Горячее
Лучшее
Свежее
Подписки
Сообщества
Блоги
Эксперты
Войти
Забыли пароль?
или продолжите с
Создать аккаунт
Я хочу получать рассылки с лучшими постами за неделю
или
Восстановление пароля
Восстановление пароля
Получить код в Telegram
Войти с Яндекс ID Войти через VK ID
Создавая аккаунт, я соглашаюсь с правилами Пикабу и даю согласие на обработку персональных данных.
ПромокодыРаботаКурсыРекламаИгрыПополнение Steam
Пикабу Игры +1000 бесплатных онлайн игр
“Рецепт Счастья” — увлекательная игра в жанре «соедини предметы»! Помогите Эмили раскрыть тайны пропавшего родственника, найти сокровища и восстановить её любимое кафе.

Рецепт Счастья

Казуальные, Головоломки, Новеллы

Играть

Топ прошлой недели

  • Rahlkan Rahlkan 1 пост
  • Tannhauser9 Tannhauser9 4 поста
  • alex.carrier alex.carrier 5 постов
Посмотреть весь топ

Лучшие посты недели

Рассылка Пикабу: отправляем самые рейтинговые материалы за 7 дней 🔥

Нажимая кнопку «Подписаться на рассылку», я соглашаюсь с Правилами Пикабу и даю согласие на обработку персональных данных.

Спасибо, что подписались!
Пожалуйста, проверьте почту 😊

Помощь Кодекс Пикабу Команда Пикабу Моб. приложение
Правила соцсети О рекомендациях О компании
Промокоды Биг Гик Промокоды Lamoda Промокоды МВидео Промокоды Яндекс Директ Промокоды Отелло Промокоды Aroma Butik Промокоды Яндекс Путешествия Постила Футбол сегодня
0 просмотренных постов скрыто
75
User800
6 дней назад
Лига историков

Тот, кого Сталин хотел сделать своим преемником, позже оказался всеми забыт⁠⁠

Тот, кого Сталин хотел сделать своим преемником, позже оказался всеми забыт Сталин, 50-е, 40-е, Послевоенный мир, Никита Хрущев, Георгий Маленков, Лаврентий Берия, Вячеслав Молотов, Длиннопост

В последние годы жизни Сталина глава Белоруссии Пономаренко вошёл в число его главных фаворитов. Однако борьбу за власть после смерти генсека он безоговорочно проиграл.

Пантелеймон Пономаренко родился в августе 1902 года. В середине 30-х мало кому известный секретарь парткома одного из московских институтов был замечен влиятельным соратником Сталина. С этого момента начался его резкий взлёт. В послевоенные годы Пономаренко стал главным сталинским фаворитом и небезосновательно считался его наиболее вероятным преемником. Однако возглавить страну после смерти генсека он так и не смог. Насколько быстрым оказался его взлёт, настолько же стремительным было падение.

Молодые годы

Пономаренко родился на Кубани в 1902 году и по малолетству никакого отношения к подпольщикам-революционерам не имел. Работал подмастерьем у скорняка. С начавшейся после революции Гражданской войной связан самый загадочный пробел в биографии Пономаренко.

Согласно официальной версии, в 1918 году Пономаренко был мобилизован в РККА и принимал участие в обороне Екатеринодара (Краснодара) от белых. А уже в 1919 году он оказался слесарем на нефтепромыслах в станице Калужской, в окрестностях города. Однако демобилизоваться из РККА по собственному желанию было просто невозможно, тем более в самый разгар войны. Кроме того, станица, как и вся Кубань, вплоть до 1920 года контролировалась белыми. Никаких сведений о ранениях в его биографии не содержится, поэтому, вероятнее всего, он воспользовался возможностью и при отступлении РККА из Екатеринодара "самодемобилизовался" и отправился домой. А затем устроился на нефтепромыслы в соседней станице (между Афипской, где он жил, и Калужской, где работал, всего несколько километров).

После возвращения красных на Кубань он перебрался в Краснодар, где работал на железной дороге. Затем вступил в комсомол, выучился на рабфаке, был принят в партию и стал работать инженером.

В 30-е он по партийной путёвке был направлен в армию, где командовал батальоном строительных ж.-д. войск. В 1936 году Пономаренко перебрался в Москву, где работал во Всесоюзном электротехническом институте и по совместительству возглавлял его партком.

Там и состоялась самая важная встреча в его жизни. Пономаренко встретил Алексея Чуянова. Тот тоже был уроженцем Кубани и знаком с ним ещё со времён кубанского комсомола. В тот момент Чуянов работал в отделе руководящих партийных работников ЦК, то есть отвечал за подбор кадров. Он решил похлопотать за земляка и привёл его на кастинг к Андрею Андрееву.

Андрееву Пономаренко понравился, и он дал добро на его зачисление в аппарат ЦК. А уже через несколько месяцев его ждал головокружительный взлёт. Благодаря протекции Андреева в Политбюро в 1938 году Пономаренко был назначен главой Белоруссии. Причём Андреев лично приехал в Минск и созвал экстренное заседание ЦК, где объявил, что товарищи сверху советуют действующего первого секретаря снять и вместо него назначить товарища Пономаренко.

Это был фантастический взлёт. Скромный инженер, не имевший опыта руководства даже горкомом, был назначен сразу главой республики, да ещё и стратегически важной в силу приграничного положения.

Партизан

По должности Пономаренко входил в Военный совет Западного фронта, на который пришёлся самый тяжёлый удар немцев в первые дни войны. После ряда неудач Сталин демонстративно покарал военное руководство, расстреляв несколько генералов, но Пономаренко его гнев не коснулся. Напротив, он был отозван в Москву, где вскоре возглавил Центральный штаб партизанского движения, который координировал деятельность всех партизанских отрядов.

Де-факто, разумеется, руководство осуществляли чекисты, разрабатывавшие планы действий и осуществлявшие руководство операциями. Однако, чтобы они не забывали, что партия стоит выше, Сталин в последний момент поменял структуру ЦШПД, назначив его руководителем не кадрового чекиста, а главу оккупированной БССР Пономаренко.

Будучи главой БССР, Пономаренко очень ревностно относился к территориальным вопросам. В 1944 году ему даже удалось отбить атаку очень влиятельного Маленкова. Тот подготовил для Политбюро проект возвращения Полоцка РСФСР. В 1924 году этот город был передан из состава РСФСР Белоруссии в рамках "укрупнения союзной республики". Теперь Маленков предложил вернуть его РСФСР, указывая на исключительно важное стратегическое значение этой местности с военной точки зрения. Однако Пономаренко удалось отстоять город перед Сталиным. Он упирал на то, что Полоцк — сердце Белоруссии, её старейший город и его передача, несомненно, подорвёт дух населения.

Впрочем, через год Маленков взял реванш, когда уже Пономаренко попытался прирасти территориями за счёт РСФСР. По итогам войны Восточную Пруссию решено было разделить между Польшей, Литовской ССР и РСФСР, в составе которой появилась Калининградская область. Пономаренко аккуратно начал прорабатывать вопрос о передаче региона в состав БССР, мотивируя это тем, что в годы войны его республика перенесла самые тяжёлые испытания, но не получила никакой компенсации, в отличие от Польши или Литвы. Передача территории должна была, помимо прочего, обеспечить БССР выход к морю, что положительно сказалось бы на её экономике.

Помощник Пономаренко Виктор Николаев позднее подтверждал, что вопрос прорабатывался на уровне теоретических обсуждений. Однако всё сталинское окружение выступило против, а сам генсек уклонился от однозначного ответа, предложив подумать об этом когда-нибудь позже. Советский историк Иоффе также утверждал, что вопрос о передаче территории обсуждался, но был свёрнут из-за противодействия ближнего круга генсека.

После войны

В послевоенное время Пономаренко занял место главного фаворита Сталина после того, как умер Жданов и был казнён Вознесенский. Появились явные признаки того, что генсек недоволен своим окружением и подумывает о новой зачистке. Прежняя правая рука Сталина — Вячеслав Молотов был снят с поста министра иностранных дел, а его супруга отправлена в ссылку. Над Берией повисло "Мингрельское дело", по которому проходили его выдвиженцы. Ворошилов хотя и оставался заместителем Сталина, почти выпал из ближнего круга, как и Каганович. Микоян тоже лишился своего министерского поста и всё чаще подвергался критике. Более-менее крепкими оставались только позиции Маленкова и Хрущёва.

Зато влияние Пономаренко росло с каждым годом. В 1948-м его перевели из Минска в Москву, где он был назначен секретарём ЦК, т.е. одним из непосредственных руководителей партии. В последние годы жизни Сталина в секретариат ЦК входило всего пять человек: он сам, Маленков, Хрущёв, Суслов и Пономаренко. В 1950 году Пономаренко назначается министром заготовок. В октябре 1952-го он входит в состав Президиума ЦК (так переименовали политбюро), а в декабре того же года, за три месяца до смерти Сталина, становится его заместителем.

Всё свидетельствовало о том, что Пономаренко в фаворе у генсека. По одной из версий, он якобы планировал назначение Пономаренко на пост председателя Совета министров. Оно должно было состояться весной 1953 года. У этой версии есть даже весьма видные сторонники, например министр земледелия Иван Бенедиктов. Однако каких-либо документальных подтверждений этим утверждениям нет.

Болезненное падение

Впрочем, несмотря на отсутствие документальных подтверждений, сталинское окружение видело в Пономаренко опаснейшего конкурента, о чём свидетельствуют их действия в первые дни после смерти Сталина. Уже 5 марта Пономаренко был переведён из членов Президиума ЦК в кандидаты. 15 марта снят с поста заместителя председателя Совета министров. В то же время его убрали из секретариата ЦК и назначили на пост министра культуры.

