История нашего мира в художественной литературе. Часть 64. «Трилогия об Иосифе Флавии»
Всем привет!
Да, я долго не писала, но, во-первых, в этот раз пришлось взяться за трилогию, а, во-вторых, события, требующие моего внимания, сыпались в минувшую неделю как из рога изобилия. На днях вообще, наблюдая пожар, произошедший на соседней улице в жаркую ветреную погоду, и прикидывая, пора ли валить, вновь вспомнила о пожарах в Риме I-го века н.э., и даже как-то по-новому на них взглянула. Да и вообще на все пожары прошлых веков, когда целые города состояли преимущественно из деревянных строений.
(Обрезанный портрет Иосифа Флавия, имеющий мало общего с реальностью, зато красивый. У. Уистон. 1737 год)
Рим, как я и упоминала, горел крупно в I-м веке н.э. несколько раз, особенно сильно пострадав при Нероне в 64-м году и при Тите в 80-м году. Второму пришлось разбираться с последствиями практически до конца своего короткого правления, ведь в том же году Рим накрыло моровое поветрие, и в сентябре 81-го года предположительно вследствие болезни Тит скончался. Его наследником стал младший брат, Домициан, о котором и пойдет речь сегодня.
Домициан не был особенно любим народом и долго находился в тени отца и старшего брата. Не очень-то складывалась его политическая карьера, не задалось и с военной службой, хотя он был известен участием в подавлении восстания батавов в 68-69-х годах. Так что, в конце концов, он ушел в поэзию и занялся изучением наук, и его считали достаточно образованным и умным человеком. При этом шансы его на правление были, хоть и не малы, но и не сказать, что велики…если бы только у Тита появился сын-наследник. Но тот сумел обзавестись лишь дочерью, Юлией Флавией, которую ещё Веспасиан хотел отдать в жёны младшему сыну, но тот отказался и женился на дочери знаменитого военачальника Гнея Домиция Корбулона…Правда, перед этим пришлось разорвать её брачные узы с Луцием Элием Ламией Плавтием Элианом, подобно тому, как когда-то поступил Октавиан Август, чтобы жениться на Ливии, но это уже…мелочи. Да и с племянницей Юлией потом вышла история так и история. Но к этому я ещё вернусь.
Некоторые античные авторы винили Домициана в смерти брата, но сейчас трудно сказать, насколько оправданы эти обвинения. Скорее нет, чем да. Как бы то ни было в 81-м году, незадолго до своего тридцатилетия, Домициан стал императором и в последующие пятнадцать лет делал всё, чтобы власть у него никто не отобрал, применяя то кнут, то пряник, то ещё что-нибудь. Он старался и завоевать себе популярность у народа, и ограничить при этом полномочия Сената, а потом и вовсе принялся затыкать рты и проводить репрессии против наиболее громких и влиятельных политических противников. Он оживил императорский культ и при жизни присвоил себе звание «господина и бога» (dominus et deus). И, едва дорвавшись до власти, принялся навёрстывать всё то, что упустил ранее. Он стремился не только возвысить себя самого, но и вернуть блистательность и могущество империи, так что взялся за всё и всех очень крепко. Очень, очень крепко. Прямо-таки вцепился как собака в кость.
Так в 83-м году он одержал победу над германским племенем хаттов и для обеспечения безопасности только что завоёванных Декуматских полей начал создание укрепленного рубежа со сторожевыми башнями (лимеса), а также основал провинции Нижняя и Верхняя Германия. Помимо этого, он продолжал завоевание Британии и отодвинул границы империи аж до Каледонии (современная Шотландия), однако с дальнейшим продвижением пришлось завязать из-за войны с Дакией, во главе которой на тот момент, в 84-85-х годах н.э., поначалу стоял Дурас (Диурпаней), а потом знаменитый Децебал. Вот тут-то с римлян спесь посбивали, потому что они не только не победили, но и сама борьба растянулась аж до правления императора Траяна. А тут ещё Луций Антоний Сатурнин в 89-м году устроил мятеж и попытался стать новым императором.
