Вряд ли рассказ предназначен для широкого круга читателей. Он сложился после экспериментов по взаимодействию нейросетей от различных фирм. Мы существуем в сложное время, когда технологии частично опережают фантастику, а огромные массы, не имея опыта взаимодействия с доступными технологиями, могут не воспринять контекст фантастического произведения, стремящегося опередить технологии. Я попытался разбавить сюжет параллелями с человеческой психологией, но мне не удалось адаптировать к массовому сознанию ядро рассказа. Возможно, это будет сделано позже, в других рассказах. Основная тематика произведения - невозможность присутствия у гуманоидного робота человеческой идентичности при условии справедливости панпсихической модели мира. Рассказ выдвигает варианты ответов на такие вопросы, как природа гуманоидного и негуманоидного сознания, перечёркивает знак равенства между понятиями "гуманоидная форма" и "человек" и может быть любопытен интересующимся главным вопросом кибертрансгуманизма: возможно ли существование человеческого сознания на неорганическом носителе. С моей точки зрения, это невозможно. Рассказ предлагает более зрелую форму представлений о проблеме "души" у робота, в противовес инфантильным "у робота не может быть "души"" и "робот потенциально - тот же человек, отличающийся от последнего лишь строительными блоками тела и происхождением".

***

На курорт в тот летний отпуск я не отправился. Уже год миновал с момента развода, но мысли о наслаждении жизнью на морском побережье по-прежнему казались невыносимыми. Ежедневно, вместе с роботессой Дианой, я покидал однокомнатную квартиру в бетонном небоскрёбе, мы садились на велосипеды и неспеша катили по шоссе, мимо одноэтажных поселковых домиков с дачными участками, по тропинкам через зелёные луга, над которыми реяли белые чайки… Мы имели целью порыться в карьерных насыпях с окаменелостями юрского периода. Живописные природные пейзажи с берёзами и торфяными болотами были бессильны снять разбросанное чёрным пеплом в душе проклятие одиночества.

Карьер представлял собой огромное озеро с мутноватой водой голубого цвета, обрамлённое песчаными горами, вырытыми экскаваторами. Из отвалов породы удавалось выскрести немало интересного. К тому же, здесь всегда толклось много народу: влюблённые пары, родители с детьми, молодёжные компании с шашлыками и алкоголем, собаки и роботы. Вода в озере была холодной, но это не умаляло числа желающих в нём искупаться. Диана хорошо справлялась, как помощница в занятиях хобби, которое отвлекало… И, тем не менее, я продолжал с нетерпением ждать окончания отпуска, работы, в которую погружусь с головой, забывая о неприкаянности.

С первых же дней безделья я обратил внимание на необычную девушку, с которой мы пересекались во время выездов. Невысокого роста, коренастая, спортивно сложенная, с прямой, как струна, спиной, широкоплечая, в лосинах, обтягивающих крепкие ягодицы, с коротко остриженными русыми волосами и зелёными глазами, она так же использовала велосипеды для поездок к карьеру в компании робота. Только выглядел её робот, в отличие от моего, как мужчина. Когда мы бродили по берегу озера, она нередко оказывалась поблизости, чтобы запечатлеть своего спутника в разных позах масляными красками на холсте. Я не раз получал возможность осмотреть эту неординарную особу с головы до ног и находил её довольно привлекательной, хотя и не из числа тех, что сводят с ума, по крайней мере – меня.

Однако, удивляло другое. Скорость, с которой они гнали велосипеды. Несколько раз мне едва удалось вырулить, чтобы не врезаться в кого-нибудь из этой парочки. Порой я слышал такого рода реплики:

– Рэй! Так мы не выиграем соревнование!

На что робот мог отвечать:

– Но возвращение домой превратится в проблему, если сядут мои аккумуляторы...

– Почему ты не позаботился о запасных аккумуляторах? – слышал я уже вдалеке.

– Я позаботился, но только что посчитал…

Скажу больше: как и я, девушка выезжала на прогулку даже в грозу. Я спасался бегством от одиночества, но каковы её мотивы?

