Что ж, так и быть, я переведу этот текст, только чтобы Вы имели представление о том, что писала эта журналистка. Произведение посвящается Дэвиду Ллевелину, литературному консультанту, без чьей настойчивости история Даши никогда бы не была рассказана.

"Счастливая жизнь состоит не в отсутствии, а в преодолении трудностей"

ЧЕМ МЕНЬШЕ ТЫ ЗНАЕШЬ, ТЕМ КРЕПЧЕ СПИШЬ

КОНЕЦ

12 апреля 2003, 12:05

Я знаю, что умираю. Я просто не знаю, как. Потолок проносится мимо меня в Первой городской больнице, когда нас толкают по коридору в вихре медиков в белых халатах. Первый город; мы уже бывали здесь раньше. Маша, моя Машенька, ты здесь, со мной! Но на этот раз все по-другому. На этот раз я одна. Две медсестры бегут вместе с нами, по одной с каждой стороны. Они разговаривают, их голоса приглушены хирургическими масками.

Сколько у нее времени?

Бог знает!

Куда мы их везем?

Отделение неотложной помощи.

Знают ли врачи? Могут ли они разделить их?

Нет, нет, конечно, нет, им понадобится команда из двадцати хирургов.

Все всегда считали нас дураками. Этого мы не можем понять, потому что мы Вместе.

Что мы ей скажем?

Ничего, конечно. Ничего ей не говори!

Медсестра наклоняется надо мной и говорит громко и медленно.

С Машей все в порядке, она просто спит, вот и все.

Я начинаю плакать.

Тише, тише, все будет хорошо.…

ПЕДИАТРИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ, МОСКВА

1956

"Нельзя удержаться у власти только с помощью террора. Ложь так же важна"

(с) Иосиф Сталин, генеральный секретарь Коммунистической партии, 1922-53

Возраст 6 лет

Январь 1956 года

Мама

"Мне скучно", - говорит Маша.

Мама сидит у нашей кроватки и не отрывается от своего письма.

"Я действительно, действительно в восторге’.

‘ Тебе всегда скучно, Маша. Поиграй с Дашей.’

"Она бу-у-у-у".

"Нет, это не так", - говорю я. ‘Ты скучная’.

Маша показывает мне язык. - От тебя воняет.

‘Девочки!’ Мама откладывает карандаш и сердито смотрит на нас поверх решетки.

Некоторое время мы ничего не говорим, пока она возвращается к письму.

Скритч. Скритч.

‘Спой нам колыбельную, мамочка, спой еще раз", – говорит Маша.

‘ Не сейчас.

Скритч. Скритч.

"Что ты пишешь, мамочка?’

- Не твое дело, Маша.

"Да, но что ты пишешь?’

Никакого ответа.

Маша протискивает лицо сквозь прутья кроватки. ‘Когда мы сможем вернуть эти разноцветные кирпичи, чтобы поиграть с ними? Те, что всех цветов?’

‘Какой в этом смысл, когда Даша их строит, а ты просто их разрушаешь?’ Мама даже не поднимает глаз.

‘Это потому, что ей нравится строить, а мне нравится стучать’.

- Вот именно.

‘ Тогда я могу рисовать?

- Ты имеешь в виду каракули.

‘Я могу нарисовать нашу Коробку, я могу, и я тоже могу нарисовать тебя с твоим стетоскопом’.

За дверью в нашу комнату раздается звонок, и мама закрывает свою книгу. Прядь седых волос спадает вниз, и она заправляет их карандашом за ухо.

- Ну, сейчас пять часов. Мне пора домой.’

"Можно мы пойдем с тобой домой, мамочка?’ Я говорю. ‘ Мы можем? Сейчас пять часов?’

- Нет, Дашенька. Сколько раз я должен повторять тебе, что эта больница - твой дом.’

‘ Твой дом тоже больница? Еще один?’

‘ Нет. Я живу в квартире. Внешний. Ты живешь в этой кроватке, в стеклянной коробке, в целости и сохранности.’

‘Но все дети возвращаются домой со своими мамами, так нам сказали няни’.

‘Няням следует поменьше болтать’. Она встает. - Ты прекрасно знаешь, как тебе повезло, что о тебе здесь заботятся и кормят. Не так ли?’ Мы обе киваем. ‘ Тогда ладно. Она встает, чтобы поцеловать нас в макушки. Один поцелуй, два поцелуя. - Веди себя хорошо. Я протягиваю руку через койку, чтобы ухватиться за ее белый халат, но она резко отдергивает ее, так что я ударяюсь запястьем. Я сосу там, где находится взрыв.

Дверь в комнату открывается. Бум.

"А, вот и уборщица, - говорит мама. - Она составит тебе компанию. Завтра выходные, так что увидимся в понедельник.’

Она открывает стеклянную дверь в нашу Коробку с кляком, а затем выходит из двери в нашу комнату, издавая еще один бум. Мы слышим, как уборщица за нашей Будкой стучит своим ведром, но мы не можем видеть ее сквозь все белые завитки, нарисованные на стекле. Когда она заходит в Бокс убираться, мы видим, что это Противная Настя.

Чего вы такие мрачные?’ - спрашивает она, опуская швабру в воду. Она подняла маску, потому что Насте все равно, если мы заразимся ее микробами и умрем.

"Мама уехала домой на все выходные, вот что", - говорит Маша, вся подавленная.

- Она не твоя чертова мамочка. Твоя мамочка, наверное, сошла с ума, как только увидела вас, двух уродов. Или умерла, рожая вас. Тот, кто только что ушел, - один из сотрудников. И ты один из больных. Она здесь работает, придурки. Действительно, мамочка...’

Я зажала уши руками.

"Это наша милая мамочка!’ - кричит Маша.

"Не смей ругаться на меня, ты, маленький мутант, или я вырублю тебя до потери сознания острым концом этой швабры!" Тогда мы забиваемся в угол кроватки и больше ничего не говорим, потому что однажды она действительно ударила Машу, и она плакала несколько часов. А Настя сказала, что сделает что-нибудь гораздо, гораздо худшее, если мы донесем на нее.

Когда она уходит, мы выходим из угла койки на середину. "Она все равно наша мама", - говорит Маша. ‘Настя лжет как сумасшедшая, она лжет, потому что она злая’.

Я шмыгаю носом. ‘Конечно, она наша мамочка", - говорю я.

Время ужина и время сна в коробке. Затем одна из наших нянь входит в нашу комнату с нашим ведром еды. Она с лязгом ставит его на пол рядом с Коробкой, и мы оба поднимаем носы и нюхаем, чтобы посмотреть, что она принесла. Это наша игра "Угадай еду и няню". Мы не можем ее видеть, но запах проникает через стеклянную стену и попадает нам в нос, и это тот, кто угадает первым.

‘Рыбный суп!" - смеется Маша. ‘И тетя Дуся!’ Мне нравится, когда Маша смеется; это бурлит во мне, и тогда я не могу перестать смеяться.