Сатурнин будто бы восстал и потянул за собой ещё два легиона, потому что был возмущен жестокостями Домициана. Тот, надо сказать, оказался весьма специфическим человеком со сложным характером, и, вообразив, что на нем лежит чуть ли не божественная миссия, пытался взять под личный контроль всё (вообще всё, Наташ!), чем жила империя, от внешней политики до морали и нравственности жителей. А, поскольку он при этом был не только чрезвычайно дотошным, но и подозрительным, то, замечая малейшее отклонение от курса или неповиновение, стремился избавляться от «деструктивных элементов», мешающих его политике. Так что недовольство в самом деле копилось. Но то, что было до восстания, которое, кстати, подавили в течение 42-х дней, похоже, оказалось цветочками по сравнению с тем, что началось потом. Уже в том же самом 89-м году возросло число процессов по обвинению в «оскорблении величия» и последовавших за этим казней. По приказу Домициана были начаты преследования философов-стоиков.
Одним из самых громких процессов тогда был и случай весталки Корнелии (ок. 55-91гг. н.э.), которую дважды обвиняли в нарушении целомудрия, но в первый раз оправдали. Повторно Домициан взялся за неё в 91-м году и на этот раз, будто бы даже не допросив, приговорил к традиционной в таком случае казни (замуровывание/погребение заживо). Приговор был приведен в исполнение, хотя Корнелия отрицала свою вину до последнего. О ней рассказывали, что смерть она приняла достойно, и, «когда её опускали в подземную камеру, её одежда застряла при спуске, она повернулась и подобрала её. Когда палач протянул ей руку, она отпрянула и с отвращением отвернулась», что, по мнению Плиния Младшего (61-113/115), который об этом и повествовал, доказывало её чистоту и невиновность.
(Предположительно изображение Плиния Младшего, племянника Плиния Старшего, тоже в стиле "Я художник, я так вижу")
У всякого действия всегда есть противодействие, и, когда тираническое правление становится невыносимым, зачастую заканчивается всё одинаково. В результате дворцового заговора Домициан в сентябре 96-го года был убит. Согласно Светонию, организатором убийства стал спальник императора Парфений, возмущенный казнью Эпафродита, советника Домициана, которого тот подозревал в том, что он помог Нерону, по его же просьбе, совершить самоубийство, вместо того, чтоб предотвратить. Хороший раб или даже вольноотпущенник, мол, никогда бы не направил оружие против господина. Что ж, вывод был сделан, и убили императора вольноотпущенники его же приближенного Парфения, и помогали им те, кто прежде были с Домицианом заодно.
На этом пресеклась столь короткая династия Флавиев, ведь отношения и с отнятой у другого Домицией, и с собственной племянницей Юлией Флавией, которою он пытался заменить жену и которую сам подтолкнул к гибели, так и не привели к появлению у Домициана наследников. Сам он был предан «проклятью памяти», т.е. забвению, и впоследствии античные историки изображали его самодуром и тираном, преуменьшая заслуги и лишая достоинств. После его смерти императором был провозглашен Марк Кокцей Нерва, первый из «пяти хороших императоров».
Свидетелем всех этих событий стал современник Домициана, Тита и Веспасиана, знаменитый еврейский историк и военачальник Иосиф Флавий (37-95/100гг. н.э.), который стал участником Иудейского восстания, подавленного Флавиями, и который, по странной иронии судьбы, оказался так тесно с ними связан, и узрел как возвышение, так и падение их династии, а также оставил труд под названием «Иудейская война». Сама история его жизни достойна отдельного рассказа, и «рассказ» этот существует в трехтомнике
«Иосиф Флавий» Л. Фейхтвангера
Время действия: I век н.э., ок. 64-100 гг. н.э.
Место действия: Римская империя, в т.ч. Иудея.
Интересное из истории создания:
Лион Фейхтвангер (1884-1958) – немецкий писатель и драматург еврейского происхождения, писавший в жанре исторического романа.
(Все любят котиков. Вот Л. Фейхтвангер их, похоже, тоже любил)
Родился в Мюнхене, в семье фабриканта Зигмунда (Арона-Меера) Фейхтвангера и его жены Йоханны Боденхаймер, и стал старшим из их девяти детей. С детства будущий писатель проявлял склонность к изучению языков, освоил древнееврейский и арамейский, а позже изучал латынь в «Вильгельм-гимназиуме». Продолжил образование он уже в Мюнхенском университете, где постигал литературу и философию, а потом ещё и в Берлинском, где изучал германскую филологию, философию, а также санскрит.
