Ketsalkoatlev

Расчет 4.

«Сделай эту осень у нее последней», к этому сообщению она прикладывает свою фотографию и вместе с платежом и другими деталями отправляет исполнителю на несколько лет назад. Однажды она выбрала время, в котором решила остановиться. В назначенный вечер её припаркованный двухдверный темный Кадиллак мерцает отражениями светящегося названия клуба. Под вывеской двери из полированной стали, выпускающие хозяйку автомобиля. Она выходит, продолжая покачиваться в ритм вечеринки, оставшейся внутри. Я иду следом и через несколько секунд усаживаюсь на правое крыло машины, как и тогда, когда мы увидели друг друга в первый раз. Пока она меня не видит, как и никто другой.

Вытянутое купе скользит по грязным улицам к порту, редкие ледяные капли падают за воротник моего пальто. В водительское зеркало она посматривает на идеальное лицо, на котором пока нет ни одной морщины и вспоминает, где и как с каждым последующим годом они начнут появляться. Когда начнет отворачиваться красота и удача. Она довольна своим решением рассчитаться со временем: ни оставить ему ни капли себя. Темные гниющие от постоянных дождей листья, лежащие вдоль дороги. Время безжалостно ко всем, даже ко мне, несмотря на бесконечность моего существования. Как и она, я тоже решил остановится, но другим образом.

Машина сбивает помятые облезлые портовые ворота, падающие с лязгом на асфальт, и заезжает на площадку с морскими контейнерами. Впереди длинный деревянный пирс, она сбавляет скорость и заезжает на него. Местами подгнившие доски похрустывают, но выдерживают. Кадиллак доезжает до конца, падая и ударяясь рамой о край пирса, свесив передние колеса на хромированных спицах над водой. Посмотрев на ржавые портовые конструкции вокруг, она вынимает из сумочки помаду, откидывает противосолнечный козырек и смотрит в его зеркало с подсветкой, максимально сосредоточенно подводя губы. Затем набрасывает пальто, выходит и садится на длинный багажник в ожидании исполнения заказа.

Спрыгнув с крыла, я иду к началу причала, смотря как через сбитые ворота заезжает машина исполнителя и останавливается неподалеку от меня. После нее на площадке появляются еще два автомобиля, которые вижу только я. Из спортивного Фасель Вега, снимая кружевные перчатки, выходит смерть. Ее обгоняет останавливающийся ультрасовременный перламутровый азиатский лимузин. Из него выходит время в цветном шелковом костюме, во внутреннем кармане пиджака лежит футляр с затейливым орнаментом, в нем первая небольшая морщинка заказчицы.

Подходя к началу пирса, время тянется рукой к футляру, но замечает мой пистолет, направленный на него, прямо на футляр. До меня доносится бит минималистического электронного трека, играющего в его аккуратных наушниках-вкладышах. Нити его костюма хаотично меняют свои блестящие цвета. А гладкое лицо, как всегда, не выражает никаких эмоций. Мой второй пистолет направлен на исполнителя. Теперь все видят всех. Ветер с воды шелестит об асфальт куском грязной широкой ленты скотча, в который небрежно обмотан мыс моего правого ботинка.

Ее Магнум направлен на смерть, смотрящую на нее сквозь темные очки по моде 60х. Свободной рукой в кармане она нащупывает и надевает матовый черный перстень, который я оставил ей, когда мы увиделись в первый раз. Пальцы поворачивают печатку с перевернутой пентаграммой внутрь ладони и сжимаются. Все останавливается и замирает.

Причудливо извивающиеся ночные неоновые облака. Под ними замершие силуэты с пистолетами. Замершие в них пули. Замерший блеск на ее губах.

Чукигеков

Летом 1918 во время гражданской войны в РСФСР все были запуганы рассказами об одиноком пулеметчике Чукигекове. Говорили, что его пулемет выкашивал красных, белых, зеленых да и всех подряд, чего уж там. И еще всех будоражило то, что он объявился именно в июне и на месте падения Тунгусского метеорита, только ровно через 10 лет.

