Cliffs of Moher, графство Клэр, Ирландия

Существует древняя кельтская легенда, что на юге от этих утёсов находится волшебная страна Тир на Ног (Tír na nÓg), «остров юных» или же «яблоневый остров», где никто не знает горя, печали, и никогда не стареет.

В издательстве «Манн, Иванов и Фербер» выходит вторая книга мифологической серии — по первой, о скандинавских богах и героях, мы уже делали тест, а сегодня публикуем фрагмент труда археолога Миранды Олдхаус-Грин «Кельтские мифы. От Короля Артура и Дейрдре до фейри и друидов». Из него вы узнаете, какие богини могли менять пол и троиться, почему кельты обожали быков и как резко поумнеть с помощью большого пальца и лосося.

Основополагающий принцип постоянного присутствия оборотней и магических животных, судя по всему, гласил: материальный мир, населенный людьми, по природе своей нестабилен. Он больше похож на зоны землетрясений на подвижных тектонических плитах. Способность божеств вмешиваться в человеческую жизнь была первостепенной темой кельтских мифов.

Хотя такие мотивы никогда прямо не назывались, в легендах можно найти признаки шаманского статуса целого ряда людей, которые обладали способностью перемещаться между мирами. Одним из главных способов осуществить это зачастую было умение принимать форму животных.

«Нормальный» порядок вещей мог быть буквально опрокинут: животные и люди обменивались физическими формами, боги являлись людям в виде обычных людей, зверей или чудовищ, а богини чередовали облик юной девы, зрелой матроны и старухи.

Нарушители правил могли быть превращены в животных в качестве наказания, а звери иногда наделялись человеческими навыками и способностями, такими как речь, а иногда и пророческим даром. Некоторые животные — особенно собаки, лошади и крупный рогатый скот — без сомнения, являлись посланниками из потустороннего мира. Это можно понять по их внешности: они были ослепительно белыми, красными или белыми с красными ушами. Средневековый сказитель упоминал цвет животных, чтобы донести до слушателей информацию о магии и чарах. Те же, кто слушал сказания, были знакомы с такой символикой и воспринимали ее значение как нечто само собой разумеющееся.

Проклятие Мата

И он поднял волшебный жезл и ударил им Гилвэтви, и тот превратился в олениху. Он ударил и Гвидиона, который хотел убежать, и тот стал оленем. «В наказание я велю вам жить вместе, как диким зверям, облик которых вы приняли. И у вас будет то же потомство, что и у них. Через год в этот же день вы придете ко мне».

Мабиноги. Четвертая ветвь

В ирландских мифах изменение формы между человеческой и животной часто было совершенно добровольным. Например, богини сражений — Морриган и Бадб — по желанию превращались из женщин в ворон и обратно. В мифологической традиции валлийцев, однако, изменение облика зачастую являлось наказанием за проступки.

Так случилось с племянниками короля Мата Гвинедского. Когда Гвидион и Гилвэтви составили заговор с целью овладеть Гойвин, девственницей, державшей ноги короля на коленях, они нанесли удар по самым основаниям власти Мата. Поэтому неудивительно, что он быстро и жестоко отомстил братьям, лишив их человеческого облика и даже пола.

Он превратил племянников в три разные пары диких животных попеременно: год за годом в течение трех лет они меняли облик. На первый год Гилвэтви стал оленихой, а его брат — самцом оленя, и в конце года они появились при дворе Мата со своим олененком.

В следующем году их пол поменялся: Гвидион стал дикой свиньей, а Гилвэтви — диким кабаном, и в конце года пара предстала перед королем со своим поросенком. В следующем году виновные братья превратились в пару волков и произвели на свет волчонка.

В конце третьего года Мат снял чары, но их потомство, хотя и обрело человеческий облик, сохранило способность к оборотничеству. Дети были крещены и названы в честь животных: Гитун (олень), Гихтун (свинья) и Блейтун (волк). Их магическая природа выразилась также в слишком быстром росте и взрослении. Как и герои Кухулин и Придери, все трое в детстве развивались так стремительно, что не соответствовали обычному человеческому возрасту. Таково было последствие колдовства Мата.

