Зато Маша была хорошей спортсменкой, и по этой причине о ней тоже часто писала газета "Сталь". Первое упоминание было вскоре после поступления, в статье "Легкоатлеты открыли летний сезон": "В бежавших затем двух женских командах очень порадовали новички — Иванова (техфак), Гусева (фак. "Г"), Федулова, Лизунова и Борисова (метфак)".
Потом было еще несколько заметок, а ко второму курсу дело даже дошло до фотографий в газете, из-за чего девушке Маше немного завидовали подруги.
Вот только и фотографии, и пропесочивания за плохую успеваемость выходили в газете "Сталь" весной 1941 года.
И до теплого летнего дня 22 июня, навсегда разделившего жизнь людей на "до" и "после", а их самих - на живых и мертвых, оставались считанные недели.
Тот самый длинный день в году
С его безоблачной погодой
На всех, на все четыре года.
И стольких наземь положила,
Что двадцать лет и тридцать лет
Живым не верится, что живы.
А к мертвым, выправив билет,
Все едет кто-нибудь из близких,
И время добавляет в списки
А теперь мы перенесемся немного вперед, в осень 1941 года.
Утром 15 октября 1941 года у московского кинотеатра «Колизей» на Чистых прудах стояла очередь из молодых юношей и девушек. Они пришли записываться в диверсанты.
Одну из этих девушек звали Зоя Космодемьянская.
Студентка МИС им. Сталина добровольно пошла защищать Родину.
Воинская часть № 9903 была создана в июне 1941 г. для организации, подготовки и переброски в тыл противника боевых разведывательно-диверсионных групп. В конце августа командиром части был назначен майор Артур Карлович Спрогис - матерый волк спецслужб. Опытный диверсант "майор Артуро", как его звали в республиканской Испании, как раз перед войной закончил разведывательный факультет Военной академии РККА им. М.В.Фрунзе. Вот он в Испании с Елизаветой Паршиной.
Именно Спрогис сумел в кратчайший срок активизировать работу части, и перейти к масштабной деятельности. Для того, чтобы быстро решить проблему кадров, он пошел на нехарактерный для спецслужб шаг - через ЦК ВЛКСМ объявил открытый набор в диверсионные отряды среди московских комсомольцев.
Количество желающих превзошло все ожидания - на призыв откликнулось более трех тысяч человек, в том числе и юные хрупкие девушки.
К чести Спрогиса - выступая перед собравшимися, он не темнил, сразу назвал вещи своими именами и расставил все точки над i. По воспоминаниям бывших бойцов, им там же, в кинотеатре, объяснили, куда они пришли, и что их ждет.
Что все они, по сути, являются смертниками, так как ожидаемый руководством в/ч уровень потерь разведывательно-диверсионных групп составляет более половины, причем существенная часть новобранцев за линией фронта попадет в плен и будет подвергнута пыткам. Поэтому всем, кто не готов мучительно умереть, лучше уйти сейчас, и послужить Родине другим способом.
Вот как вспоминали об этом отборе выжившие: "Например, юную Милу Хотовицкую члены комиссии спросили: «Сможешь ли убить человека ножом, если встретишься с ним в лесу и так сложатся обстоятельства, что это будет необходимо?» На это она ответила: «Мне трудно сказать, здесь все свои, и я не смогу такого представить, но, если нужно будет для дела, наверное, смогу». «А прыгнешь с парашютом?» — «Конечно, страшно, но смогу!»".
Перешедшая на третий курс студентка Института стали Мария Гусева отбор прошла - помогли незаконченное высшее образование и несколько спортивных разрядов. 15 октября она в составе первой группы будущих диверсантов — около сотни юношей и девушек — прибыла на базу в/ч 9903, которая располагалась тогда у железнодорожной станции Жаворонки в километрах 30 к западу от Москвы.
