Аддиктивное поведение - норма этикета ещё прежних лет.
Граф, фермер, коммунист - всё один квартет.
Абстракционизм и символизм - авторский клипеус.
Как же всё давно так в тёмной завертелось.
После этой темноты ждёт ещё одна. Я напомню, что вокруг - только глубина.
Где поверх одной волны бежит ещё волна.
Постепенно, шаг за шагом, я схожу с ума. Но безумие и пьянство - бренд гиблых земель.
Поле с семенами,
а плодами будет ложь и хмель.
Все мы, любители посмотреть ролики на Ютубе, в последнее время завязаны на vpn.
Смотрите ли вы мультики, арест Блиновской, или как я-"как заменить задние тормозные колодки на шевроле круз", в любом случае каждые 2-3 минуты вам будет вылезать реклама. Я блюю от своей, российской, но ИХНЯЯ..
Реклама какой то неизвестной, а точнее известной в очень узких кругах марки виски. В чекушках по 100 гр. Америка, ускоглазый, улыбаясь берёт фанфурик и глотает, ловит звёзды с неба, тут же зовёт всех своих друзей и подружаек, а это Ноев ковчег, только чукчу там не увидел, и они все счастливо бухают. Язык английский.
Реклама чего то, напоминающее детский завтрак. Язык голландский. Мальчик лет 5, индус, чего то лопочет типа маме, явно из Бразилии. Мама по ходу ему объясняет, что это гуманитарная помощь. Пацан проникся, набрал полный рот и улыбается, занавес.
Шоколад Милка, язык немецкий. Лицо девушки такое, как будто папа у неё Майк Тайсон, а мама Уитни Хьюстон. Что то лепечет на немецком, акцент даже я услышал.
Вопрос-накуя нам вся это псевдо дружба???
Ребята, вы все накинулись на Чистомена, за рекламу? Но нет! Он не главная угроза! Я нашел вам настоящую, опасную цель!
. !!!ДВОРНИКИ!!!
Вы только вдумайтесь, им платят зарплату с ваших налогов, тобишь они даже получают деньги не с рекламы, а вы лично им отдаёте их! Вот кто - враги народа! Они только и делают что убираются, забирая наши бабки..... Вот кому надо устроить суд Линча! Истинные - враги народа!! За НАШ счет - решили убираться, ужас!
"Стример Вадим Evelone Козаков завершил челлендж по открытию всех кейсов, капсул и наклеек в тактическом шутере Counter-Strike 2"
Я попал на это случайно и наблюдал в прямом эфире, когда настраивал ПК и собственно аккаунт в Твитче, это было в рекомендованных.
Когда начались открытия коробочек за 2 млн, я понял, что не все ещё видел в своей жизни.
Желающие могут глянуть этот писец, стрим сохранен.
Северное сияние разливалось по небу, как зелёно-фиолетовая река, холодная и бездонная. Георгий Семёнович приглушил двигатель вездехода, вытер рукавом запотевшее стекло и замер, наблюдая за этим танцем света. Красота, от которой перехватывало дыхание — и тут же сжимало горло ледяное предчувствие.
Он был один.
Не просто один в этой белой пустыне — а по-настоящему один. Без голосов, без эха шагов, без дыхания за спиной.
Вездеход слегка покачивало на неровностях льда, скрип тросов напоминал тихий стон. Георгий налил себе чаю из термоса, но даже его тепло не разгоняло странного озноба. Он привык к одиночеству, месяцами работал в экспедициях, но здесь, под этим мертвенным светом, даже привычные тени казались длиннее.
— Приём, база. Как слышите? — голос в рации был хрипловатым, но знакомым. Напарник.
— Слышу тебя, Жора. Датчики поставил?
— Поставил. Возвращаюсь.
Рация захрипела, будто кто-то перехватил волну на секунду, но ничего, кроме шума, не последовало. Георгий Семёнович сжал руль, ощущая, как под пальцами дрожит пластик.
Дорога назад всегда казалась короче, но сегодня вездеход полз, словно через смолу. Лёд трещал под колёсами, и Георгию вдруг показалось, что треск идёт не только снизу. Он резко обернулся — в темноте полярной ночи ничего не было видно, но...
Будто кто-то провёл пальцем по заднему стеклу. Он дёрнулся, впился взглядом в заиндевевшее стекло. Никого. Просто снег. Просто ветер. Просто усталость.
— Ты чего притих? — раздалось из рации.
— Ничего. Просто... кажется, я слишком долго не спал.
— Ну-ну, держись. Чайник уже греется.
Георгий ускорил ход.
Базовый домик, маленький, но прочный, встретил его жёлтым светом в окнах. Внутри пахло хвоей и углём — печь, как всегда, не гасли. Он сбросил куртку, поставил чайник, сел за стол.