Мудрость лосося

Трижды пытался Кухулин вступить на мост и перейти его, но воистину никак не мог этого сделать. Тогда исказился Кухулин, подошел к мосту и, совершив прыжок лосося, вскочил прямо на его середину.

Сватовство к Эмер

Параллели между валлийскими и ирландскими мифологическими традициями нигде не являются более очевидными, чем в общей истории о волшебном лососе, который обладал дарами знания, мудрости и пророчества, намного превосходящими любые человеческие возможности. Не сразу понятно, почему это существо вплеталось в богатый гобелен легенд о людях, животных и связях с духами.

Но можно предположить, что наблюдение за жизненным циклом лосося, его путешествиями на большие расстояния, требующими значительных физических усилий, умением существовать как в пресной, так и в соленой воде, его безошибочным инстинктом возвращения в домашние воды для размножения и его способностью подниматься до водопадов — едва ли не взлетать к ним — привело к убеждению, что лосось обладает сверхъестественными качествами и невероятным умом.

Миф о мудром лососе сохранился в цикле фениев, главным героем которого был Финн (название «фении» происходит от его имени). Сказание о лососе полно шаманизма, поскольку юноша Финн обретает таланты с помощью барда Финнегаса (обратите внимание на общую основу их имен), который жил на берегу реки Бойн — зачарованного водного пространства, олицетворения богини Боанн и ворот в мир духов. В момент встречи Финна и Финнегаса последний ловил знаменитого Лосося мудрости в заводи: он тщетно занимался этим в течение семи лет. Лосось, в свою очередь, приобрел необычайные свойства, поедая орехи, выросшие на девяти волшебных деревьях, плодоносящих на морском дне.

Когда Финн подошел к Финнегасу, тот как раз поймал рыбу и передал ее юноше с указанием приготовить ее на огне. В процессе готовки молодой герой случайно дотронулся до жгучей горячей мякоти рыбы большим пальцем и инстинктивно положил палец в рот, чтобы облегчить боль. Мгновенно он был наделен всей мудростью и знаниями, которыми обладал лосось, и стал великим провидцем. Этот жест Финна породил ирландскую поговорку о «большом пальце провидца» и веру в то, что большой палец может обладать особой духовной силой.

Голос ворона: ирландские боевые ведьмы

Мощная мифологическая традиция в Ульстерском цикле связана с богинями войны. Сами они не принимают участия в битвах, но вмешиваются в ход событий, вызывая напряженность между противоборствующими силами, провоцируя кровопролитие, и — вероятно, самое зловещее их свойство — в виде воронов клюют трупы павших на поле боя. Эти темные божества были озабочены прежде всего смертью, но также демонстрировали сексуальную ненасытность, пытались соблазнить молодых героев, например Кухулина, как мы уже видели.

Две основные боевые фурии — это Бадб и Морриган. До некоторой степени их личности сливались. У каждой из них была способность к многослойному изменению формы: от молодой девы до старухи, от одной до трех одновременно и от женщины до ворона или вороны.

Эти предсказательницы несвоевременной и насильственной смерти могли стирать визуальные границы пола: иногда они представали не просто в виде старухи, а как древние бородатые ведьмы. И тогда было затруднительно понять, мужское или женское начало они выражают.

Связь между вороном/вороной и мертвыми очевидна: черные птицы-падальщики не делали различия между животными и людьми. Должно быть, эти птицы были частыми и первыми посетителями мест массовых убийств. Их сгорбленные силуэты, клювы, выдирающие куски мертвой плоти воинов, напоминали людям злобных старух. Стирание границы между птицей и ведьмой усиливалось хриплым, но похожим на человеческий голосом ворона, а также способностью птицы имитировать человеческую речь.

Любопытным археологическим явлением позднего железного века на юге Британии является неоднократное ритуальное захоронение костей воронов. Давно известно, что люди, построившие городища в Уэссексе, выкапывали глубокие зерновые ямы для хранения семян в течение зимы, но впоследствии эти ямы аккуратно очищались и заполнялись останками людей и животных.

Их не сбрасывали туда как мусор, а складывали целые тела или фрагменты тел людей и животных в определенном порядке. Животные там были почти исключительно домашние, за исключением воронов; причем процент этих птиц среди других видов в погребениях был гораздо выше, чем в природе.

Такая традиция — размещение воронов в ямах наряду с обычными конями, собаками и овцами — требует объяснения. Возможно, как и в более поздних мифах, эти птицы были символами смерти и войны. Но существует предположение, что останки воронов присутствовали в захоронениях, потому что их перья использовались для украшения ритуальных головных уборов жрецов или шаманов. Переодевание в костюмы животных, в том числе использование рогов и перьев, возможно, играло важную роль в религиозных церемониях.

Если в скандинавском материале изображены «подлинные» полулюди-полуживотные, люди-птицы из долины Камоника (Италия) представляют собой менее двусмысленные изображения: мы видим обычных мужчин и женщин в костюмах птиц. В римской Галлии люди-птицы изображались не как слитные формы человеко-птицы, а только как хранители птиц. Скульптура из Му (Бургундия) представляет образ лесного божества, хранителя леса: у него желуди, посох и нож для подрезки ветвей, его сопровождают гончая и две птицы с солидными клювами, похожие на воронов: они сидят у него на плечах и обращены к его лицу — возможно, что-то говорят ему.

Магические быки

Многим был славен Донн Куальнге: пятьдесят телок покрывал он каждый день, и еще до того же часа назавтра приносили они телят; лопалось брюхо у тех, кто не осиливал родов, ибо тяжким было для них семя Донна Куальнге.

Вот и еще одно диво: пятьдесят юношей могли каждый вечер тешиться играми на его чудесной спине. Вот и другое диво: ста воинам давал он приют и защиту в своей тени от зноя и холода. Славился он и за то, что ни дух, ни призрак, ни оборотень из ущелий не смел показаться вблизи от него.

Славился он и мычанием, что издавал вечерами у своего сарая, навеса и хлева — тут уж сполна наслаждался напевом всякий на севере, юге иль в центре Куальнге, когда бык мычал вечерами у своего сарая, навеса и хлева. Все это малая доля того, чем был славен Донн Куальнге.

Похищение Быка из Куальнге

Крупный рогатый скот занимал центральное место в раннесредневековой экономике и являлся основой процветания Ирландии: коровы были мерой богатства, и статус правителя определялся количеством поголовья и великолепием его стад. Важность крупного рогатого скота в ирландском обществе оказала огромное влияние на сказание «Похищение Быка из Куальнге», где в центре повествования находятся два огромных магических быка. В начале сказания выясняется, что эти быки не были обычными животными. Бурый бык Донн был таким большим, что пятьдесят мальчиков могли танцевать на его спине. Финнбеннах («Белорогий бык») из Коннахта имел красное тело, белую голову и белые ноги; эти цвета со всей очевидностью указывают на его происхождение из потустороннего мира.

Оба быка начали свою жизнь как люди-свинопасы, но были превращены в животных, сохранив способность к человеческому мышлению и языку. Их смертельная схватка, олицетворявшая противостояние двух ирландских провинций — Ульстера и Коннахта, в то же время демонстрировала их роль в плодородии родных земель, их изобилии и процветании.

Галло-британская иконография позднего железного века до пришествия римлян, а затем и римского периода, содержала следы древних традиций. Именно из этих глубин времени происходит мифологическая идея магического скота. Котел из Гундеструпа, вероятно, предназначался для жертвоприношения быков — по крайней мере, его декор насыщен символизмом этого ритуала. Быки воспринимались как сверхъестественные существа. В изображениях на пластинах котла они намного больше натуральной величины в сравнении с маленькими человеческими фигурами.

Источник

Королевские дети девять веков скитаются в птичьем обличье по земле и в конце концов превращаются в дряхлых стариков — таков суровый финал «Диких лебедей» по версии древних ирландцев. Какими еще историями пугали друг друга кельты, рассказывает философ и священник Джон О’Донохью в книге «Anam ċara. Поговорим о кельтской мудрости», которая готовится к выходу в издательстве «Олимп-Бизнес». «Нож» публикует подборку фрагментов, из которой вы узнаете, кто есть кто в народной демонологии Древней Ирландии.

Дети Лира

Одна из удивительных особенностей кельтского сознания — представление о перемене обличия. Это возможно только при условии, что физическое одухотворено и чувственно. Сущность или душа вещи не ограничена каким-то определенным или сиюминутным ее обликом. Душе свойственны текучесть и подвижность, которые невозможно заключить в рамки какой-либо фиксированной формы. А потому в кельтской традиции душа и материя, время и вечность поразительным образом перетекают друг в друга.

Этому ритму подчиняется и человеческое тело. Человеческое тело — зеркало и воплощение мира души. Одна из ярких иллюстраций такой связи — красивая кельтская легенда о детях Лира.

В ирландской мифологии важное место занимают Туата Де Даннан (Племена богини Дану), жившие под землей; этот миф наполняет мистическим присутствием весь ирландский ландшафт. Лир был вождем Туата Де Даннан. Он поссорился с королем этих земель.

Чтобы уладить ссору, король, у которого было три дочери, предложил Лиру в жены одну из них. Лир женился на дочери короля, и у них родились двое детей. Вскоре родились еще двое, но потом жена Лира умерла. Тогда Лир снова пришел к королю, и тот отдал ему в жены среднюю дочь.

Она заботилась о Лире и его детях, но, заметив, что Лир уделяет им больше внимания, начала ревновать. Она поняла, что даже ее собственный отец, король, очень привязан к детям Лира.

С годами ревность всё больше разгоралась в ее сердце, пока однажды она не усадила детей в свою повозку и не превратила их в четырех лебедей, взмахом волшебной палочки наложив на них заклятие друидов. Девять столетий они должны были скитаться по морю близ Ирландии.

В обличии лебедей они сохранили человеческий ум и чувства. Когда в Ирландию пришло христианство, они снова превратились в людей, но оказались уже дряхлыми стариками.

Образ их скитаний в дикой местности в обличии птиц, наделенных человеческим сознанием, поразительно точен. Это специфически кельтский сюжет, в котором прослеживается связь человека с миром природы и миром животных.

Когда дети Лира были лебедями, их песни исцеляли и утешали людей. Из-за того что мир животных так беззащитен перед человеком, эта повесть звучит еще более пронзительно.

Животные древнее нас. Они жили на земле уже не одно тысячелетие, когда появился человек. Животные — наши древние братья и сестры. Они живут в непрерывном потоке дней, в безмятежном единстве с природой. <…>

Кельты это сознавали. Они не унижали величие, красоту и мудрость животного мира никакими ложными иерархиями, свойственными самодовольному человечеству. В основе мышления кельтов лежало представление о том, что люди получили этот таинственный мир в наследство. В шуточной форме такая мысль выражена в стихотворении «Монах и его кот», написанном в IX веке:

С белым Пангуром моим

вместе в келье мы сидим;

не докучно нам вдвоем:

всяк при деле при своем.

Я прилежен к чтению,

книжному учению;

Пангур иначе учен,

он мышами увлечен.

Слаще в мире нет утех:

без печали, без помех

упражняться не спеша

в том, к чему лежит душа.

Всяк из нас в одном горазд:

зорок он — и я глазаст;

мудрено и мышь поймать,

мудрено и мысль понять.

Видит он, сощуря глаз,

под стеной мышиный лаз;

взгляд мой видит в глубь строки:

бездны знаний глубоки.

Весел он, когда в прыжке

мышь настигнет в уголке;

весел я, как в сеть свою

суть премудру уловлю.

Можно днями напролет

жить без распрей и забот,

коли есть полезное

ремесло любезное.

Кот привык — и я привык

враждовать с врагами книг;

всяк из нас своим путем:

он — охотой, я — письмом.

Перевод Г. Кружкова

В сознании кельтов весь мир пронизан скрытой, но деятельной духовной энергией. Эта связь проявляется и в том, какой силой кельты наделяли язык.

Язык способен и сам порождать события, и предугадывать то, чему еще только предстоит произойти. Песнопения и заклинания способны изменить злую судьбу и открыть дорогу чему-то новому и благому.

В мировосприятии кельтов, особенно в том, что касается чувств, границы между душой и телом не было. Между ними существовала естественная связь. Душа и тело считались сестрами. Их не разделяли, называя одно добрым, а другое — дурным, как позже сделала христианская мораль, нанесшая такой ущерб этой прекрасной всеобъемлющей целостности. Сознание кельтов пронизывала единая, поэтическая чувственная духовность.

Свет — источник жизни. Солнце приносит с собой свет и краски. Благодаря ему растут травы, злаки, листья и цветы. Солнце любовно прикасается к изгибам земли и пробуждает ее безудержную чувственность. В приведенном ниже кельтском стихотворении солнце воспето как око и лик Бога. В нем поэтически выражена свойственная кельтам чувственная полнота восприятия жизни.

Око великого Бога,

Око бога славы,

Око царя воинств,

Око царя всех живущих.

Ты изливаешь на нас

Свет день за днем, год за годом,

Ты изливаешь на нас

Щедрый и ласковый свет.

Слава тебе,

О преславное солнце.

Слава тебе, о солнце,

Лик Бога жизни.

Мир суеверий

<…> В древности кельты верили, что можно с помощью злых сил заставить природу действовать против работника. Когда между людьми существовала неприязнь или они хотели причинить кому-то вред, они часто устраивали так, чтобы в огороде у этого человека ничего не выросло.

С огородом было связано множество суеверий. Например, один сосед из зависти к другому мог подложить яйца на его грядки с картофелем. Когда приходило время собирать урожай и сосед шел копать картошку, он обнаруживал, что она сгнила. Проклятие воплотилось в злом заклинании и его символе — яйце. Поэтому огород истощился и перестал приносить плоды.

Многие кельтские суеверия связаны с первым днем мая. В этот день кельты охраняли свои колодцы от злых духов, которые могли разрушить, отравить или испортить их.

Примером такого воздействия злых сил может служить история, случившаяся, как рассказывал мой дядя, в соседней деревне. Однажды майским утром некий фермер пас свой скот. По пути он встретил странную женщину, которая шла через луг, таща за собой веревку. Он поздоровался с ней: «Dia Dhuit» («Бог с тобой»). Она не ответила, повернулась к нему спиной и исчезла, оставив веревку на земле.

Веревка была хорошая, фермер поднял ее, свернул и отнес в дом. Он бросил ее в бочку в одной из хозяйственных пристроек, а потом забыл о ней. На следующий год во время жатвы соседи помогали ему отвезти с луга сено на телеге, в которую запрягли лошадь, и им понадобилась еще одна веревка, чтобы привязать сено.

Кто-то спросил фермера, не найдется ли у него другой веревки. Он ответил: «Níl aon rópa agam ach rópa an t-sean caille ch», — то есть: «У меня нет другой веревки кроме той, что досталась мне от старой ведьмы».

Он отправился в сарай за веревкой, но, когда подошел к бочке, увидел, что она наполнена маслом. Встреченная им старуха была далеко не безобидной: в то майское утро она украла все сливки и всё плодородие деревни.

Когда она бросила веревку, в нее перешла ее колдовская сила, и сливки оказались в бочке. Эта быличка иллюстрирует представление о том, что в опасный день первого мая урожай и плоды трудов иногда могут отобрать.

Лосось мудрости

<…> Есть удивительная древняя кельтская легенда о Финне Маккуле и Лососе Мудрости. Финн хотел стать поэтом. В древности ремесло поэта считалось в Ирландии священным. Поэты сочетали в себе сверхъестественные силы — друидическую и творческую. Поэтам были открыты тайны, недоступные обычным людям.

В реке Слейн, протекающей в графстве Мит, водился Лосось Мудрости. Поймавший и съевший этого лосося мог стать величайшим и самым талантливым из ирландских поэтов, а кроме того получить дар провидения.

Жил-был человек по имени Финн Прорицатель, на протяжении семи лет пытавшийся поймать лосося. Юный Финн Маккул пришел к нему, чтобы научиться поэтическому искусству.