Здесь за их подготовку взялись всерьез. Будущему термисту Маше Гусевой вместо химии металлов и начертательной геометрии пришлось осваивать непрофильные умения минировать дороги, бить ножом в почку и стрелять навскидку.
Будущих диверсантов обучали подрывному делу, основам разведки, стрельбе из автоматов, пистолетов и пулеметов, ориентировке на местности и по карте, знакомили с некоторыми правилами конспирации.
Обучение было очень непродолжительным - иногда всего несколько дней. Немцы уже рвались к Москве, и выпускные экзамены курсанты разведшколы сдавали на практике, за линией фронта.
И выдерживали этот экзамен далеко не все.
В разведывательно-диверсионные группы в/ч 9903 тогда набрали около двух тысяч юношей и девушек. Как посчитали после войны, погиб 951 человек, то есть каждый второй. В том числе:
• замучены в гестапо – 12 человек;
• повешены, расстреляны и сожжены заживо – 18 человек;
• погибли при десантировании или переходе линии фронта – 13 человек;
• погибли при минировании шоссе и железных дорог – 7 человек;
• подорвались на минах – 4 человека
Но абсолютное большинство пропали без вести. Дело в том, что диверсантов забрасывали за линию фронта без каких-либо документов, и в подавляющем большинстве случаев тела погибших не опозновали.
Географическая разбивка пропавших без вести:
• под Москвой – 431 человек;
• на Брянщине – 81 человек;
• в Белоруссии – 150 человек;
• в Восточной Пруссии – 21 человек;
Как мы видим, страшные предсказания руководства спецшколы о масштабах потерь полностью оправдались. Как опытный диверсант, "майор Артуро", не мог не понимать, что статистика противостояния этих зеленых мальчишек и девчонок с профи из немецких зондеркоманд, которые будут гонять их по подмосковным лесам - будет ужасающей.
Но другого выхода у страны не было. Положение РККА под Москвой было ужасающим, и Советам любыми методами требовалось ломать немецкую логистику, мешать подвозу боеприпасов и перемещению подкреплений.
Кто-то должен был минировать дороги в тылу, резать телефонные кабеля и взрывать склады с боеприпасами.
А Спрогис даже не мог отправить с желторотиками спецов - под его началом было немногим больше десятка кадровых офицеров: капитан А.Я. Азаров, старшие лейтенанты И.Н. Банов, Ф.И. Коваленко, И.И. Матусевич, А.К. Мегера и др.
И если они поведут группы - кто будет учить остальных?
Поэтому командирами групп ставили таких же курсантов - из тех, кто потолковее.
Рассказы выпускников "школы Спрогиса" об их первых рейдах явно написаны в жанре трагикомедии - читая их, хочется смеяться и рыдать одновременно.
Вот как описывала свой первый рейд окончившая школу перед войной москвичка Галина Родькина:
Я и Лёля Казанли вошли в группу из 14 человек, старшим назначили гражданского жителя из г. Архангельска – Григория Соколова, замом был Владимир Прохоров. Вошла в группу и Вера Волошина из Кемерово – студентка сначала Московского инфизкульта, а затем, кажется, Кооперативного института, 22-х лет, замечательная девушка: высокая, статная, красивая, с хорошим характером.
Здесь я прерву рассказ и напомню, что Вера Волошина - это та самая студентка института физкультуры и настоящая русская красавица, с которой до войны лепили знаменитую "Девушку с веслом"
Она тоже добровольцем уйдет в диверсанты в/ч 9903, одновременно с Зоей Космодемьянской будет повешена немцами во время одного из диверсионных рейдов за линию фронта, а впоследствии станет Героем России.
Но вернемся к рассказу Галины Родькиной.
