Как и всякая опасная напасть, волки появляются во множестве в годы людских бед. Во время войны, когда большинство мужчин было призвано на фронт, на севере Бурятии развелось столько волков, что ночью в нашем посёлке люди боялись выйти на улицу.
Однажды разнеслась весть, что доярки Нюра и Дуся убили волка. Это были здоровые и румяные тётки, лучшие работницы совхозной фермы.
Поехали эти неунывающие бой-бабы, как всегда, за соломой в поле, на санях, которые тянула пара быков. За ними увязался здоровенный и лохматый пёс по кличке Нохой, что с бурятского переводится – собака.
Нохой вместе с ночным сторожем охранял ферму и славился как отважный охотничий пёс, который ничего и никого не боится. Летом, вместе с пастухами, он охранял совхозное стадо коров. Теперь охранял людей.
День был морозный и ясный, до самого горизонта искрился снег, чернели ветви оголённых берёз и осин, в заснеженной дали дремала зимняя тайга. На окраине поля стояла избушка полевого стана с открытой дверью. Нюра и Дуся подъезжали к полю, как вдруг Нохой бросился в сторону от дороги и поднял волка, который лежал возле недоеденной туши дикой козы. Он, видимо, недавно задавил козу и, набив утробу, не мог уже съесть всё.
Почему волк был один – для меня до сих пор загадка.
Отяжелевший после еды волк оказался неповоротливым и бежал не так быстро, а Нохой не давал ему свернуть в лес. Нюра и Дуся раскрыли от изумления рты, потом встали на сани и громкими криками начали подбадривать Нохоя, смело гнавшего неприятеля.
Волк то и дело разворачивался, взрыхляя снег, и злобно оскаливался, но отважный Нохой набрасывался на него и гнал дальше. Отчаявшись, волк метнулся в открытую дверь избушки полевого стана и, отбиваясь от собаки, встал на пороге.
Быки испуганно пятились назад, глаза у них налились кровью. А Нюра и Дуся похватали из саней вилы, забежали по снегу за избушку и, изловчившись, захлопнули дверь, а потом подпёрли крепким колом. Нохой неистовствовал, избушка содрогалась. Далеко вокруг разносились крики женщин, лай собаки и рычание волка.
Попав в западню, волк заметался. Женщины просунули с двух сторон в небольшие оконца вилы и начали тыкать волка в бок. Волк хватал вилы зубами, мотал головой, бросался к окнам. Стены и пол избушки окрасились кровью.
Вскоре волк изнемог и ослабел, уже не бросался. Женщины добили его, убедительно втыкая вилы в бока волка. Потом они выволокли его на улицу. После того, как погрузили на сани солому, женщины повезли волка на ферму. Быки таращились, довольный Нохой вприпрыжку бежал около них и мудро оглядывался на сани, где лежал убитый волк.
Директор совхоза и руководители района выделили дояркам премию. То-то удивлялись на ферме и посёлке люди. А Нохой долго обнюхивал продырявленную вилами волчью шкуру, которую повесили на забор…

2002 год. Литературное переложение рассказов Михаила Шемякина.

Это единственный город, где я не был дальше аэропорта.

Прилетел туда в сусальный осенний день, спускался по трапу, напоминая самому себе Алена Делона в белом плаще. Рыцаря в брендовых латах, героя в доспехах от кутюр.

И также Аленом Делоном, с тем же зачёсом волос под фальшью борсалино, прижимистым росточком и недосягаемостью даже со спины, входил я в стеклянные двери здания.

Чувствовал себя в образе каким-то новым, свободным, более глубоким, умудрённым и зрелым, чем вчера.

Первым, что я увидел в киоске прессы ещё издалека, было твоё глянцевое фото. В лучшем стиле. Вся крупность глаз и губ, в общем — черт лица, выделялась здесь явственно, будто ты смотрелась со мной в одно зеркало. И, как обычно, заслоняла меня.