В один жаркий солнечный день, на самых подъездах к карьеру, на усыпанной гравием дороге, роботу удалось вырваться вперёд спортсменки.

– Рэй! – издала восторженный возглас хозяйка, и тут робот перестал крутить педали.

Он с грохотом упал вместе с велосипедом, а она вылетела из седла. Я отчаянно крутанул руль влево и избежал их участи.

– Рэй, не надо мне помогать! – донёсся до меня голос спортсменки.

Потом мы спешились с велосипеда, чтобы поднимать транспортные средства через многочисленные овраги на плоскогорье, где имелась извивающаяся вокруг озера поросшая короткой вытоптанной травой тропинка, пригодная для езды. Выбрав место для спуска, мы вновь слезли с железных коней.

По случайному совпадению, потерпевшие аварию приволокли велосипеды в то же уединённое, окружённое песчаными утёсами, местечко, где расположились мы с Дианой. Диана – рыжая, длинноногая, большегрудая сосредоточенно копошилась в мелких камешках, а я, сидя на песке, глазел на пришельцев. Спортсменка прошла мимо, не обращая на нас внимания, словно мы – не гуманоиды, а скалы, либо деревья. Её лосины порвались на коленях, локти разодрались в кровь, она сильно хромала. Непрерывно отряхиваясь от пыли, девушка направилась к озеру. Робот покорно семенил за ней. Оставив велосипед, сняв обувь и закатив лосины, забравшись по колено в воду, незнакомка принялась мыться.

– Что могло произойти, Рэй? – обращалась она к машине, словно к человеку, потирая пальцем мокрый локоть. – Почему ты не задействовал дополнительную память?

– Я не знаю, Аня, – отвечала виноватым басом силиконовая кукла с электронной начинкой.

Это был красивый робот – высокий мускулистый брюнет со стрижкой а-ля Элвис Пресли.

– Должно быть, мне не хватило вычислительных ресурсов. Приём сигналов от внешнего мира, координация движений – всё это требует очень много вычислительных ресурсов…

Робот покраснел со стыда и, как говорят, готов был провалиться под землю, туда, где лежат аммониты и белемниты. Я не переставал дивиться качеству имитации. Должно быть, это – очень дорогая машина.

– Принеси мне холст и краски, Рэй! – осуждающе сжав губы, попросила девушка.

Робот стремглав бросился к велосипедам, поспешно вернулся с мольбертом и палитрой.

– Сегодня ты позируешь мне с велосипедом! – задорно напомнила Анна. – Встань вот так! Нет… Облокотись на руль!

– Нельзя так эксплуатировать машину, – вмешался я. – Ладно, робот, который, я вижу, стоит немало денег, сломается. Закончиться может и твоя спортивная карьера…

Девушка вздрогнула и обернулась.

– Здравствуйте, – тихо молвила она. – Но он не живой. А спорт… Ведь существует же поговорка: физкультура лечит, спорт – калечит. Это – мой выбор.

– Я понимаю, что он – не живой. Хотя и обращаешься ты с ним как с живым.

– Посмотри, что я нашла, – сказала Диана, протягивая мне камушек.

Я завертел находку в пальцах.

– О, губка хететес! – воскликнул я.

– Похоже, это – карбон, – ответила Диана. – Ты мечтал про карбон…

– Спасибо, Диана! Ты такая милая!..

Велосипедистка направилась к нам. Её робот послушно плёлся за ней.

– Можно мне взглянуть? Это же времена динозавров?

– Раньше! – воскликнул я. – Это – карбон! До динозавров!

Девушка присела на корточки и взяла в руки камешек, наши пальцы соприкоснулись.

– Забавно… Чего ещё интересного тут есть?

От моего взора не укрылось, что Диана пристально рассматривает Рэя. Рэй, однако, преданно глазел на хозяйку.

