1

Было жарко, и от этого еще больше ощущался неприятный запах в вагоне. Я проснулся от того, что на меня ужасно давила голова сидевшей рядом тетки. Копна ее волос щекотала мне шею, мало того, они были пропитаны запахом табачного дыма. Меня тошнило от этого, но вырвать не хотелось. Не то чтобы я не переносил запах сигареты, наоборот я не вижу ничего в этом ужасного, сам курильщик со стажем. Как по мне в курении есть только два минуса – это желтые зубы и когда видишь курящую старую бабу на улице.

Наконец водитель электрички объявил конечную станцию – Киев, тетка проснулась, и мое плечо почувствовало дикое облегчение. Я попытался встать поближе к выходу, но это казалось почти что невозможным: люди толпились так, как будто если они не выйдут в течении 5-ти секунд, то навсегда останутся в этом зловонном вагоне. За три часа езды я так и не понял с чем можно сравнить этот запах. Все тащили себя, свои сумки, чемоданы, детей, на минуту я подумал, что уже в аду, особенно когда 3-хлетний ребенок споткнулся, упал и начал орать дьявольским криком.

Я выполз из вагона один из последних и машинально втянул в легкие побольше воздуха. В этот серый и в то же время пламенно жаркий день на вокзале среди всех дымящихся поездов, людей с сигаретами в руках, алкашей с перегаром, эти глотки воздуха казались мне самыми чистыми. Я стоял неподвижно минут 10, разглядывая столицу и бегущих в ней людей. Решил сдвинутся с места, когда в меня влетел мужик со словами:

- Шо ты стал на дороге со своей сумярой?!

Отвечать было бессмысленно, мне даже стало смешно. Хотя «сумяра» у меня действительно была приличных размеров – тубус для бумаги, и портфель с красками, кисточками и прочей канцелярией. По сути это все, что у меня было с собой, да и вообще в жизни. Еще паспорт, телефон с треснувшим экраном, гривен 500 и ключи от старого дома, которые я просто забыл выложить из кармана джинсов, а может и специально оставил на память. В общем, чем меньше у меня было за душой, тем лучше я себя чувствовал, более независимым от всех этих бытовых вещей.

Я решил сначала поехать в центр. В Киеве я раньше бывал довольно часто, но только по пару дней. Я вспомнил, как я приезжал сюда в студенческие годы с кентами просто попить пивка. Да, ничего необычного мы не делали, даже толком нигде не были. У нас была своего рода традиция – попить пива в центре столицы. Большего мы не хотели, за то когда приезжали обратно в пригород могли похвастаться, мол, ты вот на этой вонючей лавке во дворе сидишь, а я в центре Киева бухал, блевал на самом Крещатике, даже тот мусорный бак помню. Нет, я не был быдлом, я никогда не считал, что могу указывать людям на их слабости или акцентировать внимание на своем превосходстве в чем-то. Вел я себя так только по пьяне и, честно говоря, мне жутко не нравилось такое мое поведение. Но пить мне нравилось больше, поэтому вскоре я нашел для себя компромисс – пить только с людьми, которых я могу переносить в трезвом состоянии. Стараясь придерживаться этого правила до сих пор, чаще всего я бухаю один.

Когда я вышел из метро, сразу увидел маленький продуктовый магазинчик. Такой обычный магаз, как у нас в Запорожье, только вот цены раза в три дороже. Я подошел к кассе с бутылкой пива. Кассирша глянула на пиво, потом перевела взгляд на меня. Взгляд не выражал абсолютно ничего, ей было все равно пиво у меня или йогурт, одна бутылка или три, 2 часа дня сейчас или ночи, мужик я или собака. Выходя из магазина мне стало не по себе, даже как то расстроился. Я прошел пару метров по главной улице и сел на пустую лавочку. Открыл ключами пиво, теми самыми ключами от старого дома, вот почему я их не выложил, знал, что они мне еще понадобятся.

Я сделал пару глотков, холодное пиво как родное полилось в горло, ведь жара стояла ужасная, бабье лето в самом разгаре. Я вытянулся на лавочке и стал размышлять. Мне под 40, а веду себя, будто жизнь только началась. Мне было 38 и мне было все равно, пусть хоть 60. Пиво уже давно закончилось, я успел выкурить еще пару сигарет. Лавочка мне казалась такой удобной. Люди проходили мимо, не замечая меня. Меня это устраивало. Никогда не любил быть в центре внимания, только если мне за это не платят. Солнце уже заходило за край, тени деревьев все больше накрывали меня, казалось, я увидел город во всей красе, именно таким я его и хотел увидеть. В голове промелькнула ужасная мысль – жизнь прекрасна.

2

Денег у меня было немного и мне надо было найти какое-нибудь жилье с минимальными условиями. Все что мне надо было – это 4 стены с дверью, которая закрывается изнутри. У меня с собой было пару картин довольно таки неплохих, как мне казалось, и как утверждали еще некоторые люди. Но этого было мало, чтобы показывать артдилерам или агентствам.

К вечеру я оказался ближе к окраинам города, и стал искать подходящие мне объявления о жилье. Я срывал их и сразу набирал указанные номера. Первый набрал, не отвечают. Второй, слишком дорого. Третий, бабушка, задающая слишком много вопросов. Четвертый, женский голос пробивается сквозь крики детей, не то опять. Я уже хотел похоронить все попытки найти жилье по объявлениям, но мне удалось отыскать то, что нужно.

- Хто ты и какого хрена ты мне звонишь? – голос хриплый, старый.

- Алло, добрый вечер. Я по объявлению звоню насчет комнаты. – ответил я.

- А.., да.., я понял. Улица Космонавтов, увидишь самый говняный дом, заходи.

- Ладно, скоро буду.

- Эээ стоп, это еще.. пивас захвати. – дед бросил трубку.

К счастью дом находился не далеко, мне подсказали, на какой маршрутке добраться, я ехал минут 20. Уже было 7 вечера но еще светло. Я зашел в первый попавшийся киоск, походу он был и единственным, и купил пару банок пива и дешевого портвейна. Я нашел нужную улицу, взглянул вдоль нее и понял, что дед объяснил мне адрес довольно четко. В метрах 200 я увидел двухэтажный дом, с рыхлой крышей и обшарпанными стенами.

Я был уже на месте, вблизи дом мне показался не такой уже и говняный, вокруг было много зелени и цветов. Заметив меня, начала лаять старая псина. На ее лай выполз с хаты дед.

- Вали сюда, она не тронет. Только орет, как все бабы. МАРТА, ША!

Марта была умной, сразу все поняла и заткнулась. Мне она сразу понравилась. Я зашел в дом. Мне он тоже понравился, выглядел гораздо лучше, чем снаружи. На первом этаже я увидел кухню и просторную комнату со старым советским диваном и телевизором. Телик был выключен, но судя по модели цветной. Чуть дальше на второй этаж вела старая деревянная лестница. Я сразу подумал, что надо будет ее починить, а то по ней не то что пьяным, и трезвым не залезешь.

- Можешь меня Иванычем называть. – представился дед.

- Марк Ришан.

- Еврей чтоле?

- Отец евреем был.

- Пиво принес?

- Вот, Жигулевское. Еще портвейн захватил, для знакомства. – я достал с пакета бутылку.

- А ты мне уже нравишься.

- А вы в людях разбираетесь.

Ми сели в кухне за столик, Иваныч достал два граненых стакана, соленые огурцы с холодильника, это вся еда, что в нем была. Мы распили по банке пива, потом принялись за портвейн.

Валентину Ивановичу было 78 лет, но при этом он много пил и хорошо держался. Для своих лет Иваныч был в довольно не плохой физической форме. Его жена, Лида, умерла пять лет назад , с тех пор он и не просыхает. Дом этот они построили сами, Лида всегда хотела маленький сад за хатой и клумбу возле крыльца. Так оно и было. За последние пять лет цветы сдохли давно, а деревья остались, яблони, вишни, груши, виноград. Только все падает и гниет.

- Лида очень любила фрукты, ягоды. Варенье, компоты закрывала, лучший запивон под водку.

После трех часов откровенных разговоров, Иваныч решил провести мне экскурсию по дому.

- Второй этаж твой, делай там, шо хочешь, мне похеру, я там уже года три не был. Срать, ссать на улице.

- Понял. А с оплатой что?

- В жопу себе ее засунь. Это вот, эта соседка объявление подала, мол, копейка у тебя будет, присмотрит за дедом. А я шо? Я не беспомощный.

- Ладно – говорю, - придумаем что-то.

- Вот еще что, Марту ты кормить будешь.

Я взобрался по лестнице на второй этаж, после портвейна это оказалось не так просто. Я закинул все свои вещи сюда. Еле нашел включатель, но он не работал, мог бы и догадаться. Достал свой телефон, посветил вокруг. Чем дальше, тем больше я понимал, насколько я пьян. Вдобавок еще дико хотелось спать, день был насыщенный. Я взял покрывало, которое мне дал Иваныч, лег на что-то вроде кровати и сразу вырубился.

3

Наутро я себя чувствовал хорошо, выспался, похмелья не было. У меня никогда после пьянок не болела голова, сколько бы я не выпил. Я вышел на улицу в одних трусах в туалет, затем повалил на кухню и выпил примерно литр воды с-под крана. Иваныча уже не было.

Я поднялся наверх в свою комнату. При свете дня она казалась не так уж и плоха. Я не оптимист по жизни, но эта комната мне правда нравилась. Большое окно почти во всю стену, лучи солнца пробивались внутрь и прогревали кирпичные старые стены. Вокруг рамы окна виднелась виноградная лоза, даже спадало несколько гроздьев. Из мебели стояла большая двуспальная кровать, которая занимала полкомнаты, сервант напротив, наполненный разной антикварной посудой, и скромный письменный стол возле окна. И самое главное – невероятное количество пыли, с которого можно было лепить снежки из грязи. Основными пыленакопителями были два ковра – один на полу, второй над кроватью. Причем второй так устало держался на стене, что этой ночью его бездыханное тело могло запросто свалиться на меня и укутать с собой в мир иной. Но помимо всего этого, главным плюсом моего нынешнего жилья было то, что оно было халявное. Еврейский менталитет редко проявлялся в моем характере, но сейчас мое финансовое положение крайне сложно было назвать терпимым.

Я долго стоял и осматривался по сторонам. Я думал обо всем: о новом жилищи, о новом соседе, о работе, моих картинах, о новой жизни. Я чувствовал облегчение. Вообще я часто люблю просто стоять и втыкать.

Первым делом я убрался. Я ненавижу порядок, но еще больше я ненавижу беспорядок, созданный не мной. Меня дико пугал висящий ковер. Я снял его и вынес на свалку вместе со вторым. Нарыл ржавое ведро у Иваныча, дырявую тряпку со времен уборок Лиды, и вымыл всю наросшую годами пыль. Вынес сервант на первый этаж и присунул в угол. Идеально, Иваныч даже не заметит. Освободилась полностью стена напротив кровати. Я сразу достал бумаги, полотна, картины, и пристроил их у этой самой стены. На письменном столе я расшвырял краски, кисти и прочие причиндалы.

Кстати, лестницу я так и не отремонтировал. Все-таки моя лень и находчивость не совсем меня покинули. Я пристроил какую-то палку под сломанной ступенькой, та казалась довольно надежной и прочной. Я не стал что-нибудь менять.

4

Ночью меня разбудил сильный холод. Окно было закрыто, но сильно продувало. Надо будет что-то придумать с утеплением. Уже ноябрь. Скоро у матери день рождения. Может уже и прошел. В последнее время я не следил за числами или днями недели. Знал только что сейчас ноябрь. И то услышал от одной девицы, портрет которой я рисовал в центре.

- Ой, подождите! – пышная, маленького роста девушка лет 19-ти подбежала к ярко-желтому каштановому листику, - вот, нарисуйте меня с листиком, это будет очень актуально, сейчас же ноябрь!

Я был близок к тому, чтобы сложить свои манатки и спокойно уйти. Но что-то удержало меня. Наверное, ее унылый прыщавый спутник, стоящий рядом. Я сразу понял, что от моей работы зависит его последний шанс лишиться девственности.

Я ненавидел эту поеботину, но она мне приносила кое какие деньги, за которые я обеспечивал выпивкой себя и Иваныча каждый день. Я работал пару дней в неделю, точнее тогда, когда умудрялся встать до полудня. В обед уже все точки были заняты. Шаржи, портреты, карикатуры. Непризнанных художников было много.

В остальные дни я напивался и писал, пока не стемнеет. Я вырубался, просыпался на следующее утро, опять напивался и писал. Мне было легко, я чувствовал прилив вдохновения, оставаясь наедине с самим собой. Изредка я слышал лай Марты, выходил и кормил ее. Присутствие Иваныча меня вовсе не утруждало, честно говоря, я почти его не видел. Каждое утро он уходил куда-то, приходил вечером, мы выпивали пару стаканов водки, выкуривали пару сигарет, и он ложился спать. Я не спрашивал его куда он ходит. Я слишком уважал этого старика.

С внутреннего кармана моего портфеля я достал зарядку для телефона. Поставил свой полудохлый гаджет на зарядку. Он включился. Несколько входящих смс-ок от мобильного оператора, пару пропущенных звонков от неизвестного номера. В моей телефонной книге было только два номера – матери и Маши. Они не звонили, остальные меня мало волновали. Я набрал номер.

- Алло..? – ответил удивленный, неуверенный женский голос.

- Привет, мам.

- Марк, это ты?

- С Днем Рождения. Точнее, с прошедшим тебя. – я был растерян. Никогда не знал, что говорить в такие моменты.

- Я знала, что ты не забыл. Спасибо, сын.

Я не слышал, но знал, что она плакала. Такой родной и нежно-дрожащий голос. Ком в горле отбивал все мои попытки проронить хоть пару звуков. Следующие пару минут моего молчания мать заполнила атакой вопросов.

- Марк, как ты? Где ты живешь? Я столько раз хотела позвонить тебе, но у меня не было твоего номера.. ты знаешь ведь, что когда мы ссоримся, я очень вспыльчива. Маша с Евой заходили. Поздравили меня. Подарили такой милый вазончик. Она спрашивала о тебе. Ты меня слышишь?

У меня лет десять пронеслись в голове за пару минут. Я перевел дыхание.

- Да, я слышу. У меня все нормально. Я продолжаю писать, мне нравится. Я рад, что у тебя все хорошо.

В ту же секунду голос матери переменился и она начала горланить, словно гневный диктатор, свою четко отрепетированную монотонную речь, которую я знал дословно. Слово в слово.

- Пишешь? Господи Боже мой! Я думала, ты найдешь нормальную работу в Киеве по специальности, там столько хороших частных клиник! Марк, какие картинки, тебе 40 лет, ты взросл…

- Я люблю тебя, мам. – бросил трубку.

Я почти уверен, что она не услышала последние слова из-за своего ора. Когда закончит свою лекцию о том, как правильно жить, попытается еще пару раз набрать мой номер, свирепо нажимая все кнопки подряд. Когда поймет, что я уже вырубил телефон, сядет на свое любимое кресло и начнет рыдать. Горькие слезы смоют еще не высохшие слезы радости.

5

Разговор с матерью сильно истязал меня морально. Я взял бутылку водки, лег на кровать, пил и смотрел в потолок. Я вспоминал прошлое. Думал о матери, о бывшей работе, о Маше. В большей части о Маше. Вспоминал нашу первую встречу. Ей было 25. Она пела в местном кабаке. Большинство алкашей в этой забегаловке предпочитали бы услышать любой другой звук, только не то, что извергал ее речевой аппарат. Но смотреть на нее стоило того, чтобы вытерпеть любые муки. У Маши было превосходное тело, длинные ноги, круглые бедра, шикарные груди. Длинные каштановые локоны спадали почти до поясницы. Но лицо ее было еще прекраснее, особенно темно-карие глаза. Казалось, их ей подарил сам Люцифер. Можно сказать, я влюбился сразу. Я влюбился прежде, чем захотел ее.

Мы переспали в ту же ночь. Стали жить вместе через неделю. Все происходило слишком быстро. Меня это одновременно и пугало, и радовало больше всего на свете. Она была красива, младше меня лет на 10, ветреная и моя. Особенно меня привлекало то, что Маша не была ни капли связана с моей работой. Она никогда не интересовалась медициной. Никогда не спрашивала меня о моих коллегах, пациентах. Ни о чем. С этой женщиной я забывал, что я кардиолог с 10-ти летним стажем, с 7-ю годами специального образования, забывал о ненавистной работе, больницах, болезнях. Наверное, за это я ее обожал больше всего.

Недолго думая на втором месяце после знакомства я сделал Маше предложение. Мы поженились без шикарной свадьбы. По сути, без свадьбы вообще. Мы просто расписались. Нас обоих это устраивало. Вскоре я узнал, что у моей новоиспеченной жены есть 5-ти летняя дочь. Я ненавижу детей, но Ева была для меня, как родная. Я привязался к ней почти сразу.

Развелись с Машей мы так же молниеносно, как и вступили в брак, через полгода. Я не мог мирится с ее блядством. Шлюха она была еще та. Я это знал с самого нашего знакомства, но меня постоянно что-то держало рядом с ней. Ее черные глаза, тело, секс, глупость, взбалмошность. Потом Ева. В конце концов, мы развелись. Я переписал на Машу и малую свой дом. Сам снимал квартиру. В дом заходил писать по вечерам, когда Маша была на работе, а Ева у бабушки или спала.

Иногда Маша возвращалась пораньше. Тогда мы сидели на кухне, пили и разговаривали. Потом дело почти всегда переходило к постели. На следующее утро я одевался и шел на работу.

Думая обо всем, я захотел увидеть Машу. Я не любил ее уже, но она заполняла какую-то внутреннюю пустоту. Она именно из тех людей, с которыми можно не видится годами, а завтра позвонить, как ни в чем не бывало. Никакой напряженной обстановки, лишних вопросов, мыслей.

Я взял телефон. Три раза попытался его включить. Видимо, не судьба.

6

В паре остановок от дома Иваныча находился небольшой компьютерный клуб. Я зашел, сразу заплатил за час и вселся за самый дальний комп в углу. С техникой я не дружу, но иногда у нас бывает перемирие. Я загуглил адреса нескольких галерей, где можно показать свои работы. На свою память я давно не рассчитываю, надо было записать. В кармане у меня чудесным образом оказалась салфетка, оставшаяся после визита в МакДак. Я не знаю, зачем я ее сунул в карман куртки. Я одолжил ручку у парня-админа, точнее просто взял ее со стола на пару минут, записал адреса, сунул салфетку обратно в карман и поставил ручку на место. Парень ничего не заметил. Похоже, у него не самые лучшие времена в его виртуальной вселенной. Я не стал его отвлекать. Уходя, я услышал доносящиеся до меня обрывки матов. Бедняга.

Я приехал обратно домой, было около часу дня. Проходя к дому, псина начала лаять на меня. Я вынес ей пожрать. Марта уткнула нос в нечто похожее на кашу с парой свиных костей. Да, я далеко не кулинар.

Иваныч был дома и квасил остатки вчерашней водки, уткнувшись в выключенный телевизор. Я прошел наверх, собрал в портфель свои картины и взял пару гривен на проезд.

В маршрутке ехать я не хотел. Я прошел пару сотен метров до трамвайной остановки, закурил сигарету и стал ждать трамвай. Из всех видов общественного транспорта, этот мне нравился больше всего.

Я пристроился в самом конце вагона и смотрел в окно. Людей было немного. В основном студенты и пенсионеры. Последние мне всегда казались самыми занятыми людьми в мире. Такое впечатление, что они каждое утро несут дань Смерти в другой конец города, чтобы оттянуть дату похорон еще на день.

На следующей остановке ко мне подошла кондукторша, многозначительно взглянула на мой багаж и томно обменяла моих три гривны на билетик. Что-что, а за проезд я всегда платил исправно. Хотя никогда не понимал механизм оборота денег от кондуктора до государственной казны, точнее понимал, но не хотел внедряться. Я попросил девушку возле меня передать билет на компостер. Она обернулась, бросила на меня незначительный взгляд, и я заметил, что она довольно таки миловидная. Я стал ее рассматривать. Светлые крашеные волосы спадали на плечи, челка выбивалась с-под черной вязаной шапки с бубоном. На вид ей было лет 20. На лице макияжа почти не было, выделялись только длинные темные ресницы. Блондинка передала мне обратно билет и взгляд ее задержался на мне чуть дольше и сразу упал на портфель с картинами.

- Спасибо. – Я видел, что она в наушниках и наверняка не услышит меня.

- Пожалуйста. – вдруг прозвучал ответ переходящий в легкую улыбку.

- Всегда хотел научиться читать по губам. – наушники она так и не сняла.

- У меня один наушник не работает, как раз левый.

- Повезло мне.

- Ага. – улыбалась она уже кокетливее. Я сразу подумал, какая у нее фигура под пальто.

- А ты художник? – наконец столь очевидный вопрос. Блондинка то и дела опускала взгляд на картины.

Дальше развитие разговора зависело только от моего обаяния и меры ее распущенности. Мы проехали минут 15, общаясь, мне скоро надо было выходить. Вдруг она достает ручку со своего рюкзака, и начинает выцарапывать на моей ладони свой номер. Ручка не сразу начала писать, но номер я все-таки получил.

- Позвони мне завтра! – и выпрыгнула с трамвая.

Я был почти уверен, что не наберу ее ни завтра, ни послезавтра, никогда. Молодая студентка, почти вдвое младше меня. Возрастная пропасть меня мало когда останавливала, но не в этот раз. На самом деле, секса у меня давно не было, и я не хотел облажатся. Я плюнул на ладонь и вытер номер, словив себя на мысли, что даже имени ее не запомнил.

Руководитель литературной студии — приторный рафинад интеллигенции (на западе — классического среднего класса), приторней только какой-нибудь архивариус в аграрной библиотеке или специалист по таксономии. Но если подумать, эти два исчадия бюрократического монстра куда значимее, хотя бы годны усмирять этого самого монстра, который их схаркнул из бумажного нутра, вместо имени выдав только инициалы с фамилией.

Руководить обоймой поломойщиц намного приятнее и, сдается, благопристойнее, чем стайкой замызганных, прыщавых, потных, неуклюжих, странных, обидчивых поэтов и прозаиков.

Руководитель литкружка. Вспоминаются ухоженные дамы из американских фильмов про 70—90-е гг, заботливые мамочки далеко за 30, домохозяйки без рода деятельности (Кармела Спорано из "Клана Сопрано"). Чаевничают, грызут собственную выпечку, судачат о детишках и мужьях, сплетничают, славословят друг дружку наперебой, нахваливают и стряпню, и писанину, весело клацая локотками, выписывая жеманные комплименты, вежливо разрумянившись для приличия. На самом деле Ехидны, Эринии, исподтишка журящие своих подружек. Но после, а сейчас — единое братство.

Руководитель литературного объединения — в этом предложении важности больше, чем функционал, заключенный в нем. "А воспитательный характер?" — В сердцах воскликнут сочувствующие этой синекуре, если, конечно, руководителю платят за это деньги, или просто должности, если руководитель там на добровольных началах. "Детишки-то на обязательных уроках не хотят ничего слушать, а что говорить про факультатив один час в неделю или две!" — Вяло парирую.

"Обмудок, а про Просветительский Эффект почему не сказал?!" — Уже негодуют руководители, впопыхах выдумывая наиболее уместный и удачный эпитет так, чтоб и стилистику соблюсти, и новаторские замашки свои подчеркнуть, и человека хорошенечко оскорбить, в то же время затачивая карандаши поострее. Так, на всякий случай. Вдруг придется драться. На карандашах. "Господи, в эти кружки ходят тысячные доли одного процента жителей. И это я ой как преувеличил. Какое просвещение? Дисперсия полученных знаний на таких занятиях настолько мала, что улетучивается, когда заседающие выходят за порог кабинета (залезают в смартфоны ли)." — Машу рукой на них.

Хотя без руководителей литературных студий расплодилось бы огромное количество всяких Иосифов Каллиниковых, например. Написал такие произведения, как "Лев Толстой – трагедия сексуальная", "Баба-змея" и "Монахи и женщины" — про развратных наставниц и монашек. Его Горький нашел. Нравилось ему, похоже. А что? Горький тоже любил иной раз поозорничать, уверен.

Но все-таки слава руководителям литкружков, что гасят в молодом поколении пустышек запал для великих свершений! Сколько бездарных детишек полегло под лопастями их критики. Как под серборезами снопами опадали сербские военнопленные, увлажняя славянской кровью славянскую же землю Хорватии, так и слезами юных элиотов и не менее юных набоковых омывается раз в одну-две недели линолеум в кабинетах, где проходят кружки.

Кстати, а что если настоящий Набоков написал бы "Лолиту" в лолитином возрасте? Как бы к нему отнеслись тогда? Думаю, скандала точно не было бы. Однако, если прикинуть процентное соотношение возраста Набокова, когда он написал "Лолиту", и возраст героини романа, а потом применить это к юному Набокову и героини уже его романа, то получается, что 13-летний пацан восхищается, на минуточку, 3-летней девочкой. Даже юного Набокова все равно бы гнали со скандалом из всех литобъединений — и не только — ссаными тряпками. Вот, где человек не может угомониться никогда, при любых условиях будет гнуть свою линию. Одно слово — гений.

Я остановился возле двери. Оправился и вошел в кабинет:
— Здрасте! Извиняюсь, что опоздал, поэтому сегодня можем задержаться, если захотите. — Я прошел к парте и сел лицом к аудитории. — Ну что, приготовили подборки своих стихов и прозу? Тогда начнем заседание лито "На словах я Лев Толстой, а на деле?.." — Протянул я, чтобы мои слушатели закончили название нашего кружка. — Правильно! "И на деле Лев Толстой" тоже.
— И на деле Лев Толстой. — Вразнобой прошумела аудитория.
Я — помощник психотерапевта в психиатрической больнице нашего города. Одно из занятий, которое я провожу — это критика и разбор литературных опытов больных. Так проще всего докопаться, что скрывает их подсознание, при минимальных затратах времени с бОльшим количеством психопатов.

Объявлен конкурс рассказов в стиле Чарльза Буковски:

http://pikabu.ru/story/konkurs_v_quotavtorskiy_istoriyakhquo...

Для затравки, публикую данное произведение. Вне конкурса и исключительно как ориентир тех рамок неадеквата, который конкурсантам предстоит расширИть и углУбить. Тема конкурса исключительно смела и неоднозначана. Минуса пойму и приму, но как-то конкурс начинать надо. Поехали! :-)

Как я был ведущим детской программы (рассказ от лица известного панк-рокера)

Как-то раз был я в Москве - меня пригласили провести передачу "Cпокойной ночи, малыши". Прибыл в студию и сразу всех предупредил, что больше одного дубля мой организм не перенесет. Предложил снимать с ходу, с колес (которыми тут же и закинулся).

Помню смутно. Там в студии, в лучах софитов я бухой в жопу драл какую-то лоли, на руке у меня мехом внутрь был одет Stepashka, который не вынимая косяк изо рта, рассказывал детям добрую сказку. Кончили мы со Степашкой одновременно и я уснул не вынимая. Больше меня не приглашали. В эфир снятое не ушло. А жаль. Было весело. Детям бы понравилось.