Ты любила, я любил.
Ты забыла, я забыл.
Ты не вместе, я не врозь,
Мы — не в лоб, а как-то вскользь.

Чёрт возьми! Или как там говорится-то это: каналья, дьяболо!.. Попутал всё. А потому что! Стоило ли уезжать, если первое, что я вижу, приехав, это твоё лицо! Прямо не спрячешься, не сбежишь — вот она, бонжурьте, смотрит. Как обычно, не прямо, а немного вбок. Уи, мон шер, я бы не прочь..

Сейчас поправлюсь, сейчас!! «Выглядывая лучшую партию для себя», — возвращаясь к галльскому такту, но не уму, безнадёжно плохо съехидничал я.

Не туше, конечно. О нет, миль пардон.

Подходя ближе к магнетическому фото, я разглядел идущую низом черную кайму. Такие жуть и слабость охватили вдруг меня, что, путаясь в сразу неудобном плаще, пускай и без шпаги, я побежал какой-то петушьей трусцой.

«Нашла лучший выход для себя...», «Трагический итог...», «Отвага или безысходность?»... На меня неслись обрывки заголовков, будто мусор, разнесённый ветром парижских трущоб из открытых контейнеров. Только теперь я понял, что она была повсюду. Витрина пестрела её портретами, борзописцы своими калёными перьями с отравленными слюной наконечниками высекали запальные искры на благодатном пепелище.

А я-то разглядел лишь один чудесный снимок. Такой верный ей. И равный — ей.

Вот почему я так и не вышел из аэропорта.

Под чистым золотом листопадным
Разлетались млечно-белые фалды...
И сердце под карденовской бронёй
Звенело колотой поллитрой.
И не спасибо, что душой живой,
Спасибо, грязный, пьяный, битый.

Посёлок наш, Малый Амалат, раскинулся в таёжной долине и перегорожен на две половины быстрой речкой. Изба наша стоит у самого брода. Воздух пронизан запахами хвои и смолы, вокруг глухо шумит тайга, всюду, синея, возвышаются хребты. Кажется, что всё вокруг – в хребтах и тайге! Какие за ними страны и люди? Семилетнему, мне все время хочется пойти за хребты и увидеть другой мир… А я целыми днями ловлю в речке гольянов и купаюсь.
В жаркий летний полдень, поднимая брызги воды, три телеги переехали через брод и остановились у нашей избы. На передней телеге рядом с возницей-стариком сидел кругленький человек в гимнастёрке и шляпе, под которой поблёскивали круглые очки. Сняв шляпу, он начал вытирать платком вспотевшее лицо, шею. Потом резво спрыгнул на землю и стал осматривать посёлок. Я побежал к телегам, вышла за ограду моя мама, со всех сторон спешили вприпрыжку босоногие ребятишки. Очень скоро около телег собрались бабы, старики, дети.
На телегах стояли железные клетки, в которых изнывали от жары невиданные нами зверьки с длинными и плосковатыми хвостами. Золотисто-серые, они были похожи на крыс, только более округлые. Тёплый ветерок раздувал на их спинах мех. Чёрные бусинки глаз испуганно смотрели на людей.
- Ишь ты, крыс куда-то повезли, - сказала какая-то старуха.
- Нет, это не крысы. Что за звери? В воде, поди, живут! – заметил высокий старик, ткнув корявой палкой в сторону зверьков. Человек в гимнастёрке рассмеялся и оглядел толпу.
- Чо это? – Звонко крикнул я, подступая к телегам и смотря снизу вверх на человека в гимнастёрке.
- Это, – человек снова оглядел толпу, - это, товарищи, американская ондатра, живёт она…
- Ишь ты, мериканская…
- С какой дали везут.
- Совсем как наша крыса или большая мышь. Из Америки, - заговорили в толпе. Кругленький человек в гимнастёрке вытер с лица платком пот и продолжал:
- Живёт она в водоёмах американских континентов. Американские товарищи дали нам ондатру для того, чтобы мы разводили её в своих озёрах и реках. Плодится она очень быстро… А мех…
Своих, что ли, окоёмов в Америке мало?
- Поди, как кролик, плодится.
- Так она тут всё поест!
- А они, поди, потому и дали её нам…
Босоногие пацаны окружили клетки и рассматривали серых зверьков, которые мигали чёрными бусинками глаз и удивлённо смотрели на них.
- А Америка далеко? – спросил меня черноголовый и прокалённый до черноты зноем Андрюха Козулин. Полуголый, он тёр правой босой пяткой лодыжку левой ноги и вопросительно смотрел на меня.
- Америка? Рядом, поди, за хребтами. Видишь, на телегах везут, - ответил я, представив, как американские мужики грузили на телеги ящики со зверьками…
Человек в гимнастёрке продолжал рассказывать об ондатрах, люди слушали, над деревней плыла жара, американские ондатры скучали в своих клетках и сонно прижимались друг к другу…