В то время я был в ЧК и еще верил в коммунизм, несмотря на то, что являлся потомственным шаманом из древнего рода «Пять костей». Именно меня отправили ликвидировать Чукигекова.

Вообще верхушка органов терпеть меня не могла, но, тем не менее, я жил со своими слугами в одном из брошенных буддистских монастырей Памира – у подножия солнца. Вряд ли кто-либо после меня смог бы позволить себе такое. Но моим покровителем был сам Владимир Ильич (Ленин). Я обратил его внимание на себя после того, как во время революции превратил в змей отряд матросов, которые не пропустили меня к нему в Смольный.

Уже осенью 1918 под моим командованием был бронепоезд, который носился по всей стране пытаясь найти этого призрачного пулеметчика. Последней новостью было то, что где-то под Архангельском была перебита дивизия интервентов. Говорили, что не уцелел никто. Учитывая их вооружение, да и общую подготовку это было странно. Я отдал приказ двигаться туда.

Ночью на крыше несущегося во тьме состава я играл на варгане и общался с духами своих предков. Я просил совета, что мне делать. Несмотря на мое медитативное спокойствие, я не хотел получить очередь из пулемета. Духи мне дали совет, который изменил мой план и поезд отправился на Подкаменную Тунгуску. Теперь я знал, что встречу Чукигекова там.

Бронепоезд прибыл на место, но за несколько месяцев гонки по стране люди были измотаны, начиналось недовольство и ропот. Мне удалось усмирить всех только одним своим видом, когда я вышел из своего вагона, а за моей спиной покачивалась пара огромных черных перепончатых крыльев. Поезд остался ждать меня на путях, а я полетел к месту падения метеорита.

Эта тварь оказалась естественно никаким не пулеметчиком, а единственным уцелевшим пассажиром того, что называли Тунгусским метеоритом. Обезумев от тоски, что остался один, он уничтожал все живое. Я был немного разочарован, но свою задачу выполнил.

Мне удалось уничтожить этого жителя иных миров, но молва продолжала ходить в народе и пугать его даже спустя пару десятилетий. Власти раздражались этими слухами, но при этом они даже не хотели придать огласке факт ликвидации Чукигекова. Им вообще не было выгодно признание, что он существовал. В РСФСР не могло быть потустороннего или инопланетного.

Решение было найдено гениальное. Писатель Аркадий Гайдар написал повесть «Чук и Гек». Сначала никто не верил, что благодаря ней, фамилия пулеметчика будет ассоциироваться с двумя ребятами – героями этого произведения, и эти события забудутся, но время доказало обратное. Чукигеков и я незаметно растворились в истории.

Сад камней /石庭/.

Сад камней начал формироваться в 1441 году, в период Муромати, когда в результате заговора погиб сёгун Асикага Ёсимаса после чего один из его привилегированных самураев застыл и обратился в гранитную глыбу неподалеку от района Канто. В годы войны Онин к этому камню присоединились еще несколько исполинов из мрамора и кварцита. Устав от алчности моих нанимателей и феодальных междоусобиц, я пришел сюда последним в 1523 году. Наше безмолвие растянулось на три столетия, но к началу XIX века окружающий мир снова дал знать о себе, когда одна из банд напала на деревню, расположенную около нас. Это стало первым шагом, нашего возвращения в мир, для того чтобы отстаивать справедливость.

Вместе с людьми из разных стран она двигается сквозь здание аэропорта с закрытой сумкой на колесиках для гольфа. В ее боковом кармане девять светлых камней, на каждом черной тушью начертано имя. Дойдя до залов, предназначенных для частной авиации, она смотрит на номер одного из них, затем на свои часы и входит внутрь через раздвижные двери. Оглядевшись вокруг, и определив место, не просматриваемое камерами, она встает на него, расставляет на полу камни и расстегивает сумку для гольфа, в которой вместо клюшек видны цуки - рукояти девяти старинных катан. Еще раз проверив время, она прячется за одной из бетонных колонн.