Первый выход в тыл врага: с 22 октября по 6 ноября. 22-го октября нас отправили в грузовике, в сопровождении офицера Фёдора Старовойтова, до линии фронта – приблизительно 100 км от Москвы. Высадили нас на отрезке, где не было боёв. Мы перешли линию фронта и направились в ближайший лес, т.к. нам было запрещено заходить в селения, общаться с жителями и вступать в бой из-за нашей малочисленности и недостаточной обученности военному делу. Наше задание состояло в том, чтобы, помимо получения информации об обстановке и расстановке немецких войск в деревне Голубино, что находится на большаке между Волоколамском и селом Калинино, заложить часовые мины в грунт большака и оборвать связь между немецкими соединениями. День был жаркий, солнечный, идти было тяжело, неся за плечами увесистые рюкзаки с боеприпасами, минами, толом, гранатами-«лимонками», финскими ножами для обрыва проводов связи, револьверами у девушек и ружьями (или автоматами) у парней. И, кроме того, мы несли запас продуктов, рассчитанных на 9 дней, согласно заданию, а также предметы личной гигиены (мыло, бельё, полотенца и пр.). Мы решили ночью спать в лесу, т.к. не знали местности (компас не помогал) и точного расположения немцев. Ночи были холодные, а наша одежда, влажная от пота днём, ночью промерзала насквозь. В первую ночь спать в лесу, во тьме, не зная, где расположились фашисты, было страшновато. Поэтому я спала с гранатой в руке, палец – на чеке (кольце, чтобы, если немцы найдут нас, подорвать себя и их.) Но всё обошлось благополучно. Утром Гриша Соколов сказал: «Кому трудно, может вернуться в штаб». Из всей группы ушёл только один парень. По возвращении из задания, мы узнали, что он в штаб не вернулся. А мы несколько дней всё шли, шли лесом; изредка двое из нас уходили в разведку, сняв с себя рюкзаки и оружие (на нас была полувоенная одежда: сверху стеганки, на ногах кирзовые сапоги. Цель разведки: ознакомиться с обстановкой, с местностью, найти партизан для того, чтобы действовать сообща. Встречным мы должны были говорить, что возвращаемся домой после работ по рытью траншей в г. Наро-Фоминске (хотя даже не знали, где он находится).
Я три раза ходила в деревни или на дорогу: один раз с Верой Волошиной, второй – с Валей «маленькой» (фамилиями особенно не интересовались, а имена некоторые из нас, на всякий случай, временно изменяли); третий раз – я пошла с Лёлей Казанли, но это уже после выполнения задания. С Валей мы вышли на просеку между участками леса, с которой приблизительно с 70-100 метров была видна дорога, по которой проезжали различные немецкие автомашины. В одной из них мы увидели немца, по-видимому, высокого чина в огромной кокарде. К счастью, они, немцы, не видели нас. Зато мы увидели в кустарнике леса сквозь густую листву чёрные шапки мужчин, которые размахивали руками, призывая нас к себе. Но мы стояли и тоже делали знаки, чтобы они подошли к нам. Однако они не шли, и тогда мы поняли, что это опасно для них и для нас – немцы с дороги могли увидеть нас; и мы пошли к ним. Это были местные партизаны. Они нам сказали, где тот большак, который был нам нужен, а также что в деревнях немцы не живут, расположились на местном аэродроме, а в деревни ездят только за продуктами. Партизаны очень помогли нам выполнить задание: вместе с нами ночью раскапывали мёрзлый грунт большака, закапывали мины и помогали обрезать провода связи. Партизаны объяснили нам дорогу обратно к линии фронта и тепло попрощались с нами. Днём мы сидели в лесу недалеко от дороги, разожгли костёр, просушили одежду и обувь, поели, а после полудня я и Лёля Казанли пошли в ближайшую деревню, узнать, есть ли там немцы и можно ли приобрести продукты, т.