I
На безлюдную палубу теплохода выходит Анна. Дует ветер, солнце светит, тучи душно висят и очень черные. Анна смотрит на воду, а та неаккуратно раскачивает уверенно идущий теплоход. Через некоторое время к умиротворенно-одиноко стоящей Анне подходит Сергей. И он как скажет:
– А чего это вы тут одна стоите?
– Да где ж одна, когда вы тут в меня ртом дышите.
– Ну до этого-то одни стояли.
– Это вот вы верно подметили. Хорошо стояла.
– Вам нравится быть одной, Анна? – Сергей приступает медленно, по-военному, шагать вокруг нее, смотря себе под ноги.
– Иногда нравится.
– Да, мне тоже.
– Тогда давайте я тут закончу, а потом вы придете?
– Я вот думал, Анна, – продолжает Сергей, – а когда мы уже приплывем?
– Ой, ну это вам лучше с патушкой поговорить, он у нас разбирается.
– Я и не знал, что Волга такая широкая: берегов что-то совсем не видно.
– А вы приходите, когда она обратно сузится.
– Ох, вы и язва!
– Так сейчас никто не говорит, Сережа.
– Я говорю.
– И больше никто. И старые люди так не говорят, даже патушка.
– Патушка тоже больше не говорят. И вообще не говорят.
– Вы просто в Париже не были.
– Вы тоже не были.
– Ну я для этого и плыву.
– По Волге?
– А в чем дело?
– Вы планируете по Волге в Париж приплыть?
– Да в чем дело-то? Мы с патушкой купили билеты до Парижа, до Парижа и плывем.
– Я, значит, плыву в Ульяновск, а вы – в Париж?
– Ой, вот вы, Сергей, вечно со своими скучными рассуждениями.
Сергей неловко смеется:
– Однако как это мы с вами за эти дни ни разу не обсудили, куда плывете вы, а куда – я?
Анна пожимает плечами и смотрит на воду.
– Я думала, тут все в Париж плывут.
Сергей встревоженно напрягается, но виду не подает. Думает: «Да как же это в Париж, когда в Ульяновск? Я и по-французски-то ничего не знаю».
II
– Опять мой брат вокруг вашей дочери вышагивает, – не одобряет Евгения, смотря на Анну с Сергеем через окно теплоходного кафе.
– Ха! – заявляет Николай Николаевич, выкручивая ус, намоченный чаем.
– Не знаю, чего он добивается, – продолжает не одобрять Евгения.
– Руки и сердца!
– Нет у нее сердца, – произносит Евгения.
– Да. И что же? Кровь циркулирует прекрасно, я проверял!
– Вы очень странный отец: собственную дочь как подопытного кролика используете.
– Да я и себя как подопытного кролика использую. Вот вы не знаете, а я вам скажу. Ее сердце я пересадил себе. И теперь у меня их два.
Евгения ошеломлена.
– О, не смотрите так, милая моя, – Николай Николаевич добродушно улыбается под усами. – Я не изверг и не психопат. Ее сердцем даже воздушный шар не накачать, толку от него немного. А я ей поставил такой прибор, что у нее и в восемьдесят лет будет идеальное давление. Так что и ее сердце никто не разобьет, и я проживу чуть дольше.
– Зато она без сердца много разобьет.
– Вы, Женечка, очень сентиментальны, – ширится под усами улыбка, – это так по-женски.
– Вы волнуетесь о том, чтобы ее сердце никто не разбил, я волнуюсь, чтобы она не разбила другие. Оба мы, в сущности, беспокоимся о разбитых сердцах. Вы не менее сентиментальны, чем я. Так что и не менее женственны.
– Прелестно, Женечка, прелестно, – смеется Николай Николаевич, разбрызгивая чай. – Не хотите ли стать моей женой?
Евгения достойно сдерживает гогот.
– Это чтобы у вас три сердца было?
– Хаха, нет, вам я ваше оставлю.
– А если разобьете?
– Ох, вы и язва!
– Простите, Николай Николаевич, но за два дня полюбить человека я не в состоянии.
– Но за неделю же возможно! – продолжает улыбаться патушка.
– Ну вот давайте через пять дней и посмотрим.
– Вы даете мне надежду, Евгения! А что будет через пять дней?
– Ну как же. Неделя.
– Какая неделя?
Евгения вздыхает:
– Как мы познакомились.
– Мы же уже неделю плывем, дорогая моя, о чем вы?
Евгения настороженно замолкает. Думает нетерпеливо: «Что?»
Мимо столов проходит широким шагом молодой штурман, встревоженный.
– Василий со вчерашнего дня глаза пучит и ходит крабом, словно потерял что-то. Вы не замечали? – меняет она тему.
– Я еще в среду заметил, – многочисленно кивает Николай Николаевич.
Евгения молчит и уверена, что в среду она еще сидела дома и в окно смотрела.
III
Перемещаясь таким образом, штурман Василий по фамилии Свищев, переходит с одной палубы на другую, из одного зала в другой. В курительной сидит судовой доктор. Проходя мимо, штурман Свищев сдержанно кивает в знак приветствия.
– Василий! – из сидячего положения останавливает его доктор. – Я вас никак поймать не могу, вы всё бегаете куда-то. И взгляд у вас такой потерянный. Я вот всё хочу спросить: у вас всё хорошо, не болеете?
– Не болею, доктор, – отвечает Василий.
– Правильно, болеть не надо. А чего вы тогда такой взбудораженный?
– Не прикидывайтесь! – шипит на него штурман. – Не делайте вид, что ничего не происходит!
– Да в чем дело?
– Никто не видел капитана уже двое суток! – Свищев громогласно шепчет. – Нет его! Пропал!
– Подождите, я его вчера видел.
Штурман Василий по фамилии Свищев взъерошивает короткие светлые волосы. Свои – не доктора. У того волос нет.
– Не может быть, доктор, не может!
– Позвольте, а как же старший помощник? Он на месте?
– Да, он сейчас главный.
– Может, мы с вами сходим к нему прямо сейчас, Василий?
Старпом Феликс Федорович смотрит далеко – прямо вдаль. Нервничает, хоть и сосредоточен.
– Феликс Федорович, – отчеканивает Василий, – свидетель!
– А? – Феликс Федорович в непонимании.
– Феликс Федорович, можно с вами поговорить наедине? – следом появляется судовой доктор.
– Выйдите, Свищев.
И Свищев выходит.
– Говорите, – говорит старпом и опять смотрит далеко.
– Ну а что тут говорить? Свищев у вас свихнулся, а вы и не замечаете. Где капитан?
– Если б я знал, доктор.
Доктор молчит, сияет лысиной.
– Так, ладно, позовите его обратно.
Старпом зовет, штурман возвращается.
– Вы оба хотите сказать, что двое суток не видели капитана?
– А вы видели? – спрашивает Феликс Федорович.
– Да. Вчера в танцевальном зале.
– А что вы делали вчера в танцевальном зале?
Доктор выбирает между язвительным ответом и недоуменно-напряженным молчанием.
– Танцевал, – отвечает он в итоге.
– Доктор, – старпом отворачивается от дали и смотрит теперь в лицо, – ну какое танцевал? Не было вчера танцев, первые состоятся только завтра.
Штурман Василий Свищев кивает в подтверждение.
Доктор, не находя себе места, теряется.
IV
В танцевальном зале теплохода репетирует программу пианист.
– А вы играете лучше, чем предыдущий, – говорит ему директор круиза.
– Спасибо, – кивает пианист, не останавливаясь.
– А я раньше на трубе играла, – рассказывает директор круиза. Зовут ее Ирина.
– Хорошо, – отвечает пианист.
– Вы свой костюм нашли?
– Нет.
– А в чем вы сегодня играть планируете?
– В джинсах.
– Ну уж нет, выдумали тоже. Мы вас из-за костюма в том числе и брали.
– Я не виноват, что у вас на теплоходе воруют.
– Никто у нас не ворует!
– У вас-то не ворует, а у меня ворует.
– Да кому нужен ваш костюм?
– Такой костюм всем нужен.
– Нужно запасной иметь.
В зале шумит стульями кто-то из турбригады. На нем сценический костюм пианиста.
– А! Смотрите! – кричит пианист. – Альберт спер!
– Это Аркадий, – поправляет Ирина и грозно смотрит на Аркадия. – Они очень похожи. Аркадий, подите сюда.
Аркадий, оставляя в покое стулья, идет, сияя золотыми блестками костюма.
– Аркадий, – говорит Ирина.
– Я не Аркадий, я Альберт. Просто мы похожи.
– Зачем же вы подошли, если я позвала Аркадия?
– А я привык.
– Вы, Альберт, зачем костюм украли?
– Я не крал.
Входит Аркадий. Он очень похож на Альберта. И костюм на нем такой же.
– Аркадий спер! – кричит пианист.
Аркадий, взятый оторопью, молча водит глазами.
– Аркадий, подите сюда, – говорит Ирина.
Аркадий подходит и становится рядом с Альбертом.
– Здравствуйте, Альберт, – говорит Аркадий.
– Здравствуйте, Аркадий, – отвечает Альберт.
– Почему на вас эти костюмы? – спрашивает Ирина.
– Потому что мы их надели, – отвечает один из Аркадия и Альберта.
Пианист, наконец, замечает, что Аркадий и Альберт довольно крупные ребята. А пианист, то есть он сам, довольно некрупный. Костюмы, делает он вывод, не его.
V
В вагоне-ресторане сидят трое: Генрих, Аврора и Лев.
– Вам не кажется удивительным, мальчики, – замечает Аврора, – что посреди теплохода вагон впихнули?
– Вы что, только заметили? – удивляется Генрих.
– Заметила я сразу, только все так безразлично отнеслись к этому факту, что и я решила виду не подавать.
– Я уже давно не мальчик, – спохватывается Лев.
– Так вы уже давно и не девочка, – справедливо замечает Генрих.
– Это все потому, что Николай Николаевич Фасадский – шарлатан! Говорил, что операция необратима, а я опять мальчик, да еще уже и не мальчик!
– Николай Николаевич, кстати, на этом же теплоходе плывет, – говорит Аврора.
– Да что вы! – кричит Лев и неистово бьет кулаком по столу.
– Не рычите, Лев, – просит Аврора, – у меня и так после вчерашнего голова раскалывается. Еще и не спала почти, а когда спала, то снилась какая-то гадость.
– Что вам снилось, Аврора? – спрашивает Генрих.
– Крейсер.
– «Аврора»?
– М? – мыча, спрашивает она.
– Крейсер, говорю, «Аврора»?
– Крейсер, да. Я ж говорю, крейсер. Вам, Генрих, к лору бы сходить. Уши огромные, а не слышат ничего.
– Что? – не слышит Генрих.
– К врачу, говорю, сходите! – кричит Аврора.
– У меня ничего не болит.
– А где вы видели Николая Николаевича? – спрашивает Лев.
– Да чаи каждый день гоняет на верхней палубе.
– Шарлатан! – вновь стучит кулаком Лев. – Я ему сердце вырву!
– Девочкой вас это не сделает, – благоразумно замечает Генрих.
– Еще и под суд пойдете, – зевает Аврора.
– А я не понял, что плохого в крейсере? – Генрих набирает в вилку спагетти.
– Так он по нам стрелял. Палил и палил! Дыру пробил в районе задней палубы, ну мы и тонуть начали.
– Не переживайте, Аврора, – торжественно-вяло говорит Лев, – со мной не утонете: я плаваю, как бог.
– Я атеистка, – выпивает остатки граппы Аврора. – Нет, ну все равно, вы подумайте! На теплоходе – и вагон! Это же надо! Еще и березы за окном мелькают.
– Думаю, это проекция, – убедительно аргументирует Генрих.
– А крестик на вас почему висит? – подозрительно щурится Лев.
– Снять забыла.