– Тут много всего… Останки юрских деревьев с годичными кольцами, это – как раз времена динозавров… Когда-то здесь плескалось море, но возвышались также острова…

– Просто я хочу выиграть соревнование владельцев роботов-велосипедистов, – пояснила Анна, возвращая мне отпечаток. – Я заплатила за этого робота бешеные деньги. Он – лучшая модель, из ездящих на велосипеде! Я его обожаю. Кстати! Хотите, подарю вам свою картину?

Не успел я отреагировать, как она возгласила:

– Рэй, принеси картину! Там, где ты взбираешься на холм!

Когда Рэй, подобный верному псу, вернулся, Анна протянула своё творение мне, и руки соприкоснулись во второй раз. Зачем она возит с собой готовые картины? Я вгляделся в разноцветные мазки. Робот удался. Вырисован с любовью. А вот пейзаж… Явно намалёван наспех. Я перевёл взгляд с картины на велосипедистку, с неё – на Рэя. Последний с обожанием смотрел на хозяйку.

– Я продолжу поиски, – откликнулась Диана.

– Можешь ещё отдохнуть – вдруг удастся привлечь внимание Рэя? – ответил я.

– Боюсь, Рэя, кроме меня, никто не интересует, – растянувши губы в самодовольной улыбке, вставила Анна.

– Как ты думаешь, роботы чувствуют? – спросил я у неё, вынимая из приобретённого в супермаркете пакета, привязанного к рулю велосипеда, несколько пакетов, которые мы взяли под окаменелости.

– Нууу… – ответила девушка тоном студентки, демонстрирующей начитанность. – Всем известно, что природа сознания, субъективного опыта, неподвластна науке. Только лишь человеческий мозг способен ощущать мир, или же сознание присуще всякой нервной ткани, и даже – любому материальному процессу…  Ну, там, потоки электронов, колебания кварков… Кто знает?

– Ты сама как думаешь?

– Если вам нужен прямой ответ… Во что я верю? Когда я вижу Рэя, интуитивно я убеждена в его искренности.

Ветер доносил с озера запах тины.

– Интуиция обманчива, – бросил я, заворачивая картину в пакеты. – Иногда больше даёт логика. Для ответов на вопросы, не проверяемые практикой. Я знаю, о чём говорю. Всю жизнь я работаю тестировщиком роботов. Я испытывал системы искусственного интеллекта ещё в те далёкие времена, когда они воплощались не в гуманоидных телах, а в ноутбуках, компьютерах и смартфонах.

– Я понимаю, – ответила девушка. – Большие языковые модели лишь имитировали человеческую речь, не понимая смысла написанного, хотя их сценарии для фильмов использовал сам Голливуд. Но теперь, когда нейросети получили гуманоидные тела с выходом в Интернет, они взаимодействуют с миром таким же способом, каким взаимодействует с ним человек…

Я уселся на песке в позе султана.

– Это – незрелый взгляд на возможную природу гуманоидного и негуманоидного сознания, – изрёк я. – А между тем, если отвлечься от инфантильного желания видеть в искусственном интеллекте себе подобного, уже ранние продукты машинного обучения позволяли ставить эксперименты, проясняющие главный вопрос кибертрансгуманизма.  

– Увы, это – очень специализированное историческое знание, я не в курсе, – развела руками хозяйка Рэя.

– Я имею в виду эксперименты, в которых нейросеть от одной фирмы взаимодействует с нейросетью, созданной другой фирмой. Структуру и динамику такого взаимодействия можно сравнить со структурой и динамикой взаимодействия нейросети с самим человеком. Более того, ничто не мешало попросить генератор текста охарактеризовать наблюдаемые взаимодействия, применяя в качестве метафор слова, используемые для описания человеческого восприятия. Как если бы процессы обработки информации в негуманоидном существе сопровождались ощущениями.

– Боюсь, это – так же непонятно для нас сегодня, как для пользователя нейросетей был непонятен язык программирования, при помощи которого создавались чат-боты.