Однажды Финн Прорицатель вернулся с пойманным Лососем Мудрости. Он разжег огонь и насадил лосося на вертел. Переворачивать лосося следовало очень осторожно, нельзя было допустить, чтобы он подгорел, иначе пропал бы заключенный в нем дар.

Вскоре пламя стало слабеть, и как следует приготовить лосося уже не получалось. Финну Прорицателю некого было послать за дровами. Как раз в этот момент вернулся из леса Финн, его ученик, которому он и велел медленно переворачивать лосося на вертеле.

Юный Финн Маккул начал поворачивать вертел с лососем, но по обыкновению замечтался, и мысли его унеслись далеко. Когда он снова взглянул на лосося, то увидел, что на боку у рыбы образовался пузырь. Юноша перепугался, зная, что Финн Прорицатель придет в ярость, если он испортит лосося.

Большим пальцем он нажал на пузырь, пытаясь вдавить его обратно. Он обжег палец и, чтобы унять боль, сунул его в рот. На его пальце осталось немного лососьего жира, и едва он проглотил эту каплю, как получил мудрость, дар прорицания и талант поэта.

Вскоре старый Финн вернулся с дровами. Лишь только он увидел глаза молодого Финна, как понял, что случилось. Он пришел в отчаяние — ведь дар, которого он так упорно добивался, в последний момент уплыл у него из-под носа и достался простодушному юноше, ни о чем таком и не мечтавшему. <…>

Тир-на-Ног — страна молодости

Кельты хорошо понимали, как вечность переплетена со временем, в котором живет человек. Есть чудесная легенда об Ойсине (Оссиане) из дружины фениев — кельтских воинов. Его манила к себе Тир-на-Ног, страна вечной молодости, где жили благородные люди, искусные в волшебстве.

Ойсин провел в этой стране много счастливых дней со своей возлюбленной Ниам Кинн Ойр по прозвищу Ниам Златоголовая. Он испытывал необычайное блаженство, и ему казалось, что время летит. <…> В стране Тир-на-Ног Ойсин не замечал течения времени. Но потом он затосковал по своей прежней жизни. Он захотел узнать, как там его дружина и что делается в Ирландии. Он затосковал по родной Эрин.

Жители волшебной страны отговаривали его, зная, что ему, прежде жившему среди смертных в линейном времени, грозит опасность остаться там навсегда. И всё же он решил вернуться. Ему дали прекрасного белого коня и предупредили, чтобы он всегда оставался в седле. Если он спешится, то заблудится.

На большом белом коне Ойсин вернулся в Ирландию. Он понял, что отсутствовал много веков, и его охватила невыносимая тоска. Дружины фениев уже не было. Чтобы утешиться, он объезжал места, где они охотились, пировали, пели песни, рассказывали друг другу древние предания и совершали храбрые подвиги.

К тому времени в Ирландию уже пришло христианство. Путешествуя на своем белом коне, Ойсин увидел группу мужчин, тщетно пытающихся поднять огромный камень для постройки церкви. Он был воином, поэтому обладал необыкновенной силой и, глядя на их старания, очень хотел им помочь, однако же знал, что ему нельзя слезать с коня, иначе он уж не найдет дороги.

Некоторое время Ойсин наблюдал за ними на расстоянии, потом подъехал поближе.

Он больше не мог противиться своему желанию. Вынул ногу из стремени и протянул руки, чтобы подхватить камень снизу и помочь людям поднять его, но, как только он это сделал, подпруга лопнула, седло соскользнуло, и Ойсин упал. Едва лишь он коснулся ирландской земли, как превратился в хилого, сморщенного старика.

Эта легенда хорошо иллюстрирует сосуществование двух временных планов. Если человек нарушал границу, которую в волшебной стране установили между этими временными планами, он оставался в линейном времени, среди смертных людей. Время человеческой жизни движется к смерти. В измерении вечности бытие непрерывно.

Душа как святилище памяти

Из кельтских легенд мы видим, что времени как ритму душевной жизни присуще измерение вечности, вбирающее в себя все события и сохраняющее их. Здесь ничто не теряется. <…>

Память — важная категория кельтского мышления. Существуют необычайно красивые молитвы на разные случаи. Есть молитва о благополучии домашнего очага, молитвы, которые читали, чтобы разжечь огонь и чтобы потушить его.

