За двадцать лет Стивен Блумберг украл более 20 000 редких книг и около 11 000 древних манускриптов, он последовательно обошёл 268 библиотек при крупных университетах США и Канады. Общая стоимость украденных изданий превысила 20 миллионов долларов. Блумберг страдал шизофренией и маниакальной привязанностью к книгам: свою коллекцию он хранил в шкафах дома и постоянно брался за чтение то одной, то другой книги. Вероятно, он оценивал свою деятельность как некого рода квест, и это подтверждает богатство методов, с помощью которых Блумберг воровал издания. Он крал и подделывал документы, втирался в доверие к работникам библиотеки, подбирал ключи к хранилищам и даже проникал в них через вентиляционные шахты и шахты лифтов.

Он не испортил и не продал ни одной из украденных книг, и к моменту ареста его дом напоминал склад крупного издательства. После того, как Стивен надолго стал постоянным читателем тюремной библиотеки, перед ФБР и книжными экспертами встала задача тщательного опознания всех украденных книг — многие библиотеки даже и не подозревали о пропаже части фондов. В 1995-м году все книги из так называемой «Коллекции Блумберга» были внесены в базу данных The Book Return, и только через несколько месяцев интенсивного труда все библиотеки получили украденные книги назад. Вместе с книгами в библиотеки также пришел небольшой документальный фильм о Блумберге — по одной копии фильма в каждую.

В 1934 году 12-летний Валя Егоров стал пионерским ревизором — его назначили проверять столовые московских госучреждений. Но главной его заботой стали кражи из контор: он обворовал сотни кабинетов чинуш в Наркомфине, Наркомтяжпроме, Наркомснабе, Наркомздраве, МК ВКП(б), газетах «Правде» и «Известия».

Об этом серийном, самом известном воре 1930-х рассказывается в статье историка Юрия Борисёнка в журнале «Родина», №4, 2016.

Валя Егоров был сыном кочегара, проживал на Б. Бутырской ул. В школе учился хорошо, стал общественным активистом. В начале 1930-х в СССР началась агитационная кампания, объявившая пионеров «лёгкой кавалерией», способной контролировать советские учреждения. В деле вора-пионера говорилось: «Егоров в качестве представителя «лёгкой кавалерии подшефной школы или подшефной пионерской организации», посланного якобы для проверки «сектора питания», получал у легковерных и беспечных администраторов право доступа в те или иные учреждения, питался в столовых этих учреждений и при удобном случае обворовывал столы и шкафы сотрудников. Егоров в разное время проникал и производил кражи в Наркомтяжпроме, Наркомсовхозе, Наркомснабе, Наркомздраве, МК ВКП(б), Цекомбанке и ряде других учреждений».

«В Наркомфин Егоров проник, получив разрешение на проверку столовой и буфета у секретаря месткома Наркомфина Орловской. Пропуск для входа в здание Наркомфина в выходной день Егоров получил у ответственного дежурного по АХУ Наркомфина Воробьева. Орловская и Воробьев никаких документов у Егорова не спрашивали, поверив ему на слово. После осмотра сектора питания Егоров занялся воровством, вскрыв и обокрав около 80 столов и шкафов сотрудников Наркомфина».

Свои поступки Валя среди прочего объяснял стремлением улучшить работу центральных структур советской бюрократии: «Кражами я занимаюсь уже четыре года. Ворую только в государственных учреждениях и то только в столах сотрудников беру деньги, карандаши и разные канцелярские принадлежности. Надо же учить дураков, когда они плохо относятся, оставляя без присмотра незапертые столы с секретными и другими бумагами. Ворую я один самостоятельно без товарищей и никаких товарищей не признаю, так как одному это сделать лучше, а то товарищи могут засыпать».

По его показаниям, обокрал Егоров и известного чекиста Яна Ольского, работавшего в 1934 году начальником Главного управления столовых Наркомата внутренней торговли СССР: «Я узнал, что в столовую приехал тов. Ольский, и когда он проходил в столовой вместе с шестью какими-то лицами, он обратил на меня внимание и спросил — мальчик, ты откуда, я сказал — я из подшефной школы из лёгкой кавалерии, проверяю питание в этой столовой. Тогда он мне сказал, что же ты проверяешь одну столовую, хочешь проверить все столовые, я ему сказал — хочу. Он мне сказал — ты знаешь, где находится Наркомснаб, приходи ко мне, я тебе дам удостоверение, я Ольский, заместитель Микояна, сказав ему — ладно, я завтра приду, до свидания».

В ведомстве товарища Микояна также царила беспечность: «На другой день я пришёл в Наркомснаб и пошёл на 4-й этаж к секретарю Ольского, которому сказал — тов. секретарь, я лёгкий кавалерист, мне вчера велел придти т. Ольский, он хотел мне дать удостоверение. Не спросив у меня документов и откуда, она провела в кабинет Ольского, когда я вошёл и поздоровался, Ольский сказал — здравствуй, ты просил у меня удостоверение, я тебе сейчас приведу товарищей, с которыми ты договоришься, и тут же вышел из кабинета, а мне сказал — ты подожди, я сейчас приведу.

После его ухода я открыл у него первый попавшийся ящик, в котором нашёл часы, забрал их себе в карман и тут же сел обратно на стул. Вскоре зашёл Ольский обратно и привёл с собой товарища, который меня взял к себе в кабинет и мы договорились, что я приду на другой день, т.к. сегодня уже работа окончилась и машинистки все ушли, я и ушёл».

