user5195497

Впрочем, на этот раз на меня навалилась такая скукотища, что даже журналы не помогали. Клубнику за сегодняшний день я успела проверить уже два раза: гнусные ягоды решительно отказывались краснеть. От чтения классики жутко хотелось спать. На болоте с утра я уже побывала: делать там в одиночку было нечего. Все более-менее нормальные ребята как назло уехали в город. А главное, не было Вальки, моей лучшей подруги. Тусим мы с ней с самого рождения, наверно. Но только в летний период, когда в саду. Живём-то ведь в разных концах города. А здесь — соседки. Валька старше на год, больше в жизни разбирается, поэтому с ней классно. Маленькая, кругленькая, крепенькая, с короткой стрижкой — иногда она напоминает мне грибок на ножках, этакий боровичок. Другая девчонка, наверное, вся бы извелась с такой внешностью — а моей Вальке хоть бы хны! Даже не представляю, что она могла бы выглядеть по-другому. И всякие развлечения придумывать — это она тоже мастер. Хотя, конечно, иногда и с Валькой бывает скучно. Но скучать вдвоём это как-то всё-таки веселее.

Согнувшись в три погибели, постаравшись ни стукнуться головой о балку, ни ступить ногой в открытый люк, перешагнув через какую-то выложенную для просушки траву и отмахнувшись от болтавшихся перед носом банных веников, я пробралась на другой конец чердака и открыла шпингалет, державший старую, рассохшуюся деревянную дверь. В тысяча девятьсот мохнатом году мои предки, выбирая модель садовой избушки, остановились на той, что с балконом. А вот сделать перильца для торчащего из-под крыши прямоугольного языка так и не удосужились. Выходить на такой "балкон", разумеется, опасно, поэтому мне не особо разрешено. Хотя я, конечно, всё равно выхожу: лучшего, чем этот язык, места для обозрения своего и соседних участков пока еще не изобрели.

На первый толчок балконная дверь не отреагировала, после второго отвратительно заскрипела, третьему поддалась. Покрытая жестью поверхность языка, конечно, раскалена, поэтому, прежде, чем ступать на неё, следует надеть тапки. Держаться здесь можно за крышу, куски выступающей кровли. И вот — замечательно! — все сады как на ладони.

Бетонная площадка вокруг колодца с жёлтой водой; две стеклянные теплицы; скучно-ровные, словно линейки в тетради по русскому, грядки, разгороженные полосками рубероида; кубический, выкрашенный зелёной краской, бак для нагрева воды. По периметру вокруг всего этого хозяйства — ягодные кусты. Мама, присев, ковыряется в грядке. Терпеть не могу такую работу: мало того, что скучно, так еще то сядешь на что-нибудь мокрое, то муравьишка противный за попу укусит... Так, папа, в теплице. Обрывает лишние ветки у помидоров. Этим я тоже не охотница заниматься: руки тут же зеленеют и не отмываются.

Если смотреть прямо, то дальше, за межой, участок Ёлкиных — здоровенной толстой тётки и мелкого, хиленького мужичка. Сейчас их не видно, видимо, сидят в домике, прячутся от жары. Вечером они, наверно, ненадолго выйдут, чтобы побродить среди бурьяна, поругаться и выгулять своего ненаглядного кота Ваську.

Ещё дальше, за Ёлкиными, участок каких-то странных людей, с которыми я не знакома. С утра до вечера (с незначительными перерывами) оттуда слышится писклявый старушачий голос: "Кири-и-ил! Кири-и-и-и-и-ил!". Уж не знаю, что это за Кирилл такой, но, по-видимому, весь сад его ненавидит.

За Кириллом, у самых ворот домик сторожа. Возле домика будка с Шариком. Он охраняет весь сад, и весь сад носит ему объедки. Ну, или если после стола остаётся что-нибудь невкусное, испорченное. Однажды, когда в город завезли партию пахнущих не пойми чем американских окорочков, у Шарика было несварение желудка, и сторож бегал за четыре километра, до ближайшей станции, чтобы вызвать ему звериную "Скорую помощь".

Что же, посмотрим теперь налево. Прямо за нашим участком проходит широкая дорога. Можно даже сказать, площадь. Здесь грузовики вечно сваливают всякое хозяйство, купленное садоводами: то песок, то щебёнку, то дрова, то всякие стройматериалы. В прошлом году прямо под окнами нашей теплицы стояли три огромные кучи земли, и мы с Валькой перепрыгивали с одной на другую. В горе опилок, привезённой в позапрошлом году, закопали моего пластмассового пупса: так и не нашли, кстати. А самое интересное случилось три года назад: Ёлкины заказали тогда сто кило навоза, и Максим, который живёт наискосок от нас, как раз возле этой "площади"... Впрочем, это длинная история.

Сейчас на площади лежат чьи-то брёвна, и их облюбовала местная шпана: некий великовозрастный лоботряс Дэн, уже закончивший школу, и его дружки. Судя по разговорам, всех их зовут Серыми. Особенно любят эти Серые собираться на брёвнах по вечерам: играют в карты, матерятся и кидают камни в наш бак, попадая, разумеется, по теплице... Ой, а что это за штуковина возле брёвен? Вчера её не было. Большая, серебристая, похожа на что-то космическое. НЛО, что ли, решило приземлиться в нашем саду? Напоминает большой кубический кувшин, лежащий на боку... Оно, наверное, и громыхало сегодня утром! А, да ведь это же, наверно, "яма" Степана Петровича! Ну, точно. Уже целую неделю все судачат о том, что наш лысый сосед купил "яму" и её вот-вот должны привезти. Закопает Петрович этот кувшин у себя на участке, а по горлышку будет вниз лазить и картошку свою на зиму складывать. Интересно, каково там внутри? Надо обязательно обследовать, и в самое ближайшее время!

Куда же провалилась моя Валька? Я знала, что их семейство должно было приехать этим утром и даже уже видела стоящую на участке машину. Но где же подруга? Обычно Валька сама заявляется ко мне в гости, как только прибудет в сад. Неужели осталась в городе?! Быть не может, это совершенно не в её духе... Может быть, заболела? Я повернулась направо, к её участку. Яблоки, сливы, пионы, дельфиниум, маки, фиалки, хризантемы, розы, розы, розы... Какая-то дамочка в шезлонге: наверное, Валькина тётя или одна из многочисленных родственниц. Валькин дед в стоптанных трениках и с голым, вывалившимся из штанов пузом, тяжело спускается с крыльца. А это чья попа в рваных джинсах возвышается над кустами земляники? Да это же сама Валька!

Ура-а-а!

Я нырнула обратно на чердак, заперла дверь, прошмыгнула мимо балок, вязанок и веников и полезла вниз, пытаясь не наступить ногой ни в одну из наставленных на лестницу тарелок и кастрюль.

Кажется, жизнь начинает налаживаться!

***

Первым делом мы с Валькой залезли в "яму". Оказалось там довольно неуютно: гулко, жёстко и темно. Несмотря на проникающие через "горлышко" жидкие лучи света, мы едва различали друг друга.

— Будь тут посветлее, можно было бы всякого хлама натащить, домик устроить или секретный штаб, — размечталась я.

— Держи карман шире! — ответила Валька. — Какой секретный штаб, если тут до вечера наверняка все садовые ребята побывают не по разу!?

— А всё равно, — не унималась я. — Хороший был бы домик...

— Придёшь сюда ночевать, если с предками поссоришься, — деловито посоветовала Валька. — С матрасом и фонариком.

Делать в "яме" было нечего, и очень скоро сидеть в ней нам надоело. Валька предложила пройтись по саду. В течение следующего часа мы вальяжно, по три раза кряду прошлись по каждой из пяти улиц посёлка, неторопливо беседуя о наболевшем.

— У вас как девки в классе, с парнями гуляют? — спросила подруга.

— Дерутся в основном. А у вас?

— У нас больше болтают. У меня, дескать, три парня уже было, у меня четыре, у меня пять... Врут, конечно.

— Может, правда?

— Да уж как же! Что-то я ни одного пока не видела.

— А меня это вообще всё не интересует! — заявила я. — Любовь это вся, сюси-пуси... Я и замуж-то не собираюсь. Если только так жить с кем-нибудь... без свадьбы... А лучше совсем без парней, независимой девушкой быть, карьеру делать...

— С чего это ты вдруг? — удивилась Валька.

— Ну сейчас так все, это же модно, — не раздумывая, ответила я. — По телевизору говорили.

— Слушай больше всякой всячины! — буркнула Валька. — Маленькая ты ещё девочка. И не влюблялась, поди, ни разу.

— Влюблялась! В Диму Билана, я же тебе рассказывала!

Валька махнула рукой. Видимо, она имела в виду любовь к настоящим парням, а не тем, которые в телевизоре. На мой вопрос о том, влюблялась ли она, Валька многозначительно закатила глаза, а потом решила сменить тему.

— Как ты думаешь, что лучше — Армани или Диор?

— Думаешь, я их носила? Смеёшься ты, что ли?

— Я тоже не носила и вряд ли когда-нибудь буду, — философски отозвалась подруга. — Но всё-таки интересно знать, что же лучше?..

— Глупости! Скажи-ка лучше вот что: ты почему так долго не показывалась? Я уж думала, болеешь или в городе осталась!

— Да представляешь, только выгрузилась, как сразу же погнали картошку окучивать! Бабушка на деда напустилась, мол, середина июля, у нас до сих пор не это самое... Перед людьми стыдно и всё такое... В общем, дед пошёл и меня с ним до кучи запрягли. Так всё утро с картошкой и провозилась.

Обойдя сад в четвертый раз, мы поняли, что выучили наизусть и расположение чахлых огурцов в парнике Тимофеевых, и каждый сантиметр старой ванны, выставленной для чего-то на участке у Петровича и номер древнего "Москвича", в котором с самого утра ковырялся дядя Гоша. Одним словом, снова стало скучно.

Сначала Валя предложила пойти подразнить тимофеевских мальчишек, с которыми в прошлом году у нас была прекрасная войнушка с применением водяных пистолетов, но пацаны сказали, что они уже большие, и с девчонками играть не собираются. Поэтому мы только немножко покидались в них грязью и ушли. Потом решили посидеть на брёвнах и подоставать смешного толстого парня лет десяти, катавшегося на велике одетым в белые шорты. Каждый раз, как он проезжал мимо, Валька отпускала комплименты по поводу его стильного наряда, а потом и насчёт лица, которое раз от раза становилось всё более красным. Наконец, парень исчез, а через двадцать минут мы увидели его в других, менее приметных шортах и засмеялись так громко, как только могли, в надежде окончательно доконать. Впрочем, и эта игра оказалась не особенно интересной. Слабым развлечением стали также возня с Шариком, поедание Ёлкинской малины и собирание шишек за воротами на случай возможного (хотя и маловероятного) приобретения самовара в скором будущем.

После обеда нам повезло: глупый мальчишка Максим (тот самый, что живёт наискосок от меня) облил нас из шланга. В результате произошла замечательная перебранка с обзыванием, высовыванием языков, дразнилками и прочими приятными вещами. К сожалению, скоро появился Максимов старший брат Андрей и велел ему идти в дом, а перед нами даже галантно извинился. Извинения мы приняли с видом обиженных придворных дам. Конечно, Адрей парень классный, намного лучше своего сопливого братишки: и красивый, и серьёзный, и воспитанный, а главное — уже 16 лет. Но тут он явился не очень-то кстати. Пришлось нам искать других развлечений.

— Может, сходим, почитаем объявления на воротах? — предложила Валентина.

Мы без особых надежд поплелись к дому сторожа. Мощные железные ворота, заграждающие въезд в дачный посёлок, были, как всегда, увешаны бумажками. В них предлагалось купить торф, навоз и щебёнку в такой-то конторе, совершенно бесплатно взять очаровательного котёнка, приученного к лотку, сдать по сто рублей на новый столб для проводов и явиться на собрание послезавтра в десять.

— Смотри, про Дэна пишут! — Валька ткнула пальцем в объявление, где значилось:

"Дорогие господа садоводы!!!!!! Когда же вы будете следить за своими детьми вечно сидят на брёвнах заняться им нечем в наше время БАМ строили мат стоит на весь сад хамят объедание смородины на участках за что платим сторожу окурки брошенные у меня малолетняя внучка прошу принять меры иначе уже голова болит!!!"

"И хвост отваливается" — приписали мы после последней фразы. Затем переправили все номера участков в вывешенном списке должников за электричество, под которым значилось: "Стыд и позор! Как вы смотрите людям в лицо, не проведя осуществление оплаты денег за второй квартал?!" Я бы сквозь землю провалился. Ваш председатель.". С идеей добавить фразу "Ну и провались ты" нас уже кто-то опередил.

— Может, напишем своё объявление? Какое-нибудь? А? Прикольно получится! — вдруг пришла мысль ко мне в голову.

— Это идея! Погнали ко мне сочинять!

Мы примчались к Вальке в домик, вырвали лист из прошлогодней тетради по физике, достали фломастеры. Начали думать. Сначала решили написать, что правительство запретило выращивать капусту, поэтому до 13 часов воскресенья всем надлежит вырвать и выбросить этот незаконный овощ. Потом хотели выразить возмущение неограниченным ввозом в сад брюзгливых стариков с последующим их выгулом. Затем я предложила написать что-нибудь про Максима: очень уж он глупый и смешной. Совсем было, собравшись дать от его имени объяву о продаже яблочных огрызков и поношенных носков, мы в конце концов остановились на коротком, но красивом варианте: "Куплю мозги! Срочно. Максим". Ну, и номер участка.

Объявление заняло своё место на воротах, а мы принялись ждать реакции его главного героя. Минуло несколько часов. Макс, как назло, идти к воротам даже и не думал. Объявление так и не попалось на глаза никому из ребят. А может, никто, кроме нас, вообще не читает эти надписи? Вдруг шедевр про мозги так навечно и останется неоценённым? Устав ждать, мы решили поторопить события: наковыряли мозгов из селёдочной головы, завернули их в бумажку и отправились к Максиму: мол, по объявлению.

— Макс! — крикнула Валька.

— Макс! — крикнула я.

— Ма-а-а-акс! Выходи!

Ноль реакции. Совершенно пустой участок. Никакого движения, разве только прохладный вечерний ветерок колышет разросшуюся свекольную ботву. Даже из окна к нам никто не выглянул.

Зато из-за угла — и кто только звал её сюда? — неожиданно нарисовалась Катька. Едва увидев её мерзкую улыбочку, я сразу же поняла, что настроение будет испорчено до самого завтрашнего утра.

Катька — самое отвратительное существо в нашем саду. Во-первых, ржёт как лошадь и плюётся как верблюд. Во-вторых, на всяких шмотках и барахле помешана: только и рассуждает целыми днями, у кого машина есть, у кого нет, кто в каких тряпках, у кого какой мобильник... Ну, в-третьих, она просто дура жуткая.

Приехала эта Катька в наш сад год назад: ее предки купили участок в конце нашей улицы. Помню, тогда тоже скучно мне было: холодно, не искупаешься, ягоды еще не созрели, Валька снова в город укатила.. Иду я по улице, значит, и тут вижу: прыгает через резиночку какая-то девица незнакомая, обесцвеченной гривой с чёрными отросшими корнями помахивает. Дай, думаю, познакомлюсь! Подошла, спросила, как зовут. И тут она мне: "Скажи "клей"!". "Ну, клей", — говорю я. А Катька с торжествующим таким видом и отвечает: "Выпей баночку соплей! А скажи "птица"!". "Наверняка на этот раз она срифмует про трусы, — решила я. — "Снимай трусы, иди жениться"". Из любопытства я выполнила ее просьбу — и Катька, разумеется, выдала именно то, что от неё и ожидалось. А потом громко заржала, разинув рот так широко, что из него вывалилась и упала прямо на пыльную дорогу маленькая розовая жвачка. Катька увидела, что ей больше нечем громко чавкать, видимо, расстроилась и решила, что это я виновата в её невосполнимой потере. А уж узнав от меня всю правду о своих умственных способностях, она разоралась так, что на соседнем участке чуть окна все в теплице не повылетали. С тех пор мы с Катькой не дружим. Хотя если уж быть честной, то иногда, если бывает совсем скучно, вместе ходим купаться: это случается тогда, когда все в городе, и ни мне, ни ей не с кем больше тусоваться. Во всё остальное время Каться издевается над нами и старается подстроить какую-нибудь гадость: вот и сейчас, похоже, нацелилась сделать то же самое.

— А чего это вы тут стоите-орёте? — спросила Катька, как обычно, причавкивая и прищёлкивая спрятанной в глубине зубастой пасти жвачкой. — Зачем это вам Макс понадобился? Интересненько. Днём к нему приставали-приставали, а теперь опять пришли! Неравнодушны вы к нему, что ли?

— Днём он первый начал, между прочим, — поспешила вставить я.

— Ну-ну, рассказывай!

— Какое твоё дело?!

— Так-так, скрытничаем! Интересненько! Явные признаки влюблённости!

— Дура ты, Катька...

— А жить будете все втроём? Типа, мусульманская семья, да? Типа, двоежёнство?

— Не ревнуй, Катюха, в мусульманской семье и четыре жены разрешается, так что и для тебя останется место, — вступила в разговор моя подруга.

Катька фыркнула.

— Меня ваш любимый Максик не интересует! За мной поприкольнее парни ухаживают! — парировала она.

— А чего ты возле его дома караулишь? — прищурившись и подбоченясь, как коварный экзаменатор, спросила Валя.

— А вы чего раскричались?

— А мы специально раскричались, чтоб тебя на чистую воду вывести. Давай, говорю, сходим к дому Макса, позовём и его и, спорим, Катька выскочит! Она же там всё время ошивается! Скажи, Надь?

— Да, — сказала я. — А так вообще мы знаем, что они уже уехали.

Катька смутилась, покраснела, как заражённый вредителем смородиновый куст, и выдавила:

— Некогда мне с вами! Ну вас нафиг!

Развернулась и пошла. Потом остановилась и зачем-то прокричала нам:

— И кстати! Макс с Андреем не уехали! Они с отцом на рыбалку пошли. И с Сергеем Сергеичем с той улицы! А у него, знаете, какая машина-то? "Вольво", серебристая, последней модели! Сто тысяч долларов стоит!

Гордая этим знанием, Катька удалилась. А мне вдруг почему-то захотелось выкинусь бумажку с запчастями от селёдки и сорвать объявление о срочной покупке.

— Ты что?! — удивилась Валька. — Это же такая здоровская задумка!

Разумеется, я тоже считала, что задумка здоровская, и уже представляла себе, как возмущённый и обескураженный Макс будет бегать и кричать: "Кто?! Кто повесил это дурацкое объявление!?" или отбиваться от многочисленных желающих продать ему недостающую часть тела... Но вот теперь почему-то представилась другая картинка.

— А вдруг он догадается, что это мы? Придёт и скажет: "Зачем это вы про меня объявления вешаете, влюбились что ли?" И потом ещё всем разболтает...

— Ты что?! — Валька замахала руками. — Ни за что он не догадается! Да если и сумеет — скажем, что не мы, всего делов-то! Кто нас видел?

— Вдруг болтать начнут...

— Как начнут так и закончат! — Валентину никогда не покидает присутствие духа. — Сколько можно тебя учить!? На все подколы насчёт влюблённости следует отвечать: "А ты, что, ревнуешь?" Действует безотказно!

Валя была права, но моё настроение так испортилось из-за Катьки, что прикол с объявлением казался уже совершенно неинтересным. Делать снова стало нечего, тем более, что Макс обещал вернуться не скоро, а Валю позвали ужинать. Я вернулась на свой участок и с горя согласилась почистить картошку. Через час после нашего расставания Валентина, уже успевшая поесть, снова прибежала ко мне. Судя по тому, что к тому времени очищены были всего три картофелины, на ужин мои предки могли рассчитывать не раньше полуночи.

— Слушай! — без предисловий начала подруга, усевшись на ящик возле ведра с очистками. — У меня возникла гениальная идея.

— Насчёт чего? — равнодушно отозвалась я.

— Насчёт того, как проучить Катьку и здорово повеселиться! Сведём их с Максом!

— В смысле?

— Напишем любовные письма! Максиму от Катьки, а ей от него! И посмотрим, что будет! А? Мысль? Ну? Что?

Я улыбнулась.

Ух, Валька! Действительно мысль ведь!

----

Дальше тут https://author.today/work/273832

Мы ждали штрафа, выговора, скандала, головомойки... Ждали, что найдём "Гуддэй", как и вчера, почти готовым к открытию, полным суетящихся работников... Ждали всего, чего угодно, только не того, что нашли.

Кафе было пустым. Ни кассира, ни повара, ни уборщика... Мы уже думали, что заведение объявило незапланированный выходной, или что случилось что-то страшное, и всех эвакуировали, или что это чья-то дурацкая шутка... как вдруг с кухни появился парень в форме менеджера. Вместо того, чтобы заругаться на нас, он раскрыл объятия и радостно завопил:

— Слава Богу! Хоть кто-то пришёл!

Из дальнейшего разговора стало ясно, что вся сегодняшняя смена просто-напросто прогуляла работу. Кто проспал, кто заленился, кто болеет, кто попал в милицию (были тут, как оказалось, и такие), кто просто не откликается на звонки, а кто всю ночь отмечал победу любимой команды и на утро оказался просто неспособен передвигаться. Вот, значит, что за коллектив у "доброго начальника"! Интересно, что хуже: работать со злым, но добросовестным Вовой или вообще без никого?

— И часто у вас тут такое случается? — спросила Танька.

— Да бывало пару раз... — признался начальничек, печально почесав репу. — Ну что делать, придётся нам, того-этого, втроём работать! Зато, это самое, перед начальством на зарплатах сэкономлю.

— Втроём в таком огромном ресторане?!

— Но мы же всего второй день! Ничего не умеем!

— Да? — начальник опять почесался. — Ну это... научитесь.

К открытию кафе мы худо-бедно подготовили: к счастью, вчера вечером Катина смена подошла к работе ответственно, так что всё было чисто и лежало на своих местах. Менеджер торопился, как мог: ведь до открытия надо было ещё успеть научить нас хотя бы азам обслуживания гостей, жарки картошки и сворачивания сэндвичей. Хотя... разве это было так уж сложно?

Сам начальник — звали его, кстати, Колей — решил встать на кассу, а Татьяну определил себе в помощницы: она должна была собирать заказ, пока менеджер возился бы с деньгами и разговаривал с посетителем. В те моменты, когда заказов не будет, они собирались вместе убирать подносы. Мне же была поручена вся готовка.

Вчера, ненадолго забежав на кухню, я не особенно осматривалась вокруг. Теперь настал момент это сделать. Непонятные агрегаты, показавшиеся мне похожими на древние стиральные машины, оказались гигантскими фритюрницами. Всё утро в них грелось масло. Несколько десятков пластиковых пятилитровых бутылок с его запасами громоздилось на стеллаже в углу кухни: издали неподготовленному человеку этот жёлтый жир мог показаться апельсиновым соком. "Не забывайте встряхивать пельмени при загрузке и во время жарки!" — гласила памятка над одной из машин. "Картошка жарится 3 минуты 15 секунд при температуре 176,5 С!" — сообщала вторая. Над большой железной раковиной помещались "10 правил мытья рук". Возле столика для сборки бутербродов вся стена была увешана инструкциями по их приготовлению и подробными послойными прорисовками, словно в медицинских или географических атласах.

— А это тепловой шкаф! — показал Коля на нечто серое, металлическое, похожее на холодильник и стоящее напротив бутербродного стола. — Здесь мы храним готовые сэндвичи и котлеты, чтобы они не остывали. Только обязательно соблюдай план раскладки: видишь, вот тут написано, что на какой полке должно лежать!

— А что это за кнопки наверху? — спросила я.

— Там таймеры. Обязательно нажимай соответствующую полке кнопку, когда закладываешь в тепловой шкаф новый продукт. Через двадцать минут он запикает: если не продано, значит выбрасывай. Да, и обязательно отделяй более старые продукты от более новых! Новые партии должны стоять в глубине шкафа!

У меня голова пошла кругом. Старое, новое, сроки хранения, температуры, раскладки, загрузки... А ведь мы ещё не добрались до салатов! Резать и заправлять их тоже должна была я. Рецепты были развешаны на стене, и судя по ним, каждый ингредиент надо было взвешивать с точностью чуть ли не до грамма!

До открытия заведения Коля успел погреть котлет для бутербродов, нарезать пару салатиков, сделать несколько сендвичей для продажи на первое время и поставить жариться картошку и пельмени. Дальше мне полагалось всё делать самой... Смогу или не смогу?

Поначалу, пока был запас готовых блюд, а гостей почти не появлялось, я смогла позволить себе потратить некоторое время на изучение содержимого морозильников, рассматривание пультов управления фритюрницами, чтение рецептов. Неспеша обваляла в сухарях три десятка куриных крылышек (а заодно себя, весь разделочный стол, пол вокруг него и половину разделочного оборудования). Загрузила в железную сетку, поставила жариться. Решила сделать пару гуддэйбургеров. Вытащила из теплового шкафа поднос, доверху нагруженный жареными котлетами — до чего неудобный и тяжеленный! В том, что я не смогла его удержать, и половина котлет попадала на пол, наверняка виноват менеджер: нечего было накладывать их такую кучу! Подбирать их или нет? И если да, куда потом девать? А, ладно, лень... Потом займусь упавшими! Так, значит, берём булочки, вынимаем их из пакета... Стоп, в инструкции написано сначала вымыть руки! Ладно, булочки кладём пока на стол. Идём к раковине. Вытираемся. Так, что у нас там дальше по рецепту? Ой, оказывается, вторым пунктом говорится о том, что булочки ни в кое случае нельзя класть на стол! Видимо, это негигиенично. Что же делать? Ладно, разберёмся и возьмём пока другие. Значит, так... одну порцию соуса "Кальве". Ага. Что теперь? Два солёных огурчика... Стоп-стоп-стоп! Разве в гуддэйбургеры входят солёные огурцы?! Блин, это же я не в тот рецепт посмотрела! И соусом намазала не тем! Придётся взять третьи булочки. Эти пока пусть лежат, на что-нибудь да сгодятся. У Коли спрошу потом, что с ними делать... Пора встряхнуть крылышки! Классно, что я не забыла! Смотри-ка, какая я молодец, первый раз на кухне, а курицу жарю точно по инструкции! Ну вот так, отлично, главное — не обжечься. Возвращаемся к бутербродам. Так, стоп! А которые из этой кучи булок мне нужны? Я, что перепутала испорченные с новыми? Вот блин... Придётся взять четвёртые!

— Уля, сделай три салата овощных! — раздался голос Таньки. — У нас кончились!

Кинув на столе недораспечатанный пакет с упакованными булочками для бутербродов, я переключилась на помидоры. С их обнаружением, мытьём и транспортированием до нужного стола проблем вроде бы не возникло. Но вот резать! Нет, это просто кошмар. То ли нож был тупой, то ли я (хотя это, конечно, менее вероятно), но гнусные помидоры издевались надо мной как только могли: мялись, брызгались, давились, пачкали своим противным соком всё вокруг... Только перейдя к огурцам, я смогла более-менее восстановить утраченное душевное равновесие. Зелёные друзья разделывались до того хорошо, что, возясь с ними, я позволила себе расслабиться и унестись мыслями подальше от "Гуддэя" и поближе к Гене.

Вчера вечером в ответ на моё электронное объяснение о причине неявки на свидание он прислал очень милое и романтическое письмо. Признаться, при всём восхищении Ищенко, такой чуткости я не ожидала даже от него! Откуда-то узнав о моём увлечении вампирской тематикой, Гена "признался", что и сам пьёт кровь. Конечно, не в прямом смысле. Своим письмом он, очевидно, намекал, что может быть не менее обаятельным и загадочным, чем персонажи моих любимых фильмов и книг, принадлежавшие к племени Дракулы, но полюбившие земных девушек. Это заявление меня, конечно, пленило. Вот только сегодня начали закрадываться какие-то подозрения: с чего это парень вдруг смотрит девчоночьи фильмы? С ним что-то не так? Кроме того, вчерашнее послание, хотя и игривое по сути, было написано в довольно-таки агрессивной форме: Гена требовал, чтоб я его боялась, угрожая иначе загрызть, искусать и т.д. Мне конечно, нравятся парни с лидерскими качествами, но что, если Ищенко тиран? Вдруг, когда мы поженимся, он запрёт меня на кухне и будет обращаться как с прислугой? И куда тогда ходить в дизайнерских нарядах?! Ну уж нет! Хотя... если он смотрит фильмы про вампиров... Кстати, было бы интересно встретиться с настоящим вурдалаком... Ой! Что? А-а-а-а!!!

Вампир вырос за моей спиной словно из-под земли: огромный, ужасный, весь в красном и чёрном! Он попытался схватить меня, но, изловчившись, я сумела вырваться с последнюю минуту. Закричала, развернулась и закрыла грудью стол и недорезанным огурцом.

— Ты что такая нервная?

— А ты чего, вообще? Подкрался сзади!

— Не подкрался я, а просто подошёл. Взял тебя за плечо, чтобы ты повернулась, только и всего. Вот странная! Ни разу не встречал таких...

— А ты вообще-то кто? И как зашёл? — спросила я, когда пришла в себя.

Передо мной стоял парень примерно моего возраста или чуть постарше. На его круглом лице отражались насмешка и удивление. То, что я приняла за одежду готического вампира, оказалось обычными чёрными брюками и красной футболкой, очень напоминающими униформу какого-то общепита. "Блинопёк Иван" — сообщалось на прицепленном к груди бейджике.

— Ты что, первый день тут работаешь? — ответил он вопросом на вопрос. — А где все? Что, опять прогуляли?

— Ага.

— Во дают! У нас в блинной никто так не делает. Должен прийти — значит должен! А эти — вообще...

— Что за блинная?

— Блинная "Солнышко"! Ты, что, и про неё тоже ничего не знаешь? С луны свалилась? — Иван поднял брови, расплылся в ехидной улыбке и, видимо, решил, что здорово рассмешит своих приятелей рассказом о глупой девчонке с кухни "Гуддэя". — Мы же с вами в одном здании находимся! Каждый день едой меняться ходим, потому что нельзя же блины одни лопать в обед!

"Солнышко"... Кажется, я и вправду видела такую вывеску возле "Гуддэя".

— А как ты зашёл сюда?

— Как-как, по чёрному ходу! Что, что ли, не в курсе, что есть такой? Ну, так какие блины будешь? С мясом, с грибами, с вареньем? А я хочу рыббургер, крылышек пару... Ты сделаешь? Кстати, а что тут так грязно?

Последнее замечание ехидного придурка, которому в рабочее время нечего делать, кроме как шататься по соседним заведениям и пугать начинающих поваров, окончательно вывело меня из себя.

— Ничего не собираюсь тебе делать! Пошёл вон! Думаешь, заняться больше нечем, кроме как рыббургеры дурацкие тебе лепить?! А?! Что стоишь?! Дуй отсюда!!!

— Ну ты странная, блин, — сказал парень, прослушав мою тираду и нисколько не изменившись в лице.

— Уматывай, сказала!!!

— Ладно-ладно! — Ваня направился к двери, у которой вчера сваливали мусор. — Всё, я ушёл!

— Вот дебил, — произнесла я вслух, дождавшись, когда он окончательно скроется.

Сразу после этого дверь отворилась, и глупая ушастая Ванькина голова снова появилась из-за неё.

— А котлеты зачем на полу? — по-дурацки сострил блинопёк. — Вместо шайб? Ты в хоккей ими, да?

Не дав идиоту договорить, я схватила не разрезанный помидор со стола и метнула его в голову обидчика. Иван поспешно скрылся. Овощная бомбочка врезалась в деревянную дверь и стекла с неё густым красным потоком.

— Салаты! — крикнул Коля.

Да, сейчас-сейчас. Я вновь взялась за нож...

— Давай салат!

— Сейчас доделаю! — неохотно отозвалась я. — Уже скоро! Меньше половины осталось!

Через две секунды в дверях кухни появился взлохмаченный менеджер.

— Меньше половины?! О-о-о-о... — застонал он, поглядев на недорезанные овощи. — Ты что, издеваешься?! Чем ты тут занималась, в носу ковыряла?! За это время салаты должны были быть уже готовы! Гости ждут, мы уже пробили две порции! Перед кассой выстраивается очередь! Так что немедленно ускоряйся!

Сердце моё застучало от страха. Быстрее, быстрее, но как?! Я схватила две пластмассовые баночки, натолкала туда огурцов-помидоров: не по рецепту, а так, сколько рука зачерпнет. Перцы кое-как нарезала толстенными кольцами вместо кубиков: авось и так сгодится! Без зелени решено было обойтись вовсе. Осталось положить соус и закрыть крышками. Всё, отдаю!

— Пельмени жарь, кончаются! — крикнули из-за кассы.

Я рванулась с морозильнику, вытащила пачку "Изрядных" (ха-ха, это и правда были "Изрядные", вот так сюрприз!). А как они открываются? Блин, так просто не разорвёшь! Ну-ка, ещё раз! Никак!

— Два гамбургера, быстро! — крикнул Коля.

Может, попробовать разорвать зубами? Р-р-р-р! Тоже не получается!

— Картошку взяла последнюю! — сообщила Татьяна.

И ножниц нет. Может, ножом отпилить? Кажется, ничего другого не остаётся.

— Рыббургер, рыббургер сделай! — доносилось, тем временем, с кассы. — И хрюкерсов пачку!

Я, вся взвинченная, положив пачку пельменей на салатный стол, остервенело пилила её овощным ножом. Мдя, не знаю, как содержимое, а упаковка у них действительно изрядная!

Наконец, пачка лопнула. Несколько пельмешков по старой доброй традиции грохнулись на пол, зазвенев своими промороженными боками о кафель, но я не обратила на них внимания. Кинулась к фритюрнице, высыпала всё содержимое пакета в железную сетку, опустила в шипящее масло, нажала на кнопку.

— Супермегабургер! — кринул Коля. — Очень срочно!

"Для приготовления супермегабургера разогреть булочку №18 (хранится на полке 4 второго стеллажа) в течение 52 секунд в горизонтальном тостере при температуре 210 градусов" — прочитала я начало инструкции на стене, совершая пробежку от морозильника с овощному столу: предстояло распороть ещё один пакет, на этот раз с порезанным соломкой картофелем.

— Супермегабургер! — снова крикнул Коля.

Видимо, этот бутерброд заказал какой-то особенно важный для нас клиент! Ладно, картошка пока подождёт, возьмём булочку! Вот он второй стеллаж, вот он №18, вот он тостер...

— Рыббургер ещё один!

Ой, кажется, я забыла встряхнуть пельмени, когда засыпала их во фритюрницу! Бегом к жаровне! Так, а откуда этот горелый запах? Господи, куриные крылышки! Сколько минут они уже жарятся?! Скорее, скорее, достать сетку с мясом, вывалить в лоток!

— Уля, ты картошку жаришь?! Тут её заказывают!

Снова к картошке! Ну режься, пакетик, ну режься!

— Это что за угли?! Это крылышки? Ульяна, издеваешься?! Быстрее делай новые, такие будет стыдно продавать!

Господи, сколько же у них там гостей!? Ни на минуту не замолкают! Хватит уже кричать, дайте мне хоть картошку во фритюрницу загрузить!.. Блин, а курятина здорово подгорела, раз так воняет... Или это уже не курятина?! Булочка для...

— СУПЕРМЕГАБУРГЕРА!!! дождусь я?!

Ладно, Очень-Важному-Гостю придётся, пожалуй, есть сегодня холодный бутерброд. Берём новую булку (сколько сегодня их я уже перепортила?), на неё салат, на него соус, на него помидор, на него сыр, на него котлету, на него снова салат, на него огурцы... Может, и рыббургер сразу собрать? Ой, а рыбных котлет-то и нету...

— Ульяна!!!

Сейчас-сейчас! Кладу верхнюю булочку, заворачиваю... Кривоватенько, конечно, получилось, но, думаю, сойдёт для первого раза. Всё, забирайте! Теперь надо сделать...

— Салат овощной!

— Ножек!

— Крылышек!

— Хрюкерсов!

— Гамбургер!

— Рыббургер!

— Быстренько, быстренько!

Господи, да это просто ужас! То надо, это надо... всё надо! И на всё я одна!

— Ульяна, гости ждут!

Да пусть хоть обождутся! Могли бы и дома поесть! Неужели никто из них не отнесётся к понимаем к тому, что я просто физически НЕ УСПЕВАЮ!?