На ночь горящие угли засыпали золой, чтобы перекрыть доступ воздуху. На следующее утро угли по-прежнему тлели и были готовы к растопке.

Есть замечательная молитва о поддержании огня с упоминанием святой Бригитты, которую иногда отождествляли с кельтской языческой богиней. Бригитта легко и естественно сочетает в себе эти два мира.

В сознании ирландцев языческое и христианское не противоречат друг другу, а скорее удивительным образом сближаются В этой прекрасной молитве о поддержании огня особое место занимает память:

Бригитта, покровом своим огради нас,

Пасущая Овец, защити нас,

Хранительница Очага, согрей нас,

Собери нас под твоим плащом

И научи нас помнить.

Матери нашей матери,

Великие праматери,

Возьмите наши руки в свои,

Напомните нам,

Как разжечь огонь.

Ка поддержать пламя,

Чтобы горело ярко,

Ваши руки на наших руках,

Наши — в ваших ладонях.

Пусть горит огонь

Ночью и днем.

Над нами — покров Бригитты,

В нас — память Бригитты,

Бригитта нас защищает

От беды, неведения, бессердечия,

Днем и ночью,

От рассвета до заката,

От заката до зари.

Перевод С. Маршака

<…>

Caoineadh: ирландская традиция плача

Одна из прекрасных черт ирландской культуры — гостеприимное отношение к смерти. Когда в деревне кто-то умирает, все идут на похороны. Сначала все посещают дом умершего и выражают соболезнования его семье. Чтобы поддержать его родных и помочь им, собираются соседи. Это огромное утешение. Когда нам по-настоящему плохо и одиноко, нам нужны присутствие и поддержка соседей, чтобы пережить трудное время.

В Ирландии существовала традиция, известная как caoineadh. Люди, в основном женщины, приходили и голосили по покойнику. Это был громкий жалобный плач, полный безысходной тоски. В этом плаче — caoineadh — рассказывалась история жизни умершего человека.

Шла прекрасная скорбная служба, слова постепенно заполняли место ушедшего. В caoineadh перечислялись все главные события жизни человека. Плач был полон пронзительной скорби, но создавал благоприятную ритуальную атмосферу для траура и горя осиротевшей семьи. Caoineadh давал людям свободно изливать свои печаль и горе.

У нас в Ирландии есть обычай поминок перед погребением. Он нужен, чтобы умерший не оставался один в ночь после смерти. Соседи, родные и друзья сопровождают тело в начале его пути в вечность. Гостям принято предлагать напитки и табак. В дружеской беседе они вспоминаю разные события из жизни покойного.

Банши

В ирландском фольклоре есть такой любопытный персонаж, как Bean Sí — банши. Ши (Sí) — еще одно название потустороннего мира, поэтому «банши» — женщины из Ши, женщины-феи. Это духи, оплакивающие тех, кто скоро умрет.

Однажды вечером мой отец слышал плач банши. Через два дня умер сосед из рода, смерть членов которого всегда оплакивали банши. Поэтому ирландская кельтская традиция признает взаимопроницаемость мира вечного и мира преходящего.

В момент смерти человека обитатели вечного мира часто проникают в видимый мир. Процесс умирания может длиться не один день или час, и нередко перед самой смертью человеку является покойная мать, бабушка, дед или еще кто-то из родных, муж или жена, друг.

Когда человек близок к смерти, завеса между этим миром и вечностью становится почти прозрачной. Иногда завеса на мгновение приподнимается, и человек заглядывает в мир вечности. Его близкие, уже перешедшие в вечность, выходят ему навстречу, чтобы отвести его домой. Обычно умирающие при виде своих близких чувствуют прилив сил и ободряются, благодарят их поддержке.

Это особое зрение показывает, как обостряются чувства человека в момент смерти. Ирландская традиция с большим почтением относится к возможностям, которые открываются в этот момент. Когда человек умирает, вокруг него разбрызгивают святую воду. Она отгоняет темные силы и освещает новопреставленному дорогу, когда он отправляется в последний путь.

Источник

Автор: missupacey (Ashleigh Izienicki)