к. у нас они закончились, и мы ели остатки сухарей вперемешку с толом – он очень горький и с неприятным запахом. Но голод – не тётка… 9 дней, данные нам на выполнение задания, давно прошли, а нам ещё надо возвращаться. Партизаны сказали, что немцев там нет, и, кажется, там другой отряд партизан. Когда мы, Лёля и я, пришли в деревню, немцев там действительно не было, но и партизан тоже. Несколько мужиков расхаживали по деревне. Мы пошли обратно к своим. Когда пришли на место, там никого и ничего не было, только кострище, уже затухшее. Снова вернулись в деревню, т.к. уже темнело, и нам нужно было где-то переночевать. Просили в домах, чтобы пустили нас. Только одинокий старик отважился пустить нас в дом. Прибегали любопытные крестьяне и их дети, заглядывали в окна и дверь поглазеть на нас. Мы спали на печке. Утром пришёл деревенский староста с каким-то типом, спросил, откуда мы, и попросил документы. Мы использовали версию о Наро-Фоминске и сказали, что документов у нас нет. Они постояли, подумали и ушли. Через некоторое время за нами пришла одна из наших девушек и отвела нас на новую стоянку, на ходу рассказав нам, что, когда мы ушли, над костром кружил самолёт, и ребята, затушив костёр и собрав вещи, ушли на новое место. Кто-то из наших в лесу нашёл полянку, на которой стоял огромный стог сена под навесом из прутьев. Мы расположились там на ночь. Но среди ночи над нами разразился страшный воздушный бой: с неба падали горящие осколки, но, слава Богу, нас они не коснулись. Рано утром тронулись в путь. Разведав, что и в следующей деревне немцев нет, мы смело вошли в неё и обратились к женщинам села с просьбой продать нам продукты. (Когда мама меня провожала, она дала мне денег). Но они ответили: «Зачем нам ваши деньги?! Мы можем обменять продукты, например, на мыло, одеколон, вещи, даже расчёски». Мы вытащили из рюкзаков всё, что представляло для них интерес. Они отвели нас в одну из изб и принесли много еды: варёную картошку, солёные огурцы, капусту, хлеб, молоко. Мы так наелись, что трудно было встать, и начали подшучивать друг над другом: «Может, выпьешь ещё молочка?» Повеселели, расслабились, захотелось спать. И вдруг вбегает мальчишка лет 8-10-ти и кричит: «Немцы едут сюда на 4-х мотоциклах, по двое на каждом и с автоматами!» Мы схватили свои рюкзаки и бросились бежать, но не в сторону дороги, ведущей к линии фронта, как предположили немцы, а в противоположную сторону, за дома, за которыми были огороды с рыхлой мокрой землёй после уборки картофеля. Ноги, в болтающихся больших сапогах, по колено проваливавшиеся в жидкую землю, мы тяжело, медленно вытаскивали, и были бы прекрасной мишенью для немецких автоматчиков, если бы они поехали в нашу сторону. Видимо, кто-то донёс на нас немцам. К счастью, всё кончилось благополучно: мы добежали до леса и долго блуждали в поисках выхода к линии фронта. Счастье улыбнулось нам: мы всё-таки встретили в лесу партизан, которые вывели нас в Заозёрье, к стоявшей там 33-й армии под командованием Лелюшенко. Там долго допрашивали нас – вооружённых людей без документов, и, видимо, получив подтверждение информации из Москвы, поселили на втором этаже кирпичного дома, напротив квартиры, где находились два пленных немца. Кормили очень хорошо в офицерской столовой. Кажется, на третий день нас на грузовике доставили к поезду в г. Клин, и вечером мы поехали в Москву под диким обстрелом фашистскими самолётами нашего поезда – летели стёкла окон, куски железа, но машинист мастерски маневрировал: то вёл поезд на предельной скорости, то замедлял его почти до остановки. Поздно вечером мы прибыли в Москву. Все поехали по домам. Когда я пришла домой – там никого не было. Соседка сказала, что моя сестра уехала в г. Казань в госпиталь к раненому мужу, а мама ушла ночевать в бомбоубежище, находившееся в строившемся метро «Бауманская».
Упреждая вопросы - диверсанта из Галины Родькиной не получилось. Не вытянула.
