Меня зовут Влада. Мне 25, и моя жизнь, казалось, выверена по линеечке: уютная двушка на окраине города, работа косметологом в престижном салоне, медицинское образование очень кстати, и Артем. Артему 27, он логист, и его командировки - неизбежная часть нашей жизни. Иногда по неделе, иногда по две. Квартира в его отсутствие кажется слишком большой, слишком тихой. Чтобы заполнить пустоту, я завела котенка, Марсика. Его глупые выходки и мурлыканье скрашивали вечера.
Мои будни - как день сурка. Утро начиналось с ароматного кофе в любимой керамической кружке, пока за окном медленно светало. Потом - неспешные сборы, дорога на работу мимо того самого огромного парка "Дубравы", пока он еще не был окутан предрассветной дымкой. Вечером - обратный путь, уже при свете фонарей, если задерживалась с клиентами. И всегда - вечерний видеозвонок с Артемом. Его усталое, но любящее лицо на экране смартфона было глотком свежего воздуха.
В то утро все началось как обычно. Я налила кофе, включила телевизор для фона - пусть говорят про погоду и пробки. Ведущий с каменным лицом произнес фразу, от которой у меня похолодели пальцы: "…продолжают поступать тревожные сообщения о пропавших без вести. За последний месяц в нашем городе исчезли уже семеро человек: три молодые девушки, двое детей и двое пожилых людей. Полиция просит граждан быть бдительными, особенно в вечернее и ночное время…"
Кофе вдруг стал горьким. Я машинально потянулась к Марсику, ищущему тепла на коленях. Парк "Дубравы"… Моя дорога домой каждый вечер пролегала прямо через его. Осень уже вступила в свои права, темнело рано. Скоро и в шесть вечера будет как ночь.
Вечером, когда на экране возник Артем, я сразу выпалила:
- "Артем, ты новости видел? Про пропавших?"
Он хмуро кивнул, его лицо на экране казалось напряженным.
- "Видел. Слушай, Влад, это серьезно. Забудь про парк вечером. Бери такси. До самой двери. Поняла?"
- "Но это же каждый день… На такси разоришься!" - попыталась я возразить, но голос дрогнул. Сама мысль идти сейчас через тот темный массив деревьев заставляла сердце биться чаще.
- "Не экономь на безопасности!" - его голос стал жестче. - "Договорись с кем-то с работы, идите вместе. Но одной - ни в коем случае. Пообещай."
- "Обещаю," - прошептала я, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Но страх - плохой советчик. Через пару дней, задержавшись из-за сложной процедуры, я вышла из салона почти в десять. Усталость валила с ног, голова гудела. Такси не ловилось, коллеги уже разъехались. А до дома - всего двадцать минут пешком. Через парк.
- "Быстро, очень быстро" - уговаривала я себя, застегивая куртку на все пуговицы. - "Всего двадцать минут…"
Дубравы встретили меня гробовой тишиной и густой темнотой. Фонари освещали лишь островки тротуара, между ними зияла чернота. Я ускорила шаг, сердце колотилось где-то в горле, пальцы судорожно сжимали ключи в кармане, остриями наружу - глупая защита. Листья шелестели под ногами, и каждый звук казался шагом преследователя. Где-то вдалеке завыла сирена, и я вздрогнула, обернувшись.
Именно в этот момент оно и случилось.
Не было ни звука, ни предупреждения. Только сокрушительный удар в затылок. Мир взорвался болью, потом мгновенно схлопнулся в черную пустоту. Последнее, что я успела подумать, падая на холодную, пахнущую листьями землю: "Артем был прав…"
Потом холод. Ледяной, пронизывающий до костей. Голову раскалывало на части, каждая мысль давалась с невероятным усилием. Я пыталась пошевелиться, но тело не слушалось, было тяжелым. Сквозь туман сознания до меня донесся знакомый, но сейчас дико искаженный паникой голос:
- "Влада! Владушка! Да как же так! Господи помилуй! Ты чего тут лежишь? Очнись, родная!"
Кто-то тормошил меня за плечи, тряс с отчаянной силой. Я с трудом открыла глаза. Над склоненным надо мной лицом едва различимо светила луна, а в ее тусклом свете я увидела перекошенное от ужаса и сострадания лицо… бабушки Зины.