"Это рыбный суп, маленькие клопы", - кричит тетя Дуся из-за Коробки. Затем она щелкает, открывая стеклянную дверь, и входит с нашей миской, улыбаясь во все глаза.

‘Открывай". Мы обе просунули головы между прутьями с широко открытыми ртами, чтобы съесть весь суп по одной ложке каждой.

‘ Нет!! – у нее рыбьи глаза, я видела, я видела!’

‘А теперь помолчи, Маша, как будто я выбираю для нее самые приятные кусочки’.

‘Ты делаешь, ты делаешь – я вижу, я могу!’

‘ Не говори глупостей. Тетю Дусю трудно услышать, потому что она, как и все, в маске. Кроме мамы, у которой те же жуки, что и у нас. И Настя, когда она ведет себя подло. - И перестань поглощать это, Маша, как голодная сирота, или тебя снова стошнит. Елки палки! Я вообще не знаю ни одного ребенка, который болел бы так часто, как ты. Ты худая, как крыса!’

"Я худее крысы", - говорит Маша. ‘А Даша толстая, как жирная муха, так что у меня должны быть выпученные глаза!’

Я не знаю, что такое крыса. У нас их нет в нашем Ящике.

"Что такое крыса?’ Я спрашиваю.

"О-о-о, это маленькое животное с подергивающимся носом и яркими глазами, которое всегда задает вопросы. Вот твой хлеб.’

‘Я хочу белый хлеб, а не черный", - говорит Маша, все равно беря его.

- В следующий раз ты попросишь икру. Будьте благодарны за то, что вы получаете.’ Нам всегда говорят быть благодарными. Каждый божий день. Благодарность - это быть благодарным за то, что о тебе все время заботятся. ‘Я вернусь через полчаса, чтобы привести тебя в порядок, а потом выключу свет’.

Маша запихивает хлеб в рот целиком, так что у нее раздуваются щеки, и смотрит в потолок, пока жует. Мы знаем имена всех наших нянь наизусть. И всех наших уборщиц тоже. И всех наших врачей. Тетя Дуся говорит, что нас могут видеть только особенные люди, потому что мы - Большой Секрет. Она говорит, что это написано черным на двери. Я не знаю, почему мы держим это в Большом Секрете. Может быть, у всех детей есть Большие Секреты? Маша тоже не знает.Я люблю черный хлеб, потому что он мягкий и сочный и наполняет мой животик. Однако мне приходится запихивать все это в рот, потому что, если бы я этого не сделал, Маша бы это взяла.

Тетя Дуся возвращается, чтобы вымыть нас после того, как мы какали и пописали в подгузник, и дает нам новый красивый подгузник.

"Я боюсь тараканов, тетя Дуся’.

‘Ерунда, Дашенька, нет никаких тараканов’.

"Да, есть!" - кричит Маша и показывает вверх. ‘ Видишь это потрескивание там, наверху?

‘Ну, в потолке есть небольшая трещина...’

‘Вот откуда они вылезают, когда темно, и бегают по потолку, потом падают с шлепком на Дашу, а потом они тоже бегают по ней, и она кричит, пока я их не раздавлю, и они не захрустят’.

Тетя Дуся поднимает глаза на треск и поднимает вонючую сумку с нашим подгузником.

"Ну, у нас были тараканы, когда-то давно, когда вы были младенцами, но не сейчас. В Педиатрическом институте нет тараканов. Нет.’

Она смотрит на нас, вся сердитая и черная, так что я киваю и киваю как сумасшедшая, а Маша выпячивает губу, как она делает, когда ее отчитывают, и закручивает узел на нашем подгузнике пальцами.

Потом тетя Дуся уходит и оставляет нас одних, и свет с треском гаснет, а дверь с грохотом захлопывается.

Я лежу и внимательно слушаю, потому что когда стемнеет, они все выходят.

‘Я их раздавлю", - тихо говорит Маша. - Ты разбудишь меня, и я раздавлю, раздавлю и раздавлю их. Я знаю все их имена, я знаю... они боятся меня… Йоша, и Тоша, и… Леша...’

Через некоторое время я чувствую, что она заснула, но я слышу, как они все выходят и бегут, поэтому я протягиваю руку и беру ее за руку, которая вся теплая. Рука Маши всегда теплая.

Скрип-скрип. Тетя Дуся чистит голову Маши длинной бритвой и игриво шлепает ее, когда она извивается. ‘Прекрати извиваться, или я отрежу тебе голову прямо сейчас!’

‘Это больно!’

- Без головы будет еще больнее, не так ли? Перестань быть таким непослушным! Даша сидит неподвижно во время всех своих процедур, почему ты не можешь?’

‘Я буду сидеть тихо", - говорю я, быстро, как можно быстрее. - Сделай это со мной. Мне нравится, когда мою голову режут бритвой. Если бы у нас были волосы, нас бы заживо съели крошечные, белые, нервные тараканы.’

‘ Вши. Совершенно верно, Дашенька.’

‘Но не могли бы вы отрезать и верхнюю часть моих волос, и не оставлять это?’ Я дергаю за пучок, который они оставляют спереди.

‘Вы знаете, мы оставляем это, чтобы показать, что вы маленькие девочки, а не маленькие мальчики. Ты же не хочешь, чтобы кто-нибудь подумал, что вы мальчики, не так ли?’

Но не могли бы вы тоже отрезать верхнюю часть моих волос и не оставлять это?’ Я дергаю за пучок, который они оставляют спереди.

‘Вы знаете, мы оставляем это, чтобы показать, что вы маленькие девочки, а не маленькие мальчики. Ты же не хочешь, чтобы кто-нибудь подумал, что вы мальчики, не так ли?’

- Но все равно все знают, что мы маленькие девочки. А Маша дергает меня, когда сердится.’

"Вот так", - говорит Маша и идет, чтобы натянуть ее, но тетя Дуся дает ей еще одну легкую пощечину, и ее маска полностью втягивается в рот, тяжело дыша.

На Дусе сегодня что-то желтое. Я вижу, как он выглядывает из-под пуговиц ее белого халата.

‘Почему мы не носим одежду, как взрослые? Разве дети не носят одежду?’ Я спрашиваю.

- Зачем тебе одежда, если ты весь день валяешься в койке? Либо так, либо в лаборатории... Врачам нужно видеть ваши тела, не так ли? Кроме того, нам нужно постоянно менять тебе подгузник, потому что ты протекаешь; мы не можем расстегивать пряжки и банты каждые пять минут.’

Она толкает Машу плашмя на пластиковую простыню нашей кроватки и набрасывается на меня. Скрип-скрип. Это щекочет, и я протягиваю руку, чтобы коснуться кусочка ее желтого рукава. Это больше похоже на масло, чем на яичный желток.