– А надели зачем?
Аврора недоверчиво смотрит по сторонам. Переходит на шепот:
– Да какая-то тут бесовщина творится на этом теплоходе.
– Довольно вялая из вас атеистка, – фыркает Лев.
– Да и вы уже не девочка, – отвечает Аврора и пьет воздух из опустевшего бокала с граппой.
– Я вот думаю, – прерывает завязывающийся конфликт Генрих, – раз у меня такие большие уши, может, их проколоть?
– Думаете, они от этого сдуются? – Аврора нервно кидает на стол салфетку и уходит в уборную.
– Что она сказала? – плохо слышит Генрих.
Лев в третий раз бьет кулаком по столу и рычит.
VI
Бессердечная Анна вновь глядит на воду. К ней подходит двухсердечный Николай Николаевич.
– Патушка, – не глядя на него говорит Анна, – я голодна.
– Да тут что-то все голодны, – отвечает Николай Николаевич. – Перестали совсем людей кормить. Поскорей бы уже приплыли.
– Сережа говорит, мы плывем в Ульяновск.
– Глупости, радость моя.
– А ведь верно: как можно по Волге в Париж?
– При желании и не такое возможно, – он навернул ус. – Вообще, конечно, странная семейка. Сестра его говорит, будто плывем мы всего несколько дней, когда уже больше недели прошло.
– Она тебе нравится?
– Очень мила. И умна! Хоть и не без странностей.
– Не хочу мачеху.
Николай Николаевич смеется.
– Ну тут уж разговор не про тебе мачеху, а про мне жену.
– А зачем тебе жена?
– Для любви, любимая.
– Не понимаю.
– И хорошо.
– Никогда ты мне ничего не объясняешь.
Внезапно появляется Генрих.
– Кхе-кхе, – покашливает он.
Дочь с отцом поворачивают головы.
– Николай Николаевич? – спрашивает Генрих.
– Да. С кем имею честь?
– Генрих Загадовский, – кланяется Генрих Загадовский. – Прошу прощения, но раз уж вы на теплоходе, то не могу не обратиться. Вы одного моего знакомого в девочку превращали, – Николай Николаевич чувствует неловкость и переминается, – вот я хотел узнать, можете ли вы мне уши уменьшить?
Николай Николаевич приободряется и с интересом осматривает уши Генриха.
– Это можно! Давайте завтра позавтракаем вместе, поговорим да обсудим. Чаю тяпнем.
– И к чаю что-нибудь принесите, – говорит Анна.
– Я вчера щуку поймал, – говорит Генрих. – Хотите?
– Каков гурман: чай с щукой кушает! – восклицает Анна и вновь глядит на воду.
– Что ж это у вас за удочка, что с такой высоты щуку ловит?
– А я на заднюю палубу ходил – там значительно ниже.
– То есть как? – удивляется Николай Николаевич.
Генрих отжимает плечами.
– Ну вот как-то так, – не знает Генрих, а потом молчит. – Я пойду к танцам переодеваться. Вы придете сегодня на танцы?
– Обязательно! – азартно выдает Николай Николаевич.
– Тогда увидимся там, – Генрих откланивается и уходит.
– Хорошенький, – произносит Анна.
– С такими-то ушами! – усмехается Николай Николаевич.
– Зато, может, слушать умеет.
– Пойдем на заднюю палубу – проверим, о чем это он говорил.
Они приходят на заднюю палубу. Там, не подавая встревоженного виду, стоят старпом Феликс Федорович и штурман Василий и что-то секретно обсуждают. Анна перегибается через перила и вновь смотрит на воду – тут видно, что вода действительно ближе к палубе, чем на носу.
– Мы что же это, тонем? – озадачивается Николай Николаевич.
– Не разводите панику, – заявляет строгим шепотом Феликс Федорович, внезапно оказавшийся рядом. – Плывем же.
– А что произошло? – спрашивает Анна.
– Крейсер по нам стрелял. Только, пожалуйста, никому не говорите, – просит штурман Василий. Он же Свищев.
VII
Евгения и Сергей, сестра и брат, стоят в танцевальном зале теплохода. Она – в прекрасном платье, он – в прекрасном мундире. Вечер только начинается, пианист играет спокойное. Костюм не найден, но одолжен у Аркадия или Альберта. Висит мешком и блестит.
– Какое-то пакостное у меня настроение, – заявляет Евгения.
– Что такое? – спрашивает брат.
– Пакостное, и все. Поскорее бы уже приплыть.
– Мне тут сказали, что мы плывем в Париж, – заявляет Сергей.
– Да хоть в Арктику, уже лишь бы добраться.
– Где же Анна? – Сергей окутывает взглядом зал в поисках.
– Я думаю, я пойду прилягу.
– Евгения, вы уже тут! – восклицает Николай Николаевич и целует ей руку. – Потанцуем? – и улыбается.
– Откуда это вы так внезапно появились, сердечный вы наш? – недоумевает Евгения.
– А где же Анна? – спрашивает Сергей.
– А вон же, с ушастым у бара стоит.
Сергей щурится, увеличивая силу зрения, глядит на Анну. Та глядит на Генриха новым для себя взглядом и что-то говорит. Генрих слушает, но слышит плохо.
В зал входит судовой доктор, лысиной сверкает. Он один и подозрительно сторонится всех, пребывая в задумчивости.
«Так, – думает он, – ну ведь то же самое, как и было всё в прошлый раз на танцах, которых еще не было. Это что, я свихнулся, а не Свищев?»
Мимо проходит Свищев, переваливаясь крабовой походкой.
– Доктор!
– Вы всё капитана ищете?
– А вы нам по-прежнему не верите?
– Да тут уж черт знает, кому верить. Однако если это те танцы, на которых был я, то капитан здесь будет.
Штурман Василий подготавливает глаза, пучит их сильнее и идет дальше в поисках капитана.
– Опять Василий крабом ходит, – замечает Евгения.
– Ну тут уж и не так заходишь, – отводит ее в сторону Николай Николаевич. – Давайте танцевать, милая моя, а то вдруг больше не удастся.
– Это что еще значит?
– Тонем мы, – шепчет Николай Николаевич.
– Что значит тонем? С чего вы взяли?
Рядом возникает Феликс Федорович.
– Так-с, – говорит он. – Не разводите панику. Танцуйте.
– Да не хочу я танцевать, я вообще себя чувствую пакостно. Мы что же, правда тонем?
– Почему тонем? Мы плывем, набирая воду. Черт возьми! – вдруг восклицает Феликс Федорович и глядит в центр зала. – Капитан!
VIII
Капитан танцует в концертном костюме пианиста.
– Капитан спер! – орет пианист, не переставая играть.
– Нет, ну вы подумайте, – молвит Ирина, директор круиза.
– А я говорил! Говорил! – говорит судовой доктор, останавливая штурмана Василия. Тот пучит глаза пуще прежнего.
– Черт-те что, – строго заявляет Феликс Федорович.
Капитан не останавливается и продолжает самозабвенно танцевать.
– А капитан-то танцует как бог! – восклицает Свищев.
– Как и в прошлый раз, – говорит доктор и непонимающе трет лысину.
– Поглядите на капитана, – советует Анна Генриху.
– Что ж, – мычит Генрих, – неудивительно, что на корабле такой бардак творится.
Появляются Аврора и Лев. Последний обращается к Генриху:
– Что это вы тут уши развесили?
– Да вот на капитана смотрим, – отвечает Генрих. – А это Анна, дочь Николая Николаевича.
Лев рычит.
– Вам бы, Лёва, подстричься, а то уже грива, – говорит Аврора.
– Где ж я тут парикмахера найду?
– Я вас могу подстричь, – заявляет Анна и достает ножницы.
– Ну уж нет, я вашей семейке не доверяю, – сторонится Лев.
– Мне сегодня опять какая-то придурь снилась, – зевает Аврора. – Будто я замуж вышла в шлюпке.
К экстатически танцующему капитану подкрадывается Феликс Федорович и сквозь закрытые глаза и мелькающие руки командира теплохода пытается дошептаться.
– Капитан! – шепчет Феликс Федорович.
Капитан танцует.
– Капитан! – продолжает Феликс Федорович. – Капитан, у нас ЧП.
Пианист перестает играть. Люди замолкают. В зале слышен стук каблуков капитана и прорвавшийся крик Феликса Федоровича:
– Капитан, мы тонем!
Люди кричат.
– Что такое? – спрашивает Генрих, потому что не слышит.
Анна берет его за руку.
– Да утонем мы тут все, видимо. Но вы не переживайте, я буду рядом.
IX
В одной из спасательных шлюпок плывут Анна, Евгения, штурман Василий Свищев, Альберт и Генрих. Ну и еще какие-то люди.
– Вот уж не думала, – обращается Евгения к Анне, – что вы на нежности способны.
– А я и не способна.
– Что ж вы в господина вцепились?
– Он меня щукой кормил.
– Меня Генрих зовут, – говорит Генрих. – Загадовский.
– А мой брат в вас влюблен был, – добавляет Евгения.
– А в вас – патушка, – отвечает Анна. – Хорошо, что вы моей мачехой не стали.
– Да и я, признаться, другую невестку желала бы. А вы Василий, когда глаза не пучите, очень даже милый.
Штурман Василий, главный в шлюпке, улыбается.
– Я только лысеть от всего этого начал. Волосы себе повыдирал.
– А долго нам плыть до берега? – спрашивает Евгения.
– Если бы я знал. Послушайте, вы, в трусах, – обращается штурман Свищев к Альберту. – Во-первых, почему вы в трусах? А, во-вторых, можете помочь грести? Вы вроде парень крепкий.
– А я свой костюм пианисту дал на вечер.
– Что ж у вас, другой одежды не было? А, впрочем, ладно. Вот вам весло.
– Вы в трусах и с веслом выглядите, как раб на галере, – шутит Анна и смотрит на воду.
– Не обращайте внимания, – приободряет Альберта Евгения. – У Анны сердца нет.
– Чего нет? – спрашивает Генрих.
– Сердца.
– Перца? – переспрашивает Генрих.
– Сердца! – кричит Анна. – Сердца у меня нет!
– А, ну на этот счет не беспокойтесь. Я своим поделюсь, – говорит Генрих и укрывает ее ушами.
Евгения умиленно улыбается. Свищев тоже улыбается и, воодушевленный, кричит:
– Вперед, к берегу!
Альберт, сидя в трусах, гребет. Потому что всегда кто-то гребет, а кто-то счастлив.
X
В другой шлюпке волею случая оказались Николай Николаевич, Ирина, которая директор круиза, Аркадий и Лев. Ну и еще какие-то люди.
– У вас костюм, как у капитана, дружище, – говорит Николай Николаевич Аркадию и, улыбаясь, мочит усы в термосе с чаем.
Аркадий, большой и крепкий, блестит костюмом.
– Я вот никак не ожидала такого от капитана, – говорит Ирина. – Мало того, что чужой костюм украл, так и корабль погубил. Была бы у меня труба, я бы сейчас на ней что-нибудь грустное сыграла. Я раньше на трубе играла.
– Очень интересно, – перестает молчать Аркадий и говорит без интереса.
– А что вы на меня так озверело смотрите, милейший? – спрашивает Николай Николаевич у Льва.
– А вы меня не помните?
– Я вас не только не помню, я вас еще и не знаю.
– Хорош профессор! Работу сделал на тяп-ляп, деньги забрал и в ус не дует. Шарлатан! – рычит Лев.
– Ну уж клеветать на себя я не позволю! Вы кто вообще такой?
– Я Лев!
– Это я вижу, что лев. Только откуда ж я вас знать могу? На сафари я не езжу, а в зоопарке последний раз лет двадцать назад был.
Лев рычит.
– Вы меня обещали девочкой сделать!
– Ах, это… – задумчиво мычит Николай Николаевич и дует в ус.