В общем, имея хорошее образование, он увлекался соответствующими вещами – историй (особенно еврейской), литературой, музыкой и театром, и, начиная примерно с 1903-1907-го года, стал предпринимать попытки на своих увлечениях заработать. Получалось не очень, но он старался, и успел создать общество литераторов «Феб», куда приходили некоторые писатели, защитить диссертацию по произведению «Бахарахский раввин» Г. Гейне, написать самые ранние произведения (начинал с драматургических произведений: «Царь Саул», «Жена Урии», «Фетиш» и др.) и даже основать собственный литературный журнал «Шпигель». Всё это, правда, приносило так мало денег, что на 15-м выпуске журнал схлопнулся, точнее издание его вошло в состав более крупного еженедельника «Шаубюне». Впрочем, для самого Фейхтвангера это стало скорее хорошо, чем плохо – он стал сотрудником «Шаубюне», наконец-то получил стабильную работу, да ещё занимался тем, что нравилось – писал рецензии на театральные постановки и продолжал писать собственные произведения.
Фейхтвангер выступал против Первой Мировой, хотя сам не стал её активным участником будто бы лишь из-за проблем со здоровьем, а к моменту прихода к власти Гитлера находился во Франции и по совету друзей не стал торопиться возвращаться на родину. Как оказалось, решение было верным – его книги попали под раздачу и публично сжигались, имущество конфисковали, а самого его лишили немецкого гражданства. В начале 1940-х, когда Франция, где он находился, попала под оккупацию, и Фейхтвангер, после многих злоключений, бежал вместе с женой в США с помощью американского священника У. Шарпа, и прожил там всю оставшуюся жизнь.
Так что он отлично знал, и что такое тоталитарное общество под властью тирана/диктатора/или иного подобного «вождя», и что такое война, и что такое притеснения. Именно в 1930-1940-х годах и появились его самые сильные и остросоциальные произведения, в частности, и «Трилогия об Иосифе Флавии»: первая часть романа – «Иудейская война» – была издана в 1932, вторая – «Сыновья» – в 1935, а третья – «Настанет день» – в 1945 году.
Последняя часть издавалась также под названием «Земля Обетованная» в 1954-м году. В послесловии ко второму тому «Сыновей» Фейхтвангер писал, что продолжение тома в 1932 году уже было «разработано до конца и в значительной степени выполнено». Однако вместе с имеющимся научным материалом наброски романа были уничтожены, когда представители NSDAP разграбили его дом в Берлине на Малерштрассе в марте 1933-го года. И события того исторического периода во многом находят отражение и в тексте самого романа. Как говорится, история циклична.
О чём:
Рассказ о жизни Йосефа бен Матитьяху начался с того, что в конце 64-го года тот, будучи ещё довольно молодым и симпатичным, при этом хорошо образованным и не лишенным честолюбия парнем отправился в Рим по очень ответственному делу – добиться освобождения трех еврейских богословов, которых загребли за участие в антиримских беспорядках. Стариканы, с одной стороны, были вроде как невиновны, потому что в разгар событий находились в совсем другом месте, с другой – придерживались антиримских взглядов и, в принципе, может, поучаствовать в каком-нибудь освободительном восстании были только рады. И это обстоятельство осложняло Иосифу и без того трудную задачу, так что ему пришлось провести в Риме немало времени, знакомясь с его обитателями и величием Римской империи, прежде чем он при помощи местной еврейской диаспоры и благоволившей им императрицы Поппеи сумел-таки добиться своего, после чего возвратился в Иудею, где спустя несколько лет сам оказался участником уже настоящего восстания против римского владычества. Правда, ничем хорошим для его родины это не завершилось, а сам Иосиф оказался в весьма странном и двусмысленном положении.
