Интервью с героем СВО, сапером Минобороны РФ Максимом, позывной Лис, мобилизованным из Тюменской области
Лис: Военнослужащие прекрасно понимают, что воюют не с одной страной под названием Украина, а практически со всем миром, который хочет, чтобы нас – русских – не было
О мобилизации, о спецоперации на Украине, о тонкостях саперного дела, о семье и многом другом – герой СВО, 33-летний Максим с позывным «Лис» из Тюменской области, второй год находящийся в зоне СВО, рассказал в интервью главному редактору «Время МСК» Екатерине Карачевой.
Максим, почему «Лис»?
-- Я долго выбирал себе позывной. Хотел, чтобы он был короткий, запоминающийся и характеризовал меня как личность. В итоге остановился на девичьей фамилии своей матери и ее имени, из которых и образовался мой позывной – «Лис». Я по образованию юрист, на гражданке работал адвокатом по гражданско-процессуальным и административным делам. Адвокату нужно быть внимательным к мелочам, уметь анализировать, импровизировать, просчитывать ходы оппонента. Я подумал, что это как раз те качества, которые я хочу отразить в позывном, так и появился «Лис».
Лис, сапер в зоне СВО из Тюмени
Как родные отреагировали на повестку по мобилизации?
-- Когда в сентябре 2022 года началась частичная мобилизация на спецоперацию, мои близкие задали вопрос – пойду ли я. Я тогда честно ответил, что добровольцем не смогу, потому что на тот момент у меня образовывалась семья. Но если придет повестка по мобилизации, бегать не буду, пойду безоговорочно.
Стал понемногу готовиться, покупать одежду и обувь на каждый сезон. Собрал себе «тревожный чемоданчик», в котором было практически все, начиная, от носков, трусов и маек, и заканчивая аптечкой первой необходимости, ножами (их у меня несколько), бронежилетом, который выше классом, чем выдавало Минобороны. Бронежилет дорогущий, но имеет дополнительную защиту – плеч, паха, воротниковой части, также купил свою каску и прицелы. Денег в мое обеспечение и защиту было вложено прилично, но это оправдало себя уже не один раз.
Повестка пришла в октябре, причем, была выписана на мою старую фамилию, я ее впоследствии менял, и на адрес, где я не проживал, получала мама.
Где проходил подготовку?
-- На следующий день, в восемь утра, явился в распределительный пункт. Поскольку в военном билете была указана моя старая фамилия, он считался недействительным, его пришлось срочно менять. Если без спешки, то замена военника заняла бы недели две, мне сделали – за час, правда, пришлось побегать.
Ну а потом нас всех, кто со мной из Тюмени призвался, погрузили в военные КАМАЗы и отвезли на полигон военных инженеров, который находится рядом с озером Андреевское Тюменской области. Там мы проходили формирование части, обучение и слаживание. Все 22 человека, в том числе и я, попали в инженерно-саперное подразделение. При этом, как выяснилось, ни у кого не было военной учетной специализации – сапер. Большинство, кто проходил срочную службу, был либо водителем, либо артиллеристом.
Я никогда ничего не взрывал, и уж тем более – не минировал-разминировал. Максимум из моего опыта было взорвать петарды и запустить фейерверк на Новый год и все. А тут нас стали учить всему: ставить растяжки, взрывать тротил, много всего. Во время учебы ты не осознаешь опасности в полную меру, поэтому допускаешь такие ошибки, которые могут стоить жизни в боевых условиях не только тебе, но и твоим товарищам.
В какой-то момент я осознал, что сапер реально ошибается один раз, и, если что-то не так, не успеешь даже моргнуть, тебя уже не будет. Кстати, когда мне сообщили, что буду сапером, то еще докупил дополнительные маскировочные костюмы, чтобы сливаться с местностью, я понимал, что должен стать невидимкой для противника.
У меня еще одна ситуация была на полигоне во время слаживания. Все свое время я посвящал саперному делу, учился ставить мины и растяжки так, чтобы они становились невидимками – это настолько круто, оттачивал свое мастерство. И совершенно упустил из виду еще одну важнейшую деталь – не чистил оружие. Во время одной учебной стрельбы мое оружие заклинило. Хорошо, что это были учения, а не боевые действия, где я по своей халатности мог погибнуть. В зоне СВО я нахожусь уже второй год и раз в несколько дней педантично чищу и смазываю свое оружие, чтобы знать на 100 процентов, что готов.
После двухнедельной подготовки на полигоне нас перебросили в зону СВО, где уже боевые саперы дополнительно нас натаскивали еще чуть больше недели. А это был ноябрь, холодно, ветра жуткие, и мы в раскисшей глине отрабатывали полученные навыки, в условиях, приближенных к боевым. Спасибо им за то, что вывозили нас в поля.
Семья «образовывалась»… успела образоваться?
-- Да. Со своей супругой Екатериной я познакомился в июне 2022-го. У нее уже была дочка Анастасия, ей тогда было 7 лет, и она сразу во мне папу увидела. Когда повестка пришла, мы уже жили все вместе, супруга была на третьем месяце беременности. И, конечно, не в восторге. Ей было ужасно страшно, что я ухожу, оставляю ее в такой ответственный момент одну с детьми, ужасно переживала.
На полигоне оказалось много желающих расписаться со своими любимыми перед отправкой на фронт. Был назначен час «Х», нас – женихов, в военной форме погрузили в КАМАЗ и привезли в Тюменский ЗАГС. Построили, завели и в порядке живой очереди расписали.
А в мае 2023-го у нас родилась Алиса. Меня отпустили в отпуск по родам. Жаль, что я не успел встретить моих девчонок из роддома, опоздал, но первые дни своей доченьки – застал. Мы сделали фотосессию, я понянчился, прочувствовал отцовскую жизнь. Когда старшая дочка висит у тебя на шее, а младшую качаешь на руках – это незабываемые моменты.
Потом еще в сентябре я приезжал в отпуск, и все свое время провел с семьей. У меня же теперь четыре девчонки вместе с моей мамой, я за них в ответе. Младшая дочурка уже подросла, мы с ней разговариваем, она на своем детском языке агукает, узнает меня, это чудо какое-то. Она ужасно похожа на нас: красивая – в маму, а характер – точно мой.
Девочки мои любимые письма мне на фронт пишут. Это очень греет. Конечно, написать сообщение легче и быстрее, но к сердцу не положишь, как письмо на бумаге. Я, когда в отпуск приезжал, часть писем привез, чтобы сохранить для истории.
Куда распределили ваш взвод?
-- Мы работаем на берегу Днепра, командируют и на другие объекты. Куда прикажут, туда наш брат сапер и отправляется. Нас 22 человека: 21 – сапер и командир. Мы уже знаем кто и на что способен, уверены друг в друге.
Каждый выход на работу – море адреналина, каждый становится еще опытнее. У нас основная задача – минирование, разминирование – крайняя необходимость. Когда Днепр уходил, многие минные поля были смыты, какие-то мины унесло течением, какие-то были на глубине, зарытые в песке, пришлось это все находить и восстанавливать.
Сначала проводится разведка. У нас есть миноискатели, три человека с ними выходят в квадрат, и в течение нескольких часов сосредоточенно проходят местность. Каждую гаечку, винтик – все, что запищит, они выкапывают, ставят вешечки. На самом деле это очень напряженная и трудоемкая работа, нужно быть очень осторожным и предельно собранным. Затем выходит сапер – обезвреживает мины или растяжки, после чего другая группа занимается минированием.
Работа тяжелая, даже физически. Помню, как еще на полигоне в Тюмени командир рассказывал нам, что наш товарищ целый день минировал объекты в зоне спецоперации, и не смог встать от уже взведенной мины… Время идет, а он встать не может, ему пришлось уползать. Я тогда в это не поверил, разве можно от минирования так сильно устать. Можно, убедился на себе. После рабочего дня реально с колена встать не можешь. Нас учили, что сапер должен работать всегда с одного колена, ни в коем случае не с обоих, должна быть отталкивающая нога, чтобы в случае непредвиденной ситуации, а мы находимся в зоне боевых действий и их там полно, можно было резко вскочить и бежать.
В среднем в день ставим порядка 60 мин на подразделение. В основном работаем в паре, но я люблю ставить один, пусть чуть дольше, но зато точно уверен, что установил идеально. Когда идешь мимо мин, установленных другим подразделением, профессиональным взглядом подмечаешь, что какая-то растяжка провисла, мина перекосилась, и уже когда сам ставишь, стараешься, чтобы было идеально и надолго.
Говорят, очень много животных, птиц подрывается на растяжках?
-- Да, это так. Вообще, один из главных врагов сапера – это животные. Их словно магнитом притягивает пляж, на запах рыбы, наверное. Я никогда не видел, чтобы, к примеру, собака шла специально на растяжку, она очень аккуратно все обходит, а на пляже словно не видит ее. Кабаны переплывают Днепр, птицы садятся, погибают. При этом они подрываются сами, и подрывают наших товарищей в обороне, которые в укрытиях сидят. Поэтому после таких подрывов нам приходится ходить и переустанавливать мины.
Еще мины во время грозы взрываются. Один раз совсем еще мальчишку в блиндаже сильно контузило, бабахнуло прямо рядом с ним, но живой.
Враг постоянно ведет охоту на саперов, направляет дроны. Причем, ты же не знаешь – это дрон-разведчик или уже камикадзе с боекомплектом. Это всегда очень страшно. Пока нам везло (тьфу-тьфу), нас же еще и ребята прикрывают с линии обороны.
Кстати, побывав в зоне СВО, поймал себя на мысли, что сегодняшняя война не как раньше – с шашками наголо, а с повсеместным применением дронов. В Тюмени были концерты на открытых площадках, и супруга на них ходила с детьми. Мало кто понимает, что такой дрон «с посылкой» способен влететь в толпу и подорвать, а я насмотрелся, насколько они опасны. Надеюсь, дроны сюда не долетят, но исключать ничего нельзя, поэтому пытаюсь запрещать супруге посещать такие мероприятия.