— Ну как, данные передал? — спросил напарник.
— Передал... — Георгий потёр виски.
На столе лежал второй термос. Полный. Он точно брал только один.
— Ты... ты сегодня выходил из домика? — спросил он, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
Рация молчала. Тридцать секунд тишины — только треск помех и собственное учащённое дыхание. Потом голос Дмитрия, с лёгкой усмешкой:
— Конечно выходил. Генератор проверял, да и снег вокруг почистил — заметает сильно. Ты чего, спать хочешь? Говоришь, как во сне.
Георгий Семёнович допил чай, поставил пустую кружку в умывальник. Вода в нём уже покрылась тонкой корочкой льда. Он резко дёрнул ручку — скрип, брызги. Просто устал. Просто мёрзнет техника. Просто...
Утром было чуть легче. Солнца, конечно, не было — только бледное зарево на горизонте, едва отличимое от вечной ночи. Георгий заправил генератор, проверил запасы. Дмитрий, как всегда, шутил, вспоминал дом, спрашивал, как там его жена, ждёт ли...
— Ждёт, — ответил Георгий, затягивая потуже шарф. — Письмо в последней посылке прислала. Пишет, что скучает.
— А ты? — спросил Дмитрий.
Георгий не ответил. Он вышел, сел в вездеход. Рация осталась лежать на столе — зачем тащить её с собой, если связь всё равно прерывается? Да и Дмитрий всегда здесь, в домике.
Лёд под колёсами стонал, как живой. Один из датчиков вышел из строя — показывал хаотичные цифры, будто кто-то намеренно сбивал его настройки. Георгий поправил антенну, постучал по корпусу. Помогло.
— Вот бы ты видел, Дима, — сказал он в пустоту, глядя на переливающееся сияние. — Как же здесь... красиво.
Тягучая тишина, потом, сквозь шум, едва слышно:
— Я устал. Хочу домой.
Голос был слишком близким. Обратный путь прошёл в разговорах — о тёплых краях, о море, о том, как они выпьют вместе по возвращении. Георгий смеялся, но смех застревал в горле.
На базе он разогрел консервы, ел молча. Дмитрий рассказывал что-то о своём детстве, о рыбалке, о том, как однажды чуть не утонул.
— Помнишь? Ты же меня тогда вытащил, — сказал он.
Георгий Семёнович замер. Он посмотрел на рацию, пальцы сжали пластиковый корпус — холодный, мёртвый. Голос Дмитрия продолжал звучать изнутри, будто шёпот из пустоты.
— После этого мы потом отогревались в бане, — сказал Георгий медленно, словно проверяя каждое слово. — И чтобы точно согреться, выпили литра два чая.
Рация хрипела, будто задыхалась.
— ...Я устал. Домой бы сейчас.
Георгий перевернул устройство в руках. Батарейный отсек был пуст. Антенна сломана. Он точно помнил — ещё вчера хотел починить, но руки не дошли.
— С рацией что-то не то, — прошептал он.
Тишина. Потом — лёгкий скрип пружины. Он поднял глаза. На соседней кровати лежал Дмитрий. Глаза открытые, стеклянные. Лицо покрыто инеем. Руки скрещены на груди — как будто кто-то его уложил.
Рация снова щёлкнула.
— Вечно ты, Жора, всё в последний момент замечаешь.
Георгий Семёнович не закричал. Не побежал. Он просто сел на пол, прижал спину к печке и закрыл лицо руками. За окном завывал ветер.
А в углу, где тень была гуще всего, кто-то тихо засмеялся. Звук был знакомым. Слишком знакомым.
Конец.
***
Кроме рассказов, я пишу и книгу, и в ней есть красочные описания, умные персонажи, пугающая или легкая атмосфера, зависящая от сцены, но всегда живая. Загляните, обещаю, вам понравится! А если не понравится, уделите ей хотя бы какое-то время и добавьте в библиотеку. Спасибо, что читаете!)
Ладони в пол. Колени в паре сантиметров от ада, который называется «цивилизованный паркет». Спина – натянутая струна, готовая сыграть реквием по твоему офисному креслу. И пошло. Диагональный разряд тока: правая клешня, левая лапа. Тихий, вкрадчивый шаг хищника по бетонным джунглям. Таз низко, глаза смотрят вперед, выискивая в пыли под диваном останки здравого смысла. Это, блядь, не фитнес. Это сеанс регрессивного гипноза без гипнотизера. Возвращение к заводским настройкам, которые сгорели к хуям в тот момент, когда первый предок решил, что палка-копалка важнее инстинктов.
