный использовал термин «упырь» в письме 1573 г. в Кирилло-Белозерский монастырь, сохранившемся в списке начала XVII в., в ряду других ругательных слов, таких как «дурак» и «бесы». Т.е., ко временам Ивана, термин прочно вошёл в бытование.
В конце XVI века начинает складываться знаменитый памятник средневековой литературы - Киево-Печерский Патерик. Если взглянуть на Патерик не с точки зрения агиографии, а как на литературное произведение, то перед нами роман в новеллах, посвященный борьбе славных монахов-затворников Киево-Печерской лавры с целыми легионами слуг Ада. Читатель не без удивления обнаружит, что условия, методы и приемы этой борьбы вполне соответствуют современным представлениям, утвердившимся благодаря Стокеру и его последователям. В обилии наличиствуют призраки, оборотни, упыри, заклинания, чудодейственные талисманы - разве что осиновый кол на вооружение ещё не приняли.
Совсем иной взгляд на вопрос был изложен в малоизвестной современному читателю латиноязычной поэме Себастьяна Кленовича «Роксолания» (1584). Автор, гуманист по мировоззрению, излагает много любопытных подробностей относительно ведовства, колдовства, некромантии и прочей доморощенной мистики украинцев XVI века. Hе ограничиваясь этим, он приводит несколько эпизодов, которые вполне могут считаться вставными новеллами. Герои Кленовича с нечистью не борятся, напротив, оная нечисть непрочь и помощь оказать - ежели ее как следует попросят, конечно.
Новый шаг в литературной популяризации образа был сделан в XVII веке, в эпоху господства литературы барокко, весьма склонной к фантастическим сюжетам. Ярким примером может служить творчество митрополита Петра Могилы, оставившего после себя целый цикл новелл на фантастические и мистические сюжеты. Причем автор, в полном соответствии с законами жанра, предуведомляет читателя, что большинство описанных им событий происходило на его глазах. Присутствует явная «стилизация под документ» упоминаются «подлинные» имена, даты, порой участником событий становится и сам автор. Причем если Патерик создавался все-таки как житийный сборник, то Петр Могила писал свои новеллы с чисто литературной целью: дабы позабавить, постращать и заодно наставить читателей.
Особняком стоят «Козацкие летописи» (Самовидца, Величко, Грабянки), создававшихся во второй половине ХVII - начале XVIIIв.в. Там в обилии присутствуют вставные новеллы все на те же сюжеты. Окрас становится более мрачным - как правило, речь идет о разного рода «зловещих мертвецах», то поджигающих церковь, то восстающих из колодца. Как правило, эти истории не имеют «хэппи энда», что позволяет отнести их к ранней разновидности «кошмариков».
Еще более заметным памятником жанра стало произведение, известное и в «большой» литературе - трагикомедия Феофана Прокоповича «Владимир», созданная в начале XVIII века. С точки зрения фантастики, это произведение написано на стыке двух жанров - фэнтези и альтернативной истории. Присуствуют злокозненные выходцы из Ада (как призраки, так и во плоти), им противостоят бравые представители «светлых сил». Забавно, что часть «плохих парней» выступает в виде языческих божеств, что не без основания делает Феофана Прокоповича одним из отцов «славянской фэнтези». Во «Владимире» действуют и реальные персонажи (сам Владимир, его брат Ярополк), творящие «реаль политик», которая, разумеется, ничего общего с Hестором не имеет. Наличествует эффектная кульминация, в которой добро с фатальной неизбежностью побеждает зло.
В общем, до поры до времени, всё нормально. Упыри литературный и фольклорный персонаж, если какие эксцессы с нежитью и были, то решались на местах камерными средствами, в «Судебники» или (не дай бог!), в руки духовных властей оно не попадало.
Но случилось страшное. B Люблинскoй унии (1569) Королевствo Польскоe и Великоe княжествo Литовскоe объединились на общегосударственных началах, а в Брестскoй унии (1596) православные подчинились Папе Римскому. Костёл активно пытается разобраться со сложившимся двоеверием и «предрассудками», что нашло своё отражение в запросах священников к духовным авторитетам за рубежом и в богословских трактатах о суевериях. В обсуждаемых казусах «колдун» (strzygoń) и «вампир» (upiór) часто выступают синонимами.
Первый случай «богословско-научного» описания ожившего покойника нам даёт падуанский врач Геркулес Саксонский. В своей публикации 1600г. «De plica quam Poloni gwoźdźiec, Roxolani kołtunum vocant» («О скручивании волос, называемом поляками гвоздец, а роксоланами колтун») он ссылался на вспышку чумы во Львове в 1572г. Эпидемию связывали с похороненной в окрестностях женщиной, которую подозревали в колдовстве в течение всей ее жизни. Когда ее могилу вскрыли, ее обнаружили раздетой. Кроме того, женщина производила такое впечатление, будто бы она проглотила свой саван. После того как ее обезглавили в соответствии с проверенным обычаем, чума исчезла. Случай сильно напоминает сложившиеся в Германии в XVIв. представления о «нахцерерах» («nachzehrer»), которых, – видимо, под впечатлением чумы – обвиняли в жевании савана в гробу и заражении живых магическим путем.
Возможно, что по примеру Геркулеса Саксонского и Пьер Де Нуайе, который в то время был секретарeм Луизы Марии Гонзаги (королева Польши, супруга аж двух королей: Владислава IV и Яна II Казимира), сообщил 13 декабря 1659г. астроному Исмаэлю Буйо об удивительной «болезни из Украины». Согласно Де Нуайе, человек, родившийся с зубами, начинает после смерти есть свой саван и сгрызать руки в могиле. В то же время его родственники один за другим умирают. Поэтому могила должна быть вскрыта, а голова трупа, в случае подтверждения посмертной активности, - отрезана. Но в отличие от Геркулеса Саксонского, Де Нуайе в своем описании уже активно использовал русинское обозначение явления - «upior» и польское выражение «strzyga» .
На этом фоне во Франции в первой половине 1690-х гг., т.е. аж за три десятилетия до появления первых сообщений о вампирах на габсбургской границе, разгорелись дебаты о польских нахцерерах или русинских кровососах.
Французский учёный аббат-бенедиктинец Огюстен Кальме упоминает в своем сочинении «Dissertations sur les Apparitions des Esprits, et sur les Vampires et Revenans de Hongrie, de Moravie, etc.» (Oбсуждения o появлениях двухов и вампиров и привидениях в Унгарии и Моравии и т.д.) запрос некоего польского священника от января 1693г. к профессорам из Сорбонны, известной репутацией своего богословского факультета. Сообщалось, что одна молодая женщина была измучена призраком своей умершей матери в неустановленном месте в Польше. Дочь страдала от все большего истощения, родственники решились вскрыть могилу матери. Тело матери после вскрытия могилы привлекло внимание удивительной свежестью. Оно казалось гибким, опухшим и красноватым. После прокола сердца умершей, отрезания головы у трупа и принятия хлеба, замешанного на крови вытекшей из сердца трупа, дочь начала выздоравливать.