Бабушка Зина из квартиры напротив. Наш божий одуванчик, как ласково называли ее все жильцы. Она первой пришла знакомиться, когда мы с Артемом заселились два года назад. Потом, когда он уехал, пригласила на чай. И это стало традицией. Каждую неделю я приходила к ней в гости, в ее уютную, пропахшую ванилью и корицей квартирку. Она пекла невероятные пироги - с яблоками, с мясом, с капустой, ватрушки, которые таяли во рту, а однажды даже удивила домашней пиццей. "Движение - жизнь!" - ее девиз. Каждое утро - прогулка с такими же бодрыми бабушками-подружками. Потом - уборка на клумбе под нашими окнами, ее гордость и отрада. Обед - и снова выпечка. Вечер - еще прогулка. Энергии у нее было - хоть отбавляй.
Сейчас же эта энергия была направлена на то, чтобы поднять меня. Ее глаза, обычно добрые и смеющиеся, были полны неподдельного ужаса.
- "Давай, давай, вставай, деточка! Не лежи на сырой земле! Ко мне пойдем, сейчас же! В тепло, чайку горяченького!"
Она подняла меня с неожиданной силой, почти потащила. Я, шатаясь, опираясь на ее худенькое плечо, брела сквозь парк, мимо знакомых деревьев, которые теперь казались зловещими. Холод пробирал до костей, а голова гудела от боли. Я не помнила, как мы добрались до ее квартиры, как она усадила меня в мягкое кресло, укутала пледом, сунула в руки кружку с обжигающе сладким чаем.
- "Выпей, выпей, согрейся! Господи, что же это такое!" - причитала она, ставя на столик тарелку с еще теплыми, душистыми булочками с маком. От их вида обычно текли слюнки. Сейчас я смотрела на них, как сквозь толстое стекло.
Постепенно, глоток за глотком, тепло возвращалось. Я рассказала ей все: про новости, про страх, про Артема и такси, про решение идти через парк, про удар… Бабушка Зина слушала, зажав в руке платочек, ее лицо становилось все бледнее, глаза - все шире.
- "Маньяк!" - прошептала она, когда я закончила. - "Настоящий маньяк! В нашем парке! Да как такое возможно!" - Она была в ужасе. В шоке.
Она вдруг схватила мою руку, ее пальцы были удивительно крепкими.
- "Ты не бойся, Владушка! Ничего не бойся!" - ее голос стал вдруг каким-то… серьезным? - "Больше никуда одна по темноте! Слышишь?"
Я кивнула, чувствуя слезы благодарности. Она была моим ангелом-хранителем, спасшим меня в эту страшную ночь. Я видела только ее доброту, ее заботу. Ее палисадник под окнами, который она так лелеяла. "Баб Зина, какие же у вас роскошные цветы!" - всегда восхищалась я, глядя на невероятно пышные, яркие кусты пионов и роз. Она смущенно улыбалась: "Дак удобрения хорошие беру, дорогая. Вот и цветут…" И в ее глазах тогда мелькала странная, почти хищная искорка, которую я принимала за гордость садовода.
То, о чем думала в этот момент бабушка Зина, навсегда осталось бы кошмаром для Влады, узнай она правду:
Эти руки... Сколько раз они держали нож? Помню, как дрожала та блондиночка... А вон те розы под окном - из того наглеца-таксиста
Я сидела в своем любимом вольтеровском кресле, вязаный плед на коленях, и смотрела, как Влада жадно, по-детски, уплетает третью булочку с маком. На щеках у нее выступил румянец, глаза потеряли тот остекленевший ужас, который был в парке. Хорошо. Значит, пришла в себя.
- "Спасибо, баб Зина," - прошептала она, запивая чаем. - "Не знаю, что бы я без вас… Там, в темноте… этот удар…"
Удар. Это слово заставило мои старые, но еще крепкие пальцы непроизвольно сжаться на ручках кресла. Глупая Мария Петровна! Совсем руки отсохли? Целилась в того долговязого студента, что шел впереди, а угодила в Владу! Мою Владу! В ту самую, что хвалит мои пироги и восхищается цветником. - "Не тронь, это наша!" - прошипела я тогда из кустов, и Мария, бледная как мел, отступила в тень, роняя свою любимую дверную трость. Пришлось потом все самой улаживать. И время потратила, и нервы.
- "Господи, баб Зина," - голос Влады дрожал, - "вы только представьте… Этот маньяк… В нашем парке!"
