Снаружи раздался пронзительный, нетерпеливый сигнал автомобиля и распахнув створку ворот из листа простого гофрированного железа, майор федеральной службы безопасности Олег Журавлёв уставился на девушку, нет, скорее всё-таки женщину, сидевшую за рулём потрёпанного «Фольксвагена Нью Битла» двухтысячного года выпуска, ярко-красного цвета с треснутой правой фарой и длинной глубокой царапиной на бампере.

Автоледи… кхм, это было что-то с чем-то. На секунду офицер даже засмотрелся на это чудо. Заправленные под тёмно-малиновый берет с ворсом короткие волнистые волосы, выкрашенные в ядовитый розовый цвет, очки в тонкой оправе за которыми сияют серого-голубые глаза, ярко-красная помада на губах, обтягивающая костлявые плечи, покрытые крупными веснушками майка-алкоголичка в бело-красную полоску без лифчика. Дополняли картину какие-то разноцветные верёвочки-браслетики на запястьях. «Красный цвет явно обожает. Вон и салон у её жука тоже красный. Неформалка какая-то», - нахмурившись подумал майор, пропуская мимо автомобиль и стряхнувшую пепел с сигареты ему под ноги наглую особу.

- Здравствуй Искра, - сказал Игорь – тоже майор ФСБ выходя из одноэтажного домика со стеклянной верандой, во двор. - Здравствуй Евгений.

Закрывая ворота Журавлёв резко обернувшись застыл как соляной столп, оказывается в автомобиле вместе с неформалкой ехал ещё мужчина. Да как так-то?! Почему он его раньше не заметил, машинёнка-то малюсенькая?!

Среднего роста русак, с короткой стрижкой, в сером костюме-тройке, вытащив из салона саквояж (с такими ходят частные доктора) осторожно прикрыл за собой дверь. Не пижон, хоть костюмчик и пару штук баксов стоит, сразу видно наш брат военный – осаночка, скупые, экономные движения, взгляд цепкий, но весьма доброжелательный.

Хлопнув дверью, словно всю жизнь работала на Камазе, подросток-переросток выдохнула облачко плотного табачного дыма, а окурок щелчком отправила в стену дома. Ну что за свинья…

- Привет-привет, Комаров, - наморщила носик та. - Давай побыстрее закончим у меня дела.

- Как пожелаешь, - как-то странно засуетился Игорь только что кланяться перед незнакомкой не стал, что для него боевого офицера вообще-то было нехарактерно.

- У неё что имени нормального нет? – прошептал товарищу Журавлёв следуя рядом с Игорем за странной парочкой. - Только погоняло?

- Это и есть имя, - раздражённо прошептал в ответ сослуживцу тот, ткнув его больно локтем в бок. - Искра Верещагина.

- Откуда ты её вообще взял?

- Об этом я тебе рассказать не могу.

На этой фразе Журавлёв снова превратился в соляной столп. Таких речей от Игорька Комарова, с которым он знаком уже двадцать пять лет, он уж точно не ожидал.

Богданов был двухметровым брюнетом с кривым носом, плохо сросшимся после травмы полученной ещё в одиннадцатом классе. Здоровяк был прикован за руки и за ноги наручниками в центре гаража к куску железобетонного бруса. Они эту хрень вшестером сюда втаскивали и то чуть не надорвались. Глаза капитана федеральной службы безопасности были закрыты, но он не спал.

- Игорь, давай кратко, только самую суть, - приказным тоном бросила из-за плеча неформалка останавливаясь в пяти шагах от Богданова.

- Хорошо, - ответил Комаров и сглотнув ком в горле начал рассказывать. – Знакомься это наш коллега Антон Богданов, капитан ФСБ, классный парень, отец двух детей, тоже боевой офицер…

- И что с ним? – не выдержала Искра и достав из пачки сигарету с наслаждением затянулась.

- Это ты нам скажи.

- Но вы же что-то предполагаете? Ты же знаешь я специалист в несколько специфической отрасли.

Сказано это было воистину издевательским тоном сочащимся сарказмом.

Журавлёв хотел было вмешаться и поставить выскочку на место, но доктор, почему-то именно так он назвал про себя мысленно мужчину сопровождавшего Верещагину, мягко улыбнулся и положил ему руку на плечо. У Олега сразу будто все слова куда-то пропали.

- Как я и сказал тебе по телефону, мы думаем, что Антон одержим.

Новое табачное облачко поднялось над головой неформалки и она наигранно закатила глаза под лоб смешно тряхнув сиськами свободно болтавшимися под майкой. Журавлёв даже видел несбритые волосы под мышками. Фу!

- Может быть просто кукуха съехала?

Подавившись слюной от возмущения Журавлёв на этот раз точно был намерен прикрикнуть на эмансипированную девицу, но рука Евгения с мягкой улыбкой и стальным блеском в глазах оставалась на месте. Зато майору удалось как следует рассмотреть мужчину и убедится, что тот и правда военный. На лице слева у того имелись едва заметные отметины спускавшиеся по шее под ворот безукоризненно белой сорочки на плечо. Олег прекрасно знал, что это такое, ведь у него на правом боку были точно такие же шрамы от шрапнели. А вот на левой ладони между большим и указательным пальцем у Евгения был старый след от укуса. Вот только что за животина могла оставить его, непонятно.

- Нет, Искра. Мы с Олегом такое конечно тоже видели, но тут много странного. Он как из командировки вернулся словно другим человеком стал. Будто подменили. Жену, которую без памяти любит избил, на детей орал, из дома выгнал. И все по трезвости. А потом…

- Что потом? – между собеседниками будто электрическая искра прошла.

- Когда Лена позвонила мы приехали ночью его успокаивать. Думали бывает, не справился со стрессом. Война, все через это проходили. Кто-то из соседей полицию вызвал так он наряд здоровых парней раскидал как мягкие игрушки. В него тазером трижды шибанули, а ему хоть бы что…

- Может подсел на что-то?

- Что ты! Он принципиальный противник этого. С детьми всё лето в походах, зимой на лыжах.

- Дальше-дальше, - ножка обутая в кед с красными шнурками с изображением единорога застучала по полу. - Пока ничего странного не слышу.

- В общем, он в окно с десятого этажа спрыгнул и сбежал от полиции и от нас. Мы его вшестером с ребятами ловили. Загнали на Демидовку. Так он начал нести тарабарщину на каком-то незнакомом языке, а затем голыми руками расплавил капот моей «Хонды». Вырубили его слоновьей дозой транквилизатора и то он наручники надевать не хотел и Кретинину нос сломал.

- А ещё у него глаза светились! – всё-таки вставил свои пять копеек Журавлёв. – Клянусь, не вру!

- Вот это уже интересно, - бросив окурок сигареты под ноги, на чистый пол, неформалка тут же прикурила следующую. – Откуда он таким приехал?

- Из Сирии, но это государственная тайна.

- Ой, я тебя умоляю Комаров, - глаза наглючки снова закатились под лоб. - Понятно, значит Ближний Восток.

Доктор оставив в покое Олега ушёл к противоположной стене и облокотившись на неё встал за спиной Богданова.

- Что конкретно понятно? – тут же воспользовался этим нетерпеливый майор.

Искра его вопрос проигнорировала и стряхнув пепел с сигареты на пол повернулась к Комарову.

- Что предприняли?

- Замяли инцидент с полицией и соседями. Начальству на службе наврали, что заболел он, супругу и детей отправили на дачу к Олегу. Самого сюда притащили, но он дважды уже верёвки рвал и наручники-стяжки. Не спим, караулим. Устали. Не отлучится даже.

Закончив Комаров тяжело вздохнул и с каким-то безграничным доверием и мольбой в глазах взглянул на собеседницу. «Кто она? – снова подумал Журавлёв теряясь в догадках. Чтобы Игорь и так перед кем-то хвостом вертел… да он даже перед генералом никогда не стелется».

- Мы и серебром его пробовали…

- Как маленькие.., - криво усмехнулась неформалка.

- И святой водой…

- Пф! Насмешили.

- Что мифы и легенды тоже врут? – с долей сарказма так любимого Искрой, Журавлёв поправив кобуру под мышкой и сделал глоток минеральной воды из бутылки стоящей перед ним на старом холодильнике.

- В современной церкви святости чуть, - затянувшись сигаретой, Верещагина сделала плавный шаг вперёд и молниеносным движением ожгла щёку Богданова пощёчиной, тут же вернувшись на место.

Капитан раскрыл глаза и зарычал. Раскатисто, так, что эхо забилось под потолком гаража и до мурашек по спине.

А неформалка и глазом не моргнув обратилась к нему на странном языке. Говорила она (нет, даже требовала) быстро-быстро, и в голосе её звенел металл.

- На каком это она? – удивился Журавлёв улавливая знакомые нотки, но боясь ошибиться.

- Не знаю, - прислушавшись пожал плечами Игорь. - Похож на арабский.

- Это я и без тебя слышу…

- Но очень отдалённо, - поправился Комаров.

- Это древнеарамейский, - ответил Евгений зачем-то надевая на руки чёрные кожаные перчатки несмотря на то, что холодно в гараже не было.

Богданов же, сначала взиравший на Верещагину перед ним как на ужин, перестал рычать и скалится, затем начал слушать, опустив голову по-птичьи набок и внимательно, облизывая кончиком языка губы будто у него жажда.

Искра словно отчитывала его как учительница нерадивого ученика в школе.

Комаров и Журавлёв улавливали знакомые слова: эльби - сердце, аюни – глаза, нафс – душа и даже рух и есмши, что означало уходи, но и только. Связать вместе сказанное во что-то осмысленное в этом только внешне похожим на арабский языке, не получалось.

А потом Богданов ответил. И говорил он странным глубоким голосом будто не сидел посередине гаража в дюжине шагов от них, а кричал из глубокого колодца.

На этот раз было много анабадди - я хочу, не меньше - ана-финни - я могу и даже хараса – означавшее разговорное сильно желать чего-либо.

Глаза Антона или твари (духа) завладевшей им, внезапно засветились (так что майоры дружно вздрогнули и отошли подальше к двери, ведущей внутрь дома) и он, лязгнув наручниками на несколько миллиметров сдвинул кусок железобетонного бруса под ним. Вот так силища!

Однако неформалка просто рассмеялась монстру в лицо. По-настоящему, громко и издевательски, а затем бросив под ноги Богданова окурок вернулась к Комарову.

- Вы ошиблись. Это не демон. Это джинн.

Фсбшники переглянулись почувствовав себя участниками сотого сезона «Битвы экстрасенсов».

- Джинн? Из лампы? – скривился в усмешке Журавлёв, но скорее из-за вредности, чем не веря Верещагиной. В конце концов они тут на пару за неделю уже насмотрелись всякого.

- Очень смешно.

- Милая, а в чём разница? – забывшись на минуту спросил Игорь Комаров.

- Демоны — это чистое зло, а джинны были созданы всевышним не злыми и не добрыми.

- Так это же хорошо? – остановил жестом уже было открывшего рот Журавлёва Комаров.

- Нет, это плохо, - помотала головой неформалка обменявшись взглядами с доктором, который согласно кивнул. - Любой джинн сильнее демона и если он пошёл по этой дорожке…

- Какой именно?

Сунув руку под футболку, Искра извлекла наружу массивный амулет из металла похожего на бронзу на простом чёрном шнурке, и дополнила:

- Вселяется в людей, подчиняет их своей воле, заставляет творить зло. В общем это намного хуже и изгнать его куда сложнее.

- Так что будем делать-то? – Журавлёв снова почувствовал жажду и допил остатки воды на дне бутылки.

- Есть способ, чтобы победить этого хищника.

- На хищника обычно охотятся, - потряс пустую бутылку Комаров тоже испытывавший жажду.

- Для охоты есть охотники, а я так…

- Кто?

- Что-то вроде младшего научного сотрудника.

- Научного? – уколол её Журавлёв. - Смешно.

- Именно что научного…

Договорить Искра не успела позади раздался лязг и Олег, вздрогнув, увидел, что Богданов уже освободил ноги от наручников и пытается освободить руки.

- Держите его! – приказала она, сжимая побелевшими пальцами амулет.

Майоры дружно бросились к капитану и попытались усадить его на место. Комаров даже потянулся за запасными наручниками, но тщетно. Силы были не равны.

- Кхаласс! Кхаласс! – кричала Искра, выставляя перед собой круглый амулет с изображением совы вцепившейся в морду дракона.

АРРРРР! - прорычав что-то, существо в теле Богданова отшвырнуло от себя здоровых мужиков словно котят. Журавлёв врезался головой в стену гаража, а его товарищ сбив холодильник отлетел в коридор ведущий в дом.

Сплюнув кровь из разбитого рта Комаров бросился было снова в схватку, но страх парализовал его видавшего виды опытного бойца за последние пятнадцать лет побывавшего почти во всех горячих точках. Что же его так напугало? Богданов будто стал выше ростом, ещё больше раздался в плечах и начал сиять оранжевым светом. На несколько мгновений майор увидел джинна словно просвечивающего сквозь тело его сослуживца – рогатого гиганта с рельефными мышцами, чёрными когтями на руках и взглядом горящим словно угли. Последние наручники не выдержав лопнули, отлетев под ноги к всё ещё пытавшемуся встать на колени Журавлёву.

Ужас, который парализовывал и превращал воздух в цеплявшуюся за конечности вязкую массу, заполнил гараж.

И тут в схватку вступил Евгений. Без какого бы то ни было чувства страха на лице мужчина оказался справа от джинна, готового вот-вот вырваться наружу и порвать хрупкую телесную оболочку их товарища, и нанёс удар монстру кулаком в висок, а затем ещё один и ещё. Свободный от оков джинн взмахнул было лапой, но промахнулся, взмахнул ещё раз, но получил коленом в подбородок. Никто из офицеров искренне не понимал, как он умудряется бить это существо! Ему же все их удары как… как мёртвому припарка.

Доктор, или кем они его там считали, двигался так быстро, что противник его за ним просто не успевал. Гараж тем временем наполнился ветром и щурясь от его порывов Комаров готов был поклясться, что кожу его ранил и забивал глаза песок пустыни. Только вот откуда она тут?

Наблюдавшая за сражением неформалка начала что-то кричать и крик этот внезапно начал сильно раздражать джинна. Он уже не рычал, а визжал. Потом из последних сил оттолкнул от себя Евгения и бросился на Искру.

Окружающий мир вздрогнув под ногами замер. Точнее он двигался, но слишком медленно. Богданов-Джинн метнулся к женщине наверняка намереваясь растерзать её на части, но та, вот же диво, и не подумала бежать. Неспешно словно в замедленно съёмке она повернулась боком пропуская промахнувшегося монстра мимо. В руках Искры откуда не возьмись появился кинжал, которым она просто ударила того в шею. На пол брызнула синяя кровь и джинн вскрикнув упал на колени зажимая ладонью рану. Верещагина же вонзив клинок в пол под ногами схватила того руками за рогатую голову и завопила повторяя одну и ту же фразу:

- КХАЛАСС! РУХ ! ЕСМШИ! КХАЛАСС! РУХ! ЕСМШИ!

Свет лампочки под потолком мигнул и яркий оранжевый вихрь вырвавшись изо рта, глаз и ушей монстра уносясь прочь разбил застеклённое окно над запертыми створками гаража. И вот уже кровь заливающая пол снова привычно красная, а бледный, с испариной на лбу, Богданов валится на спину у ног Комарова.

- Иля-ль-лика! – понеслось вслед оранжевому урагану.

* * *

Рассматривая узор со всё той же совой и драконом на рукояти кинжала, Комаров впервые подумал, что пора на пенсию. Теперь он видел всё.

- ОХРЕНЕТЬ! Я тут посидел с вами…, - словно прочитав его мысли произнёс Журавлёв, не отрывая взгляда от невозмутимо работавшего иглой Евгения ловко зашивавшего рану на шее Богданова всё ещё смотрящего на окружающих изумлённо и немного испуганно. Что и не удивительно. Интересно он что-нибудь помнит?

Шустро спрятав клинок в складках бесформенной юбки до колена, Искра раскурила сигарету и ещё раз окинув взглядом гараж остановила взгляд на Антоне. Сдув с глаз волосы выбившиеся из-под берета, она устало произнесла:

- У него всё будет хорошо. Недельки две отдохнёт и восстановится. Евгений мастер штопать раны.

«И наверняка не только штопать», - подумал Журавлёв забросив на возвращённый на место холодильник кобуру с табельным пистолетом.

- Зачем было бить его ножом-то?

Искра снова воздела очи к небу.

- Всё не сложно. Даже вы поймёте. Чтобы джинн оставил уязвлённое тело и убрался восвояси. Они существа очень практичные и высокомерные. Вселяются в самых-самых лучших. Например, никогда не заберутся внутрь древнего старика или инвалида.

От услышанного Комаров даже закашлялся, подавившись слюной. Последние слова Верещагиной были сказаны уже на ходу.

Наступило время прощаться.

Снаружи, на улице начал накрапывать мелкий дождь и распахнув ворота майор Журавлёв пропустил мимо себя пофыркивающий бензином красный потрёпанный «Фольксваген Нью Битл».

- Иля-ль-лика? Что это? – задал напоследок мужчине с саквояжем беспокоивший его вопрос майор отчаявшись вспомнить самостоятельно.

- До встречи, - просто ответил доктор направляясь к ожидавшей его за воротами машинке.

ГЛОССАРИЙ:

Кхаласс – достаточно, хватит!

Есмши! Рух! - уходите!

Появился канал в телеграме там выкладывать рассказы буду рандомно всех приглашаю.

Страничка ВК здесь

Канал на дзене тут

Ссылка на литрес здесь

Автортудей здесь

Лето 1925 года стало настоящим испытанием для жителей маленькой деревни Хунцунь, расположенной в живописной провинции Аньхой в Китае. В течение нескольких дней спокойная жизнь деревни была нарушена чередой загадочных исчезновений, оставив родителей и весь местный народ в ужасе и смятении.

Все началось с пропажи восьмилетней девочки. Родители, заметив отсутствие дочери, вскоре подняли тревогу и начали поиски, которые так и не увенчались успехом. Спустя неделю отчаившиеся жители деревни столкнулись с новой трагедией – без следа пропали еще три девочки, все примерно того же возраста

В ходе поисков, на берегу реки Цзиинь, протекающей возле деревни, была найдена обувь одной из пропавших. Этот находка лишь усилила беспокойство и тревогу матери и отца, придавая ускользающей надежде на счастливый конец виток отчаяния.

Тем временем, младшая сестра одной из исчезнувших девочек, Нинг, решила рассказать о том, что ей известно об инциденте. В тот день, когда исчезли ее сестра и подруги, Нинг видела странного мальчика, который присоединился к их игре и утверждал, что он дракон. Мальчик предложил девочкам следовать за ним к реке, обещая доказать свои слова. Нинг и самая младшая девочка из компании подруг испугались и вернулись домой, а вот трое других девочек последовали за Мальчиком-драконом.

На вопрос, почему она не рассказала родителям о происходящем сразу, Нинг ответила, что мальчик попросил ее никому не говорить о нем. Интрига и страх усилились, когда вторая девочка, избежавшая злополучной судьбы своих подруг, подтвердила слова Нинг, стоя на своем, даже когда взрослые пытались поймать детей на выдумках.

Ни один мальчик в деревне, по описанию, не походил на того "загадочного дракона", который увел девочек. Кем был этот таинственный мальчик? Какие силы стояли за его появлением и исчезновением детей? Было ли это дело рук похитителей, завербовавших к себе ребенка или дети столкнулись с духом реки?

Пропажа девочек в Хунцунь остается одной из самых загадочных тайн Китая прошлого столетия, оставляя нас с мыслями о том, какие невероятные и ужасные вещи могут происходить с детьми за пределами взгляда взрослых

К счастью, Пётр жил в "сталинке" 40х годов постройки, и протекающая крыша с чугунными трубами компенсировались огромной толщиной кирпичных стен. Самое главное было в подвале - большое железобетонное помещение, не бомбоубежище, но сойдёт.

Пётр бежал по лестнице к подвалу, думая, как не успел накопить каких-то пятьсот тысяч на ипотеку на постройку личного бомбоубежища за городом. Ведь всего-то оставалось отработать пару месяцев на авторазборке или стащить крупную партию "артефактов" из заброшки. Ещё он мог бы подождать пока ему начисляется донаты с канала, где Пётр публиковал рассказы о своих приключениях или хорроры собственного производства. Теперь, скорее всего, все подписчики сгорят в пламени термоядерной реакции, а телефон умрёт от электромагнитного импульса.

Дверь в подвал, конечно же, оказалась заперта на навесной замок, а рядом издевательски висела табличка: "Для доступа подвала обратитесь в офис УК "Живой дом". Скоро дом не будет "живым", в отличие от Петра, который уже достал из рюкзака маленький ломик. Замок жалобно скрипнул ломающимся металлом и упал на плитку лестницы. Скрипнули ржавые петли, и свет ламп подъезда пропал во тьме сталинского здания.

Пётр прошёл внутрь, включив налобный фонарик. Дверь за собой прикрыл, заваливая её подготовленными заранее мешками с песком. Хоть какая-то защита в этом месте. Звук сирен стал тише, но всё ещё просачивался. Подвал он изучил сразу, как заселился в этот дом, а потом за несколько лет обустроил его в импровизированное убежище. Правда, дворник из управляющей компании постоянно мешал ему, но за пару тысяч рублей он закрыл глаза на регулярно сорванные замки (и вечно вешал новые!)

В центре подвала, возле несущих колонн находилось несколько кирпичных стенок, где Пётр и расположил свой "склад". Как только он оказался возле стен, звук сирен заглушил рёв, и через секунду сквозь редкие щели подвала внутрь проник яркий свет. Раздался грохочущий гул, и здание дрогнуло. Земля содрогнулась, сбивая с ног Петра. Падая, последнее, что он увидел - косяк ящика, в котором лежат бинты. А потом темнота бессознательного сна...

Холодный бетон обжигал щёку. Пётр, откашлявшись, открыл глаза и попытался встать. На лбу гудела шишка, а голова кружилась. На все триста шестьдесят градусов вокруг было пусто. Нащупав руками налобный фонарик, он включил его. Луч света выхватил грязную бетонную стену с кучей мусора и земли на полу. Осмотревшись, Пётр ощутил ужас, похожий он испытывал только один раз - когда при попытке пролезть на один из "объектов", застрял в узком вентиляционном канале и просидел так четыре часа. Теперь же места было полно, но проблема в другом: он абсолютно не понимал, где находится. Пётр стал задумчиво перечислять последние события в голове: Вот он проснулся от звука сирен, вот спускается по лестнице, вот заходит в СВОЙ подвал. А потом падение и этот, совершенно чужой. Бетонные перекрытия, образующие длинный П-образный коридор, уходящий куда-то в темноту. И груды мусора, как в заброшенных складах.

Не найдя своих запасов он наконец опомнился и полез в рюкзак за дозиметром и противогазом. Неизвестно, что произошло после удара и насколько заражена эта территория. Современный дозиметр показал нормальный, даже слегка низкий фон в 17 мкЗв/ч. Советский ДП-5В показывал то же, с учётом погрешности. Это было достаточно странно, но хотя бы здесь нет фона.

Воздух в помеении был неподвижен и обжигал своей низкой температурой. С потолка местами капала вода, образуя лужи. Пётр осторожно подошёл к одной из куч мусора в углу. Если рай и существовал, то это был он. В свалке из грязи, обломков ящиков и каких-то железок валялись противогазы, фильтры, плакаты, аптечки и военное снаряжение. Пётр протянул руку и вытащил из мусора старый ГП-4У. Металлические детали практически не покрылись ржавчиной, а резина идеально тянулась.

-- "Зёленый слоник"... - вспомнил народное название этой маски Пётр. И убрал её в рюкзак. Как бы ни хотелось забрать отсюда всё, сделать это он не мог.

Стоять долго не имело смысла. Он ещё раз осмотрел помещение и достал компас, дабы определиться, куда ведёт каждый из проходов. Встав в центр тоннеля, он взглянул на компас. Стрелка указывала примерно на северо-восток. Значит другая часть коридора вела на юго-запад. Вытащив из рюкзака светящийся маркер, припасенный для пометок в подземельях, он чиркнул стрелку на одной из бетонных стен. Теперь можно исследовать это направление коридора.

Пройдя два пролёта вперёд, Пётр обнаружил, что свет фонаря теряется в темноте из-за пыли или пара. Осознав опасность, он вытащил противогаз "Бриз" из подсумка и натянул на голову менее чем за пять секунд - золотой значок ГТО. Современный противогаз почти не закрывал обзор, давая панорамный вид на серые стены. Пётр продолжал идти вперёд, смотря на дозиметр. В каждом из пролётов на полу валялось полным полно мусора с советским хламом. Комната автомобильных деталей, комната детских игрушек, комната космонавтики. В каждой из них можно было найти редкости, бесценные для коллекции. Но Пётр стойко шёл вперёд, не смея обращать внимание на артефакты. Главными "пятнами" в каждом углу были предметы ГО СССР. Они больше всего соблазняли его, заставляя задерживаться в каждом из сырых помещений.

Пройдя десятки комнат, он стал замечатьь, что противогазов всё больше. На полу стали появляться всё более старые и редкие предметы, в идеальном состоянии. Первые противогазы, в которых немцы ходили в атаку под Осовцем, прототипы космических кораблей, части реактора РБМК-1000. Фон всё так же оставался стабильным, но в одной из комнат Пётр чуть было не оглох: весь проход доверху завален дозиметрами и счётчиками Гейгера разных моделей, разных времён. Все они безумно пищали и трещали, показывая разнообразные значение, смертельный фон. Пётр сорвался на бег, совсем забыв о выдержке и опасности подземелий. Он бежал, и мимо проносились комнаты с разбитыми архивами, оборудование бункеров ПВО, кусками "Бурана". А Пётр бежал всё дальше, совсем изнемогая от искушения. В один момент, он заметил, что и сам состоял из хлама. Волна безумия захлестнула разум, заставив разрывать собственное тело и складывать хлам в рюкзак. Кривым куском того, что было рукой он сорвал современный противогаз, обнажая "зелёный слоник" на месте лица. Смеялся тысячью голосов сквозь динамики со старого завода, слезы расплавленного стекла текли из его стеклянных глаз. Резина рваных костюмов ОЗК оплетала кожу, ярость вспыхнула красным, освещая помещение сквозь стекло противогаза. Хохот стих, оставив лишь шуршание сгоревшего от перегрузки динамика. Он разогнул спину, размахивая несколькими костяными конечностями в лохмотьях, бросился на стену и ломано пополз по потолку, уползая в темноту сырого прохода.

Противогазник.

***

Сергей Волков сидел в своём кабинете, уже не такой молодой, как раньше. На его столе лежал планшет со скриншотом видеозаписи. Камеры в старом районе города засекли нечто. Два ярких окуляра, паукообразные конечности в обрывках резины и солдатских шинелей. Существо выходило из подъезда жилого дома на улице Дзержинского. Волков сразу узнал его - "Противогазник", как окрестил их мальчишка из заброшенного бункера. Тогда, в начале нулевых, они разворошили логово тварей в огромном комплексе лабораторий среди тайги. Но зачистить всё не удалось - то самое божество всё ещё порождало своих слуг, а теперь видимо научилось воздействовать на людей вне бункера.

Отдел разведки уже пробил всех жителей подъезда. Кроме пенсионеров в одной из квартир жил молодой парень, фанат старинных вещей, особенно противогазов. Пётр Земцов. Со слов соседки, удалось узнать: примерно в три часа дня, Пётр пробежал по лестнице в подвал с противогазом на лице. В руках держал какую-то штуку и бормотал о "конце света". Больше она не слышала и не видела его.

Сергей направил отряд спецназа к дому и в город, для перехвата существа. К счастью, судя по камерам оно ушло из города в леса. Но если ЭТО появилось после посещений подвала, то что же скрывается внутри? Причем парень очевидно не раз посещал подвал. Может культист? Но не удалось выявить связи Земцова с фанатиками. Он был слишком помешан на противогазах, чтобы изучать запретные знания. Зато в его блоге нашли удаленную статью о походе в та самые леса. Видимо парень зашёл слишком далеко в своих поисках. Разведка уже проверяет версию с причастностью парня к призыву существа.

-- Волков! Мы заходим в подвал, ёпта! Приём. - прохрипела радиостанция. На связь вышла группа спецназа.

__________

Немного о событиях, упомянутых в конце рассказа: Заброшка в тайге

Телеграм, если кому-то удобнее там:

https://t.me/CTEKJLOBLOK

Сны - загадка мозга. Это манило меня с детства. Помню, мне лет десять, наткнулся в отцовском шкафу на потрепанную книгу по психологии. Глава про сновидения... Я был загипнотизирован. Как это работает? Как тело может быть парализовано, а разум - носиться по фантастическим мирам? Я должен был понять. Это стало навязчивой идеей, что привела меня в неврологию, а потом затянула в сомнологию - науку о сне. Защитился по гипнагогическим галлюцинациям, этим призракам на грани яви и сна. Я знал про сонный паралич всё. Каждый нейронный путь, каждый коктейль нейромедиаторов, отвечающих за этот жутковатый, но абсолютно физиологичный сбой.

- "Иван Петрович," - говорил я пациенту, складывая руки на столе, - "Это просто ваш мозг проснулся чуть раньше тела. Как залипший выключатель. Страшно? Еще как! Но абсолютно безопасно. Никаких демонов, только биохимия." - И в глубине души... я им завидовал. Глупо, да? Врач, специалист по нарушениям сна, и ни разу не испытавший на себе главной "страшилки" своей области.

Потому что мой сон... мой сон был легендарным. Крепче гранита. В мединституте сокурсники подшучивали:

- "Петров, тебя разбудит только апокалипсис, да и то не факт". - Будильники? Я ставил три, самых противных, громче пожарной сирены. Один - прямо на тумбочку у уха. Результат? Проспал зачет.

Жена Лена, когда мы только поженились, в отчаянии трясла меня за плечо:

- "Сереженька! Проснись!"

А я... я лишь мычал что-то невнятное и зарывался глубже в подушку.

- "Ты как медведь в берлоге," - вздыхала она потом, - "Только без весеннего пробуждения".

С возрастом стало чуть лучше, дисциплина взяла свое. Ранние подъемы в больницу, смены. Но способность отрубаться мгновенно и спать мертвецким сном осталась. Пока... пока не случилась та ночь.

Я закончил адскую смену глубоко за полночь. Пациентка с нарколепсией, сложный случай, требовала наблюдения. Домой приполз, как зомби. Голова гудела. Сел на кровать - и будто провалился в бездну. Ни снов, ни мыслей. Только чернота и блаженное небытие.

А потом... Проснулся. Вернее, глаза открылись. Тело... тело было могильной плитой. Неподвижно. Тяжело. Знакомое по тысячам описаний чувство паралича. И этот... взгляд. Холодный, тяжелый, недобрый. Чужие глаза в темноте, впивающиеся в тебя. Я медленно, с трудом перевел взгляд в угол комнаты, туда, где стоял старый шкаф, отбрасывающий длинную тень в лунном свете.

Он стоял там. Силуэт. Человеческий? Примерно. Но чернее самой черноты. Плотное, осязаемое ничто. У меня перехватило дыхание. Знакомый симптом - ощущение давления на грудь. Разум, мой ученый, рациональный разум, лихорадочно зашевелился: Сбой. Переходная фаза. Гипнопомпическая галлюцинация. Знакомо. Ожидаемо. Физиология. Но под этим шелестом терминов поднимался страх. Холодный пот выступил на лбу. Лена... дети... в деревне. Некому толкнуть, разбудить...

Силуэт сдвинулся с места. Не шагами. Он просто... плыл по полу, бесшумно, неотвратимо. Остановился у самого края кровати. Наклонился. И тогда я почувствовал его. Не воздух, нет. Ледяное излучение, исходящее от этой черноты. Мороз пробирал до костей, сковал легкие. Сердце колотилось, как бешеное, пытаясь вырваться из окаменевшей груди. Крик застрял где-то глубоко в горле комком.

А потом... я дернулся. Резко, всем телом, как от удара током. И - очнулся. Сидел на кровати, задыхаясь, весь мокрый от холодного пота. Сердце бешено стучало. Комната была пуста. Лунный свет лежал на полу мирно и безмятежно.

- "Черт возьми..." - прошептал я хрипло, обхватив голову руками. Дрожь не отпускала. Но сквозь страх... пробивалось что-то иное. Острое, почти болезненное любопытство. Вот оно. То, что я изучал годами. На собственной шкуре. Невероятно...

На следующий день в больнице я работал на автомате. Прием, консультации, просмотр полисомнограмм. Улыбался пациенту с бессонницей: "Главное - режим, Игорь Семенович. И поменьше тревожных мыслей перед сном". - А сам ловил себя на том, что взгляд тянется к темным углам кабинета. Разум твердил: "Стресс, недосып. Единичный случай". Но где-то в подкорке шевелился холодный червячок сомнения. Он смотрел. Он подошел. Он знал, что я проснусь.

И он вернулся. На следующую ночь. Быстрее. Как будто ждал. Я только закрыл глаза - и ощутил его присутствие. Открыл - он уже стоял не в углу, а в двух шагах от кровати. Та же ледяная тяжесть паралича, тот же сковывающий страх. Он поплыл ближе. Медленно. Неотвратимо. И... сел. На самый краешек моего матраса.

Я почувствовал это! Прогиб пружин под невидимым весом. Холодное пятно рядом с моей ногой. Он сидел, эта черная дыра в форме человека, и смотрел. Мой рациональный мир трещал по швам. Тактильные галлюцинации? Возможно... но, они не должны быть такими... РЕАЛЬНЫМИ! Он наклонился... ближе... его "лицо" было всего в сантиметре от моего. Дыхание остановилось. И я вырвался - с громким всхлипом, обливаясь потом, вскакивая на кровати. Пустота. Тишина. И нарастающая паника, которую уже не заглушить научными терминами.

- "Хватит," - прошипел я себе на утро, глядя на мешки под глазами в зеркале. - "Это переутомление. Нужен отдых". - Взял внеплановый выходной. Отменил всех пациентов. Разумный план, да? Гигиена сна по высшему разряду. Сходил в аптеку. Знал, что брать - золпидем. Сильнодействующее. Но мне нужен был гарантированный сон без сновидений. Без гостей. Купил. Вечером - легкий ужин, старые добрые комедии и ничего мрачного, длительная прогулка в парке, чтобы нагулять здоровую усталость. Теплый душ. Чистые, прохладные простыни, пахнущие Лениными духами - слабым, успокаивающим ароматом лаванды. Лунный свет струился в окно, мягкий и безобидный. Идеальные условия. Я проглотил таблетку, лег, потушил свет.

- "Только сон," - приказал я себе. - "Глубокий, черный, пустой сон. Никаких сбоев. Никаких... гостей".

Он не стал церемониться. Не стал подходить или сидеть на краю. Когда я открыл глаза, он уже сидел прямо передо мной, на одеяле. Так близко, что казалось, еще сантиметр - и чернота его тела коснется моей груди. Паралич сковал меня мгновенно и намертво, как гипс. Холод от него обжигал кожу. Мы смотрели друг на друга. Вернее, я смотрел в эту бездонную пустоту, где должно быть лицо, а он... он просто был. Тишина давила, густая, зловещая. Минута? Час? Вечность?

И он двинулся. Не наклонился. Он пополз по одеялу ко мне. Беззвучно. Неотвратимо. Его черные руки поднялись и холодные пальцы обхватили мое горло. И сжались.

Боль! Ледяная, раздирающая боль! И невероятная, чудовищная сила! Я не мог дышать! Не мог крикнуть! Не мог пошевелить даже веком! Только смотреть в эту пустоту в сантиметре от своих глаз. Мой разум бился в истерике: НЕВОЗМОЖНО! ГАЛЛЮЦИНАЦИЯ! ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ЗАДУШИТЬ МЕНЯ ПО-НАСТОЯЩЕМУ! ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! ЭТО ПРОТИВОРЕЧИТ ВСЕМ ЗАКОНАМ!

Но боль была реальной. Холод был реальным. Черные пальцы впивались в мою шею, давя хрящи. Темнота наступала на сознание не от сна, а от нехватки воздуха. Паника, дикая, всесокрушающая паника, смешалась с ослепляющей яростью на самого себя. Я ЗНАЛ МЕХАНИЗМ! Я ЗНАЛ! ЭТО ПРОСТО СОН! ПРОСНИСЬ! ПРОСНИСЬ, ИДИОТ!

Последнее, что я увидел перед тем, как чернота поглотила все, было это... лицо? Не лицо. Бездна. Бездна, которая смотрела на меня. И в ней... не было ничего. Ни злобы. Ни радости. Только пустота. Безразличная пустота.

Лена вернулась через два дня. Солнечным утром, с детьми и привезенными гостинцами от бабушки. Веселая, немного уставшая от дороги.

- "Сережа? Мы дома!" - крикнула она, заходя в прихожую. Тишина.

- "Наверное, на смене", - подумала она, заглянув в пустую кухню. Потом пошла в спальню, чтобы скинуть сумки.

Тихий, сдавленный вскрик вырвался, когда она толкнула дверь. Сергей лежал на спине. Глаза были широко открыты, застывшие в немом ужасе и непонимании. Рот тоже открыт, в беззвучном крике. Из уголка рта тянулась тонкая, засохшая дорожка пены. Лицо было бледным, почти синюшным. Одеяло сброшено на пол, как будто боролся.

- "Сережа?.. Сереженька?.." - прошептала она, замирая на пороге, не веря глазам. Потом ее крик, полный животного ужаса и отчаяния, разорвал тишину квартиры, заставив вздрогнуть детей в прихожей. Она бросилась к телефону, пальцы дрожали так, что она едва могла набрать номер скорой.

- "Приезжайте! Скорее! Мой муж... он не дышит! Он... он мертв! Я не знаю... не знаю что случилось! Я только вошла... он... он лежит..."

Пока она рыдала в трубку, пытаясь внятно назвать адрес, солнечный луч пробился сквозь штору и упал на неподвижное лицо на подушке. На лицо человека, который знал о сне все. И который так и не понял, что же пришло к нему в последнюю ночь.

- «Браунинг», - тожественно объявил Федор, сверкнув глазами. - Первый номер, аглицкий. Такой у самого Ильича!

Уголовник, на секунду забыв о боли, жадно потянулся здоровой рукой к трофею.

- Был уговор! Пистоль – мой…

Но, едва он пошевелился, как лицо скривилось в новой страдальческой гримасе.

- Чтоб вас черти в Аду жарили! – прошипел Степан, сплюнув в снег.

Вольский, деловито поправив пенсне, опустился на корточки рядом с вором. Его тонкие пальцы интеллигента, столь обожаемые некогда гимназистками, теперь привыкшие к шершавым страницам «Капитала», скользили по распухающему на глазах предплечью.

- Больно! – взвизгнул Корж, дернувшись всем телом, будто его ударили электрическим током. Его лицо побледнело еще больше, став белее свежего номера «Правды», а по щетинистым щекам закапали слезы, растапливая снежную пыль. – Мать твою! Ты, сволота, совсем пролетарскую солидарность потерял?

Иван Захарович, прищурившись сквозь запотевшее пенсне, продолжал методично ощупывать поврежденную руку.

- М-мда… - протянул учитель с интонацией земского врача. – М-мда, голубчик. Дела твои, прямо скажем… - самоназначенный лекарь замолчал, выдерживая театральную паузу.

- Что? Что там? – забеспокоился вор, подергивая шеей. – Говори уж как есть…

- Да у вас, батенька, перелом, - констатировал Вольский, пожевав губами. – Лучевая кость. Не смертельно, но чувствительно…

- Сам знаю, что чувствительно! – огрызнулся Степан.

Гущин, стоявший рядом, затянулся самокруткой, по-солдатски спрятав огонек в ладонь, и усмехнулся, выпуская облако дыма:

- Да, брат. Теперь ты не боец… а коли не боец – то обуза!

- А вы как хотели? – пожал плечами Иван Захарович, протирая пенсне краем шарфа. - Рожденный ползать летать не может! Лермонтов, знаете ли…

Последнюю фразу интеллигент произнес с ностальгическим вздохом, вспомнив былое.

- Не знаю я твоего Лермонтова, и знать не хочу, – прошипел уголовник, скривившись от новой волны боли, прокатившейся по всему телу. – Делать-то что?

- Шину наложим, - равнодушно ответил учитель, возвращая пенсне на нос. - Яшка, метнись, принеси две вот таких палки, - он показал размер ладонями, как рыбак показывает пойманную рыбу. – Добротные, прямые, крепкие. И… будет чуточку больно!

- Какую еще чуточку, сволота недобитая?

Малой, исполняя наказ, рванул в кусты, поднимая снежную пыль. Корж попытался отползти, но Гущин с Черновым схватили его за плечи. Командир, до того наблюдавший со стороны, сдвинул папаху на затылок и сделал шаг вперед. Только мертвый Юсуп лежал под сосной с застывшей на синих губах ухмылкой. И не было понятно, над чем потешается покойник – над своей участью, или судьбой тех, кто еще дышал.

- Ладно, делайте, что хотите, - выдохнул боец, обмякнув. - Комиссар, дай спирту, хоть глоток! Боль унять…

- Спирту нет, - качнул головой Осипов.

– Может, у него, - пострадавший дернул подбородком в сторону бирюка. – Может, у этого черта лесного какие травы есть? Знаю я их, мельников! Все с нечистой водятся!

- Да нет таких трав, чтобы переломы вмиг заживляли! Нет же? - оглянулся на проводника учитель.

- Нет, - коротко ответил Егор, даже не шевельнувшись.

- Шина, затем - только время, только покой, - назначил Вольский лечение, глядя на распухшую руку. – Много времени.

- Ладно, хлопец, - вздохнул Григорий, хлопнув Коржа по плечу. – Сейчас Иван Захарович тебя подлатает, посадим на коня - и марш в деревню. По нашим же следам обратно пойдешь – не заплутаешь. Там дядя Игнат за тобой присмотрит, пока мы не вернемся.

- Нет! – неожиданно запротивился уголовник. – Не поеду никуда! Я лучше с вами, с революционными товарищами. На кого я вас покину?

- Чего это ты вдруг? – удивился Чернов, на мгновение перестав крутить «Браунинг» в руках. – То здоровый в бой не рвался, се увильнуть норовил, а то с перебитой рукой геройством загорелся? Не похоже на тебя, браток…

Гущин, все еще сжимая крепкой солдатской ладонью цевье трехлинейки, нахмурил седые брови.

- Да. Подозрительно как-то… как петух в жопу клюнул! Али совесть заела?

- Да откуда у него совесть? – хохотнул балтиец.

- Бабу он убил, - мельник впервые произнес столь длинную фразу. – Снасильничал и убил. Душегубец.

Лес затих. Даже ветер перестал шевелить еловые лапы. Степан замер, втянув голову в плечи, забыв про болезненный перелом.

- Откуда ты?.. – изумленно прошипел он, но тут же встрепенулся и быстро-быстро затараторил, глотая слова: – Не верь ему, Григорий Иванович! Не верь контре! Не было такого! Вот те крест… - он дернулся, попытавшись перекреститься травмированной рукой, и, когда не получилось, неуклюже перекрестился левой. – Не было! Эта кулацкая морда на честного жулика клевещет! Правильно ты, Лавр Аристархович, говорил: кончать его нужно!

Григорий медленно повернулся к проводнику.

- Повтори, - потребовал он.

Но Егор снова молчал. Его лицо, на котором мелькнула было тень живого чувства, вновь стало каменным. И, признаться, после такой неожиданно длинной речи никто не надеялся, что мужик скажет еще хоть слово до самого вечера.

Неизвестно, откуда бирюк знал о произошедшем в деревне, но – странное дело – никто не усомнился в его словах. Осипов вдруг отчетливо вспомнил вчерашнюю ночь. Как он уходил к старосте, поделиться скудным пайком. А когда вернулся – уголовника среди спящих не было. Лавр еще сказал, что тот отошел по нужде.

Степан рванулся к своей винтовке, но Гущин, ветеран трех войн, крепко держал оружие. Его жилистые пальцы даже не дрогнули, когда душегубец попытался выдернуть трехлинейку из цепкой хватки пулеметчика. Матрос между тем, проверив магазин трофейного «Браунинга», отвел затвор, вернувшийся на место со звуком церковного набата. Вторя ему, звонко провела пружина кобуры комиссарского «Маузера».

- Нет, ну… а чего она? – залепетал Корж, пятясь на карачках назад, оставляя на снегу нелепые следы. - Под Леху-Варнака легла, а под меня, честного революционера – западло?

Его отступление прекратилось внезапно - спина наткнулась на ноги Яшки, вернувшегося с палками для шины. Паренек замер, широко распахнув глаза. Лицо Малого выражало полное смятение и непонимание происходящего.

- Не смей, гнида, - прорычал Федор. – Не смей пачкать имя Революции своей поганой пастью!

- Григорий Иванович? – Шелестов метнул испуганный взгляд на Осипова. – Товарищ комиссар?

- Не суйся, малец, - предостерег Гущин, не сводя глаз с Коржа. –Не твое это дело.

- На вот, - матрос протянул Яшке тулуп Степана. – Примерь-ка лучше. Ему больше не пригодится.

- Чё это вдруг? Чё это – не суйся? – взвизгнул убийца, внезапно оживляясь. Его глаза, вдруг ставшие большими и круглыми, как у голодного щенка, вымаливающего кость, устремились к пареньку. – Малой, родненький, я ж всегда к тебе по-хорошему! Как к родному сыну! А они… - он рванул головой в сторону чекистов. - Они меня, калеку немощного, порешить ни за что хотят!

Гущин тяжело вздохнул, вешая на плечо уже почти бесхозную винтовку:

- За дело, гражданин Корж, - произнес он, глядя куда-то вдаль. - За дело.

Степан вдруг полез в карман, яростно скребя грязную подкладку.

- Вот вам! Нате, подавитесь!

Он швырнул в снег царский червонец. Вероятно – тот самый, которым главарь банды расплатился с бабой за ночь. Золотая монета, тускло блеснув, бесследно исчезла в пушистой белизне. Это не была попытка откупиться – Корж слишком хорошо знал этих людей. Понимал, что боевые товарищи, теперь – бывшие, его не простят. Это был жест отчаянья. Последняя, жалкая попытка убедить самого себя: вернул награбленное – все, теперь можно и в Рай с чистой совестью. Вряд ли сам преступник в это верил…

- Ты подымись, собака, если по-людски умереть хочешь, - сочувственно прохрипел Лавр.

Уголовник начал вставать, наигранно кряхтя, но вдруг передумал и рухнул на колени. Снег хрустнул под его весом.

- Да вы чего, братцы? – захныкал он, размазывая по лицу слезы. – За что, родненькие? Христом-Богом молю! Из-за какой-то деревенской бабы?..

- Именем Революции… - сухо произнес комиссар, поднимая ствол «Маузера».

- Ты, Григорий Иванович, обожди, - внезапно перебил командира матрос.

Проговоренный, уже склонивший голову, встрепенулся. В его глазах мелькнул лучик надежды. Неужто – помилуют?

- Ты, Степка, сними валенки, - продолжал Чернов, зябко кутаясь в бушлат. – Ишь, какое дело, братец… сапоги у меня вовсе не греют, а тебе-то куда уж? Тебя-то валенки уже не согреют…

- Ага, - мрачно усмехнулся Лавр. – Тебе-то уже не замерзнуть…

- Да, - неожиданно поддакнул Вольский. – С покойника обувь снимать – еще то удовольствие.

- Валенки? – внезапно взревел Корж. В его голосе зазвучала такая первобытная злоба, что даже повидавший жизнь балтиец невольно отшатнулся, а Яшка и вовсе сиганул за спину Осипова. – Ах, вам валенки подавай?

Убийца повалился на спину и начал судорожно стаскивать обувь, работая одной здоровой рукой. Пимы не поддавались. Он хрипел, корча рожи и катаясь по снегу, словно сражался с невидимым зверем.

- Вот черт, - выдавил запыхавшийся уголовник, стащив кое-как один валенок. – Валенки вам подавай?! Нате вам валенки!

Вдруг он, как оголодавший пес, зачищающий швырнутую кость, вцепился зубами в войлок. Корж тряс головой с бешеной силой, пытаясь разорвать голенище, рычал сквозь стиснутые зубы, изо рта побежала пена, смешиваясь со слезами и талым снегом. Но добротно скатанные пимы, пережившие не одну зиму, оказались крепче отчаянья и злобы.

Вольский, бросив на бывшего товарища последний взгляд, полный жалости, отвернулся. Его тонкая натура не могла перенести этого зрелища – как человек под страхом смерти в одно мгновение превратился в дикого зверя.

- Кончай его, командир, - зевнул Чернов. В его голосе прозвучала неожиданная усталость. – Чего с этой нелюдью цацкаться?

- Да и темнеет уже, - добавил старый солдат.

Чекист выпрямил спину, встал полубоком и медленно, с церемониальной торжественностью поднял «Маузер». Лучи заходящего солнца озарили его каменное лицо багряными бликами.

- Именем Революции, - гулко разнесся по заснеженному лесу голос комиссара. – Гражданин Корж приговаривается к высшей мере социальной защиты.

- К чертовой матери, - процедил Лавр, не вынимая самокрутку изо рта.

Степан вдруг затих. Он перестал метаться, кувыркаться, перестал рвать зубами валенок. Подняв голову, он уставился на своих палачей, и в глазах, еще секунду назад затянутых пеленой безумия, мелькнуло что-то человеческое. Может, осколок раскаяния. А может - последняя надежда на чудо.

- Гриш… братцы… родненькие мои… - только и успел прошептать уголовник.

Грохот выстрела разорвал уральскую тишину. Вороны, едва вернувшиеся на облюбованную ель, снова взметнулись в небо, шумно хлопая крыльями и карканьем проклиная чужаков. Тело Коржа дернулось в последней судороге и рухнуло в снег. Пятно крови расползалось вокруг, как чернильное пятно на промокашке.

Чернов первым подошел к трупу. Он молча снял второй валенок, аккуратно отряхнул его, постучав войлоком об войлок.

- Добротные, - пробормотал матрос, пробуя пальцами толщину голенища. – Глядишь – и меня переживут.

- Небось, у какого буржуя экспроприировал, - заметил пулеметчик.

Вольский ничего не сказал, только поправил пенсне нервным жестом. Яшка всхлипнул и отвернулся, пряча слезы. Бирюк стоял, как вековой дуб. Показалось, что в глубине его глаз что-то мелькнуло. То ли усталость от жестокости, то ли удовлетворение свершившейся... нет, не справедливостью. Лишь расплатой за преступление.

Примерив обновку, Чернов, притоптывая, сделал несколько шагов туда-обратно и довольно крякнул. Пимы пришлись в пору, будто на него и делались. Яшка, кутаясь в тулуп Коржа, походил на переодетую куклу. Подол свисал ниже колена, рукава пришлось закатать чуть ли не на треть, а из-за огромного воротника торчали нос да глаза. Но даже такой наряд был благом по сравнению с его прежней телогрейкой, которая держалась больше на честном слове и пролетарской солидарности, чем на нитках.

Растянув под сосной фуфайку Малого, балтиец принялся расшнуровывать вещмешок Коржа.

- Тэкс… посмотрим, что тут у нас, - пробормотал Федор, вываливая содержимое на подстилку.

Каждый новый предмет падал со своим особым звуком. С глухим стуком – помятые банки тушенки – настоящая роскошь. С мягким шлепком – шмат сала, завернутый в пожелтевшую газету. На ней оставалась часть лозунга «Вся власть» - дальше текст обрывался, запечатанный въевшимся жиром. С сухим шелестом – сухари, перевязанные тряпицей. Самая большая ценность – узелки с махоркой и чаем – были запрятаны на дне мешка.

Все нашло новых хозяев. Делили честно, как в коммуне, как могли – поровну. И портянки, и клубок ниток, и прочий нехитрый, но дефицитный в столь непростое время скарб.

- На, Малой, - сказал вдруг Гущин, протягивая Яшке найденную там же жестянку с ландринками. – Чтобы жизнь… слаще была!

Шелестов ухватил коробку с той опаской, будто ему в руки сунули не леденцы, а гранату без чеки.

- Разве так можно, Григорий Иванович? – покосился он на комиссара, ища поддержки или запрета.

Осипов, чиркнув спичкой о пряжку портупеи, закурил и кивнул:

- Так – не можно. Так нужно.

Вольский было открыл рот, собираясь разразиться лекцией о тяготах военного коммунизма, о том, как сахар стал роскошью, а конфеты – пережитком буржуазного прошлого, но взглянул на юнца – на его по-детски открытое лицо, на глаза, которые еще не разучились удивляться и радоваться, и передумал.

Что он знает о прошлом? Да и сколько ему лет? Этого Яшка и сам не мог сказать наверняка. Одно точно: большая часть его жизни – война. То Германская, то Гражданская. Что он помнит о былых временах? Да ничего! И неизвестно, сколько ему отмеряно. Доживет ли малец до того светлого будущего, в котором, наконец-таки, свершится Мировая Революция, в котором все эксплуататоры, буржуи, помещики и кулаки будут повержены и начнется новая, беззаботная жизнь? Пусть радуется, пока может. Пока умеет.

- Экспроприируй экспроприированное, - подмигнул учитель парню.

- Тоже тебе, - Чернов вручил Яшке «Браунинг», по-отечески сдвинув ему шапку на глаза.

- Правда-правда? – подпрыгнул Шелестов, поправляя шапку.

- Правда, - заверил матрос. – Осторожно только, сам себя не подстрели, чекист!

Дрожащими руками Малой схватил пистолет, раскрыв рот от восторга. Он с нежностью провел пальцами по царапинам на воронении, по рифленой рукоятке, нащупал предохранитель. В движениях молодого чекиста была какая-то странная смесь детской радости и взрослой серьезности.

- Спасибо, дядя Федор!

- Владей, братец!

Иван Захарович отвернулся, пряча слезы. Светлое будущее, несомненно, наступит. Но в суровом настоящем ребенок больше радуется «Браунингу», снятому с покойника, чем коробке леденцов. Тоже, кстати говоря, не матушкой подаренных.

Невычитанные, но уже написанные главы, можно найти ЗДЕСЬ.