Когда назавтра Валю всё-таки изловили, воришка отделался лёгким испугом: «На другой день пришёл я опять сюда же, в Наркомснаб, зашёл в кабинет Ольского, поздоровался с ним и, когда он вышел из кабинета, я опять залез к нему в этот же стол, где взял от часов золотой брелок и хотел взять кинжальчик, но он вошёл и сказал, ты, парень, что делаешь, я растерялся и молчал, тогда он направил меня в 22-е отделение милиции, откуда я и убежал».

Кражи в финансовом ведомстве совершать было куда легче: «23 сентября я пошёл в Наркомфин на Ильинке д. №9 и пришёл в партком, подойдя к председателю, сказал, — я лёгкий кавалерист из подшефной школы, пришёл проверить ваше питание, а она, не проверив документов, сказала — мы этим делом не ведаем, а иди к председателю месткома Орловской, она тебя допустит по проверке столовой. Я тут же пришел в местком и спросил, кто тут будет Орловская, находившаяся здесь же женщина сказала — я, тогда я сказал, я лёгкий кавалерист из подшефной школы, она меня спросила — из 11-й школы что ль, я сказал — да, ну ладно, а сама тут же вызвала к себе бригадира питания.

Она и познакомила меня со своей столовой, водила во все цеха питания, на кухню, в кладовую и накормила обедом, после чего я ушёл из столовой около 18 часов и, не выходя из наркомата, поднялся на 3-й этаж в 12-м подъезде, зашёл в комнату месткома, где убиралась уборщица, которой сказал: «ты не убирай и не запирай комнату, здесь будет собрание комсомольцев».

Уборщица тут же, немножко убрав, ушла в другую комнату, а я в это время вскрыл ножом стол председателя, у которой и нашёл много других ключей, которыми открыл стоявший здесь же шкаф, где и нашёл маленький несгораемый ящик, открыл его лежащим в шкафу ключом и взял себе 95 рублей лежащих в нём денег, после чего вскрыл ещё три стола в другой комнате, где нашёл только одни ключи и, ничего не взяв в них, совсем ушел из наркомата».

На Ильинке «контролёру» очень понравилось, здесь он кормился и запасался целую неделю: «25 и 27 сентября я опять приходил в Наркомфин и проверял столовую, но в эти дни ничего не брал и 30 сентября пришёл в наркомат и пошёл в местком, вскрыл один стол, взял себе из ящика серебряную ложечку и чашечку, конфетки, один рубль, один перочинный ножик, железное зеркало, пару яблок, облигации пятилетки в 4 года на сумму 65 руб., которые тут же и порвал, после чего пошёл по зданию наркомата во все отделы: секретный, художественный, редакцию, партком и другие, где во всех комнатах я вскрыл больше 80 столов и забрал из них одну печать-факсимиле, которую тут же разорвал (это сделал потому, чтобы не оставляли в комнате в столе в незакрытом ящике), пачку папирос «Алжир», 12 штук карандашей, одну тетрадку, пудреницу, после чего и ушёл из наркомата без пропуска (при моем приходе в наркомат 30 сентября мне дежурный по Наркомфину выдал пропуск, не спросив документы, только сказал — куда идёшь, а я ему ответил — иду в редакцию Финкор, ну а он и дал пропуск)».

Добрался воришка и до кабинета наркома, назвавшись его сыном: «В этот же день, ходя по Наркомфину и вскрывая столы, я зашёл в кабинет наркома тов. Гринько, где уже работали полотёры, которым сказал, — вы не закрывайте кабинет, сейчас приедёт мой отец, а они, сказав ладно, кончили натирать полы, ушли, а я имевшимися у меня ключами вскрыл его (Гринько) стол, где ничего не нашёл подходящего для меня и, не заперев, разозлился, вскрыл стол секретаря, где также ничего подходящего для себя не нашёл и тоже не заперев — ушёл».

Проник Валя и в штаб комсомола, где встретил таких же ротозеев: «Был в здании ЦК ВЛКСМ, при обходе комнат воровал на ходу толстые карандаши, значки, чистую бумагу, а в одной комнате из открытого ящика письменного стола утащил продовольственные карточки и кошелёк с деньгами в сумме 21 рубль».

Не брезговал ребёнок и добычей идеологического свойства: «Помимо Наркомфина я совершил кражу первомайских плакатов и три портрета вождей в Бауманском отделе народного образования, которые продал — плакаты на завёртку, а портреты в 16-ю железнодорожную школу, находящуюся на Хуторской ул.»

Погорел Валя Егоров на краже дорогого фотоаппарата у работника центральной печати: «На фабрике «Большевик», в редакциях журнала «Экран», газет «Правда» и «Известия» я также при всяком случае воровал, что только мог из письменных столов. В редакции «Правда» проверял столовую, в редакции «Известия» у фоторепортёра Новикова украл фотоаппарат, с которым при попытке его продать был задержан».

Вале повезло: ему вынесли приговор буквально за два-три месяца до ужесточения наказания несовершеннолетним по указам 1935 года. Наказанием ему стало направление в Экспериментально-дефектологический институт, где его стали лечить от клептомании. О дальнейшей судьбе пионера ничего не известно.

© Блог Толкователь

Источник: «Жиза ИТ руководителя»