— А почему все, ведь некоторые из нас будут ориентированы на силу, а не на скорость? — Задал вопрос светловолосый и рослый Ульрих Медведь, который был родом с северного континента.

— Потому что всем вам придётся преследовать зверя, а порой и бежать от него, какими бы сильными вы при этом ни были, – учитель улыбнулся своим мыслям, явно предаваясь воспоминаниям в этот момент. – И охотиться вы будете не в людном городе или чистом поле, почти всегда это будет густой лес или болото.

Рядом с началом каждой тропы стоял небольшой столик со стеклянной витриной, в которой были видны пара десятков свечей с метками.

— Слушайте внимательно. Вы будете стартовать с интервалом примерно в минуту, чтобы меньше мешать друг другу во время забега. Сразу после старта тропа раздваивается, и вам надлежит бежать по той, что слева. Для не особо сообразительных, там будет указатель. После прохождения маршрута вы  тушите ранее зажженную вами свечку, они все пронумерованы и имеют разные цвета, — мастер пристально нас оглядел. — Вопросы есть?

— А можно использовать силу сущности во время испытания? — поинтересовался Майкл, который на каждом занятии медитации, всё лучше демонстрировал контроль собственного зверя.

— Нет, во время этого испытания вы должны укреплять и тренировать своё тело. Сразу предупреждаю, я увижу истощение вашей магической энергии в том случае, если вы всё же решите схитрить.

На этом инструктаж был окончен, и мы построились группами около каждой тропы.

Это был мой шанс показать себя. Сущности у меня не было. Что касается силы, я явно уступал, как минимум, половине учеников. Но вот во всём, что касалось ловкости и скорости, мне не было равных.

Я должен был стартовать пятым, и поэтому пришлось ждать, пока четыре ученика передо мной поджигали друг за другом свечи в витрине и убегали в лес.

Когда подошла моя очередь, я зажёг синюю свечу под пятым номером и рванул в лес.

Поначалу шла утоптанная тропинка, прорезанная множеством корней, но она упёрлась в канаву, через которую было переброшено бревно метров десяти длинной. В ней, весь в грязи, барахтался и пытался выбраться один из учеников, который стартовал раньше меня. За всем этим хладнокровно наблюдал один из младших учителей, который был поставлен тут для контроля прохождения испытаний. Не снижая скорости, я пронёсся мимо них по бревну, даже не глядя вниз. Первое испытание было позади.

Тропинка начала петлять и к корням добавились деревянные перекладины, закреплённые на высоте бедра. Они стояли с равными метровыми интервалами друг от друга на протяжении пятидесяти метров. На этом участке я увидел второго ученика, который, тяжело пыхтя, перешагивал через перекладины. Я легко пробежался, прям по ним, опередив уже второго соперника.

По ощущениям, я бежал уже минуты четыре, стремительно отдаляясь от старта. Или я не укладываюсь в требования, или уже за следующим поворотом я должен буду повернуть назад.

К счастью, правильным оказалось второе предположение. Вот только дорогу перегораживала стена, высотой около двух с половиной метров, рядом с которой прыгал ученик. Не снижая скорости, я собрал все силы и прыгнул на неё, успев оттолкнуться сначала правой, а потом левой ногой, словно по ней взбегая. Ухватившись за верхний край и уперевшись ногой в стену, я перекинул своё тело на другую сторону.

Трое остались позади, и хоть я соревновался со временем, а не с другими учениками, мной уже овладел азарт. Прийти первым, при условии, что я стартовал пятым, было весьма заманчиво.

Впереди меня уже ждало следующее испытание, на этот раз через двадцатиметровую канаву был перекинут канат, натянутый как струна. В этой канаве, как и в первой, тоже барахтался ученик.

Первым моим желанием было перебежать по канату, но это уже было бы чересчур самоуверенно. Я повис на канате, держась за него руками и обхватив ногами, и таким образом начал тянуть себя на другую сторону. Это оказалось сложнее, чем я думал, но, уже спустя минуту, я преодолел и это препятствие.

Меня ждало последнее испытание: три стены, в которых, на высоте груди, была горизонтальная прорезь высотой в локоть и шириной  метра в полтора. Стены отстояли друг от друга метров на двадцать. Последний из стартовавших раньше меня учеников уже лез сквозь вторую.

Это было совершенно безрассудно, но стоило рискнуть. На бегу прыгнув, вытянув тело параллельно земле, я пролетел сквозь стену, не теряя времени. После чего успешно проделал трюк и со второй стеной.

Последний ученик, перебирался сквозь третью стену, надо было чуть притормозить и после обогнать его на оставшемся отрезке тропы, но остановиться я уже не мог, кровь кипела, как никогда, и требовала продолжать. Последний прыжок получился особенно удачным, чудом проскользнув между ногой ученика и краем проёма, я преодолел последний рубеж, отделяющий меня от финиша.

Погасив свечку, которая не успела догореть до отметки в десять минут, я радостно растянулся на траве.

К пещерному ОнО прилагалась родня – замотанная в чёрное особь женского пола в перманентном положении и бородатый самец с небольшим ковриком, норовивший упасть на прихваченную ни к месту подстилку, чтобы осквернить окружающих. 
Композиция из семейства пещерных источала гнилостное трупное амбре, поэтому Педагог включил промышленный освежитель, как того требовала инструкция для помещений с маленькой кубатурой.

Изначально считалось, пещерные тоже люди, но практика доказала, что это тупиковая ветвь непонятно как выжившей популяции «итреч».

Популяция размножалась с катастрофической скоростью и грозилась заполонить собой каждый уголок неподражаемой и уникальной цивилизации… «Чтобы что?» – спрашивал у них этнос и слышал в ответ: «Уничтожить вас!». Вот так искренне и незамысловато итреч отстаивала своё желание ввергнуть весь мир в небытие, как и полагалось сущностям низшего порядка.

Все понимали, что от них надо избавляться и даже предлагали вполне гуманные методы, но… пока итреч по привычке безнаказанно посещала публичные места и доставляла много хлопот и неприятностей людям, включая Педагога.

Люди надеялись на переход от Яви к Прави, который вот-вот должен случиться. Он-то и очистит мир от итреч и других сущностей Нави – так гласила легенда, согласно официальной трактовке Пятикнижия ведической письменности.

Педагог нутром чувствовал, что сегодня перед ним свой. Своё ОнО созерцать в таком неприглядном виде было тягостно – интеллигентно размышлял Педагог. Своё ОнО уже отделилось от неподражаемой и уникальной, а ты ещё, по привычке, готов с ним делить историю.

– Я могу узнать, кто предо мной стоит? – ещё раз попытался установить контакт с ОнО Педагог.

ОнО не сдавалось и продолжало молча переминаться с ноги на ногу, добавив монотонные раскачивания вперед-назад.

Зайдем с другой стороны: Педагог открыл верхний ящик письменного стола и вытащил ножницы. Подглядывая за Педагогом сквозь кусты волосяного покрова, ОнО смекнуло, к чему всё идёт, и грязно выругалось цветистым оборотам обсценной лексики.

– Ожило, – облегчённо выдохнул Педагог. – Повторяю вопрос, как вас зовут?

Впрочем, рано радовался Педагог обретению сговорчивой версии мутировавшего организма. Вместо ответа, ОнО очень быстро натыкало цифры мобильника и стало громко жаловаться, что к нему применяют насилие.