Постоянно думая о том, что с уходом каждого из нас в сад камней зло и безнаказанность продолжают существовать, мы решили вернуться к искусству боя. А позже, окончательно осознав, что путь созерцания - не наш, мы отказались от нашего места тишины и уединения, обретя взамен него место в мире. Из-за нашей надменности, гордости и прежних идеалов, полных снобизма и классовых предрассудков мы продолжали оставаться глыбами. Однако со временем мы стали незаметно уменьшатся: огромными должны были стать наши дела, а не размеры.

Стеклянные двери зала, ведущие к частным самолетом, раскрываются, в них входит группа людей. По огромным окнам-стенам этого пространства хлещет дождь. Освещение выключается девушкой скрывающейся за одной из колонн. Почувствовав опасность, вошедшие люди достают оружие, и, увидев нас, начинают стрелять первыми, но жалкие и ничтожные пули лишь сминаются о наши каменные тела. В многочисленных вспышках от выстрелов видны мелькающие лезвия мечей. Через несколько десятков секунд все заканчивается. Она собирает мечи обратно в сумку, аккуратно кладет камни в карман и выходит из зала. Спустя минуту прибегающие полицейские обнаруживают уже знакомый иероглиф 石庭 (Сад камней) на колонне из темно-серого бетона.

Мы и сами немногословны: несколько фраз в месяц или в год. Но никто из нас не слышал, ни единого звука от нее. Иногда она узнает о людях, не имеющих права на жизнь, далее записывает их имена на белой доске в своей комнате, и затем мы вместе исправляем эту ошибку.

На скоростном поезде она возвращается к себе домой в Осаку и, подойдя к своей многоэтажке, расставляет нас в углубления на земле около ее окна на первом этаже. Открыв дверь, она проходит в свою комнату и стирает ладонью список имен на белой доске, затем подходит к шкафу и достает старинный чехол с бивой, усаживается на пол и начинает играть на ней, приотворив свое окно ровно на столько, чтобы эту музыку могли услышать только мы и никто из посторонних.

Придя к нам в первый раз много лет назад, она села на землю и хладнокровно вырвала по одной четыре струны из своей бивы. Эти четыре звука объединили нас, сделав ее нашей частью. Мы так и не узнали, что привело ее в сад камней, но каждый из нас смеет думать, что она обрела здесь больше, чем потеряла до этого.

Ограбление с Командором.

Я опять на мели и буквально через пару недель меня выкинут из квартиры. Но мне совсем не хочется работать. С мыслями о том, где намутить денег, мой взгляд останавливается на стене, где в ажурной рамке висит моя фотография с Командором Гусем – единственным настоящим другом, от которого я иногда получаю сообщения трех видов: «га», «га-га» и «га-га-га». Решая для себя, что настал тот самый черный день, я отправляю Командору письмо с просьбой помочь, на которое вскоре приходит ответ: «га-га-га-га». Что-то новое, интересно, что же это означает?

На следующий день, вернувшись из магазина домой, я слышу какую-то возню на балконе. Подхожу к балконной двери и вижу за ней пышущего здоровьем красавца и надежду на избавление от моих бед. Командор прекрасно выглядит: упитан, вальяжен и его рыжий клюв своим аристократическим силуэтом внушает мне чувство гордости за нашу дружбу. Я открываю дверь и спешу обнять друга. Заждавшись меня, Командор приобретает разъяренный негодующий вид и начинает шипеть, но так как я неподдельно рад и счастлив его видеть, он чувствует это и сменяет гнев на милость.

Утром после прилета Командора, сделавшего в очередной раз мне замечание, что я не открыл балконную дверь к его прибытию, мне приходит посылка. Поставив ее на стол и сняв упаковку, я вижу оранжевый кейс 50-60х годов прошлого века. Командор внимательно следит за моей реакцией. После щелчков замков и открытия чемоданчика моим глазам предстает куча странных и непонятных, но все-таки похожих друг на друга механических устройств. У Командора азартно блестят глаза.

Опережая мои вопросы, мой друг рассказывает, что тоже поиздержался: количество его подруг и траты на них превысили все возможные пределы. Как ни крути Командор романтик старой школы и любит ухаживать красиво, особенно когда превращается в человека. Он хвалит мою стойкость в сопротивлении поиску работы и предлагает ограбить банк. Но мое возражение, что это риск, оружие, погони и в целом слишком активное действие для нас, он отвечает, что все названое мной – суета и ему будет достаточно собственных сил и небольшого участия с моей стороны. После этого он просовывает клюв в одно из устройств, и я понимаю их назначение: это различные отмычки для взлома замков. «Так ты оказывается опытный медвежатник» - говорю я ему. Командор отвечает, что он настоящий гусь и что он никогда не питал амбиций стать медведем или еще каким-либо большим зверем. Чтобы разрешить неловкую ситуацию, я объясняю значение слова «медвежатник». Командор задумывается и говорит, как странно со стороны людей давать тысячи названий одним и тем же вещам. На его взгляд в принципе достаточно 3 выражений: «га», «га-га», «га-га-га». А как же недавно полученное «га-га-га-га»? Командор стушевывается и говорит, что для проявления чувств иногда можно употребить и «га-га-га-га». Но это максимум. Не поспоришь. А затем мы начинаем обдумывать детали будущей операции.

Взломщик-профессионал и опытный психолог сообщает мне, что я ужасно выгляжу и это надо исправить. Мне выдается несколько слитков золота с клеймом в виде отпечатка гусиной лапки из прибывшего кейса и сообщается, что с этого момента я отпрыск богатой еврейской семьи. После этого несколько дней походов по дорогим магазинам: костюм, запонки, очки в золотой оправе и темная шляпа на голове. Я начинаю вживаться в образ и приделываю пейсы. Далее, согласно плану Командора, начинаю наносить визиты в банки, везде жалуясь на то, что наступили тяжелые времена, никому нельзя верить и я боюсь за сохранность фамильных драгоценностей, доставшихся мне от тетушки Берты. Хитрые сотрудники банков, желая сделать меня своим клиентом, рассказывают мне все о преимуществах, установленных у них охранных систем, и я выбираю тот банк, где установлена сигнализация, подходящая для плана Командора.

Я продолжаю играть свою роль: к отделению банка меня привозит Daimler DS420 с шофером в ливрее, меня встречает целая делегация финансистов, а рядом со мной идет гусь, облаченный в длинный фрак и бабочку. Еле сдерживаясь от хохота и тайком снимая меня с гусем на телефоны, они провожают нас в хранилище. Я понимаю, что мы добились цели: меня считают за конченого идиота. Открыв выданным мне ключом сейфовую ячейку, я сгружаю в нее все «семейные драгоценности», купленные недавно на барахолке. Сопровождающие нас видят, как гусь с сожалением и грустью смотрит на то, как я закрываю ее. Я выхожу из хранилища, но гусь остается там, охрана начинает неуклюже выпроваживать гуся, но он сопротивляется и щипает их за ноги. Завязывается потасовка, я начинаю скандалить, объясняя, что это сторожевой гусь, что он всегда хранил ценности нашей семьи и ему нужно время, чтобы решиться сложить с себя эти полномочия. Руководство банка на моей стороне, и они разрешают гусю остаться. Я говорю, что вернусь за ним утром к открытию.

После того как решетка хранилища закрывается, гусь делает вид что засыпает, но «просыпается» через несколько часов и быстро вскрывает клювом с отмычкой все ячейки, высматривая только самое дорогое. До утра карманы его фрака пополняются несколькими ювелирными украшениями, стоимость которых способна радикально изменить мое положение.

Проведя бессонную ночь, беспокоясь за лучшего друга, я тороплюсь в банк. Меня вновь проводят в хранилище, где я встречаю светящегося удачей Командора. Нехотя он выходит, останавливается около решетки и снова смотрит на мою ячейку. Я слышу «сочувствующие» возгласы персонала банка о преданности, чести и долге, под которые мы выходим, садимся в наш лимузин и едем в самый дорогой ресторан города, отмечать успех.

Вначале, рискуя испортить нам этот чудесный день, нас не пускают и говорят, что с гусем нельзя. Но мой спутник презрительно шипит и вытягивает лапку, на которой болтается перстень, стоящий как десять этих ресторанов. Двери тотчас открываются и появляется управляющий. Я медленно говорю ему, что это не гусь, это Командор Гусь. Оценив масштабы невежества своих подчиненных, управляющий приносит свои извинения, берет Командора на руки, провожает меня до лучшего стола и усаживает моего друга, напротив. Командор одобрительно шипит и достает клювом из бокового кармана фрака золотую монету управляющему. «Красавчик. Мы еще не поделили добычу, а ты уже швыряешься деньгами»-проносится у меня в голове. Видимо я совсем сжился со своей ролью.

Мозги.

Ночь, в полусознательном состоянии я пытаюсь идти по улице. В глазах мелькают щербатые кирпичные стены старых домов, лужи, окурки и грязь на асфальте: я часто падаю. Подбитый истребитель пытается долететь до базы. Выпиваю глоток из фляжки с черепом, сделанной из нержавейки, и замечаю сверху неоновую вывеску «Парикмахерская» с частично мерцающими не работающими буквами. База. Щупаю, свой зеленый ирокез на башке, и прихожу к мысли, что его время пришло. Ну что мудила, пошли стричься. Спускаясь по ступенькам, я понимаю оставшейся незамутненной частичкой ума, что время третий час ночи и обычные парикмахерские так не работают, ну да хрен с ним. Вдруг это необычная. Я ржу и делаю еще пару глотков.

Дверь открывается, теряющим резкость зрением вижу телок затянутых в кожу, в креслах сидят их клиенты, почему то парикмахерши слишком напомажены. Зачем им такие красные рты? Я пикирую в кресло и еле волочащимся языком предлагаю кожаным красоткам сделать из меня лысика. О, черт. Что же я пил? Кресло остается слева, а у меня «жесткая» посадка на пол. Сучки ржут, я валяюсь в чьих то, каких-то странных и влажных, волосах, и отключаюсь.

«Что делать с этим мудаком?» - слышу томный женский голос над собой, придя в себя. Ее подружка отвечает, что я панк и поэтому у меня нет мозгов. Обе ржут. Третья предлагает проверить это. Я открываю глаза и вижу все вокруг. Как будто стоп-кадрами, один за другим. Действие зелья из фляжки улетучивается. Я лежу не просто на волосах а на влажных от крови скальпах, у всех чуваков сидящих в креслах спилены макушки, а то что я принял за помаду у парикмахерш – кровь. Их рожи все в крови. Кто-то в углу орет: готические красавицы вскрывают голову последнему клиенту, вынимают из нее мозги и начинают их жрать. Мне весело. Но протерев глаза и искусав свою руку, я понимаю, что это не глюк, а реальность.

Смех проходит, пара сучек рядом с окровавленной пилой явно не настроена шутить. Мгновенно осознав, что здесь я останусь не только без ирокеза, я хватаю ножницы со стола и метаю их в глаз одной из них. В яблочко. Глаз брызжет в стену, теперь она настоящая пиратка, затем раковина для мытья головы срывается мною с креплений и запускается в ее подругу. Телки явно не ждут от меня такой решительности. Но они берут количеством, еще несколько выходят из подсобки. Поскользнувшись на чьем-то мясистом скальпе с седыми волосами, я падаю на пол и получаю смачный удар креслом. Мое плечо трещит, вот суки. Уворачиваясь от второго кресла, хватаю стоящий на столе какой то аэрозольный баллончик, нащупываю зажигалку и теперь в моих руках огнемет: я подпаливаю телок. Их волосы горят, они визжат: праздничная атмосфера.