Я носилась как угорелая от морозильника к тостеру, от тостера к разделочному столу, от стола к фритюрнице, от фритюрницы к тепловому шкафу. Хваталась то за одно, то за другое, то за третье, постоянно слышала окрики и в итоге не могла сделать ничего. Внутри назревала истерика. Хотелось бросить всё, убежать, упасть и заплакать от истощения и бессилия. В итоге я действительно растянулась. Прямо на кухонном полу. Поскользнувшаяся на раздавленной котлете.

На грохот прибежали Таня с Колей.

— Ты жива?

— Ох, ну тут и грязища! Таня, помоги ей. Я один пока что в баре справлюсь.

Вместе с подругой мы более-менее разгребли весь этот кошмар, который на меня навалился. Увидев, как ловко получается у Татьяны жарить курицу, складывать бутерброды и резать неподдающиеся помидоры, я потребовала передать кухню ей, а себя перевести в бар помощницей кассира.

— Ну, того-этого, ладно, — ответил начальник.

Бегать за прилавком взад-вперёд, принося и складывая на подносы гостей бутерброды, жареную картошку и газировку, оказалось заметно легче, чем выбиваться из сил на кухне. Правда, приходилось ещё и как-то успевать прибираться в зале, но это всё равно было лучше, чем жарить и резать. Первое время я исправно собирала заказы и успешно покрикивала на Татьяну, возившуюся по ту сторону бутербродного стеллажа. Количество просыпанной на пол картошки не превышало 10% от общей массы, а время обслуживания клиента было всего в три-четыре раза больше норматива. Вот только один важный недостаток работы за прилавком, которому я поначалу не придавала особенного значения, начал сказываться довольно быстро. Этим недостатком было присутствие посетителей и необходимость с ними общаться.

И кто бы мог подумать, что народ у нас в стране такой привередливый! За полчаса работы в баре мне пришлось выслушать не меньше десяти претензий. Одному не нравилось, как криво завёрнуты сэндвичи, другой жаловался на подгоревшие крылышки, третий обругал сделанный тяп-тяп овощной салат. Перед каждым гостем Коле приходилось рассыпаться в извинениях, так, как будто в том, что пища плохо приготовлена, виноват он, а не мы с Танькой. Меня менеджер не ругал, но чувство стыда от этого было только больше. Никогда ещё я не чувствовала себя настолько слабой и никчёмной!

Толпы гостей здорово потрепали нам нервы, но это, как оказалось, были только цветочки. Заявившаяся около полудня расфуфыренная девица превзошла всех критиканов вместе взятых.

Она бросилась мне в глаза сразу, как только зашла: бело-жёлтые нарощенные волосы до пояса, чёрные очки в пол-лица, толстые губищи, надутые силиконом, ярко-красные искусственные когти, узкие джинсики, открывающие поясницу, туфли на каблуках, блестящая кофточка — её я, заядлый читатель гламурных журналов, мгновенно определила как часть новой летней коллекции Дольче-Габбаны. Почему-то я сразу ощутила неприязнь к этой особе. До того сильную, что сама удивилась! Это было тем более странно, что пару дней назад, встретившись с такой разнаряженной девушкой, я навярняка признала бы в ней родственную душу и захотела бы подружиться. Что же случилось? Почему одной из первых мыслей, зародившихся в моей голове при виде гламурной гостьи, было: "Вот кривлюха! Наверняка она не умеет ни готовить салаты, ни жарить куриные крылышки!"?

— А что это у вас такой бардак? — выдала она в ответ на Колино приветствие. — Подносы со столов, что, не судьба убрать?

Менеджер вежливо извинился. Не объяснять же этой выпендрёжнице, что сегодня его подвела вся смена.

— Ладно... — гостья скорчила такую рожу, как будто бы делает нам одолжение тем, что заказывает еду. — Что у вас тут, гамбургеры? Фу! Такую дрянь не ем! Налейте чаю. И, пожалуй, слайсик кэррот кейка.

— Кусочек морковного тортика? — на всякий случай переспросил Николай.

— Вы, что, глухой?! Или русского языка не понимаете?! Слайсик кэррот кейка, я сказала!

"Интересно, за каким лешим она перевела название блюда на английский язык?" — подумала я, разыскивая полиэтиленовую перчатку.

— С вас сто десять рублей, — сказал Коля.

— Ничего себе! Ну обалдели! Так дорого, блин! Сто рублей — попить чаю в колхозной столовке! Сдурели! Вот жадность-то, а!

Гостья перебирала обзывательства, видимо, не догадываясь, что те, кого она обвиняет в жадности, отнюдь не назначают цен в кафе, и получают за час меньше, чем стоит её "кэррот кейк". Коля ничего не отвечал на оскорбления. Я, тем временем, столкнулась с непредвиденным трудностями.

Пирожные и тортики обычно брали с витрины одноразовой полиэтиленовой перчаткой, и я находила это довольно удобным. Только вот иметь дело с морковным тортом мне пока не приходилось. Он оказался таким мягким, что грозил превратиться в кашу от малейшего прикосновения. К тому же тот кусок, который я попыталась оторвать от большого блюда, выставленного на витрине, как назло, прилип. Не взять ли другой клин? Я протянула руку...

— Ты чего!? — зашептал еле слышно начальник. — Мы же договаривались: тортики продаём только по часовой стрелке! Они же там в соответствии со сроками хранения разложены!

Вот блин! Пришлось вернуться к прежнему, прилипшему, куску. После нескольких моих попыток поднять его и перенести на тарелочку, "слайс" разлепился по линии крема на верхнюю и нижнюю половину, обе измятые, совершенно непрезентабельные и с отпечатками моих пальцев.

— И вам хватит наглости подать мне эту раздавленную какашку? — живо поинтересовалась клиентка, наблюдавшая за процессом. — Господи, ну и сервис! Никогда в жизни не приду больше в эту рыгаловку!

— Не беспокойтесь, мы всё заменим, — невозмутимо ответил Коля, пока я счищала с блюда и убирала на отдельную тарелочку останки погибшего "слайса". — Ульяна, вон там есть лопатка для торта!

— Где? — я огляделась.

— Вот ворона! — прокомментировала посетительница.

У меня от накопившейся усталости, нервотрёпки, голода (было пора обедать) и обиды слёзы подступили к глазам.

С помощью лопатки следующий по часовой стрелке кусок торта, конечно, отделился от блюда, но вот поднять его было проблематично. Невероятно тяжёлый, высокий и хлипкий морковный торт угрожающе дрожал на лопатке и норовил плюхнуться с неё при малейшей неосторожности с моей стороны. Надо всё-таки поддержать рукой с одной стороны. Но не голой же! Перчатку я уже сняла и выбросила. Придётся надеть новую. Значит, опускаем лопаточку с куском пока обратно на блюдо...

— И долго ты ещё намереваешься копошиться? — поинтересовалась гламурная хамка. — Это даже становится интересно!

Я сжала зубы. Надела перчатку на левую руку, снова воспользовалась лопаткой и наконец дотащила злополучный тортик до ожидавшей его тарелочки. Вот только как его теперь сгрузить сюда? Стоя никак не получится, слишком хлипкий, того и гляди второй кусок испорчу. Значит, придётся на бок. Я наклонила лопатку и шлёпнула клин на тарелку. Кипяток и чайный пакетик,приготовленные Колей, были уже на подносе.

— А нормально не судьба была поставить? Ну и бестолочь! И где только таких понабрали?! — услышала я вместо "спасибо".

И не выдержала.

— Слушай, ты, мартышка крашеная! Хватит оскорблять нас! Думаешь, в кафе пришла, так тебе всё можно?! Думаешь, раз мы тут работаем, так мы не люди?! Посмотрела бы я на тебя на моём месте!!!

— Ульяна, прекрати! — воскликнул менеджер.

— Обалдеть! — завопила клиентка. — Обслуга совсем распоясалась! Тебя, колхозница, из какой деревни вывезли, ты, село, на каком рынке торговала? Я на твоём месте, ишь чего захотела! Да я туфли от "Гуччи" ношу, а ты слова такого, поди, и не знаешь!

Я, конечно, хотела ответить, что у меня есть и Гуччи, и Пуччи, и родители, которые купили эти вещи, и, в отличие от некоторых, еще и воспитание, но Коля зажал мне рот.

— Извините, пожалуйста! — сказал он расфуфыренной обезьяне. — Приятного аппетита.

— Сомневаюсь, что мне будет приятно есть ЭТО, — отозвалась посетительница, счастливая своим превосходством.

Судя по всему, сегодня был худший день моей жизни.

Повесть целиком тут (бесплатно) https://author.today/work/272000

Вместо того, чтобы набрасываться на скидки и хватать бесплатные листовки, люди то и дело обращались ко мне со всякими дурацкими вопросами. Мужик бомжеватого вида попросил у меня закурить, маленькая девочка поинтересовалась, который час, а одной слепой бабульке даже понадобилось, чтобы я набрала на её мобильном какой-то номер и нажала "вызов". Что уж говорить о вопросах на тему "как пройти?" и "где находится?" — такие поступали каждые полчаса! При этом гадкие прохожие, даже получив от меня ответ, отказывались взять рекламную листовочку в качестве благодарности. Так что после трёх-четырёх случаев я стала требовать "оплату вперёд": сначала вы берёте бумажку, а потом уже я выслушиваю ваш вопрос. Промоутер — это вам не справочное бюро, в конце концов!

Впрочем, всё это было сущей ерундой по сравнению с тем, что уже к одиннадцати часам у меня жутко разболелись ноги. Перед выходом на работу руководство посоветовала надеть удобную обувь, и я выбрала свои самые лучшие, мягкие, кожаные... туфли на шпильках. Ну кто же мог знать, что всё будет так плохо, и за смену я ни разу не смогу присесть?! Ясно же, что выглядеть хорошо хочется всегда, а особенно в первый рабочий день на новом месте! Правда, в какой-то момент в голове у меня промелькнула мысль надеть кроссовки или тряпичные тапочки, но что, если потом в классе пойдут разговоры о том, что "Ульяна раздавала на перекрёстке листовки, одетая как колхозница"?! Я нарядилась во всё самое лучшее. И вот теперь узкие джинсы натирали мне всё, что можно, оголённая поясница замёрзла, браслеты мешали, тяжёлые серьги невыносимо оттягивали уши, а ноги как будто выросли на целый размер и перестали помещаться в туфлях. Кроме того, мне ужасно хотелось есть.

Не сойти с ума, не расплакаться и не сбежать с работы прямо сейчас мне помогали только мысли о Гене. Я думала, что жертвы не напрасны, что благодаря этим дрянным листовкам я всё-таки заработаю на фуксиевое платье, и что Ищенко в один прекрасный день станет моим. Даже представляла, будто Гена где-то здесь, будто он стоит рядом со мной и помогает впаривать прохожим макулатуру. От этого сразу становилось как-то легче.

Вчера вечером, перед тем, как ложиться спать, я ещё раз зашла на его страничку и списала номер телефона. Теперь он хранился в записной книжке моего мобильного. Раз уж Гена не реагировал ни на какие попытки познакомиться виртуально, надо было действовать решительно, атаковать его в лоб. Например, взять и позвонить.

Конечно, такие вещи легки только на словах. Вечером звонить я не решилась: вдруг уже спит! Утром тоже: вдруг ещё спит! Потом надо было идти на работу, получать листовки, заниматься их раздачей... В общем, оказалось не до того. А вот теперь я подумала: не устроить ли обеденный перерыв? Не позвонить ли Геннадию прямо сейчас?

Купив в ближайшем ларьке мороженое, сунув продавщице несколько листовок и поспешив скрыться, пока она не поняла, что к чему, и не заругалась, я нашла свободную скамейку и достала телефон. Пролистала записную книжку... вот он, Геночка! Так у меня и записан. Что ж, нажать "вызов" сейчас или чуть подождать?

Я отложила звонок. Потом вновь отложила. Потом представила, о чём буду говорить с Ищенко. Набросала на бумажке кратенький конспект. Нажала кнопку вызова... и почти сразу же сбросила звонок. Нет, решиться на телефонный разговор с Геной было просто невозможно! В итоге я отправила ему анонимное смс: "Давай дружить!" и вернулась к работе, с минуты на минуту ожидая ответа.

Прошло полчаса. Ищенко молчал. Листовки, как и прежде не расходились. В надежде поскорее от них избавиться я решила переместиться к метро: там же всё-таки народу-то побольше.

