Я вырос на окраине небольшого городка на западе Луизианы. Наш городок был очень религиозным, а волна преступности в 1980‑х годах привела к тому, что детство я проводил в основном взаперти. Первое маленькое освобождение случилось в ночь на Хэллоуин 1987 года. Мне было тринадцать, и мне разрешили гулять с друзьями до полуночи. Мою мать окончательно убедил в безопасности этой затеи Патрик — семнадцатилетний брат моего лучшего друга Марва. Все младше его его побаивались, но взрослые считали его прилежным учеником и хорошим христианином. Он должен был сопровождать нас против своей воли.
Мы сидели в подвале у Марва и смотрели первую половину «Пятницы, 13‑е: Часть VI» на мутной кассете VHS. Уже тогда я был уверен, что ничего страшнее этого фильма я в ту ночь не увижу. Но как только Патрик вошёл в комнату, все смех и болтовня сразу стихли. Он был невысокого роста, но вёл себя так, словно смотрел на остальных свысока. Я его недолюбливал, но понимал, что даже его появление не сможет испортить мой настрой в этот вечер. После того как родители Марва выгнали нас из дома, мы пошли по округе собирать конфеты. Нас было человек пять-шесть, не считая Патрика. Всех остальных я знал по церкви или школе, кроме Ленни — младшего брата моего друга Роба. Ему было, как мне казалось, не больше семи или восьми. Помню, он был в костюме клоуна. Помимо Ленни, я чётко помню только свои костюмы и костюм Марва: мы оба были одеты охотниками за привидениями, а я даже тащил за собой старый выкрашенный в чёрный цвет пылесос — для пущего эффекта.
Было уже за десять вечера, и, закончив с «конфетой или жизнью», пара человек из нашей компании пошли домой. Мы продолжали дурачиться и смеяться, наевшись сахара, не заметив, как Патрик завёл нас чуть дальше от ровных рядов белых домов. Постепенно фонари стали редеть, а потом и вовсе исчезли. Весёлый смех, сопровождавший нас большую часть вечера, начал затихать. Всё чаще под ногами слышался хруст сухих листьев, а откуда‑то издалека раздавался монотонный хор лягушек. В воздухе уже витал запах застойной воды и гниющей растительности. Помню, как Марв толкнул меня локтем и впервые за ночь перестал улыбаться.
— Чувак, — прошептал он, — куда он нас ведёт?
Мы вышли на небольшую болотистую поляну на берегу байю. Толстые корни здесь торчали из земли, заменяя скамейки, и Патрик указал нам, чтобы мы сели полукругом перед ним. Сбитые с толку, мы опустились на эти корни и наблюдали, как он достаёт сигарету, закуривает и выпускает дым прямо в лицо Марву. После этого Патрик заговорил.
Он сказал, что хочет рассказать нам местную легенду, о которой должен знать каждый ребёнок в городе. И мы слушали его, как заворожённые. Так мы впервые услышали о Кожешкуре (в оригинале — Leatherskin). Я запомнил эту историю на всю жизнь и теперь постараюсь пересказать её максимально точно. Конечно, могут быть упущены какие-то детали — прошло тридцать восемь лет. Но, насколько мне известно, это самый точный пересказ старого мифа, существующий в Сети.
Кожешкур появился на свет в конце сороковых или начале пятидесятых. Всё его тело покрывали грубые, бурые наросты, похожие на твёрдые грибковые разрастания. Его гноящиеся глаза были крохотными точками, а полный комплект зубов при рождении оказался таким острым, что кормить его грудью было невозможно. Отец ребёнка, местный пастор, решил, что сын — это дьявольская кара за грехи его юности. Не слушая уговоров больной жены, пастор унес новорожденного в мрачную часть болота и оставил на влажном мху умирать.
К этому моменту Патрик уже полностью захватил моё внимание. Я слышал о Кожешкуре от какого‑то мальчишки на детской площадке: помню только, что он грозился «прийти и забрать меня». Но ничего больше не знал. И вот, в тот Хэллоуин я наконец услышал всю историю целиком.
Пастор не знал, что неподалёку от того места стоял ветхий домик, медленно погружавшийся в болото. В нём жила дряхлая женщина, страдавшая старческим слабоумием. Услышав плач, она вышла и пошла на звук, пока не нашла малыша. Она взяла его на руки и унесла к себе, укачала и успокоила. С тех пор она растила его как собственного сына. Много лет она кормила и одевала мальчика, оберегала и защищала. Однако сама старушка еле говорила и, поскольку у них не было никакой связи с остальным миром, Кожешкур так и не научился нормально разговаривать.
Он ел сырых болотных птиц и другую неосторожную живность, пока в подростковом возрасте не начал пробираться по ночам в город. Он бродил по чужим дворам и похищал домашних животных в темноте. Но, взрослея, Кожешкур всё сильнее ощущал голод. В середине 1960‑х годов пропала маленькая девочка: она ушла в сторону трясины за бабочкой и больше её никто не видел.