Тут возникал вопрос, как должен был вести себя исповедник в такой ситуации. В своем докладе парижские профессора пришли к выводу о том, что осквернение могил и грабеж тел следует рассматривать как тяжелые грехи, которые не могут быть отпущены. Кроме того, они обвинили родственников в том, что они заключили сделку с дьяволом. Вера в то, что смешение крови мертвеца с мукой и выпечка из нее хлеба, употребление которого дает защиту от зловещих болезней, свидетельствовала, по мнению богословов, о кощунстве (просвира), и, косвенно, о сделке с дьяволом.
Более или менее независимо от этого журнал «Mercure galant» (помесь «Наука и жизнь» с «Огоньком») инициировал свои дебаты по вопросу. Началось с мелочи. Теолог и математик Клод Комье представил в мартовском выпуске 1693г. исследование «La Baguette justifiée» («Оправданная рудоискательная лоза»). Говорится, что души убитого могут повлиять на человека с лозой таким образом, что тот разоблачит преступника своим прутом. Он указал, что поляки обезглавили своих умерших, когда те ели свой саван или высасывали кровь из родственников с помощью телепатических сил. Однако, из-за ранней смерти, Комье не смог углубить запланированное сравнение практик европейских лозоходцев с польскими инцидентами.
В мае 1693г. на эту публикацию последовал комментарий известного нам Де Нуайе. Теперь он ссылался не только на Польшу, в которой замечались подобные происшествия, но и на «Русинию». Он утверждает, что так называемые «striges», называемые «upierz» на языке «простого» народа, покидают могилы, чтобы высосать кровь из людей. Поскольку кровосос не останавливается ни перед чем, могилу вскрывают, обезглавливают труп и сливают кровь, вскрыв сердце. Затем кровь обычно смешивают с хлебом и отдают живым для дезинфекции.
Наконец, в январе и феврале 1694 г. юрист Маринье опубликовал в журнале «Mercure galant» трактат, состоящий из двух частей: «Creatures des elemens» («Создания стихий») и «Sur les stryges de Russie» («О ведьмах в России»). Маринье заключил, исходя из постепенного увядания предполагаемых жертв кровососа и излечения больных после его предполагаемого уничтожения, что здесь не могут быть задействованы только бесовские силы. Он предполагал, что скорее всего между живыми и мертвыми происходит взаимодействие физических и духовных сил. «Русский» вариант вампиризма - это выражение «божьего попущения» к наказанию жертвы за суеверное или даже варварское поведение. Высасывание крови представляет собой моральный призыв к грешнику!
Впоследствии польские иезуиты Ежи Генгель и Габриэль Жончиньский исследовали это магическое явление. Генгель прокомментировал в своей публикации «Eversio Atheismi» («Опровержение атеизма», 1716г.) сообщения о подвижности трупов. Он ссылается на вызывающих доверие очевидцев из Польши, России и Литвы, которые видели неповрежденные трупы, создававшие впечатление, что они пожирали саван и части тела. Он сообщает, что подозрительный труп иногда ходит и душит людей. Генгель использовал слово «upier», предположительно происходящее от русинского. Посмертная активность связана с захватом демоном мертвого тела. Пока длится бесовское заклинание, тело не может распасться и душа не может отлететь. Для того, чтобы начался естественный процесс распада, используется обезглавливание. Генгель увидел в этом определенную логику: живые спасутся от чумы, а мертвые – от демона. Однако Генгель также признался, что римские одиторы использовали только медицинские средства и экзорцизм, включая исполнение таинств и молитв к святым. Хотя Жончиньский в своей «Historia Naturalis curiosa regni Poloniae» («Естественной истории курьезов Королевства Польского»), опубликованной в 1721г., лишь кратко повторил характеристики нахцереров и оживших покойников, описанные Генгелем, его работа чаще цитировалась.
Ничего странного, что после попадания в «научный» оборот, фигура упыря возникает и в судебной практике. В 1745–1746гг. на латыни и польском языке в городском суде Каменец-Подольского слушается дело о самосуде, произошедшем в 1738г. (!) в украинском селе Гуменци (polsk. Humińce). Дело было изложено через досье со свидетельскими показаниями. Ход событий был следующим: когда жители шли по полям в ночном шествии для борьбы с эпидемией, они встретили некоего Мыхайло Матковского из соседнего села Привороття (polsk. Przewrocie), который искал своих сбежавших лошадей с бритвой в руке. Неясно, был ли Матковский воспринят жителями Гуменци как дьявол во плоти или же они следовали языческому обряду. Без лишних слов жители Гуменци избили Матковского до полусмерти. Однако когда позже узнали, что Матковский вернулся домой, то перед рассветом жители деревни отправились в соседнее поселение, чтобы потребовать от землевладельца сдать предполагаемого злоумышленника. Примерно в полдень представители делегации посчитали, что получили на это косвенное одобрение. После этого они выломали дверь и похитили Матковского, чтобы он предстал перед судом в Гуменеци. Хотя обвиняемый даже после побоев по-прежнему утверждал о своей невиновности, он был приговорен сходом к смертной казни через сожжение. Чтобы развеять сомнения относительно законности этого акта, один из свидетелей даже утверждал, что был готов сделать взнос в размере 100 злотых в качестве возможного штрафа, который мог бы помочь избежать наказания за внесудебное разрешение проблемы. Даже священник, исповедавший Матковского, сказал, что он несет ответственность только за его душу, но не за его тело. Перед тем как сжечь, Матковскому запечатали глаза, уши и рот смолой и камнями. Свидетельские показания оставляют впечатление, что жители села нашли случайного козла отпущения, чтобы принести жертву богам в порыве страха, и что насилие лишь случайно было оправдано действиями потенциального «упыря».
В дальнейшем, польский коронный военный трибунал, созданный в связи с подавлением гайдамацких беспорядков 1768–1769 гг. в Кодне (на востоке Украины), прихватил, так же некоего крестьянина Леско Колбасюка из села Вийтивци ( Wujtowce). Взяли за убийство униатского священника попа Василия. На допросе Колбасюк утверждал, что из-за чумы по деревне ходили слухи, что демон провоцирует смерть, дыша своим ядовитым дыханием «в домы». Некоторые утверждали, что видели упыря, на которого нападают собаки и от которого убегают волы. Пoп Василий был идентифицирован как виновник преступления на основе описания одежды («...Czarny człowiek»...). Понятно, что пoп отверг обвинения в сверхъестественных махинациях, но своё веское слово сказала его жена, которая свидетельствовала, что видела Василия в компании его покойной сестры и других мертвецов, шумно болтавших и скрипящих зубами. Сомнения по поводу этого утверждения были развеяны идентичными утверждениями работника поповского подворья. После этого 13 человек сначала выкопали яму на кладбище, затем забили попа до полусмерти и похоронили заживо с осиновым колышком, вбитым в спину. Кoлбасюк оказался единственным палачом, пережившим эпидемию. Во время допроса он подчеркнул, что предотвращал своими действиями опасность для всего схода. Поскольку он не имел никакого отношения к мятежным гайдамакам и только три раза ударил священника (по его утверждению) Леско Калбасюка выпороли, но отпустили.