У одной «подстриженной» тушки в кресле из бокового кармана торчит бумажник: я еще и заработаю, там же нахожу ключи от машины. Джек-пот. Но на меня обрушивается зеркало, а затем оставшийся персонал пытается душить меня полотенцем, а одна из них пропихивает мне в ноздри горячие бигуди. Я разъярен, мне нравится эта ночь!

С разорванным носом, моя голова как маятник методично бьется девушками об стены. Но меня спасает моя закалка: сотни разборок в туалетах после концертов, поэтому я все соображаю. Когда башкою пробивают 12 или 13 я вижу неподалеку батарею, собираюсь и прыгаю к ней. Ударом ботинка с железной пластиной на всей подошве я сбиваю ее и поливаю сучек кипятком. Ошпаренные, они корячатся на полу. Напор слабеет, и я добиваю их батареей. Из лохмотьев на месте носа течет кровь, над глазами куски мяса. На выходе ботинок проваливается, во что-то мягкое - тазик с мозгами, брызги от раздавленных ногой мозгов, попадают на губы и язык, а ведь они и правда вкусные, твою мать!

Snailmaster

Космические улитки любят жрать гречневую кашу, поэтому мой звездолет нагружен несколькими тысячами тонн гречки. Раньше это был один из флагманских кораблей, предназначенный для исследования самых дальних закоулков вселенной, а я - перспективным ученым, жаждущим великих открытий. Но с течением времени мне все надоело, исследования закрыли, я присвоил этот корабль себе и отправился бродяжничать по галактикам, слушая пение и мычание космических улиток. Совсем недавно – буквально несколько сотен лет назад космических улиток использовали как бесплатное и доступное топливо для межгалактического флота, но вскоре среди множества бесполезных организаций Земли возникло общество защиты прав космических моллюсков и звездолеты вновь перешли на ядерное топливо и другие виды энергии. Однако настороженное отношение у улиток к людям осталось и по сей день.

Несмотря на свое добродушие, лень и неподвижность некоторые улитки таят для меня опасность. Это касается самых древних, выросших до размеров средних планет, ровесниц космоса, выщипывающих себе брови, каждый волосок из которых способен разнести мой корабль в щепки. Никто всерьез не занимался изучением этих жительниц вселенной, однако мне кажется, что они достаточно смышлёны и каким-то образом обмениваются информацией, несмотря на множество световых лет между собой. Наиболее дружелюбные из них, извещенные о моем скором появлении, разливают по банкам какой-то тягучий кисель кислотного цвета, а затем пытаются угостить меня, приветливо махая своими рожками, но мне немного страшно это пробовать.

Я стараюсь записывать все песни улиток. Если искусственный интеллект корабля замечает их на каком-то расстоянии, то я ставлю им, что то из земной классики, и если мой звездолет улавливает звуки в ответ, то он автоматически записывает их, и мы меняем курс в сторону добродушной поющей слизистой твари. Меня интересуют только поющие особи, наверное, потому что в них есть жизнь, которая закончилась во мне. Вместе с ними я иногда переслушиваю джаз и свинг, от звуков которого некоторые начинают проявлять совершенно несвойственную им активность, похожую на земные танцы и обрызгивать жижей мой корабль.

Иногда, если у меня бывает хорошее и озорное настроение, я таскаю у них будильники. Улитки продолжают спать, а собрав значительное количество будильников я завожу их на одно и тоже время на какой-то самой удаленной планете и затем наблюдаю, как ошалевшие от продолжительного сна эти громадные моллюски торопятся со всех окраин космоса, что бы выключить трезвонящие часики и забрать их себе обратно.

Бывшая гордость конструкторов межпланетного альянса, превратившаяся в видавший виды зачуханный грузовик, набитый гречкой, уже давно лишилась своих привилегий при движении в космосе и утратила свое прежнее бравое имя. Теперь корабль называется «Snailmaster» - повелитель улиток, на нем работает только 30% от всех систем, так как мне их лень чинить. Несколько недель назад мой звездный рыдван с замершими двигателями лег в дрейф в какой то дремучей провинции галактики NS 784/35B, название которой высвечено на карте полета. Глядя на отражение своей небритой рожи, и думая, что долетел до финиша, я чувствую ощутимый толчок, словно при запуске всех реакторов. Корабль начинает двигаться, несмотря на отсутствие энергии. Подняв огромные экраны с обзорной капитанской площадки, я вижу, что мой уставший звездолет тащат космические улитки. Облепив его со всех сторон, они пыхтят и хором мычат мою любимую песню. Мы набираем скорость, гречки нам хватит еще надолго.

Самурай 侍

Он совершил харакири рядом с автобазой, расположенной в одной из деревень калужской области. Его тело лежало в россыпи осенних красных кленовых листьев около колеса самосвала «Зил -130», также среди листьев была записка с цитатой Набэсимы Наосигэ - «К важным делам следует относиться легко». Немногие тогда догадались, что он был самураем.

Буквально через несколько часов я уже осматривал его дом. Внутри было все как у средней семьи того времени, деревянный телевизор на тумбочке, накрытый белой салфеткой, со стоящей на ней вазой с цветами, конфеты «Красная шапочка» в хрустальной пиале на обеденном столе в большой комнате и т.п. При этом над ковром висящем на стене была прикреплена маленькая выцветшая японская открытка, на которой расцветала сакура… Я был молодым, подающим надежды, следователем КГБ. Молодым, но, тем не менее, уже обладающим персональной волгой с встроенным телефоном и личным водителем. Расследование этого инцидента поручили мне. Как оказалось это стало моим последним расследованием.

В той деревне я провел несколько недель, в течении которых собирал все факты о нем. Дело заняло порядка 320 страниц, которые начинались с его детства, а заканчивались последними событиями в его жизни. Я знал о нем все. Более того, во мне возникло чувство, что мы были с ним очень близкими людьми..

В юности на уроках труда он вытачивал яри - японский тип древкового оружия, представляющий собой копьё и имеющий множество модификаций, а будучи слесарем, изготовил на токарном станке свою первую Нагинату. Мне довелось тогда пообщаться с человеком, пострадавшим от этого холодного оружия. После того разговора я мысленно согласился с действием самурая по отношению к тому человеку.

Мое расследование подходило к концу, и я понял, что в тех обстоятельствах, в которых он оказался, у него не было другого выбора кроме харакири. Но я также знал, что если эти обстоятельства выйдут наружу, то тем самым я запятнаю честь воина. Мне нужно было сделать выбор.

Перечитывая на закате его хокку и хайку, я сжигал страницу за страницей из его дела, а утром написал заявление об отставке.

Лет 20 спустя, в лихие 90е годы удача улыбалась мне, и я мог позволить себе многое, поэтому я купил ту самую автобазу в калужской области. Все, что было внутри нее, было выброшено и сожжено, после этого территория бывшей автобазы была обнесена 5 метровым забором. Вскоре на этой земле я построил пагоду, в которой были размещены все его вещи. Вещи, которые мне удалось собрать после его смерти, и которые я всегда хранил при себе. Это был мой долг воину. Сидя в этой пагоде ночью в бледном свете луны и слушая ветер, ко мне приходило понимание жизни, о которой я задумался впервые той далекой осенью.

После моей смерти в 2004 году, мы встретились с ним в Японии в XIII веке, где он был Сегуном, а я одним из его вассалов. Я подарил ему те нунчаки, которые он еще сделал в школе, в ответ он преподнес мне свиток с каллиграфией изречения Мацуо Басё «Жизнь - странствие по пути познания себя» Именно тогда я и решил записать эту историю.

Киото 1218 год.