Было это в 1936 году. Теперь я знаю, что тогда везли первую партию ондатры, чтобы выпустить в Баунтовские озёра. Их выпустили. Разговоры прекратились, об ондатрах забыли. Но через несколько лет они сами напомнили о себе. Весной сорок третьего года я с дедом Егором ловил рыбу. Мы загородили на реке заездок, сплели из ивовых прутьев две «морды». Добывали ленков и хариусов. Одним словом, выживали.
Вытряхивать «морды» ходили по очереди. Однажды дед Егор пришёл к нам очень озабоченный и пожаловался:
- Какой-то зверь попал в морду и прогрыз прутья, сам ушёл и всю рыбу выпустил.
Мы рассматривали нашу ловушку и долго удивлялись. Что за зверь, не может же рыба грызть прутья? Через неделю вытряхивать «морды» отправился я. Подойдя к берегу, заметил, что первая «морда» сильно вздрагивает в воде. Обрадовавшись тому, что попала большая рыба, я быстро освободил крепление, вытащил снасть на берег и ахнул. Среди плескавшейся рыбы метался знакомый мне зверёк. Из Америки! Я вытряхнул его вместе с рыбой, он ловко скользнул в воду и, даже не булькнув, исчез под водой, как рыба.

Очень скоро об ондатре заговорили. В основном, рыбаки. Ондатра попадала в сети, рвала их, иногда запутывалась сама. Начался промысел, который длился с мая по июль. В это время мех ондатры был самым лучшим.
Американская ондатра быстро заполонила все водоёмы Забайкалья, которое обогатилось, благодаря Америке, ещё одним ценным мехом. Бесстрашная и маленькая ондатра неутомимо плыла по рекам и речушкам, которые связаны между собой и переплетают системы больших и малых озёр. Из Ципикана в Цыпу и Витим, в Большой и Малый Амалаты, в Баунтовские озёра, из Холы, Исинги и Витима – в Еравнинские озёра, потом в озеро Тасей и в систему Арахлейских озёр. Иногда, в засушливые годы, ондатра мигрирует по суше, идёт по лесным тропам, через таёжные хребты. Я видел такое переселение!
Позже ондатра появилась по южную сторону Яблоневого хребта.

И вот однажды, в Чите, я увидел на рынке шапку из ондатрового меха. На этикетке было написано, что меху не страшен мокрый снег.  В семидесятых и восьмидесятых годах большинство забайкальцев стали носить шапки из меха ондатры.
Америка не знает конкуренции, мех американской ондатры вытеснил с рынка мех забайкальской белки. Но наши браконьеры быстро очистили водоёмы от этого чудесного зверька, благо добывать ондатру очень просто: живут они семейством в уютных хатках – ставь капканы в хатках и лови!
Ондатры осталось мало. Но я часто вспоминаю себя, семилетнего, рассматривающего под знойным солнцем клетки, в которых сидели золотисто-серые зверьки, слышу звонкие голоса:
- Чо это?
- Американская ондатра!
- А Америка далеко?
- За хребтами…

.................................
2002 год. Литературное переложение рассказов Михаила Шемякина.