Стрелять приходилось?
-- По живой силе противника – нет, а вот по дронам – да. Попасть в дрон очень сложно, потому что он летит на большой высоте и с большой скоростью. Хотя я знаю случаи, когда дрон и пуля догоняла.
У нас автомат – единственное средство спасения во время работы на песчаном берегу. До ближайшего укрытия, как правило, метров пятьсот, местность абсолютно открытая, спрятаться некуда, окопаться – не успеешь, бежать нельзя – сам же растяжки поставил. Поэтому нам остается только контролировать, куда он летит.
У нас рация выставлена как на частоту своего подразделения, так и на другие. Мы их слушаем, иногда разведка может доложить, что опасность с воздуха или начинается артиллерийский обстрел. Так что в таких ситуациях саперу остается только смотреть в воздух и надеяться, что пронесет. Слава Богу, пока никого из товарищей своего взвода не терял, хотя ситуации разные бывали. Знаете, Екатерина, как будто нас кто-то спасает, бережет от самого страшного.
Награды уже есть?
-- Нет, наград пока нет, с чем это связано – не знаю. Может, не такие героические задачи мы, саперы, выполняем. Ведь кроме минирования мы еще и инженерную работу делаем. Около полугода копали и строили для ребят различные укрытия, блиндажи и другие сооружения, что, по моему мнению, не менее героические задачи.
Возводя инженерные сооружения, понимаешь, что ты должен сделать как для себя: крепко, надежно, безопасно, максимально скрытно, потому что здесь в обороне будет сидеть твой товарищ. Это не менее сложная работа, очень трудоемкий труд. Мы очень всегда стараемся для ребят. Где-то строим из заготовленного бруса и щитов, а где-то приходится и бензопилой в лесу поработать, а потом до места брус на себе дотащить. Я считаю, что этот труд тоже должен оцениваться по достоинству. Пока мы инженерными сооружениями занимаемся, нас всегда мотострелки прикрывают от врага, который постоянно стреляет, пытаясь нас уничтожить.
Офицеры «за ленточкой» как с бойцами общаются, без военного «этикета»?
-- По-разному. Я для себя выявил два состава офицеров. Первые – уставные, такие солдафоны, которые до СВО служили в воинской части, работали с призывниками, их отношение сразу видно. С ними общаться можно только по Уставу и держать дистанцию.
А вот боевые офицеры на позициях – совсем другое дело. К примеру, генерал на передке может запросто подойти, поздороваться с рядовым за руку, спросить – как дела, нужно ли что-то. К таким офицерам большое уважение, потому что они с нами работают, и не из мягкого кресла знают, что такое боевые действия.
Лис, сапер в зоне СВО из Тюмени
Вот наш командир, к примеру, с нами на передке работает, и мы ему доверяем, слушаемся беспрекословно, это вообще не обсуждается. А друг к другу обращаемся по позывным, так решили еще с тюменского полигона, мало ли что на войне бывает, лучше не знать о личной жизни товарищей.
Общаетесь с местными жителями «за ленточкой»?
-- Да, конечно, приходится общаться. С местными стараемся держать дистанцию, потому что бывали случаи, когда наших солдат специально травили, мило улыбаясь.
Местное население на российских военнослужащих по-разному реагирует, большинство, конечно, к нам очень радушно относятся. Но есть и такие, которые тебе улыбаются, а только отвернешься, плюют и шипят в спину. Еще есть третьи – барыги, которые зарабатывают на нас и говорят, что сейчас заработают на русском солдате, а потом со своей семьей уедут в Европу, где будут «безбедно» жить. С последними проще всего – деловые, предсказуемые отношения.
Максим, за кого и за что воюем?
-- Я могу сказать, за что я воюю. Я воюю за свободу и безопасность не только тех сограждан, которые оказались с 2014 года заложниками ситуации на Донбассе и на остальной Украине. Я еще воюю за своих товарищей, с которыми бок о бок ежедневно работаю в зоне СВО, за свою семью, за безопасность и целостность России. И это не громкие слова, это так и есть. Когда находишься «на передке» четко понимаешь, что противник творит против русского народа, да и против своих же граждан, которых, как пушечное мясо, отправляет воевать против нас.
Все военнослужащие прекрасно понимают, что воюют не с одной страной под названием Украина, а практически со всем миром, который хочет, чтобы нас – русских – не было.
На СВО мы видим неимоверное количество наемников из других стран и иностранную технику. И будем биться до полной Победы над нацизмом.
За организацию интервью редакция «Время МСК» благодарит Фонд «Защитники Отечества» Тюменской области.
Выставление авторских материалов издания и перепечатывание статьи или фрагмента статьи в интернете – возможно исключительно со ссылкой на первоисточник: «Время МСК».