После разделов Речи Посполитoй «вампирский вопрос» выходит на внешнеполитическую арену, поскольку регион их обитания теперь территориально относится как к Российской Империи, так и к Австрии с Пруссией. И вот тут начинает выясняться, что наши «упыри» европейским не чета. В 1897 году опубликован роман Брэма Стоукера «Дракула», который послужил катализатором новой дискусии по вопросу.
Ссылаясь на опубликованное в 1897 г. исследование петербургского судебного чиновника Августа Левенстима «Суеверие и уголовное право», криминолог Альберт Хелвиг в своей брошюре «Verbrechen und Aberglaube» («Преступление и суеверие») 1908г. отмечает контраст между «западными культурными государствами» и «востоком Европы». Между тем случаи, упомянутые Левенстимом в главе «Упыри и вскрытие могил», касались Литвы, Западной Беларуси, Волыни и Подолья, т.е. территории «старой Польши» и Западного края с Малороссией, но уж никак не центральной России. При этом Левенстим сравнил юридические приговоры по обвинениям в осквернении трупов в Германской и Российской империях и раскритиковал в обоих случаях отсутствие однозначности положений о рассмотрении суеверия для оценки вины. Особенностью вскрытия могил и осквернения трупов в России он считал то, что с точки зрения мотивов тут фиксируется, с одной стороны использование частей тела в качестве талисманов и лекарств, а с другой – поиск козлов отпущения в период эпидемий и засух.
Действительно, в собственно русских сказках фигура yпырей нашла лишь сдержанный отголосок. По крайней мере московский архивариус и коллекционер Александр Афанасьев в восьмитомном собрании «Народные русские сказки», изданном в 1855–1863гг., опубликовал лишь несколько историй об оживших покойниках. В шестом томе 1861г., однако, есть сказка предположительно украинского происхождения под названием «Нечистый». Афанасьев обсуждал феномен вампиризма в Центральной и Восточной Европе в третьей книге своего многотомника «Поэтические воззрения славян на природу», изданном в 1869г., но как этнолог никогда не считал термин «вампир» подходящим для русской народной культуры. Он признавал существование этого феномена (в рамках Империи) исключительно у украинцев и белорусов. Только редактор третьей части посмертно опубликованного второго издания сказки Афанасьева, решил заменить название «Нечистый» на «Упырь». Под этим названием сказка известна по сей день.
Библиотекарь Британского музея и публицист Уильям Ралстон (Шедден-Ралстон) на основе собраний русских сказок и со ссылкой на истории о южнославянских вампирах уже в 1872 г. в публикации «The Songs of the Russian People» («Песни русского народа») рассмотрел более подробно проблему вампиров. Oн подтвердил, что вампиризм в царское время существовал в первую очередь в культурах Украины и Беларуси. Например, русины – восточные славяне на территории бывшего Польско-Литовского союза – для борьбы с болезнями скота практиковали сожжение или утопление женщин, подозреваемых в колдовстве, а украинцы и белорусы в Российской империи для предотвращения холеры сжигали первые жертвы болезни, которые считались ее источником. По словам Ралстона, «в вампиры» вербовали из проклятых родителями детей, из колдунов и ведьм, а также из еретиков, самоубийц и алкоголиков.
Первый случай появления упыря, литературно задокументированный в царской России, приходится на 1883г. В журнале «Киевская старина» был опубликован, скорее, иронический очерк «Упыри». Фольклорист и критик Петр Ефименко, ссылаясь на архивные источники, рассказал, как в 1727г. киевский полковник Антон Танский приказал крестьянину Семену Калениченко явиться в военнyю канцелярию, так как последний выдавал себя за yпыря, способного вызывать эпидемии. Однако же канцелярия не была введена в заблуждение и объявила крестьянина сумасшедшим. Но! Позже сам полковник Танский стал объектом легенды об ожившем покойнике. Ходили слухи, что его состояние было частично основано на наследстве, частично на даре Петра I, но также и на жадности. Так как Танский, как и подобает хорошему христианину, иногда жертвовал на религиозные цели и, при этом был "настоящим полковником", путешествующие монахи решили какое-то время хранить пожертвования, предназначенных для их монастыря, в его доме. Исполненный жадности Танский попытался убить монахов. Однако одному из них удалось сбежать. В результате епископ отлучил преступника от Церкви. Вскоре после отлучения Танский умер, но, как говорили, снова и снова появлялся ночью в виде ожившего покойника и бродил с огненными глазами, огненным ртом и ножом в левой руке до крика петуха. Когда сыновья покойного произвели эксгумацию в присутствии епископа, то обнаружили свежий труп с длинными ногтями и длинной бородой, потому проткнули грудь трупа осиновым колышком под пение молитв. Помогло. Но, время от времени, в полночь из могилы раздаются мучительные стоны...
Через год после публикации этого забавного вампирского рассказа, журнал «Киевская старина» опубликовал (в 1884г.) дело из суда уездного города Бердичева. Оно свидетельствует о борьбе с вампирами, которая велась на фоне разгорающейся эпидемии холеры в украинском селе Подозы в 1831г. Из дела можно реконструировать следующий ход событий: озабоченные ростом числа смертей, который не смогли остановить ни благословение воды местных источников и колодцев, ни голые женщины, гуляющие по периметру села, жители Подозы обратились к целителю-крестьянину Максиму Мазуренко из соседнего села Степанок. Мазуренко заявил, что причина несчастья кроется в могиле недавно скончавшегося священника и его жены. Оба якобы вышли из могилы ночью и заразили местных крестьян своим дыханием или выпив их кровь. Кроме того, был найден очевидец полтергейста на могиле священника. Мазуренко предложил отрубить голову трупа и предотвратить таким образом дальнейшую смерть в селе. Выполняя это, он также утверждал, что кровь, брызгающая из трупа, на самом деле была той, которую священник высосал из своих жертв. В конце концов Мазуренко обезглавил тела осиновой колодой. За это классическое «вампироборство» от схода Мазуренко получил серебряный рубль, телегу ржи и работников для сбора урожая. Охотник на вампиров Мазуренко был присуждён к полугодичному церковному покаянию за свое нехристианское поведение. Более или менее терпимое отношение властей к осквернению могилы, очевидно, связано с тем, что при борьбе с эпидемией никто не был заинтересован в том, чтобы накалить страсти.