Маньяк. Ха. Если бы она знала. Если бы знала, что маньяк - это я, Зинаида Петровна, с моими подружками: Марией Владимировной, Агриппиной Степановной, у которой руки, как клещи, и тихой Глафирой, что так ловко подрезает сухожилия маленькими острыми ножничками. Мы не маньяки в том смысле, как по телевизору показывают. Нам не нужно насилие ради насилия. Нам нужен… адреналинчик. Чтобы кровь, застоявшаяся в старых жилах, снова побежала быстрее. Чтобы почувствовать силу. Чтобы посмеяться над агонией молодых и сильных, пока они корчатся в грязи, как черви. Это весело. Это… омолаживает. Как таблетки, только лучше. А парк "Дубравы" - наш огород. Удобный, темный, с кучей закоулков.
- "Ужас, ужас какой!" - причитала я, делая испуганные глаза и хватаясь за сердце. - "Настоящий зверюга!" - внутри же кипело раздражение. Из-за неуклюжести Марии пришлось прервать охоту. Да еще и Владу откачивать. Но… что поделать. Она же наша. Добрая девчонка. Не то что эти наглые тетки или вечно орущие подростки. Влада - как внучка, которой у меня нет. Она заслуживает чая и булочек, а не… другого.
- "Не бойся ты, Владушка," - сказала я властно, накрывая ее холодную руку своей сухой, теплой ладонью. - "Я там… кое-кого знаю. В милиции. Самых главных. Завтра же позвоню! Весь парк обыщут, всех подозрительных переловят!" - конечно, позвоню. Старому приятелю-участковому, который давно закрывает глаза на наши "прогулки". Скажу, что бабки напуганы, пусть патруль пару вечеров посветит фарами - для успокоения дурачков вроде тебя.
Она кивнула, с благодарностью глядя на меня сквозь слезы. Глупышка. Не понимает, что ее спасло не мое "знакомство", а то, что она - моя. Моя Влада. Которая всегда скажет: "Баб Зина, какие же у вас роскошные цветы!" И в голосе ее - искреннее восхищение.
Цветы. Мои пионы. Мои розы. Моя гордость. Они действительно роскошны. Пышные, яркие, с сочными стеблями и огромными бутонами. Секрет прост. Очень питательные удобрения. Особые. Я сама их готовлю. В сарайчике на задворках. Там у меня все приспособлено: большой чан для… первичной обработки, острые инструменты, мельничка для костей. Кости - важный компонент. Фосфор, кальций. А плоть… плоть дает силу, насыщенность цвета. Особенно молоденькая. Или детская. Та хрупкая девочка в прошлом месяце… Ее розы теперь пахнут так сладко, что голова кружится. Старики тоже идут в дело, хоть и жестковаты. Удобрение есть удобрение. Ничего не должно пропадать.
- "Дак удобрения хорошие беру, дорогая," - обычно смущенно отвечаю я на ее комплименты, а внутри - холодная, хищная радость. - "Секретные. Вот и цветут…"
Смотрю на Владу. Она устала. Глаза слипаются. Чай и адреналин сделали свое дело.
- "Ложись-ка ты тут, на диванчик," - говорю ласково. - "Отдохни. Все позади. Забудь как страшный сон."
Она послушно легла, укрылась пледом. Через минуту ее дыхание стало ровным, глубоким. Спокойным. Она доверяет мне. Считает себя в безопасности.
Я подошла к окну. Ночь спокойная, глубокая. Там, в парке, наши тропинки. Там, в земле под моими окнами… мой сад. Мое богатство. Завтра утром, как всегда, пойду с девчонками на прогулку. Будем громко возмущаться новостями о пропавших, требовать усилить охрану. А вечером… вечером нужно будет серьезно поговорить с Марией Петровной. Научить ее лучше целиться. Или… найти ей замену. Наши цветы не должны страдать из-за чужой небрежности.
Влада тихо постанывает во сне. Наверное, снится удар, темнота. Бедняжка. Я поправляю плед на ее плече. Она - одна из немногих, кто не станет удобрением. Пока она мила со мной, пока ест мои пироги и восхищается цветами. Пока… она "наша".
Но парк "Дубравы" велик. И осень только началась. Темных вечеров впереди еще много. А мои цветы… они всегда голодны.