Надежды не оправдались. Выход из подземки был буквально оккупирован промоутерами. К каждому пассажиру, покидающему метро, одновременно бросались по три-четыре человека со своими листовками, скидками и "специальными предложениями", так что мне конкурировать с ними было не под силу. По правде сказать, я не раз и не два бывала на этой станции, но раздатчиков рекламы как-то не замечала. Видимо, они были для меня пустым местом. Так же, как теперь я — для большинства прохожих.

А вот для рекламщиков, которые не собирались никому отдавать пятачок у метро, я очень даже существовала. Два раздававшие бесплатную колу мальчика в синих рубашках, девушка, предлагавшая всем обменять свою жвачку на "Стиморол", тётка с социологическим опросом по стиральным порошкам, бабулька с листовками про пластиковые окна и негр в красных шароварах, рекламировавший ресторан "Тарас Бульба" явно не были расположены принимать меня в свою компанию. Им и так-то было тесно. Впрочем, какое-то время я всё же пыталась приставать к вышедшим из метро людям и совать в их руки, занятые колой, жвачкой и разнообразной макулаторой ещё и свои бумажки. Это продолжалось до тех пор, пока широкоплечий афроукраинец не подошёл ко мне и не проговорил спокойно-угрожающим тоном:

— Слушай... Убиралась бы ты отсюда...

Я двинулась (вернее, заковыляла) на прежнее своё место, но тут начался дождь. Укрыться было негде: листовки раздавать надо во что бы то ни стало, когда эта морось закончится — непонятно, а заниматься рекламой под крышей постороннего магазина или кафе мне, понятное, дело не разрешат. Помокнув минут пять, я поняла, что всё. С меня хватит!

Выбросила листовки в мусорный бачок, сняла туфли и по лужам потопала к Таньке.

***

Танька работала в продуктовом, в паре кварталов от того места, где тусовалась я со своими "косметическими" бумажками. Стоило только переступить порог магазина, как слышался её громовой голос:

— УВАЖАЕМЫЕ ПОКУПАТЕЛИ! СЕГОДНЯ У НАС ПРОХОДИТ АКЦИЯ ОТ ПЕЛЬМЕНЕЙ "ИЗРЯДНЫЕ"! ПРИ ПОКУПКЕ ПЕЛЬМЕНЕЙ "ИЗРЯДНЫЕ" ВЫ ПОЛУЧАЕТЕ ПРИЗЫ И ПОДАРКИ ОТ ПЕЛЬМЕНЕЙ "ИЗРЯДНЫЕ"!

Татьяна стояла у самого входа, наряженная в дурацкое платьице с рюшечками а-ля фарфоровая статуэтка и нелепый белый фартучек. Учитывая небольшой рост и плотное телосложение подруги, на ней этот прикид смотрелся особенно удручающе. "Ей бы оборок поменьше, да цвет голубой или синий, да юбочку подлиннее - вот тогда получилось бы симпатично" -- подумала я неизвестно зачем.

На прилавке перед Танькой, явно сооружённым наспех, располагалась непрезентабельная пластмассовая тарелочка, с которой на покупателей глядели несколько клёклых пельмешков.

— Привет! — сказала я, по-свойски расположившись возле продвигательницы "Изрядных". — Ну, что, как делишки? И кстати, что за ерунду ты объявляешь? На фига повторять название пельменей каждые три секунды?

— Думаешь, мне это нравится? — фыркнула Танька. — В фирме такой текст дали. Они там считают, что чем чаще повторять название продукта, тем эффективнее реклама, хе-хе. Хотя по мне, так это всё исключительно бестолково звучит... УВАЖАЕМЫЕ ПОКУПАТЕЛИ!..

— А что за подарки? — спросила я, дождавшись окончания очередной серии лозунгов и пронаблюдав, как серьёзный дяденька в шляпе деловито накалывает пельмень с Татьяниной тарелочки на зубочистку и отправляет себе в рот.

— Ну как, вкусно? — расплылась в улыбке подруга, заискивающе глядя на покупателя. Дождавшись, когда тот уйдёт, она тихо ответила: — Так... Ничего интересного. Ручки, майки, кружки.

— Покажи.

Татьяна вытащила из-под прилавка мятую футболищу то ли 58-го, то ли 60-го размера с изображенным на груди гигантским пельменем.

— Ну и барахло! — шепнула я. — И кому только нужна эта ерунда?

— Была бы кому нужна — бесплатно не раздавали бы! — деловито отозвалась продвигательница "Изрядных". — Сама-то не на месте почему? Всё раздала, что ль?

— Ну... Вроде того. Да как-то, знаешь ли, замаяла меня эта работа! Всё не то...

— Ну кто бы сомневался! — и Татьяна почему-то усмехнулась. — УВАЖАЕМЫЕ ПОКУПАТЕЛИ! СЕГОДНЯ В МАГАЗИНЕ ПРОХОДИТ АКЦИЯ...

Подруга как раз говорила свою речёвку, когда к прилавку подкатил какой-то подозрительного вида паренёк и начал отправлять пельмени в рот один за другим.

— Эй ты, что творишь?! — закричала я, первой сообразив, что к чему.

— Так пельмени же бесплатные, ха-ха! — ответила парень и продолжил уплетать за обе щёки.

— Охрана!!! — заорала Танька, договорив свою речь про призы и подарки. Похоже, она уже так привыкла её тарабанить, что не могла остановиться на середине.

Двухметровый бугай, до сих пор зевавший возле магазинной двери, уже направлялся к нарушителю спокойствия. Оглянувшись на него, обжора быстро запихал в рот три из четырёх оставшихся пельменей и попытался разжевать их.

— Ну что, Мурка вкусная? — ехидно и как-то неожиданно для себя поинтересовалась я.

— Это Жучка придаёт ей такой неповторимый аромат, — поддержала Татьяна.

Парень судорожно закашлялся. В течение следующей минуты мы наблюдали, как охранник помогает ему, не очень хорошо себя чувствующему, покинуть торговую точку.

— Слушай, они правда из собаки? — поинтересовалась я, когда оба скрылись из виду. — Что, действительно такие невкусные?

— Да кто их знает... Я не пробовала...

Танька задумчиво посмотрела на последний оставшийся пельмень, а потом отправила его в рот.

— Ну вот — сказала она, грустно глядя на пустую тарелку, — придётся теперь супервайзеру звонить, чтобы ещё отварили.

Звонить супервайзеру не пришлось. Наталья Михайловна, злейшая тётка из агентства, которой было поручено следить за нами, выросла словно из-под земли в следующую секунду после того, как Татьяна вспомнила про неё. Мадам была явно не в настроении.

— Это что такое?! А это что такое?! — зашипела она, тыча пальцем сначала в пустую пластмассовую тарелочку, а потом на Танькину щёку со спрятанным за неё недожёванным "Изрядным". — Вас зачем сюда поставили?! А?! Жрать?!

— Я вам, между прочим, двадцать пачек продала...

— Двадцать пачек! Подумайте, какое достижение! А слопала ты на сколько? — супервайзерша повернулась ко мне. — А с тобой у меня отдельный разговор...

В этот момент у меня зазвонил мобильный. "Геночка!" — с восторгом прочитала я на экране, вытащив трубку из кармана. Неужели это случилось?! Неужели...

Нет. Побеседовать в этот раз нам было не суждено. Разозлённая Наталья выхватила звонящий телефон прямо из моих рук и нагло отключила его, как будто бы это был её собственный.

— Сколько надо повторять, что во время работы мы по телефону не разговариваем!? — заорала она. — Тем более, когда с тобой общается руководство! Думаешь, это нормально: выбрасывать дорогостоящие листовки и шляться где попало в рабочее время?!

— Я... ну... раздала их...

— А это что? — супервайзерша вынула из кармана пачку моих бумажек, немного подмокших, но в целом чистых.

— Ой, вы, что, ещё и по помойкам ковыряетесь? — ахнула Танька.

Видимо, эта фраза была последней каплей. Сразу после неё нам обеим объявили, что мы уволены.

Вечером того же дня мы снова тусовались на любимых качелях. Танька глядела в небо, я который час вертела в руке сотовый.

— Если, честно, мне совершенно не жаль, что нас уволили из этого дурацкого "Активити". Обидно только, что денег не заплатили, — рассуждала я. — Но надо же было этой гнусной супервайзерше заявиться именно в тот момент, когда Гена решился мне позвонить! Сорвать самый важный разговор в жизни! Блин... Ненавижу её!

— Позвони ему сама, — сказала Танька.

— Вот ещё! Девушки первыми не звонят! Ну, то есть... Может быть, и звонят, но я стесняюсь... — поймав на себе осуждающий взгляд подруги, я поспешила добавить: — Зато я ему уже три смс за сегодня отправила!

— Смс! Вечно ты занимаешься всякой ерундой! И вообще... то один у тебя на уме, то другой, то третий... Лучше бы работала как следует! Это же надо было додуматься: смотаться с точки, да ещё и выкинуть все листовки! Если бы не ты, нас бы не уволили! Или уволили, но хоть зарплату бы дали за этот день...

— Ну конечно! — возмутилась я. — Нас уволили, потому что ты сожрала последний пельмень!

— Да сейчас! А ты, типа, всё делала как надо! Блин, Улька, ощущение, что тебе не шестнадцать, а лет семь или восемь! Такая же безответственная!

— А почему я должна страдать, когда там идёт дождь и никто не хочет брать эти дурацкие листовки?!

— Почему-почему... Потому что эта твоя работа! Думаешь, всё так просто? Пришёл, получил денежки, расписался и молодец?!

— Вот только не надо вести себя как моя мама!

— А ты как ребёнок себя не веди! И потом...

Татьяна не успела договорить, что потом, потому что у меня зазвонил телефон. По моей сумасшедшей физиономии она, очевидно, поняла, что это Геннадий.

Дрожащей рукой я поднесла трубку к уху... и не успела сказать "алло", как услышала следующую тираду:

— Слушай, ты! Хватит надо мной издеваться, понятно?! Думаешь, я не знаю, что это твоих рук дело?! Думаешь, я не знаю, что это ты и твоя мерзкая шайка?! Так вот заруби себе на носу: не прекратишь свои выкрутасы — останешься без зубов! Уяснил?! Идиот чёртов!

Всю эту ахинею я прослушала с открытым ртом, онемевшая от изумления. Гена бросил трубку, не дождавшись моих комментариев. Что произошло? Он что-то перепутал? Или я что-то перепутала? Бред какой! Ничего не понимаю...

--------

Целая повесть тут (бесплатно) https://author.today/work/272000

Впрочем, неприятности никогда не происходят вовремя.

С другой стороны, может быть, это было не так уж и плохо. С соседями он сможет посоветоваться. Ситуация-то неординарная, прямо скажем! Поликсена Сократовна тут не помощник: ей вообще лучше не знать о приключившемся. А то сердцем плохо станет, так за доктором придётся посылать в самый Симбирск — и всё убытки. Да и не большого она ума, всё одно ничего путного не скажет. А Басов с Заозёрским сказать могут. Не поверят, конечно, сначала. Но как увидят своими глазами — так, глядишь, у них в голове и зашевелится. Втроём авось придумают, что делать...

— Едут, едут! — крикнул Прошка. — Их высоблагородие пожаловали, Сергей Сергеич!

Двухвостов бросил взгляд в окно, действительно увидел коляску Басова, и пошёл его встречать.

Через десять минут два помещика уже расположились в столовой, а Прошка был отправлен сказать повару, чтоб подавали закуски.

— Ну что там в Петербурге говорят, какие новости? — завёл Василий Иннокентьевич светскую беседу, не спеша говорить о том, что беспокоило его по-настоящему.

— Пишут, англичане Соловецкий монастырь бомбили. Да ещё какой-то город в тех местах.

— Это им ещё зачем? — Двухвостов нахмурился.

— Известно: за турка нам мстят.

— Да уж… От англичанки только пакостей и жди.

— Только нам нипочём эти пакости. Ушла англичанка с Белого моря несолоно хлебавши. И Петропавловск от них наши тоже отбили.

— Оно и понятно! — Двухвостов развеселился. — Отродясь еще такого не бывало, чтобы нашим богатырям-то и битыми быть! Врёшь, не возьмёшь нас! Знаешь, что, Сергей Сергеич? Мне ведь когда года три было, я у Кутузова у самого на коленях сидел! Он меня «мон пти шери» звал, по головке гладил… Тогда англичане за нас были…

— А нынче к Севастополю идут с французами заодно, — завершил за хозяина гость.