Пономаренко сливали постепенно. Маленков, Хрущёв и Берия сражались за власть и действовали осторожно, чтобы ненароком не нажить себе опасных врагов, которые объединятся в альянс. После того как с Берией было покончено, Маленков и Хрущёв отослали Пономаренко в Казахстан. Формально назначение было высоким, однако в связке с ним отправили Брежнева, который фактически надзирал за ним.

В Казахстане Пономаренко пробыл чуть больше года. Как только Хрущёв разобрался с Маленковым, он вспомнил и о другом конкуренте. Его отправили в "дипломатическую ссылку" — в Польшу. Заодно исключили из Президиума ЦК, что окончательно лишало его какого-либо политического влияния.

Летом 1957 года старое сталинское окружение предприняло последнюю попытку отбить власть у Хрущёва, но неудачную. После их разгрома решено было перестраховаться и отослать Пономаренко из относительно близкой Польши в далёкую Индию.

К 1959 году Хрущёв почувствовал себя в безопасности и решил вернуть Пономаренко чуть ближе. Его перевели послом в Голландию, откуда он со скандалом вылетел за драку с полицией. Вместе с группой сотрудников посольства он пытался отбить у полицейских в рукопашной схватке советского учёного, решившего остаться в Голландии и обратившегося за политическим убежищем. После этого он был объявлен персоной нон грата и его пришлось вернуть в Москву. Но в столице он был не нужен, Пономаренко мог стать точкой притяжения для недовольных Хрущёвым. Так он оказался на совсем уж третьеразрядной должности — представителем СССР в МАГАТЭ.

После свержения Хрущёва у Пономаренко появился шанс вернуться в игру. Он был почти ровесником Брежнева и его окружения и вдобавок некоторое время работал с новым генсеком в Казахстане. Кроме того, резко возвысившиеся вместе с Пономаренко Суслов и Косыгин при Брежневе играли определяющую роль в политике. Однако генсек решил не играть с огнём. Пономаренко он в столицу вернул, но никаких постов не доверил. Вплоть до выхода на пенсию несостоявшийся преемник преподавал в Институте общественных наук при ЦК.

Тот, кого Сталин хотел сделать своим преемником, позже оказался всеми забыт Сталин, 50-е, 40-е, Послевоенный мир, Никита Хрущев, Георгий Маленков, Лаврентий Берия, Вячеслав Молотов, Длиннопост

Почему Пономаренко так быстро лишился влияния? Его шансы на то, чтобы вклиниться в борьбу за власть изначально были слишком незначительны. Он был выдвиженцем и фаворитом генсека, но ещё не превратился в сильную политическую фигуру калибра Маленкова или Хрущёва. У них за спиной был многолетний опыт выживания и тонких политических интриг, а также знание всех аппаратных подводных течений. Пономаренко же только начинал осваиваться на вершине. С другой стороны, будь у него больше влияния, и разобрались бы с ним совсем иначе. Достаточно вспомнить печальную судьбу предыдущего любимчика Сталина Николая Вознесенского. Можно сказать, Пономаренко ещё легко отделался, отправившись в дипломатическую ссылку. Берия в борьбе за власть лишился жизни, а Каганович, Молотов и Маленков вылетели из партии.

Пономаренко умер в 1984 году, и смерть его осталась незамеченной на фоне эпохи пышных похорон, когда за несколько лет один за другим скончались почти все представители высшей номенклатуры.

___________________________________________________________________________________________

Еще несколько исторических заметок - из цикла "Четыре поколения потомков Пушкина"

Первая - о детях поэта, живших в XIX веке (жизнеописание и портреты под музыку Свиридова) - https://www.litprichal.ru/work/601660/

Вторая:
"Внук А.С.Пушкина Григорий Пушкин (1868-1940) во время боев с Петлюрой 20-30.08.1919 мог быть одним из командиров РККА, выведших донбасские части из "Киевского капкана" - https://www.litprichal.ru/work/601659/

Третья - о том, как дальние потомки поэта в годы Великой Отечественной оказались по разные стороны фронта: офицер вермахта и немец по отцовской линии Георг-Михаэль фон Меренберг - и шестеро праправнуков Пушкина, сражавшихся за СССР - https://www.litprichal.ru/work/601657/

Тот, кого Сталин хотел сделать своим преемником, позже оказался всеми забыт Сталин, 50-е, 40-е, Послевоенный мир, Никита Хрущев, Георгий Маленков, Лаврентий Берия, Вячеслав Молотов, Длиннопост
Тот, кого Сталин хотел сделать своим преемником, позже оказался всеми забыт Сталин, 50-е, 40-е, Послевоенный мир, Никита Хрущев, Георгий Маленков, Лаврентий Берия, Вячеслав Молотов, Длиннопост
Показать полностью 3
Сталин 50-е 40-е Послевоенный мир Никита Хрущев Георгий Маленков Лаврентий Берия Вячеслав Молотов Длиннопост
6
9
131Leksus
4 месяца назад

Людей которых уже нет, адрес, который не существует⁠⁠

Попались в руки письма 1946 года, вероятно от сына - матери, сами письма сложены в стопку, удивительно, что столько времени они хранятся.... а ведь тех людей уже нет, как и нет деревни, которая указана в адресе "Нескучный Карай" Тамбовской области.

Людей которых уже нет, адрес, который не существует Отношения, Разговор, Послевоенный мир, История России, Длиннопост

В таком вот виде они хранятся.

Людей которых уже нет, адрес, который не существует Отношения, Разговор, Послевоенный мир, История России, Длиннопост

Присутствует изобразительное искусство

Людей которых уже нет, адрес, который не существует Отношения, Разговор, Послевоенный мир, История России, Длиннопост
Людей которых уже нет, адрес, который не существует Отношения, Разговор, Послевоенный мир, История России, Длиннопост
Людей которых уже нет, адрес, который не существует Отношения, Разговор, Послевоенный мир, История России, Длиннопост

Р+Опубликую пару писем, все нет смысла. В них нет секретов, как людей, так и адреса - сейчас на месте той деревни - поле

Людей которых уже нет, адрес, который не существует Отношения, Разговор, Послевоенный мир, История России, Длиннопост

Вот, что указано на картах.

Первое упоминание в документах ревизской сказки 1811 года по Кирсановскому уезду под названием: „Вновь поселенное сельцо Нескучное, Карай тож". Было заселено крепостными крестьянами губернского секретаря Гаврила Ивановича Дурново (из-за чего деревня имела второе название Дурновка).

В деревне числилось 49 мужских душ. Все крестьяне были переведены из села Никольского. В 1816 году было крепостных крестьян: мужского пола — 80, женского пола — 82 человека. В 1911 году числилось дворов крестьянских 22 с населением: мужского пола — 65, женского пола — 74 человека.

Недалеко от деревни находилась деревня Карасёвка, заброшенная ещё в середине 20 века. С другой стороны реки Мокрый Карай находится деревня Павловка.

В 1970-х годах количество дворов сократилось до 8-10. Приблизительное время исчезновения деревни 1985-1986 год. Людей выселили, а уже заброшенные строения сравняли с землёй. Осталась часть бывшего фруктового сада. Официально упразднена только в 2001 году.

Вот такая вот история... (информация взята с сайта: https://ru.ruwiki.ru/wiki/Нескучный_Карай)

Показать полностью 6
[моё] Отношения Разговор Послевоенный мир История России Длиннопост
0
87
OttoPyrkin
OttoPyrkin
5 месяцев назад
ИНТЕРЕСНО ОБО ВСЁМ
Серия Пикабу познавательный

Послевоенный СССР. 1950-е годы в фотографиях⁠⁠

После Великой Отечественной войны значительная территории Европейской части СССР в буквальном смысле лежала в руинах. Несколько лет советский народ напряженно трудился и восстанавливал страну, и к началу 1950-х годов ему удалось сделать то, что на Западе считали невозможным. На месте разрушенного появилось новое, военные раны понемногу затягивались и начиналась обычная жизнь со своими трудностями и радостями. Этому времени и посвящается данная подборка.

Послевоенный СССР. 1950-е годы в фотографиях СССР, Познавательно, 1950, 20 век, Послевоенный мир, Историческое фото, Хочу все знать, Фотография, Старое фото, Черно-белое фото, Уличная фотография, Яндекс Дзен (ссылка), Длиннопост

В годы войны Ленинград 900 дней находился блокаде, практически ежедневно подвергаясь артобстрелам и бомбардировкам. Но к 1950 году, когда был сделан этот снимок, город снова ожил и отстраивался. Как на Площади Восстания, запечатленной на фото.

Послевоенный СССР. 1950-е годы в фотографиях СССР, Познавательно, 1950, 20 век, Послевоенный мир, Историческое фото, Хочу все знать, Фотография, Старое фото, Черно-белое фото, Уличная фотография, Яндекс Дзен (ссылка), Длиннопост

А в Москве полным ходом шло строительство знаменитых «сталинских высоток» семи (первоначально по плану их было восемь) высотных зданий, концепция которых была одобрена в 1947 года. В октябре 1952 года высотка на Котельнической набережной уже была готова и представал перед фотографом во всей своей красе.

Послевоенный СССР. 1950-е годы в фотографиях СССР, Познавательно, 1950, 20 век, Послевоенный мир, Историческое фото, Хочу все знать, Фотография, Старое фото, Черно-белое фото, Уличная фотография, Яндекс Дзен (ссылка), Длиннопост

Общий вид построенного в Бурят-Монгольской АССР нового поселка Шахты. 1952 год, в следующем году он будет переименован в город Гусиноозерск. Здесь добывался каменный уголь.

Послевоенный СССР. 1950-е годы в фотографиях СССР, Познавательно, 1950, 20 век, Послевоенный мир, Историческое фото, Хочу все знать, Фотография, Старое фото, Черно-белое фото, Уличная фотография, Яндекс Дзен (ссылка), Длиннопост

Хорошо поработал — хорошо отдохни! Делать это можно было во многих местах стран, например, на озере Рица в Абхазской АССР. На этом снимке летом 1952 года — одна из многочисленных экскурсий по местному парку.