С 1880-х гг. в дополнение к документированию исторических вампирских дел в «Киевской старине» проявляют живой интерес к суевериям на Украине и этнологические журналы, в частности, вопрос активно исследовали польские и украинские авторы.
В 1880г. Андрей Подбереский представил материалы по демонологии украинского народа в краковском журнале «Zbiór Wadomości do Antropologii krajowéj» («Сборник новостей по сельской антропологии»). Он использовал сюжеты из Чигиринского района, что на левом берегу Днепра. В дополнение к традиционным историям о ведьмах и воскрешении покойников появляются прозаические мотивы с дидактическим оттенком. Подбереский отметил, что в воображении народа покойник может оказаться «перелесником», если о нем будут слишком много скорбеть. Затем он покидает ночью могилу как «oбоясник» и сосет – невидимый для всех остальных – кровь из скорбящих.
Существует саркастическое повествование, в котором мальчик выкапывает труп, чтобы напугать девочку, но становится жертвой мертвеца, который оказывается yпырем.
Украинский писатель и публицист Борис Гринченко записал ряд ярких историй о восставших мертвецах и поместил их в своих сборниках этнографических материалов Черниговской губернии, изданных в 1895 и 1900гг. В текстах Гринченко содержится немало упоминаний о восставших мертвецах и кровососах.
В исследованиях российских этнологов приняли участие их коллеги из Львова (относился в описываемое время к Габсбургской монархии). К примеру, львовский журналист Юлиан Яворский опубликовал в 1897г. в журнале «Живая cтарина» статью в стиле Гринченко oб «Oпиряx» в повериях украинцев. По своему содержанию, поверия варьируются от фарсовых еврейских рассказов по мотивам нахцерерских легенд, до сюжета о Леноре, который восходят к балладам Августа Людвига Бюргера о невесте солдата-нежити (1733). Например, история из деревни в районе Bóbrka о еврейском трактирщике, чья вампирская природа раскрывается, когда черному коту, в которого он превращается каждую ночь, отрезают ухо. На следующий день у еврея перевязано ухо. Он жалуется на то, что теперь над ним смеются и люди, и упыри.
В журнале Общества этнологии во Львове «Lud», издаваемом с 1895г., периодически появляются сказки, в которых призраки или ожившие покойники играют свою роль. Например, в 1902г. краковский профессор Бронислав Густавич опубликовал отчеты, которые он составил во второй половине 1870-х гг. в рамках исследования флоры и фауны Львовской области. Повесть из деревни Звенигород носила название «Упыри распространяют эпидемию». В ней два оживших покойника появляются в виде собак, которые пытаются убить друг друга и тем самым вызвать заболевание крупного рогатого скота. Рассказ «Упыри» из села Янов (ныне Ивано-Франков) касался эпидемии холеры 1831г. Кроме того, учитель Антоний Севиньский из городка Бучач в 1906г. издал серию народных сказок.
Что касается Белоруссии, то по данным исследования, проведенного петербургским судeбным чинoвником Левенстимом, в середине XIXв. в Новогрудском районе во время эпидемии холеры имели место не только осквернения трупов, но и прямые человеческие жертвы.
В 1848г. произошел следующий случай: священник сообщил волостному судье, что крестьяне против его воли расправились с женщиной в целях борьбы с холерой. В ходе слушаний крестьяне заявили, что названное лицо просто стало первой жертвой холеры и, вообще, ведьма. Фельдшер Рубцов заявил перед судом, что женщина вела аморальный образ жизни и умерла беременной. Для того чтобы установить обстоятельства, суд осмотрел могилу. И действительно, ребенок — был. Но уже не в утробе матери, а в гробу. На всякий случай оба трупа проткнули осиновыми колышками.
В 1896г. белорусский учитель Павел Демидович прокомментировал народные верования своей родины в журнале «Этнографическое обозрение». По его мнению, необходимо делать различие между ожившим покойником, который появляется во сне или наяву, когда его покой в смерти нарушен, и «вупoром», покойным лихоимцей, который продал свою душу дьяволу и теперь приносит вред живым.
В общем, Россия, может и «родина слонов», но вот вампиры «в средней полосе России», несмотря на утверждения некоторых несознательных товарищей, как-то не прижились, хотя сам термин «упир» появился в Древней Руси еще в XIIв. и даже бытовал в качестве ругательства. Он просуществовал на территории Западной руси, Малороссии и старой Польши до XXв, с XVIв. использовался в основном в фольклоре украинцев и белорусов, но и там понятие «упырь» использовалось в качестве описания человека порочной жизни. Практически все известные и описанные случаи — относятся к Малороссии, Литве и Белорусии. С другой стороны, именно старорусская литературная традиция (в её украинской ветви) с вопросом разобралась наиболее подробно. В дошедших до нас судебных делах «упыризм» и контрмеры воспринимаются, скорее, как проявление массовой истерии, вызванное тяжёлыми обстоятельствами. Вдумчиво же и «на научной основе» с этим разбирались только европейцы.
С открытием вампиров на габсбургской военной границе с Османской империей (около 1730г.) у «просвещенной европейской общественности» появился ещё один кирпичик в фундамент отрицательного эквивалента собственной цивилизации. Для Западной Европы «упырь - вампир» становится антиславянским стереотипом, который в эпоху национализма применялся не только по отношению к Юго-Восточной, но и к Восточной Европе.
Змагары - любители великого княжества литовского, как собирателя остатка киевской руси. естественно конкурент московского княжества. правда вкл прогнулась под поляками и стала куском речи посполитой. поляки установили свои панские порядки, где пан - поляк хозяин, ну или на крайняк местный, принявший католицизм и ополячившийся, а православный - это прислуживающее пану быдло. насаждали как могли католицизм, хоть через униатство (католицизм с православными атрибутами). В конечном итоге паны продули россии, в том числе из-за своей борзоты, в том плане, что, например паны могли блокировать решения одним голосом, а также относились к прочим, как к быдлу. Например обещали украинской элите шляхетские вольности,как у себя, чтобы они обернулись простив московитов. А когда пришло время предоставить эти вольности, тупо кинули (это после богдана хмельницкого было, который кстати тоже к москалям переметнулся, потому что паны считали украинцев говном). Ну или опять же религиозный вопрос, паны слишком сильно насаждали католицизм. В общем паны продули. А их прислужники остались, которым и норм, что они слуги. Змагары - это отголоски той культуры, которая подогрелась вторжением немецких нацистов во время ВОВ. Там тоже подобная тема, с хозяевами немцами и местной обслугой из предателей, по типу арсеньевой которая текст для магутны боже написала. гимн змагарский). Красная армия белоруссию освободила и предатели побежали вслед за хозяевами в германию, а затем их всех вместе сша приняли, для использования в холодной войне. Радио свобода и все такое прочее. В 90-е с распадом союза они вернулись и стали утроено своей пропагандой промывать. Лука им мешает. Было несколько попыток скинуть. В 20-м самая мощная, так как подрубили средства массового зомбирования в соцсетях + лука оборзел с тем, что не хочет нормально преемничество организовать.
Парад Святого Казимира в Ружанах к 100 летию Пинской Диоцезии. В параде приняли участие 40 всадников, 82 пеших воина и 6 артиллерийских орудий. Мероприятие проходило под патронажем католической епархии. Освящение иконы прошло в Касцёле Найсвяцейшай Тройцы, затем парад с участием клубов исторической реконструкции прошёл шествием в Ружанский дворец, где состоялся праздник для жителей Ружан и гостей мероприятия.
В XVI веке, после объединения польского королевства и литовского княжества, федеративным государством почти 22 года правил Посполи́т (титул отца-наместника). Известен он был своей мудростью , сравнимой с Соломоновой, ибо "речами своими обращал слова в сословия". Отсюда и историческое название земли - Речь Посполи́тая. Отсылка к устам мудреца получилась крайне удачной.
А ещё Речь Посполитая (от польск. rzecz — «вещь, дело» и pospolita — «общая») является аналогом латинского «res publica» и переводится на русский язык точно так же: «общее дело». Что делает каламбур с названием вдвойне интересным.
"В опочивальню со стариком!". София прошептала эту фразу, затем еще раз, и еще, и еще. Раз за разом повторяя эти четыре слова, она поразилось, как менялось ее настроение. Сначала Софии было противно. Затем ее охватил сильный, сковывающий руки и ноги, страх. Наконец, ее охватила слабость, она ощутила покорность и смирение.
Художник Андрей Шишкин.
В конце концов, этот старик - король. Да, он дряхлый, и кожа на его лице напоминает кору старого дерева, но - так хочет дядя, человек, который приютил Софию после смерти родителей..
Она должна выйти за старика! И она это сделает! А что касается опочивальни... Ну, ведь можно произносить фразу и по-другому: "В опочивальню с королём!".
София Гольшанская родилась в 1405 году в семье киевского наместника, князя Вязынского Андрея Ивановича Гольшанского и его супруги Александры Дмитриевны, представительницы видного княжеского рода Друцких.
На момент рождения Софии у князя и княгини уже была дочь Василиса, а через год родилась и младшая дочка - Мария.
Князь Вязынский владел небогатым, но весьма живописным городом Вязынь на берегах реки Илии (ныне - агрогородок Вязынь Вилейского района Минской области Белоруссии). Здесь и проходили первые годы жизни Софии.
В 1420 году, когда Софии едва исполнилось 15 лет, ее отец скончался. Княгиня Александра Дмитриевна с дочерьми перебралась из Вязыни в Друцк, вотчину своего брата князя Семёна Дмитриевича Друцкого.
Мать девочек вскоре умерла, и они остались круглыми сиротами. Судьба сестер Гольшанских теперь полностью зависела от их дяди.
Друцкий, в отличие от своего покойного зятя, больше тяготел к полякам и литовцам, нежели к русским. В конце 1420 года Семён Дмитриевич встречал в Друцке самого польского короля Владислава II Ягайло, а также великого князя литовского Александра Витовта. Монаршие особы следовали в Литву после успешного взятия Смоленска.
Король Польши Владислав II Ягайло.
В замке Друцкого гостям был оказан воистину королевский прием. Столы ломились от снеди, а вино лилось рекой. На пиру король Ягайло и приметил двух племянниц князя Семёна - Василису и Софию. Вот как об этом рассказано в третьем своде белорусско-литовских летописей "Хроника Быховца":
И, возвращаясь обратно, приехали в Друцк и были там на обеде у князя Семена Дмитриевича Друцкого. А у короля Ягайла умерла уже третья жена, не дав потомства; и увидел он у князя Семена двух его красивых племянниц, старшую из них звали Василиса по прозванию Белуха, а другую — София.
Юная красавица София запала в душу королю Ягайло, и задумал он на ней жениться.
Королю на тот момент было уже семьдесят лет, и совсем недавно он похоронил третью жену, Эльжбету Грановскую. Эльжбета так и не родила Ягайло наследника, как, впрочем, и две предыдущие жены - Ядвига Венгерская и Анна Цельская.
Для короля вопрос наследника был крайне болезненным. Какие только меры не предпринимал Ягайло, чтобы, наконец, стать отцом мальчика! Врачи со всей Европы обследовали государя и его супруг, прибегали и к народным знахарям, и даже к колдунам - тщетно. Первая жена Ягайло, королева Ядвига, родила королю дочку Елизавету Бонифацию, но девочка умерла через месяц. Вторая жена, Анна Цельская, родила в 1408 году дочь Ядвигу.
Как отмечает летописец "Хроник Быховца", старец Ягайло на момент встречи с Софией был еще крепок, и свято верил в польскую народную мудрость о том, что потомство мужского пола чаще рождается в союзе пожилого мужа и юной, чистой девушки.
Таковой и была София Гольшанская.
Возвратившись восвояси, король Ягайло рассказал о своем замысле великому князю Литовскому Витовту:
"И просил Ягайло Витовта, говоря ему так: «Было у меня уже три жены, две польки, а третья немка, а потомства они не оставили. А теперь прошу тебя, высватай мне в жены у князя Семена младшую племянницу Софию, она из рода русского и может быть бог даст мне потомство".
Престарелый монарх, помимо веры в колдунов, был убежден, что национальная принадлежность женщины также влияет на деторождение. Потерпев неудачи с юными представительницами польского и немецкого народов, Ягайло обратил взор на русскую красавицу.
Витовт посоветовал государю взять в жены не Софию, а Василису Гольшанскую, однако, Ягайло на этот ответил следующее:
"Сам знаю, что старшая красивее, но у нее усики, а это означает, что она девка крепкая, а я человек старый и не смею на нее покуситься".
Похоже, пожилой король испугался Василисы: такая здоровая да сильная девка и уморить старика могла.
Витовт отправился в Друцк и передал князю Сёмену брачное предложение короля Ягайло. Семён Дмитриевич крепко призадумался: племянница совсем молоденькая, а триждый вдовый жених уже одной ногой в могиле. Но, самое главное, - как же младшая сестра может выйти замуж раньше старшей? Согласно русским традициям, для Василисы Белухи это стало бы позором.
Семён Дмитриевич думал уже отказать посланнику короля, но у Витовта на этот случай был припасен "козырь в рукаве" от короля Ягайло. Польский монарх предлагал выдать Василису за своего племянника Ивана Бельского.
Нашелся жених и для младшей сестры Гольшанской Марии - Ильяш Мушати, сын молдавского господаря Александра I Доброго.
Иван Бельский находился в свите Витовта, и Василиса Белуха сразу смогла оценить стать и красоту этого видного молодого человека.
На том и порешили.
В январе 1422 году 17-летнюю Софию привезли в город Новогрудок (ныне - Гродненская область Белоруссии). Здесь православную девушку окрестили по католическому обряду и дали ей имя Софья.
Через месяц в Новогрудок прибыл король Ягайло с пышной свитой. Церемония бракосочетания состоялась 7 февраля в Новогрудском фарном костёле, построенном великим князем Витовтом в 1395 году и сохранившимся до наших дней.
Новогрудский фарный костел.
Сразу после того, как виленский епископ Матей объявил короля Ягайло и Софью мужем и женой, молодожены покинули Новогрудок и отправились в город Лида (ныне - Гродненская область), где должен был состояться свадебный пир. На пир прибыли многие представители знати, включая великого князя Литовского Витовта и представителя римского папы Антония Зено.
72-летний король и его 17-летняя супруга сидели во главе огромного стола, заставленного разнообразной снедью. Но Софья на пиру была грустна и практически ничего не ела.
Из Лиды король Ягайло привез молодую супругу в Краков и поселил ее в королевском замке на Вавельском холме. После брачной ночи государь был вынужден покинуть Софью: ему срочно нужно было отправиться в Литву, а оттуда - в Словакию для встречи с императором Священной Римской империи Сигизмундом I Люксембургом.
Оставшись при королевском дворе в совершенном одиночестве, неопытная Софья чувствовала себя неуютно. Польская знать относилась к "русской выскочке" с предубеждением.
К тому времени в Польше уже вовсю раздавались голоса за то, чтобы сделать наследницей престола 14-летнюю принцессу Ядвигу Ягеллонку, раз уж сына Его Величество так и не сумел заполучить.
Ядвига Ягеллонка.
Софья встречала свою падчерицу Ядвигу при дворе - это была симпатичная, бойкая девочка со светлыми волосами. С 1419 года, то есть с 11-летнего возраста, Ядвига была просватана за Фридриха, сына курфюрста Бранденбурга.
Для значительной части польской знати, придерживавшейся пронемецкой линии, Ядвига была гораздо предпочтительнее какой-то русской княжны.
Вынужденный лавировать между многочисленными придворными группировками, король Ягайло все откладывал коронацию молодой супруги. При этом, появляясь в Кракове хотя бы на день, государь не забывал посетить опочивальню жены.
София Гольшанская и король Владислав Ягайло.
В 1424 году в Кафедральном соборе Кракова в присутствии множества знатных гостей со всей Европы Софья была официально объявлена королевой Польши. Государь передал супруге во владение несколько деревень, а также имущество в городах Бече, Иновроцлаве, Нашеве и других.
Ягайло неслучайно был столь щедр: во время коронации Софья уже была беременна.
31 октября 1424 года королева благополучно разрешилась от бремени. Теория пожилого короля о том, что молодые девушки рожают от стариков преимущественно мальчиков, полностью подтвердилась. Королевича назвали в честь отца - Владислав.
Счастью Ягайло не было предела. Король поручил бить в колокола по всей Польше, духовенству было приказано денно и нощно молиться во здравие новорожденного и его благородной матери.
Государь нашел своему первенцу 25 крестных отцов, среди которых был папа римский Мартин V.
В отцовстве Ягайло никто не сомневался, потому что мальчик был похож на короля как две капли воды.
После рождения сына Софья почувствовала себя настоящей королевой: ее влияние на короля резко возросло. Ее Величество стала добиваться от супруга права быть регентшей при своем сыне в случае внезапной кончины Ягайло. Король ради этого собрал совет польской шляхты в Бресте Куявском, но аристократы отказались принять Софью в качестве, фактически, единоличной правительницы государства.
10 мая 1426 года Софья родила второго сына. Мальчика назвали Казимиром, но он был очень хилым и примерно через год умер.
Ягайло, желавший подстраховаться на случай внезапной смерти королевича Владислава, настаивал на рождении третьего сына. Посещения 76-летним королём опочивальни 21-летней супруги были регулярными, и вскоре она понесла.
Однако эта беременность далась Софье гораздо труднее, чем две предыдущие. Но не из-за проблем со здоровьем, а из-за грандиозного скандала, разразившегося при дворе.
Весной 1427 года в Кракове начали шептаться, что Софья брюхата не от Его Величества. Король Ягайло, несмотря на свою теорию о старике и молодке, приказал взять под стражу дворовых девок королевы - сестер Катаржину и Эльжбету Щуковских.
Под пытками сестры заявили, что на половину Ее Величества "захаживают" сразу семь мужчин: рыцарь Ян Гинча из Рогова, братья Петр и Добеслав Щекоцинские, Ян Краска, Вавжинец Заремба, Ян Конецпольский и Петр Куровский.
Ян Конецпольский и братья Щекоцинские, почуяв неладное, сбежали, остальных подозреваемых схватили по приказу короля.
Софью король Ягайло приказал держать под домашним арестом в замке, дабы "при типичных плоти своей недостатках не попала в худшую беду".
Арестованные как один твердили о невиновности Софьи. Рыцарь Ян Гинча под пытками твердил только одну фразу:
"Королева не изменяла королю!".
По приказу государя в Кракове состоялся суд. Председателем стал прекрасно знакомый Софье великий князь Литовский Витовт. Князь Витовт призвал "не рубить сгоряча", а дождаться, пока королева родит.
Александр Витовт, Великий князь Литовский.
30 ноября 1427 года Софья родила третьего ребенка - и снова мальчика! Назвали малыша в честь его покойного среднего брата, а также в честь деда - Казимир Андрей. Появление крохи разжалобило короля Ягайло, и он не стал собирать новый суд.
Взамен королеве было приказано принести "очистительную клятву", положив руку на Библию. Софья с готовностью прошла через эту процедуру. То же самое сделали семь фрейлин королевы и одна ее служанка.
Дело об измене было прекращено, всех арестованных - и мужчин, и женщин - выпустили из застенков.
Увы, несмотря на то, что Софья избежала самого страшного, отношения с мужем были катастрофически испорчены, а репутация королевы пошатнулась.
Спасительным для Ее Величества стало невероятное сходство ее сыновей - и Владислава, и Казимира - с отцом.
В связи с подозрениями в отцовстве, король Ягайло не спешил сделать окончательный выбор в пользу Владислава: его старшая дочь, принцесса Ядвига, все еще претендовала на трон. Свадьба с Фридрихом не состоялась, но с 1430 года руки 22-летней красавицы добивался король Кипра Янус.
Браку этому не суждено было случиться: 8 декабря 1431 года Ядвига внезапно скончалась.
В народе пошли слухи, что принцессу отравила мачеха. Королеве Софье снова пришлось принести очистительную клятву на Библии.
Король Ягайло, который был крепким и активным стариком, после скандала с семерыми в опочивальне Ее Величества, сильно сдал. Его Величество начал часто и подолгу хворать, и 1 июня 1434 года скончался в возрасте 84 лет.
Польская шляхта немедленно стала решать: кому же и как править в королевстве после смерти Ягайло? Софья настаивала на том, что править должен королевич Владислав при ее регентстве.
Между тем, стала известна воля Ягайло, высказанная на смертном одре. Его Величество изъявил желание, чтобы королем стал его старший сын Владислав, а регентом при 10-летнем монархе выступил верный соратник Ягайло, краковский епископ Збигнев Олесницкий.
Збигнев Олесницкий.
Королеву Софью в последний час Ягайло так и не упомянул - настолько сильна была обида государя на супругу.
Польская шляхта приняла посмертную волю престарелого монарха. 25 июля 1434 года 10-летний Владислав был посажен на польский трон под именем Владислава III Варненчика.
Регентом стал Олесницкий, а Софья вошла в регентский совет. Несмотря на большое материнское влияние на Владислава, политическое влияние королевы с каждым годом уменьшалось.
В 1440 году Владислав Варненчик был коронован в Венгрии под именем Уласло I. Оставаться в Польше, где всем управлял Олесницкий, Владислав не захотел, и переехал в Будапешт.
В 1444 году 20-летний Владислав выступил в поход против турецкого султана Мурада II. 10 ноября в битве при Варне крестоносцы Владислава были в пух и прах разбиты турками.
Владислав пал на поле брани, и его тело было доставлено султану. Мурад распорядился поместить голову польского и венгерского короля в сосуд с мёдом, и долго хранил этот трофей.
Марчелло Баччарелли "Портрет Владислава III Варненчика", 1768 год.
Гибель сына стала страшным ударом для матери, которая к тому моменту совершенно отошла от политических дел, и самолично сажала цветы в Санокском замке.
В связи с тем, что тело Владислава исчезло с поля боя, Софья около месяца отказывалась верить в смерть сына. Однако у нее был еще один сын - Казимир Андрей, который к тому моменту являлся великим князем Литовским.
Промедление могло отразиться на судьбе Казимира, поэтому Софья начала добиваться скорейшей коронации младшего сына.
В апреле 1445 года в городе Серадзе на реке Варте польская шляхта провозгласила королем Польши 18-летнего Казимира. Причем, заочно, в отсутствие юноши.
Казимир, который к тому моменту являлся Великим князем Литовским, отказался принять корону. Во-первых, он боялся недовольства литовской знати, желавшей независимости от поляков. Во-вторых, Казимир верил в возвращение брата.
Поляки снарядили в Литовское княжество посольство, в которое вошла и королева Софья. Казимир принял соотечественников в Гродно. Мать умоляла сына надеть освободившуюся после исчезновения брата корону, но тот наотрез отказался.
В январе 1446 на сейме в городе Петрокове королева Софья обратилась к народу с призывом избрать себе нового короля и, тем самым, начать новую династию. Ее Величество надеялась, что этот отчаянный шаг образумит Казимира, заставит вернуться из Литвы в Польшу, принять трон своего отца и брата. Но юный упрямец проигнорировал зов матери.
Польская шляхта воспользовалась ситуацией и заявила, что в случае отказа Казимира королем станет мазовецкий князь Болеслав.
Софья тут же сделала шаг назад и на очередном сейме в Новом Корчине выступила с трогательной речью. Королева со слезами на глазах умоляла не лишать короны младшего брата из-за трагедии, которая произошла с его старшим братом.
Казимир наконец-то прислушался к матери. Осенью 1447 года в Бресте Литовском прошла встреча королевы с сыном, после которой Казимир дал согласие стать королем Польши.
23 июня 1447 года при большом стечении народа Казимир въехал в Краков, и через два дня был коронован под именем Казимира IV Ягеллончика.
Казимир IV Ягеллончик.
Выполнив свою миссию, Софья не удалилась со двора в свой замок, а продолжила принимать активное участие в политике.
Летом 1461 года у королевы внезапно возникли проблемы со здоровьем. Придворный доктор выписал Софье лекарства, но она отказалась их принимать. Вскоре женщину разбил паралич, и 21 сентября она скончалась в возрасте 56 лет.
Прервавший военный поход и примчавшийся в Краков Казимир горько оплакал мать и с небывалыми почестями похоронил королеву в Вавельском кафедральном костеле.
После смерти Софьи было вскрыто ее завещание. Почти все свои земли, деньги и многочисленные долги королева оставила сыну Казимиру. "Почти" - потому что в завещании была еще одна скромная строчка: "Деревню Богучице отдать Яну Гинче из Рогова".
Да-да, тому самому рыцарю, что кричал под пытками: "Королева не изменяла королю!".
Король Казимир в точности исполнил последнюю волю матери.
Если Вам понравилась статья, буду благодарен за донат.
с) Василий Гавриленко (Грусть)
Дорогие читатели, если вам нравятся мои статьи, подпишитесь, пожалуйста на мой Телеграм "Женщины в истории", там немало новых текстов: https://t.me/istoriazhen
Восстание против власти Российской империи на территории Царства Польского началось 29 ноября 1830 года и продолжалось до 21 октября 1831 года, под лозунгом восстановления независимой «исторической Речи Посполитой» в границах 1772 года.
Поляки, а также шляхта Великого Княжества Литовского продолжали мечтать о государстве в границах 1772 года, они не могли смириться с разделом Речи Посполитой и были крайне недовольны своей зависимостью от Российской империи.
В Виленском университете начали действовали тайные студенческие общества патриотической молодёжи. Движение по освобождению Польши имело широкую поддержку среди офицеров. Содействовало движению и католическое духовенство; в стороне от него оставалось лишь крестьянство.
Надежды поляков немало оживились после объявления Россией войны Турции в 1828 году. Обсуждались планы выступления, ввиду того, что основные силы России были задействованы на Балканах. Июльская революция 1830 года во Франции дала полякам еще больше надежды. 12 августа состоялось собрание, на котором обсуждался вопрос о немедленном выступлении, однако на подготовку требовалось время.
Восстание было окончательно назначено на 29 ноября. В Варшаве у заговорщиков было до 10 тыс. солдат против примерно 7 тыс. русских. С наступлением вечера 29 ноября вооружённые студенты собрались в Лазенковском лесу, а в казармах вооружались полки. В 6 часов вечера Пётр Высоцкий вошёл в казарму и воскликнул: «Братья, час свободы пробил!», ему отвечали: «Да здравствует Польша!».