Тогда-то он и приобрел своё новое имя – Иосиф Флавий. А ещё свои взгляды и психологические травмы, мешавшие и спустя пятнадцать лет ему даже помыслить о повторном участии в какой-нибудь новой Иудейской войне, ибо укрепился во мнении, что «день ещё не настал», и в борьбе с Римом его собратья-евреи могут лишь героически, но бессмысленно погибнуть. Удивительным образом его жизнь и его позиция оказались в резонансе с тем, что происходило в самом Риме на фоне правления DDD, «господина и бога» Домициана, и уже перед римлянами при каждом новом процессе, с каждым новым преследованием вставали те же самые моральные дилеммы – сохранить честь и достоинство или жизнь? Кто, что и почему выбирал – можно узнать, прочитав роман, особенно его третью часть, охватившую события периода 86-100-го годов н.э. И каждая история, на мой взгляд, заслуживает того, чтоб её прочитали. Впрочем, об этом дальше.
("Мучение весталки". Картина Анри-Пьера Данлу, 1800-й год)
Отрывок:
«…Он не посмеет, – утешали они себя с первого же дня, когда слухи дошли до них. Но сколько было таких же случаев, когда они утешали себя теми же словами. Как только заходила речь о новом постыдном намерении императора, они уверяли, скрежеща зубами: у него не хватит наглости, сенат и народ не допустят. Однако, – и в особенности после неудавшегося восстания Сатурнина, – у него, оказывается, на всё хватало наглости, а сенат и народ всё допускали. Смутно жили в них воспоминания обо всех их поражениях, но они не позволяли этим воспоминаниям всплывать на поверхность. «Он не посмеет». В этих словах, которые вырвались у сенатора Гельвидия с такой яростью и такой уверенностью, была выражена единственная надежда этих людей.
Но тут заговорил самый младший из них, сенатор Публий Корнелий:
– Он посмеет, – сказал Корнелий, – а мы промолчим. Стерпим и промолчим. И будем правы, ибо в такие времена это единственное, что нам остается.
– А я не хочу молчать и нельзя молчать, – возразила Фанния.
Она сидела среди них, старая–престарая, с темным, как земля, отважным и угрюмым лицом и бросала гневные взгляды на Публия Корнелия. Он был близким родственником весталки, находившейся под угрозой, ее судьба касалась его ближе, чем остальных, и он уже почти жалел о своих словах. Перед единомышленниками он мог себе позволить такие речи, но не перед этой старухой Фаннией. Она была дочерью того самого Пета, который при Нероне поплатился жизнью за то, что мужественно признал себя республиканцем, она была вдовою Цепиона, которого, после поражения Сатурнина, Домициан приказал казнить. И всякий раз, когда говорила Фанния, Корнелием овладевали сомнения, – быть может, в молчании, к которому он призывал, усиленно ссылаясь на доводы разума, нет ничего героического, быть может, в демонстративном мученичестве Фаннии куда больше доблести.
Медленно повертывал он свое молодое, но уже изборожденное морщинами лицо от одного к другому. Только уравновешенный Дециан ответил ему быстрым взглядом, втайне соглашаясь с ним. Итак, Корнелий без особых надежд на успех попытался объяснить, почему он считает любую демонстрацию в деле весталки Корнелии вредной. Народ любит и почитает Корнелию. В суде над нею, а тем более в ее казни народ не увидит, как того, наверное, хотелось бы Домициану, строгого служения богам, а просто бесчеловечность и кощунство. Если же мы будем возражать от имени сенатской партии, мы только низведем все дело из сферы общечеловеческой в сферу политики.
Дециан поддержал его.
– Боюсь, – сказал он, – что наш Корнелий прав. Мы бессильны, нам остается только одно – молчать.
Однако он произнес эти слова не как обычно, деловито и сдержанно, но с такой болью и безнадежностью, что остальные в смятенье подняли головы.