После второго рейда за линию фронта, во время которого она была ранена и контужена, комсомолка Родькина ушла из диверсионного отряда, закончила курсы медсестер и до конца войны работала в госпиталях.
Вообще, людей отсеялось очень много. И самым страшным путем - в Подмосковье, в самых первых рейдах, у отряда были самые страшные потери. И вполне мирными способами - благо, это было не сложно.
Как вспоминал один из диверсантов "хозяйства Спрогиса" Александр Кучков:
Кучков Александр Васильевич в годы войны.
"Отказаться от учебы и выполнения боевого задания до вылета можно было в любой момент. Присягу мы не принимали, военнослужащими не считались, формы не носили. Отказавшихся спокойно и безо всяких последствий отпускали по домам, предупредив о необходимости держать язык за зубами.
По окончании школы был произведен отбор и формирование групп.
Перед отправкой отпустили домой на одни сутки, строго предупредив о секретности нашего назначения".
Многие погибли. Многие ушли сами.
Но те, кто пережили первые, самые страшные месяцы, кто ходил за линию фронта почти без пауз, кто научился убивать немцев, выжил и не сломался - те стали матерыми профессиональными диверсантами, "волкодавами" на профессиональном сленге.
Среди них была и Маша Гусева.
Кстати, насчет присяги и звания - абсолютная правда. Во всех документах о представлении к государственным наградам Гусевой Марии Ивановны и ее подруг стоит прочерк в графе "воинское звание", они везде обозначены как "партизанка".
А представлять было за что. Недавняя студентка "стального института", научившаяся рвать рельсы и забрасывать фашистов гранатами, одной из первых среди диверсантов получила орден Красной Звезды.
Из представления к награждению орденом Боевого Красного Знамени:
Тов. Гусева Мария Ивановна три раза направлялась в тыл противника с задачами глубокой разведки.
При выполнении заданий т. Гусева проявила мужество, отвагу и находчивость. Она участвовала во всех операциях, проводимых отрядом в тылу противника. В районе Шаликово группа в составе 9 чел. взорвала склад боеприпасов, минировала дороги: Марково, Морево, Шаликово, Вызлово.
Т. Гусева выполняла наиболее ответственные задания. Она заминировала склад боеприпасов и поставила 10 шоссейных мин. В районе Н. Петровское отряд в составе 14 чел. уничтожил 17 солдат, 3 офицеров, взорвал 2 автомашины с живой силой и 1 с боеприпасами, перерезал 20 проводов связи, минировал шоссе Н. Петровское - Нудоль. Тов. Гусева в этой операции лично уничтожила 4 немцев.
29 января 1942 года группа в составе 4 человек произвела налет на автоматчиков, находившихся в отдельном доме дер. Лысково. Тов. Гусева добровольно изъявила желание выполнить это задание. Группа, в составе которой была т. Гусева, подползла и бесшумно сняла часового. Тов. Гусева одной из первых бросила в окно несколько гранат, в результате уничтожено до 20 автоматчиков противника.
В этом же районе отряд в составе 28 человек уничтожил свыше 70 солдат и офицеров. Тов Гусева лично уничтожила в бою 9 солдат и офицеров.
Обладает большой силой воли при выполнении задания. В трудной обстановке т. Гусева проявляет смелость и хладнокровие.
Достойна правительственной награды ордена "Красное Знамя".
"Красное знамя" не дали, дали орден Красной Звезды.
А вот ниже представление к "Красной звезде", за которое в итоге дали медаль "За отвагу". В общем-то, именно поэтому на фронте награды, полученные в первые два "проигрышных" года войны, сильно уважали. Не любили тогда награждать, и делали это с большой неохотой.
<...> тов. Гусева участвовала во всех операциях, которые проводились отрядом в целом, и ходила на задания с отдельными группами.
Участвовала в операции по подрыву ж/д моста в районе станции Батагово.
Участвовала в разгроме ст. Троща (?). Минировала и подрывала ж/д полотно.