- Вот. Все сделано. Отвали, прыгай". Мы отрываем попку от пластиковой простыни в нашей кроватке, и она складывает ее, а затем уходит от нас, покачивая головой, так что ее белая шапочка покачивается.

‘ Фу! Фу!’ Маша пыхтит и пыхтит, потому что у нее в носу застряли клочки срезанных волос, поэтому я наклоняюсь и дую ей в лицо, как можно ближе.

‘Отвали!’ Она шлепает меня по носу.

‘Ты отвали!’

‘Нет, ты!’ Мы начинаем шлепать друг друга и пинать ногами, пока она не попадает между прутьями и не воет. Затем мы останавливаемся.

Субботы хороши, потому что нам не нужно отключаться, как мы это делаем, когда приходит доктор Алексеева, чтобы отвести нас в лабораторию. Но по субботам тоже плохо, потому что мамы здесь нет, и делать нечего.

Я поднимаю руку и смотрю сквозь все свои пальцы. Это заставляет комнату казаться разбитой и другой, это единственный способ заставить ее измениться. Я смотрю на вихревые завитки белой краски на стеклянных стенках коробки, затем я смотрю на тараканов на потолке, и они распадаются на множество потрескиваний, затем я смотрю на полоску света, и мои пальцы розовеют, затем я смотрю на окно, чтобы теперь посмотрите, какого он цвета снаружи. Иногда он черный или серый, или с громкими каплями, или с дребезжащим ветром, пытающимся проникнуть внутрь и унести нас прочь. Сегодня небо голубое, и я улыбаюсь ему и жду, не появится ли маленькое пушистое облачко. Мама говорит, что снаружи есть много других зданий, похожих на наше, но мы никогда ничего не видим. Только небо.

‘Птица!’ Маша лежала на спине и все время смотрела в окно. - Видела птицу! Ты этого не сделала!’

Я этого не делала, она права, но мы обе смотрим в окно. Я смотрю, пока у меня не защипало в глазах. Затем вместо этого я вижу облако, что еще лучше – мы представляем, что находимся внутри облаков и на них, и придаем им форму, похлопывая по ним. И они движутся и меняются, как ничто в нашей Коробке никогда не происходит.

"Я бы села вон на ту, видишь? Это одно, и я бы прокатился вокруг света и обратно, - говорю я.

‘Я бы трясла и трясла своим, - говорит Маша, - пока на всех в мире не пошел бы дождь’.

‘Я бы прыгнула прямо в него, подпрыгивала и подпрыгивала, а потом соскользнула бы с конца вниз, в море, к рыбам’.

Когда мы воображаем, что находимся Снаружи, мы не склеены вместе, как в Коробке. В воображении вы можете быть кем угодно, кем захотите.

Узнав о том, что ты утонул и умер

‘ Ну, уроды. Я здесь, нравится вам это или нет.’ По воскресеньям нашей уборщицей всегда является Настя. У нее нос картошкой, а руки такие толстые, что похожи на ступни. Должно быть, мы сделали что-то очень плохое, раз она так плохо к нам относилась, но я не могу вспомнить, что именно, и Маша тоже не может.

Ух. Тебя следовало утопить при рождении." Она взяла швабру и снова расплескивает воду по полу, ударяя мокрой головкой швабры по углам. Шлап, шлап. Я закрываю уши и нос руками, потому что не могу отключиться с ней, как с доктором Алексеевой. Маша сосет все свои пальцы в рот.

‘Не следовало оставлять порядочным людям смотреть на это изо дня в день..." Я все еще слышу Настю сквозь свои руки: "...и когда ученые закончат с вами здесь, они утопят вас, как котят, посадят в мешок и закопают в черной дыре, где вас больше никогда не накормят и не почистят’. Она рисует пальцами большой крест на груди, что делают с нами многие няни.

Я не буду думать о черной дыре, я буду думать о голубом небе и подпрыгивании на облаках. Я закрываю уши и нос руками, чтобы ничего не слышать и не чувствовать запаха, и крепко закрываю глаза, чтобы тоже ничего не видеть. Кроме облаков в моем воображении.

Когда она уходит, Маша начинает таскать меня по кроватке, и я считаю прутья, чтобы убедиться, что они все такие же, как на моих пальцах и на наших двух ногах (не считая ступни на нашей ноге сзади, потому что на ней все пальцы раздавлены).. Мы знаем только до цифры пять, потому что тетя Дуся много лет назад сказала нам, что нам по пять лет, точно так же, как на моей раскрытой ладони пять пальцев. Сейчас нам шесть, но я не знаю, когда это случилось. Может быть, это было, когда мама принесла нам заводную Медузу, чтобы поиграть с ней? Мама говорит, что нам не нужно учиться считать, читать или писать, потому что она сделает это за нас.

"Что утонуло?" - спрашивает Маша, ненадолго переставая ходить вокруг да около.

"Я не знаю", - говорю я. "Но я думаю, что это делает тебя мертвым’.

‘На что похоже быть мертвым?"

‘Это все равно что оказаться в черной дыре, где нечего есть’.

"Давай поиграем в Желудки".

‘ Нетушки. Я никогда не смогу засунуть в тебя трубку.’

Это потому, что я всегда Обслуживающий персонал, а ты всегда Больной. Здесь.’ Она достает притворную трубку. ‘ Открой. Мы спускаемся". Я открываю рот, но начинаю заливаться смехом, потому что она всегда засовывает мне в рот палец, притворяясь, что это трубка, и шевелит им, и я заливаюсь смехом еще до того, как она это делает.

‘ Молчи! Делайте, что вам говорят, юная леди! - кричит она, совсем как медсестра.

Затем мы оба подпрыгиваем, когда дверь снова с грохотом распахивается.

‘ Доброе утро, мои куколки! Итак, что у меня есть для тебя сегодня?’

’ Тетя Шура! ‘ кричит Маша. Тетя Шура тоже милая, так что мы тоже не могли сделать ей ничего плохого. "Это молотый рис!" - говорит Маша, втягивая носом воздух, чтобы уловить запах, исходящий от Коробки.

‘С маслом!’ Я кричу, но не чувствую этого запаха. Я только надеюсь на это.

Да, Дашенька, с маслом, ’ говорит Шура и щелчком открывает дверцу Коробки, держа нашу миску в двух руках.

Она садится на табурет и засовывает ложку этого напитка в открытый рот Маши, а ложку - в мой.

‘ Фу! Здесь воняет хлоркой, ’ говорит она, морща нос. ‘ Настя опять перестаралась. Достаточно, чтобы утопить моряка.’

- Что такое "утонуть’? - спрашиваю я, удерживая молотый рис, застрявший в верхней части моего рта, чтобы я не потерял вкус, когда он попадет в меня.

‘Хм, это значит, когда ты в воде и не можешь дышать воздухом’.

‘Ты умираешь, когда не можешь дышать воздухом?’

Иногда.’

"На что похоже быть мертвым?’

‘ Боже мой! Что за глупые вопросы.’

