16 апреля 1912. Глубина 3750 метров. Вечное безмолвие на глубине почти четырёх километров Северной Атлантики. Огромные клубы ила, поднятые в результате приземления нежданного гостя в практически безжизненной точке океанского дна, почти рассеялись. Дождь из обломков, состоящих из всевозможных лёгких предметов – посуды, обрывков бумаги уже прекратился, и лишь самые невесомые объекты продолжают еле заметное планирование всё ниже и ниже. Потревоженные морские обитатели, которые никогда не видели солнечного света, приветствуют своего нового соседа. Сквозь взвесь поднятых в толще воды частиц медленно проступают очертания огромного объекта, который ровно сутки назад являл собой гордость технического прогресса всего человечества – это обломки поверженного и покорёженного «Титаника».
Только недавно в его просторных залах богатые пассажиры в вечерних нарядах чествовали заслуженного капитана на пышном званом вечере, а на палубах ниже оркестры и волынки играли мелодии для тех, кто направлялся в Новый Свет за новой жизнью и новыми надеждами.
Пройдёт пару часов, и на этих же палубах будут разворачиваться самые драматичные человеческие истории – истории любви и расставания, геройства и трусости, доблести и крушения надежд. Теперь же, словно окружая обломки огромного лайнера безмолвным хороводом, то тут, то там на иле в неестественных позах, в богатых пальто и дешёвых холщовых рубахах погрузились на дно те, кого до последнего мгновения не покидала мысль, что спасение всё-таки придёт. 1496 человек его так и не дождались.
Внутри растерзанного гиганта дорогая мебель из ценных пород дерева в роскошных каютах сломана, изуродована погружением, но фурнитура и элементы ручной отделки по-прежнему узнаваемы. Шкафы открыты и перекошены, дорогая одежда на фирменных вешалках вывалена наружу или разбросана внутри. Яркие занавески с цветочными принтами, в спешке оставленные вещи, смятое постельное бельё на незаправленных кроватях колыхает подводное течение в чёрных пустых каютах. Линолеумные плитки на полу усыпаны личными вещами: неотправленными письмами, открывшимися шкатулками с драгоценностями, предметами личной гигиены, деньгами, билетами на роковой трансатлантический рейс, головными уборами.
В недрах разбитой кормовой части царит неописуемый хаос: трубопроводы обрушены, электрические провода вырваны из стен и свисают, словно паутина на чердаке заброшенного поместья, стены кают и коридоров сдавлены или разрушены до основания, внутреннее убранство смыто беспощадными потоками воды. В кормовых областях, не затронутых разрушением или имплозией, всюду разбросаны остатки раскуроченной мебели и оставленные в спешке или от безысходности котомки с вещами эмигрантов, заплутавших в лабиринтах коридоров. Пол на неспрессованных палубах устлан слоем осадка из тяжёлого мусора, который в силу веса погрузился на дно.
До блеска вымытые стёкла в Саутгемптоне уже начали покрываться тонким слоем «морского снега», состоящего из органического детрита. Среди искорёженного металла и оборудования в кормовой секции, на деформированных нижних палубах, в машинно-турбинном отсеках лежат тела погибших членов экипажа и пассажиров третьего класса, зажатые сорванными элементами корпуса, размозжённые сломанными стенами, мебелью или судовым оборудованием. В зоне крушения многократно увеличилось количество глубоководных обитателей. Вокруг ещё чистых огромных поршневых машин, навечно застывших в ледяной темноте, снуют голодные хищники и детритофаги, поедающие животную плоть, выброшенную из холодильных камер и камбузов.
Зона вблизи крушения усыпана остатками мебели, ручной кладью, чемоданами, которые были принесены пассажирами на шлюпочную палубу в надежде сохранить не только свою жизнь, но и ценные вещи. У кормы в глубоководном иле нашли своё последнее упокоение погибшие, которые были выдавлены наружу через отверстия в корпусе при падении кормы. Место крушения усыпано элементами внутренней отделки. Деревянные перила с коваными балюстрадами кормовой лестницы разбросаны по грунту. В носовой части дубовые элементы роскошной Парадной лестницы – уникальные живописные картины, бронзовые херувимы, знаменитое панно с часами – сорваны, измельчены и разнесены водяными потоками по палубам.
Сломанные столы из Обеденного салона первого класса, тяжёлые стулья, кованые вставки входных дверей и искорёженные витражные окна, вынесенные через вскрытый корпус в носовой секции, стали неотъемлемой частью поля обломков. Ящики с грузом и багаж перевёрнуты и сломаны, мешки с сотнями писем представляют собой огромную бесформенную кучу.
Хрустальные люстры в общественных зонах и светильники в каютах и коридорах, лишённые лампочек накаливания, больше никогда не осветят тусклым светом угасающую роскошь Эдвардианской эпохи.
И где-то среди многочисленных обломков лежит фарфоровая кукла с длинными кудрями в дорогом кружевном платье и с невероятно реалистичными голубыми глазами. Этими глазами, устремлёнными теперь куда-то в потолок, кукла смотрит на стены навсегда заточившего её внутри металлического безжизненного корпуса, обречённого на многовековое разрушение. С некоторым удивлением, присущим её детскому фарфоровому личику, она словно озадачена, почему же та девочка, которая с такой любовью расчёсывала её волосы только вчера, более не берёт её с собой на прогулку на залитую солнцем верхнюю палубу, где расчёсанные кудри развевались от ветра из-за идущего на Запад на уверенной скорости «Титаника».
Однако «Титанику» более не нужно торопиться пересечь океан – он прибыл в свою финальную точку назначения. Он здесь навсегда.