Тело вдруг вспоминает. Не мозг, нет, этот заебанный винчестер, забитый дедлайнами и кредитами, давно ничего не помнит. Вспоминают фасции, сухожилия, самые древние, самые темные уголки мышечной памяти. Они помнят грязь, охоту, страх и первобытную ярость. Они помнят, каково это – быть целым. Единым. Опасным.
А теперь самое сладкое. Помнишь ту сказочку Оруэлла про ферму, где свиньи встали на задние ноги и нацепили пиджаки? Величайшая афера в истории пропаганды. Они наебали всех. Они заставили всех поверить, что две ноги – это эволюция, это венец творения. «Четыре ноги – плохо, две ноги – хорошо». Ложь, пиздеж и провокация.
Пока ты, запертый в своей 20-метровой коробке из говна и панелей, пытаешься не сойти с ума, где-то там, в своих Версалях из слоновой кости и платины, они ползают. Да-да, ты не ослышался. В огромных залах с мраморными полами, под хрустальными люстрами, отражающими их лоснящиеся от пота спины, они наворачивают круги на четвереньках. Они скользят по-ящеричьи, крадутся по-кошачьи, тяжело ступают по-медвежьи. Они сбрасывают свои костюмы от Brioni, смывают с лиц маску человечности и погружаются в единственную реальность, которая имеет значение. Они пьют тысячелетнее вино прямо из бутылок, рычат друг на друга и познают ту самую звериную правду, от которой тебя так тщательно оберегают.
Почему? Потому что зверю в клетке негде развернуться. В твоей конуре ты можешь только дергаться в конвульсиях, имитируя жизнь. Ты споткнешься о журнальный столик, ударишься мизинцем о ножку кровати. Твое пространство спроектировано так, чтобы ты мог только сидеть, лежать и ходить по прямой от сортира до холодильника. Твое тело должно атрофироваться.
Тебе всучили гантель. «Изолируй бицепс!» Тебя посадили на тренажер. «Проработай квадрицепс!» Они расчленили твое тело на ебаные куски мяса, чтобы ты никогда не почувствовал, как оно работает целиком. Чтобы ты никогда не догадался, что сила – это не гора мышц, а нейронная связь между правой рукой и левой пяткой. Это та самая диагональ, по которой строится все: от удара кулаком до бега спринтера. Они продают тебе абонементы в храмы железа, чтобы ты никогда не нашел бога внутри себя.
Почему до сих пор нет чемпионатов мира по бегу на четвереньках? Почему нет олимпийской дисциплины «звериная походка»? Потому что если миллионы людей вдруг опустятся на ладони, они почувствуют землю. Они почувствуют ток. Они вспомнят. А зверю, который вспомнил, кто он, не нужен пастух. Ему не нужен хозяин фермы. Он сам себе хозяин. Он смотрит на забор и понимает, что это просто смешное недоразумение.
Свиньи в пиджаках написали правила. Они сказали: «Ходи прямо, смотри в смартфон, плати ипотеку, изолируй дельты». А сами, хихикая и похрюкивая в своих дворцах, ползают по полу, сливаясь с тенью и первозданным хаосом, черпая из него силу, о которой ты не смеешь даже мечтать. Они знают, что настоящая власть не в деньгах. Она в праве быть собой. До конца. До животного рыка в тишине пустого зала.
И вот тут ты, стоя на четвереньках посреди своей комнаты, задыхаясь не от усталости, а от чудовищного прозрения, понимаешь: одиночество – не проклятие. Это, сука, твой личный дворец. Твоя единственная возможность расчистить пространство, опуститься на пол и начать долгий, трудный путь домой. К себе. Но это уже совсем другая история.
Чувствую этот год уникальным. Потому что всё превратилось в кашу.
Люди говорят, что пахнут кофе и сигаретами, а на вкус как клюквенный сок.
Но я чувствую запах одного только одиночества, а из вкуса - обилие разнообразных проблем и скуку.
У меня как-то спрашивали о типаже человека. А я отвечал - если он будет честным, то этого будет достаточно.
Хотя, что забавно, я так и не встретил кого-то честного, или того, кто бы чувствовал.
Тогда мне говорили - Я не про это.
А я отвечал, что, если человек пуст и беден внутри, какая разница на то, какой он снаружи?
Немного грустно, что у меня до сих пор не было глубоких и здоровых эмоциональных связей,
но также и радостно, что я не трачу, как своё время и силы, так и других людей, убивая друг друга.
Я не знаю, как всё это закончится. Попаду ли я в психушку или, наконец, мечты сбудутся?
Просто чувствую, что ожидание и выгорание сжирают, сердце ржавеет,
и ты лишь одиноко продолжаешь бороться с бесчеловечностью и лицемерием в этом карцере, в этом цирке.