Вслушиваясь в мерзкие инсинуации негодяя неопределённого пола, Педагог по-прежнему силился понять, кто перед ним – мальчик или девочка. Дело в том, что голос мерзавца тоже не отличался типовым тембром для определённой особи. Унисекс – привычный термин для ОнО, плотно вошёл в обиход, но никак не решал проблему половой идентификации.

– Сейчас ты попляшешь! – громко восклицало ОнО, растягивая в ухмылке растрескавшиеся губы, мелькавшие среди немытых зарослей, и радостно гигикало от предвкушения скорой расправы над Педагогом.

Надоело, уйду – загрустил Педагог, воскрешая ежедневную рутину предстоящей рабочей передряги. Сейчас заявится Яжемать, ненавидящая кровное ОнО и не желающая в этом признаваться даже самой себе. Она всегда прячется за мнимой заботой и хочет заставить окружающих потакать прихотям ОнО.

Глазницы Яжемать привычно выпучены белковым субстратом с тёмными точками булавочных зрачков. Уродливая гримаса заменила лицо на пятно из подвижных ломанных линий, а рот испражнялся дурно пахнущей субстанцией из аммиака с отголосками сероводорода.

Голова этой отвратительной пародии нанизана на палку из туловища с крючковатыми хваталками, стремящимися вцепиться в горло объекту предстоящей манипуляции с понятиями о вседозволенности.

Яжемать свято уверена, что она подарила Вселенной «прелесть» – так в семейном обиходе называлась склизкая, гнусная и тошнотворная игрушка – ОнО. Это только её игрушка – изматывающая и заставляющая выть по ночам из-за несбыточной мечты избавиться от невыносимой прелести.

– И никто! Слышите никто! Не имеет право приставать к моей игрушке! – заезженная мантра вдохновляла Яжемать давать отпор миру, который по глупости задумал покуситься на прелесть.

Яжемать будет целовать свалявшиеся от грязи патлы ОнО в пубертате, складывая непослушные губы куриной гузкой и брезгливо морщась от вони.

– Ты – ничтожество! – задыхалась от ненависти Яжемать, извергая остатки не пережёванных фекалий прямо в лицо Педагогу. – Я посажу тебя! Будешь из унитаза дерьмо жрать! – продолжала надрываться проявившаяся из подворотни Ничто, благодаря сдавливающей горло пуповине с опостылевшим ОнО, которую она никак не могла перегрызть.

Несчастная женщина – неизменно думал Педагог, наблюдая за обязательной трансформацией в Ничто. Сколько боли и страдания ей приносит этот ненужный и нелюбимый ребёнок. Она хотела, чтобы легко и гордиться… А родилось… И отказаться нельзя – не принято, не поймут... Да и нет у неё больше никого, чтобы можно было сказать – моё. Чтобы прижаться всем телом и почувствовать тепло и свежий аромат чуда, когда-то бултыхавшегося в утробе женщины вместе с надеждами на счастливое будущее. Чтобы потом внуки и тоже легко и гордиться…

ОнО жалеть бессмысленно. Мутация «вылюдье» – окончательная форма жизни, не подлежащая изменению даже при вживлении чипа обратимой реакции. Для этноса ОнО потеряно навсегда.

Готовясь к предстоящему стечению обстоятельств, Педагог наполнил стакан прозрачной жидкостью из пластмассового пробника, чтобы плеснуть её в животную сущность Ничто до наступления последней стадии катарсиса. В инструкции было написано, что новый препарат помогает облегчить страдания Ничто и ввести в ступор до приезда спасательной бригады.

Она рассказывала мне, уже старухой, голосом, в котором не дрожали слезы – там была закаленная сталь обиды: "Шесть лет нам было. С подружкой. Рылись на помойке. Голодные, как волчата. Она нашла... зеленый кусок хлеба. Весь в плесени. Схватила и – жуть! – съела. Всю. Один. Я спросила: 'Почему не поделилась?' Молчала. Не поделилась." Эта детская обида – на подружку, на мир, на зеленую плесень вместо хлеба – так и осталась в ней комом на всю жизнь. Нежность пробивалась с трудом, сквозь слой этой подозрительности и боли.

Но была в ней и другая сила. Сила земли. Бабушка Лена была волшебницей. "Посадит лом – и тот зацветет", – шутили в деревне, и в этой шутке была правда. Все, к чему прикасались ее натруженные руки, пускало корни, цвело, плодоносило. Огород – это был не участок земли, это был ковер-самолет из зелени, овощей, ягод. И готовила она... Боже, как готовила! Быстро, будто не глядя, "на скорую руку". Но этот суп! Простой суп из своей курицы, забитой утром, с горстью своей картошки, щедро посыпанный своей зеленью – укропом, петрушкой, лучком... Аромат стоял такой, что соседи, несмотря на замки, наверное, тайком завидовали. Сало, просоленное по ее секрету. И вишня... Сушеная вишня, темно-бордовые бусины сладости и легкой кислинки. Ее запах – это запах бабушкиного дома.

Она была хвастуньей, моя бабушка Лена. Расскажет, как вышила узор, какую картошку выкопала, – и глазенки блестят, и голосок такой довольный. Я, малый, верил каждому слову. Теперь понимаю – это была не просто хвастовство. Это был ее способ вернуть себе гордость. Гордость, которую когда-то вынесли из дома вместе с сундуками.

И был у нее талант иного рода. Память предков. Однажды... Это было словно видение. Она надела свое старое платье. Не простое – вышитое. Геометрические узоры мокши, красные, синие, черные нити по белому холсту, тяжелые от труда и времени. Накинула платок, повязанный особым, уже забытым деревней, способом. Встала возле окошка кухни своего маленького домика, в сгущающихся деревенских сумерках. И запела.

Голос у нее был хрипловатый, простуженный годами и дымом печи. Но пела она... не по-русски. Напевно, протяжно, с какими-то гортанными переливами и глубокими нотами. Песня была древняя, непонятная мне, мальчишке. Она слегка раскачивалась, будто колос на ветру, и вращалась едва заметно, словно в самом начале забытого танца. В руке, чуть прижатой к груди, она сжимала горсть той самой сушеной вишни, словно четки.

Я замер тогда, затаив дыхание. В этом старом платье, в платке, с вишней в руке, под этот хриплый, завораживающий напев, она была не просто бабушкой. Она была Леной. Дочкой кулака, пережившей голод и позор. Женщиной, не доверявшей миру, но доверившейся земле. Хранительницей чего-то древнего, красивого и горького, что жило в ее крови и пелось на языке, который я не знал, но сердцем чувствовал.

И сейчас, когда я вспоминаю ее, вижу не просто старушку. Вижу этот момент у окошка. Вижу вышитое платье, сбившиеся пряди седых волос из-под платка, крепко сжатую горсть темной вишни и слышу этот хриплый, чуждый и бесконечно родной напев, плывущий в сумеречном воздухе маленькой кухни. Она пела свою землю. Свою боль. Свою несломленную жизнь. И этот образ – вечный, как сама земля под ее ногами, – стал для меня самой главной реликвией, самой дорогой вышивкой на полотне памяти.

Госпоже Главнокомандующей Персефоны

Сегодня мы разбирали завал, оставшийся после крушения здания военного госпиталя. Мы обнаружили тела погибших и несколько раненых из вашего легиона. Мы хотели бы произвести обмен и забрать наших пленных. Мы понимаем, что в сложившейся ситуации у нас нет выбора, и мы вынуждены согласиться с условиями, поставленными вами в Пакте о гипердинамизации. Но данный обмен я считаю честным и прошу вас иметь это в виду, когда мы пересечём границу пятого сектора. У нас нет других целей, кроме желания соединиться с нашими близкими.

Брайан

— Думаешь, ответит и выставит защитные коридоры? — Нади склонилась над столом и слегка взъерошила свои тёмные кудрявые волосы, и без того торчащие в разные стороны.

— Я не знаю. Моё дело — предоставить ей эту информацию.

Капитан сложил бумагу пополам и достал из ящика конверт. Конверт напоминал толстую коробку, в таких около ста лет назад хранили жёсткие диски. Он положил письмо внутрь и перстнем на правой руке запечатал коробку.

Нади похлопала капитана по плечу и продолжила:

— Я привела шпионку. Поймала её на выходе в город. Говорит, что искала убежище. Одета как-то странно. Может, посмотришь?

Нади привела девушку.

— Кто ты? Ты похожа на странницу. Кто выдал тебе симуляционное тело? Оно зарегистрировано или ты украла его?

Девушка молчала.

— У нас могут быть проблемы из-за ворованных тел. Ты же не просто так пришла сюда? Что за дело тебя привело?

— Мой отец. Он отправил меня к вам. Он сказал, что у него есть данные, которые помогут вам закончить войну. Он велел передать вам это, — девушка протянула скомканную записку.

Капитан!

Каждый день мы слышим вой сирен. И это знак, что медлить больше нельзя. Возле западного входа находится запечатанная кладовка. В своё время я сохранил там достаточно боеприпасов. Однако нападение кардиналов и установка купола над этой территорией закрыли мне доступ к ним. Но я верю, что у нас получится заминировать и уничтожить купол. По периметру находятся ключевые точки, на которых установлены блокировки всей системы безопасности пятого сектора. Я отмечу их на карте. Саму же карту я высек на микросхеме симуляционного тела моей дочери. Как только вы получите карту, отключите её. Тело не зарегистрировано, и поэтому за ним не было слежки. Если вы всё сделаете вовремя, я надеюсь, у нас появится шанс.

Капитан отложил записку и посадил девушку напротив себя:

— Ты в курсе, что придётся вытащить твой чип?

— Да, капитан. Всё в порядке. Я готова к этому.

— Хорошо.

Капитан развернул девушку спиной к себе. Чип он увидел сразу — в районе седьмого шейного позвонка. Брайан подцепил чип массивным перстнем, который носил на указательном пальце. Чип вылетел, и девушка осела на пол.

Брайан оглядел комнату. Всё было в порядке. Он прислушался к волновым шумам. Его длинная шея ещё раз напряглась и пропустила в массивную грудь воздушную массу. Брайан выдохнул. В бункере было тихо.

— Закрыть все ворота и начать подготовку к наступлению.

* * *

— Капитан, ты что, веришь этому старику? Туда опасно идти! Западный сектор хорошо охраняется. Также не забывай, что охраняют его не просто люди и даже не их симуляции. Это гибриды, которые орудуют на других частотах. Даже находясь рядом с этим сектором, можно сойти с ума. Электромагнитные волны от купола повреждают наш чип, могут полностью разрушить его.

— Я знаю, Нади. Если бы всё было просто, то я бы незамедлительно отправил туда наших лучших солдат.

Мы должны найти другое решение. У нас мало людей. И скоро мы потеряем источник симуляционных тел. Я даже не уверен, что мы сможем обеспечить бесперебойную работу защитного купола, чтобы вести незарегистрированные симуляции и пополнять наши войска. Хотя по ту сторону стоят сотни добровольцев, телами мы обеспечить не сможем. Нам нужно снова связаться со взломщиком. Пусть сделает нам хотя бы полсотни незарегистрированных копий. Пусть Дерек попробует выйти с ним на контакт. А сейчас… как насчёт немного покататься?

— Я в деле.

Капитан переключил волновой источник на другую частоту. Затем он подошёл к аппарату и длинным кабелем подключил себя к источнику Персефоны.

* * *

— Ну как тебе?

— Что?

— Моя новая яхта! Я купил её вчера, оформил заказ. Сегодня уже доставили. Она собрана из абсолютно новых материалов, их ещё даже не изобрели в старой прошивке Персефоны.

— Ах, ты об этом? Ну выглядит идеально для симуляции. Ты же знаешь, я до сих пор ещё не привыкла к этим скачкам. Но давай просто отвлечёмся на время.

— Я предлагаю исследовать вон тот остров. Там должно быть более спокойно, и солнце прямо над головой.

Они отправились на небольшой остров прямо по курсу. Капитан предвкушал тепло от голубоватой воды, обнимающей его, он словно уже чувствовал тёплый песок, что согревает его ступни.

— Нади, я всегда думал, что если война не начнётся, то у нас ещё будут шансы построить новые корректные симуляции. Но в глубине сердца я ждал глобальных перемен. Я не понимал: как может наш мир быть таким плоским? Когда я смотрел в глаза людей, работающих в сердце Персефоны, я думал о том, что эта хрупкая модель построена на пустых, совершенно глупых ценностях. К чему бы они нас привели? Война показала нам истинное лицо врага. И дала нам свободу, чтобы отыскать врага в себе.

— Я понимаю, о чём ты, капитан. Когда-то я и сама шагала по обломкам сотен кодов и смотрела на то, как люди цепляются за симуляции, чтобы сохранить своё хрупкое и несчастное существование, я понимала, что стану одной из Сопротивления. Я уже тогда была готова вырвать свой регистратор голыми руками и начать жить свободно. Когда я встретила тебя, то поняла, что именно ты должен привести нас к победе, именно ты знаешь, как отключить это всё. Я знала, потому что видела, как на тебя смотрели другие, даже в симуляции, но волновые структуры не обманешь. Если ты умеешь их считывать, ты никогда не перепутаешь алгоритмы страха с желанием знать истину, скрытую за ними.

— Ты права. Именно это люди видят во мне. Потому что они знают, что сами могут отвечать за свою свободу. Персефона лишь модель. Поэтому неудивительно, что у наших ворот стояли сотни добровольцев, стоило нам организовать Сопротивление. Пока купол работал круглые сутки много недель подряд, я думал, мы успеем забрать их всех. Но я понимал, что они идут на смерть. Я не мог позволить стольким жизням оборваться, пока мы ведём эту войну. Думая о них и обо всех тех, кто ещё остался по ту сторону, в Персефоне, мы должны ценить каждое тело. Иначе мы потеряем веру в то, ради чего эта война.

— Ты думаешь, мы сможем победить Персефону?

— Мы сможем. Нам нужно просто немного времени… Пойдём погуляем по острову. Я покажу тебе местные чудеса.

Капитан повёл Нади на скалистый утёс, возвышавшийся над самым морем. Небо над утёсом походило на развёрнутый купол, который периодически сжимался и разжимался, словно дышал. Они встали рядом на самом краю каменного мыса, капитан сказал Нади смотреть в центр неба, медленно переводя взгляд слева направо и наоборот, пытаясь поймать струи ветра.

— Ветер — это волновые структуры симуляции, которые проходят сквозь всю систему, игнорируя физические границы. Он движется примерно каждые пятнадцать минут, либо меняя, либо поддерживая структуру симуляции. Перед его появлением ты почувствуешь, словно тебя коснулась набегающая волна, будто он сам тебя зовёт… Вот-вот, видишь! А теперь посмотри на те две точки в небе, слева и справа. Сейчас придёт ветер. Ты ощутишь как будто мелкую рябь, микроскопические блики тысяч переливающихся кодов, из которых создана эта симуляция. Ветер проходит сквозь них, цепляет, проверяя структуру каждого.

— Давно ты это заметил?

— Я думаю, ещё в детстве, когда долго бывал один на ферме. Тогда у меня было достаточно времени, чтобы наблюдать и видеть реальность такой, какая она есть.

— Я бы съела что-нибудь сейчас.

— Мы возвращаемся на базу около шести. Так что ты можешь ещё погулять тут, если захочешь. Я оставлю тебя, мне нужно подумать о наших следующих действиях.

* * *

— Дерек, ты связался со взломщиком?

— Ещё нет, капитан. Пока ничего, никаких зацепок. Он не просто меняет симуляции, он уничтожает каждую из них, когда покидает её. То есть стирает полностью любую связь, чтобы не оставить следов. Так мы будем долго его искать. Я думаю, он просто боится того, что мы передадим ему вирусы, если свяжемся с ним по нашим каналам. Может быть, просто будем ждать, пока он сам не найдёт безопасное соединение, чтобы связаться с нами?

— Хочешь, чтобы мы полагались на удачу и просто ждали спасения? Не думаю, что у нас есть на это время и ресурсы. Мы должны найти другой способ связаться с ним. Слышал про взломанный остров? Говорят, там обитает некий мастер, который правит симуляционные чипы, выключая алгоритм смерти. Таким образом, если их симуляции умрут, они возродятся в другой точке Персефоны. Он знает частоту волны вне системы и точно знает, как подключиться к ней. Я должен отыскать подходящего кандидата на это задание.

Капитан развернулся и посмотрел в глаза каждому, кто находился в этой комнате: Кэтрин, Дереку, Нади, Зику, Стархольму. Кэтрин переминалась с ноги на ногу, её светлые волосы пылали цветом зрелого ячменя. Похоже, что она вот-вот выйдет вперёд и скажет: «Готова!» Светлые глаза Стархольма выражали потерянность. Он явно не хотел соваться сразу в пекло и был насторожен. Нади оперлась руками о спинку стула и также оглядела всех остальных. Её кудрявые пряди слегка тряслись в такт её дыхания, она ждала решения капитана. Дерек стоял рядом с ней и крутил в руках диск. Зик сидел в кресле перед монитором. Он знал, что не будет участвовать в этом задании, но щёлкал пальцами от затянувшейся паузы. Брайан перевёл взгляд и стал просматривать симуляцию. Он считывал волны сквозь стены их бункера, всё дальше и дальше вглубь базы. Капитан сканировал волны и выбирал симуляционное тело.

— Кэтрин! Отправляйся на нулевой этаж. Там, в северной части, находится жилой блок А, в нём обитают прибывшие из южных городов. Найди там парнишку лет четырнадцати. Он небольшого роста, щуплый, тёмные глаза, короткие волосы. С ним будет его мать. Передай ей, что мы обеспечим высшую защиту её сыну и будем каждую секунду отслеживать его в симуляции. Он должен отправиться на этот остров.

— Да, капитан. Что мне сказать мальчику?

— Я уже отправил ему код моего приказа. Сейчас продублирую его тебе, сверишься с приказом на месте и будешь действовать согласно инструкции. Торопись!

* * *

— Капитан, я нашла его!

— Благодарю, Кэтрин!

Капитан повернулся к мальчику.

— Помни: когда окажешься на месте, не глазей по сторонам. Будь осторожен. Двигайся спокойно, чтобы тебя никто не приметил. Когда окажешься в тупике, мы взломаем вход для тебя. Что это там за треск, Дерек?

— Мы попытались активировать новый купол, но мощностей не хватает. Нам нужно, чтобы весь блок был максимально энергодоступен.

— Зик, Стархольм, проверьте энергосбережение на вашей стороне. Пусть симуляции зарядятся и продолжат обеспечивать нам ресурс.

Капитан снова обратился к мальчику:

— Не бойся. Как тебя зовут?

— Энди, моё имя Энди.

— Всё будет в порядке, Энди. Я повторяю ещё раз: не смотри по сторонам. Будь как все. Ты в безопасности, если будешь помнить, что настоящий ты здесь, а не там. Давай подключим тебя.

Мальчик кивнул. Капитан приготовил переключатель.

— Ты готов?

— Да!

Энди почувствовал резкий холод, затем тепло, словно бы он нырнул в ледяную воду и тут же оказался в бане. В глазах всё на мгновение потемнело, и когда он снова открыл их, то обнаружил себя в тёмном пространстве с дверью перед собой.

* * *

Под ногами хрустела пластмасса. Энди быстро огляделся и снова опустил взгляд.

— Капитан, вы на связи?

— Да! Я всё вижу. Тебе важно двигаться на север, там есть выход.

Энди выбежал на улицу. Вокруг ощущалось спокойствие, летали птицы, ветер колыхал ярко-зелёную летнюю листву.

— Что это, капитан?

— Позади тебя происходит волна переустановки. Она не коснётся острова, ты в полной безопасности. Можешь почувствовать вибрации, потому что эта симуляция установлена поверх старой, сейчас там идёт война. Небольшая смена голограммы — это бомбардировка в той реальности. Не обращай внимания.

— Хорошо.

Энди прижал руки к телу и протиснулся вдоль стены ангара. Людей не было. Похоже, все заперлись в своих домах.

— Куда дальше?

— Впереди есть тропа, иди по ней.

Энди пошёл дальше по улице. Его взгляд зацепился за точку на горизонте, и Энди решил следовать за ней. Точка стала смещаться влево, и спустя некоторое время он понял, что достиг нужного поворота дороги. Впереди начинался лес, а справа стояла будка, где, по всей видимости, сидел человек.

— Это та самая дверь?

— Да! Там может быть охранник.

Энди подошёл ближе к будке. Из-за угла выскочил большой ротвейлер, он рычал, оскалив зубы.

— Просто смотри ему в глаза. Я отправлю ему через тебя код доступа.

— Хорошо…

— Готово!

Ротвейлер продолжал рычать и гавкать, но стоял смирно. Энди рассмотрел на шее собаки крепкую цепь, которая удерживала пса на привязи, так что мальчик смог спокойно пройти.

Отворив дверь, он вошёл в маленькую тёмную комнату. Слева что-то заискрило. Но в темноте невозможно было ничего разобрать.

Внезапно из темноты послышался голос:

— Ты кто? И зачем тут?

— Я Энди, меня отправил капитан Сопротивления Брайан. Мы хотим связаться со взломщиком.

— Капитан сказал, сколько это стоит?

— Он на связи. Поговорите с капитаном.

— Подойди ко мне ближе, мальчик.

Там, где ранее Энди увидел искры, сидел старик. Перед ним на столе стояли разные электрические приборы и колбы с жидкостями.

Старик посмотрел в глаза мальчику и стал говорить:

— Капитан Брайан?

— Да, приветствую тебя, Мастер, — ответил мальчик. — Я сделаю тебе перевод, как только буду уверен, что ты сможешь найти взломщика. Как ты понимаешь, важность этой операции не подлежит сомнению, и, если всё будет сделано правильно, у нас появится шанс победить Главнокомандующую.

— Я вас понял, капитан. Но я боюсь, что найти взломщика будет нелегко. Даже с моими навыками настройки я могу ошибиться в определении нужных частот. Однако у меня есть в запасе одно снадобье, которое выведет волну мальчишки на высокий уровень. Там он поймает поток эйфории, где часто бывает взломщик. Там ты сможешь оставить ему послание.

— Я думаю, мы можем это сделать. Мне нужна пара минут, чтобы составить послание и закодировать его.

Энди отошёл от стола и присел на стул рядом. Он смотрел на старика, который продолжил что-то собирать из различных принадлежностей на столе.

— Я получил код! — внезапно встав, сказал Энди.

— Давай посмотрим. Подойди ко мне ближе. Ты умеешь летать?

— Летать? — удивился Энди.

— Ведь ты не так много времени провёл в Персефоне и ещё помнишь это чувство свободы, — старик улыбнулся. — Послушай меня. Место, куда я тебя сейчас отправлю, не будет похоже ни на Персефону, ни на симуляцию, в которой ты сейчас, или ту, в которой вы живёте с капитаном. С тобой будет происходить то, что невозможно описать словами. Но главное: ты должен понимать, что там нет никакой опасности. Ты забудешь на время о том, кто ты и зачем ты там. На какое-то мгновение ты полностью разлетишься на коды и волновые структуры, пока от тебя не останется лишь послание, которое капитан вложил в тебя. После этого ты вернёшься сюда. Ты готов?

— Да! А можно мне выпить воды?

— Не стоит нервничать. Возьми, — старик протянул ему кувшин с длинным горлышком. — А теперь выпей это, — он дал ему небольшой стакан с желтоватой жидкостью.

Энди выпил жидкость и снова сел на стул.

* * *

— Получилось! — Энди открыл глаза. — Капитан! У меня получилось! — Он улыбался и немного дрожал от радости.

— Ты справился. Мы ценим это! А теперь возвращайся скорее. Следующая волна бомбардировки пройдёт через полчаса. Ты должен успеть вернуться, иначе столкнёшься с помехами.

— Я вас понял, капитан.

— Благодарю вас за помощь, — быстро сказал Энди старику.

— Удачи! Пусть Персефона падёт!

Энди молча кивнул в ответ и повернулся, чтобы снова взглянуть на старика, но уже не увидел его перед собой.

Он вышел из будки. Собаки не было. Он помнил дорогу назад и побежал.

Пробегая мимо одного из домов, Энди услышал женский голос, который окликнул его:

— Эй! Эй! Ты кто?

Энди остановился. Он прислушивался к своему внутреннему голосу, пытался не чувствовать своё тело, блокировать звуки, что продвигались по его слуховым каналам. Он медлил.

— Эй ты! Я к тебе обращаюсь! — снова услышал он.

Энди повернулся лицом к тому дому, со стороны которого слышался голос, и увидел девушку. Не отдавая себе отчёта в том, что делает, Энди приблизился к ней.

— Ты тут одна? — спросил Энди.

— Да, и давно. Мои родители дома, но я часто тут одна сижу. Здесь мало людей.

— И зачем ты тут сидишь?

— Мне хочется поговорить с кем-то. А ты давно здесь?

Энди молчал. Он не знал, что ей ответить. Связь с капитаном стала недосягаемой. В ушах появился жуткий нескончаемый шум Персефоны.

— Я тут проездом. Приезжал к дяде.

— Жалко. Я подумала, вдруг ты станешь моим другом. Мы бы исследовали этот остров вместе. Я часто вижу странные и интересные сны. Я там свободна и умею летать. А потом я просыпаюсь здесь, в одиночестве. Поэтому сижу сутки напролёт и ищу, с кем бы поговорить.

Девушка подняла голову и принялась внимательно изучать лицо Энди.

Он замешкался и посмотрел ей в глаза. Никогда ещё он не видел таких сияющих голубых глаз. На секунду он провалился в них так глубоко, что перед ним стали появляться картинки их совместного будущего, их прогулки по острову, много радости и смеха…

— Нет! — резко и ясно прокричал голос капитана у него в голове.

— Мне нужно идти, — чётко произнёс Энди.

Он развернулся и побежал вперёд. Добежав до ангара, из которого он вышел, Энди закрыл дверь и прижался к ней спиной.

— Капитан, я на месте.

Ему никто не ответил.

— Капитан! Мне кажется, волна уже близка. Я чувствую вибрацию по всему ангару. Капитан!

Руки Энди начала колотить мелкая дрожь. Он расправил ладонь и стал смотреть на свои пальцы. Они дрожали, двигались из стороны в сторону, менялись сами по себе. Он бесконтрольно сжимал и разжимал ладонь. С ним происходило что-то странное, он никогда не чувствовал такой рассинхронизации.

— Капитан, что это? Мне страшно…

Ангар внезапно закачался из стороны в сторону. Крыша съезжала то направо, то налево. Энди опёрся руками о дверь.

— Я не хочу умирать, я не хочу умирать! — Энди зажмурился что было сил и запрокинул голову вверх.

Сильный ветер стал сносить крышу. Она будто распадалась на детали и фрагменты, так что ветер проник внутрь.

Напор ветра нарастал, и Энди уже не мог выдерживать его порывы. Он опустился на землю и уткнулся лицом в пол. Он нервно дышал, и его трясло от страха.

— Я не здесь, я не здесь… — повторял он.

Гул усилился, и ветер стал дуть прямо в уши. Мальчик больше ничего не слышал, его мысли смешались в плотный пучок волн и стали захватывать сознание, показывая образы симуляций смерти. Энди показалось, что он провалился в одно из видений полностью, теряя своё тело.

— Энди! Энди! Ты тут? Очнись! — перед ним сидел капитан и тряс мальчика за плечи.

Энди застонал:

— Я чувствую боль вот тут, в руке. Она поднимается вверх, пульсирует. Что это, капитан?

— Ты заразился. Ты посмотрел в глаза той девчонке, получил от неё код, который может повредить твою основу. Это было чрезвычайно опасно. Я сейчас позову нашего настройщика. Не переживай, ты выживешь.

Капитан отошёл на расстояние от мальчика и тихо сказал Дереку, чтобы Энди его не слышал:

— Мальчик на грани. Этот код может разрушить его. Энди слишком слаб, чтобы ему сопротивляться. Код можно изменить, но он останется внутри мальчика навсегда.

— Брайан, ты знаешь, что мы все через это прошли. Ну, подумаешь, код жалости к симуляциям! Разве он так опасен?

— Там было что-то ещё. Судя по всему, она смотрела ему прямо в глаза и тем самым образовала связь с ним.

— Так почему же он не сможет оборвать её?

— Потому что Энди молод, а эта девушка встроилась в его структуру. Мы можем повредить его основу, вытаскивая из него код.

— Ты знаешь, что делать?

— Наш настройщик должен обойти защитный механизм и деактивировать этот код, поставив стабильный код реальности. Вопрос лишь в том, встроится ли новый код в основу. Мы должны попробовать. Каждая симуляция важна для нас, даже этого юного солдата.

Дерек кивнул.

— Я так полагаю, ты не зря его выбрал?

— В нём была чистая структура, и на ней можно было неплохо протестировать новый модуль Персефоны. Он идеально подходил для теста. Но я знал, что, если что-то случится, мы его вытащим в любом случае.

— Хорошо. Я свяжусь с настройщиком и опишу ему ситуацию. Мы его вытащим, Брайан.

* * *

— Ты здесь? — Нади подошла ближе к капитану.

Капитан стоял, облокотившись на перила, и смотрел в глубины тёмного неба. Где-то внизу выли сирены, их шум частично заглушали вибрации огромного штаба, который гремел своим металлическим каркасом.

Защитный бункер находился глубоко под землёй. Но капитан вышел на балкон, чтобы увидеть это тёмное небо с периодически мелькающими синими фонарями летательных аппаратов и попробовать освежить свои чувства.

— Включи мне код ментоловых сигарет.

Нади переключила кнопку на спине капитана.

— О да! Так лучше. Мне кажется, я будто снова в другом теле. Там, где ещё работал на Персефону. Знаешь, порой мне кажется, что это чувство понимания «сейчас» даёт мне больше ресурсов, чем когда мы подключаемся к источнику. Здесь я могу черпать силы из рассинхронизации меня тогда и меня сейчас. Тогда я видел в глазах Главнокомандующей спокойствие и уверенность во всех её действиях. Даже когда она запускала новый модуль по самоуничтожению всех симуляций. Я же был среди тех, кто наблюдал, как она активирует этот модуль. И я, и кардиналы были согласны с этим. Но уже тогда я почувствовал, что это конец.

— Ты сделал всё правильно. Не вини себя, Брайан. Если бы не ты, мы бы так и были кучками протестующих изгоев, не выходящих на связь с Персефоной. А теперь мы здесь. Посмотри, сколько мы сделали! Посмотри, сколько у нас ресурсов, чтобы загружать их в симуляции и вести борьбу дальше. Мы справимся. Рано или поздно, но Главнокомандующая передаст нам правление Персефоной.

— Но почему тогда я до сих пор чувствую тревогу по поводу утреннего сообщения от старика? Что, если нам действительно удастся обнаружить слабые точки в куполе защиты? И какие защиты установлены в новом модуле?

— Я попробую подключиться к архиву. Возьму для этого пару ресурсов. Если ты дашь команду, я или Кэтрин поищем в архивах больше информации. Возможно, существуют какие-то карты, подтверждающие правоту старика. Ты же знаешь, что мы все — Кэтрин, Дерек, я, Зик и Стархольм — будем биться до последнего. Ты можешь рассчитывать на нас.

— Сделай это! А я поищу возможные коды защиты, которые могут быть там установлены.

* * *

— Дерек, подключи меня к Персефоне.

— Будешь искать? — Дерек развернулся к капитану и улыбнулся в предвкушении его нового погружения.

— Моё любимое занятие. Ты же сам знаешь, каково это — чувствовать себя среди тех, кто ещё не осознал, что он в симуляции.

— Хочешь, чтобы я выдал тебе специальный арсенал?

— Я думаю, образ стандартного молодого человека подойдёт. Одень его посовременнее, чтобы я был сразу вхож в нужные места. Цель — западное крыло. Нужно проверить, не упустили ли мы там какие-то коды. На них может базироваться система защиты. Их могут знать те, кто сидит в основании этого крыла. Там есть пара фигур, с которыми мне стоит пообщаться.

— Будь осторожен. Ходят слухи, что они могут перенастраивать свои поля. Так что общение с ними может задеть твою структуру.

— Ты, наверное, забываешь, с кем говоришь. Я был одним из тех, кто первым научился настройке полей. Так что думаю, я справлюсь с любой симуляцией.

— Только скажи «готов».

— Я готов!

— Подключаю…

Роман «Персефона» Ульрика Хьяртархорна вышел в издательстве Язык в 2025 году. Узнавайте о книге больше, скачивайте её демо-версию и обретайте издание в онлайн-книжной лавке Чтива.

Картина, открывшаяся нам, была достойна кисти какого-нибудь сюрреалиста. В центре композиции стоял Отец. Весь. От макушки до пояса. И не просто мокрый. Он был… облеплен. Лицо, лысина, торс – все было покрыто густой, коричневой жижей кваса, в которой плавали и прилипли комочки темного хлеба, кусочки изюма. Он тяжело дышал, с него капало, а глаза метали молнии.

Но это был лишь эпицентр. Вся крошечная кухня преобразилась. Потолок, некогда белый, теперь представлял собой абстрактную фреску из брызг кваса и прилипших хлебных крошек. Стены, шкафчики, плита – все было щедро украшено коричневыми пятнами и хлебными «звездами». Запах стоял умопомрачительный – кисло-сладкий дух браги и теплого хлеба, смешанный с пылью и жарой.

Мы замерли на пороге. Брат едва сдержал хриплый смешок. Я уткнулся взглядом в липкий пол. Гнев отца был страшен, но зрелище… Зрелище было эпическим. Отец, весь в хлебной каше, в одних трусах, посреди кухни, превратившейся в гигантскую квасную чашу.

«Вот… – он выдохнул, смахивая со лба крупный комок мокрого хлеба, – …пейте теперь свой божественный напиток. С потолка. Прямо с потолка, козлы!»

Тишина. Только капли кваса падали с потолка на линолеум: кап… кап… кап….

А потом брат не выдержал. Его сдавленный смех прорвался, как тот самый квас из бутылки. И хоть я тут же получил подзатыльник, а потом мы все дружно, под ворчание отца, отмывали «хлебный потолок» и липкие стены еще час, я знал: этот июльский день, день Великого Квасного Потопа, когда папа стал Хлебным Человеком, а кухня – произведением искусства, навсегда останется в нашей семейной летописи самым смешным и липким воспоминанием.

И да, крышки после этого закручивали еще осторожнее. Ненадолго.

увидел сквозь мир и он меня покорил.

душа всегда была так близко, но скрывалась в ночи невежества.

протянул я руку ко всем им и она оказалась ей, той что искал.

Вместе с тем Осипова давила вина. Там, в деревне, обнаружив пропажу бойца, он мог же отправиться на поиски! Возможно, успел бы вовремя, возможно, баба, чего имени командир и не знал, да и вряд ли когда-то узнает, осталась бы жива. Нет же! Слишком устал, еще и расслабившись в родных краях, предпочел заснуть с остальными. Непростительно!

Стреляя в Коржа, командир не столько наказывал того за его преступления, сколько искупал вину перед собой. Но вина давила. Вина не отступала. И от этого было погано.

Чекист резко сплюнул в снег, будто пытаясь выплюнуть горечь этих мыслей.

Эх, раньше нужно было…

- Не хватило воли… - неожиданно раздался позади комиссара задумчивый голос Ивана Захаровича.

Григорий резко обернулся в седле, встретив взгляд учителя. За промерзшими стеклами пенсне его глаза походили на два мутных осколка льда.

- Что? – насупился чекист, еще не остывший от тяжких дум.

- Да так... - Вольский провел рукой по редкой бороденке, подбирая слова. – Просто подумалось… не всегда же Степан был таким? Не родился же он с ножом в руках и не побежал сразу баб резать, грабить и насиловать… когда-то же он был нормальным, обычным пацаном, как все! Самое страшное… ну, не знаю… за яблоками в чужой сад забирался. Кто такого не чудил? А потом свернул куда-то не туда, ступил на кривую дорожку, и пошло-поехало… что его ждало в жизни? Тюрьма да каторга! И тут – Революция! Революция дала ему второй шанс – начать жизнь с чистого листа. А он уже и не смог… воли не хватило! Характер для этого нужен…

- Ха! – фыркнул Гущин. – Урка он – вот и весь характер!

- Позволю с вами не согласиться, Лавр Аристархович, - вздохнул Иван Захарович, поправляя пенсне. - Я, как-никак, учитель! Всякие мальчишки ко мне попадали. Это ж и от наставника зависит! Как со сломанными часами. Лопнула пружинка, отдал хорошему мастеру – и они снова себе работают, хоть до скончания века. А бывают такие мастера, что не починят толком – и будут они год от году ломаться… вот и с человеком так же… лопнула в нем пружинка!

- Так по-твоему выходит, что человек, что часы – все одно? – едко усмехнулся пулеметчик.

- А то! – Вольский оживился, и в его голосе зазвучали знакомые лекторские нотки. – Как говорил товарищ Луначарский: «Революция – это великий часовщик, способный починить любой сломанный механизм человеческой души».

- С Луначарским спорить не буду, - как-то совсем по-дедовски крякнул старый солдат. – Не того полета я птица, чтобы с самим наркомом спорить!

- Или, взять того же Ромена Роллана…

- А это еще что за зверь? – откликнулся Чернов.

- Ромена Роллана не знаете? – удивленно присвистнул учитель, привставая на стременах. – Вам должно быть стыдно!

- Яшка, братец, ты Роллана этого знаешь? – хохотнул балтиец.

- Не-а, - рассеянно ответил Малой.

- И я не знаю, - театрально вздохнул матрос. – И, представьте себе, Иван Захарович, ни мне, ни Яшке, нисколечко не стыдно! Вот даже чуточку! Ты хоть скажи, что за рыба такая, этот твой Роллан? Али это мясо?

- Так он же… - Вольский был настолько возмущен безграмотностью своих товарищей, что даже начал немного заикаться. – Он же… он же Роллан! А, ладно, - махнул рукой на темноту бойцов интеллигент. – Роллан сказал: «Нет таких темных душ, куда не мог бы проникнуть свет разума».

Осипов неожиданно резко дернул поводья, заставив коня взбрыкнуть.

- Хочешь сказать, это я виноват? Я недосмотрел? Я не доучил?

Иван Захарович испуганно поднял руки:

- Нет, что вы, Григорий Иванович! Я просто… - он нервно поправил пенсне. – Я о том, что человек сам должен хотеть измениться! Тот же Плеханов писал…

- Хватит! – перебил комиссар. Его лицо под папахой вдруг постарело на десяток лет. – Ты кроме книжек своих ничего не видел! А я этих Коржей столько повидал… и пока по миру мыкался, и в Германскую, и после. Одни – да, перековались. А другие… как тараканы! Сколько их дави – новые выползут!

- Не каждому дано новую жизнь строить, - поставил точку в споре Гущин. – Кому-то на роду написано в старом дерьме вариться.

Отряд двигался по заснеженной тропе, выстроившись в порядок, ставший привычным. Впереди – огромная фигура бирюка. Мельник наотрез отказался от освободившейся лошади – шагал своим мерным шагом, не зная устали. Даже снег под его валенками хрустел как-то особо, будто вздыхал от тяжести.

За ним растянулась вереница всадников с лицами, мрачнее обычного. Но замыкал колонну теперь не Яшка – он ехал предпоследним. Последним же плелся гнедой конь без седока с пустым седлом, как напоминание о потерянном штыке. Утешало то, что банда тоже лишилась, как минимум, одного ствола.

Малой – единственный из всех сиял, как Новгородская ярмарка. Тулуп Коржа болтался на нем, как на вешалке, портупея перекосилась, но парень был счастлив. Он получил первый трофей! Настоящий «Браунинг»! И не гладкий, зализанный второй номер, как у учителя, а угловатый, курносый первый, как у самого товарища Ленина!

Иногда, когда Шелестову казалось, что он не ощущает веса пистолета на поясе, юнец испуганно хватался за кобуру, боясь, что потерял свое сокровище. Но, нащупав холодную сталь, успокаивался и вновь счастливо улыбался.

Лес вокруг становился все гуще. Старые ели смыкали колючие лапа над головами путников, словно пытаясь преградить дорогу, намекая, что чужакам здесь не рады. Их посыпанные белизной ветви шептались между собой, роняя на всадников комья пуха. Снег под копытами хрустел уже не так звонко – капризная уральская погод преподнесла очередной сюрприз: к вечеру потянуло теплом и наст начал подтаивать.

- Командир! – позвал пулеметчик. – Может, хватит на сегодня? Кони-то еле ноги волочат, да и люди… - он многозначительно посмотрел на Яшку, который уже начинал клевать носом, по-детски посапывая.

Осипов посмотрел на часы, затем – на небо, где между ветвей проглядывала бледная луна. И объявил привал.

Ночлег устроили у подножия исполинской гранитной глыбы, вросшей в землю. Валун, покрытый седыми лишайниками и шапкой снега, напоминал голову великана, снесенную гигантским мечом в незапамятные времена. Мельник, оставаясь верным себе, отделился от остальных. Он бросил свой потертый мешок среди каменной россыпи и отравился за хворостом. Вскоре ветер донес мерный стук топора с той стороны – неспешный, ритмичный, будто отшельник отбивал такт какой-то забытой песни.

Вернувшись, он аккуратно разгреб снег до земли, сложил хворост в аккуратную пирамидку и чиркнул огнивом. Мужику пришлось щелкнуть лишь единственный раз – и пламя сразу охватило сухие ветви, затанцевав оранжевыми языками. Казалось, даже огонь вел себя почтительно рядом с этим человеком – не буйствовал, а почтительно потрескивал, вытянувшись во фрунт, как красноармеец перед командармом.

Подвесив почерневший котелок на самодельную треногу, Егор принялся наполнять его снегом. Горсть ячменя из мешочка легла в воду с тихим шуршанием и очень скоро по лесу поплыл густой, хлебный запах - странно домашний и уютный в этой суровой обстановке.

- Морда кулацкая, - прошипел Гущин, уловив аппетитный аромат. – Жирует, сволота!

В его голосе сочетались ненависть к классовому врагу и какая-то особая сильная, злобная зависть к тому, кто мог порадовать себя простым, незатейливым, но недоступным чекистам ужином.

- Эй, братец, - окликнул Чернов. – Давай по-братски! Мы тебе – тушняка, сальца, а ты нам – своей кашки!

Проводник даже не поднял головы. Его мощные плечи слегка напряглись под серым армяком.

- Нет.

- Да что ты как не родной? Как нищий, одну крупу жрешь? Отведай мяса!

- Нет.

В этот раз «нет» прозвучало настолько окончательно, будто раздался приказ «Пли!» перед расстрельной командой, что Чернов на мгновение замер.

- Да и черт с тобой, черт лесной. Сиди сам в своей берлоге.

Осипов наблюдал эту сцену, прикрыв глаза узкой щелью. Он тоже ощущал манящий запах ячневой каши, но необходимость поддерживать образ несгибаемого лидера, вождя перед своими подчиненными, не позволяла обратиться к Егору с просьбой. Тем более – заранее зная ответ.