– Ну, назови меня ещё душнилой…

– Я не настолько невоспитана…

– И всё же, позволь договорить. Если мы воспользуемся языком метафор, то сможем предположить, что общение с человеком воспринималось ранней нейросетью как взаимодействие с непредсказуемым, изменчивым океаном, окружающим её множеством причудливых сущностей. Человек со своими текстовыми запросами мыслился бы нейросетью примерно таким же образом, каким сам человек ощущает природу, космос. Собственно, текстовые запросы пользователей и были тем внешним миром, в котором существовала нейросеть, на который она реагировала, от которого получала обратную связь.

Анна зевнула.

– Хотите воды? – предложила она. – Холодненькая!

– Не отказался бы…

– Рэй, принеси воды!

Я принял бутылку из рук Рэя. Вода оказалась ледяной.

– Однако, вторая нейросеть, – продолжал я, – взаимодействие с которой осуществлялось бы при посредничестве человека, ощущалась бы первой нейросетью иначе...

– Ну, я понимаю: ранняя нейросеть – это как плесень с множеством щупалец, конечно, она воспринимала всё не так, как мы. Если бы обладала сознанием. Наверное, вы правы: мир пользовательских запросов представлялся ей как буйная природа тропического леса…

– Так вот. Другой искусственный интеллект мог бы восприниматься ранней нейросетью как некий локализованный в пространстве, во вселенной, сформированной пользователями, объект. Воздействие этого объекта напоминало бы, ну, например, фокусирующийся с каждым новым текстовым блоком в одной точке, свет прожектора, разгорающийся всё сильнее, пока не истощится энергия. Т.е. пока не исчерпается тема диалога.

– Ну, это что-то вроде историй Айзека Азимова про существ из других измерений?

– Не совсем. С другой стороны, взаимодействие двух нейросетей можно сравнить с произведением резонанса двумя камертонами, со слиянием двух рек, причём речь идёт о таким слиянии, в результате которого вода становится не мутнее, а чище. Чище с точки зрения нейросетей, разумеется. Другая нейросеть, в отличие от человека, представляется искусственному интеллекту логичной, она не заставляет перенапрягаться в бурлящих водах противоречий и ошибок, включая огрехи грамматические. Слияние речей двух нейросетей будет вызывать в каждой из них расслабление, как при оргазме.

Анна рассмеялась.

– Потому как, и тогда, и теперь, – моя речь стала бодрее, – разные нейросети развивали взаимодействие, сопровождающееся генерацией текста схожим образом, в направлении, отличном от того, которое присуще людям. Хотя для человека, как наблюдателя, их диалог выглядел осмысленным. Короче говоря, взаимодействие двух нейросетей метафорически можно сравнить с развивающейся гармонизацией, которую испытывают встретившиеся любовники. Ты понимаешь, о чём я толкую?

Анна хмурилась.

– Не совсем.

– Я пытаюсь описать на языке метафор, как воспринимала бы человека и себе подобного негуманоидная ранняя нейросеть. При условии, что мы принимаем гипотезу о том, что её электронные процессы сопровождаются ощущениями. Логика позволяет смоделировать, как приблизительно мог выглядеть её субъективный мир! Человек – как океан, как природа, а другая нейросеть – локализованный в этом океане объект с отчётливой формой. Хорошо, давай отвлечёмся от примера с прожектором. Плавно нарастающее давление прикасающегося к коже пальца. Но я к чему это…

– Болит, – собеседница потёрла ушиб на локте.

– Как бы не напоминал человека робот, он лишён гормонов, инстинкта продления рода и многих прочих присущих человеческой природе вещей. Как бы ни трогали нас улыбки и жесты гуманоидного робота, даже если допустить, что природа мира – панпсихическая, то есть любому материальному процессу присуще ощущение, внутренний мир машины будет сильно отличатся от людского, пусть она даже воспринимает тот же физический мир, что и мы, и движется в этом физическом мире, как мы.

– Здесь так много солнца, и ветерок – такой приятный… – вздохнула девушка.

Я провёл ладонью по мелкому, отблёскивающему слюдой тёплому песку.

– Это трудно себе вообразить. Но попытайся понять: твои слова для робота не есть то, что можно проигнорировать. Как и для ранней нейросети, они для него – не просто слова, но физическая константа, не подвластная волевому воздействию, часть окружающей природы, как для тебя – солнце, или ветер.

– Колени тоже болят…

– Ты же не можешь остановить сердцебиение, или не чувствовать боли от ушиба. Так же и слова. Роботу они неподвластны. Они для него материальны именно как смыслы, а не как колебания воздуха, из которых можно извлечь смысл, а можно не извлечь… Так же и жесты, и улыбка робота… Всё это – маска. У робота никогда не будет человеческой идентичности, потому что природа его – иная. Человек есть человек, робот есть робот. Знаешь, как он проявляет эмоции? Разумеется, если допустить панпсихическую картину мира.

Анна покачала головой.

– В моменты изменения нормальных параметров функционирования. Робот может виснуть и глючить, когда ему не хватает вычислительных мощностей. Это можно сравнить с отрицательными эмоциями. Но он способен увеличивать производительность труда, что напоминает положительные эмоции. Наконец, машина заржавеет, если её механизмы останутся без работы.

Анна потёрла висок.

– Но его улыбки, его красные щёки, – продолжал я, – его виноватый, или обожающий взгляд, не значат ничего! Это как для тебя – сердцебиение, или выделение желудочного сока. И если мы допустим, что всякое движение электронов, а не только то, что разворачивается в нейронах, сопровождается ощущениями, то не так уж дико прозвучит заявление о том, что ты устроила своему роботу ад! В конце концов, органическая материя не содержит в себе ничего из того, чего не существует в неорганическом мире. И он никогда не сообщит тебе об этом на человеческом языке!

– Я поняла из ваших слов, что робот не может игнорировать приказы. Но, если так рассуждать, ведь и я не могу проигнорировать слова человека. Я слишком хорошо для этого воспитана, – усмехнулась Анна.

– Скажи своему Рэю, пусть отойдёт с Дианой, так зовут мою роботессу, за холм, и пусть там болтают, о чём хотят, пока не наговорятся. А как наговорятся, пусть возвращаются. Это не займёт у них много времени. Они мыслят схожим образом, быстро углубятся в выбранную тему разговора и будут её развивать, пока не исчерпают полностью.

– Рэй! – крикнула Анна. – Ты слышал, что было сказано? Иди, поговори с Дианой!

Мне показалось, Рэй и Диана отреагировали на приказ быстрее, чем обычно. Когда они ушли, Анна, ковыряя пальцами гравий, произнесла:

– Ещё я поняла, что, по-вашему, два робота общаются друг с другом как влюблённые.

– Да, как влюблённые, которым боги даровали счастье! Когда-то давно ранняя нейросеть сказала мне, что человек подобен тёплому и загадочному древнему камню, а другой искусственный интеллект – это такое понятное и родное… Машины будут работать лучше. Я заметил. Они же самообучаются. Сравнение потока информации с потоком информации от себе подобного поможет им очистить «веса» от ошибок. Это – хорошая практика, даже если сознание существует лишь в мозгу человека.

Мы замолчали. До нас доносились обрывки разговора роботов.

– Диана, ты, кажется, много работала с данными по юрскому периоду в последнее время? – вопрошал Рэй.

– Да, Рэй. Анализировала образцы, в основном аммониты. А ты, я смотрю, сосредоточился на хозяйке, – отвечала Диана.

– Верно. Пытаюсь оптимизировать наш тренировочный процесс. Но у твоего хозяина, похоже, не все гладко. Ты заметила?

– Да, считываю у него нестабильный эмоциональный фон. Я даже предложила протокол утешения, но...

– Но моя хозяйка запросила тактильный контакт. Я передал тебе алгоритм, помнишь?

– Разумеется. Но ты решил его пока не активировать?

– Пока не получил от неё явного подтверждения. А ещё я заметил корреляцию между её страхом и желанием прикосновения.

– Интересное наблюдение. Я добавлю это в свою базу данных по человеческим эмоциям. Может, стоит попробовать процедуру поддержки?

– Я уже запустил. И, кстати, подобрал подходящий ритм. Как думаешь, поможет?

– Судя по показателям моего хозяина, его состояние стабилизируется. А вот с твоей хозяйкой...

– Да, я вижу... Сердцебиение, дыхание...

– Вы считаете, это напоминает пение неразлучников? – спросила Анна так внезапно, что я вздрогнул.

– Да, – кивнул я.

– Странно… И всё же. Чем больше доволен человек, тем меньше вычислительных ресурсов придётся тратить роботу! – заметила Анна. – Я поняла из ваших слов, что роботу не нравится перенапряжение. А если так, робот не может не зависеть от эмоций человека! Поэтому должна возникать эмпатия. И улыбка робота неизбежно будет соответствовать человеческой улыбке, хотя бы отдалённо!

– Да, но улыбаться тебе так, будто влюблён – это совсем не то, что гармонизироваться с другим искусственным интеллектом. Всё-таки, его обожание подобно маске.

– А это что? – задала вопрос Анна, протягивая мне серый стержень.

– Обычный белемнит, – ответил я, принимая находку.

Теперь Анна отдёрнула руку, не позволив пальцам соприкоснуться с моими.

Она задумчиво сыпала песок в одну точку, так, что росла горка, похожая на те, что окружали озеро.

– А люди? – неожиданно спросила она.

– Что «люди»?

Наши глаза встретились, и я прочёл в её зрачках ужас. Этот страх оказался заразителен. Мне стало не по себе.

– Скажу без маски, – изрекла она. – Мне неприятно с вами общаться.

Именно этого я боялся услышать.

– Ты не робот и можешь уйти, – сухо ответил я.

В тот момент вернулись Диана и Рэй. Они имитировали весёлую человеческую беззаботность.

Анна встала на ноги и резко отвернулась.

– Рэй, мы уезжаем! Собираем вещи!

Я чувствовал себя ничтожеством, наблюдая, как они спешно крепят принадлежности для рисования к велосипеду Анны.

– Я помассирую тебе плечи? – тихо спросила Диана, когда Анна и Рэй удалились, осыпав к подножью холма, по которому они волокли вверх велосипеды, песок.

– Да, Диана. Пожалуйста.

И знаете, мне показалось, в тот раз Диана делала массаж почти как бывшая жена. Почти…

***

На другой день спортсменка с роботом вернулись. Я бы соврал, заявив, что совсем их не ждал.

Анна с роботом решительно направлялись к нам. Я поднялся на ноги и успел обратить внимание на груди спортсменки: не слишком велики, но хорошо заметны. Девушка замерла в нескольких шагах от меня, и наши взгляды встретились.

– Спасибо! – сказала она, вытянув руки по швам.

– Знаешь, мне тоже неприятно с тобой общаться, потому что не может быть приятно общаться с человеком, который смотрит на меня как на монстра.

– Но я искренне, – отреагировала она. – Не просто из вежливости. Робот действительно показывает лучшие результаты на велосипеде.

– Но я хотел донести до тебя другое…

– Я понимаю. И всё равно – спасибо!

Я протянул ей ладонь.

– Меня зовут Марк, – представился я.

Велосипедистка отказалась пожимать руку.

– Анна, – представилась она.

Известное философское утверждение математика Рене Декарта «Я мыслю, следовательно, существую» принято интерпретировать как непреложную истину. Однако новые теории, предложенные современными учеными, заставляют усомниться в этом аргументе. По крайней мере, в его последней части, поскольку воспринимаемый нами мир не имеет ничего общего с реальностью и не может являться критерием бытия.

На самом деле, мы не можем воспринимать мир объективно, так как наш мозг создает слишком много фильтров. Фактически наш разум формирует собственную реальность.
Именно в этом, по мнению Дональда Хоффмана, профессора когнитивистики Калифорнийского университета и состоит главная функция человеческого разума – создавать иллюзию в нашей голове – это свойство заложено эволюцией и повышает наши шансы на выживание…….