warhead.su

Некоторые решения ведут к неожиданно печальным и далеко идущим последствиям для всего человечества. Так было, например, с атомными зарядами, сброшенными на Хиросиму и Нагасаки, — тогда их считали просто очень мощными бомбами. Вероятно, монгольский хан Джанибек, в 1347 стоявший лагерем под стенами крымской Кафы, тоже слабо себе представлял, какую тьму он впускает в мир.

У моря, у синего моря

Кафа (ныне — Феодосия) была маленькой рыбацкой деревушкой у самого синего Чёрного моря. Одной из многих подобных на просторах державы потомков Чингисхана. Однако именно её в 1266 году у монгольских властей арендовали генуэзцы, увидевшие в Кафе большой потенциал для торговли.

И деревенька стала расти как на дрожжах, богатеть день ото дня и постепенно превращаться в зажиточный портовый город.

Европейцы и азиаты, славяне и татары, христиане и мусульмане — все они приходили и приплывали туда торговать.

Потому что звон монет — первый и исконный язык международного общения — был в равной степени понятен им всем. И всем помогал ненадолго забыть о разногласиях. За 80 лет население Кафы выросло до 70 000 человек. Это больше, чем жило, скажем, в Вильно, когда Наполеон в 1812 году форсировал Неман.

Примерно в это же время на Востоке зародилась новая угроза, с которой в относительно скором времени предстояло столкнуться и европейцам, — некая неизвестная «язва», которой было суждено сожрать миллионы людей и войти в историю под именем «Чёрная смерть». Бубонная чума. К 1339 году эпидемия достигла озера Иссык-Куль, на берегах которого традиционно останавливались путешественники из Европы в Азию и обратно. А оттуда двинулась в земли Золотой Орды.

Как классифицировать дело?

Впрочем, в генуэзской Кафе и без всяких там таинственных восточных зараз, о которых уже пошли толки, разносимые заезжими торгашами, хватало забот. В 1343 году один итальянец из крепости повздорил с мусульманским купцом, которому показалось, что генуэзец его обсчитал. Генуэзцев вообще не любили, считали их надменными и высокомерными жлобами. И не без оснований — итальянские хозяева города смотрели на своих торговых партнёров как на неумытый двуногий скот.

Слово за слово, «ты меня уважаешь?» — «моя твоя не понимать»… Завязалась драка, в ходе которой мусульманин несколько раз нечаянно упал на нож.

Его родственники и товарищи тут же бросились за помощью, да не абы к кому, а к самому Джанибеку — золотоордынскому хану. Банальная бытовуха перетекла в этно-конфессиональный конфликт, и татарская «братва» отправилась в Крым — разбираться.

Никто не планировал большой войны. Ордынцы думали, что быстренько настучат по головам зарвавшимся европейцам, после чего всё будет по-старому. Итальянцы же, вполне разумно, открытого боя не приняли и укрылись за стенами Кафы, откуда крутили кукиши хану, не взявшему с собой осадных машин.

Джанибек простоял под крепостью до февраля 1344 года. К генуэзцам морем подошла подмога, и татарам пришлось убраться. Но в 1346 году хан вернулся. На этот раз уже с большим войском и камнемётными машинами. Теперь всё было по‑взрослому.

Идёт смерть по улице, несёт блины на блюдце

Однако очень скоро выяснилось, что с ордынским войском что-то не так. Воины болели какой-то странной хворью и, по сведениям европейских источников, мёрли как мухи чуть ли не тысячами в день, «как будто с неба падали стрелы, дабы сокрушить высокомерие татар». Понятно, что это преувеличение, однако болезнь была вполне реальной.

Джанибек, судя по всему, довольно быстро понял, что город он вряд ли возьмёт. Скорее его собственное войско перемрёт от странной заразы прямо под вражескими стенами. Трупов скопилось столько, что монголы просто не успевали всех их хоронить. Заражённые тела разлагались под палящим крымским солнцем и лишь усугубляли антисанитарию в ордынском лагере.

И тогда хан придумал одновременно гениальный и чудовищный способ утилизировать мертвечину.

Он приказал использовать тела в качестве снарядов для осадных орудий и стрелять ими по городу.

Можно только представить лица защитников Кафы, когда прямо им на головы с неба дождём посыпались покойники. Габриэль де Мюсси, нотариус из Пьяченцы, писал, что «вскоре гниющие трупы испортили воздух и отравили воду… Более того, один заражённый человек мог передавать яд другим и заражать людей и места этой болезнью одним лишь взглядом».

У страха глаза велики. Но хватило бы даже маленькой ссадины, чтобы после соприкосновения с заразой человек подхватил чуму. Про порчу воды, чумных животных и говорить не приходится.

Отстрелявшись по городу, Джанибек весной 1347 года собрал остатки войска и ушёл на Волгу. Пропитанная заразой Кафа была ему не нужна, он и так как следует отомстил дерзким торгашам за обиду. А после начался исход. Понимая, что путь к морю открыт, сотни жителей города устремились прочь от дома, где с аппетитом пировала Смерть. Они садились на корабли, которые могли увезти их в родную Италию, подальше от заразы, не подозревая, что потянули болезнь с собой.

В октябре 1347 года первые корабли достигли Мессины, что на Сицилии. За время путешествия чума выкосила существенную часть их экипажей. Постепенно зараза пошла по Италии и оттуда дальше в Европу. Что было дальше — знают все. Десятки миллионов умерших по всему континенту — такова была цена мести хана Джанибека. А ведь началось всё с пустячной ссоры двух торговцев.

Источник

Быть крейсером на торговых коммуникациях у превосходящего на море противника — опасная задача. Конец предсказуем — рано или поздно проныру обложат, загонят в угол и прикончат. Но всегда есть возможность нанести противнику максимальный ущерб, пока неминуемый момент ещё не наступил. Герой нашей статьи воспользовался этим по полной программе — и вошёл в историю.

Соплёй перешибить

Крейсер «Эмден», который базировался в германской колонии Циндао, было сложно отнести к категории тяжеловесов. Слабенькая броня, десяток четырёхдюймовок и два торпедных аппарата — потопить такую «грозу морей» было не особо сложно. Серьёзную угрозу рейдеру представляли даже эсминцы и канонерки. Достаточно было повредить немца — например, снизить ход или заклинить рули — и дать возможность стянуть к нему подкрепления. Лихому вояжу тут же пришёл бы конец.

Из крейсера перед походом безжалостно повышвыривали почти всё деревянное и тканевое, чтобы помешать распространению огня, — но проблемы это не решило.

Конечно, «Эмден» мог полагаться на скорость — весьма солидные для своего времени 24 узла максимального хода. Но развивать её получалось лишь в тактических ситуациях. И дело тут не только в том, что корпус обрастал ракушками. «Эмден» не мог бесконечно ходить по Индийскому океану без угля. У него, конечно, были следующие по пятам угольщики, но они ограничивались своей «грузовиковой» скоростью — и, как следствие, ограничивали «Эмдена».

Но имелись у немцев и козыри в рукаве. Например, высокая выучка экипажей, позволявшая перегружать уголь не в тихой бухте, а в любой точке открытого моря, не побив при этом на волнах корпуса.

«Эмден» никогда не поднимал чужой флаг, но у него имелась другая хитрость. Команда изготовила фальшивую трубу — когда её ставили, количество труб доходило до четырёх и «Эмден» становился похож на британский бронепалубный крейсер. Это вводило противника в замешательство и давало драгоценные минуты на принятие и воплощение решений.

Ну и ещё, конечно, имелись хитрый план и решительность, граничащая с фатализмом.

Повелитель призов

Перед тем как отправиться в вояж к Индийскому океану, 31 июля 1914 года «Эмден» вышел в сторону Владивостока — ловить русские торговые суда. Это ему удалось — крейсер сцапал пароход «Рязань». Русские знали, что поблизости — территориальные воды пока ещё нейтральной Японии, и попытались удрать. Увы, не вышло — «Рязань» поймали. «Эмден» вернулся в Циндао вместе с первым трофеем.

Пассажиры и экипаж русского корабля слабо походили на готовый к подчинению класс отличников. Капитан пытался протестовать по любому поводу, а остальные пакостили как могли — например, пытались нарушить светомаскировку. Устав с этим воевать, немцы выключили динамомашину. Тогда русские принялись расхаживать по кораблю со свечами, чем сильно раздражали экипаж крейсера.

В рейдовый поход по Индийскому океану «Эмден» вышел 13 августа.

Немцы ещё не успели испытать ожесточения войной. Они не ощутили неприятельской блокады, не пережили «брюквенную зиму» и поэтому были настроены довольно галантно. Например, не оставляли команды и пассажиров с призов в шлюпках в открытом море, а старались сажать их на специально выделенное захваченное судно. Даже позволяли взять вещи — если капитан тут же исполнял все требования рейдера и не пытался убежать. После чего корабль с пленными — когда он переполнялся — просто отпускали.

Этим немцы вызывали не только удивление, но и восхищение у газетчиков Британской Индии.

«Эмден» брал один приз за другим. Иногда получалось «вылавливать» одного торговца за другим — встав на удачном месте, крейсер едва успевал остановить и осмотреть одно судно, как в руки уже самостоятельно шло другое. Не приходилось даже трогаться.

Свою роль играла и удалённость некоторых областей Индийского океана от остального мира. Так, девятого октября корабль зашёл на небольшой (27 квадратных километров) отдалённый островок Диего-Гарсия, чтобы очистить дно от ракушек. Там располагалась британская колония. Но местные о войне ничего не знали — так редко ходила почта. Немцы удачное совпадение обстоятельств оценили и про мировой конфликт не обмолвились — чтобы не создавать проблемы себе и не ухудшать настроение островитянам.

Когда чешутся торпеды

«Эмдену» удалось пленить и/или утопить 23 торговых судна. Но командовавший кораблём Карл фон Мюллер вовсе не собирался ограничиваться действиями в открытом море.

Двадцать второго сентября крейсер дерзко появился у города Мадрас и поджёг британские нефтехранилища. Сделав это, он обстрелял суда в гавани и, утопив одно из них, растворился на просторах Индийского океана.

Уже через месяц он появился в Пенанге, где устроил куда более впечатляющее представление. Маскируясь при помощи фальшивой трубы, «Эмден» подкрался к русскому крейсеру «Жемчуг» меньше чем на 200 метров и выпустил торпеду. Затем он открыл ураганный огонь из 105-мм орудий и шарахнул ещё одну. Русский корабль утонул.

После настала очередь подвернувшегося под руку французского миноносца. На руку немцу играла непозволительная расслабленность противника — увидеть «Эмден» в Пенанге никто не ожидал. Француза крейсер расстреливал в открытом море — поэтому, потопив неприятеля, немцы принялись вытаскивать утопающих. Многие из них спасаться не хотели и принялись удирать вплавь. Не имея возможности тратить время, «эмденцы» подобрали, кого успели, и вновь ушли в океанские воды.

Неизбежность

Затем фон Мюллер покусился на Кокосовые острова — там находилась британская телеграфная станция. План был прост: подойти, послать сильный десант, вывести из строя оборудование и исчезнуть. Но на телеграфе успели завопить о помощи.

Неподалёку как раз оказался австралийский лёгкий крейсер «Сидней», шестидюймовки которого значительно превосходили орудия «Эмдена».

Бой закончился предсказуемо — хотя немцы дрались отчаянно, и пару раз казалось, что ещё чуть-чуть и им повезёт.

Но нет — тяжело повреждённый «Эмден» в итоге выбросился на скалы, чтобы экипаж смог сдаться, а не пойти на корм рыбам.

Увидев это, «Сидней» бросился ловить находившийся неподалёку трофейный угольщик германского крейсера. Корабль австралийцам не достался — экипаж успел открыть кингстоны, после чего с чувством выполненного долга сдался в плен.

Капитан «Сиднея» догадывался, что на острове с телеграфом орудует десантная команда — «Юнион Джек» на флагштоке станции отсутствовал. Но крейсер особо не спешил — предполагалось, что запертые на острове немцы никуда оттуда не денутся.

Похождения Хельмута фон Мюке

Это была большая ошибка.

Полсотни десантников «Эмдена» под командованием капитан-лейтенанта фон Мюке не собирались попадать в плен. Не теряя времени даром, они утащили у местных парусную шхуну и, быстренько её подлатав, двинулись в сторону ближайшего голландского порта.

С трудом достигнув его (регулярно вычерпывая воду и чинясь на ходу), десантники сели на один из германских транспортников и расстались с треклятой посудиной.

Их высадили на юге Аравийского полуострова, где немцам пришлось пробиваться через земли воинственных арабских племён, — а те и до войны были ради ограбить кого угодно. Пришлось отбиваться. К счастью для Мюкке, немцы были вооружены до зубов — помимо прочего, имели четыре пулемёта.

Воюя с арабами, страдая от недостатка пищи и воды, моряки «Эмдена» всё же пробились сквозь недружелюбную пустыню и добрались до Константинополя в мае 1915 года. Более чем через полгода после того, как их крейсер дал последний бой.

Источник

Несколько тысяч диверсантов с запасом яда, шприцев и взрывчатки проникают в Австро-Венгрию. Их задача — пошатнуть империю Франца-Иосифа, а русская армия доделает начатое. Похоже на сюжет в духе Бориса Акунина? Да, но в 1915 году этот план излагался начальнику штаба верховного главнокомандующего на полном серьёзе.

Хитрый план прапорщика Сысцова

Нам мало что известно об авторе амбициозного плана — прапорщике Сысцове. Крещён Петром, в 1915 году окончил Одесское военное училище, был произведён в прапорщики и зачислен в 50-й пехотный Белостокский полк. А ещё — он не знал иностранных языков. Откуда известна такая подробность? Сам признался в письме генералу Алексееву. Это, дескать, и помешало ему — прапорщику Сысцову — поучаствовать в вылазке в неприятельский тыл для освобождения русских военнопленных и уничтожения обозов. Однако он не терял времени зря и составил план куда более тяжёлого удара по врагу.

Соображения прапорщика Сысцова были изложены обстоятельно, по пунктам. Первым делом он предлагал собрать три-четыре тысячи «надёжнейших и лучших солдат… знающих молдаванский, польский, малороссийский, немецкий, чешский и другие языки» (орфография оригинала — прим. ред.). Это касалось не только русских, но и славян из числа подданных Франца-Иосифа. Собрав полиглотов, далее их следовало обучить «немецкому строю». Лучше всего с этой задачей справились бы неприятельские офицеры в русском плену. Долго ли, коротко ли, но допустим, что дело сделано. Теперь будущих диверсантов необходимо было снабдить легендами.

Сысцов решал эту проблему запросто: отобрать столько же военнопленных, тщательно допросить, запротоколировать показания — «и каждый из этих листов дать заучить твердым-твердо каждому, предназначенному в тыл противника».

Вероятность провала, если засланного опознают — точнее, не узнают — однополчане, не беспокоила автора плана. Риск был велик, но поставить крест на замысле могла разве что дактилоскопия, которую к тому моменту ввели только в Армии США. А вот дальше… Дальше начиналось самое интересное.

«Вооружить каждого посылаемого аппаратом… для уколов ядом и снабдить самим ядом, от которого моментально бы гибли люди, а животные через пять — десять минут». Механизм для инъекций прапорщик Сысцов спроектировал сам. Потайной шприц в устройстве помещался в карманный футляр кубической формы, долив яда в цилиндр производился бы автоматически. Заправленного «аппарата» должно было хватить для нескольких сотен смертельных инъекций. Принцип действия самого вещества, его происхождение и состав не уточнялись. Кроме того, каждый диверсант обучался взрывному делу.

Итак, бойцы отобраны, натренированы, обеспечены токсинами и инструментарием. Следующие пункты плана предписывали выдать им денег, а ещё — «каждого отправляемого снабдить серебряным кольцом определённой формы, с внутренней стороны которого поставить какой-либо условный знак», чтобы «своя своих познаша».

Далее их надлежало «спровадить… постепенно к противнику: один добровольно сдастся в плен, другие явятся под видом бежавших из плена».

Особый способ заброски в неприятельский тыл предназначался для офицерского состава с запасами яда и взрывчатки: «спустить с цеппелинов на парашутах». И впрямь, с таким-то багажом что в плен, что из плена — не с руки.

От месяца до двух у шпионов ушло бы на устройство в новых должностях в ротах, на нестроевых должностях, при штабах, обозах и так далее — и на разведку. Затем они начали бы собираться в заранее указанных районах, хотя бы по несколько человек, и ждать.

День, когда агентам станут известны все колонные пути и расположение резервов, и каждый наполнит «аппарат» ядом, рано или поздно наступил бы — и стал бы чёрным днём австрийской истории.

«По данному знаку в нужный день все наши молодцы и пленные начинают: одни бесшумно уничтожают лошадей в обозах, артиллерии, ординарцев, портят связь, дороги, подрывают автомобили — другие в ротах повынимают затворы в винтовках, подающие механизмы в пулемётах и дают знак нашим войскам, которые немедленно переходят в наступление. Начавшаяся работа продолжается всё время боя неустанно».

Добавлять, что залогом успеха всей операции была строжайшая секретность, здесь излишне, хотя автор в письме генералу Алексееву уточнил и это.

Возможные детали невозможного целого

Да, замысел прапорщика Сысцова напоминает беллетристику. Возможно, он до войны и зачитывался романами о приключениях Ната Пинкертона — повторимся, про составителя хитрого плана нам известно немногое.

Спору нет, план сей наивен донельзя, совершенно не разработан — в общем, неосуществим. Тем интереснее, что большинство деталей в нём вполне реалистичны — ну или взяты не с потолка, если рассмотреть их по отдельности.

Прежде всего, шпионаж к тому времени уже давно существовал. Истории Первой мировой войны известны и примеры успешных диверсий — например, уничтожение грузового терминала на острове Блэк-Том-Айленд в нью-йоркской гавани 30 июля 1916 года одним из мощнейших неатомных взрывов в истории США. Тут прапорщик Сысцов скорее даже опередил время.

Привлечение австрийских офицеров для подготовки агентов, а также использование диверсантами неприятельской униформы были бы нарушениями статей 6 и 23 «Положения о законах и обычаях сухопутной войны», прилагающегося к IV Гаагской конвенции 1907 года. Впрочем, ничего нового — с началом Великой войны подобные тонкости всё меньше беспокоили её участников.

Следует сказать и пару слов о плане вербовки рядовых славян. Военнопленные изрядно пополнили Чешскую дружину — развёрнутую сперва в полк, затем бригаду, а в сентябре 1917-го дело дошло и до корпуса, — но задумка Сысцова была иного рода. Она больше походила на германо-турецкий план вовлечения военнопленных мусульман в «священную войну». После падения самодержавия в России их предполагалось внедрить в Советы, «что могло бы облегчить заключение мира и этим принести пользу Местопребыванию Халифата». В действительности — нет, не принесло.

С учётом реалий Первой мировой бессмысленно гадать, что натолкнуло прапорщика Сысцова на идею массового отравления, — это могла быть любая газобаллонная атака на любом из фронтов. Кроме того, в 1915–1916 годах предпринимались попытки ввоза в Российскую империю не децилитров яда, а культур чумной палочки и возбудителя сапа. В первом случае немецкие агенты собирались заражать жителей Петрограда чумой посредством крыс, но заговор был раскрыт; во втором — угрозу для конского поголовья пресекла норвежская полиция.

Серебряные кольца кажутся одним из наиболее очевидных пунктов плана. Бытовавшие в офицерском корпусе русской армии ещё с XIX века кольца были вполне функциональны — гравировка с фамилией владельца на внутреннем ободке могла позволить опознать его после гибели в бою. Можно припомнить и памятные кольца корнетов Николаевского кавалерийского училища — серебряные, в форме лошадиной подковы, с надписью «И были вечными друзьями солдат, корнет и генерал» на ободке. Прапорщик Сысцов едва ли знал об этой частной традиции, но чего-либо необычного в его идее не было.

Весьма любопытным является пассаж насчёт спуска командиров диверсантов с цеппелинов. Снабдить парашютами системы Котельникова отправляющихся на столь опасное задание офицеров, пожалуй, удалось бы. Воздухоплавательное дело же в Русской армии к концу 1915 года по ряду объективных причин пребывало не на высоте. Дирижабли были весьма уязвимы перед аэропланами и артиллерией, зависимы от погодных условий и требовали элементарного обеспечения водородом, а Сосновицкий трубопрокатный завод, на котором заправлялись газом металлические баллоны, был захвачен неприятелем. Сысцов мог не знать об этом, а потому-то и предложил самый очевидный вариант — воспользоваться управляемым аэростатом. Так пехотный прапорщик изложил замысел воздушного десанта.

И всё же из остроумных и не очень идей не складывалось плана.

Сам Сысцов, к слову, оценил свой текст вкупе с проектом «аппарата для уколов ядом» в 500 рублей — круглую сумму, сопоставимую с годовым жалованьем прапорщика.

Генерал Алексеев вряд ли отнёсся всерьёз к сумбурному письму младшего офицера с его нахальным, что греха таить, чаянием подзаработать. Однако эти несколько листов бумаги не отправились в корзину, а уцелели, сохранив до наших дней имя Петра Сысцова, его чин и амбициозный проект достижения победы в Великой войне.

И пусть сведений о нашем герое совсем немного, всё-таки они есть. Двадцать пятого мая 1916 года император Николай II произвёл прапорщика Сысцова в подпоручики. В мае 1917-го, уже в чине поручика, он получил орден Св. Станислава 3-й степени с мечами и бантом, а в октябре — Георгиевские оружие. Поэтому как к эпистолярному наследию Петра Сысцова ни относись — ни витающим в облаках мечтателем, ни трусом он не был.

Источник

«Планом Даллеса» по подрыву высокой морали советского человека до сих пор пугают впечатлительных. Ален Даллес и впрямь страстно ненавидел коммунистов. Он всеми фибрами души мечтал уничтожить СССР, положив на это миллиарды долларов и жизни тысяч своих агентов. Эффективность была такой, что Исаев-Штирлиц на его месте не справился бы с саботажем лучше.

Повествующая об этом книга Тима Вайнера «Наследие пепла» вышла в 2007 году. Она основана на анализе 50 тысяч документов из архивов ЦРУ и сотнях интервью с сотрудниками, включая десяток директоров разведки.

Автор получил Пулитцеровскую премию — и грандиозный скандал.

В Лэнгли книга вызвала скрежет зубовный, только вот опровергнуть выводы Вайнера никто так и не смог.

С официальной точки зрения ЦРУ, книга «представляет несбалансированный взгляд, и от неё стоит держаться подальше».

Тем она и прекрасна. А особенно прекрасна в ней история Алена Даллеса.

«Повелитель шпионов» презирал разведку. И аналитику тоже презирал. И даже к пропаганде, в циничном применении которой его обвиняют, относился скептически. Даллес и Фрэнк Виснер — его правая рука — были убеждены: все проблемы можно решить лихим ковбойским наскоком диверсионно-разведывательных групп.

Зачем Америке разведка?

Сразу после окончания Второй мировой войны Трумэн разогнал Управление стратегических служб (УСС). Оно специализировалось не столько на разведке, сколько на заброске эмигрантов-антифашистов в немецкий тыл. Не очень эффективной.

Трумэна утомило каждое утро читать ворох отчётов и газет, выискивая важное. Ещё его и комитет начальников штабов крайне беспокоило то, что об СССР, кроме наблюдений дипломатов, Америка не знает ничего.

«Ястребы» кричали, что Сталин клепает танки и создаёт бомбу. Как доклепает, сразу нападёт. Он же Сталин! Давайте жахнем первыми?

Жахать Трумэн не собирался, но для споров требовались аргументы. Разведданные о том, «хотят ли русские войны».

Он разрешил осаждавшим его ветеранам УСС, оставшимся без дел и бюджетов, создать небольшую группу. Для разведки и аналитики. И чтобы дайджесты писали, а к утру доставляли президенту! Одной из ключевых фигур проекта стал Даллес.

Вот только вести разведку новорождённое ЦРУ отказывалось. И даже на дайджесты «забило».

Всё идёт по плану — плану Даллеса!

Заниматься шпионажем ветераны УСС не умели, не любили и учиться не собирались. Некогда играть вдолгую, вот-вот русские танки рванут к Ла-Маншу и Суэцу.

На спасение мира от красных требовалось много денег, а провести их официально поначалу было невозможно. Конгрессмены съели бы за такую идею живьём. Даллесу и компании негласно разрешили заняться «распилом» плана Маршалла и некоторых других фондов.

На добытые сотни миллионов долларов в год можно было создать сильнейшую разведку. Вместо этого Даллес и Виснер пустили бо́льшую часть денег на один из самых идиотских проектов в истории спецслужб.

Станции ЦРУ наладили массовое производство диверсионно-разведывательных групп из безработных и голодных эмигрантов из Восточной Европы. Их наспех готовили, снаряжали как получится и забрасывали: в Галицию, в балтийские республики, в Польшу. Помогать антикоммунистическим повстанцам. Ведь зачем учиться тонкому искусству шпионажа, если можно заняться привычным по УСС делом?

На месте заброшенных почти всегда ждали заботливые руки и усталые глаза «майоров Прониных».

Операции проводились топорно — как и подготовка агентов. Задачи ставились уровня «найдите повстанцев и боритесь с коммунистами, как получится — доложите». Эмигрантские круги были набиты советской агентурой, а многие операции согласовывались с англичанами через Кима Филби (советский агент и один из руководителей британской разведки. — Прим. ред.). На Лубянке часто имели списки агентов и точки выброски раньше, чем сами «подопытные».

Через несколько месяцев даже мистер Бин бы понял, что что-то идёт не так. Группы исчезали в никуда. Некоторые, впрочем, выходили на связь — и гнали дезу от МГБ СССР под бдительным присмотром всё тех же «майоров Прониных».

Даллесу и компании было… плевать. Если группы исчезают — значит, надо больше групп. И бюджетов тоже больше. А этих восточноевропейцев, часто по привычке зигующих начальству, ещё наберём.

Сколько сотен «героев антикоммунистического фронта» таким образом переправили прямо в руки советского министерства госбезопасности и их коллег — до сих пор неясно.

Проще, честнее, гуманнее и дешевле было бы посадить их всех на поезд и с оркестром отправить на Колыму. Но ЦРУ и Ален Даллес не искали лёгких путей в священной борьбе с коммунизмом. Даже если её эффективность была настолько отрицательной, что им впору было присуждать то ли ордена Ленина, то ли сталинские премии.

Фабрики фейков имени Алена Даллеса

А разведка? А не было разведки. Даже аналитического центра не было. Даже организованную пропаганду на «советский блок» — радио «Свободная Европа» — запустили после долгих проволочек только в 1950 году.

То подобие отчётов, что всё же поступало в Белый дом, было фантастично. В буквальном смысле.

Там смешивались советская деза, бурная фантазия офицеров ЦРУ и рерайты отчётов дипломатов госдепартамента.

Станции ЦРУ в Берлине, Вене, Сеуле, Тайбее всё более откровенно работали как фабрики фейков. Причём не для коммунистов, а для Белого дома и Пентагона.

ЦРУ умудрились в первые годы холодной войны проспать решительно все важные действия красных. Просоветские перевороты в Чехословакии и Румынии, Берлинский кризис, создание советской атомной бомбы, вторжение коммунистов в Южную Корею и появление на фронте сотен тысяч китайских народных добровольцев. Ничего этого в ЦРУ не видели в упор до самого последнего момента.

О пользе пива и вреде пьянства

Крохи реальных данных попадали в распоряжение Белого дома и Пентагона самыми невероятными путями.

О том, что СССР не собирается наматывать на танковые гусеницы Западный Берлин, в 1948 году узнали благодаря… арахису.

Один из сотрудников берлинской станции ЦРУ помогал советскому офицеру из Карлсхорста добывать к пиву дефицитный на востоке арахис — и в благодарность снабжался интересной информацией. А ведь в Пентагоне уже прикидывали, сколько продержится берлинский гарнизон в начавшейся Третьей мировой.

Зато попавшая в руки ЦРУ пьяная болтовня советских генералов с тостами про «красный флаг над Стамбулом» чуть не убедила Вашингтон в том, что Сталин реально решил бросить танки на Царьград. Попытавшееся вмешаться и помешать прото-ЦРУ с треском проиграло партию румынской сигуранце. Вторжения меж тем никто не готовил.

Заниматься разведкой всерьёз Даллес и его люди не собирались. Вместо этого они пугали Вашингтон, что война близко. В октябре 1951 года они представили президенту доклад, что летом 1954 года СССР будет полностью готов к завоеванию Европы и Ближнего Востока. А когда будет готов — наверное и ударит.

Нужно больше бюджетов и всего остального. Пятнадцати тысяч сотрудников, пяти десятков станций и более полумиллиарда долларов в год категорически не хватает. Ведь русские идут!

Иллюзия бурной разведдеятельности

Уже в 1948 году разъярённый Трумэн потребовал объяснений. Комиссию по расследованию возглавил сам же Даллес. Тогда по политическим причинам не имевший поста директора разведки, но заправлявший очень многим. В докладе президенту ему пришлось признать, что существование Центрального разведывательного управления без собственно разведки немного… странно.

Некое подобие разведывательных и аналитических отделов было создано — но скорее «на отвали».

Забрасывать толпы обречённых агентов за железный занавес было проще и привычнее. А осваивать бесконтрольные бюджеты, выделенные на это, — ещё и очень приятно.

Впрочем, был в те годы у ЦРУ и успех. Оно не допустило победы коммунистов на выборах в Италии. Правда, заслуга Даллеса сотоварищи сводилась в основном к отстёгиванию правым партиям и католикам пары сотен миллионов долларов.

Дальше итальянцы «порешали» сами.

Агент Смит приходит на помощь

Некий «порядок в танковых войсках» в ЦРУ навели только в годы Корейской войны. Нет, срочно переброшенный Трумэном на пост директора разведки генерал и бывший посол в Москве Уолтер Беделл Смит не сумел покончить с идиотскими планами Даллеса. Политический вес последнего был уже слишком большим. Требования Смита заняться делом, закрыть очевидно провальные направления и прекратить вбухивать сотни жизней агентов и сотни миллионов долларов в никуда Даллес попросту проигнорировал.

Даже хуже — теперь таким же образом «утилизировались» тысячи корейцев и китайцев, которых конвейерным способом засылали за линию фронта прямиком в руки коммунистов. А масштабы фальсификации отчётов на фоне реального неведения как раз в Корее достигли особо наглого и безудержного размаха. В невозможности вступления в войну китайцев ЦРУ убеждало Трумэна даже в те часы, когда передовые американские части уже отбивались от их натиска.

Однако Смиту удалось привести в норму и наладить работу разведывательных и аналитических отделов ЦРУ. Трумэн наконец-то получил свои дайджесты. Более того, в 1951-52 годах впервые с момента создания ведомства из-за «железного занавеса» стала поступать нормальная, систематически собираемая разведывательная информация.

Она и легла в основу сводного аналитического отчёта ЦРУ об СССР, представленного новому президенту Эйзенхауэру сразу после смерти Сталина.

Вместе с политикой Хрущёва разведданные убедили американцев, что Советский Союз далёк от порождённого неведением образа свихнувшейся империи, которая только и ждёт удобного момента для удара.

В США выдохнули, маккартизм и шпиономания сгинули, началась разрядка.

А что Даллес? А Даллес вскоре после появления этого доклада сел в желанное кресло директора разведки США.

И наворотил ещё гору опасных авантюр и глупых провалов. Однако наследие генерала Смита продолжало жить и развиваться. Пусть и на правах бедной падчерицы: бо́льшая часть бюджетов уходила на любимые Даллесом «спецоперации» вроде высадки в Заливе свиней.

Позиций Даллеса не пошатнул даже громкий крах всех рассуждений о поддержке восточноевропейских антикоммунистов. В 1953-56 годах ГДР, Венгрию, Польшу, прежде боявшихся лишний раз вздохнуть, сотрясли массовые выступления и полномасштабные восстания.

Президент Эйзенхауэр интересовался: может ли ваше ЦРУ, мистер Даллес, помочь этим несчастным борцам за свободу, умирающим под гусеницами танков? Ведь вы столько про это говорили! Вы столько для этого сделали и потратили! Вы именно об этом мечтали! И вот — они восстали!

Даллес, потупив взор, отвечал, что реальные возможности ЦРУ и политические соображения в данный момент не позволяют осуществить эффективную поддержку повстанцев. Мы не забудем их жертвы, но вот сейчас никак. Чуть-чуть поддержим, но не более. Кстати, мистер президент, давайте заодно обсудим увеличение наших бюджетов?

Источник

В мире было немало крепостей, считавшихся неприступными. Большинство из них лишились этого статуса: одни взяли штурмом, другие — измором. Но история осады Шато-Гайар стоит в этом списке особняком — в равной степени легендарная и комичная.

Королевская дружба

История знает массу примеров, как добрые друзья становились заклятыми врагами, и присутствие личного фактора делало такую вражду по-настоящему непримиримой. Среди прочих это произошло с Ричардом I, известным как Львиное Сердце, и французским королём Филиппом II Августом.

Их разделяли восемь лет — Ричард, родившийся в 1157 году, был старше, однако разница в возрасте не помешала дружбе. Матерью Ричарда была знаменитая Алиенора Аквитанская, француженка, и сам принц на протяжение всей жизни ощущал связь с Францией. Филипп и Ричард были именно что друзьями, корешами, братанами — насколько это вообще применимо к монархам двух независимых и не всегда любящих друг друга стран. Злые языки некоторых «прогрессивных» историков даже утверждают, что принцы не просто дружили, а «того-этого, ну ты понял, Михалыч». Впрочем, никаких подтверждений нет, так что оставим домыслы спекулянтам.

Важно другое — именно Филипп, который к тому моменту уже стал королём, в 1189 году поддержал Ричарда, когда тот поднял мятеж против своего отца Генриха II. Поддержал совершенно открыто, в сущности напрямую вмешавшись во внутренние дела чужого королевства. Затем они сообща отправились в Святую Землю в ходе Третьего крестового похода. Впрочем, Филипп II из Палестины довольно быстро слинял, и где-то в этот момент дружба двух королей дала трещину. А трещина вскоре разрослась до пробоины.

Возвращаясь из Святой Земли через Европу, Ричард угодил в плен к своему давнему недругу, австрийскому герцогу Леопольду, который, в свою очередь, сдал богатый улов германскому императору Генриху VI. Пока Львиное Сердце сидел за решёткой, его младший брат принц Джон и его же бывший друг король Филипп Французский решили «занести конвертик» с 80 тысячами марок императору — лишь бы Ричард «погостил» у того подольше. От такого исхода оба только выигрывали: Джон становился правящим регентом Англии, а Филипп — человеком, посадившим его на престол. Не привыкать, он однажды уже провернул такой фокус. А слабохарактерный Джон был не чета старшему брату — взял такого в оборот и верти им, как заблагорассудится.

Под это дело можно было бы и англичан из Франции спровадить, и Нормандию у них отжать. Тряпка-регент все подпишет.

Моя прекрасная дочь

Может, так бы и сидел король на нарах, как на именинах, до самой своей смерти, но вмешалась мать — неистовая Алиенора перебила ставку заговорщиков и за 100 тысяч марок выкупила сына из узилища в 1194 году. Едва освободившись, Львиное Сердце тут же начал готовиться к открытой конфронтации с бывшим другом. Понимая, куда французский король направит свой удар, он приказал построить в Нормандии мощную крепость. Высоко на скале, в районе слияния рек Сена и Гамбон, ввысь вознёсся замок Шато-Гайар, запиравший дверь в английскую Нормандию.

Замок строили в большой спешке — в 1197–1198 годах шесть тысяч рабочих трудились днём и ночью, и благодаря их безымянному подвигу могучая цитадель была готова за год. Шато-Гайар обошёлся Ричарду в астрономическую сумму — 12 700 000 дукатов, что равнялось или даже немного превышало тогдашний годовой бюджет Англии.

Крепость представляла собой вершину архитектурной мысли того времени. Ширина рва — девять метров, глубина — 12. Высота стен составляла также девять метров, а толщина — от 2,5 до 3,5 на различных участках. Стену охраняли пять цилиндрических башен с бойницами для лучников, а внутренние стены не уступали внешним ни в ширине, ни в высоте.

Ричард не мог нарадоваться своей новой игрушке, и даже называл крепость «своей прекрасной дочерью».

Филипп, естественно, не мог просто проигнорировать постройку цитадели. В послании к бывшему другу он бахвалился, что «взял бы этот замок, даже если его стены будут сделаны из железа». Ричард же отвечал, что «удержит замок, пусть даже его стены будут сделаны из масла».

Если долго мучиться…

Увы, судьба не отпустила Ричарду много времени, чтобы он смог вдоволь наиграться со своей каменной «дочуркой» — в 1199 году во время локальной кампании во Франции он получил ранение и шестого апреля скончался от гангрены.

Наследовавший ему младший брат Джон, теперь уже король, известный нам как Иоанн Безземельный, особо любимым замком покойного и не занимался — разве что приказал пристроить к часовне туалет.

Средневековый сортир представлял собой каморку, встроенную прямо в стену, где было оборудовано сиденье, от которого вниз уходил длинный жёлоб, выносивший отходы в специально вырытую для этого канаву или в бочку.

Иоанн оказался слабым королём — не чета брату, и уже в августе 1203 года Филипп II развязал против англичан военные действия, которые вскоре привели его к подножию мыса, где был построен Шато-Гайар. Стены замка — о, чудо! — оказались не железными. Бегло осмотрев укрепления со стороны, французский король решил, что он — хозяин своего слова, поэтому берёт его назад и штурмовать не будет, предпочтя осаду.

Обложив замок, Филипп принялся методично жечь окрестные деревни, рассчитывая, что их жители, будучи подданными английской короны, бросятся за защитой в Шато-Гайар, быстро сожрут там все припасы, и крепость капитулирует. Но не тут-то было — комендант замка Роджер де Ласи попросту не открыл ворота, вынудив толпы обездоленных крестьян спать под стенами.

На дворе стояла осень, готовившаяся плавно перетечь в зиму, поэтому вскоре люди начали умирать, и в конце концов смягчившийся Филипп разрешил оставшимся в живых пройти через французские пикеты за кольцо осады.

Однако план не сработал — нужно было придумать новый. Король отправил своих инженеров на берега Сены, где те построили большой понтонный мост, защищённый несколькими понтонными же башенками, в которых разместились стрелки, пулявшие по крепости чем Бог даст. В это время другие французы под прикрытием огня товарищей начали шастать по мосту ко рву и забрасывать его поленьями и камнями. Впрочем — без особого успеха.

Между делом наступил 1204 год. Стороны оказались в патовой ситуации: Филипп никак не мог принудить крепость к сдаче, а король Иоанн — прогнать французов из своих владений. Осаждающим же не помогали даже осадные башни.

Тогда французский король прибёг к новой тактике — он приказал своим воинам рыть подкоп под стену Шато, а в образовывающемся туннеле ставить деревянные распорки. Когда галерея была готова, французы подожгли её, деревянные опоры сгорели, и одна из башен рухнула вниз вместе с защитниками. Воины Филиппа бросились в пролом и в считанные минуты заняли внутренний двор, где…упёрлись в ещё одну стену.

Shit и меч

Здесь самое время вспомнить о роли личности в истории, хотя порой личности эти были… ну совсем незаметными на фоне знатных господ. Пока французы осматривали внутренний обвод стен в поисках хоть каких-то уязвимостей, один пехотинец по имени Ральф — да, просто Ральф, потому что фамилии в те времена полагались только сеньорам — заметил небольшую тёмную дыру в кладке. При ближайшем осмотре, или скорее обнюхе, выяснилось, что дырка — это конец жёлоба, ведущего в господский сортир внутри крепости. Тот самый, что построили по приказу короля Иоанна!

Неизвестно, сам ли Ральф вызвался лезть в дырку, или ему приказал это сделать король, но именно он повёл за собой диверсионный отряд, которому предстояло пробраться по узкому каналу вверх. Это должны были быть люди щуплой комплекции, и им предстояло лезть, упираясь в стены желоба и хватаясь за выступы в кладке.

Одна ошибка — и кто-то, сорвавшись, уволок бы остальных за собой. Про дискомфорт, обусловленный внутренним «убранством» туалетной трубы, говорить и не приходится.

Когда наконец обессиленные и перемазанные дерьмом французы вылезли из туалета, они обнаружили себя в часовне. Естественно, их тут же заметили, однако шок, который англичане испытали от увиденного, был настолько силён, что они попросту не смогли оказать организованного сопротивления. Началась свалка, англичане, пытавшиеся загнать французов обратно в трубу, не придумали ничего умнее, кроме как стрелять по ним огненными стрелами, в результате чего подпалили часть стены. Огонь быстро охватил деревянные составляющие конструкции, что лишь усилило бардак. Благодаря этому Ральф сотоварищи сумели пробиться к воротам и впустить главные силы Филиппа.

Теперь оставалась только цитадель, в которой заперлись де Ласи и остатки гарнизона. Впрочем, это уже не имело никакого значения — крепость была обречена.

Англичане сдались 6 марта 1204 года. Осада Шато-Гайар длилась семь месяцев, и неизвестно, сколько бы продлилась ещё, если бы не манёвр с туалетом. Филипп II, знавший толк в красивых вещах, восстановил «любимую игрушку» покойного бывшего друга всего-то за месяц, и усадил там свой гарнизон, после чего огнём и мечом прошёлся по английской Нормандии, окончательно втоптав остатки королевского престижа Иоанна в ту самую субстанцию, в которой измазалась штурмовая группа.

Что же до замка, то в последующие столетия, ввиду развития инженерной мысли, он постепенно устаревал, пока не был покинут окончательно.

В XVI веке бесхозную и обветшавшую крепость прибрали местные бандиты, вынудив короля лично заняться этим вопросом. Очистив Шато от криминального элемента и во избежание подобных рецидивов, французские власти разрешили монахам-капуцинам разобрать стены крепости на кирпичи для ремонта своих обителей. Впрочем, кое-какие остатки былой гордости двух королей, из-за которой пролилось немало крови, сохранились и поныне.

Источник

Собрать армию для любого средневекового полководца — это полдела. Надо ещё доставить её на театр военных действий, а потом сделать так, чтобы она смогла эффективно воевать. Как это получалось на практике — расскажем на примере английского короля Генриха V.

За моря

За исключением Шотландии и Уэльса, до остальных мест перспективной войны британцам ещё следовало доплыть — что представлялось довольно большой проблемой. Королевский флот, то есть корабли, напрямую принадлежавшие Короне, был, мягко скажем, невелик. К тому моменту, как Генрих V в 1415 году собрался бить французов, ему принадлежало всего двенадцать кораблей, из которых лишь семь могли выйти в море.

Королевский флот уже многие годы переживал не лучшие времена. В славные дни правления Эдуарда III британский монарх обладал эскадрой в 40-50 вымпелов, но потом под гнётом Великой Чумы, поражений и огромных долгов он больше не мог содержать столько. При его наследнике Ричарде II количество кораблей упало до одного, а при отце Генриха V — Генрихе IV — колебалось от двух до шести.

Для масштабных перевозок армии вторжения монархам приходилось полагаться на найм или даже прямой захват частных судов различных судовладельцев. Понятное дело, что последние к этому относились так же радостно, как к эпидемиям. До 1380 года за военные перевозки им не предусматривалось вообще никакой платы, и лишь под давлением парламента Ричард II был вынужден установить компенсацию в три шиллинга и четыре пенса за каждую четверть тонны тоннажа (но в реальности плата редко превышала два шиллинга).

Ещё одной вечной проблемой стали деньги для моряков, которым зачастую платили не с того дня, когда их корабль принимали на службу, а только с момента выхода в море.

Кроме того, в Англии в принципе не хватало судов для полномасштабного флота вторжения. Поэтому в марте 1415 года Генрих V отправил доверенных людей в графство Зеландия для найма судов. Выбор он сделал не случайный: Зеландия была морским регионом в устье Шельды и формально находилась в составе нейтральной Священной Римской империи — к тому же её окружали владения союзных англичанам бургундцев.

Потратив более пяти тысяч фунтов, англичане наняли несколько сотен судов (некоторые источники называют цифру до 700), которые начали собираться в портах Лондона, Сэндвича и Уинчесли.

Однако и этого было мало, поэтому решили прибегнуть к проверенным мерам. Одиннадцатого апреля 1415 года вышел королевский декрет, гласивший, что все английские и иностранные суда водоизмещением больше 20 тонн, ныне находящиеся или прибывающие в английские порты от Темзы до Ньюкасла до 1 мая немедленно арестовываются и принимаются на службу.

Это вызвало международный скандал, поскольку под арест попали и множество иностранных судов — прежде всего итальянских, но Генрих V и ухом не повёл.

По сообщениям венецианского посла, численность армады Генриха V превысила 1400 судов, на которые английский король мог погрузить свою армию из многих тысяч людей и лошадей со всеми припасами.

Тыловое обеспечение

Ни одна уважающая себя армия не может обойтись без огромного количества людей, обеспечивающих её нужды во время похода, поэтому въедливый и организованный Генрих V постарался сделать всё возможное, чтобы его армия была как следует подготовлена.

Двадцатого апреля 1415 года личный королевский изготовитель луков и отдельный королевский изготовитель стрел получили приказ нанимать по всей стране нужных специалистов и работников для будущей кампании, а также подготовить максимально возможное количество заготовок луков, тетив, а также металла, дерева, перьев, воска и шёлка для их изготовления. Лучники были одной из основ английской армии и им требовался боекомплект с запасом.

О важности (и порой сложности) добычи материалов для массового производства стрел говорит тот факт, что для следующих кампаний уже организовали общенациональный сбор гусиных перьев. В декабре 1418 года, например, их потребовалось 1 190 000. В Лондоне заказали оптом тысячу древков для кавалерийских копий — ещё один военный «расходник».

Шестнадцатого мая главный распорядитель королевских повозок и карет тоже получил самые широкие права для сбора по всей стране «достаточного количества телег и фургонов», а также «достаточного количества возничих и лошадей» вместе с мастерами для ремонта и производства новых. К сожалению, мы не знаем, сколько именно было этого «достаточного количества» и сколько в итоге поехало во Францию. Но, к примеру, купец Джон Сауфмид предоставил 62 крытых фургона с лошадьми.

Хлеб — всему голова

Армию требуется регулярно кормить, ведь голодные солдаты начинают добывать еду сами, мало обращая внимания на то, у кого они её отбирают, — а грабёж на собственной земле был последним, чего хотел такой сторонник «сильной, но справедливой руки», как Генрих V.

Всем нанимающимся на службу полагалось иметь с собой трёхмесячный запас провизии, но этого хватало лишь на первое время. Пока армия собиралась в Саутгемптоне, шерифам Кента, Оксфордшира, Уилтшира и Хэмпшира приказали «за разумные деньги» начать закупать по 200 голов скота каждому и обеспечить их транспортировку к побережью. Шерифу Хэмпшира дополнительно требовалось обеспечить в Саутгемптоне, Уинчестере и всех окрестных городах и деревнях бесперебойную работу пекарен и пивоварен для утоления нужд армии.

Важным уточнением в королевских приказах стал запрет брать что-либо у церквей и монастырей, а также у обычных граждан без выплаты «справедливой цены». Фуражиры были широко известны тем, что просто грабили крестьян или платили сущие гроши, а потом наживались на перепродаже казне. Нередко вместо живых денег они расплачивались дощечками с выбитыми на них суммами (эквивалент платёжного поручения), которые потом крайне редко удавалось обменять на наличность.

Но при виде важного фуражира, который размахивал королевской грамотой в компании вооружённого эскорта, мало кто из крестьян мог позволить себе качать права.

Генрих V приказал объявить во всех южных графствах, что, если кого-либо обидел любой капитан, солдат или фуражир, тот имеет право и обязанность напрямую обратиться к членам королевской свиты с жалобой, минуя все остальные инстанции, и «король лично обеспечит соблюдение справедливости».

Дела осадные

Осада стала грустной и неприятной действительностью средневековой войны, а в северной Франции, буквально утыканной замками и укреплёнными городами, без хорошего осадного парка делать было просто нечего.

Артиллерия (пусть ещё только делавшая первые шаги) уже начала занимать одно из важнейших мест в мыслях полководцев. В сентябре 1414 года Генрих V приказал значительно расширить производство новых орудий, а также запретил вывоз из Англии пороха без специального разрешения. Лучшими специалистами в области артиллерии считались немцы и голландцы, поэтому к началу кампании был нанят 21 иностранный мастер-артиллерист и пять простых артиллеристов. Их труд оплачивался крайне высоко: рядовой артиллерист получал столько же, сколько латник, а мастер получал практически столько же, сколько и рыцарь.

Всего в отряде королевских артиллеристов было 78 человек.

Не забывали и о более традиционных способах ведения осад. В Уэльсе наняли 120 «опытных землекопов» для туннельных работ, а также взяли с собой требушеты, катапульты и осадные башни. Их перевозили в разобранном виде и собирали уже на месте — на специально подготовленных площадках. Чтобы обеспечивать боеготовность всего этого добра, пришлось взять с собой много людей: 124 плотника, 25 кожевников, шестерых колесников и ещё 120 простых рабочих.

Для постройки и ремонта собственных укреплений для похода наняли 100 каменщиков и 120 плотников — и это не говоря уже о 40 кузнецах, наличие которых в действующей армии было жизненно необходимо.

Медицинский отряд

В важности врачей на войне король убедился на своём печальном опыте: когда принцу Генриху было 16 лет, во время битвы при Шрусбери стрела прилетела ему прямо в лицо, и для спасения жизни пришлось проводить уникальную для того времени операцию.

Так что в свою первую большую кампанию во Францию Генрих V взял внушительный медицинский отряд, состоявший из его личного врача Никола Колнета и 23 хирургов. Тут надо сделать маленькое отступление: в Средневековье врачи и хирурги были двумя разными и довольно шумно враждующими между собой племенами. Врачи имели университетские дипломы и занимались тем, что ставили диагнозы и прописывали лекарства. Хирурги учились на практике и занимались куда более приземлённой работой, которая чаще всего требовалась именно в военных походах.

Хирурги делились на два отряда, во главе каждого из которых стоял уважаемый английский доктор. Первым был Томас Морстид, личный хирург короля. Томас лично, будучи ещё младшим хирургом, присутствовал при удалении стрелы из лица будущего монарха и написал подробный отчёт об операции, разошедшийся по всей Европе. В 1410 году он стал личным хирургом Генриха IV и сохранил этот пост при его сыне.

Помимо этого его назначили таможенным инспектором в лондонском порту, и хотя, вероятно, он не тряс тюки лично, но точно получал за это приличные деньги.

Вторым стал Уильям Брэдвардин: он был старше Томаса и служил ещё Ричарду II. Брэдвардин прославился, когда в 1423 году основал первый в Англии медицинский колледж, который должен был объединить докторов и хирургов и обеспечить лучшее образование, надзор и лицензирование, а также контроль над ценами и хорошую исследовательскую работу. Колледж развалился уже через пару лет — всё из-за того же соперничества между врачебными профессиями, но созданная на его руинах в 1435 году Гильдия хирургов существует до сих пор.

К славе!

Генрих V старался не упустить ни одной детали и во всём соблюдать баланс. Будучи тонким ценителем музыки, он взял с собой в поход 18 менестрелей, в задачи которых, помимо ублажения слуха монарха, поставили передачу сигналов. Кроме того, с королём поехали 15 священников (одному из которых мы обязаны самым полным описанием кампании от первого лица) и 14 монахов.

Войны Средневековья порой представляются хаотическими сшибками плохо управляемых толп рыцарей, не признающих никакого руководства. Но в реальности любой полководец, желавший добиться успеха, был вынужден держать в уме сотни мелочей — от запаса подков до количества переносных мельничных жерновов — и уметь выстраивать дисциплину и организацию как в рядах сражающихся, так и среди тыловиков.

И пример Генриха V прекрасно это показывает.

Источник

Кто из нас не зачитывался похождениями капитана Блада! И каждый задумывался — а существовали ли в реальности описанные Рафаэлем Сабатини персонажи? И кто был прототипом Питера Блада? Ну что ж, давайте разбираться.

«Питер Блад, бакалавр медицины, закурил трубку и склонился над горшками с геранью, которая цвела на подоконнике его комнаты, выходившей окнами на улицу Уотер Лэйн в городке Бриджуотер. Блад не заметил, что из окна на противоположной стороне улицы за ним с укором следят чьи-то строгие глаза. Его внимание было поглощено уходом за цветами и отвлекалось лишь бесконечным людским потоком, заполнившим всю узенькую улочку. Людской поток вот уж второй раз с нынешнего утра струился по улицам городка на поле перед замком, где незадолго до этого Фергюсон, капеллан герцога, произнёс проповедь, в которой было больше призывов к мятежу, нежели к богу».

Так начинается самая, пожалуй, великая и известная приключенческая книга об Эпохе Паруса. «Капитан Блад», «Питер Блад» стали именами нарицательными при описании смелых корсаров Англии, не всегда разборчивых в средствах, часто не дружащих с законом, но готовых пойти на любой риск ради денег — и чтобы досадить испанцам.

А были ли такие корсары или пираты в реальности? Давайте разбираться.

Мятежный хирург

Большинство литературоведов сходятся на том, что Сабатини взял за основу биографию известного английского пирата, а позже капера и губернатора Ямайки Генри Моргана. Чаще всего основывают они это на описании рейда на Маракайбо.

Действительно, описание Сабатини в точности повторяет приключения Моргана.

Вспомним кульминацию: «На борту испанского галеона затрубили тревогу, и началась паника. Испанцы, не успев продрать от сна глаза, бегали, суетились, кричали. Они пытались было поднять якорь, но от этой попытки, предпринятой с отчаяния, пришлось отказаться, поскольку времени на это всё равно не хватило бы. Испанцы полагали, что пираты пойдут на абордаж, и в ожидании нападения схватились за оружие. Странное поведение нападающих ошеломило экипаж „Энкарнасиона“, потому что оно не походило на обычную тактику корсаров. Ещё более поразил их вид голого верзилы Волверстона, который, размахивая поднятым над головой огромным пылающим факелом, носился по палубе своего судёнышка. Испанцы слишком поздно догадались о том, что Волверстон поджигал фитили у бочек с горючим. Один из испанских офицеров, обезумев от паники, приказал послать на шлюп абордажную группу.

Но и этот приказ запоздал. Волверстон, убедившись, что шестеро его молодцев блестяще выполнили данные им указания и уже спрыгнули за борт, подбежал к ближайшему открытому люку, бросил в трюм пылающий факел, а затем нырнул в воду, где его подобрал баркас с „Арабеллы“. Но ещё до того, как подобрали Волверстона, шлюп стал похож на гигантский костёр, откуда силой взрывов выбрасывались и летели на „Энкарнасион“ пылающие куски горючих материалов. Длинные языки пламени лизали борт галеона, отбрасывая назад немногих испанских смельчаков, которые хотя и поздно, но все же пытались оттолкнуть шлюп».

Тем не менее, за литературную основу романа Сабатини взял мемуары корабельного врача «Повествование о великих страданиях и удивительных приключениях Генри Питмена, хирурга покойного герцога Монмута». Питмен был врачом, ухаживал за ранеными участниками восстания Монмута, приговорён к смертной казни судьёй Джеффрисом, позже смертную казнь заменили продажей на Барбадос. Там его друзья устроили побег, но на этом сходство заканчивается — Питмен не присоединился к ним, и после амнистии вернулся в Англию, где и написал историю своих похождений.

Ищите француза!

Очень много черт Блад почерпнул из облика и действий французских корсаров. Например, знаменитый бой «Арабеллы» с испанскими галеонами «Милагроса» и «Гидальго», за который Сабатини так доставалось от критиков, есть ни что иное, как краткий пересказ одного из отчётов величайшего французского корсара Жана Бара.

Вспомним: «И тут как раз носовые пушки „Арабеллы“ дали залп по „Милагросе“. На этот раз ядра превратили её бушприт в обломки, и, теряя управление, она уклонилась влево. Дон Мигель грубо выругался. Едва лишь корабль испанского адмирала резким поворотом руля был возвращён на свой прежний курс, в бой вновь вступили передние пушки „Милагросы“. Но прицел был взят слишком высоко: одно из ядер пролетело сквозь ванты „Арабеллы“, оцарапав её грот-мачту, а второе ядро упало в воду. Когда дым от выстрелов рассеялся, выяснилось, что английский корабль, идя тем же курсом, который, по мнению лорда Джулиана, должен был привести его в западню, находился уже почти между двумя испанскими кораблями. <…> Наконец „Арабелла“ полностью оказалась между испанскими кораблями. Дон Мигель прокричал что-то трубачу, который, забравшись на ют, стоял подле адмирала. Трубач поднёс к губам серебряный горн, чтобы дать сигнал стрелять из бортовых пушек. Но едва он успел поднести к губам трубу, как адмирал схватил его за руку. Только сейчас он сообразил, что слишком долго медлил и что капитан Блад воспользовался этой медлительностью. Попытка стрелять в „Арабеллу“ привела бы к тому, что „Милагроса“ и „Гидальго“ обстреливали бы друг друга. Дон Мигель приказал рулевым резко повернуть корабль влево, чтобы занять более удобную позицию. Но и это приказание запоздало. „Арабелла“, проходя между испанскими кораблями, как будто взорвалась: из всех её тридцати шести бортовых пушек одновременно раздался залп в упор по корпусам „Милагросы“ и „Гидальго“. Корабль дона Мигеля вздрогнул от носа до кормы и от киля до верхушки грот-мачты. <…> Покачиваясь на волнах, „Милагроса“ медленно двигалась вперёд; в её борту зияли огромные дыры, фок-мачта была разбита, а в натянутой над палубой сетке чернели обломки рей. Нос корабля был изуродован: одно из ядер разорвалось внутри огромной носовой каюты, превратив её в щепы».

Это явно взято из описания действий Жана Бара. Существует даже такая байка: во время приёма в Версале, в присутствии многих придворных, король спросил Бара, как ему удаётся каждый раз вырываться из блокированного Дюнкерка.

— Ну, это очень просто, — отвечал белокурый неграмотный гигант. — Вот, смотрите, — и он проломился через толпу придворных, бесцеремонно их растолкав.

Но если бы только Жан Бар! Безрезультатная погоня полковника Бишопа за Бладом очень напоминает английское преследование Форбэна в Средиземном море, а также действия адмирала Уоджера против Жан-Батиста Дю Касса в Вест-Индии в 1708 году и неудачные поиски адмиралом Бейкером Жака Кассара в 1712-м. Сравните сами: «Только что пришедший к Барбадосу Бейкер, узнав об атаке Картахены, пошёл на перехват корсара, но Кассар уже вёл корабли к английской колонии Антигуа. Там приключилась самая дурацкая ситуация из возможных. 24 июня 1712 года вице-адмирал Уолкер увёл семь кораблей антигуанской эскадры на блокаду Кассара, который, по слухам, находился на Мартинике. К этому времени корсары уже грабили Картахену, ну а 20 июля Кассар появился у стен британской колонии Антигуа. После часовой бомбардировки губернатор Дуглас согласился на переговоры, итогом которых стала передача 1200 рабов и четырёх торговых судов англичан». Ничего не напоминает?

Без страха, без жалости

Очень часто ругали Сабатини за идеализацию корсаров — мол, против регулярных солдат такие горе-воины не продержались бы и минуты. И опять-таки — вот описание, взятое из отчёта Жана Бара о бое 29 июня 1694 года у Текселя: «Я перед абордажем, чтобы взбодрить своих товарищей, пообещал тому, кто принесёт штандарт адмирала с голландского „Принс де Фриз“, десять пистолей, а тому, кто срубит и принесёт кормовой флаг голландского флагмана, — шесть пистолей.

За дело взялся матрос по прозвищу Провансалец. Он перепрыгнул на верхнюю палубу противника, в полёте тесаком убил одного из голландских матросов, и начал карабкаться на фок-мачту, чтобы сорвать голландский адмиральский штандарт. Матросы „Принс де Фриза“ открыли по нему жаркий огонь из пистолей и ружей, однако Провансалец упрямо лез по вантам вверх, не обращая внимания на свистящие мимо пули. Ему удалось сорвать флаг, но тут же одна из пуль отстрелила ему палец, а вторая прошла навылет в бедро.

Провансалец обмотал раненую ногу адмиральским штандартом, спустился вниз и ринулся к кормовому флагу, по пути пристрелив из пистоля голландского лейтенанта и разрубив тесаком голову голландскому солдату.

Увидев, что голландцы заряжают картечницу, он ничком рухнул на палубу, и пули просвистели мимо, немного повредив ему причёску. Провансалец поднялся, сорвал кормовой флаг, достав последний пистоль, выстрелил в голову голландскому матросу и как кошка перепрыгнул по вантам на свой корабль.

Я был восхищён — тут же отсчитал храбрецу 16 пистолей и подарил ему свою саблю в знак уважения к отваге и доблести Провансальца».

А Ривароль не виноват

Особняком стоит рассказ об атаке Картахены 1697 года — там Сабатини под видом французского капитана Ривароля вывел Жана Бернара Луи Дежана, барона де Пуанти, который, мягко говоря, был полной противоположностью персонажу книги. Именно Пуанти принадлежит главная заслуга взятия Картахены: корсары, приглашённые Дю Кассом (650 человек на семи кораблях — «Серф-Волан» (40 пушек и фальконетов), «Серпантье», «Грасиезе», «Пемброкк», «Мютине», «Жерзье» и «Англуа», которые имели от восьми до 24 лёгких пушек), отличились только в грабеже и разбое.

Кстати, в реальной истории эти разбойники были перехвачены англичанами и повешены на Барбадосе.

Здесь автор покривил душой, поскольку, рисуя портрет мифического «благородного пирата», он не мог написать хорошо о Ривароле, в результате чаще всего Пуанти помнят как человека, который ограбил корсаров при дележе добычи в Картахене, — корсаров, сыгравших, как все уверены, главную роль в захвате крепости. Как проводился штурм на самом деле, мы уже знаем. С оплатой услуг «джентльменов удачи» Сабатини тоже все перепутал — на самом деле Пуанти скрупулёзно выполнил все условия договора, а вот губернатор Дю Касс действительно выплатил каперам меньшую сумму, нежели полагалось.

Составляем фоторобот

А кого же Блад напоминал по внешности? Уж явно не толстого увальня Моргана! Вспомним: «Внешность Блада заслуживала внимания: он был высок, худощав и смугл, как цыган. Из-под чёрных бровей смотрели спокойные, но пронизывающие глаза, удивительно синие для такого смуглого лица».

А теперь сравним с двумя описаниями. Вот принц Конти пишет о Жане Баре в 1695 году, когда последний перевозил его в Данию: «Он имел изящное выражение лица, небольшую щетину на загорелом, обветренном лице, светлые волосы и на удивление выразительные большие голубые глаза».

А вот как современники описывали Клода Форбэна: «Хрупко сложен, цыганская внешность, насмешливый и чуть высокомерный взгляд. Изящный в манерах, но очень гибкий, жилистый».

Так что выбирайте на вкус.

Таким образом, Сабатини — сам фанат Эпохи Паруса — взял немного от Питмена, немного от Моргана, бесшабашность Форбэна, честность и удачливость Кассара, приправил всё это удалью Жана Бара, решительностью Дюгэ-Труэна, изворотливостью Дю Касса — и получился персонаж на века, приключениями которого зачитывается уже не одно поколение читателей. И действовал он вполне в той парадигме, которую сам и озвучил: «Исторический романист должен изучить избранный период с такой тщательностью, чтобы чувствовать себя в нем, как дома. Но если он знает писательское ремесло, то не станет загромождать рассказ приобретёнными знаниями, а лишь наполнит и осветит ими повествование».

Источник