Послевоенный СССР. 1950-е годы в фотографиях СССР, Познавательно, 1950, 20 век, Послевоенный мир, Историческое фото, Хочу все знать, Фотография, Старое фото, Черно-белое фото, Уличная фотография, Яндекс Дзен (ссылка), Длиннопост

Так выглядел город Владивосток в середине 1950-х годов. В неофициальной столице Дальнего Востока в те времена жило около 260 тыс. человек.

Послевоенный СССР. 1950-е годы в фотографиях СССР, Познавательно, 1950, 20 век, Послевоенный мир, Историческое фото, Хочу все знать, Фотография, Старое фото, Черно-белое фото, Уличная фотография, Яндекс Дзен (ссылка), Длиннопост

А эти пионеры города Новая Каховка в УССР вышли на берег Днепра в 1952 году. За два года до этого здесь началось строительство Каховской ГЭС, первые агрегаты которой дали ток к 1955 году. В промышленную эксплуатацию станция была сдана в 1959 году.. ну а что случилось здесь через 63 года, вы уже в курсе..

Послевоенный СССР. 1950-е годы в фотографиях СССР, Познавательно, 1950, 20 век, Послевоенный мир, Историческое фото, Хочу все знать, Фотография, Старое фото, Черно-белое фото, Уличная фотография, Яндекс Дзен (ссылка), Длиннопост

В 1943 году в семилетних и средних школах было введено раздельное обучение мальчиков и девочек было введено. Постановлением Совета Министров СССР от 1 июля 1954 года совместное обучение мальчиков и девочек во всех школах было восстановлено с 1954/55 учебного года. Но пока в этой женской школе Ленинграда 1953 год и девочки осваивают нелегкую учебную программу.

Послевоенный СССР. 1950-е годы в фотографиях СССР, Познавательно, 1950, 20 век, Послевоенный мир, Историческое фото, Хочу все знать, Фотография, Старое фото, Черно-белое фото, Уличная фотография, Яндекс Дзен (ссылка), Длиннопост

Хотя строительство по всей стране шло полным ходом, еще очень многие жили в откровенно неважных условиях. Как эта семья рабочих Красноперекопской мануфактуры на улице Голубятная в Ярославле 1951 года.

Послевоенный СССР. 1950-е годы в фотографиях СССР, Познавательно, 1950, 20 век, Послевоенный мир, Историческое фото, Хочу все знать, Фотография, Старое фото, Черно-белое фото, Уличная фотография, Яндекс Дзен (ссылка), Длиннопост

К 1953 году ситуация с продуктами по стране нормализовалась и кроме государственных магазинов работали и кооперативные, а также колхозные рынки. Такие, как на этом снимке в городе Череповеце.

Послевоенный СССР. 1950-е годы в фотографиях СССР, Познавательно, 1950, 20 век, Послевоенный мир, Историческое фото, Хочу все знать, Фотография, Старое фото, Черно-белое фото, Уличная фотография, Яндекс Дзен (ссылка), Длиннопост

А этот снимок в новом обувном магазине был сделан тоже в Череповце, но уже в 1954 году. Разумеется, он постановочный, но в те времена артели выпускали много самой разнообразной продукции ширпотреба, в том числе и обувной.

Послевоенный СССР. 1950-е годы в фотографиях СССР, Познавательно, 1950, 20 век, Послевоенный мир, Историческое фото, Хочу все знать, Фотография, Старое фото, Черно-белое фото, Уличная фотография, Яндекс Дзен (ссылка), Длиннопост

Хотя сегодня многие пытаются утверждать, что «в СССР сажали за веру в бога», это было отчасти справедливо лишь в 1920-х и начале 1930-х годов. А в мае 1952 года в Троице-Серниевой лавре совершенно спокойно прошла религиозная Конференция с участием всех церквей республик СССР. На снимке — участники данного мероприятия.

Послевоенный СССР. 1950-е годы в фотографиях СССР, Познавательно, 1950, 20 век, Послевоенный мир, Историческое фото, Хочу все знать, Фотография, Старое фото, Черно-белое фото, Уличная фотография, Яндекс Дзен (ссылка), Длиннопост

Та же конференция, и сейчас на ней выступает раввин Московской Хоральной Синагоги и Председателя еврейской религиозной общины Соломон Михайлович (Шлойме Михелевич) Шлифер.

Послевоенный СССР. 1950-е годы в фотографиях СССР, Познавательно, 1950, 20 век, Послевоенный мир, Историческое фото, Хочу все знать, Фотография, Старое фото, Черно-белое фото, Уличная фотография, Яндекс Дзен (ссылка), Длиннопост

В массы активно продвигались занятия спортом, в том числе и прикладным. С 16 по 23 сентября 1951 года в Подмосковье проходили Всесоюзные соревнования по мотоспорту на лично-командное первенство ДОСААФ. Их открытие, а также парад участников и шоссейные гонки на дистанцию 100 км состоялись 16 сентября на 23 км. Минского шоссе. Ну а на этом снимке - мотокросс по пересеченной местности на 100 км, состоявшийся в районе станции Расторгуево 23 сентября. В соревнованиях участвовали сборные команды и мотоциклисты союзных республик, городов Москвы и Ленинграда.

Послевоенный СССР. 1950-е годы в фотографиях СССР, Познавательно, 1950, 20 век, Послевоенный мир, Историческое фото, Хочу все знать, Фотография, Старое фото, Черно-белое фото, Уличная фотография, Яндекс Дзен (ссылка), Длиннопост

В 1950-е годы кино по-прежнему оставалось важнейшим из искусств. Киномеханик сельского клуба Иван Демьянович Мазильников (слева) и его друг Григорий Курский из села Бухарай в Татарской АССР подтверждают это из 1951 года.

Послевоенный СССР. 1950-е годы в фотографиях СССР, Познавательно, 1950, 20 век, Послевоенный мир, Историческое фото, Хочу все знать, Фотография, Старое фото, Черно-белое фото, Уличная фотография, Яндекс Дзен (ссылка), Длиннопост

Празднования Нового года в те времена проходили широко и массово. На этом снимке — новогоднее представление в Колонном зале Дома Союзов на главной елки страны, посвященное встрече 1952 года.

Послевоенный СССР. 1950-е годы в фотографиях СССР, Познавательно, 1950, 20 век, Послевоенный мир, Историческое фото, Хочу все знать, Фотография, Старое фото, Черно-белое фото, Уличная фотография, Яндекс Дзен (ссылка), Длиннопост

Хотя послевоенные времена были совсем нелегкими, выпуску журнала моды это не препятствовало. Таким был его первый номер в 1946 году.

Послевоенный СССР. 1950-е годы в фотографиях СССР, Познавательно, 1950, 20 век, Послевоенный мир, Историческое фото, Хочу все знать, Фотография, Старое фото, Черно-белое фото, Уличная фотография, Яндекс Дзен (ссылка), Длиннопост

Ближе к середине 1950-х годов города страны преображались на глазах, что особенно хорошо заметно на цветных фотографиях. Девушки в одном из парков столицы УССР, города Киев летом 1954 года.

Послевоенный СССР. 1950-е годы в фотографиях СССР, Познавательно, 1950, 20 век, Послевоенный мир, Историческое фото, Хочу все знать, Фотография, Старое фото, Черно-белое фото, Уличная фотография, Яндекс Дзен (ссылка), Длиннопост

Курорты были местом, где нравы были довольно свободными. Как на этом снимке начала 1950-х годов, сделанным в городе Сочи.

Послевоенный СССР. 1950-е годы в фотографиях СССР, Познавательно, 1950, 20 век, Послевоенный мир, Историческое фото, Хочу все знать, Фотография, Старое фото, Черно-белое фото, Уличная фотография, Яндекс Дзен (ссылка), Длиннопост

Ну а это на море летом 1950 года приехала артистка Лидия Смирнова и наслаждается заслуженным отдыхом.

via

Показать полностью 19
СССР Познавательно 1950 20 век Послевоенный мир Историческое фото Хочу все знать Фотография Старое фото Черно-белое фото Уличная фотография Яндекс Дзен (ссылка) Длиннопост
3
3
K0SH.TROVO
K0SH.TROVO
6 месяцев назад
Сериаломания | Киномания
Серия Кино

"Горький 53". История о советском Человеке и послевоенном Времени⁠⁠

"Горький 53". История о советском Человеке и послевоенном Времени Рецензия, Фильмы, Сериалы, Русские сериалы, Послевоенный мир, Обзор, Детектив, Криминальные фильмы, Боевики, Длиннопост

Всем привет. Честно говоря, для меня до сих пор остаётся загадкой такое количество фильмов про послевоенное устройство восстанавливающегося советского государства. Это можно было понять в само послевоенное время. Шедевры вроде "Места встречи изменить нельзя" трудно недооценить, а фразы Глеба Жеглова в исполнении Высоцкого вообще стали крылатыми. В то время ещё была жива память о тех событиях, и были живы многие очевидцы. Фильмы и сериалы снятые сегодня - это в некотором смысле взгляд уже из нашего времени. Способны ли мы правильно оценить события тех лет современными глазами? Вопрос дискуссионный. Конечно, историческая дистанция изменяет восприятие событий, и переосмысление прошлого через художественные произведения нередко служит для современного общества способом осмыслить собственные проблемы и вызовы. Фильмы, рассказывающие о восстановлении советского государства после войны, позволяют зрителям увидеть не только героизм и самопожертвование, но и элементы трагедии и потерь, которые сопровождают любой масштабный исторический процесс. Авторы таких произведений ищут баланс между реализмом и художественным вымыслом, стараясь передать атмосферу эпохи и в то же время сделать истории понятными и близкими для современных зрителей.

Интересно, что наряду с попытками документальной реконструкции событий появляются и фильмы, предлагающие альтернативные взгляды и интерпретации, порой даже в жанре фантастики или антиутопии. Это говорит о том, что интерес к этому периоду истории не угасает, а напротив, приобретает новые аспекты и глубины. Возможно, это связано с тем, что эти годы олицетворяют собой переломный момент в истории. Точку, где решались судьбы многих людей и империй. Каждый раз, обращаясь к ним, мы вольно или невольно задумываемся о вечных вопросах: что движет людьми в невероятных обстоятельствах, как выживать и побеждать в условиях, когда кажется, что всё против тебя? Современные фильмы добавляют в наше восприятие этого времени новые грани, отражая сегодняшние социальные и культурные тенденции, изменившиеся ценности и приоритеты. Иногда эти произведения вызывают горячие споры и противоположные мнения, но в этом и заключается их сила — они оживляют разговор о прошлом, заставляют вновь и вновь возвращаться к темам, которые волновали поколения и будут волновать ещё долгое время. Каждый новый фильм или сериал о послевоенном восстановлении — это возможность для нас задать вопросы о смысле и наследии прошлого, а значит, и о нашем собственном месте в истории.

"Горький 53". История о советском Человеке и послевоенном Времени Рецензия, Фильмы, Сериалы, Русские сериалы, Послевоенный мир, Обзор, Детектив, Криминальные фильмы, Боевики, Длиннопост

«Горький 53» — это захватывающий телевизионный сериал, который погружает зрителей в атмосферу послевоенных лет в Советском Союзе. Действие разворачивается в 1953 году в городе Горький. Сериал мастерски передает дух времени, показывая как обычных граждан, так и тех, кто находится у рычагов власти. Сюжет вращается вокруг нескольких ключевых персонажей, чьи жизни переплетаются в плотную сеть интриг и тайн. Каждый из персонажей сталкивается с трудными решениями, отражающими борьбу за власть, свободу и правду. Они представляют собой разные слои общества — от партийных деятелей и работников завода до семей, пытающихся просто выжить в непростое время. Кинематографический подход сериала впечатляет своей аутентичностью: тщательно воссозданы интерьеры, костюмы и быт Горького той эпохи. Сплоченный актерский состав исполняет свои роли с глубоким пониманием и искренностью, оживляя на экране сложные взаимоотношения и внутренние переживания героев. «Горький 53» — это не только история о конкретном времени и месте, но и размышление о природе власти и человеческой стойкости. Он наполняет зрителя множеством эмоций, заставляя задуматься о прошлом и ощутить благодарность за перемены, которые принесло время.

Параллельно с интригами и личными драмами сериал акцентирует внимание на изменениях, происходящих в обществе. Это время, когда старые догмы начинают трещать по швам, и герои сериала вынуждены искать ответы на сложные вопросы: сможет ли новая эпоха принести освобождение или вновь все останется по-старому? Одним из главных элементов, привлекающих внимание зрителей, является непредсказуемость сюжета. Истории персонажей переплетаются настолько неожиданным образом, что зачастую каждый эпизод представляет собой набор сюрпризов и открытий. Авторы сериала искусно вплетают в ткань повествования исторические события, показывая, как они влияют на каждого из героев, превращая сложные политические и социальные процессы в понятные и близкие зрителю ситуации. Также стоит отметить глубокую психологическую проработку персонажей. Каждый из них вынужден противостоять своему прошлому, личным страхам и сомнениям. В их историях отразилась сложность и многослойность человеческой природы — характеры не делятся на черное и белое, каждое действие имеет свои мотивы и последствия. Именно благодаря такой проработке "Горький 53" оставляет у зрителей неизгладимое впечатление, вызывая живой отклик и глубокие размышления. Предлагаю немного пройтись по этим главным героям.

"Горький 53". История о советском Человеке и послевоенном Времени Рецензия, Фильмы, Сериалы, Русские сериалы, Послевоенный мир, Обзор, Детектив, Криминальные фильмы, Боевики, Длиннопост

В центре сюжета - Иван Астафьев. Бывший фронтовик, служивший в военной разведке. После войны попал в места не столь отдалённые за убийство. Нам не особо рассказывают детали и обстоятельства, которые привели его к этому. Вроде бы он защищался и убил кого-то по неосторожности. Отсидев свой срок он возвращается домой в город Горький. Кто подзабыл - сейчас этому городу вернули историческое название Нижний Новгород. Я не был в этом историческом месте, но справедливо предполагал, что часть сцен и кадров было именно там и отснято. Дело в том, что город часто фигурирует в различных кинолентах, даже когда напрямую и не упоминается. Так почему бы ему не стать местом съёмки, если он и так стал местом событий? Тем не менее, он не стал. Как заявляют официальные источники, большая часть сцен была отснята в Костроме. Проект стал самым крупным для этого города по таким параметрам, как количество исторического транспорта, число актеров массовки и локаций. Но вернёмся к Ивану. Вернувшись в родной город, наш герой сразу сталкивается с местной шпаной, которая пытается его ограбить. Гопота не сильно в этом преуспевает, всё же против них выступает бывший военный разведчик. Тем более, по ходу повествования открывается, что Иван до войны даже был действующим чемпионом города по боксу. Тем не менее, из-за того что местные милиционеры не чисты на руку, вину пытаются повесить на него. Его выручает его старый приятель, с которым они дружили ещё до войны. Приятель оказывается сотрудником местной милиции. Он же пристраивает его в местный милицейский спортзал в качестве тренера для сотрудников. А дальше дела разворачиваются непредсказуемым образом...

"Горький 53". История о советском Человеке и послевоенном Времени Рецензия, Фильмы, Сериалы, Русские сериалы, Послевоенный мир, Обзор, Детектив, Криминальные фильмы, Боевики, Длиннопост

Амнистия 1953 года выпустила на волю огромное число преступников, и в городе орудует банда под предводительством некоего авторитета по кличке Харитон в исполнении Александра Балуева. Кличка скорее всего является и именем, но на этом внимание не заостряется. Банда действует достаточно жёстко. После её налётов остаются не только пустые кассы и склады, но и горы трупов. По определённым причинам, которые будут озвучены позже, живых свидетелей банда Харитона не оставляет. Сам Харитон тоже непрост. Он не только бандит, но и идейный антисоветчик. Причина ненависти к советской власти, как я понял, кроется в том, что его семья в своё время попала то ли под раскулачивание, то ли под продразвёрстку. Из-за этого Харитон ненавидит всё советское, а от символов советской власти его начинает, что называется "корёжить".

Город, и без того измученный послевоенной разрухой, теперь жил в постоянном страхе. Харитон и его банда действовали с хладнокровной расчётливостью, словно их жестокость была не просто средством, а своеобразным манифестом. Местные власти, однако, оказались не готовы к такому противнику. Милиция, привыкшая бороться с мелкими воришками и хулиганами, столкнулась с организованной и хорошо вооружённой группой, которая действовала с военной точностью. Попытки задержать банду заканчивались провалом: Харитон всегда был на шаг впереди, словно кто-то предупреждал его о готовящихся операциях. В городе начали шептаться о предательстве, о том, что среди самих милиционеров есть те, кто симпатизирует бандитам или даже получает от них деньги. Но доказать это было невозможно — Харитон умел хранить свои секреты.

Тем временем сам Харитон, несмотря на свою жестокость, вызывал у некоторых жителей странное уважение. Его ненависть к советской власти находила отклик в сердцах тех, кто тоже пострадал от репрессий или коллективизации. В тёмных переулках и на задворках города шептались, что он — не просто бандит, а мститель, который борется за справедливость. Эти слухи только укрепляли его авторитет, делая его фигурой почти мифической. Но для большинства он оставался воплощением ужаса — человеком, который не знал пощады и не оставлял шансов на спасение.

"Горький 53". История о советском Человеке и послевоенном Времени Рецензия, Фильмы, Сериалы, Русские сериалы, Послевоенный мир, Обзор, Детектив, Криминальные фильмы, Боевики, Длиннопост

Проделки Харитона привели к тому, что на его поимку была направлена специальная группа сотрудников КГБ. Притом направлена лично Лаврентием Палычем. Группу возглавляет офицер по фамилии Найдовский в исполнении Алексея Макарова, известного нам и по другим криминальным сериалам. Дело осложняется ещё и тем, что мало кто знает как выглядит Харитон, и именно из-за этого Найдовский, уж простите за каламбур, находит решение. В город привозят уникальный алмаз. Уникальность его во-первых заключается в размерах, а во-вторых в гравировке серпа и молота на нём. И именно его и собираются использовать в качестве наживки. Прежде всего, группа предполагает что банда клюнет на сам алмаз, имеющий материальную ценность. Ну а помимо этого, данный предмет имеет ценность и символическую из-за гравировки. Как оказалось позже, ставка на эти два аспекта сыграла. Притом в большей степени сыграла ставка именно на ненависть к Советам. Впоследствии нам показывают, что для Харитона оказалось важнее не украсть алмаз, а именно лишить государство предмета-символа его достижений. Он вообще хотел распилить алмаз на мелкие кусочки и раздать народу в анонимных конвертиках ...

"Горький 53". История о советском Человеке и послевоенном Времени Рецензия, Фильмы, Сериалы, Русские сериалы, Послевоенный мир, Обзор, Детектив, Криминальные фильмы, Боевики, Длиннопост

В ходе развития сюжета Найдовский придумывает хитрый ход с внедрением своего человека в банду Харитона. Как говорится, ход поражающий своей новизной. И как Вы поняли, лучше всего на эту роль подходит Шарапов. В смысле Астафьев. Я оговорился не случайно, потому что на протяжении всего просмотра лично для меня где-то вдалеке всё время слышалось эхо Места встречи, которое как говориться изменить нельзя. Ну а дальше начнётся круговерть событий, которая даже закончится фразой "А теперь Горбатый! Я сказал Горррбатый!!!". Только как вы поняли, говорить её будет не Глеб Жеглов, а другой персонаж. И вместо Горбатого в исполнении Армена Джигарханяна тоже будет другой персонаж. А кто именно, я Вам не скажу. Сами посмотрите и узнаете. А на этом я, пожалуй прекращу рассказ сюжета. Иначе всё Вам расскажу. А это как бы не совсем правильно. Лучше перейду к выводам и заключению.

Что мне понравилось...

  • Хорошо воссозданная атмосфера послевоенного времени. Здесь режиссёры и постановщики постарались хорошо. Происходящему на экране веришь. Улицы, автомобили "Победа", форма милиционеров, сами исторические события которые происходили на фоне - всё учтено. В визуальном плане сериал смотрится очень хорошо. Особое внимание уделено не только внешним атрибутам эпохи, но и внутреннему миру персонажей. Их переживания, мотивы и поступки органично вплетены в ткань повествования, создавая ощущение подлинности. Диалоги звучат естественно, наполнены характерными для того времени выражениями и интонациями, что добавляет глубины и достоверности. Герои не просто существуют в рамках сюжета, они живут, дышат, сталкиваются с трудностями и радостями, которые были типичны для послевоенного общества.

  • Музыкальное сопровождение также играет важную роль в создании атмосферы. Мелодии тех лет, звучащие в ключевых моментах, переносят зрителя в прошлое, усиливая эмоциональное воздействие. Звуковые эффекты — от шума городских улиц до тишины в маленьких квартирах — подчеркивают реализм происходящего. Каждый звук, каждая нота словно возвращают нас в ту эпоху, где каждая деталь имеет значение.

  • С точки зрения сюжета - сценаристы мастерски балансируют между исторической достоверностью и драматической напряженностью. Сюжетные линии переплетаются, раскрывая не только личные истории героев, но и общую картину жизни страны. Зритель становится свидетелем не только частных драм, но и глобальных изменений, которые происходили в обществе. Это делает сериал не просто увлекательным, но и познавательным, позволяя глубже понять дух того времени. Хотя к некоторым историческим моментам есть вопросы. Но про них я напишу в минусах.

  • Визуальные эффекты и операторская работа заслуживают отдельного упоминания. Кадры выстроены с таким мастерством, что каждый эпизод выглядит как живая картина. Игра света и тени, точная цветовая гамма, передающая настроение эпохи, — всё это создает неповторимую атмосферу. Сериал не просто рассказывает историю, он погружает зрителя в мир, где каждая деталь, от крупного плана до общего вида, работает на общее впечатление.

  • Подбор актёров тоже хорош. Сами их увидите. Выдержан идеальный баланс между возрастными-опытными и молодыми-начинающими. Все они хорошо подходят для выбранных ролей и как будто на своих местах

"Горький 53". История о советском Человеке и послевоенном Времени Рецензия, Фильмы, Сериалы, Русские сериалы, Послевоенный мир, Обзор, Детектив, Криминальные фильмы, Боевики, Длиннопост

Что мне не понравилось...

  • Антисоветская направленность.
    Главный злодей представлен как жертва советского режима, мстящий за свои страдания, что, кстати, схоже с мотивацией главного героя. Представители милиции и сотрудники КГБ изображены исключительно как коррумпированные карьеристы и отъявленные негодяи. Среди ключевых персонажей практически отсутствуют положительные образы правоохранителей. Их либо показывают некомпетентными, либо продажными. Тот факт, что в милиции в то время служили в основном ветераны войны, остается за кадром. Вместо этого акцент делается на их продажности, карьеризме и подлости. Все они, как один, стремятся избить подозреваемых и сфабриковать дела. Это особенно бросается в глаза. Особое внимание уделяется изображению советской действительности как мрачного, безнадежного мира, где царят страх, доносительство и лицемерие. Люди, даже те, кто не связан с правоохранительными органами, показаны как жертвы системы, вынужденные приспосабливаться к ее жестоким правилам. Они либо молчаливо соглашаются с несправедливостью, либо становятся ее соучастниками, чтобы выжить. Это создает атмосферу всеобщего упадка и безысходности, где даже попытки сопротивления кажутся обреченными на провал.

  • Исторические несоответствия.
    В целом, есть в произведении один персонаж, о котором я не упомянул в своём обзоре. Речь идёт о бывшей возлюбленной главного героя. Я планирую вернуться к её роли позже, когда буду разбирать другой аспект сюжета. Если вкратце, её история сводится к тому, что она оказалась в числе эвакуированных из города, затем исчезла, и главный герой был уверен, что она погибла. Однако позже он с удивлением обнаружил, что она жива. Что касается исторической достоверности, я не углублялся в детали Великой Отечественной Войны. Мои знания ограничиваются школьной и университетской программой. Насколько я помню, Горький не подвергался эвакуации, так как находился далеко от линии фронта. Подобные несоответствия в произведении встречаются неоднократно. Хотя, по крайней мере, с автоматами Калашникова всё в порядке — они действительно были на вооружении в то время, и солдаты в книге используют их вполне правдоподобно.

  • Слабые женские персонажи.
    Это вообще отдельная тема. Нет ни одного хорошо проработанного женского персонажа, которому хотелось бы сопереживать. Я даже не запомнил их имён. Персонаж, которого играет Екатерина Климова мне запомнился как "какая-то баба с чемоданом". Почему? Потому большую часть "эфирного" времени она либо собирает чемодан, либо куда-то с ним идёт. Притом собирает она его два раза насколько я помню. Ну и персонаж максимально тупой. Был у неё мужик в виде Астафьева, потом он пропал куда-то, она вышла замуж за милиционера. Перспективного кстати. Но стоило вернуться Астафьеву, она сразу бежит собирать чемодан и нестись неизвестно куда. Притом своими действиями она разбивает сразу две пары. И свою, и Астафьева, у которого тоже начинаются отношения. Правда с не менее тупой бабой. Тем не менее, к Екатерине Климовой вопросов нет. Она - отличная актриса. А вот персонаж туповатый. Как и все остальные женские персонажи в фильме. Одна бегает между мужиками, вторая в 20 лет сокрушается, что ей с ними не везёт и "жизнь просрана", третья мечтает свалить в Москву с каким-нибудь москвичом. Притом не важно с каким... собственно на этом женские персонажи заканчиваются. Могли бы обыграть их как-то поинтереснее.

  • Сюжетные дыры и нестыковки.
    В сериале их полно. Как будто сценаристам что-то помешало пройтись мелким напильником по сюжету и зачистить шероховатости. С самого начала бросаются в глаза некоторые очевидные нестыковки. Нам преподносят, что амнистия, по которой выходит главный герой вызвала рост преступности, но совершенно упускают тот факт, что для этого должно пройти некоторое время. А наш герой возвращается в Горький, в котором уже есть сформированная многоуровневая организованная преступность. Есть подкупленные милиционеры, несколько криминальных авторитетов, которые контролируют город и ведут войну друг с другом и так далее...

Заключение

"Горький 53". История о советском Человеке и послевоенном Времени Рецензия, Фильмы, Сериалы, Русские сериалы, Послевоенный мир, Обзор, Детектив, Криминальные фильмы, Боевики, Длиннопост

Хочу отметить следующее. В современной киноиндустрии сложилась довольно интересная ситуация. Раньше, находясь под влиянием голливудского массового кинематографа, отечественные кинематографисты сталкивались с серьезными трудностями. Однако сейчас обстановка изменилась, и у них появилось больше возможностей для реализации своих замыслов. Дело не в том, что мы теперь смотрим исключительно российские фильмы и сериалы. Важно то, что мы наконец-то можем по-настоящему оценить их, ведь долгое время наше восприятие было искажено, и мы не замечали, насколько низкокачественное кино нам предлагали зарубежные коллеги. Лично я стал чаще обращать внимание на отечественные проекты и, к своему удивлению, обнаружил, что среди них есть действительно достойные работы. Одним из таких примеров является сериал «Горький 53», который заслуживает особого внимания. Данная кинолента - яркий пример того, как современные российские кинематографисты умеют сочетать глубокий сюжет, качественную режиссуру и актерскую игру. История, разворачивающаяся в послевоенном провинциальном городе, затрагивает не только локальные проблемы, но и универсальные темы, которые находят отклик у зрителя. Каждый персонаж здесь прописан с особой тщательностью, что позволяет зрителю проникнуться их судьбами и переживаниями. Кроме того, сериал демонстрирует, как можно работать с историческим материалом, не теряя при этом актуальности и зрелищности.

Еще одним важным аспектом является то, что отечественные кинематографисты стали уделять больше внимания визуальной составляющей. Если раньше многие проекты страдали от недостатка бюджета или небрежного подхода к операторской работе, то сейчас ситуация кардинально изменилась. Визуальный ряд в современных российских фильмах и сериалах зачастую не уступает зарубежным аналогам, а иногда даже превосходит их. Это особенно заметно в таких проектах, как «Эпидемия» или «Топи», где каждая сцена продумана до мелочей, создавая атмосферу, которая буквально погружает зрителя в происходящее. Конечно, нельзя сказать, что все отечественные проекты идеальны. По-прежнему встречаются работы, которые оставляют желать лучшего, будь то слабый сценарий, неубедительная игра актеров или излишняя эксплуатация штампов. Однако важно то, что сейчас у зрителя есть выбор. Мы можем сравнивать, анализировать и находить те проекты, которые действительно заслуживают внимания. Это свидетельствует о том, что российский кинематограф постепенно находит свой путь, освобождаясь от влияния шаблонов и стереотипов. Хочется отметить, что современная киноиндустрия в России переживает период трансформации. Она становится более зрелой, смелой и разнообразной. И если раньше мы смотрели на зарубежные проекты с восхищением, то теперь можем с гордостью говорить о том, что и у нас есть что предложить миру. Возможно, именно сейчас начинается новый этап в истории российского кино, который откроет перед нами еще больше возможностей для творчества и самовыражения.

В заключение хочется сказать, что «Горький 53» — это не просто сериал, а настоящая история, которая заставляет зрителя сопереживать, анализировать и ждать продолжения. Он удачно сочетает в себе элементы классического детектива и современного психологического триллера, что делает его по-настоящему уникальным. И если вы ещё не начали смотреть, то самое время это исправить. Ведь, как известно, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Увлекательная история о подвиге и предательстве, с отличным актерским составом, где каждый не просто играет, а прям вживается в своего персонажа, качественно снятая, с исторически правильными мелочами в кадре – это был залог успеха Ликвидации, а теперь мы видим всё то же самое в данном сериале. Правда оборвался он как-то резко. Концовка получилась открытой, что позволяет нам либо самим додумать варианты развития событий, либо ждать следующего сезона если он будет.

А на этом у меня всё. Смотрите хорошие фильмы, играйте в хорошие игры и читайте хорошие книги.

Показать полностью 7
[моё] Рецензия Фильмы Сериалы Русские сериалы Послевоенный мир Обзор Детектив Криминальные фильмы Боевики Длиннопост
3
5
EvgeniySazonov
EvgeniySazonov
8 месяцев назад
Авторские истории
Серия Допогуэра

Допогуэра (18 финал)⁠⁠

38

А правду ли говорят, Карло, что начались школьные занятия?

— Что есть, то есть, уж с месяц как. И все наши ребята ходят в школу, и Сильвия.

Но что на душе у тебя, Карло Кавальери? Ты с виду добродушен и приветлив, но не так уж разговорчив. Уж прости, но не становишься ли ты тихоней Карло Кавальери, и на душе у тебя что?

— Признаться, я все размышляю о Массимо и, оставаясь наедине с собой, всецело погружаюсь в наш последний разговор, и это изводит меня, и огорчает меня смерть его матери и то, что он покинул дом. Неотлучно он следовал за мной и не раз выручал и поддерживал, и каждое утро, просыпаясь, я все жду его призыва с улицы, но это как ожидать гостя, зная, что он умер. Примиримся ли мы когда-нибудь и что же за историю он раздул у себя в голове, уж так ли велика моя вина в нашей размолвке? Мною понукает печаль. Эх, найти бы ответы на все вопросы.

Ты в полном смысле слова повзрослел, Карло, и рассуждаешь серьезно.

— Я видел смерть поэта, и это было нещадно для меня. Я уличил сплетницу, и этот поступок откликнулся в сердце пониманием сотворенной мною непоправимости, о которой я буду еще долго сожалеть, уж не знаю, прав ли я был. Мой лучший друг отвернулся от меня… И «дети дуче», несчастный Микеле изгнан — виноваты ли они? Но теперь я стараюсь помногу читать, и оттого меняется во мне многое, и меняется скоропалительно. Я узнал, почему восходят семена и что вспять ничего не обратить, но не узнал еще, как умерять противоречия в себе и что же все-таки происходит в нас… Может, это так и останется для меня неузнанным?

Ну, что-то ты расклеился, Карло Кавальери. А скажи-ка, как поживает твой отец?

— В последнее время он омрачен работой. Иногда я слышу его разговоры о необходимости иметь железные нервы, о прениях, о профсоюзах, о «старых дураках-строителях», которые «выкидывают коленца». В общем, отца хотят «подвинуть», но он им «всыплет» и, если надо будет, «упрячет». Злоба могла бы стать его спутником, но он держится, и, как всегда, бодр и весел, и любит маму, хотя и взгляд его все чаще отрешен. Но что, если сравнить его положение с деревом, с которого послевоенная жизнь срубает старые и больные ветви, — процесс этот ранит его, но, быть может, это есть очищение?

Не рановато ли тебе, Карло, настолько уходить в себя?

— Важно быть в ладу с собой, и если, всматриваясь, я сохраняю равновесие в сердце, то о чем же мне беспокоиться?

А снятся ли тебе сны, Карло Кавальери? Раньше тебе снились сны о пахарях и о труде.

— Мне снятся сны, и в последнем я видел людей под крытой колоннадой. Те люди слышали ночной зов и поджидали торговца красными розами.

Но почему же не дает тебе покоя этот цветок, рожденный из дождя на алтаре?

— Мне кажется, я скоро все узнаю.

А Сильвия?

— О, Сильвия, неженка. Она хорошенькая. Она такая же премиленькая, и в ее компании я становлюсь веселым малым и смущаюсь немного, хотя мое смущение — обычная уловка, чтобы нравиться ей еще больше. Вчера она прожужжала мне все уши о подаренной ей умненькой собачонке, которую тоже назвали Душкой, а потом мы долго смеялись потому, что Сильвия где-то услышала, как кто-то предложил девушке «пойти на плясы», то бишь на «танцульки», и эти слова развеселили нас. Мне хорошо с ней, и тяжелые мысли отступают, когда она рядом. С ней все становится по-другому, и она отвечает взаимностью. Можно ли сказать, что я люблю ее?

Ну так за чем же дело стало?

— Всему свое время.

А куда ты собираешься сейчас, Карло Кавальери?

— В лавку. Мама наказала прикупить спичек и соли да вернуть долг, ведь иногда приходится брать в долг: жалованье отца не так уж и велико.

39

Солнце скоро угаснет, подумала Эвелина и, отуманенная, растравленная старым горем, свернулась калачиком на кровати, прижимая секретик к груди, хныча и зарываясь глубоко в запустелую нору, куда не проникнет ни чужая мысль, ни свет, ни понимание. Она была одна. Она предчувствовала, и отослала Карло в лавку, и говорила себе с досадой, что, быть может, предчувствие подводит ее, но предчувствие махало с берега, как старый приятель, — мол, ошибки быть не может. Она уснула.

А Карло брел один в толпе взрослых, спешащих по работе, и думал о том, что и сам он рано повзрослел и не за горами то время, когда он станет таким же взрослым, спешащим по работе. Поднялся ветер. На город легла печать скорого плача. И первые ажурные тучки запятнали солнце, и вот эти вот взрослые, спешащие по работе, оказались словно забрызганы солнечным светом, и это было красиво, но никто не поднял головы и не взглянул на обильно цветущую, дарованную небом роскошь. Эти взрослые застряли в стенных щелях, они видели только надкусанные торты на месте домов, вот только это они и видели.

Магазин был пуст посетителями и беден товарами, и бедные товары с подозрением смотрели на Карло — не стибрил бы чего! «Не слямзил бы кулек крупы», — бросила сковородка. «Это он-то? — лениво зажевали весы. — Он честный, видок жалкий, значит, честный». «Да черт их разберет, — вмешались болтливые дрожжи, — вспомните благовоспитанную кралю, мы и пикнуть не успели, как она хвать жменю гороху и наутек!» «Уж что правда, то правда, черт их всех разберет», — согласились товары.

А бакалейщик торчал за прилавком, напустив на себя важный вид, но при появлении Карло оттаял и лишь улыбнулся грустно. Был он человеком уважаемым, почтенным главой семейства, был он высок, крепок, широк в плечах, и ноги расставлял широко, чтобы занять места побольше на земле. Говорил он всегда громко, утвердительно, обожал хвастаться и выглядеть предпочитал опрятно, но дурные манеры, отсутствие такта и рожа спившейся коровницы (которой стукнуло лет пятьдесят пять) с усиленно вытаращенными глазами выдавали его дикарский дух. И не знал Карло, что бакалейщик прячет под прилавком только что прочитанное письмо от любимой дочери, которая вышла замуж и жила теперь в Риме — городе-рае, куда все так стремятся. А в письме говорилось следующее: «Прошу тебя, не навещай меня. Моя жизнь налаживается здесь, вдали от тебя и матери. Если ты приедешь, то тебе не будет места в нашем доме. Я больше не твоя „Рыбешка“, которую ты позорил всю жизнь и с которой ты сделал то, что сделал. Между нами нет и не было ничего общего. Не твоя, и больше тебе не дочь, Корнелия». И не мог бакалейщик думать ни о чем другом, кроме как о письме, разворошившем в его груди груды камней и переполошившем грубую душу.

Карло отдал долг, расплатился за соль и спички и в соответствии с заведенным порядком приготовился выслушать бахвальство лавочника военными подвигами, попойками в окопах, нескончаемыми приключениями в довоенных борделях. Но сегодня хозяин был тих. Хозяин почему-то представлял дочь на ветвях вишни, и от чувства вины перед нею захотел броситься в море, чтобы утопиться или получить от кого-нибудь по морде, стоя по пояс в пучине, и чтобы кровь из морды закапала на соленую воду. Он молчал и безразлично глядел на горсть чечевицы, напоминавшей ему черепа, наваленные в церковном подвале.

— Вы в порядке, синьор Тито? — поинтересовался Карло.

Но синьор Тито словно язык проглотил. Задетый за живое, он делал вид, что внимательно изучает чечевицу, а пребывал он на самом деле в аду раскаяния. Он сделал глубокий свистящий вдох, поглядел поверх головы Карло, будто за его спиной стоял дьявол, и, печально выдохнув, только и произнес:

— Сегодня мы закрыты.

— Как насчет распродать товары по бросовым ценам? — спросил дьявол от соседнего прилавка.

— Этакий ты выдумщик, — сказал бакалейщик. — Хочешь, чтоб я по миру пошел.

— Дитенок твой подрос и все расскажет, так и знай, — возглаголил дьявол.

— Что же мне делать? — сказал Тито.

— Там за городом болтается петля на вишневом дереве — петля уладит дело, — сказал дьявол.

— Петля уладит дело, — повторил Тито.

Хозяин очнулся, когда мальчик покинул лавку. В лавке пахло древесной смолой и сочной стружкой, и он стоял один за свежевыструганной стойкой, глядя на черепа, слушая немой крик вселенских пустот и испытывая боль, превышающую все известные ему боли…

А Карло побрел от лавки к дому, а навстречу ползли сановитые тучи, огромные, как черные айсберги. Скоро случится дождь, но мальчик все равно свернул с намеченного пути. Казалось, что зовет его алая роза: «Найдешь ли ты меня?» Прижимая к груди бумажный сверток, он проследовал известным маршрутом к мрачному пустырю — месту, где пали «дети дуче». И отсюда прошел теми же тропами, через которые не так давно шел побитым, опираясь на товарищей. И вот он в знакомом переулке, и перед ним та самая резная скамья-алтарь, но была она пуста, отчего мальчик выдохнул с облегчением.

Упали первые капли, и воздух стал темным и спокойным. Карло услышал гулкий выстук по одинокой дороге, словно шел гробовщик меж пустых ящиков. Мальчик затаился за углом, а из темноты соседнего закоулка в маленький дворик вынырнул его отец, Роберто Кавальери, и держал он в руках красную розу. Роберто постучал в дверь, и ему открыли — Мария Барбара, та самая с набережной Навильо-Гранде, та, что торгует побрякушками и выставляет тяжелую грудь напоказ. Карло подсматривает. Роберто протягивает девушке алый бутон, и она целует этот бутон и целует гостя, и после лобызаний Роберто раздраженно бросает: «Времени в обрез». Он входит в дом и закрывает дверь. А через какое-то время над скамейкой открывается окно и изящная дамская ручка бросает цветок на алтарь. «…Я нарву для тебя целое поле колокольчиков с Великой равнины вместе с мотыльками и стрекозами». — «Еще чего!» — «Тогда я осыплю тебя лепестками герани». — «Фи!» — «Но почему, Мария Барбара?» — «У меня аллергия на все цветы», — смеется Мария Барбара… И Роберто вскоре покидает дом. «…Я имею дело только с победителями».

Карло остался один под дождем, и ступор не давал сделать ему и шагу. Он чувствовал, что его отец сжег родину. Его отец не предавал Италию, и боролся со злом до победы, и был таким славным малым, но он предал семью, и это не укладывалось в голове. Мальчик видел себя вероломно обманутым и категорически не принимал и не понимал тот факт, что отец может быть таким притворщиком. Все другие взрослые вокруг могут быть какими угодно, но только не родной отец. А как же все те мудрости, что он говорил? А как же его высокая мораль? Как же эти глубокомысленные поучения? Ханжа, ничтожество, предатель! Моральный долг — сообщить матери, открыть ей глаза, с каким подонком она делит кров. Роберто сжег родину.

От дождя саднило лицо, и пакет со спичками и солью остался где-то в темноте, где льется вода с крыш и никогда не разжигается огонь. А Карло бежал по мокрому асфальту. Как пораженный кинжалом, он поскальзывался, разбивал колени, но крепко прижимал к груди розу, которая кусала его до крови, кусала обнажившейся правдой.

Эвелина как раз успела спрятать секретик и навести на себе порядок, когда в дом ворвался ее сын — промокший, убитый горем и с цветком.

— Что с тобой? — спросила она.

— Отец изменяет тебе. — И он протянул ей розу и заплакал, но принялся смахивать капли с головы, словно слезы были не его, а небесные.

Эту новость она встретила с пренебрежительным выражением, будто бы все это ее не касалось. Отчужденно она открестилась от открывшейся истины и от сына и отошла, но вдруг вернулась и, резко выхватив цветок, тоном укротительницы пантер повелела:

— Иди к себе.

Карло ушел и закрылся в комнате. Эвелина присела перед дверью и стала ждать. Дождь все лил и лил. И с дождя явился Роберто, порадованный Марией Барбарой, но израненный неприятностями на работе — комитеты, профсоюзы и все такое. Он застыл в дверях при виде жены — откопанной статуи с обагренным кровью орудием в когтях.

— Что это? — спросил он.

Их сердца застучали не в такт.

— Мне тяжело, Роберто, я раздавлена. Изо дня в день, изо дня в день мы играем с тобой в семью, играем на публику. — Статуя выпустила розу из рук. Говорила она монотонно, как неживая, потерявшая душу амфора. — Мы так запутались во всем этом, мы фальшивки, слышишь? Мы живем для кого-то, чтобы притворяться кем-то.

Она зарыдала взахлеб, но одновременно сдержанно и беззвучно, подавляя в себе рвущуюся бурю.

Роберто тихо подошел и присел рядом. Он был в намоченном пальто и с мокрой головой. Он заговорил, но смотрел не на жену, а на тыкву, лежащую у плиты, на жену смотреть было тягостно, а с тыквой говорить было легче.

— Наверное, оно и к лучшему, что ты узнала. Знаешь, ты не подпускаешь меня к себе с того дня, как мы вытащили тебя из плена…

— Прости, прости, — задыхалась она. — Я не могу, не могу, я не рассказывала тебе, но они… — Она начала заламывать руки, захлебываясь сильнее и тревожно оглядываясь. — Они… втроем… Но я не находила слов, как тебе сказать. Мне было так стыдно.

— Я знал об этом, ведь позже мы выловили всех. Акилле помог мне разыскать подонков, они поплатились, Эвелина, страшною ценою, но легче от этого не стало, и я, как и ты, не мог об этом говорить. Я видел, как ты высматриваешь их лица в толпе, но я не знал, как сообщить тебе… А после освобождения ты так держалась, с таким уважением к себе, будто и не было ничего, и знаешь, я даже поверил, что ничего и не было.

— Значит, ты знал? — рыдала она.

— Да.

— Ты все знал… и жил со мной…

— Ну, раз уж мы решили начистоту… — И он осторожно всмотрелся в ее залитое краской лицо. — Ты ведь любила его?

Она смялась, словно придавленная тяжким грехом, и отвернулась, пряча взгляд в спутанных волосах.

— Я знал о вашей интрижке с Норманом, — Роберто вновь обратился к тыкве. — У Тайлера был слишком длинный язык…

— Ничего не было, — вымолвила она. — Лишь его признания и попытки.

— Но поставь себя на мое место. Все это видели, а я не мог повлиять, от него зависели поставки, на нем сходилось многое… Все для дела, Эвелина, все для дела. А я был как обгаженный, как рогоносец, но я так любил тебя, Эвелина, а ты любила англичанина, уж не знаю, было у вас или не было, но его запонку с инициалами ты хранишь до сих пор, во-он там, за стенным шкафчиком. Мне кажется, что эта безделушка — твоя настоящая любовь.

— Я убила его, — сказала она.

— Да, — кивнул Роберто. — Ты выдала квартиру под пытками, но мы все закрыли глаза, Эвелина, он был чужак. Мы все сделали вид, что ты вынесла издевательства и отделалась только шрамом.

Она немного разжалась, и повернулась к нему, и прочитала на его лице жалость к ней и к себе, ведь, в сущности, они были жертвами времени. Разбитая, разрезанная на фрагменты наточенным чувством отравленной жизни, она спросила:

— Как же мы будем жить теперь?

Тишина застыла между ними. И алая роза лежала на полу, истекая водой.

Роберто встал со стула и, снимая мокрое пальто и направляясь в прихожую, мимоходом обронил:

— Приготовь-ка сегодня тыкву, давненько я не ел запеченной тыквы.

Она утерла слезы:

— В масле?

— В масле, — раздалось из прихожей.

Вышел сын, и отец подозвал его и сказал ему только три слова:

— Не трепись больше.

И Карло решил, что так будет лучше, пускай, пускай этот душераздирающий вечер закоченеет где-нибудь в памяти, канет в небытие, и чтобы то небытие было раскинуто под другим, нездешним небом, а они будут продолжать жить невозмутимо и, как полноценная семья, будут оберегать друг дружку. Они все заслужили счастья, думал он, и они нуждаются друг в друге, ведь каждому нужен кто-то рядом, кто-то, кто произносит твое имя и чем-то делится, и нужно учиться, учиться выслушивать человека.

Карло отправился на воздух. Было темно, и дождь был холоден. Наверное, в небе висят тяжелые ледники, раз дождь так холоден, подумал мальчик. Он осмотрелся — двор был пуст. Горел один фонарь. Под бледной лампой тосковала заложенная кирпичом арка. Он зашагал под ливнем. Он встал под промозглым светом, осыпаемый тысячами искр, и ощупал кирпич, пористый и осклизлый. Холодная, замаранная бранью стена, что сочилась дождем и бессмыслицей, казалась ночным стражем, за чьей спиной прикорнул покой. И Карло принялся выцарапывать песчинки. Как морской песок, стекали песчинки по пальцам, они пощипывали и были неприятны на ощупь, ведь царапались и кололись, но он выскребал и раскидывал, самозабвенно и старательно. И первый кирпич поддался, сдвинулся, расшевелился, расталкивая боками собратьев, он вывалился на свободу, и дело пошло на лад. И кирпичи валились под ноги с глухим стуком, словно кто-то вдалеке притаптывал землю на холме. Выбрось из головы, думал Карло, выбрось все это из головы. И кладка обвалилась. Открылась пустота, сырая, затхлая, бездонная, как пропасть между близкими. И он укрылся в темноте, присел и, обхватив колени руками, прислонился спиной к чему-то ускользающему, имеющему весенний запах, но жесткому, как шина. Я принимаю, твердо сказал он себе, я принимаю все. И больше он не думал ни о чем, а просто пребывал во мраке, чувствуя слякотное дыхание мира, который все еще прощупывал его.