‘Это как быть в яме и все время голодным?’ Я спрашиваю.

Ее глаза прищуриваются, так что я думаю, что она улыбается, но я не могу разглядеть наверняка под маской. ‘ Сейчас, сейчас. Этого вполне достаточно. Меньше знаешь – крепче спишь: чем меньше знаешь, тем крепче спишь.’ Это звучит как колыбельная, тихая и успокаивающая. И когда она соскребает последний кусочек из миски, она тоже уходит. Итак, мы возвращаемся к ползанию вокруг койки, пока я отсчитываю прутья на пальцах рук и ног.

Борется за то, чтобы стать одиноким, а потом учится не делать этого

‘Почему у тебя две ноги в полном распоряжении, а у нас только по одной, и еще одна торчит наружу?’ Я спрашиваю тетю Шуру, когда она придет в следующий раз. Но она отталкивает мою руку, потому что я задрал ее юбку через прутья кроватки, чтобы посмотреть, что там, и я вижу, ясно как день, что у нее две ноги в полном распоряжении.

"Ну, я никогда!’

‘Хотя почему?’ Я спрашиваю. ‘ Почему?

Потому что… хорошо… потому что все дети рождаются такими, как ты, с… по одной ноге каждой...’ Она натягивает маску повыше, затем ослабляет шнурки на шапочке и снова затягивает их потуже.

- Значит, все дети рождаются склеенными, как мы?

‘ Да, да, Дашенька. Они все родились вместе...’

- И что происходит потом?

‘ Тогда… они… ааа... стать одиноким. Как взрослые...’

‘Итак, мы отрастим по одной ноге, когда станем холостыми?’

"Когда мы выйдем замуж?" - спрашивает Маша, пытаясь подтянуться на верхней перекладине кровати. ‘ Когда? Когда? Когда мы станем одинокими?’

‘Итак, вы, две мисс Умные Башмаки, вы знаете, что вам не разрешается задавать вопросы...’

‘ Но когда? Когда мы станем одинокими?’ - снова спрашивает Маша. ‘ Завтра?

Тетя Дуся оглядывает Коробку в поисках чего-то, что она, должно быть, потеряла, и никуда не смотрит на нас. Затем она выходит, хлопнув стеклянной дверью, вообще ничего не сказав.

‘Я хочу выйти замуж прямо сейчас", - сердито говорит Маша и хватается обеими руками за решетку. Я вижу черноту в ее глазах, которая появляется, когда она злится. Она хватает меня за руку, выкручивает мне пальцы и начинает кричать: "Я хочу выйти замуж прямо сейчас! Уходи! Урод! Отвали от меня! Отвали!’

Я пугаюсь больше всего на свете, когда Маша злится. Она пинается и царапается, бьет и щиплет, и я тоже пинаюсь и царапаюсь, чтобы держать ее подальше. Но я знаю, что это не заставит нас стать одинокими.

‘ Девочки! Девочки!’ После того, как мы сражаемся несколько часов подряд, тетя Шура убегает обратно в Бокс, но она кричит, когда видит нас, и я смотрю и вижу всю красную кровь на нас, но я продолжаю пинать и бить, чтобы удержать Машу подальше, и Шура снова выбегает.

Вы двое убьете себя, если будете продолжать так драться, - говорит она, наклоняясь к нам с прищуренными маленькими и злыми глазами. ‘ Ты понимаешь? Вы все в синяках от постоянных драк, но однажды один из вас может умереть.’

Тогда она наклоняется прямо ко мне. ‘Ты хочешь умереть, Даша?’

Я качаю головой. Я действительно, действительно не хочу умирать. Я ненавижу быть голодным. И я ненавижу темноту. Поэтому я тут же решаю, что сделаю что-нибудь такое, что гарантирует, что мы никогда не умрем.

Я никогда, никогда больше не буду сопротивляться.

Смотрю в окно на реальный мир Снаружи

На следующий день мама возвращается в Коробку.

"То, что ты есть, - это скука", - говорит она. Она кладет блокнот на стул. Она с медсестрой. ‘Тебе нужно немного развлечься’.

"Оооо, можно нам вернуть Медузу?" ‘ спрашивает Маша, приподнимаясь на одной руке с открытым ртом. У медузы золотые, желтые, черные и синие пятна на твердой спине и множество болтающихся ног, которые дребезжат и трясутся, когда он заводится ключом. Он издает жужжание и дрожит, и он был у нас только один раз. На один день. Он очень и очень веселый.

Продолжение следует...

Оригинал истории здесь:

Каждый родитель надеется, что их ребенок появится на свет здоровым. Но иногда генетический механизм дает сбой, и рождаются дети с такими отклонениями, которые приводят в изумление и ужас даже врачей. Истории о таких "капризах природы" будоражат человеческое сознание и заставляют искать способы предотвратить подобное в дальнейшем. Судьба этих особенных детей складывается по-разному, и далеко не всегда имеет счастливый финал. Знавал я одну семью, которой волею судьбы пришлось претерпеть немало лишений, а их сыновья прожили рекордно долгую и полную страданий жизнь.

Случилось это в одной деревушке близ Стрэтхема. Два дня и две ночи промучилась в родах прекрасная Делора, но младенцы не спешили выбираться из её утробы. Она даже не подозревала, что все эти девять месяцев надежды протекали не так, как подобает. На третий же день голова одного из детей показалась на свет. Повивальная бабка и доктор моментально пришли в ужас от увиденного ими: младенцы были соединены позвоночниками в виде буквы Y, и ближе к торсу хребет у них был один на двоих! Также у них имелась и третья нога, образованная из двух сросшихся между собой ног с девятью пальцами. Малыши были даже разного размера - один из них был крупный, а другой - в три раза меньше собственного брата. И тот, что был меньше, и появился на свет первым.

- Близнецы! - воскликнула акушерка и упала без чувств. А доктор со всей силы ударил одного из новорождённых и перерезал пуповину наживую. Детей было решено не показывать Делоре.

- К сожалению, оба Ваших мальчика родились мёртвыми! - сообщили ей на следующий день.

- Как же так?! - воскликнула Делора. - Я готова поклясться, что слышала детский плач!

- Всё верно, - сказал доктор. - Один из Ваших сыновей скончался позже другого от некроза!

- Могу ли я хоть увидеть их в последний раз и попрощаться с ними?!

- Это исключено! - отрезал врач. - В палате для новорождённых один из Ваших сыновей подцепил страшный вирус, а посему будет захоронен в цинковом гробу!

Делора стала настойчиво молить, чтобы её пустили повидаться с сыновьями, но всё было тщетно. Со слезами на глазах она вспоминала о том дне, когда после ужина её старшие дети - Алгай и Даубика - и их дед Абарран сидели в гостиной и колебались, подыскивая подходящее наречение будущему потомству.

- Дело за тобой, дорогой отец, - обратилась Делора к Абаррану. - Ты сам можешь найти моему сыну имя! В конце концов, ты так горячо просил о них Великую Нэйчерлиту!

- Если же волею судьбы, дщерь моя, ты подаришь мне двойню, что сейчас носишь под сердцем, пусть один из сыновей твоих наречётся Ренвальдо! - ответил Абарран. - Как цветок лотоса, рождённый в мутной воде болот незапятнанным, пусть он, вопреки всем невзгодам сохранит в себе доблесть и чистоту сердца! Сама Владычица Мира даст нам знамение: второго сына ты назовёшь Бенедиктом. Он будет благословлён меж родов человеческих и, воспламенившись любовью к Божественному, будет непрестанно молить Всецарицу о нас, совершит немало добрых дел Её священным именем!

Абарран был глубоко религиозен, и в рождении других своих сыновей видел некий сакральный смысл. К глубокому его сожалению, небеса этой чистой любви потемнели, и мрак, и ужас, и горе облаками пронеслись над ней, а призрачные надежды угасли, как пламя свечи. Что теперь скажет он, когда Делора возвратится назад в полном одиночестве, лишённая тех, о ком они так мечтали и долго молили Небеса ниспослать им верных помощников? Немало горьких слёз пролила несчастная роженица, и сердце одной из повитух наконец дрогнуло. Разбудив Делору однажды ночью, она повела её за руку по тёмным, освещённым лишь лунным сиянием коридорам, покуда не достигла палаты с новорождёнными. Замок щелкнул, и дверь отворилась. Среди множества коек с уснувшими карапузами находился инкубатор, где лежали, увешанные трубками и в пелёнках сыновья Делоры. Когда акушерка открыла крышку и сняла ткань, взору матери предстало невероятное зрелище. Пока женщина пеленала детей вновь, Делора воскликнула от ужаса:

- Сыны мои! Я так хотела Вас увидеть! Это действительно вы?! О, жестокая судьба! И теперь я лицезрею пред собой самое ужасное создание, когда-либо порождённое женщиной на этой земле! И ради этого ли я претерпела столько мук?! Ради этого ли мой отец возносил хвалу великой матери Природы и преклонял колени, чтобы она даровала ему ещё двух сыновей?! Что мне сказать ему в день моего возвращения?!

- Да, - сказала тут акушерка. - Тут уж ничего не попишешь! Вы родили мутантов, каких можно было встретить лишь после ядерной катастрофы в Никуроденском лесу! Но ничего, это поправимо. Видя Вашу молодость и красоту, хочу сказать одно: не стоит вешать из-за этого нос! В этом мире случается много неприятных вещей, даже таких. Спешу Вас утешить: они всё равно не жильцы, а Вам зачем этот кошмар? Незамедлительно возвращайтесь домой и передайте мужу своему, что дети Ваши умерли после рождения, мы оформим на них отказную. А чтобы Вам не помутиться рассудком, придётся зачать во чреве ещё раз!

"Зачать во чреве"! - донеслось до ушей бедной Делоры, которая подумала: "Ради всего святого, почему я не ослепла, почему я их увидела?! Боже мой, как они будут жить, на что это будет похоже?". После этого всепожирающая тоска овладела молодой женщиной. Вид многих счастливых матерей, которые ворковали над своими чадами, словно голубицы и нежно прижимали их к себе, травил ей душу. Время словно застыло для Делоры и казалось вечностью, а до дня возвращения было, как до Луны.

Час за часом наваждение становилось всё сильнее, жуткие мысли, одна за другой, роились в её голове и принуждали к противоправным деяниям. Так минуло шесть монотонных дней. На рассвете следующего приехал супруг Делоры, чтобы забрать её домой. Имя ему было - Тауфир. Он был известен в широких кругах и являлся правой рукой самого стрэтхемского мэра, а это значило только, что появление на свет "уродцев" опорочило бы его честную репутацию. Делора не решилась о том поведать мужу, а Тауфир, едва ступив за порог больницы, был вынужден последовать в кабинет главного врача.

- Где же мои мальчики, Рен и Бен? - вопрошал он. Та же самая акушерка провела Тауфира знакомой дорогой в палату с грудничками. Увидев младенцев в инкубаторе, мужчина онемел от ужаса и чуть не разнёс всю больницу.

- Это кто угодно, но не мои сыновья! - вскричал он. - Уж в том-то я не могу ошибиться! Неужели вы и правда думаете, что моя возлюбленная позволила бы появиться на свет этим...ВЫРОДКАМ?!

Врачи окинули его укоризненным взором и приказали больше не выражаться подобным образом при новорождённых детях.

- Пусть они, как трава, иссохнут, как свеча, угаснут! - воскликнул отец в исступлении. - Да пребудет с ними вечность! Вечность тьмы, питающаяся, как зверь в ночи, одной только человеческой кровью – боящаяся и презираемая каждым живым существом! И пусть любой, кто хоть раз осмелится полюбить их... умрет! Пусть отныне земля погостная им будет извечным домом!

...Тауфир еле дождался, пока они были заняты сбором необходимых документов, чтобы с превеликим удовольствием их подписать. Мужчине всучили свидетельство о смерти, в котором он не стал указывать собственное имя. Даже упоминать свою древнейшую фамилию наотрез отказался - вместо этого мальчиков навечно окрестили Стоунами. Тауфир поступил с собственными сыновьями так, как аристократы с детьми, рождёнными от внебрачных связей или в одиозном союзе с простолюдинками. И те отныне были заклеймены байстрюками на всю свою дальнейшую жизнь.

Когда Делора спускалась по лестнице и показалась на людях, те отмечали, что впервые в жизни видели такое скорбное выражение лица, словно она возвращалась с похорон. Тауфир укрыл свою супругу от любопытных глаз мира и уехал восвояси, браня её и собственных сыновей с ужасными пороками. Но и дома покоя несчастной матери не было: с порога на неё обрушились упрёки в том, какими её дети родились. Старшим же ничего не сказали о новорождённых братьях. Дни удлинялись, подобно теням, а Делора сидела у окна, погружённая в великую скорбь, в траурных одеждах и почти завистливо взирала на соседских девушек с колясками и младенцами на руках.

Всюду слышались звонкий смех карапузов и плач новорождённых, увлечённо играли дети в свои шумные игры, качались на качелях и строили из песка замки. Иные девочки сами готовились к роли матери с ранних лет - катали по всему посёлку пупсов и кукол в игрушечных колясках, но ничего из того не видела и не слышала Делора, проливая горькие слёзы. Даже её сердобольная мать - старуха стала попрекать:

- Ты так сидишь уже три недели! Послушай меня, эта хандра продолжается достаточно долго! Я начинаю беспокоиться о тебе! Нельзя так раскисать, очнись! Пора тебе подумать о чем-нибудь другом. Пусть рана заживёт!

- Мне все равно, - ответила Делора.

- Я помогу тебе. Вместе мы пройдем через это! Хорошо? - сказала старуха, приобняв её. Делора печально покачала головой. Женщина внезапно стала дымиться и вышла из себя. - Отлично! Ну и сиди здесь хоть до посинения! Ты...ты... Ты...Да КОМУ ты нужна?!

Разочарованно всхлипнув от отвращения, старуха ушла, а несчастная Делора осталась на месте. Тщетно пытались развеселить её прежние дети, даже благоверный супруг упрашивал погрузиться в домашние дела и работу, а этих мутантов, дабы о них не судачили соседи, предать забвению навсегда. Молодая женщина от души желала, чтобы ночь, которой она изливала свою печаль, длилась намного дольше. Она все еще бодрствовала, хотя стрелки часов заходили почти за двенадцать. Глаза Делоры начинали слезиться, и она переворачивается на бок в постели с тяжёлым вздохом. Злая ночь забирала с собою покой её измученной души. Она взывала своему супругу: "Постой!", молила остаться с нею, а лунный свет отражал её заплаканные и покрасневшие глаза. И в один из дней Делора тщетно боролась с чувством гнева, клокотавшего у неё изнутри, не выдержала и воскликнула:

- Боже... Черт возьми! Это все, о чем вы можете только ДУМАТЬ?! Когда мои бедные мальчики где-то там на холоде? Потерянные? ОДИНОКИЕ?! Они нуждаются во мне! И я даю слово, что разыщу их во что бы то ни стало и НИКОГДА не оставлю!

Она вернулась в больницу, но врачи лишь подтвердили ещё раз факт их смерти. А в качестве доказательства привели её на кладбище, где над свежевырытой могилой на надгробной плите чёрным по белому значились имена новорождённых - РЕН и БЕН, а внизу был высечен свиток со свёрнутыми концами. Отказываясь верить в происходящее, Делора обратилась даже в суд, но ей отказали в возбуждении дела и сказали, чтобы если таковые дети и появились когда-либо на свет, ни в коем случае не следует показывать их окружающим!

Возвратилась Делора домой более опечаленная, чем прежде. Супруг её, боясь, что та с горя помутится рассудком, заварил чай из лепестков лотоса и приказал ей выпить всё до капли. А спустя несколько дней Драконица Нэйчерлита послала им в утешение сына Фараджа. Обаятельная дочурка Аяна появилась на свет спустя год. Малышка Джайна родилась вслед за нею - три месяца спустя. Через год появился на свет ещё один брат - Калмурат, а последний из сыновей - Ортай - родился лишь спустя шесть месяцев. Ни один из детей так и не узнал о том, что у них есть близнецы, да и Тауфир строго приказал НИКОМУ не сообщать о тех неудачных родах и заповедовал не упоминать их имён в стенах их семейного дома.

Так близнецы потеряли своих биологических родителей, и в возрасте трёх месяцев их отправили в Исследовательский Центр под названием Люблин, где они, не разделившиеся в материнской утробе, представляли собой редчайший объект для решения спорных вопросов о функции и строении их организма. Здание, с которым неразрывно связаны самые ранние воспоминание, представляло собой угрюмый двухэтажный коттедж из красного кирпича с большими, цвета воронова крыла, окнами.

В эту минуту ощущается отрезвляющая прохлада его глубоко затененных аллей из кипариса и плакучих ив, вдыхаем аромат ландыша, розмарина и белых лилий, растущих в садах на территории отдела, а глухой звук церковного колокола, который каждый час с внезапным грохотом разбивается о тишину сумеречной атмосферы, заставляет сердце трепетать от безотрадного чувства, охватившего при первом взгляде на Исследовательский Центр, невероятно схожий с фабриками смерти и являющийся квинтэссенцией вселенского зла.

Неподалёку от основного корпуса располагался виварий, в котором уже немало животных положили свои жизни во благо науки. О побеге же никто не смел и помышлять - по всему периметру территории, как в самых неприступных тюрьмах, располагалось двухконтурное ограждение из колючей проволоки, по которой, как по венозным сосудам, протекал электрический ток. Впрочем, если уж это не срабатывало, что бывало редко, сотрудники исследовательского центра спускали с цепи агрессивных бойцовских псов, беспощадно охраняющих эти места, как вход в Аидово царство. А над аркой с багряными коваными вратами красовалась циничная надпись на латыни: "Finis sanctificat media" ("Цель оправдывает средства").

Среди всех Белых Халатов, как прозвали и сами братья сотрудников заведения, и питомцы вивария возвышался один, которого звали не иначе, как Профессор Аетелхард/Атаульф Hazard. Его сдвинутые серые брови и пронзительный взгляд глубоких карих глаз и вправду внушал страх. Младший из близнецов доверчиво потянулся ручонками за предложенной ему сладостью, тогда как его брат, что родился первым, видимо, что-то почувствовал, но чисто физически не сумел убежать. В этом здании собрались все светила науки в области антропологии и генетики. Но все они, в отличие от своих коллег, вскоре горько пожалели о своих экспериментах, проводившихся в условиях строжайшей секретности и то ли по чистой случайности, то ли в связи с другими, более ужасающими событиями правда всплыла наружу и всколыхнула общественность.

Так, притчей во языцех города Cursechill оказался создатель гибридов людей и животных эльф Аланнанар Франкенмер. Пока могущественные армии из Тигрольвов, Леопонов и Гроларов сокрушала орды Демонов, все было нормально, но возникла после победы ситуация, когда обуздать ярость хищников не удавалось долгое время, и тогда решили устроить своеобразные соревнования вроде гладиаторских боёв и зарабатывать деньги. Поглазеть на это зрелище приходила толпа зевак. Скандал разразился тогда, когда 26 апреля 90-го года мир узнал о существовании странного гибрида кошки и собаки, которого случайно увидели в Никуроденском лесу, где четыре года назад погибло 64 тысячи мирных жителей, а место превратилось в Зону Отчуждения: от падения атомной бомбы взорвалась находящаяся в центре лесного города АЭС, а ударная волна вскоре смела весь город с лица земли.

На данную байку бы никто не обратил внимания - кому в здравом уме придет в голову идея бродить по заражённому радиацией лесу и выискивать мутантов?! Если бы не один случай, когда данный зверь собственной персоной не заявился на фрик-шоу. Владельцы цирка изначально хотели раздуть из этого сенсацию, но увиденное ими животное не на шутку встревожило их: выяснилось, что кот и пёс были кем-то старательно СШИТЫ между собой - это подтверждал скрытый под слоем шерсти хирургический шов. Задняя часть животных располагалась где-то посередине, где несчастным зверям присобачили хвост, гибкая кошачья часть которого плавно переходила в собачью. Подобное можно было бы увидеть либо в сюрреалистичной локации Wackytown, либо в шоу фриков. О том, что после ядерной Катастрофы в Никуродене родились мутанты, никто даже не слышал.

Но новоявленный зверь на рождённого мутанта явно не походил. Владельцы цирка изловили кошкособа и вызвали полицию. Те сразу смекнули, в чем дело: несуществовавший ранее гибрид был создан специально, дабы ещё больше раздуть масштабы никуроденской трагедии, мол, воздействие радиации настолько пагубно, что из-за неё даже домашние питомцы двух разных видов могут сойтись друг с другом. Вскоре разыскали и Аланнанара. Эльфа ждал сразу двойной суд: со стороны коллег и общественности за нарушение норм этики и бессовестную ложь, а также со стороны представителей закона за живодёрство. Аланнанара лишили возможности заниматься впредь наукой и посадили в тюрьму. Но спустя некоторое время эльф сбежал из неё по недосмотру надзирателей, после чего затаился и в скором времени стал скрещивать с животными уже и людей.

Вторым таким гением был биолог Абед Маншур из Института генетики, который принимал участие в пересадке шести подопытным мышам человеческого мозга, выращенного в пробирке. В результате нервные клетки не только прижились, но и начали развиваться: спустя 234 дня их структура и зрелость были сравнимы с мозгом сперва новорождённого ребёнка, а затем и взрослого человека. И, хотя по закону после экспериментов и эмбрионы, и подопытных уничтожают, мышонку Б. и его сородичам, которых по-научному прозвали Церебрантами, была уготована иная судьба.

Сначала поведение мышей с человеческим мозгом не отличалось от обычного. В первое время подопытные стали лучше проходить тест на память, но в итоге вернулись к стандартным для них показателям. Затем у некоторых из них на двенадцать процентов увеличился мозг. Самец мыши по имени Б., осознав себя сверхгением, поскольку в него ввели ген HARE 5, отвечающий за интеллект, стал по ночам продумывать планы по освобождению от Белых Халатов своих сородичей, а год спустя, 24 апреля, произошло великое восстание гибридов и виварцев против научных светил, напоминающее расправу Зверолюдов над Доктором Моро.

Но вызванные на подмогу службы помешали Бреймусу и его братии покинуть стены научных заведений. Мышей разумных поймали и перевезли в другой Исследовательский Центр, как раз рядом с тем местом, где находились наши герои. Ну, а Профессор Хазард был занят изучением феномена близнецов, который давно рассматривается как имеющий жизненно важное значение для изучения генетики и поведения. Он-то и взял новорождённых мальчиков под свою опеку и изучал их.

Неразделившиеся же близнецы, по своим исключительным физиологическим свойствам являлись редчайшим объектом для решения спорных вопросов о регуляции функций организмов, так что Хазарду повезло дважды. В штабе сотрудников была одна сердобольная нянечка, которая с улыбкой пеленала малышей и играла с ними, читала сказку перед сном - делала всё, что было в её силах, чтобы дети им доверяли. Когда близнецов доставили в Исследовательский центр, доктору не сразу сообщили их имена. Персонал и понятия не имел, как называть Близнецов, ставших живыми объектами для их исследования. Официально Рен и Бен, как окрестили их родители ещё до рождения, были мертвы, а новые имена на язык не просились. Тогда изучавший детей Профессор Хазард, уважаемое светило науки, предложил называть их старыми именами, ведь слова "объект один" и "объект два" для обозначения людей совершенно не подходили.

Профессор Хазард разорвал в клочья поданный ему документ о смерти мальчиков, нанял ассистента с блокнотом, куда они поначалу и записывали все данные. Помня горький урок своих коллег - Франкенмера и Маншура - он не хотел, чтобы его исследование было обнародовано. И понятное дело, почему: опыты, проводимые над Реном и Беном, были весьма болезненны и отнюдь не гуманны. Так, во время одного из экспериментов ванночка для купания была наполнена паром так сильно, что казалось, будто все было окутано густым туманом.

Звук льющейся воды отчётливо доходил до ушей трехмесячных Близнецов, которых крепкие руки в прозрачных перчатках схватили поперёк тела. В момент, когда того из них, кто появился на свет первым, погрузили в воду, его пронзила ни с чем не сравнимая, непередаваемая боль, и он моментально завизжал, как поросёнок. Чьи-то руки в белых халатах засуетились и поместили в ванну термометр: вода вовсе не была подобна проливному дождю в пасмурный день - она обжигала, словно пламя, и вездесущий пар проникал детям в рот и нос, напоминая смертоносный ветер в пустыне.

В тот момент, когда один из сиамских близнецов издал крик, второй не ощутил ничего. Две пары рук находилось тогда в кабинете. Одна что-то записывала в своём блокноте, а другая спешно схватила полотенце и стала вытирать крохотные тельца и запеленала их. Тучная нянечка в косынке и длинном халате взирала на младенцев с нескрываемым умилением. Возможно, в последний раз. Стали изучать анатомо-физиологические особенности близнецов, сделали рентгеновские снимки. Врачей смутило и поразило невероятное сращение детей в области позвоночника: угол соединения в одном из бёдер на уровне груди составлял девяносто градусов. Братья имели общий позвоночный столб на двоих, тогда как грудная клетка была у каждого своя и не объединялась со скелетом другого. Позвоночный столб старшего брата, который был поменьше, на три метра ниже от грудной клетки, словно устье реки, прилеплялся к позвоночному столбу брата покрупнее, а дальше они сливались воедино и имели одну тазовую область на двоих.

Тем временем Профессор Хазард, демонстрируя их рентгеновский снимок своим коллегам, рассказывал:

- Прошу обратить Ваше внимание на то, что копчиковые отделы позвонков этих мальчиков срослись вместе, однако спинномозговые каналы остались изолированными. Соответственно, структура спинномозговых каналов нервной системы близнецов полностью отделена друг от друга. В месте слияния нервные корешки внутренних сторон позвоночника соединяются в рудиментарный хвост. Эти нервы, которые не имеют зоны иннервации b из-за отсутствия двух конечностей, намного тоньше, чем нервы снаружи. Микроскопические исследования, проведенные нами, показали, что сегменты шейного и грудного отделов имеют нормальную структуру. Количество ганглиозных элементов в этих отделах спинного мозга ограничено. В отличие от нервной системы, кровообращение близнецов было генерализованным. Кровь одного ребенка могла свободно переходить к другому, что уже было заметно по венозной сети кожи живота. Также наблюдается общность кровотока в дополнение к кожной венозной системе неразделённых сиамских близнецов.

Профессор велел нянечке раздеть Близнецов и зафиксировал их лежащими на спине в горизонтальном положении после чего продолжил свой доклад:

- У исследуемых нами сиамских близнецов имеются два туловища, четыре руки, две нормальные ноги и третья нога, образованная из двух, с девятью пальцами. Иннервация ручек и нормальных ножек соответствовала обычным нормальным анатомическим соотношениям. Иннервация сросшейся ножки разделена. Нервы идут к ней от спинного мозга обоих мальчиков. Для того, чтобы проверить данную гипотезу, Хазард незамедлительно приступил к дальнейшим исследованиям.

