Володя стоял перед дверью, покусывая обветренные губы. Давняя привычка, за которую бабуля била по лицу – когда ладонью, а когда и чем потяжелее.
На губе выступила кровь, и Володя нажал на кнопку звонка. Забарабанил в дверь. Подумал, что если хозяйка сейчас не откроет, он может струсить. Убежит и больше никогда сюда не вернётся.
Из-за двери послышалось шарканье тапок.
– Кто?
– Сантехник! Вы соседей заливаете!
– Не вызывала я никого!
– Открывайте! А то полицию позову!
Дверь открыла миниатюрная бабушка с длинными седыми волосами. Она походила на куличик, покрытый глазурью. Бабушка поспешила запахнуть халат, но Володя успел заметить бледно-розовую сорочку.
Володя показал бабушке разводной ключ, будто удостоверение. Прошёл в ванную, где на ржавой батарее висело бабушкино бельё, с озабоченном видом постучал по трубам и велел нести полотенца.
Когда бабушка вернулась с тряпками в руках, Володя вцепился ей в шею и начал душить. Шея у неё была тонкой, как у курёнка. Володя сделал всё так быстро, что бабушка даже испугаться не успела. Сухими своими ручками она легонько похлопала его по плечу, словно хотела не ударить, а подбодрить.
Володя старался не гримасничать, не скалиться и не раздувать яростно ноздри, чтобы бабушка не приняла его за злобного человека. Он улыбался самой кроткой своей улыбкой. Володе хотелось, чтобы перед смертью она увидела не зверя, а милого внука, пусть чужого и незнакомого, но всё равно почти родного. Ведь перед лицом смерти все мы родня.
– Всё хорошо, бабуль, – ласково шептал Володя, – тише, тшш!
Бабушка весила как корзина с теннисными мячиками. Может, как две корзины. Володя носил такие на работе. Он положил бабушку на кровать, причесал, раздел, протёр влажным полотенцем и надел на неё юбку, которую принёс с собой в ящике для инструментов.
Эту чёрную бархатную юбку при жизни носила его родная – кровь от крови своя – бабуля. Иногда Володя сам надевал юбку, ложился в кровать и представлял себя покойной бабулей, но гораздо приятнее было надеть юбку на какую-нибудь одинокую пенсионерку. Не только приятнее, но и полезнее, ведь, помогая бабушкам уходить на тот свет, он избавлял их от унизительных мук старости. Старость, говорила бабуля, это кара божья.
Володя спрятался за креслом, чтобы мёртвая бабушка его не заметила, и стал разглядывать юбку. Такая чёрная, какой, наверное, была самая чёрная дыра во вселенной. Под юбкой угадывались бедра, колени, щиколотки. Володя снял штаны и сделал то, за что бабуля лупила его сильнее, чем за привычку кусать губы. За рукоблудие горят в аду, говорила бабуля.
Володя испачкал кресло, и вслед за облегчением ощутил стыд. Обжигающий стыд, словно кипяток из прорванной трубы. В такие минуты он действительно чувствовал себя плохим человеком. Ему казалось, будто его душа становилась чернее бабулиной юбки.
Володя набрал в таз воды и вымыл полы в квартире. Избавился от следов своего позора на кресле. Вытер пыль с мебели. Перемыл тарелки и вилки, между зубьями которых скопились остатки еды.
Перед уходом Володя стянул с хозяйки бабулину юбку. Тело на кровати теперь не вызывало у него ни возбуждения, ни умиления. Из уважения к покойнице он накрыл её халатом. Будь хозяйка жива, она бы поблагодарила его за помощь с уборкой, подумал Володя.
Перед церковными воротами лежал лохматый пёс. При виде Володи он вскочил, завилял хвостом, подставил голову для поглаживания. Володя любил собак, а они любили его. Собаки чуют хороших людей.