Дело в том, что первым весть о Корнелии получил Дециан. Эту весть принесла вольноотпущенная Корнелии, некая Мелитта. Девушка сбивчиво сообщила ему, что на празднике Доброй Богини в доме Волузии, жены консула, случилась страшная беда, но что именно произошло, Дециан так и не мог уловить из путаного рассказа Мелитты; ясно было одно: Мелитта тут замешана, а Корнелии угрожает серьезная опасность. А ведь этот сдержанный, уже немолодой сенатор Дециан любил весталку Корнелию и как будто убедился в том, что и ее улыбка становится ярче и ласковее, когда она видит его. Любовь эта была тихая, ненавязчивая, почти безнадежная. Приблизиться к Корнелии было очень трудно, почти невозможно, а когда ей разрешат покинуть храм Весты, он будет уже стариком. То, что она обратилась за помощью к нему, его глубоко взволновало. Мелитта, именем своей госпожи и подруги, заклинала его увезти ее, Мелитту, из Рима, спрятать так, чтобы ее нельзя было найти. Он сделал все, что было в его силах, поручил надежным людям в потайности переправить вольноотпущенницу в его сицилийское поместье, и она жила теперь там, скрываясь, и, вероятно, в ее лице исчезла главная свидетельница, на которую могли бы сослаться враги Корнелии. Однако если Домициан действительно решил погубить Корнелию, то одним свидетелем больше или меньше – это дела не изменит, тут едва ли будет решать правосудие, а только ненависть и произвол. И в то время, как говорил Корнелий, Дециан испытывал это чувство беспомощности и бессилия с удвоенной остротой, и в его словах ясно прозвучало горе…»
Что я обо всём этом думаю, и почему стоит прочитать:
Вообще это не самое простое для чтения произведение, к тому же там есть исторические неточности (при этом во многом Фейхтвангер прям точно опирался на античных авторов), но в то же время у него есть и свой стиль, и свои запоминающиеся черты (особенно мне в глаза бросилось это постоянно повторяющееся на страницах романа «мой <имярек>»). Во-вторых, оно чрезвычайно злободневно. Более того, его можно читать не только с ракурса политики, но и с ракурса социальной ситуации.
Наверняка у многих было недовольство тем или иным социальным (или даже экономическим) явлением, работой каких-нибудь общественных или иных институтов, отдельными людьми или целыми группами людей, когда проблема столь всеобъемлюща, что становится очевидно – один человек ничего не исправит. И тогда перед встает выбор – молча терпеть, утешая себя тем, что хуже-то уже вряд ли будет, и хотя бы ясно, как всё работает, и чего ожидать, или же не молчать и пытаться действовать, хоть как-то, даже зная, что ничего, вероятно, не получится, и даже можно ухудшить своё положение.
Вот в этом, на мой взгляд, и состоит главная мысль данной трилогии, в ней поднимаются все эти дилеммы, и задаются важные для каждого вопроса – «Что важнее, сохранить достоинство, даже, если придется напрасно погибнуть, или же выжить, потому что мёртвые ничего исправить или хотя бы донести правду уже не смогут?», «Когда терпеть уже не имеет никакого смысла, и нужно действовать?», «Как жить, когда тебя презирают те, чьи взгляды ты полностью разделяешь, но понимаешь бессмысленность их действий здесь и сейчас, а для них ты в лучшем случае молчаливый пособник их противника?».
Кто хоть раз сталкивался с подобными сомнениями, наверняка прочитает этот роман, как минимум, с определенным волнением, и ценен он отчасти тем, что, во-первых, не даёт однозначного ответа на вопрос «Как правильно?», а, во-вторых, показывает, как люди приходят от романтического героизма с жаждой борьбы к мысли, что иногда нужно просто пережить и переждать, чтобы добиться хоть чего-то. И первые не всегда заслуживают поощрения, а вторые – осуждения. И это уже не говоря о блестящей передачи атмосферы напряжения и перманентного ожидания худшего в тех политических реалиях, которые застали римляне времен Нерона и Домициана, сам автор, и многие из тех, кто его роман читал или ещё прочитает.
Ну а я на этом, похоже, завершаю рассказ о I-м веке н.э. (может быть, потом найду, прочитаю и добавлю о некоторых ещё событиях и людях того времени, например, о сёстрах Чынг). И напоминаю, что поддержать то, что я делаю, можно несколькими способами: самое простое - поставить лайк и комм, а также ткнуть на кнопку "жду новый пост" под моим профилем (если тычков накапливается много, я знаю, что уже тяну слишком долго), посложнее - прислать немного money, если возникнет желание и есть возможность. Всем поддержавшим от меня огромное спасибо!
Прошлые посты:
