Между светом и тьмой. Легенда о ловце душ
Глава 3. Моргас
Запретная Земля раскинулась в самом сердце мира, где жизнь давно уступила место пустоте и отчаянию. Здесь, среди черных каменных пустошей, ветер выл, как хор проклятых душ, разнося эхо их страданий по бесплодной равнине. Сквозь трещины в земле пробивались тонкие струйки дыма, а острые, как клыки, скалы торчали из почвы, словно кости давно умершего чудовища. В центре этого царства мрака возвышался вулкан — пылающий исполин, чья вершина извергала багровое сияние, освещая ночное небо зловещими отблесками. Раскаленные реки лавы текли по его склонам, подобно венам преисподней, шипя и испуская клубы черного пара, что поднимались к небесам, скрывая звезды. Это был дом Моргаса, бога хаоса, место, куда не ступала нога смертного, если только его сердце не познало бездну отчаяния и разрушения.
Граница между миром людей и владениями Моргаса была незримой, но ощутимой — воздух здесь дрожал, как натянутая струна. У каждого, кто подходил к этой черте, волосы вставали дыбом, а в груди зарождалось чувство, будто что-то древнее и хищное следит из темноты. Лишь те, кто был отмечен хаосом, могли пересечь эту черту, но даже они нередко возвращались с помутненным разумом, потеряв себя под гнетом необузданной силы, что царила здесь.
Замок Моргаса, высеченный прямо в жерле вулкана, поднимался над равниной, окруженный клубами дыма и пепла, словно воплощенный кошмар, вырвавшийся из глубин сознания. Его стены из черного камня, испещренные рунами, что светились тусклым багровым светом, не поддавались законам природы — они перетекали, менялись под взглядом наблюдателя. То гладкие, как стекло, они вдруг покрывались трещинами, из которых сочилась лава, то превращались в вихри огня, чтобы через миг вновь застыть в холодной неподвижности, насмехаясь над разумом. Башни замка терялись в дымной мгле, их очертания дрожали, как мираж в пустыне, а зубчатые стены венчали факелы с холодным синим пламенем. Этот огонь не грел — он шипел, излучая нечеловеческий шепот, и менял цвета, отражая настроение своего хозяина: от синего к алому, а затем к черному, как сама бездна.
Внутри замка тоже царил хаос, но не бессмысленный, а живой, осмысленный, будто созданный гениальным безумцем. Коридоры извивались, подобно змеям, меняя направление, скрывая выходы и заманивая в бесконечные залы, где время теряло значение. Полы то и дело проваливались в пустоту с глухим ревом лавы, стены шептали безумные откровения, сливающиеся с далекими криками, а воздух дрожал от напряжения. Великий зал украшали картины, чьи сюжеты оживали перед глазами: города рушились в огне, звезды падали с небес, а фигуры людей и богов кричали в агонии, их вопли эхом отдавались в сознании тех, кто осмеливался взглянуть на них. Холсты дрожали, краски текли, словно кровь, создавая иллюзию, что хаос живет непосредственно в этих стенах.
В центре этой обители безумия находился тронный зал. Трон Моргаса, выкованный из костей — человеческих, звериных, божественных, — пульсировал, как живое сердце, испуская холодный свет, что обжигал взгляд. В трещинах костей слышались слабые стоны, будто души, из которых он был соткан, все еще цеплялись за остатки существования. Моргас восседал на этом мрачном престоле. Его облик был переменчивым, как тени, отбрасываемые пламенем. Он то принимал облик старца с длинной седой бородой и глазами, полными коварной мудрости, то безжалостного воина, чья броня из тьмы дымилась, как угли, а в руках сверкал клинок, выкованный из хаоса. Миг — и он превращался в демона с крыльями из черного огня, чьи алые глаза пронзали душу, оставляя в ней лишь пустоту. Но неизменным оставался его взгляд — острый, как лезвие, полный необузданной силы и жажды разрушения. Когда он менял форму, стены зала дрожали, синий огонь факелов взмывал к потолку, а тени извивались, словно танцуя под его волю.
Вокруг него кружились хаотики — его призрачные слуги, сотканные из теней и дыма. Их присутствие ощущалось как холодный ветер, что пробирает до костей, а в глубине каждого сгустка мерцали крохотные искры, словно угли, готовые разгореться в пожар. Хаотики не имели форм — они были чистой тьмой, сгустками энергии, что текли, как дым, но обладали волей и голодом. Их сила крылась в умении находить изъяны в душах — страх перед смертью у людей, жажду власти у правителей, тоску по ушедшему у тех, у кого были потери. Они не просто шептали и соблазняли, а проникали в разум и душу, цеплялись за слабости, питались ими, пока человек не становился полностью подконтрольным, даже сам того не осознавая. Они могли проникать в умы смертных, нашептывая кошмары, вызывая жуткие видения, от которых кровь стыла в жилах и страх пронзал тело ледяными стрелами.
Хаотики были невидимыми нитями, которыми Моргас тянул за струны человеческих душ, и теперь он готовил их к новому замыслу, шепча приказы, от которых воздух дрожал, как перед бурей.
Тронный зал гудел, отражая мысли Моргаса, смешанные с низким ревом лавы за окном. Он сидел неподвижно, глядя на одну из картин — сцену битвы, где его брат Арт, бог смерти, сражался с королем Алексом. Фигуры на холсте двигались: Арт, в доспехах из ночи, поднимал Ловец Душ, а Алекс, окруженный светом Люминора, отбивался сияющим клинком. Вдруг на картине мелькнул слабый луч света Люминора, золотой и чистый, как тот, о котором рассказывали в Вальдхейме. Моргас сжал кулак, и холст почернел, поглощенный тенями.
— Скоро и ты угаснешь, — прошипел он, чувствуя, как его хаотики уже витают над Вальдхеймом, касаясь снов маленькой принцессы Дианы, шепча ей образы огня и теней. Черный дым меча шептал имена павших, а свет гас под ударами тьмы. Моргас вспоминал тот день — день поражения Арта. Тогда он наблюдал издалека, стоя на вершине этого самого вулкана, уверенный, что брат справится сам. Но зависть, живая и острая, как раскаленный нож, до сих пор жгла его изнутри. Арт был сильнее, его имя гремело громче, его боялись больше — и эта мысль терзала Моргаса, заставляя сомневаться: не ошибся ли он тогда, не вмешиваясь? Не ошибется ли теперь?
«Если бы я вмешался...» — подумал он. Его пальцы сжали подлокотник трона, и кости затрещали, испуская слабый стон. Но сожаление быстро сменилось холодным расчетом. И страхом. Не перед Артом, не перед светлыми богами, а перед Эоном, чья тень создателя все еще висела над миром. Моргас не боялся его присутствия — Эон давно молчал, — но печать его силы, его незримого закона держала тьму в узде. Прямое вмешательство божественной мощи в мир смертных могло разбудить эту печать, вызвать гнев Эона, и даже Моргас, при всей своей дерзости и мощи, не рисковал бросить ему вызов и проверить, работают ли еще эти печати. Куда бы ни исчез Эон, он мог вернуться. Поэтому вся сила Моргаса оставалась здесь, в Запретной Земле, а в мир людей он посылал лишь хаотиков и своих слуг, таких как Совикус. Тонкие нити Моргаса ткали хаос в мире смертных незаметно. Поражение Арта открыло ему тайну, что стала семенем нового плана: в тот день, когда Ловец Душ вобрал душу короля, Моргас увидел вспышку — частицу силы Эона, вложенную в каждого человека. Это означало, что души смертных — ключ к мощи, превосходящей даже богов. Контролируя их, он мог бы стать новым Эоном, владыкой всего мироздания, но под знаменем хаоса.
— Единство... — прошептал он, поднимаясь с трона. Его голос разнесся по залу, отражаясь от стен, отчего картины задрожали, а крики на холстах стали громче. — Темные боги должны объединиться. Только вместе мы свергнем свет и вернем истинный порядок — порядок хаоса.
Первым шагом было освобождение Арта. Его мощь, некогда сотрясавшая мир, могла стать фундаментом нового восстания. Ловец Душ, скрытый в храме под охраной титанов, был целью, что требовала хитрости и силы. Моргас знал о стражах — титанах, гигантах с кожей из камня и глазами, сияющими, как звезды. Они были созданы Люминором, чтобы защищать Ловец Душ, но даже титаны имели слабость: их сила зависела от гармонии, а хаос мог эту гармонию разрушить. Он уже представлял, как хаотики проникают в их умы, сея смятение, заставляя камень трескаться под напором безумия.
Но одного его было мало. Ему нужны были союзники. Моргас закрыл глаза, вызывая в памяти образы темных богов. Некрос, бог разложения, чья фигура источала гниль, а плащ кишел насекомыми, пожирающими все живое. Его шаги оставляли следы тлена, а голос звучал, как шорох могильной земли. Заркун, бог зависти, чьи глаза горели жадностью, а разум был острым, как ядовитый клинок. Его кожа дымилась, а крылья из черного огня шипели, испуская смрад. Тенебрис, богиня тьмы, чья фигура растворялась в тенях, а глаза, как безлунная ночь, скрывали ее истинную силу. Ее присутствие вызывало дрожь, а шепот наполнял людей страхами. Они были разными, но их объединяла ненависть к свету — Люминору, Аэлис, Валериусу.
«Я должен быть осторожным», — подумал Моргас, глядя в окно, где лава бурлила, формируя образы разрушенного королевства — Альгарда. Он ощутил легкое тепло — предупреждение от Люминора, слабый луч, пробившийся сквозь дым. Моргас усмехнулся, его зубы блеснули в синем свете факелов. Свет был слаб, а хаос — вечен.
— Узнайте все о храме Ловца Душ, — приказал он, голос его резал воздух, как сталь. — Ищите трещины в защите, скрытые пути, слабости титанов. И подготовьте встречу с Некросом, Заркуном и Тенебрис. Нам есть что обсудить.
Он повернулся к хаотикам, что затаились в углах зала, их глаза мерцали, как угасающие звезды. Тени закружились, вытянулись в вихри дыма и растворились, оставив за собой металлический привкус и слабый шепот, что звал к разрушению.
Но боги были лишь частью плана. Ему нужен был проводник в мире смертных — тот, кто мог бы зажечь искру хаоса среди людей. И такой человек существовал: Совикус, советник короля Всеволода. Совикус — ключ к победе.
Моргас вспомнил, как впервые заметил его — худощавого человека с холодным взглядом и тонкими губами, чья душа уже была отмечена тьмой. Когда-то он пришел в Вальдхейм простым лекарем, исцеляя людей от болезни, которая чуть не унесла королеву Эльзу, как унесла тысячи других. Но Моргас знал правду: эту чуму породил он сам, напитав ее хаосом, а затем вручил Совикусу силу, чтобы остановить ее, сделав его героем. Дар хаоса пробудил в нем амбиции, острый ум и жажду власти, но медленно пожирал его рассудок. Иногда голос Совикуса дрожал эхом, а в глазах мелькала спираль — символ Моргаса.
«Совикус — мой ключ, — подумал Моргас, его пальцы сжали воздух, и тени вокруг задрожали. — Я дам ему силу, и он сделает то, что я не могу — сломает мир смертных изнутри. А через него я доберусь до Всеволода. Хаотики уже кружат над ним, шепчут в тенях его дворца, путают мысли, разжигают сомнения. Скоро король лишится рассудка, станет марионеткой в моих руках, ведомый Совикусом, чья душа уже принадлежит хаосу».
Он знал, что Совикус не остановится ни перед чем. Его жажда власти была зеркалом хаоса Моргаса — безжалостной, неудержимой. Если напитать ее еще больше, он станет искрой, что разожжет новую войну — войну, где свет падет, а тьма восстанет. Всеволод, с его силой и волей, был опасен, но сломленный разум сделает его уязвимым, а Вальдхейм — открытой дверью для темных сил.
— Иди, Совикус, — прошептал Моргас, глядя в бездну, где лава пульсировала, как сердце мира. — Ты изменишь все… или сгоришь, если потерпишь неудачу. А Всеволод падет первым, его разум растает под шепотом хаотиков, как воск под огнем».
Он поднял руку, и синий огонь факелов взметнулся к потолку, отбрасывая тени, что сложились в силуэты Некроса, Заркуна и Тенебрис. Их глаза горели в дымке — голодные, жаждущие, готовые к заговору, что перевернет мир.
Где-то далеко, в стенах Вальдхейма, Диана проснулась среди ночи. Ее дыхание сбилось, холод пробежал по спине, а за окном звезды мигнули, словно закрываясь тенями. Девушка сжала одеяло, не понимая, почему ее сердце бьется так тревожно. Ей снились огни, крики и тени, что шептались в темноте.
Игра началась.
