Коля прошёл мимо и с хлопком опустил на столешницу очередное настольное приобретение, как раз когда ведомый моей рукой Саб-Зиро разбил замороженного Сайрекса под управлением Никиты. Я самодовольно покрутил джойстик над головой, отбил “пять” сидевшему с другой стороны Диме, и повернулся к хозяину дома.
— Во что сегодня будем?
Николай поднял коробку с надписью “Гномы-вредители”:
— Свежак, пару недель назад только поступила в продажу! Помесь Мафии и домино, лол!
— Зачёт! Горяченькое! Заценим! — мы засуетились вокруг стола.
Хозяин занял кресло у окна. Я сел по левую руку, надеясь на вторую очередь хода. На диван напротив бухнулся Никита, заглушая горечь поражения леденцами из вазочки. Дима придвинул стул со стороны двери. Четыре пары глаз с детским любопытством уставились на содержимое раскрытой коробки. Каждая новая настолка напоминала нам покрытый сиропом десерт. В конце концов, в двадцать пять лет, каждый мальчик сам решает, в какие игрушки играть.
Уже и карточки легли перед нами, и каждый получил своего “гнома”, когда я заметил, что Дима, будто контуженый, невидящим взглядом сверлит зажатую в руке карту “вредителя”.
— Димон, не тормози, своего героя вообще-то прятать надо ото всех, и давай не портить… Да отдай, Дима, блин! - Коля протянулся через стол и с третьей попытки вытянул мятый прямоугольник из рук гостя. - Ты чего, алло?
— Так, ребят, сорян, я тут вспомнил, у меня дела… - Дима резко поднялся, едва не своротив стол и поплёлся в прихожую.
Наш недовольный галдёж заглушил его невнятные отмазки.
— Кому доширак вешаешь! Сам сказал — до завтра свободен! С ночёвкой останешься!
— Да отвяньте от меня! - рявкнул он и замер, испугавшись собственной злобы.
Николай тронул его плечо:
— Не знаю, чего тебя переклинило, дело твоё. Хочешь - уходи, я не обижусь.
Дима выдохнул и покачал головой. Медленно вернувшись за стол, он бессильно опустился на стул и снова ушёл в прострацию. Мы ожидали хоть каких-то объяснений, но всё равно вздрогнули, когда он заговорил неожиданно хриплым сбивчивым голосом.
— Короче, это было в девяносто девятом, мне тогда было семь. Вы же знаете, я с семьёй в Питер с Кемерово переехал. Так вот, отец мой, Владислав Сергеевич и его брат Сергей, впахивали на рудниках...
...
Их перевели на вновь открытую шахту. Старики мне рассказывали, что уголь там начали добывать ещё при императорах, да застряли неглубоко. А тут технический прогресс пришёл, наткнулись на старый штрек и в почти нетронутых залежах закипела работа.
В той шахте какой-то умник взял моду оставлять кирку в забое. И не просто бросал, а вгонял в породу по самую рукоять! Растяпу никак не могли поймать: уходили вместе, наверх каждый поднимался со своим инструментом, сдавали по описи. И всё равно она появлялась под землёй, словно подкинули. Кто-то из любопытства копнул вокруг раз, два, и заметил странную закономерность. Под забытой киркой в паре локтей обязательно шла богатая жила. Обрадовались шахтёры, за пару недель выработку вдвое подняли. Премии слегка подросли, появилось, на что семьи сладостями и фруктами побаловать.
Папа и дядя Серёжа решили не возвращаться домой на дневные перерывы, и я приносил им чай и обед. Многие ребята своим отцам так помогали во время каникул. Нас даже пускали неглубоко в главную шахту, чтобы рабочие не утруждались ещё и хождением туда-обратно за едой. В мою одежду и мальчишескую впечатлительную голову быстро въелись запахи земли, масел и солярки, и сырая тяжесть спёртого воздуха. И вид путей и троп, расходящихся и пропадающих в бесконечной таинственной тьме...
Тяжкий труд в полумраке вместе с разгулом потусторонней ерунды по телевидению и радио, привели работяг к мыслям о помощи духа. В благодарность оставляли несколько кусков угля или монетки для незримого рудокопа. Я даже рвался погулять по шахтам, чтобы встретить его, но посторонним в рабочие рукава ходить строго воспрещалось. А счастливую кирку изредка начищали и старались не тревожить лишний раз.
Шли месяцы, план по добыче рос и рос, а зарплаты начали уменьшаться. Бригады стали вкалывать посменно, почти без отдыха. Даже часа в день не было в шахте покоя и тишины. Только и успевали солярку в бур заливать и рельсы под вагонетки кидать. А доверчивых старожилов постепенно сменяли хваткие прагматичные мужики, вроде моего бати и дяди Сергея, которые плевать хотели на приметы. Где находили кирку - вгрызались в породу, начисто выскребали, до последнего уголька, весь инструмент швыряли в общий ящик и уносили.
И начались необъяснимые происшествия. Где лампа вдруг лопнет, где подпорки свежие прогнутся, а где вагонетка сама по себе покатится. Тогда ещё предупреждали старики, что помощника обделили, вот он и пакостит от обиды. Самые суеверные начали опоры деревянные по забою в форме крестов вбивать, не только породу укреплять, но и от сил дурных прикрываться.
Случилось, что один штрек пошёл криво, над соседним, и обрушился под буром, который вёл Сергей Сергеевич. Трактор помяло сильно, чудо, что никого не убило. Разругался машинист, покрыл матом технику, инженера-прокладчика, а больше всех — рудокопа-вредителя. Отыскал дядя таинственную кирку, швырнул под колесо и раздавил. Это совсем взбесило духа. От работяг пошли жалобы на постоянный неразборчивый говор в глубине шахт. Пропадали инструменты, портилось путевое полотно и соскакивали с рельс вагонетки.
В самом конце августа, ко дню шахтёра, на рудник приехали журналисты местной газеты. Начальник хвастался высокими процентами добычи, хвалил старание рабочих, расписывал планы на грядущий год. Сфотографировались все вместе в забое. Только о происшествиях в шахте всем приказали держать рот на замке. Вскоре вышла праздничная статья с фотографией. Суровые герои-добытчики и затесавшийся между ними я, еле заметный из-под каски, выстроились по сторонам от уходящих в темноту путей с вагонетками и под набитым на левой стене деревянным крестом.
Шахтёры сразу разглядели дурной знак — на фото оказался незванный гость. Низкого роста, почти карлик, но в плечах шире любого здоровяка из местных. Незнакомец выглядывал из-за вагонетки и злобно пялился остальным в спины, сжимая в огромном кулачище обломок кирки. Тут уж и самые крепкие духом мужики здорово перетрухнули. Собрали все треснувшие кирки, какие нашли, даже ремонтопригодные не пожалели, и сожгли перед рудником. Оставшийся металл расплавили среди лома. И вот чертовщина — в тот же день мрачный чужак с каждой газетной фотографии исчез!
А в следующую смену в шахте взорвался газ.
…
Потерев глаза, Дмитрий осушил заботливо поставленную Колей стопку настойки. После, он аккуратно вынул из портмоне обрывок газетного листка:
— Тот самый тираж, едва нашёл. От отца прячу, он и так с тех пор при слове “шахта” за сердце хватается.
Дима ткнул пальцем в мальчика на потёртой фотографии:
— Вот он я! Тот день очень хорошо помню. Папа в последнюю секунду сказал: “Для равенства композиции!”, и перешёл со мной через рельсы, под крест. По другую сторону, первым - Сергей Сергеевич, — палец скользнул по бумаге, провёл черту и замер, — Дядя и все мужики за ним - сгинули в пожаре. Вот такой, мать его, гном-вредитель…
Дмитрий закрыл глаза и замолчал. Мы все молчали. А я никак не мог отвести взгляд от газетной бумажки. От счастливо улыбающихся людей, половина из которых погибла страшной смертью. И от вагонетки. Особенно от лежащей под ней переломленной кирки.