— К Севастополю?!

— Да, натурально. В Крыму их десант был.

— Царица Небесная! Что ж это в мире творится?! Все, что ль, с ума посходили?!

— Суа транкиль, Василий Иннокентьевич, будьте покойны! Вот увидите, там англичанка еще раз по шапке получит. А коли мы большого-то Наполеона гнали аж до Парижа, нешто нынешнего, мелкого, не сможем?

— Сможем, сможем, обязательно! — сказал Двухвостов весело.

Оптимизм визитёра передался ему, и даже беспокойство по поводу неординарного феномена, как назвал его хозяин про себя, чуть отпустило. Тут закуски как раз принесли. Повар Филимон, выигранный в карты ещё при прежнем государе батюшкой Василия Иннокентьевича и не подводивший ещё ни разу, порадовал и сегодня. Так что, когда гость спросил, как дела у Двухвостова, то наконец-то решился и вывалил:

— Уж не знаю, с чего и начать-то, Сергей Сергеич, да только у меня тут диво дивное твориться, чудо чудное! Мужики человеческим голосом заговорили!

— Что, все?

— Нет, пока что один. И того мне.

— И что ж, по-французски?

Дальше бесплатно тут https://author.today/work/252731

–Что ж... – хмыкнул де Лоне. – Надеюсь, что вы и правду скоро отсюда выйдете.

–Не сомневайтесь, маркиз! У моего отца, разумеется, скверный характер и устаревшие методы воспитания, но его гнев проходит так же быстро, как и вспыхивает. Доказательство того – слуга, которого он мне прислал. Кстати, в принесённом им письме говорится о том, что с минуты на минуту мне доставят обед. Как видите, папенька не может поручить столь ответственное дело, как моё прокормление, вашей кухне, ха-ха-ха!.. Не откажетесь ли разделить со мной трапезу?

–Был бы весьма польщён!

–Наш повар прекрасно готовит, вот увидите! – заверил своего собеседника виконт. – И вино из папеньких подвалов просто великолепно! Граф д`Эрикур очень ценит качество пищи... Как и её количество, ха-ха-ха! Уверен, что и на этот раз он не поскупится! Почему бы нам не пригласить на обед и остальных ваших... хм... гостей?

–Всех? – удивился маркиз.

–Их так много?

–По чести говоря, нет... Пальцев на одной руке достанет, чтоб пересчитать всех.

–Так в чём же дело, Лоне? Неужели вам мешают сословные предрассудки?! Ну же, сударь, забудьте о них! Разве вы не состоите в масонской ложе? Разве вы не относите себя к просвещённому человечеству?

–Не уверен, что все мои постояльцы просвещены в той же степени, что и вы... Более того, виконт, позволю себе напомнить, что эти люди преступники!

–Преступники?! Держу пари, что большинство из них всего лишь несчастные, на долю которых выпало не угодить кому-нибудь из влиятельных особ! Вы же не будете отрицать, что добрая половина ваших подопечных оказалась тут не по приговору суда, а благодаря тайным письмам за королевской печатью! Да и потом... Если здесь и в самом деле содержатся люди, нарушившие закон, подлинная вина за их прегрешения лежит на всеобщем невежестве и несовершенстве общественных установлений! Общение с просвещёнными людьми – я имею в виду нас с вами, Лоне, – пойдёт им на пользу. Велите накрыть стол в своих покоях!

На лице маркиза читалась неуверенность.

–Вы и вправду желаете отобедать в компании заключённых Бастилии? – переспросил её комендант.

–Именно так! – отвечал ему узник.

Слишком родовитый и богатый узник, чтобы не принимать его пожеланий в расчёт.

Через полчаса в покоях коменданта уже был накрыт стол. На белой скатерти, отстиранной прачками д`Эрикуров и заботливо присланной батюшкой родовитого заключённого, расположились пять порций бульона из петушиных гребешков, рагу из форели, жаркое из зайца, каплун, запечённый с каштанами, две дюжины перепелов, свежайщий скат, огурцы под белым соусом и спаржа под голландским, лотарингские пироги, последний писк моды – зелёный горошек, а также картофель – недоступное суеверным крестьянам, ненавистное фанатикам-ретроградам блюдо просвещённых людей, блюдо будущего. Пять бутылок ронского вина 1774 года – года воцарения нынешнего государя – придавали этому скромному обеду оттенок аристократизма. Выращенные с специальных оранжереях фрукты, сыры, меренги и пирожные с фиалками пока ещё дожидались своей очереди под присмотром слуг виконта – того, что доставил еду, и того, что сидел в Бастилии вместе со своим господином.

Гостей на этом званом обеде действительно оказалось немного: всего трое, кроме де Лоне и д`Эрикура. Двое из них оказались чудовищно грязными и оборванными господами в вытертых штанах, стоптанных башмаках, дырявых фраках и без шейных платков. Одному, низкорослому и всё ещё сохранившему, несмотря на тяготы заключения и голодный блеск в глазах, порядочную упитанность, на вид было лет сорок пять. Второму, костлявому, – лет шестьдесят. Третий сотрапезник, человек неопределённого возраста и неопределённого сословия, облачённый в персидский халат и турецкие тапочки, понравился д`Эрикуру больше всего.

–Позвольте представиться, господа! – произнёс он, усаживаясь за стол и приглашая других последовать своему примеру. – Мари-Жан-Луи-Анж Лижере де Сен-Жак де Вилькроз де Тремуй, виконт д`Эрикур. С кем имею честь?

–После всех ваших титулов, сударь, мне даже стыдно называть своё имя, – заметил тощий господин, уже расправившийся с бульоном и тянущий руку к перепелам. – Франсуа Феру к вышим услугам.

–Люсьен Помье, – деловито представился упитанный заключённый, на чьей щеке красовалась огромная бородавка. – Писатель. Философ. Поэт. Драматург.

–Вот как! – обрадовался виконт. – Оказывается, среди нас есть гражданин Литературной республики! Держу пари, что вас упекли в этот застенок за некое смелое произведение!

–Так и было, сударь! – в этой фразе литератора слышались не раскаяние и сожаление, а гордость и даже некоторая бравада.

–Вы написали что-нибудь философское?

–Именно.

–О, понимаю! Нечто нелицеприятное касательно нашего правительства? Или рассуждение о деспотизме? Может быть, даже проект обустройства нового общества?

–Что-то вроде того. Произведение называлось "Развратная королева, или тайны версальских альковов".

–Уверен, что книга отменная! – виконт повернулся к молчавшему до сих пор человеку в халате. – А ваше имя, сударь, мы могли бы узнать?

–Вряд ли оно вам о чём-нибудь скажет... – отрешённо произнёс тот, ненадолго отвлекшись от спаржи (д`Эрикур обратил внимание на иностранный акцент), – кроме того, я менял его столько раз... В реестре господина де Лоне я значусь как Кавальон. Хотя при рождении получил фамилию Ходецкий.

–Вы поляк?

–Скорее, гражданин мира.

–И всё же по рождению?..

–Вы правы, я поляк.

–Судя по Вашему костюму, – заметил Помье, азартно жуя бёдрышко каплуна, – я сразу догадался, что Вы с Востока.

Что касается д`Эрикура, то он, узнав о славянском происхождении товарища по несчастью, проникся к нему тёплыми чувствами: последнее время представители диких, не испорченных цивилизацией народов были в моде у парижской публики. Что уж говорить о его прелестном космополитизме!

–В будущем национальные и политические границы не будут играть роли, – бросил Ходецкий. – Они уже почти потеряли своё значение. А после того, как человечеством будет принят изобретённый мною всемирный язык...

–Как? Вы – изобретатель целого языка?

–Равно как и нового, оригинального и разумного способа записи музыки, проекта всеобщего мира, универсального способа обогащения для добродетельных государей и алхимического рецепта получения золота из флогистона.

–Я не могу даже вообразить, какие причины могли послужить к тому, чтобы столь талантливый и просвещённый человек попал в столь неприятное место! – воскликнул виконт.

–Недоброжелатели есть у всех...

–Интриги королевских приближённых? Соперничество? Зависть?

–Вообще-то, господин Кавальон помещён в замок Бастилию за долги, – заметил де Лоне.

–Какое значение имеют формальные предлоги для заключения человека!? – бросил поляк перед тем, как сосредоточиться на картофеле.

–Мой батюшка не озаботился даже предлогом! – ухмыльнулся виконт. – Он раздобыл тайное письмо за королевской печатью и вписал туда моё имя, считая, что пребывание в тюрьме пойдёт его сыну на пользу! Старшее поколение невероятно отстало от жизни, господа! Невинная связь с женой одного барона показалась отцу достаточным основанием для того, чтобы взяться за моё "воспитание", ха-ха-ха! А что привело сюда вас, Феру?

–После всех ваших историй, господа... – Феру одновременно наливал себе вина, жевал пирог и тянулся за каплуном. – После всех ваших историй мне даже стыдно рассказывать о себе. Боюсь, что моя биография... ммм, превосходный пирог!... моя биография самая прозаическая. Я украл лошадь.

–Причина всякого воровства – несовершенство общественных установлений, – заметил виконт.

–Послушать вас, д`Эрикур, так здесь нет ни единого преступника! – возмутился де Лоне. – Ещё немного, и вы скажете, будто я тут единственный злодей, поскольку держу в заключёнии невиновных!

–Но Вы, маркиз, всего лишь выполняете свою работу, не так ли?

–По приказу Его Величества! Стало быть, преступником, по-вашему, получается государь?!

Помье поперхнулся, Феру застыл, как статуя, держа во рту недожёванный кусок каплуна, Кавальон обеспокоенно обвёл глазами комнату. За такие слова, за такие мысли, какие комендант приписывал д`Эрикуру, можно было попасть в Бастилию... если б оба уже там не находились.

–Ну что вы, де Лоне! – заволновался виконт. – К чему такие обобщения? Всему свету известно, что перед вами вернейший подданный Его Величества, вернейший поклонник блестящих просвещённых реформ, проводимых нашим ненаглядным Людовиком! И как вы только могли подумать, что я не уважаю короля!? Ну, господа! Скажите же ему! Нынешний король – замечательный человек, а королева вообще выше всяких похвал! Поднимем же бокалы за их здоровье! Выпьем за гостеприимных хозяев сего замка, столь заботливо предоставивших нам убежище за его стенами!

В последней фразе д`Эрикура вновь звучал сарказм, но комендант то ли не заметил его, то ли не захотел заметить. По большому счёту, де Лоне, властителю Бастилии и вечному её узнику, даже родившемуся в этих застенках, не было никакого резона отстаивать перед компанией заключённых достоинство государя. О том, что популярность Людовика падает день ото дня, знал любой: особенно после того, как в прошлом году стало известно о крайне бедственном состоянии королевской казны. Критиковать государя – дерзко, иронично, элегантно и, конечно, не переходя при этом негласных границ, было в моде у светских господ, и де Лоне, без сомнения, понимал это. Репутация в кругах просвещённой знати и возможность быть принятым в самых блистательных и самых вольнодумных домах Парижа наверняка интересовали его намного больше, чем престиж государя. Интересовались указанными предметами и трое худородных, но амбциозных узников: в ответ на изящный выпад д`Эрикура они хором заухмылялись и закивали по той же причине, по какой комендант предпочёл промолчать.

В таком духе прошёл весь обед. Д`Эрикур изящно перескакивал с одной темы беседы на другую, касаясь до всего поверхностно, не унижая себя подробным разбирательством в каком-либо предмете, рассыпая светские новости, восхваляя Просвещение и не упуская возможности поддеть государя, или правительство, или Святую церковь. Де Лоне то молчал, то сердился, то вдруг поддакивал д`Эрикуру, то злился на себя, вспоминая о положении коменданта, налагающем определённые обязанности: в общем, он был неуверен в себе и непоследователен ровно настолько, насколько приписывала ему эти качества молва. Феру интересовался прежде всего едой: разговор, особенно тогда, когда он касался политики и философии, занимал конокрада намного меньше, чем вино и мясо. Помье завидовал положению д`Эрикура, должности де Лоне, многранности Кавальона и спокойствую Феру; стараясь возвыситься в своих и чужих глазах, он то и дело рекламировал себя: пытался ввернуть в разговор то небрежное упоминание о свой комедии, то сюжет поэмы, то название романа – но, кажется, безуспешно. Кавальон, или Ходецкий продолжал удивлять сотрапезников: подобно тому, как фокусник извлекает карты из рукава, он рассыпал перед друзьями по несчастью невероятные рассказы о своём путешествии в Персию, службе при дворе царицы Екатерины, сражениях на Американском континенте, любовных победах над первыми дамами Франции и посвящении в масонские тайны.

Лишь два часа спустя, когда слуги уже убирали остатки основной трапезы, готовясь нести кофе, фрукты и пирожные, выяснилось неприятное обстоятельство: несмотря на просьбу д`Эрикура позвать к обеду всех узников до одного, комендант позволил себе произвести отбор. Феру обмолвился о том, что в Бастилии содержатся ещё два человека, отсутствующих за столом. Что касается одного, де Солажа, то де Лоне оправдался тем, что тот сам отказался идти обедать, предпочтя тюремному обществу музыкальные упражнения. А вот второй...

–Кто он, де Лоне?

–Он... писатель...

–Как? И вы скрыли от нас служителя муз, не допустили просвещённого человека в просвещённое общество?!

–Знали бы вы, какого рода его сочинения, сударь!..

–Какое это имеет значение? Быть творцом – естественное право каждого! Или этот несчастный написал что-то против правительства?! Неужели ваши предрассудки, сударь, неужели ваша приверженность к деспотизму не позволяют вам проявить сострадание?

–Но...

–Господин виконт прав! – влез Помье.

–Мне как автору трёх тысяч стихотворений было бы чрезвычайно интересно побеседовать с литератором! – перебил его Кавальон.

–Вы не знаете, о ком говорите, – переубеждал их Лоне. – Этот человек находится... с позволения сказать... в состоянии умопомешательства!

–Не в первый раз свободомыслящих людей объявляют сумасшедшими! – воскликнул д`Эрикур. – Скажите, он дворянин?

–Да.

–Так как же вы можете отказывать ему в праве общаться с себе подобными!? Немедленно пошлите за ним!

Смущённый де Лоне вышел из-за стола и покинул комнату. Он выполнял приказания виконта так, словно тот не был заключённым, а сам маркиз не был комендантом тюрьмы: они будто бы поменялись ролями. Что поделаешь! По мере того, как восемнадцатый век подходил к концу, а новый, девятнадцатый, становился всё ближе, освящённые временем титулы и законы делались всё менее значимыми. На их место приходили деньги. За них можно было купить дворянство, купить должность, купить уважение в свете. И денег у д`Эрикуров было значительно больше, чем у де Лоне, больше, кажется, даже чем у Людовика, вынужденного довольствоваться за обедом какими-то двумя дюжинами блюд вместо трёх и не могущего купить своей королеве бриллиантового ожерелья, которое прежний король заказал для любовницы. Дружба с д`Эрикурами была для де Лоне намного более ценной наградой, чем репутация строгого коменданта.

–Уж не ананас ли это?! – воскликнул Феру, увидев заморский плод, водружаемый слугами на стол вместе с другими лакомствами.

–Совершенно верно, – снисходительно ответил виконт восторженному простолюдину. – Вам, вероятно, не приходилось пробовать его прежде?

–Приходилось, клянусь, приходилось! Это было, когда я служил конюхом у господина де ля Попленьера. Хозяев не было дома, мы пробрались на кухню и...

Д`Эрикура совершенно не интересовали рассказни о похищении слугами хозяйских припасов.

–Так вы утвержаете, сударь, что имеете высокий градус в обществе вольных каменщиков? – обратился он к Кавальону. – А позвольте узнать, к какой ложе вы имеете честь принадлежать?

–К ложе Девяти сестёр. Надеюсь вы понимаете, что при всём расположении к вам, виконт, я не имею права распростаняться о секретах своего братства, выдавать тайны истинной метафизики и гиперфизики, делиться с вами учением Гермеса Трисмегиста...

–Да какой, к чёрту, Гермес! – перебил его Феру, уже держа перед собой едко пахнущий жёлтый кусок заграничного плода с чешуйчатой корочкой. – Признайтесь, что вы, масоны, просто морочите людям головы! Все эти Трисмегисты, тайные символы, животные магнетизмы, астрологические знаки – просто-напросто ваши выдумки! Ничего этого нет и никогда не было! Даже Христа... и того не было! Иначе он не допустил бы, чтобы я маялся в этой тюряге четыре года!

–Мне представляется, что вы не вполне осведомлены о таких предметах, как алхимия, астрология и метафизика, – сухо отозвался обиженный Кавальон.

–Осведомлён, ещё как осведомлён! – похоже, вино развязало до сих пор молчавшему простолюдину язык. – Когда я служил конюхом у госпожи д`Юрфе, наслушался вдоволь обо всех этих делах! Мне даже как-то поведали одну легенду о тайном заклинании всевластия, ха-ха-ха! Это было ещё бредовее, чем оправдания моей гулящей жены, когда она понесла от "святого духа"!

–Госпожа д`Юрфе! Кажется, я о ней слышал... – произнёс д`Эрикур. – Она была весьма дружна с алхимиками и как-то осчастливила моего деда за то, что тот представился ей медиумом! Интересно знать, что за легенда?

–Да-да, какая легенда? – спросил Кавальон.

–Говорю же вам, господа, сущая ахинея!

–И всё же, Феру?

–Ну, якобы живёт в Париже такая женщина... по фамилии то ли Жардиньяк, то ли Жардинье, уж не помню... и якобы у неё в этакой специальной шкатулке хранится свиток, привезённый тамплиерами из Палестины, на котором записано заклинание, то ли дарующее мировое господство, то ли исполняющее все желания... Право, я уже и не помню, эту историю мне рассказали так давно! Вам всё ещё интересно слушать эту белиберду, господа?

Д`Эрикуру уже надоело, но он промолчал. Помье был равнодушен к герметической истории. А вот глаза Кавальона засветились подлинным любопытством:

–Да-да, интересно, Феру! Продолжайте!

–Хех... Ну, и, стало быть, этот свиток достался ей от самого Жака де Моле, главного тамплиера, сожжённого Филиппом IV пятьсот лет назад. Этот Жак вроде как приходился ей пращуром и он вроде как завещал своим потомкам сберегать заклинание ото всех, а особенно от королей, до тех времён, пока тамплиеры вроде как не вернутся во Францию в новом обличье и не возьмут власть, принадлежащую им вроде как по закону... Ну, право слово, бред!

–А почему эта госпожа сама не прочтёт заклинание и не обретёт всевластие? – поинтересовался Помье. – Я на её месте не стал бы дожидаться возвращения каких-то там тамплиеров...

–О, те, кто выдумал эту побасенку, позаботились об ответе на Ваш вопрос, господин писатель! – Феру ненадолго прервался, чтобы откусить очередной кусок от своего ломтя ананаса, жадно прожевать его и вытереть с губ едкий сок рукавом засаленной рубахи. – Это заклинание, сообщили мне, надо произносить три раза подряд и только в определённом месте. А место, само собой, засекречено. "В столице столиц, в царском дворце, под сенью веры" – так мне сообщили, и понимай, приятель, как хочешь!

–Очевидно, речь идёт о Святой земле... Возможно, о Соломоновом храме... – глубокомысленно произнёс Кавальон. – Или это Рим, папские палаты?

–Вы и в самом деле верите в эту историю? – удивился Помье. – Помилуйте, господин поляк, ведь это же сказка!

–Вот и я говорю, сказка! – вклинился Феру. – Сказка, как и все эти их франк-масонские штукенции!

–А между тем, просвещённая публика приветствует смелые открытия алхимиков и рукоплещет им! – взвился Кавальон. – В высшем свете вы едва ли найдёте человека, который не состоял бы в масонской ложе, не лечился с помощью магнетической лохани, не участвовал в сеансах господина Калиостро! Лишь самые отсталые продолжают держаться за смешную веру в христианского Бога и отрицать очевидное! Попы и инквизиторы столько лет не давали нам мыслить, не давали исследовать мир, набрасывали покрывало невежества на тайны природы! Они объявляли преступником каждого, кто дерзал изготовлять золото из других металлов, конструировать вечный двигатель, предсказывать будущее по звёздам, сливаться с эманациями Вечной Мудрости! Они ставили препоны на пути науки и прогресса! И неужели вы, Феру, неужели вы, Помье, несчастные страдальцы, которые поплатились свободой за попытки противостоять деспотизму и мракобесию, встанете на сторону этих фанатиков, поддержите клерикалов в их слепой ненависти к человечекому дерзанию! А чудесное открытие господина Лавуазье о том, что вода состоит из двух газов, а явленные нашим глазами полёты на воздушном шаре – неужели вас это не убеждает?

–Браво! – воскликнул д`Эрикур. – Я слышу речь поистине просвещённого человека! Так значит, с точки зрения герметизма, вода состоит из двух газов? Не знал...

–Постойте, при чём тут воздушный шар? – удивился Помье. – Кажется, история господна Феру была вовсе не о воздушном шаре...

–Да если бы все эти секреты тамплиеров действительно существовали, меня бы уже не было в живых! – воскликнул Феру. – Говорят, что они наказывают смертью тех, кто охотится за их тайнами и выдаёт их секреты. Ну так, что ж, тамплиеры, вы где? Я готов!

Все замолкли. В ожидании наказания от таиственных сил мракобесия рассказчик взял со стола ещё один ломоть ананаса. Сразу после этого послышались шаги. Заключённые напряглись, тихо пронаблюдали за тем, как открывается дверь... и увидели на пороге де Лоне, о котором в пылу спора успели уже позабыть.

Комендант пришёл в компании человека лет пятидесяти, один взгляд на которого поверг д`Эрикура в отвращение и ужас. Глаза этого узника и вправду светились каким-то сумасшедшим огнём. Феру и Помье в своих поношенных кафтанах казались модными щёголями по сравнению с приведённым де Лоне господином. Виконт изумлённо переводил взгляд с испещрённых дырами чулок писателя на его старый, не помнящий пудры и сбившийся на бок парик. Чудовищно грязный, почти чёрный кафтан, утративший все пуговицы и сшитый по моде десяти– или пятнадцатилетней давности смотрелся тем более дико, что соседствовал с кружевными манжетами и кружевным же шейным платком: врочем, угадать работу фламандских рукодельниц в тёмно-серых клочьях ткани, свисающих из рукавов заключённого, мог лишь намётанный глаз такого искушённого модника, как д`Эрикур.

Поражённые сотрапезники все как один уставились на нового гостя. Толстый писатель первым пришёл в себя.

–Люсьен Помье к Вашим услугам! – представился он. – Господин де Лоне сообщил нам, что вы, как я, являетесь гражданином Литературной республики! Очень рад найти собрата по перу! Могу я узнать ваше имя?

–Донасьен Альфонс Франсуа де Сад, – с достоинством отозвался коллега. – А как вы считаете, господа: дети имеют право убивать родителей, если те слишком им докучают?

Возможно, кое-кто из сотрапезников и слышал о де Саде до этого. Возможно, кое у кого и было мнение насчёт его аморальной философии. Возможно, что после обеда в Бастилии и мог бы состояться философский спор... но вышло так, что спустя пару секунд после того, как в комнату коменданта огласило имя скандального литератора, все присутствующие уже забыли о нём. Причиной сего был Феру. Со стоном схватившись за живот, он неожиданно выскочил из-за стола прямо на пол изверг содержимое своего желудка.

–Что с вами?! – воскликнул де Лоне.

Феру уже не мог отвечать. Смертельно бледный, хрипящий, он повалился на стенку, ухватился за книжный шкаф, стал оседать и упал бы на пол, если бы не был подхвачен Помье.

–Доктора! Срочно пошлите за доктором! – крикнул Люсьен.

Де Лоне завертелся на месте, схватился за голову. В Бастилии не было штатных врачей. Выбежав в коридор, комендант истошно принялся звать каких-то людей.

–Живот... – простонал Феру, ненадолго придя в себя и шумно хватая ртом воздух. – О-о-о...

–Он отравлен! – вскричал Кавальон. – Это явные признаки отравления!

–Кем отравлен?! – возмутился д`Эрикур. – Уж не моим ли отцом, приславшим этот обед!? Не несите чепухи, Кавальон, мы все ели с одних блюд! Лучше сделайте что-нибудь!

–Но что я могу сделать?!

–Вы же алхимик, чёрт возьми! Вы же маг!

–Но я же не лекарь!

Феру захрипел и вновь потерял сознанание.

–Надо послать за священником, – мрачно сказал Помье, глядя на синие губы и кончики пальцев больного.

–Священника! Священника! Паскаль! Роже! Да кто-нибудь!!! Священника!!! – заорал д`Эрикур, выскочив в коридор.

Между тем, де Сад, забытый всеми, уже успел расположиться за оставленным сотрапезниками столом, налил себе кофе и преспокойно начал поглощать приготовленные кухарками д`Эрикура марципановые пирожные...

Через час после того, как опоздавший священник развёл руками, а врач объявил о безвременной кончине Франсуа Феру, которого вскоре за тем отнесли в мертвецкую, виконт д`Эрикур стоял у окна своей камеры и ёжился от холода. Да, зима в этом году выдалась необычайно морозная! Старики говорили, что подобного не было даже в памятном 1766 году, когда реки оказались скованы таким льдом, что по ним можно было ездить на лошадях. В этот раз, сообщали газеты, замёрзло даже море у берегов. Водяные мельницы были парализованы, запасы сена превратились в куски льда. До сих пор, пока д`Эрикур жил в семейном особняке, где всегда было вдоволь и дров, и угля, все эти погодные явления мало его касались. В тюрьме было иначе. Его величество явно экономил топливо для своего замка Бастилии, и жить, не стуча зубами, особенно после заката, здесь можно было только в комнате коменданта. Виконт набросил на себя одеяло и стоял, закутавшись в него, как грек в хламиду. Но и это не помогало.

Сквозь толстое стекло, отделённое от узника решёткой, рисовались нищие кварталы Сент-Антуанского предместья. С высоты старинной крепости виднелись заснеженные крыши двух-трёхэтажных домов, утыканные печными трубами, из которых валил густой дым. На улицах там и сям пылали костры, вокруг которых, скучившись, грелся бедный люд. Экипажей видно не было. Редкие лошади вязли в снегу. Замотанные в лохмотья люди, торопливо перебегавшие от дома к дому, казались из окна камеры д`Эрикура грязными чернильными кляксами, рассыпанными на белой бумаге зимнего Парижа.

Впрочем, не судьбами этого бесштанного народа, не проблемами депотизма и даже не тем, как согреться, заняты были мысли виконта. Из его головы не шла история о свитке всевластия и последние слова несчастного Феру: "если бы все эти секреты тамплиеров действительно существовали, меня бы уже не было в живых". Странное, очень странное совпадение...

Дальше тут (бесплатно) https://litnet.com/ru/book/svitok-vsevlastiya-b411474

— Ну, входи! — сказала женщина.

Марина чуть не упала в обморок. Душная комнатка, где она оказалась, была сплошь застроена стеллажами, а те, в свою очередь, ломились от картонных коробок, безобидный вид которых, наводил, однако, на самые мрачные подозрения. На полу стояла коробка с костями. На ней красовался череп, повернутый наиболее отвратительным, наиболее жутким своим местом: нижней дыркой, той самой, где крепится шея. Потом Марина немного привыкла к виду человеческих костей, но это шейное отверстие до самого конца рождало в ней жуткие ощущения.

Воздух в комнатке был спертый: какой-то умник врезал толстые решетки между рамами, поэтому форточка не открывалась. Стоял сладковатый запах. «Меня сейчас стошнит!» — подумала девушка.

В комнату вошла Светка. Марина подумала с надеждой: может быть, вдвоем будет не так страшно? Женщина сняла с одной из полок коробку с древней этикеткой «Клюквенные пряники „Заря“». В том, что эта этикетка сохранилась, было что-то угрожающе-циничное.

— Мышечные ткани давно разложились, — приободрила начальница Марину и Светлану.

Она извлекла из коробки малую берцовую и продолжила давать инструкции. Зубной щеткой надо было аккуратно смахивать с кости то, что, по словам начальницы, являлось «просто грунтом», выкладывать разобранный скелет на стол, затем вытряхивать из коробки оставшийся песок с частицами праха и вновь возвращать неприкаянные останки в коробку из-под клюквенных пряников.

— И главное, — продолжила женщина, — носовые перегородки. Они очень хрупкие. Пожалуйста, осторожнее с ними. Кисточка здесь.

Интересно, в этом году будет так же жутко? Светке хорошо, она свою повинность уже выполнила. Пару дней назад по телефону она сообщила Марине:

— Все совершенно ужасно! Хуже, чем в прошлом году с костями!

Конечно, у Светкиного страха глаза безразмерные. Год назад после ухода начальницы у нее началась истерика. Минут пятнадцать, сидя над коробкой с чьими-то останками, она, вся красная, тупо ржала, обшаривая безумными глазами комнату и время от времени икая. Помощи ждать было неоткуда. Так что пришлось взять из ящика какую-то костяшку и начать елозить по ней щеткой. Когда Светка успокоилась, Марина успела вычистить полчеловека.

Руки, ноги — ерунда. А вот череп — работа не из легких. Весил он обычно килограмма два, а то и все три. При этом держать чью-то бывшую голову приходилось одной рукой: во второй, разумеется, была щетка. Первым делом следовало вытряхнуть (обычно сквозь глаза и шейное отверстие) остатки мозга, обратившиеся в труху. Потом обработать поверхность. В носу постоянно застревал мусор, поэтому Марина тратила едва ли не по полчаса на эту деталь, которую начальство полагало настолько важной. Непросто было с челюстью. Марина скоро обнаружила, что кое у кого зубы готовы были сниматься в рекламе пасты. У других скелетов рот был полностью гнилым. А третьи зубов вовсе не имели. Этих третьих после прохождения через руки Марины становилось все больше и больше. Стоило только разок провести щеткой по челюсти, как белые жильцы ее осыпались в ящик для мусора, украшенный этикеткой «Доширак». Приходилось доставать их и отряхивать. Светка так ни разу и не прикоснулась ни к одному из черепов: их очищала Марина. А Светлана сидела, отвернувшись, закрыв лицо руками и дожидаясь, когда череп уберут от нее подальше.

Но скоро они привыкли. Начали весело болтать о своем, возясь с костями, обсуждали флирт и сериалы, занимаясь чисткой позвонков. Сначала складывали кости аккуратно. Но вскоре — с подачи Светки! — громыхали так, будто это не останки человека, а железный лом. Один раз даже уронили коробочку с младенческими останками за комод, полный выдвижных ящичков с непонятными надписями. Наверно, они так там и лежат до сих пор, эти детские косточки. Да будет комод им пухом!..

Женщина, встретившая подруг, была единственной представительницей своего пола в этой злосчастной конторе. Ее коллеги, в основном немолодые, были не прочь пококетничать с отбывающими повинность девушками. А еще они были не прочь опоздать. Как и Светка. Несколько раз явившаяся вовремя Марина оказывалась в конторе одна и проводила долгие минуты, даже часы наедине с горой трупов. Впрочем, нет, их было трое: учтем и зубную щетку.

В те моменты, когда контора всё-таки наполнялась работниками, в «мертвецкую» к Свете с Мариной нередко заглядывали мужчины. Чаще всех ходил один пузатый. Он шутил про Йорика и спрашивал: «Ну, что сказал покойник?» Светка хихикала. Марина однажды спросила:

— Скажите, для чего все это нужно? Чем провинились эти несчастные?

Ответа она не добилась.

***

Здание было серым, мрачным. На крыльце курили люди. Девушка взялась за ручку двери.

Возле гардероба висела табличка с надписью: «Вход в верхней одежде запрещен!». Марина начала расстегивать плащ.

— Вы к Лидии Васильевне? — спросила гардеробщица.

— Да, к ней.

— Второй этаж. Поднимайтесь.

— А плащ?

— Там разденетесь.

— А зонт? Он мокрый.

— Не нужен мне ваш зонт, — сказала гардеробщица.

На вешалке внутри ее владений одиноко висела чья-то мужская куртка.

Марина поднялась по лестнице. Атмосфера была явно угрожающей. Высокий потолок, узкий коридор, облупленные стены с надписями: «Служебный вход», «Служебный лифт», «Служебный туалет», «Вход строго воспрещается!».

На подоконнике красовался одинокий фикус. Каждый из его листочков был покрыт толстым слоем пыли. Рядом помещалась желтая табличка с надписью, которая развеяла последние надежды: «Цветы не трогать!».

Студентка исторического факультета Марина поняла, что архивная практика в этом году будет нелегкой.

---------------

дальше тут

Я вышел из поликлиники. День был мрачный, осенний. Под мелким холодным дождём суетились людишки: наверно, спешили со службы, ненужность которой станет очевидна уже вот-вот, или с производства, до закрытия которого остаются считанные месяцы... Или, может, они шли отоваривать талоны на водку и колбасу, ставшие неотъемлемой частью уже перестроенной Меченым жизни... Не знаю. Конечно же, все они верили, что это лишь временные трудности, что СССР и КПСС это навсегда, что все эти народные депутаты и выборы на альтернативной основе схлынут как пена и вернутся благие застойные времена. Я один знал: этого не будет. Я один видел повсюду несомненные признаки приближающегося крушения. Кашпировский уже поселился в телеке, республики бунтовали, Германии объединились, самолёты падали как листья в октябре, а фиксированным ценам в магазинах оставалось... сколько?... год... а то и меньше. Со своими послезнаниями я бы запросто дал фору всем этим доморощенным экстрасенсам. Просто у меня была другая миссия.

Дорогой к дому я вдруг начал вспоминать, как начинал. С трудом осваивался в новом теле, знакомился с родственниками, старательно скрывая от них, что вижу впервые; старался ненароком не сказать какого-нибудь словечка из будущего. Через пару месяцев привык и к жене (её хозяин моего нынешнего тела выбрал ещё много лет назад, до моего попадания). Выучил цены, маршруты трамваев, расписание первого и второго телеканалов и постановления последнего партсъезда. Работу унаследовал от своего реципиента тоже посильную — в школе, учителем русского языка: хорошо, что грамоту я знал, а за тридцать следующих лет она не изменится... В общем, я довольно быстро адаптировался. Тут-то передо мной и стал основной вопрос: в чём была задумка высших сил, заславших меня в брежневскую эпоху? Почему именно я, а не ещё кто? И главное: какая моя миссия?

Сперва я, как любой на моём месте бы наверно, стал раздумывать о сохранении СССР. Время до Перестройки тогда ещё оставалось. В голове промелькнули привычные мысли насчёт ликвидации Горбачёва. К счастью, мне хватило здравомыслия: они исчезли так же оперативно, как появились. Было ясно, что страна обречена, будь во главе неё хоть Гришин, хоть Романов, хоть Лигачёв. Моё «бремя белого человека» в другом состояло. В прошлой жизни я интересовался историями маньяков, врагов народа и прочих особо опасных преступников. Многие из тех, про кого я знал, что в последствии на их совести будет по десять, по двадцать, по тридцать трупов, сейчас ещё мирно ходили в школу, скрывая свою волчью сущность под синими куртками и пионерскими галстуками. Другие ещё даже и не родились: но, зная их историю, я мог найти их будущих матерей, многие из которых были проститутками или просто асоциальными личностями, и спасти Россию от преступников, так скажем, на корню.

Я начал действовать. Ружья не заводил: мороки много, да и найти меня так будет легче. Обходился ножами, иногда ещё использовал верёвку дополнительно. В прошлой жизни у меня имелось образование инженера, что позволило мне вскорости уволиться из школы и пойти работать начальником отдела материально-технического обеспечения на одно предприятие. Работа был связна с разъездами, и это мне понравилось: ведь будущие маньяки, как и их матери, жили в различных частях страны. Не привлекая внимания, я мог по-тихому уводить их в лес под каким-нибудь глупым предлогом и там ликвидировать. Милиция работала из рук вон плохо: объяснить ей, что наделён особым правом очищать Россию-матушку от нечисти, я всё равно не сумел бы, так что тем, как я предупреждаю преступления, не делился.

Хвастаться не буду, но за последние десять лет я очистил землю от более, чем полусотни маньяков и сволочей. Как-то раз прикинул, сколько жизней спас. Вышло, вроде, где-то триста человек. Жаль, что никто из них никогда это не узнает и не поблагодарит меня. Что ж, такова наша участь, безвестных героев...

----

Дальше тут, третий рассказ (бесплатно) https://author.today/work/252731