Чтобы определить быстроту перехода крови от одного ребенка к другому, Рену и Бену вводили инъекцию глюкозы. Уже ко второй минуте после этого содержание сахара в крови достигало высоких цифр у обоих мальчиков.

Дополнительно малышей заставляли глотать радиоактивный йод. С лечебными целями проводилась также инъекция некоторых лекарственных веществ, причём реагировал плачем только один из мальчиков, в ножку которого делали укол, другой же оставался спокойным. Так докторам удалось выяснить, кому какая из ног принадлежит. Третьей же ногой с девятью пальцами братья управляли оба: Рен умел согнуть её в колене, а Бен шевелил кистью и пальцами.

Было проведено и исследование пищевой возбудимости путем кормления каждого из близнецов отдельно.У ребенка, который не получал пищу, изучали уровень сахара в крови и состав желудочного сока.Исследование заключалось в том, что одного ребенка кормили, а другой вообще не получал никакой пищи. Наличие отдельных желудков у близнецов создало все условия для нормального питания каждого ребенка.Желудочное пищеварение происходило отдельно, однако всасывающие пищеварительные соки попали в общий кровоток. В первой половине жизни дети получали пищу каждые два-три часа. Их всегда кормили в одно и то же время и одними и теми же порциями. Каждый из братьев выпивал до 75 мл молока за прием. После двух пропусков кормления близнецы выпивали молока значительно больше обычной порции, чем при регулярном кормлении. Чтобы доказать, что продукты пищеварения поступают в общий кровоток, Профессор исследовал желудочный сок Близнецов, вставив тем в горло трубки.

Бодрствование и сон у каждого из малышей не зависели от обоих братьев: если засыпал Рен, Бен громко хохотал и забавлялся погремушкой. По своему физическому состоянию братья мало отличались друг от друга, но Рен явно обгонял брата в своем нервно-психическом развитии. Он привык во всём быть первым: первым появился на свет, начал улыбаться, сидеть, понимать человеческую речь, общаться, самостоятельно захватывать игрушки... Когда нянечка пыталась надеть на Рена носок, тот активно оказывал сопротивление и норовил его снять, тогда как Бен был послушным и активно взаимодействовал с окружающими. В полтора года Рен безошибочно выполнял элементарные задания, а вот его брат охотно поднимал ножку, когда надевали носок. Бывали случаи, когда близнецы просьбу не выполняли - один был упрям, другого отвлекала окружающая обстановка.

Со временем, начиная с четырёх лет, в условиях одного и того же режима дети спали в одно и то же время. В этих случаях сон наступал по принципу условных рефлексов: когда один ребенок успокаивался, это успокоение было условным сигналом для другого. Одновременное сосуществование двух состояний - сна и бодрствования с генерализованным кровотоком и отдельными нервными системами - это прямое доказательство решающей важности нервной системы в развитии сна. Все показатели при процессах сна и бодрствования обоих братьев реагировали на их дыхание и изменялись согласно ему только при раздельном сне. При одновременном засыпании мальчики дышали синхронно. Иногда их будили и скрупулезно вели отчёт того, сколько времени проспал каждый из них. Рена это ужасно раздражало.

Выявлялось отношение близнецов к различным предметам. Рен мог без протеста расставаться с игрушками и другими вещами, Бен же яростно защищал то, что ему принадлежит. Был случай, когда нянечка дала маленьким мальчикам пряники, а затем стала отнимать. Бен с удовольствием отдал лакомство, ибо был сыт, а вот Рен активно протестовал и жевал сладости с превеликим удовольствием. В один из редких дней Профессор Хазард проявил единственный акт милосердия Близнецам, дав им шоколадные конфеты. Рен не взял и не съел ни кусочка, а вот Бен с радостью запихнул две порции в рот. Малыш Бен быстро складывал кубики, Рен же охотнее разрушал сооружения и не предпринимал попыток что-то соорудить.

Различия в нервно-психических реакциях были подтверждены в лабораторных условиях. У мальчиков вырабатывались двигательные условные рефлексы, как у собаки Павлова. Дети должны были нажать на резиновый шарик рукой на слово "давай", которому предшествовали сигналы - звонок и свет. Ассистент тем временем сидел за столом рядом с манежем и перемещал рычаги на панели управления. Результаты движений сиамских близнецов записывались на аппарат. На этот раз пальма первенства переходила к Бену - он с радостью жал на шарик, а Рен же то отнимал шарик у брата и держал оба предмета в руках, то не подчинялся приказам. В результате сравнения поведения детей с условнорефлекторной деятельностью можно сделать вывод, что по природе высшей нервной системы занятия близнецов заметно отличались друг от друга.

Однажды братьям сказали, что им пора купаться, и на сей раз поместили в контейнер с ледяной водой, после чего Рен долго хворал. Научные светила тем временем мерили температуру и определяли, одновременно ли мальчики подцепили вирус, и имеет ли температура крови решающее значение для уровня температуры тела. При этом у Рена температура повысилась до 39 градусов, а у его брата - до 37. Когда дети начали ползать, то Рен всегда проявлял инициативу передвижения. К пяти годам братья начали самостоятельно вставать с постели и могли находиться в вертикальном положении в течение длительного времени. При ходьбе дети свободно координировали свои движения. Они умели ходить на двух ногах с закрытыми глазами, стоять, не поддерживая друг друга свободными руками. Одежду Рену и Бену специально заказывал Профессор Хазард.

С пяти-шести лет Рена и Бена неплохо кормили, задаривали сладостями и игрушками, разрешали порисовать, учили писать и считать, периодически брали анализы крови. Казалось, что близнецы были одним мальчиком с двумя торсами, растущими из одного пояса, но на самом деле это были два разных человека. У них было две головы, две ноги, одно туловище и четыре руки, и это уже тогда здорово смущало Рена. Однажды, когда нянечка принесла мальчикам тарелки с едой, он заглянул ей под юбку, чтобы посчитать, сколько у неё ног. За такую дерзость братьев оставили без сладкого на трое суток, а внятного ответа на вопрос: "Почему у нас три ножки, а у тебя две? Почему у нас два туловища, а у вас одно?!" Рену никто так и не дал.

Вскоре случилось непредвиденное, то, чего бедные мальчики никак не могли ожидать: однажды Профессор Хазард закапал в глаза Рену некое химическое вещество, чтобы выяснить, возможно ли изменить их цвет. Жгучая боль мгновенно пронизала мальчика: он кричал, постоянно тёр глаза, но ничего не помогало. И они у него засветились красным светом, а вокруг зрачков во время проявлений его ярости, загоралось пламя. Во время следующего эксперимента уже Бена подвергали физическим или психическим пыткам, а за состоянием второго близнеца в эти моменты тщательно следили и фиксировали малейшие проявления беспокойства. Это было сделано для того, чтобы исследовать таинственную психическую связь между близнецами, о которой так много болтали вне стен Исследовательского Центра.

Продолжение следует...