Знаете, обозревать 9-15 сезоны Сверхъестественного по отдельности, та еще проблема, так как о них я мало могу сказать того, чего не сказал в предыдущих обзорах:

• Танцы на костях былой целостности мира и сюжета,

• Комедия, ломающая драматическую составляющую,

• Убогая актерская игра,

• Самоповторы и кризис идей,

• Неудачная реализация второстепенных персонажей.

Все вышеперечисленное относится ко всему сериалу, исключая 1-5-ые сезоны.

Но, все же, сказать мне есть что. Если 6-8-ые сезоны для меня олицетворяют смерть сериала, то последующие — это некрофилия в чистом виде!

Разумность животных

5-ая серия 9-го сезона. Для расследования одного дела, Дин решает применить на себе заклинание, дарующего ему возможность общаться с собакой. Серия заправлена уже характерным для Сверхъестественного юмором. Дин приобретает присущие собакам повадки — гавкает и бегает за мячиками.

Вы спросите, что тут такого? Типичная серия в угоду фансервиса.

А, то что, внезапно оказывается, что все животные так же разумны, как и люди! Понимаете насколько это тупо для серьезного драматического сериала?

То есть, если животные разумны, то почему человечество ничего не знает об этом?

Можно сказать, что они умело маскируют свой интеллект, но для чего? Что бы их выращивали как скот и забивали на мясо? Что бы их использовали как грубую рабочую силу?

Понимаю, вам покажется, что допытываться до этого слегка через-чур. Но просто попытайтесь развить идею разумности всякой живности в сериале и вы поймете, что это ачешуеть как глупо!

К тому же, в мире Сверхъестественного есть определенные законы. В их соответствии должны быть животные-призраки, животные-демоны, животные-монстры. Если все существа разумны, то почему все монстры в сериале, являлись производными от людей?

Где те полчища призраков невинно убиенных хомячков?

Конечно, можно возразить, мол, в сериале существуют адские псы, и что так же был намек на призрака собаки в 4-й серии 7-го сезона. Но, тем не менее, этого не достаточно, с учетом разумности всех животных.

И вот получается типичный пример того, как сценаристы ради тупой шутки, кладут огромный болт на целостность лора сериала.

Унижение ангелов

Апогей непонимания сути этих существ, выражается в 23-ей серии 9-го сезона. Толпа обычных бомжей, просто взяли и отп*здили ангела!

Напомню как описывал себя ангел Кастиэль — многомерная волна Божественного замысла, истинный облик которой сравним размерами с Крайслер-билдинг (около 319 метров).

Зачем вообще строить сюжет на существах, которые являются абсолютной имбой, если вы не можете ловко это обыграть. Понимаю, нет бюджета, что бы реализовать этих существ в полную силу. Но тогда просто вычеркните их из повествования и все! Смотреть на то как "многомерной волне божественного замысла" дают по роже обычные люди, физически больно…

Демон Дин

В конце 9-го сезона Дина превратили в демона с меткой Каина, рыцаря ада. И он, типа стал плохим. Очень плохим. Идея показать темную версию главных героев интересна, хоть подобное в сериале уже неоднократно обыгрывалось. Однако, демоном Дин пробыл не долго. Две или три серии. Потом Сэм его исцелил, и нас вернули в типичные будни братьев-супернатуралов.

Сейчас это звучит как типичный случай самоповтора в Сверъестественном, но тогда, в концовке 9-го сезона, меня это заинтриговало. Я было подумал, что Дин станет главным злодеем 10-го сезона. Появилось подобие, какой то надежды.

Хоть я и говорил, что для меня этот сериал умер на 8-м сезоне, смотреть его не перестал. Раз в год, тот наивный паренек, который смотрел первые сезоны еще в момент премьеры по РенТВ, просыпался во мне и, в саморазрушительном порыве, окунался в просмотр нового сезона, надеясь на лучшее.

Воскрешение матери

В конце 11-го сезона воскресили мать братьев, хотя не понятно почему только ее, которая стала полноценным персонажем, одним из немногих, которых успели раскрыть в сериале, на фоне Сэма и Дина, забирающих на себя подавляющее большинство экранного времени.

Но все же, ее постигла та же самая судьба всех второстепенных героев Сверхъестественного — ее вывели из сюжета так же внезапно, как и забросили туда. И убили ее, как обычно, максимально жестоким образом.

Опять же, типичный момент для сериала. Но в отличие от других подобных случаев, он вызывает самое большое недоумение.

Ну, то есть, зачем этого персонажа вообще ввели в сюжет? Почему именно ее? При том, что на основные сюжетные арки она особо то и не влияла.

В этом вообще был смысл?

Никудышные злодеи

Ах, как хороши были главгады в первых сезонах Сверхъестественного:

Демон Азазель — хитроумный желтоглазый ублюдок.

Демон Лилит — неумолимая сила в облике маленькой девочки.

Архангел Люцифер — воплощение отчаяния для всего сущего.

Каждый из них вселял страх в зрителя. Они вызывали трепет и интерес. Каждое их появление на экране ломало, заданные в сериале, планки возможного.

Нам хотелось побольше узнать: Кто они? Что они? Какой у них план?

После 5-го сезона, со злодеями были большие проблемы. Иногда они присутствовали чисто для галочки, играя роль декорации в сюжете. Ниже я отмечу самых любопытных.

Демон Кроули. На протяжении всего сериала, вообще непонятно, что из себя представляет этот персонаж. То он злодей, творящий непростительные вещи, то он антигерой выступивший против еще большего злодея, то вообще раскаивается в своих поступках и плачет, то становится корешем Сэма и Дина, то он снова становится мудаком, и снова хорошим. Его метания по сюжету ломают концепцию самих демонов, которые собой представляют измученные за долгие сотни лет в аду души. Беспринципные, кровожадные, хитроумные психопаты.

Что он вообще такое?

Могу лишь предположить, что Кроули это попытка показать метаморфозы в личности отрицательного персонажа. Попытка естественно разбивается об излишнюю комичность и фансервис.

Метатрон. Ангел, которого Бог назначил своим писарем. Благодаря чему он обладает обширными знаниями о том, как работает вселенная. В хорошем исполнении из него получился бы аналог Мориарти, от мира Сверхъестественного. Но в итоге мы видим самого жалкого главгада во всем сериале. Бомжеватая внешность в купе с комичной актерской игрой не дает даже на долю секунды попытаться почувствовать страх перед его образом.

Тьма, Амара, сестра Бога. Этот персонаж должен был являться воплощением концепции первородного хаоса. То есть самое злобное зло, которое вообще возможно. На деле же она представляет собой обиженную на брата истеричку.

Черт возьми, когда тебе пытаются преподнести замес с изначальными сущностями в сериале жанра ужасов, то ожидаешь нечто Лавкравтовских масштабов, а не типичную семейную ссору. Когда нам объясняли конфликт Михаила и Люцифера в 5-м сезоне, то тоже сводили это к семейной ссоре. Но там это преподносилось как упрощенное понимание того, чего жалкие людишки просто не могут осознать по-другому. А тут, конфликт между Богом и Тьмой преподносился ссорой буквально!

Люцифер, адский Сатана — лучший злодей сериала, и одновременно самое большое разочарование. Отбросим то, что было до 6-го сезона — там все круто и волшебно. В 11-ом сезоне его снова ввели в сюжет, как достойного противника Тьме. Там он себя показал достаточно хорошо. Но вот после 11-го сезона все не так радужно. Актер Марк Пеллегрино, играющий Люцифера, определенно хорош. Злодей в его исполнении это аналог Джокера — хитрый, сумасшедший, наглый ублюдок, но обладающий колоссальной силой. Но вы не забывайте, что сериал, после 5-го сезона очень сильно старается пошутить, от чего каждый самый левый злодей строит из себя Джокера, склонного к театральности и комичному цинизму. Всему виной, я считаю, шоуранеров, сценаристов и режиссёров, конкретно 12-13-ых сезонов. На этом этапе, похоже никто особо не старался прописывать персонажа, понадеявшись на талант актера. Да и текущие мотивы сериала этого не требовали — не забываем про девчачий контент. В итоге, из Люцифера мы получаем кривляющегося придурка, вызывающего только омерзение. Епт, его в какой то момент превратили в бомжа, отсасывающим у ангелов благодать.

Ну и, конечно же, стоит немного поговорить о Боге. В 15-ом сезоне из него решили сделать злодея. Это очень даже крутая идея, если забыть про 11-ый сезон. Там нам его раскрывают как немного трусливую личность, но любящего свое творение, настолько, что решился предать свою сестру. В конце они мирятся с сестрой и исчезают в ярком свете, налаживать отношения. Это была (+-) хорошая концовка. Но то, каким его показали в 15-ом сезоне, все это дело омрачает. Его мотивы до самого конца остались крайне туманными. По сюжету ему внезапно все надоело, и он решил "закрыть" вселенную. А что не так, нам так нормально и не объяснили. Катализатором в его истерике стал момент, в котором братья Винчестеры, его любимые персонажи, поступили не так, как он настаивал поступить. А раз его творения не желают делать то, что требуется, значит, они его разочаровали. Этот момент отсылает меня на десять сезонов назад, в момент, когда братья поняли истинные мотивы ангелов в предстоящем апокалипсисе. Винчестеры осознали, что вся их жизнь и предназначение были прописаны за долго до их рождения и все вело к катастрофичному махачу Люцифера и Михаила. Все вело к одному, но благодаря воле и большой брутальной братской любви, они смогли справиться и спасти мир. В конце 5-го сезона нам показывают, то, как Бог прописал этот сюжет. И теперь, когда возникает аналогичная ситуация он злится, что Винчестеры поступили так как свойственно их натуре…

Из замеса с Богом могла получиться достойная концовка. Но, в итоге, получилось то, что ожидалось — его слили, так же как и любого другого монстра в сериале. Я чуть ли волосы на себе не рвал когда смотрел "финальный бой".

Повторюсь, идея с Богом в качестве главного злодея неплоха. Это привнесло в сериал большую долю самоиронии. Было забавно, когда он, испытывая творческий кризис в написании концовки Сверхъестественного, обратился за мнением к старому персонажу Бэкки и она выдала вот такую цитату:

— Ладно, если нужно одно замечание... Риск, Чак. Всё так... слабенько? Осторожно? Здорово, конечно, послушать разговоры мальчиков, но история хороша настолько, насколько хорош злодей, а эти злодеи какие-то не слишком... опасные? Не говоря уж о том, что нет классического рока, ни единого упоминания Каса. Развязка слегка заезженная: мальчики развязываются, пока злодей выдаёт свой монолог, который - будем честны - вышел так себе. Немного оригинальности не помешало бы...

Эта цитата отлично прожаривает значительную часть из того, что было в последних сезонах. Нам дают понять, что сценаристы немного осознают какую фигню они делают, но исправляться они, конечно же, не будут.

Лайфхаки

Я заметил, что все проблемы в сериале решаются по одному и тому же алгоритму:

1. Вначале, нам показывают проблему — монстр, которого надо убить, изгнать, обезвредить, заточить;

2. Потом, с помощью интернета, старинных книг и третьих лиц, выясняются способы решения проблемы;

3. Далее идет поиск, добыча оружия и/или ингредиентов, необходимые для победы;

4. Ну, и наконец, конфронтация с монстром.

Этот алгоритм хорошо работал в первых сезонах и являлся фишкой сериала. Мол, на любого гада найдется вундервафля, главное пройти через определённые квесты. И то, все давалось нам малыми порциями и братья, в основном, выкручивались с помощью собственной смекалки. И мы такие смотрим и верим, что персонажам пришлось реально попотеть, что бы убить того или иного монстра.

Но как же тупо этот алгоритм выглядит, когда в качестве проблемы выступают мегамогущественные сущности, перед которыми Сэм и Дин, не значительнее букашки. Неужели, человек может победить таких существ, просто покопавшись в старых книгах, собрав все ингредиенты и придумав хитроумную обманку?

Типичный пример такой нелепости я описывал в обзоре на 6-ой сезон - то как Винчестеры смогли победить Еву, матерь монстров. Апогей этого абсурда настает в 15-ом сезоне, когда находится заклинание способное заточить Бога, который создал все сущее, включая это заклинание.

Это, в свою очередь, рождает следующий неприятный момент — принцип Марти Стю. В рамках сериала, для Сэма и Дина нет ничего невозможного. Очень удобно, когда сюжет раскидывает на каждом шагу рояли с инструкциями к действию. Персонажи сами, в некоторой степени, осознают свою вседозволенность.

— Зачем жертвовать собой и закрывать врата Ада? Мы можем справиться по другому!

— Зачем жертвовать собой и предотвращать вторжение Тьмы в этот мир? Пусть вторгается! Чо она нам сделает? Мы главные звезды этого сериала, ёпт!

В сериале самоиронично обыгрывается этот момент. В 15-ом сезоне пытаются объяснить их «мартистюшность» тем, что они являлись любимчиками Бога, отчего тот направлял историю так, что бы те всегда выходили победителями.

Это даже забавно звучит, потому что, кажется, будто в лице Бога, шоураннеры сериала изобразили критиков сериала. Бог пытается завершить сюжет классической концовкой, с сильной драматургией, с самопожертвованием, а главные герои сопротивляются, продолжая клоунаду. Бог злится, что его собственное творение превратилось в такое говно, и решает закрыть сериал - а персонажи его сериала отчаянно сопротивляются. Концовка в постмодернистском стиле - на уровне идеи, звучит круто - но в реализации... ну такое себе. Наверно они переборщили с постиронией, когда Бог начал вручную избивать персонажей и выдохся.

Заключение

Ну, вот и все.

Этот сериал типичный пример того, как прогиб под ожидания массового зрителя губит творческую деятельность.

Зачем стараться прописывать сюжет, персонажей и драму, если фанатам достаточно незамысловатого юмора и отсылок?

Зачем останавливать сериал на 5-м сезоне, если из него можно выдоить кучу всего?

Не зачем. В этом просто нет смысла…

От создателей вышла документалка по всему Сверхъестественному, с интервью основных лиц, которые участвовали во всей этой вакханалии на протяжении 15-ти лет. И о боже, как же они восхваляли этот сериал. И вот я смотрю все это и не догоняю — как можно с таким рвением обсасывать самих себя? Хотя как же не полюбить то, что обеспечивает твою жизнь, и при этом не надо корячиться каким-нибудь шахтером?

Дженсена Эклса, игравшего роль Дина, позвали сниматься в 3-ем сезоне сериала Пацаны, разработкой, которого занимается его старый приятель Эрик Крипке. Учитывая талант актера изображать одновременно сурового бойца и клоуна, этот сериал просто создан для него - и получилось не плохо.

Джаред Падалеки, игравший Сэма, сыграл в сериале Крутой Уокер. Непонятно кому нужно было раскапывать могилу некогда довольно забавного боевичка с Чаком Норрисом, но все же любопытно было глянуть, не разучился ли актер делать, что то помимо щенячьей мины на лице и бровок домиком - разучился.

Обидно за Мишку Колинза, игравшего Кастиэля. Неужели не нашлось места, куда его можно было бы пристроить. Судя по его последней сыгранной сцене в сериале, такой актерский талантище пропадет зря.

Скрежет усиливался, и доносился он прямиком из шкафа. Но Лешка не хотел вставать. Еще бы – откроет дверцу, а его крыса гигантская хвать за палец на ноге, потом в больницу уколы делать. Лучше уж притвориться, что ничего нет и спать дальше. Но скрежет становился все более настойчивым, нагло отгоняя сон.

Наконец, мальчишка не выдержал. Схватил самую большую книжку с полки – энциклопедию, из которой торчали засохшие листочки. И отправился к шкафу. Осторожно открыл его. Огляделся. Ничего. Прислушался. Тишина.

– То-то же, – ухмыльнулся Лешка, – бояться меня надо!

Важно осмотревшись, не пробегает ли крысеныш мимо, Лешка закрыл дверцу. Подошел к кровати. И скрежет повторился. Стал ритмичнее, быстрее. Каким-то даже остервенелым, будто крыска разозлилась на выходку Лешки, хотя тот всего лишь открыл дверь... Ну, и дерзанул, но немножко.

С опаской и даже как-то виновато взглянув на шкаф, Лешка покрепче обхватил энциклопедию и направился обратно. Взялся за ручку, в последний момент дернулся, в секундном порыве желая бросить это дело и позвать родителей. Но мальчик он храбрый, никаких грызунов не боится, да и сам разберется, не маленький. Поэтому потянул дверь на себя. В темный уголок шкафа, едва освещенное тусклым лунным светом, вжималось оно. У Лешки перехватило дыхание.

Маленькое нечто тряслось, нервно постукивая по деревяному полу своими длинными кривыми отростками. Паук? Нет. Слишком толстые лапки, да и белые. К тому же их всего пять. Лешка всмотрелся и непроизвольно открыл рот, осознав увиденное. Это рука. С кривыми старческими пальцами, бородавками и поломанными гнилыми ногтями.

Рука уходила во тьму, поэтому не представлялось возможным увидеть, торчит ли она из дыры в стене или тела у нее и вовсе не было. Рука тряслась, то ли от страха, то ли от злости. Без лица сложно понять, что испытывает нечто. Но почему-то Лешке стало ее жалко. Бедная маленькая ручка дрожит в темном большом шкафу старого дома, который вот-вот да рухнет. Не будь тут Лешки, рука сгинула бы в вечном сыром одиночестве.

Мальчишка опустился на колени и медленно, чтобы не спугнуть, потянулся к руке.

– Ну же, не бойся, я тебя не обижу...

Рука сжалась, всем своим телом – если ладонь можно назвать телом существа – прильнула к полу. Лешка улыбнулся, ощутив какие-то родительские теплые чувства. Представлял, как посадит ее в клетку. Укроет платочком. И будет кормить. Но чем и, главное, как кормить руку, у которой нет рта?

Не успел Лешка развить свою фантазию, как осознал страшную реальность. Рука прижималась к полу вовсе не из страха. Она готовилась – прыгнуть. Выпрямив пальцы во всю длину, нечто бросилось на лицо мальчишки. Он схватился за нее, попытался отбросить. Вот-вот бы уже заверещал, позвал маму с папой... Но не сделал этого. Потому что… наступила тьма.

*

На следующее утро все было как обычно. Завтрак. Школа. Футбик во дворе. Уроки. Неделя за неделей Лешка становился все более покладистым. Хотя раньше нет-нет да сдурит и совершит какую-нибудь глупость. Теперь же будто не хотел никого огорчить. Родители думали, что натворил чего-то, но после догадались – у сына просто появилось новое увлечение, и он боялся, что ему не дадут им заняться. То и дело Лешка носил в дом раненых зверюшек и птиц. Выхаживал их, заботился, кормил. Все, как один, то со сломанной лапкой, то со сломанным крылом...

Зверью чаще всего становилось все хуже. Потому что бедненький Лешка где-то брал пациентов с самыми тяжелыми травмами. Хоронил он их под окном, что ух как не нравилось родителям, но они ему не мешали. Лешка проводил зверей на тот свет по-особенному. Рисовал на земле витиеватые символы, то и дело бормоча под нос молитвы на, видно, выдуманном языке. Однажды родителям показалось, что во время одного такого ритуала Лешка не плакал и даже просто не грустил, а улыбался. Какой-то злой, будто не своей улыбкой. Но им же просто показалось. Показалось же ведь, да?

Канал в Дзене: https://dzen.ru/id/626d53a96876aa21dee7e7be?share_to=link

Истории в Telegram: https://t.me/Eugene_Orange

З’ира уселась рядом с костром, поджав ноги, и бросила взгляд на Ш’ааса.

— Ты бы лучше рану пожалел, чем называл обидчиков. Но… Скальперы звучит. Острым чем-то.

— А если мы дадим им имя, — тихо сказал Т’кел, не поднимая глаз, — они станут ближе. Почти как часть этого мира. Вы хотите этого?

Молчание повисло. Даже Колючка, балансирующий на плече Ш’ааса, цепляясь когтями за куртку, перестал вертеть ушами.

— Это всего лишь название, — отрезала М’лис. — Мы не в пророчества играем. Просто… удобнее.

Ч’аро склонился вперёд, глядя в огонь.

— Удобнее… пока один из них не вернётся. Тогда посмотрим, как ты будешь называть.

Ш’аас вздохнул, осторожно поправляя Колючку.

— Название — не клеймо. Это просто способ не сойти с ума. Иначе они — кошмар без формы. А так… можно ударить по имени. По образу.

З’ира кивнула.

— Тогда Скальперы. Если выживем и найдём других — пусть знают, что с ними не шутят.

Тишина на мгновение стала плотнее. За пределами пещеры что-то хрустнуло — звук далёкий, но отчётливый. Все обернулись, но никто не встал.

— Он стал другим, — сказал вдруг Ч’аро, не глядя на Т’кела.

— Кто? — уточнила М’лис, хотя знала.

— Ты сам знаешь, — пробормотал Ч’аро, уже обращаясь прямо к Т’келу. — Мы вместе выросли. А теперь… ты молчишь. Шепчешь что-то. И из трещины…

Он осёкся, словно сам испугался, что заговорил.

— Я жив, — только и сказал Т’кел. Его голос был ровным, но почти безжизненным. — Я не просил этого… просто услышал.

З’ира встала, отряхивая ладони.

— Нам не до споров. Если Т’кел с нами — он с нами. Если будет угроза… мы примем решение. Но не на голодный желудок.

Ш’аас кивнул.

— Сначала выживем. Потом решим, кого бояться.

Колючка фыркнул и полез к З’ире, обнюхивая её мешок с остатками корня. Она устало улыбнулась и протянула ему волокно. Зверёк шмыгнул назад, спрятавшись за Ш’ааса.

— Он умный, — заметил Ч’аро. — Чует, кого стоит слушать.

— Может, и нам стоит поучиться у него, — буркнула М’лис.

Над костром вновь зашипел корень, потрескивая в огне. Запах железа, сырости и пепла смешался, и на мгновение в пещере воцарилась хрупкая, уставшая тишина.

***

Утёс над рекой был покрыт рыжеватым мхом и чёрным, как сажа, песком. Вода внизу стекала ленивыми волнами, мутная, с маслянистыми разводами. Над поверхностью порой всплывали пузыри, и З’ира всякий раз замирала — здесь даже река могла быть хищной.

— Тебе не кажется, — произнесла она, придерживая рюкзак, — что здесь всё пытается нас сожрать?

Ч’аро хмыкнул, опускаясь на корточки у берега.

— Это потому что ты привыкла жить под крышей. Здесь не жрут, здесь выживают.

Он прищурился, глядя в воду. Под её мутной гладью скользнуло нечто тёмное, с треугольным плавником. Быстрое. Резкое. Он ударил копьём, попал в существо и поднял его, но оно, дёргаясь, соскользнуло с наконечника, полоснув его руку плавником. Кровь капнула на камень, и вокруг неё затрепетали мелкие, почти невидимые личинки, будто кто-то внизу ждал запаха мяса.

— Тьфу, — выругался Ч’аро, зажимая ладонью рану.

З’ира быстро достала бинт, перевязала его.

— Осторожнее, герой. Если заразишься, придётся тебя жарить, чтобы не растратиться зря.

Он усмехнулся, но сдержанно.

— Ты и правда собираешься выжить. Даже если останешься одна.

— Именно поэтому я и не останусь одна, — отрезала она. — Потому что думаю. И вижу.

Она кивнула на скалу выше.

— Смотри.

Спускаясь к воде, Ч’аро заметил ящерицу, греющуюся на камне. Одним ударом он пробил её шкуру, прикончив. З’ира присмотрелась:

— Она что-то ела… — На утёсе возвышалось конусное образование, похожее на сталагмит, но живое, с мясистой тканью и острыми чёрными шипами. Следы показывали, что ящерица пробила его защиту и ела мякоть. З’ира задумчиво предложила:

— Похоже на шипастый сталагмит… Может, назовём его сладкошипом? Если ящерица ела, то, возможно, и мы сможем.

Ч’аро аккуратно обошёл сталагмит, тронул ножом — шип едва не порезал перчатку. Тогда он отломил часть основания. Мякоть была тугая, как плотная груша, и пахла терпко, но не отвратительно.

— Сладковатый запах… и с железом, — заметила З’ира. — Сладкошип… звучит подходяще.

Он собирался срезать ещё кусок, но в этот момент раздался хриплый крик — над утёсами пронёсся огромный силуэт. З’ира вздрогнула:

— Этот звук… Я слышала его у утёсов, в тот вечер, помнишь?

Та птица, крупная, с тёмными перьями и острыми когтями, пикировала на них. Ч’аро, ослабленный порезом, вскинул копьё, но замешкался. Птица была быстрее — её когти уже блестели в багровом свете. В этот момент Тень выскользнула из тени. Беззвучная, чёрная, как сама скала. Она взвилась в воздух, преградив путь птице, шипя и раскрыв пасть. Их столкновение было мгновенным — когти встретились с когтями, и птичья тварь, не ожидавшая сопротивления, взвизгнула и отпрянула. На крыле остались полосы, а в воздухе — запах крови.

Тень не стала гнаться. Она осталась на выступе, глядя вслед исчезающему силуэту. Потом повернула голову к людям и медленно скрылась за камнем.

З’ира молчала. Её сердце колотилось в груди, но голос прозвучал ровно:

— Похоже, она наша… как бы ни было странно.

Ч’аро перевёл дыхание, поднял остатки сладкошипа.

— И всё же не стоит отдавать ей последнюю порцию мяса.

— Ей достаточно, что она нас не сожрала, — хмыкнула З’ира. — Пока.

Ч’аро и З’ира поспешили вернуться в пещеру, сжимая добычу.

***

В пещере стоял запах сырости, гари и распада. Камни под ногами были скользкими, стены покрыты налётом спор, а тонкие лучи света от выбитой решётки в потолке давали слишком мало. Воздух казался неподвижным, будто сама пещера дышала реже, чем нужно.

М’лис молча перекладывала камни, укрепляя стены. Её движения были отточены, но медленнее, чем обычно — плечо ныло после вчерашнего броска, а винтовка, которую она починила, висела за спиной и пугала её больше, чем успокаивала.

Ш’аас стоял чуть дальше, рядом с Колючкой, который балансировал у него на плече, держась когтями за куртку. Он таскал валуны, придерживая бок, где под бинтами скрывалась рваная рана. Каждый шаг отзывался острой болью, но он стиснул зубы и продолжал, стараясь не показывать слабость. Как следопыт, он привык скрывать уязвимость, но напряжение выдавали его сжатые губы.

— Оставь тяжёлое, займись сортировкой камней, — наконец сказала М’лис, глядя на него через плечо.

Ш’аас резко остановился, его глаза вспыхнули раздражением:

— Я не бесполезен, М’лис. Я ранен, но могу работать.

— Никто не говорит, что ты бесполезен, — отрезала она, но её голос смягчился. — Просто… если ты надорвёшься, кто будет следить за Колючкой?

Ш’аас сжал губы, но промолчал. Он знал, что она права, но слова всё равно жгли. Раньше группа зависела от его знаний о природе, а теперь всё чаще смотрела на винтовку М’лис и сканер Т’кела. Природа отступала перед технологией, и это задевало его больше, чем он готов был признать. Быть бесполезным для группы, которая когда-то видела в нём опору, было хуже любой боли в боку.

Но в следующую минуту из щели над их головами раздался шорох. Лёгкий, почти неуловимый, но слишком знакомый. Паучьи лапки — быстрые, мягкие, но зловещие.

— Чёрт, — прошептала М’лис. — Снова лезут.

Из тени появились три паука — мелкие, но их хитин блестел свежим ядом. Один метнулся к Ш’аасу, второй прыгнул на камень у стены, а третий застыл у кострища.

М’лис выстрелила. Вспышка осветила пещеру, один паук взорвался от удара, но винтовка тут же зашипела — перегрев.

— Готово! — выдохнула она и отбросила оружие, выхватывая нож.

Паук прыгнул — она поймала его на лезвие, но оно застряло в суставе, и пришлось бить по телу камнем. Ш’аас схватил костяной клинок, отмахнулся от второго — ударил по лапам, выбил равновесие, и добил, скользнув по полу. При этом он вскрикнул — боль в боку пронзила его, и он упал на колени.

Третий паук, который лежал ближе к костру, всё ещё дёргался. Его лапы извивались, и с каждым движением он приближался к Ш’аасу. Тот потянулся к ножу, но Колючка вдруг пискнул, дёрнулся и соскочил с плеча, подбежав к вернувшимся Ч’аро и З’ире.

— Что он? — насторожилась З’ира, глядя, как зверёк скалится и царапает лапой её сумку.

Ш’аас, тяжело дыша, сел, опираясь на стену. Он глянул на Колючку, который вернулся к нему и ткнулся в щёку.

— Спасибо, — выдохнул он. — Вот и помощник у нас, выходит.

Ч’аро и З’ира принесли добычу. Ш’аас, увидев растение, кивнул:

— Ящерица не стала бы есть ржавотраву. Это безопасно.

***

Т’кел сидел у дальней стены пещеры, будто отрезанный от остальных. Свет костра едва доставал до него, и тени, отбрасываемые грибами, ползали по стенам, как живые. В его руках был треснувший сканер — экран мигал, улавливая нестабильный сигнал, то замирая, то вспыхивая резким импульсом.

Он не ел. Кусок ящерицы так и остался у его ног. Он смотрел в экран, но будто видел сквозь него. Лицо было бледным, губы чуть шевелились.

— Сущность… она ближе, — прошептал он.

З’ира, занятая раздачей воды, обернулась.

— Что ты сказал?

Т’кел поднял на неё взгляд. В нём не было страха — лишь тревожное спокойствие.

— Она… говорит со мной. Но сейчас иначе. Не зовёт — предупреждает.

Молчание повисло в пещере. Даже Колючка, устроившийся у Ш’ааса, приподнял голову, настороженно вглядываясь в Т’кела.

— Может, тебе просто надо поспать, — попытался пошутить Ч’аро, но в голосе не было уверенности. Он держал мясо ящерицы, но еда вдруг показалась ему безвкусной.

М’лис нахмурилась и подошла ближе, присев перед Т’келом.

— Покажи сканер.

Он медленно передал прибор. Экран мигал, фиксируя слабые сигналы, которые постепенно собирались в координатный узор.

— Это… — М’лис замерла. — Это может быть источник энергии. Бункер. Или… активная зона. Но он глубже, чем мы думали. И ближе, чем нам бы хотелось.

З’ира подошла ближе, глядя на данные.

— Т’кел… ты точно ничего не скрываешь?

Он покачал головой.

— Я… не всё понимаю. Но она не враждебна. По крайней мере, пока. Она знает про нас больше, чем мы о ней. И, думаю, она не одна.

— Отлично, — пробормотала М’лис. — Мы живём в пещере, кормим зверя, едим ящериц и верим голосам в голове. Мы точно не сходим с ума?

— Пока нет, — отозвался Ш’аас. — Или уже поздно волноваться.

Свет от костра дрожал, отражаясь в глазах Колючки. Он поднялся, прошёл к Т’келу, сел рядом. Его шерсть слегка поднялась, будто от напряжения, но он не шипел. Просто смотрел.

— Он не боится тебя, — сказал Ш’аас. — Значит, в тебе всё ещё что-то есть, Т’кел.

Тот кивнул.

— Я всё ещё с вами. Просто... ближе к другому.

— Ближе к чему? — спросила З’ира. — К ответам или к краю?

Он не ответил. Только вновь взглянул на сканер.

На экране замерцал новый импульс. Координаты — чуть в стороне от текущего лагеря, вглубь. Там, где пещера сужалась в тоннель. И вся группа это увидела.

— Завтра… — тихо сказал Т’кел. — Завтра можно пойти туда.

— Или не ходить, — буркнул Ч’аро.

— Но рано или поздно придётся, — добавила З’ира, устало глядя в багровую щель в потолке. — Мы не спрячемся от этого.

***

Вечер в пещере выдался тише, чем обычно. Огонь костра трещал лениво, отбрасывая мягкие отблески на стены. После еды и короткой передышки напряжение в группе не исчезло, но стало другим — притихшим, будто затаившимся в глубине.

М’лис подкинула пару сухих грибов в костёр — они вспыхнули резко, с неприятным треском, но дали тепло. Ш’аас, опершись о стену, перебинтовывал бок, морщась от боли. Рядом устроился Колючка, свернувшись клубком.

З’ира сидела у огня, разглядывая шипы сладкошипа. Она задумчиво крутила один в руках, размышляя, как использовать их свойства. Вдруг Колючка зашипел, глядя на шип. Его шерсть встала дыбом, он царапнул лапой воздух, словно предостерегая. З’ира нахмурилась, вспомнив паука у кострища, который всё ещё дёргал лапами после боя. Она медленно воткнула шип в его тело — паук затих, будто отключился.

— Не знаю, от шипа он умер или от ран, — пробормотала она. — Но Колючка почувствовал… Надо проверить позже, когда будет время.

— Тень спас вас, да? — тихо спросил Ш’аас, глядя на Ч’аро и З’иру. Его голос прозвучал непривычно серьёзно.

З’ира кивнула. Она сидела ближе к огню, укутанная в куртку, на лице — следы усталости, но в глазах горел отблеск размышлений.

— Да. Птица уже шла в пике. Я слышала этот звук… крылья, как ножи. Ч’аро ранен был, не успевал поднять копьё. А она…

— Просто выскочила, — добавил Ч’аро. Он сидел рядом, обрабатывая наконечник копья. — Шипела, как разъярённый демон. Даже я отшатнулся, не говоря о птице.

М’лис приподняла бровь.

— То есть… Тень — теперь не просто ночной гость?

— Не просто, — хмыкнул Ш’аас. — Она нас защищает. Не из страха. Из… привязанности. Думаю, это самец. Видели, как он держится рядом с Колючкой?

Ч’аро глянул на животное, сидящее у Ш’ааса.

— Похоже, он считает нас частью своего выводка. Или… что-то вроде. Но я не уверен, хорошо ли это.

— Пока она с нами — хорошо, — отрезала З’ира. — Она могла нас разорвать. Но не сделала этого. Она не приручена, она выбрала остаться. Это… важно.

Молчание повисло над группой. Лишь костёр трещал, и где-то в глубине пещеры слышалось редкое капанье воды.

Т’кел не участвовал в разговоре. Он сидел чуть поодаль, ближе к стене, где сканер светился тускло-синим. Его глаза были закрыты, лицо спокойно, но взгляд, когда он открывал глаза, был как будто из другого мира. Он слушал… кого-то другого.

— Он отдаляется, — прошептала М’лис, склонившись к З’ире. — Это видно. Как будто часть его… уже в той трещине.

З’ира вздохнула, глядя на Т’кела.

— Или он ближе к ней, чем мы все. Я не знаю, хорошо это или плохо.

— Спросить у него бесполезно, — вставил Ч’аро. — Он сам не знает. Или знает, но не скажет.

Ш’аас кивнул.

— Пусть будет так, пока он с нами.

Т’кел не шевелился. Когда костёр начал угасать, он встал без слов, отложил сканер рядом и лёг, завернувшись в куртку. Его дыхание было неглубоким, но ровным. Он не сказал "спокойной ночи", не посмотрел на группу. Лишь Колючка подошёл ближе, устроившись у его ног. Тень, из-за природного желания быть в тени, присоединилась к группе внутри пещеры, которая была просторнее их прошлого убежища.

Группа один за другим легла спать. Костёр догорал, отбрасывая слабые отблески на каменные стены, где ещё недавно шевелились пауки. В воздухе всё ещё висел запах горелого хитина и тлеющих грибов. Но на мгновение пещера казалась безопасной. Не домом — ещё нет — но временным укрытием, где они могли перевести дух.

Завтра их ждал путь глубже. К координатам, что мигали на сканере. К сущности, что говорила через Т’кела. И, возможно, к ответам, которые никто не был готов услышать.