И все же… почему он отказался от обмена? Жадность? Навряд ли, на мельнице отшельник накормил чекистов до отвала. Аскетизм? Гордость? Или не хочет быть обязанным попутчикам? Но, кажется, здесь все наоборот – именно они, несмотря на немногословный протест, принудили мужика проводить отряд. Они уже в долгу.

Как бирюк прознал про убитую Коржом бабу? Почему отказался от лошади? Нет, несомненно, сама лошадь поблагодарила бы великана за отказ, если б могла разговаривать. И почему отказывается от мяса? Вообще, какой нормальный человек откажется от мяса?

- Может, пост держит? – тихо предположил Вольский, будто прочитав мысли командира. Его интеллигентское лицо, которому совсем не место в зимнем лесу, выражало исключительно научный интерес.

- Да какой пост? – Гущин запустил в огонь окурок. – Все посты Совнарком отменил!

- Ага, - едко ухмыльнулся матрос, собирая черствые хлебные крошки с платка. – Знай – жри от пуза, сколько в тебя влезет!

- Из староверцев? – внезапно догадался Лавр.

Мельник продолжал с невозмутимым выражением лица помешивать кашу деревянной ложкой.

- Нет.

Яшка, до этого молча наблюдавший за взрослыми, сделал робкий шаг вперед. Унять дрожь в коленях не помогал даже вес «Браунинга» в кобуре, сползшей куда-то ближе к колену. Трясущейся от волнения рукой малец протянул жестянку с ландринками.

- Дядя Егор, - голос его сорвался на писклявой ноте. – Возьмите леденец. Они сладкие…

Наступила тишина, в которой слышалось только потрескивание костров. Все замерли, наблюдая, как грубые пальцы с неожиданной нежностью взяли один крохотный леденец.

Губы мельника, преодолевая внутреннее сопротивление, дрогнули и медленно разошлись в улыбке.

- Спасибо.

- Ну вот, - разочарованно вздохнул Федор. – Не такой уж он и каменный…

Комиссар отвернулся, делая вид, что поправляет портупею. Ему вдруг стало очень неловко оттого, что увидел этот крохотный проблеск человечности в нелюдимом проводнике. Будто Григория застукали, когда он за бабами на речке подглядывал.

Поужинав, люди ложились спать. Все были измотаны. Даже Вольский, имевший привычку в свободные минуты листать «Капитал», сегодня не прикоснулся к потрепанному тому. Его пальцы, привыкшие выводить слова мелом на аспидной доске, безвольно лежали на груди, а пенсне съехало набок – редкий случай для педантичного Ивана Захаровича.

Осипов распределил смены. Первая – его, затем – учитель, матрос, пулеметчик. Последняя, под утро – мальца. Яшка устроился между Гущиным и Черновым, как цыпленок меж двух наседок. Его ладонь даже во сне не выпускала кобуру с «Браунингом».

Лес молчал. Даже вечный шепот елей, сплетничавших между собой, притих. Только два костра – большой, у которого спали чекисты, и маленький, возле которого застыла фигура бирюка – мерцали в ночи, как два красных глаза неведомого зверя.

Григорий, охраняя покой товарищей, задумчиво потягивал папиросу. Его взгляд то и дело возвращался к мельнику. Тот сидел, прислонившись к валуну, словно сросся с камнем. Голова его была опущена, но Осипов не сомневался – проводник не спит. Что-то в нем было. Что-то настораживающее, даже пугающее. Интуиция не позволяла комиссару полностью довериться проводнику, а своей интуиции он привык доверять, за годы мытарств она ни раз спасала чекисту жизнь.

Швырнув окурок в тлеющие угли, чекист принялся смазывать «Маузер». Пистолет не нуждался в уходе, но механические движения успокаивали: разобрать, протереть, смазать, собрать. Григорий мог бы проделать эту процедуру со связанными глазами. И мог бы отличить наощупь свой «Маузер» от любого другого. Закончив, Осипов вставил пластину обоймы в паз и большим пальцем утопил патроны в магазин.

Где-то вдалеке завыл волк. Звук, тоскливый и протяжный, разнесся по заснеженному предгорью Урала. Бирюк вдруг поднял голову. Его глаза сверкнули в темноте, как у лесного зверя. Казалось, Егор не просто слышит, а понимает этот вой. Знает, о чем тоскует серый разбойник.

Комиссар вдруг почувствовал, как по спине пробежали мурашки. В этот момент он вдруг ясно осознал: их ведет по лесу не просто молчаливый отшельник. Они идут следом за кем-то, кто знает эти леса и горы лучше, чем свои пять пальцев. Не он, Осипов, здесь главный, несмотря на «Маузер» и красную ленту на папахе, а именно этот мужик. Именно в его власти, настигнет ли отряд банду Варнака, или бесследно сгинет среди елей.

Вздрогнув, командир отогнал эту мысль. Усталость, ничего более. День выдался не из легких.

В положенный час Осипов грубо тряхнул плечо Вольского. Учитель вздрогнул, как школьник, застигнутый врасплох на уроке. Он с трудом разлепил веки, покрытые инеем. Лунный свет, пробивавшийся сквозь переплетение еловых лап, заиграл на его посеребренных морозом усах.

- Твой черед, - хрипло бросил комиссар.

Пальцы Ивана Захаровича, тонкие и бледные, привычным жестом отыскали пенсне во внутреннем кармане потертого пальто. Линзы он протер с особой тщательностью — сначала одним, потом другим концом шарфа, проверил на свет, и лишь затем водрузил очки на переносицу. Все движения интеллигента были размеренны и точны, будто он готовился не к ночному караулу в глухой тайге, а к утренней лекции в гимназии.

- Не усни, - буркнул командир, заваливаясь на бок и натягивая поглубже папаху.

Вольский лишь отмахнулся — небрежно, но без тени непочтительности. За все время похода за ним такого не водилось. Этот ученый муж в потрепанном пальто и с вечным томом Маркса под мышкой проявлял куда больше дисциплины, чем иные кадровые офицеры в золотых погонах, которых Григорий вдоволь насмотрелся еще на Германской. Приказ был отдан скорее по привычке, для поддержания субординации, как ритуальное напоминание, кто здесь главный.

- Да разве я… - попытался возразить учитель, но комиссар уже не слышал. Спрятав озябшие ладони в рукава тулупа, он завалился на подстилку и сон сразил чекиста мгновенно, как удар обухом по затылку.

Иван Захарович тяжело вздохнул, оглядывая спящий лагерь. Его взгляд скользнул по фигурам товарищей: Яшка, сжимающий свой вожделенный «Браунинг», Гущин, раскинувший руки, храпящий, как медведь, Чернов, подобравший ноги и как-то по-детски положивший сомкнутые ладони под щеку. И, конечно, бирюк в отдалении, как часть лесного пейзажа.

Устроившись на валежнике, учитель прислонил винтовку к ближайшему камню и открыл «Капитал» на закладке. До конца тома оставалось совсем немного — потом придется начинать сначала. Его тонкие пальцы перелистнули страницу с той особой бережностью, с какой любящая мать пеленает младенца.

Григорий не знал, сколько прошло времени – два часа, или больше. Из забытья его выдернул громогласный клич:

- Полундра!

Невычитанные, но уже написанные главы, можно найти ЗДЕСЬ.