В основном восстание в столице прошло по плану. Восставшие убили шестерых польских генералов, сохранявших верность русскому царю. Поляками был захвачен арсенал. Русские полки были окружены в своих казармах и, не получая ниоткуда приказов, деморализованы. После этого восстание разом охватило всю Польшу.
Император Николай I сообщает гвардии о восстании в Польше.
Для российского правительства польское восстание было неожиданностью: русская армия была расположена частью в западных, частью во внутренних губерниях и имела мирную организацию. Численность всех войск, которые предполагалось употребить против поляков, доходила до 180 тысяч, но для их сосредоточения требовалось 3—4 месяца.
К февралю 1831 года русские смогли собрать до 125,5 тысяч человек. Надеясь окончить войну сразу, нанеся противнику решительный удар, русский полководец Дибич не обратил должного внимания на обеспечение войск продовольствием, особенно на надёжное устройство перевозочной части, и это вскоре отозвалось для русских крупными затруднениями.
14 февраля произошло сражение при Сточеке, где русский генерал Гейсмар не мог остановить 1-й бригады 2-й конно-егерской дивизии, бежавшей с поля боя в полном составе перед отрядом Юзефа Дверницкого. Это первое сражение войны, оказавшееся удачным для поляков, чрезвычайно подняло их дух. Польская армия заняла позицию при Грохове, прикрывая подступы к Варшаве.
Низложение русских знамен после победы поляков под Вавром.
По некоторым оценкам Гроховское сражение — самое кровопролитное за все войны русских с поляками. Эта деревня прикрывала подступы к Варшаве, поэтому была чрезвычайно важной точкой.
Русские наступали несколько раскоординировано, болотистая местность не способствовала успеху несмотря на некоторое численное превосходство. Последовало несколько атак русских и только лишь с четвертой попытки им удалось опрокинуть поляков. После этого фельдмаршал задумал окончательно разгромить польские войска с помощью кавалерии, однако и этот ход к желаемому исходу не привел. Наступать в болотистой местности было сложно, а поляки отважно отбивались будучи в меньшинстве.
По итогам битвы потери русских превысили 9 тысяч человек, поляки же лишились 12 тысяч. Исход сражения однозначным назвать нельзя: несмотря на большие потери разгромить польские силы не удалось, они совершили тактическое отступление, а штурмовать саму столицу сил у русских не было.
Сражение при Грохове. Худ. Войцех Коссак (1931)
После сражения у Грохова русские поняли, что не смогут взять Варшаву с наскока. Поляки смогли укрепиться в районе Праги (предместье Варшавы), атаковать его можно было только при помощи осадных средств — а их у Дибича не было. Дибич оставил действия против Варшавы, приказал войскам отступить и расположил их на зимние квартиры по деревням.
В начале марта сейм принял решение послать войска в другие части Польши для поднятия восстания, а начальник польского главного штаба Прондзинский разработал план разгрома русской армии по частям, пока их части стояли под Варшавой и еще не соединились с частями главной армии. В ночь на 31 марта 40-тысячная армия поляков скрытно перешла через мост, соединявший Варшаву с варшавской Прагой, напала у Вавра на части Федора Гейсмара и рассеяла их менее чем за час, взяв два знамени, две пушки и 2 000 человек пленными.
Затем поляки направились к Дембе-Вельке и атаковали части Григория Розена. Блестящая атака польской кавалерии поставила точку в сражении, левый фланг русских был уничтожен, правый сумел отступить. Сам Розен едва не попал в плен, смог спастись и жаждал реванша над поляками. Тем не менее, 10 апреля при Игане, Розен был вновь разбит, потеряв тысячу человек выбывшими из строя и 2 тыс. пленными. Всего в этой кампании русская армия потеряла 16 тыс. человек, 10 знамён и 30 пушек. Розен отступил за реку Костржин, а поляки остановились у Калушина. После этих событий не было и речи о новом походе на Варшаву, по крайней мере в ближайшее время.
Между тем восстание разрослось на Виленскую, Гродненскую и Минскую губернии. Активное участие в восстании в беларуских губерниях приняли католические монахи. Многие католические монастыри стали опорными пунктами для восставших. Российским войскам пришлось отбивать у повстанцев города Свентяны, Дисну, Вилейку, Ошмяны, Лепель.
В Виленской губернии мятежники установили контроль почти над всей территорией кроме столицы бывшего ВКЛ - города Вильно. 16 апреля отряд восставших предпринял наступление на Вильно, но был разбит русскими войсками. Далее российские войска стали наступать из Вильно, освобождая Виленскую губернию от повстанцев. Уже в мае мятежники потеряли контроль над большей частью губернии и были вынуждены вернуться к партизанской войне.
Партизанские действия также охватили и Минскую губернию, однако сопротивление было быстро подавлено. В июне настала череда новых волнений, уже более масштабных. В этот раз выступления повстанческих отрядов произошли в Мозырском, Речицком и Пинском уездах.
Эмилия Плятер во главе косиньеров. Картина Яна Богумила Розена.
Не получив большой помощи из Варшавы, большинство выступлений было подавлено. Поляки не могли выделить больших сих, так как были разбиты в сражении под Остроленкой (120 км на северо-восток от Варшавы). Поляки потеряли около половины сражавшихся, и в том числе многих из старших начальников. У русских был шанс окончательно уничтожить неприятельскую армию, но главнокомандующий армией, граф Дибич, был тяжело болен и не смог принять решении о преследовании поляков. Через 3 дня после сражения Дибич скончался от холеры, а польские войска отступили к Варшаве.
19 августа началась осада Варшавы. По присоединении подкреплений силы русской армии возросли до 86 тысяч, тогда как в польских войсках, оборонявших Варшаву, насчитывалось до 35 тысяч.
На рассвете 6 сентября после интенсивного артиллерийского обстрела русская пехота пошла на штурм первой линии польской обороны. Дольше всех сопротивлялся форт Воля, командир которого, генерал Юзеф Совинский, на предложение сдаться ответил: «Одно из ваших ядер оторвало мне ногу под Бородиным, и я теперь не могу сделать ни шага назад».
После взятия Воли Паскевич устроил там свою ставку и на протяжении ночи бомбардировал вторую линию польской обороны; польская артиллерия отвечала слабо из-за нехватки зарядов. В 4 часа русские войска атаковали укрепления и взяли их. Сам Паскевич был при этом ранен в руку. После этого явился польский посол с полномочиями на подписание капитуляции. Несмотря на подписанную капитуляцию сейм не утвердил её, предложив другие условия. Главнокомандующий польской армией пользуясь тем, что капитуляция не была утверждена, вывел за Вислу 32 тыс. солдат, сказав депутатам: «спасайте Варшаву — моё дело спасти армию».
Утром 8 сентября войска русской армии вступили в Варшаву через открытые ворота, и Паскевич написал Николаю I: «Варшава у ног Вашего Величества».