С этого момента весь возможный к нему сочувственный настрой исчез: после первой добычи из детской плоти пути назад не было. В городе начали пропадать дети, гораздо чаще, чем где-либо ещё в стране. Когда в болотах нашли останки, напоминавшие человеческие, люди решили, что всему виной аллигаторы, и устроили охоту — но, убивая рептилий, они так и не вышли на след самой настоящей угрозы. Родители перестали выпускать детей на улицу, особенно поблизости от байю. Тогда Кожешкуру пришлось заходить глубже в город, он даже научился проникать в дома. А когда один из братьев-близнецов из семьи Кэллоуэй пропал прямо с кромки школьного двора, никто больше не говорил о «проклятых гаторах». Люди стали наглухо заколачивать окна.
К этому времени Кожешкур начал подолгу находиться в воде, перебираться по выступающим корням в мутной жиже. Те, кто мог столкнуться с ним, принимали его за бревно или крупного крокодила. Лишь немногие понимали, насколько близко тогда подбиралась смерть. Некоторые охотники, возможно, даже видели сгнившую лачугу, где обитал Кожешкур. Построенная во времена отца его приёмной матери (где‑то в 1870‑х годах), она стояла на стыке болот и медленных вод байю. Когда-то эта земля была сухой, располагалась на берегу реки; если бы она привлекла к себе больше людей, там мог бы сформироваться город, заменив наш, что в миле к северу.
Незадолго до конца сегрегации, сразу после поражения губернатора Уоллеса на президентских выборах 1968 года, расовые распри в Луизиане сильно обострились. После нескольких сообщений о новых встречах с Кожешкуром и одной мутной фотографии, газеты раздули скандальную историю о «креольском каннибале», что прячется в болотах. Разгорелась расистская истерия, и жаркой июльской ночью в трясину ворвался разъярённый отряд, состоящий из разномастных вооружённых мужчин и помощников шерифа. На лодках и пешком люди добрались до полузатопленного дома Кожешкура. Внутри они нашли лишь дряхлую старуху, которая, кажется, уже два года не сознавала, что происходит вокруг. Весь этот срок Кожешкур по факту продолжал заботиться о ней: кормил и мыл. Шокированные, люди вскоре почувствовали омерзительный запах, шедший с верхнего этажа. И, поднявшись туда, они обнаружили целые груды детских тел, обглоданных до костей.
Во время допроса старуха умерла. Единственный выживший из этой ночной облавы рассказывал, что, когда они закончили с допросом, дверь домика сорвало с петель, и внутрь влетело нечто неуловимое. Оно разорвало группу людей в клочья, а пули с него сыпались, не причиняя вреда — будто стреляли по железной бочке. Этот уцелевший, подросток из хозяйственного магазина Рубио, спасся, выпрыгнув из ветхого окна, проросшего плесенью. Он бежал, весь в крови, через путаные заросли, хрипел от ужаса, вывихнул лодыжку и кое-как дополз до покрытой мхом прогалины, освещённой луной. Его нашёл один из полицейских, что плыл на моторке по байю, и доставил в город.
Когда вторая группа подошла к тому же дому, они обнаружили лишь изуродованные останки первой толпы, разбросанные повсюду. Дом был сожжён, и, когда языки пламени охватили его, сгнившее основание рухнуло, и постройка окончательно погрузилась в воду. Никто не знал, что стало с Кожешкуром. Но в нашем городе и по сей день один из самых высоких показателей исчезновения людей на континенте. Некоторые верили, что Кожешкур всё ещё скрывается где-то в болотах и продолжает охоту на детей. Такова была легенда, которую пересказал нам Патрик.
Когда он закончил, он оглядел нашу компанию, словно пытаясь понять, верим ли мы ему. По правую руку от меня маленький Ленни, в своём костюме клоуна, уже дрожал, поглядывая на заросли мангровых деревьев. Я сам сомневался в правдивости легенды, но она прозвучала настолько убедительно, что я почти поверил. И если бы поверил полностью, вряд ли я бы так радостно подхватил идею Патрика: сходить в болото на «охоту» за Кожешкуром.
После того как я посмотрел «Останься со мной» (фильм «Stand By Me»), мне ужасно хотелось испытать свободу, которую я видел в кино. И, имея в своём распоряжении последний час перед полуночью, я вскочил с корня и горячо поддержал Патрика. Тот обнял меня за плечо и подначил остальных, дескать, «посмотрите, как он смел!», и призвал их пойти с нами. Вскоре, к моему сожалению, наша небольшая ватагa углубилась в болото. Кто-то испугался и ушёл обратно к городу. Оставшиеся держались небольшими группами, освещая путь фонариками, которые выдали нам излишне заботливые родители. Помогал и лунный свет, который пробивался сквозь листву.
Мы старались идти по сухим кочкам, но я, например, уже чувствовал, как низ брюк промокает. Я и Марв слегка отстали, о чём-то болтали и хихикали. Звук цикад, кваканье лягушек и негромкое журчание воды в байю смешивались с нашим гулом. Вдруг Патрик резко поднял руку, скомандовал остановиться, и все замерли, озираясь в поисках того, что могло нас напугать. Патрик обернулся к нам с лукавой ухмылкой и сказал, что видел движение на берегу речки.