Ещё не стемнело, когда он вошёл в церковь. От знакомых запахов и красок душа возликовала. Володя поставил свечку за упокой души усопшей бабушки из шестьдесят шестой квартиры. У него ещё не было бабушек с двойными цифрами. Была бабушка из семьдесят восьмой, бабушка из тридцать пятой, бабушка из восемнадцатой…
Володя шёпотом перечислял своих бабушек, и со стороны могло показаться, будто он молится. Все они сейчас на небесах. Чистенькие и радостные. Он верил, что они наблюдают за ним с симпатией, а его родная бабуля сидит, стоит или парит рядом с ними и вся лучится гордостью за внука.
***
Вечером Мария Сергеевна отправилась за продуктами. Она надела капюшон и медицинскую маску, но покупатели в магазине всё равно бросали на Марию Сергеевну любопытные взгляды. Ей пришлось снять солнцезащитные очки и надеть очки с диоптриями, чтобы разглядеть ценники. Из-за жёлтых белков глаз, думала Мария Сергеевна, люди принимают её за больную, от которой можно подцепить какую-нибудь заразу.
Домой она возвращалась медленно. После шестидесяти у Марии Сергеевны стремительно развился сколиоз, и её так перекособочило, что левая рука почти доставала до колена. Чтобы пакет не волочился по земле, Марии Сергеевне приходилось держать руку согнутой.
Когда она проходила мимо церкви, из-за ворот выскочил пёс. Зарычал, залаял, но приблизиться не решился. Мария Сергеевна рыкнула на пса, и тот, поджав хвост, скрылся за оградой. Она поставила пакеты на асфальт и с чувством перекрестилась. Она много лет не заходила в церковь. Стыдилась. Таким, как она, не место в божьем доме.
Перед сном Мария Сергеевна смотрела музыкальное шоу. Соседи сверху – муж с женой, прожившие вместе полжизни – ругались. Мария Сергеевна с завистью слушала, как они матерят друг друга. Так ненавидеть могут только самые близкие люди.
Мария Сергеевна с тоской думала о предстоящей ночи. Кости уже ныли. Она могла свыкнуться с одиночеством, искривлённым позвоночником и нищенской пенсией, но до сих пор не понимала, за что судьба ниспослала ей такое наказание. Каждая ночь для неё была мукой. Соседи сверху сейчас поорут, может, подерутся, а потом лягут в кровать и заснут мирным сном, а она всю ночь проведёт в болезненном бреду.
Когда начался сериал про серийного маньяка, она пошла в спальню. Стены и потолок покрывали звукоизоляционные маты. Клетка стояла у противоположной от окна стены. Мария Сергеевна вошла в клетку и защёлкнула замок. Она никогда не оставляла ключ в замочной скважине, хранила его в потайном кармашке на изнаночной стороне матраса. Ночная тварь плохо соображала и отыскать ключ не могла, а вот провернуть его в замке – на это у неё мозгов хватило бы.
Тварь уже на подходе, чувствовала Мария Сергеевна. Она разделась, легла на матрас, брошенный на пол, и поцеловала иконку. Мария Сергеевна закрыла глаза, надеясь поспать хотя бы немного.
***
Больше всего Володя любил понедельники и пятницы. В эти дни в теннисном клубе работала тренерша пенсионного возраста. После визита к бабушке из шестьдесят шестой квартиры Володя был относительно спокоен. Но сегодня тренерша издавала такие приятные звуки, когда перебрасывалась мячом со своим клиентом, что Володю потряхивало. Хотелось обнять её и задушить прямо на корте.
После тренировки, когда тренерша помылась и переоделась, он вызвался донести её корзинку с мячами до машины. На улице лил дождь, и тренерша раскрыла над ними зонт. Володе стало приятно, что такая очаровательная женщина заботится о нём, ничтожном охраннике, и о его лысой голове.
– Спасибо, Владимир, вы очень добры, – сказала тренерша, закрывая зонт и садясь в машину. – До пятницы!
«Очень добры». Пожилые женщины, как и собаки, разбираются в людях. Видят их насквозь, подумал Володя. Он стоял, держась за дверь машины и пытаясь придумать предлог напроситься к тренерше в гости. В принципе, они могли бы разложить заднее сиденье внедорожника и устроиться там. Он мог бы надеть на неё бабулину юбку…
Тренерша помахала рукой какому-то знакомому. Это сбило Володю с толку. Он отошёл от машины, и тренерша захлопнула дверь. Дождь усилился. Когда машина тренерши скрылась за поворотом, Володя почувствовал, как сильно промок.
Последние клиенты ушли через пару часов. Володя закрыл клуб, вымыл пол на кортах, выключил везде свет и устроился в своей каморке, где он второй день подряд собирал из «Лего» Великую Китайскую стену. Тренерша не выходила из головы. Конструирование не приносило ему обычного удовлетворения, того чувства, будто он, словно господь, создаёт нечто новое. Володя посмотрел на часы. Ещё не очень поздно. Был шанс, что он найдёт какую-нибудь бабушку, гулявшую в парке с палками для скандинавской ходьбы. Володя отложил строительство Китайской стены на следующий день. Богу требовалась передышка.
***
Мария Сергеевна кормили голубей. Это было одно из немногих развлечений, которые она себе позволяла. В отличие от собак, птицы её не боялись. В отличие от людей, они не смотрели на неё с отвращением. Больная. Уродина. Птицы не знали таких слов.
Мальчик лет пяти подбежал и стал размахивать палкой, целясь в голубей.
– Умрите, умрите! – кричал он.
Марии Сергеевне захотелось схватить крикливого мальчика и бросить в озеро. Те времена, когда она страстно желала ребёнка, давно прошли. Такие, как она, не созданы для материнства.
Мария Сергеевна вышла из парка и направилась в сторону дома. Кости уже начали ныть. Проклятые кости. Иногда она думала, что так настрадалась в этой жизни, что после смерти господь пустит её за свой стол и всем присутствующим скажет, что эта искалеченная душа мучилась на земле не меньше его.
В подъезд она вошла вместе с мужчиной, которого раньше не видела. Лысый, с длинными, как у обезьяны, руками. От него пахло потом и мокрой одеждой.
Открывая дверь своей квартиры, она думала не о незнакомом мужчине, а о мальчике, который гонялся за голубями с палкой. Кем он вырастет? Не будет ли так же кричать «Умрите, умрите», но только не с палкой в руках, а с ножом или пистолетом?..
Она вошла в прихожую, но закрыть дверь не смогла. В дверной проём просунулся лысый незнакомец. Он ввалился в квартиру, бормоча что-то бессвязное про потоп и полицию. Постоял растерянно секунду-другую, а потом стал её душить и повалил на пол.
Когда Мария Сергеевна обхватила его руки своими, лицо мужчины вытянулось от удивления. Он вскрикнул от боли. Она отпихнула его от себя, но встать не успела. Незнакомец ударил её в висок ящиком для инструментов, и в глазах у Марии Сергеевны потемнело. Её последняя мысль была о скором наступлении ночи.
***
Всё пошло не по плану. Обычно Володя действовал аккуратнее. Несколько дней следил за очередной бабушкой. Не врывался в квартиру, как сумасшедший, а приходил под видом сантехника. Но из-за тренерши, которая бросила его под проливным дождём, Володе не терпелось примерить чёрную юбку хоть на ком-то.
Он не ожидал, что бабушка из квартиры № 50 окажется такой сильной. Это тоже было не по плану. Маленькая, худенькая, она выглядела как рахитичный ребёнок.
Володя не был уверен, что бабушка мертва, поэтому ударил её разводным ключом по темени. По лицу он бить не хотел, потому что знал: женщины даже в преклонном возрасте и даже после смерти хотят выглядеть привлекательно.
Володя пару раз видел эту странную бабушку в парке. Она всегда ходила в медицинской маске, очках, с низко опущенным капюшоном. И сейчас, когда Володя перенес её на кровать, чтобы помыть и переодеть, он понял, почему она скрывала свою внешность. Всё её тело покрывали короткие жёсткие волосы. Володя видел по телевизору бородатых женщин, которые выступали в цирках, и подумал, что его новая бабушка страдала тем же недугом, что и те циркачки.
Возбуждение было таким сильным, что у него болела нижняя часть живота. Он спрятался за занавеской и сощурился, чтобы образ лежавшей в чёрной юбке бабушки стал размытым и нечётким. Её ступни не были покрыты волосами. Володя представил, что это ступни чернокожей женщины из какой-нибудь африканской страны.
Володя согрешил. Его вновь накрыло волнами облегчения и стыда. Он вспомнил свою бабулю, которая перед смертью долго страдала и жаловалась на нестерпимую боль. Поскорей бы бог прибрал меня, говорила она. Её стоны по ночам мешали спать, и однажды Володя задушил бабулю подушкой. Она умерла с благодарной улыбкой на губах.
Володя помыл полы и вытер пыль в квартире. При виде клетки в спальне он замер с мокрой тряпкой в руке. Задумчиво наклонил голову набок. Возможно, его бабушка № 50 и вправду была циркачкой, а клетка – частью её реквизита.
Володя хотел протереть прутья тряпкой, как вдруг в гостиной, где он оставил мёртвую бабушку, послышался жалобный стон, который затем перешёл в рычание.
Володя выходил из комнаты, когда его сбила с ног бабушка в чёрной юбке. Только это была не совсем бабушка. Её лицо, руки и ноги вытянулись, на спине вырос горб, на котором топорщилась шерсть. Бабушка передвигалась на четвереньках и напоминала гиену. Бабушка вгрызлась ему в живот, расцарапала ляжки. Володя несколько раз ударил бабушку, попытался выдавить ей глаза, но она не разжимала челюстей, рыча и надсадно дыша. Внизу живота стало горячо, как будто в бабушкиной пасти горел костёр.
Володя пополз к клетке, таща бабушку за собой. Одной рукой он схватил бабушку за вытянувшееся ухо, а другой – за дверцу клетки. Размахнулся дверцей и с размаху саданул бабушке по морде, потом еще раз. Бабушка ослабила хватку. После очередного удара бабушка заскулила и, оглушённая, отпрянула от Володи. Он забрался в клетку, закрыл дверь на замок. Бабушка пришла в себя и набросилась на прутья, пытаясь достать Володю когтистой лапой. Морда и клыки бабушки были в крови.
Володя задрал толстовку, чтобы посмотреть на рану внизу живота. «Боже мой», – прошептал Володя. Он стянул простынь с матраса и обвязал ею живот, чтобы остановить кровь. Здесь, в клетке, он был в относительной безопасности. Володя свернулся на матрасе калачиком, прижав руки к ране. Надо позвать на помощь, подумал Володя перед тем, как потерял сознание.
***
Голова болела сильнее обычного. Мария Сергеевна проснулась раньше своего гостя. Обычно по утрам она ложилась поспать на пару часов, поскольку ночью не смыкала глаз в облике твари, но сегодня всё пошло не по заведённому порядку.
Иногда Мария Сергеевна думала, будто своими страданиями она искупает грехи прошлой жизни. В какой-то момент, надеялась она, господь смилостивится над ней и дарует хоть какую-то радость. Глупый человек, который лежал без сознания в клетке, мог стать для неё тем подарком, о котором она мечтала. Он мог бы скрасить её одиночество. Во всяком случае, это лучше, чем ничего.
Мария Сергеевна обернула цепь вокруг шеи гостя и приковала его к клетке. Когда он, очнувшись, начал кричать и звать на помощь, Мария Сергеевна пригрозила, что отгрызёт ему щёку. Глупыш испугался. Она обработала и зашила рану на его животе. Дала лекарств. Погладила по лысой голове.
– Вы меня съедите? – спросил гость.
– Нет, глупенький.
– Вы меня отпустите?
– Нет, никогда.
Глупыш нервно покусывал нижнюю губу. Он с унылым видом опустил голову, и Марии Сергеевне стало его жалко. Она принесла из гостиной чёрную юбку, в которой проснулась утром. Лицо гостя просветлело.
– Бабуль, а могли бы вы?..
– Конечно, мой миленький, – сказала Мария Сергеевна, надевая юбку.