В составе группы участвовала в операции на ЖД Брянск - Рославль. Группой был пущен под откос жд состав с живой силой противника в районе станции Ржаница.
Читая сухие строчки о доблестях, о подвигах, о славе, всегда следует держать в голове, что все это делали не супермены. Это были выжившие под предельным давлением - но совершенно обычные парни и девушки.
Вот маленький пример. Обычно в составе диверсионной группы были 8–10 парней и 2–3 девушки - их удобно использовать в качестве разведчиц. Однако Спрогис, экспериментируя, создал две полностью женские группы.
Кто же входил во вторую, куда попали почти все подружки студентки Маши Гусевой?
Лидия Новикова — студентка 2-го курса Менделеевского института.
Лия Кутакова — школьница 9-го класса.
Софья Пашуканис — учащаяся горного отделения техникума.
Екатерина Пожарская — лаборантка на кафедре Института инженеров транспорта.
Надежда Жеглова — делопроизводитель вагонного факультета того же института.
Елизавета Крылова — бухгалтер в Парке культуры и отдыха им. Горького
Людмила Хотовицкая — закончила школу одновременно с началом войны.
19-летняя Маша Гусева - "Муся", как ее называли в отряде, кстати, считалась одной из самых взрослых и, если можно так сказать, "поживших" бойцов. Девушка все-таки не просто школу, а целых два курса института закончила, в Москве пожила, сама себе хозяйкой. Вот она, счастливая, в отряде (справа) зимой 42-го с подругой Клавой Щербаковой.
Да, наспех обученные штатские комсомольцы и комсомолки выполняли воинскую работу, которую сегодня поручают только опытным бойцам спецслужб, но во всем остальном они продолжали оставаться мальчишками и девчонками в возрасте от 16 до 25 лет.
Они называли друг друга по прозвищам, пели, смеялись и болтали, сочинили себе девиз отряда:
Вскоре у них даже проявилась своя поэтесса. Антонина Могилевская-Горькова стихи сочиняла пусть и не очень умело, но зато с душой.
Уже после окончания битвы за Москву, когда изрядно поредевший отряд диверсантов перебросили в брянские леса, на усиление тамошних партизанских отрядов, она написала такое стихотворение:
Лес брянский, ночь черным-черна,
Кусты нас за ноги хватают.
Наш путь без края и конца,
Кишки пустые «марш играют».
Не чуешь рук, немеют ноги,
Мешок прилип к твоей спине…
На проклятущей той войне.
Но рядом Муськино (Мария Гусева) плечо,
А впереди шагает Клава (Клавдия Акифьева).
А Аня (Анна Юрова) шепчет горячо:
- «Держись, недолго до привала.
Конины сварим, и Наташка (Наталья Кузнецова)
И поровну на всех разделит
Ржаной заветный сухарёк».
Единый жар сердец горячих
Нас грел, а песня единила.
И отступала прочь усталость,
Мария "Муся" Гусева воевала в диверсионном отряде два года. В начале 1943 года была демобилизована из армии. Незадолго до отъезда, в декабре 42-го, сфотографировалась с Аней Лаптевой - на долгую память, как написали на обратной стороне фото две матерых диверсантки, чей личный счет давно перевалил за два десятка.
Муся-то демобилизовывалась, а вот Аня оставалась в армии и собиралась пойти на курсы радисток. Поэтому обе диверсантки прекрасно понимали, что не им решать - насколько долгой будет эта память.
Муся вернулась в вольном статусе в неузнаваемую в своем военном обличье Москву, немного выдохнула, отпустив постоянное напряжение, которое струной звенело внутри эти два года. Отоспалась, осмотрелась...
И поехала на Калужскую улицу - восстанавливаться. Московский институт стали как раз вернулся из эвакуации.
(продолжение здесь - Муся со звездочкой (2))
_________________________________________
Моя группа во ВКонтакте - https://vk.com/grgame