– Что, вспомнили? Шарлатан!
– Ну допустим, девочкой я вас все же сделал.
– По-вашему, девочки выглядят так?
– А нечего тут сексизмами разбрасываться. Как девочки хотят, так и выглядят.
– Вы мне зубы не заговаривайте! – скалит Лев зубы.
– Лев прав, – заявляет Аркадий, блестя. – Я хоть и придерживаюсь правых взглядов, а Лев, видимо, левых, но тут Лев прав.
– Я запуталась, – говорит Ирина.
– Ничего он не прав! – восклицает Николай Николаевич. – Вы вообще не вмешивайтесь, вас никто не спрашивал.
– Я вам сердце вырву! – открывает пасть Лев.
– А у меня их два!
Лев кидается на Николая Николаевича. Люди в шлюпке спохватываются и достают камеры, чтобы контент даром не пропадал. Ирина мысленно играет на трубе грустную мелодию.
XI
В еще одной шлюпке качаются Сергей, старпом Феликс Федорович, судовой доктор, пианист и Аврора. Ну и еще какие-то люди.
– Там что-то бардак какой-то, – глядит в подзорную трубу Феликс Федорович.
– Где? – спрашивает Сергей.
– Вон в той шлюпке. Откуда там звери вообще?
– А это, наверное, Лев, – зевает Аврора. – Совсем озверел.
Феликс Федорович отнимает трубу от глаза.
– Ладно, – говорит он, – сами разберутся.
– Вот-вот, вы теперь капитан нашего каравана, вы и командуйте, – заявляет пианист. – У меня до сих пор в голове не укладывается, что капитан мой костюм спер.
– Да что вы заладили со своим костюмом! – осекает его Сергей. – Во-первых, он теперь на дне вместе с теплоходом, капитаном и моей надеждой добраться до Ульяновска. Во-вторых…
– А мы разве в Ульяновск плыли? – перебивает Аврора.
– Вы уже вторая, кто в этом сомневается. Феликс Федорович, ответьте, наконец, куда же мы все-таки плыли: в Ульяновск или Париж?
– Не всё ли теперь равно? – отвечает Феликс Федорович, стоит на носу шлюпки и глядит прямо. – Сейчас бы просто до берега добраться.
– Я в Париже собиралась новую жизнь начать, – тоскливо говорит Аврора и спускает руку в воду.
– А со старой что не так? – спрашивает судовой доктор.
– Да всё не так. Разве снятся человеку одни кошмары, когда в жизни всё так?
– Новая жизнь, юная леди, – грустно улыбается доктор, сияя лысиной пуще костюма пианиста, – не от города зависит, а от вас самой.
Аврора хмуро смотрит на доктора.
– А я новую жизнь собирался начать в Ульяновске, – тоже грустно улыбается Сергей, говоря словно сам с собой.
– Я вам советую новую жизнь начать в этой шлюпке, – усмехается пианист. – А то другой, может, и не будет. Про плот «Медузы» слышали?
– Отставить! – рявкает Феликс Федорович. – Я не потерплю пораженческие настроения на моем судне! Мы все-таки по Волге плывем, а не в открытом океане, до берега скоро доберемся.
– А это не такая плохая мысль, – задумчиво произносит Сергей и обращается к Авроре. – Вас как зовут?
– Аврора, – отвечает Аврора на вопрос Сергея.
– А меня Сергей, – отвечает Сергей на ответ Авроры на вопрос Сергея. – Выходите за меня замуж.
– Я вас вижу первый раз в жизни.
– А вы глаза закройте.
Аврора подозрительно смотрит на Сергея, но глаза все же закрывает.
– А теперь откройте.
Аврора открывает глаза.
– Вот теперь два раза видели.
Аврора улыбается.
– Кошмары не снились? – спрашивает судовой доктор, подыгрывая Сергею.
– Нет, – тихо отвечает Аврора.
– Она же не спала, – скептически возражает пианист.
– А вдруг спала? – с надеждой спрашивает Аврора.
Конец
невинное создание