— Это Кожешкур! — воскликнул он.
Ленни тут же застыл, а его старший брат Роб слегка подтолкнул его вперёд. Увидев это, Патрик, видимо, решил развить шутку.
Что-то вроде: «Ты самый маленький, Кожешкур захочет именно тебя!»
Мы подхватили эту издёвку, скандируя и подбадривая мальчика на несколько шагов ближе к воде. Ленни был напуган, но, вероятно, ещё больше страшился нас, старших. И он двинулся вперёд в своём белом клоунском костюме в красно-синих горохах. Мы ревели от смеха у него за спиной. Я выкрикнул: «О боже, да это же он, Кожешкур!»
Ленни резко обернулся, чуть не оступившись у самого края и едва не упав в воду. По его разрисованным лицу уже текли слёзы.
— Прекратите, ребята, это не смешно! — завопил он. И до сих пор я слышу его голос. Потому что это были его последние слова.
С жутким всплеском что-то тяжёлое выскочило на берег и схватило Ленни за ноги, таща к воде. Он вскрикнул от боли и ужаса, упал на четвереньки и начал скользить назад. Мы окаменели от ужаса, но Роб, старший брат, кинулся вперёд, пытаясь отбить мальчика у мрачной тени. Лишь когда он вошёл в воду по колено, мы очнулись и рванули за ним. Мы схватили Роба, не давая ему полностью броситься в байю. И на наших глазах Ленни скрылся в чёрной воде, зажатый в зубах аллигатора. И тут же закрутился в «смертельном вращении» рептилии. Его крики то прерывались, когда он уходил под воду, то доносились вновь. Эти вопли до сих пор мерещатся мне во снах. А потом наступила тишина, и вода лишь немного взбаламутилась пеной.
Всё закончилось за какую-то минуту, а может и меньше. Белую муть на поверхности быстро унесло течением туда, к зарослям мангров. Роб стоял на коленях рядом со мной и тихо рыдал. Патрик, не говоря ни слова, развернулся и пошёл прочь, в сторону тропы. Мы с Марвом помогли Робу подняться, двинулись за Патриком, догнали его, а он, обернувшись, с яростью потребовал, чтобы никто ничего не рассказывал о том, что случилось. Мы с Марвом были согласны промолчать, но было ясно, что Роб так не сможет. Патрик вздохнул, отвёл Роба в сторону. Я вопросительно посмотрел на Марва, а он лишь пожал плечами. Спустя несколько минут они вернулись. Роб теперь плакал ещё сильнее, а Патрик казался равнодушным.
Когда я вернулся домой, было лишь на пятнадцать минут больше полночного срока. Мама сразу поняла, что что-то не так, но я сослался на страшную усталость. Ей хватило тех уговоров, чтобы отпустить меня спать. Всю ночь я почти не смыкал глаз, слушал, как вдали завывают сирены. Я решил, что они едут к Робу. Утром мама тихо вошла ко мне в комнату, присела на край кровати и сказала, что Ленни, младший брат Роба, пропал без вести. Потом она спросила, не знаю ли я, что случилось. Я сумел лишь дрожащим голосом соврать, что нет. Она молча посидела, обняла меня, и я разрыдался у неё на плече. Наконец мама отпустила меня, грустно улыбнулась и вышла из комнаты.
Разумеется, Ленни так и не нашли, как и его останков. С тех пор я видел Роба редко, хотя иногда слышал от родителей, что семья Ленни так и не смогла оправиться. Я продолжал дружить с Марвом до своих девятнадцати, а потом переехал в Батон-Руж. Домой наведывался крайне редко. Недавно умерла мама — мы не общались много лет и виделись в последний раз бог знает когда. Похоронами занималась моя сестра, которая теперь жила в нашем семейном доме с собственной семьёй. Я остался у неё на пару недель, пока шли все дела, и заодно получше узнал племянников.
Несколько дней назад я бродил по местному магазинчику, в котором когда-то подрабатывал летом 1990‑го. Узнал, что у него новый владелец, и выяснилось, что это как раз мой школьный знакомый. Я шёл по третьему проходу и случайно наткнулся на него. Сначала едва признал, но он вспомнил меня сразу. Это был Роб. Я увидел, как вина прочно вцепилась в его серые глаза и печальную улыбку. Руки у него дрожали, когда он раскладывал консервы, а обручальное кольцо болталось на тонких пальцах. Он стал… меньше, чем был в тринадцать. Мы поговорили, пообещали ещё как‑нибудь встретиться и простились. Я до сих пор не знаю, что именно он тогда рассказал родителям о той ужасной ночи и смог ли когда-нибудь найти с этим покой.
Вот моё признание. Не знаю, правдива ли легенда о Кожешкуре. Однако я пересказываю её своим племянникам, чтобы они точно не ходили к болоту. Тут полно аллигаторов, и я уверен, что именно один из них убил Ленни в ту ночь. Что же ещё это могло быть?
Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit
