В то лето я был в пионерском лагере на Азовском море.
Мы жили в маленьких синих домиках на четыре человека, а к морю ходили через сосновую рощу, усыпанную сухими иголками, там еще по пути было маленькое озеро с коричневой водой. Азовское море оказалось мелким и очень соленым, а по песчаной косе, куда нас, конечно, не пускали, можно было дойти до его середины.
Это было лето бумажных бомбочек.
Святой Ильич, благослови жару и воду. Я был мастером бомбочек -- всех размеров и форм. Я их сотни в то лето сделал. Я работал на себя и на заказ. Я мог свернуть бомбочку из одного листа бумаги, из двух, из четырех. Мои бомбы прекрасно держали воду и взрывались с гулким хлопком, гарантированно забрызгивая радиус поражения. В бумажном мире я был бы самым ценным бойцом Бумажной Ирландской Республиканской Армии (БИРА).
Когда я сидел и рисовал в свободное время, ко мне подошел пацан из отряда на два года старше. Он заглянул мне через плечо и кивнул.
- Ты умеешь рисовать, - сказал пацан из старшего отряда. Это был не вопрос, а утверждение. - А лепить ты умеешь?
- С какой целью интересуешься? - так надо отвечать, когда тебя собираются втянуть в явно криминальное дело, но тогда я не осознал угрозы.
- Умеешь?
- Да, - сказал я. И все заверте...
Пацан из старшего отряда рассказал, что ему нужно. Это был такой Дэнни Оушен, который сразу после отсидки затевает новое дело, а я при нем Брэд Питт, который жует арахис и работает голосом разума. "Ты хочешь ограбить казино?" "Четыре казино". Тут надо задумчиво пожевать арахис, но я даже не знал, что он так называется.
Дано: домик на четверых. Девчонки из отряда Дэнни, то есть старше меня. И мы должны их напугать. Клево!
Вообще-то, в идеале мы хотели достать фосфорной краски, чтобы нарисовать скелет на оконном стекле. Чтобы когда стемнело, скелет начал светиться, а девчонки увидели и завизжали. Но это план сорвался, потому что достать фосфорную краску было негде. Тогда мы приступили к плану Б. Лягушка из мыла!
Сначала мы придумали паука, но у него постоянно ломались ноги. Мышь? Нет, мышь не годится. Лягушка! Да. Все девчонки боятся лягушек. Ее должен был слепить я, потому что я талантливый, рисую, леплю, делаю бумажные бомбы, и теперь мой талант оценили по достоинству. Так сказал Дэнни.
Наконец-то.
А лягушку нужно подбросить в комнату девчонкам, чтобы...
"Смотри", учил меня Дэнни. "Девчонки испугаются, закричат, выбегут, будут дрожать и бояться. И прижиматься к тебе от страха. Там уж не теряйся". В общем, это была стратегическая цель великого проекта.
Не то, что тесные объятия девчонок казались мне в тот момент интересными, но сама мысль, что они увидят лягушку, испугаются, завизжат и начнут голышом выскакивать из домика, мне показалась забавной. Да животики надорвать!
Я слепил лягушку из розового мыла (ну, какое было). Из мыла очень сложно лепить, даже трудно сказать, с какой попытки я справился. Не помню, почему не из пластилина. Может, его у нас не было -- я был в двух лагерях, но нигде не помню, чтобы я лепил. Впрочем, покажите мне человека, который испугается лягушки из советского пластилина...
Очень похоже получилось, за исключением цвета. Лягушка была полупрозрачная и словно вареная. Или больная. Так было даже лучше, потому что девчонки никогда не возьмут в руки ничего больного, если это не котенок. Мы пошли на дело. К этому времени о готовящейся афере уже знали все мальчишки моего отряда, и всем это дико нравилось, поэтому на дело вместо двух человек пошли пятнадцать. Это все равно как если бы взрывать маленький мост через ручей пришла вся партизанская бригада Ковпака. И "Красная капелла" заодно. И Зорге.
Мы подкинули лягушку в домик и затаились в ожидании. Пятнадцать человек разбежались по кустам вокруг и стали ждать, подхихикивая и пихая друг друга локтями.
Прошло пять минут.
Прошло десять. Никакого эффекта.
Никто не кричал, не визжал в ужасе, не выбегал из домика в одном белье...
В общем, что-то пошло не так.
Мы с друзьями переглянулись, я пожал плечами. Дэнни напряженно смотрел сквозь заросли. Лицо у него закаменело.
Вдруг дверь в полной тишине распахнулась. Мы вздрогнули. Сейчас! Сейчас побегут девчонки! Да!
На порог неторопливо вышла девчонка, взрослая и, как мне показалось, наглая. Волосы у нее были короткие, до плеч. Наглая девчонка огляделась. Вряд ли она собирается к кому-то прижиматься, подумал я.
- Дэнни! - крикнула она в окружающие кусты. (может, его звали Денис? Не помню) - Дэнни, я знаю, ты здесь! Слышишь!
Дэнни привстал, потом сел. Но молчал.
- Трус! - крикнула наглая девчонка.
Дэнни молчал.
- Как хочешь! - она выбросила на дорожку розовую лягушку из мыла. Мою лягушку. Фигурка развалилась на куски. Меня как ножом по сердцу резануло.
Наглая девчонка помахала красной расческой-массажкой.
- Ты все равно ее не получишь!
Дэнни сжал зубы, я видел, как он разозлился. Но Дэнни молчал, только уши багровели. Девочка покричала еще, затем ушла.
Все было кончено.
Дэнни и его пятнадцать юных друзей ушли ни с чем. Дэнни шел рядом со мной, хмурый и задумчивый.
- У тебя есть еще бомбы? - спросил он наконец.
- Только одна.
- Дай мне.
- Ладно, - сказал я. Хотя это была моя лучшая работа и мне было жаль расставаться с этой бомбой. Она казалась мне идеальной. Я сделал ее из двух тетрадных листов. Я разрисовал ее под атомную бомбу "Толстяк" и подписал. Не было ничего на свете, чего бы я боялся больше атомной войны (разве что собак), и я изживал свой страх через творчество. По оболочке в клеточку тянулись нарисованные шариковой ручкой защелки и швы.
Мне было жаль расставаться с этой бомбой, но чего не сделаешь для человека в беде?
Дэнни забрал бомбу, кивнул мне и ушел. Мне показалось, он шагал как-то по-особому решительно.
Когда мы сели ужинать, пришла вожатая. Рядом со ней стояли двое пионеров с красными повязками дежурных и в голубых пилотках. Пионеры ухмылялись. Я отложил ложку и встал.
За мной пришли.
Позже я узнал, как было дело. Дэнни взял бомбу, наполнил водой и, проходя, мимо домика девчонок, закинул внутрь. Бомба гулко лопнула и гарантированно залила водой радиус поражения. Девчонки визжали и выбегали из домика. И наглая девчонка тоже. Дэнни стоял рядом и смеялся.
В общем, фирма веников не вяжет.
В наказанных сидели мы оба. Не думаю, что Дэнни меня сдал. Наоборот, когда я вошел, он посмотрел на меня с удивлением. Меня подвело тщеславие художника. Бомба была аккуратно подписана моим именем.
Мы сидели в дисциплинарной комнате со сломанными стульями, потом нас отправили подметать двор.
- А зачем тебе расческа? - спросил я, орудуя метлой. Я наконец, сообразил, что было на самом деле целью Дэнни. Но зачем ему женская расческа? Массажки тогда считались женскими.
- Низачем, - буркнул он и смахнул волосы с глаз. - Дурацкая штука, терпеть ее не могу. Мать положила с собой. Если бы эта дура ее не взяла, потерял бы где-нибудь.
- А зачем тогда хотел забрать?
Дэнни пожал плечами. И мы продолжили трудовое воспитание.
На следующий день пришла наглая девчонка, смотрела, как мы подметаем. Дэнни упорно ее не замечал, мел и мел, поднимая пыль. Я чихнул, затем еще. Девчонка долго не уходила, даже окликнула Дэнни. Теперь она не казалась такой наглой. Дэнни поднял голову, посмотрел на девчонку и тут же отвернулся. Но что-то в нем изменилось.
Видимо, тут дело все же было не в расческе. Я так думаю.
На следующий день меня вернули в отряд, а Дэнни остался на штрафных работах. Бомбочек я больше не делал (именных точно). С Дэнни мы виделись пару раз, кивнули друг другу издалека, как старые подельники, а через несколько дней закончилась лагерная смена. Я без задних ног продрых "королевскую ночь", еле отмыл зубную пасту, вернулся в Вартовск и привез младшей сестре игрушечную плиту (увы, плита оказалась бракованной, лампочки не горели, но сестре все равно понравилось), а через неделю улетел к деду в Кунгур на остаток лета. Вот и конец истории.
Это было последнее дело Дэнни Оушена.
===
Фото: Пионеры в лагере "Орленок", 80-е.