40

Вдалеке мчались волны, и несли они с того берега волнительный шум. «Там снега», — возглашали волны, а преклонных лет женщина с волнистыми волосами стояла у самой кромки и слушала, слушала, слушала… Было пасмурно, прохладно и хмуро, и белое сонное утро только-только приподнимало голову с подушек. Где-то за туманом пели пикирующие с гор птицы и вскрикивали бодрые смельчаки, что карабкались по скалам к вековым начертаниям. Но сейчас она думала о нем и о том, как сегодня в предрассветный час, прежде чем уйти, он мягко, с нежностью подоткнул ее одеяло, и она проснулась, и, растроганная, в шутку голосом девочки прошептала, мол, «мышатам нельзя ходить на работу, мышата еще маленькие». До вечера он оставил ее одну, а она, не представляя жизни без него, отправилась на берег и все слушала, слушала этот шелест, этот опьяняющий шепот моря. И вот рядом она заметила мужчину почтенного возраста, и было видно по его задумчивому лицу, что занимает его что-то, и стоял он на кривизне кромки и был безразличен к волнам, что пробовали его туфли на вкус. Он посмотрел на нее и печально улыбнулся, и она подошла к нему.

— Мне так знакомо ваше лицо, — сказала старушка.

— Вы часто проводите время на берегу, — сказал старый незнакомец. — Все убегаете и приходите сюда.

— Прихожу сюда?! — засмеялась старушка. — Супруг оставляет меня, и… мне так одиноко без него… а здесь… — Она закружилась, расхохоталась от души и заспешила вдоль берега, прочь от старика. — Здесь, мой дорогой, здесь я прыгаю через скакалку, ха-ха! Я дюна морская, я вверяю себя морю, небу…

А он брел вслед за ней, и говорил что-то вдогонку, и чувствовал усталость. Лишь урывками она слышала его слова, но были они для нее непонятны и бессмысленны, ей хотелось носиться, хлопать в ладоши, порхать птичкой и кричать на весь свет о любви к благоверному. Но вдруг она остановилась и увидела, что идет на нее сердитый морской царь, и зубоскалит царь, бормочет заклятья, грозит нацарапать на ее лице имена детей своих. Она закрыла лицо руками, и в страхе перед неиссякаемым ужасом упала на колени, и заплакала протяжно и громко, точно над мертвым сыном.

Сбежались люди и обступили ее.

— С ней бывает, — задумчиво сказал старик.

— Это второй раз за неделю, синьор Кавальери, — сказали люди. — Она убегает встречать рассвет, думая, что ей двадцать и она только вышла замуж. Сегодня она узнала вас?

— Нет, — говорит старик.

— К сожалению, это необратимо, синьор Кавальери, — сказали люди. — Возраст, наследственность…

Поджав ноги, старушка расположилась на мокром песке. Созерцание волн, умирающих и воскресающих, успокаивало ее, будто бы она ждала подарка с глубины. А море шумело и кидало волны внахлест, и то был истинный голос необъятного. «Бууух-буух-бух», — издавали воды, «Шииих-шиих-ших-ш-ш», — трубила пена. В это утро с невидимого берега на женщину устремляли всепрощающие взгляды. Теперь ей не было страшно.

— Синьора Сильвия, — осторожно сказали люди. — Нам пора, синьора. Нас всех ждут в доме у моря.

— Мой муж там? — спросила она.

— О да, — ответили они. — Мы проводим вас.

Буууух-бууух-шиих-шиииих.

— С ней бывает, — растерянно произнес Карло, и ему стало так горестно на сердце, что он решил покинуть берег.

Мышка-вострушка. С мышкой-вострушкой он прожил жизнь.

Галантный медбрат, выждав время, помог Сильвии подняться и увел ее. Она была безропотна и ступала аккуратно, как по замороженному глянцу озера, и ежилась, ведь утро было промозглым. А Карло остался один на берегу в дребезжащем тумане, наедине с воспоминаниями об их долгой и счастливой жизни. У них есть дочь и сын и внуки, и дали они им все, что могли, все, что было в их силах, и перед ними долг свой они исполнили, и оттого Карло чувствовал себя человеком свободным, завершенным, готовым к тому, что предстоит всем и каждому.

Когда береговая дымка развеялась, старика с заиндевевшими волосами увидели птицы, и между ними завязался спор о том, что у него на душе. Одни птицы считали, что тот старец хочет есть, другие — что он больше ничего не хочет; особо мудрая птица с более темным оперением решила, что этот человек просто жалеет себя, она прокричала это и устремилась в воду лакомиться, и все последовали за ней. Птичий гам иссяк в голосе моря. Буух-бууууух.

Но Карло не жалел себя. Он покидал берег и вспоминал, как месяц тому назад Массимо Филиппи, известный в Италии скульптор, находясь на смертном одре, попросил о встрече. Они не виделись семьдесят лет, и Массимо хотел сказать что-то важное. И Карло, отговариваемый внуками, но все же, минуя расстояния и дожди, превозмогая болезни, мучаясь дорожной бессонницей, терзаясь волнением, от которого в груди пошаливало, прибыл в другой город. В том городе он подошел к больничной стойке и назвал имя, а девушка, одетая в униформу, ответила: «Ваш друг умер». «Но ведь еще вчера…» — «Он умер сорок пять минут назад». Наверно, та девушка была смертью, и, посмотрев на смерть, Карло ушел от нее. Все, что было, стерто временем, подумал он, все безвозвратно, все быльем поросло. Известного скульптора Массимо Филиппи часто критиковали за то, что собственные творения он награждает собственными же лицами. Автопортрет в людях, животных и предметах — такое мог сделать не каждый, и после его смерти все критики превратились в ценителей и «у него не все дома» сменилось на «утер всем нос». Шш-шиии-шииих.

После пляжа Карло зашел в питейную. Решил пропустить рюмочку. И в стакан ему плеснули жидкость с привкусом обугленной резины. Брр-р-р. Но он умел держаться и влил это не поморщившись. Однако все осталось как было. Не сегодня, так завтра, и Сильвия уже почти там, он был в этом уверен. Еще стаканчик! И все же мир сломал меня, подумал Карло, я принимал все как данность и никогда не сопротивлялся ему. Мог бы я быть кем-то еще? До встречи с красной розой я был кем-то еще… Простили ли меня родители? Они жили в иллюзии или свыклись? Отец. Он все-таки врезал Лео Мирино, когда в тысячный раз услыхал историю, что тот поймал бабулю на враках. Хе-хе! О чем только не вспоминают старики. Еще один, пожалуйста!

К нему подсел старик и спросил, не узнает ли он его. И Карло чуть со стула не упал, но он умел держаться и смог удержаться и на стуле. И они обнялись, а после Микеле обратился к бармену: «Приятель, налей нам, сегодня я хотел бы угостить старого друга».

FIN

Показать полностью
[моё] Роман Драма Послевоенный мир Италия Современная проза Текст Длиннопост
0
4
EvgeniySazonov
EvgeniySazonov
8 месяцев назад
Авторские истории
Серия Допогуэра

Допогуэра (17)⁠⁠

36

Единственное вечно распахнутое окно перед кроватью Бабетты выходило на увитый старинной лепниной балкон на фасаде дома напротив. На балконе каждое утро молодая особа делала гимнастику. Лет особе было около двадцати, и обладала она пластичным телом, и вышла она и ростом, и статью, и солнечные лучи, точно в восхищении, вычерчивали ее рельефный стан с округлыми формами в нужных местах. А кожа ее была гладкая и блестящая от масел. Бабетта ненавидела эту девушку. Но в то же время так желала быть ею, что как-то раз воздела единственно подвижную руку к окну и, стоная от обостренного осмысления своей участи, возгласила: «Хотя бы на минуту!» Молодая особа заслышала покалеченный клич и уставилась на Бабетту. И, видно в силу юного возраста, восприняла вой как знак восхищения и поприветствовала зрительницу скромным книксеном, а затем продефилировала по балкону туда-сюда. А Бабетту сдавило извращенное смущение, а окно показалось ей проломом в стене, и в поведении юной особы она углядела непреднамеренный цинизм сверх всякой меры. Бабетта бы кинулась вон из комнаты, но… Все перевернулось внутри Бабетты. Молодая же особа, не замечая слез на безутешном лице соседки, поклонилась и, нагнувшись к стопам, приступила к растираниям икр.

Девушка, поди, думала, что проявленный к ней интерес носит профессиональный характер, мол, та женщина — хореограф какой или балерина, почивающая на лаврах, и надо бы свести с ней дружбу. Но стоило особе оставить балкон, как домыслы о лежащей артистке, что могла бы походатайствовать перед кем-то там в балетных верхах, торопливо улетучились из ее бестолковой головки. Молодая особа была легкомысленна. А Бабетта сразу потребовала передвинуть кровать так, чтобы из того «неотразимо скверного» домишки ее не обозревали.

Вскорости она задремала и увидела в полуденном сне карлицу. Ночью же ей не спалось и ливень немилосердно омывал затуманенные улицы, нарушая и ее покой, и покой ее темницы. Ливень хлестал в открытое окно, привнося обледенелый ветер, но ей недоставало сил позвать кого-то прикрыть ставни, хотя все всё понимали. Той ночью Бабетта остро прочувствовала жизнь.

А сегодня, по прошествии семи дней с момента движения кровати, в день раздора между Массимо и его друзьями, Бабетта, эта узница телесного лабиринта, беспричинно ощущала покой. Был полдень. Подрагивая, солнечные зайчики прыгали по стенам. Воздух комнаты был насыщен терпким духом вязового дерева. С улицы доносились свист и щебет, детский смех и зрелое гоготанье. А согретый ветерок водил по ее волосам и обвеивал ее лицо и руку с такой мягкостью, нежностью, что она томно ушла в глубины сладостной дремы. И стала она маленькой пухленькой девочкой, которая собирает цветы на зеленой полянке в первозданном лесу. А волосы ее украшены венком из амариллиса. Погожий день, солнце в зените, свежий ветер раскачивает кроны лавра. На дальних же полях, где высажены дынные да грушевые деревца, соловьи трезвонят трели о зеленых чащах… Какой-то шум за дверью.

Медленно, с ненавистью, величественно Бабетта раскрывает веки. Проснулась. Кто, кто посмел изгнать ее из рая? Гневаясь, но сдерживаясь, она ехидненько осведомляется:

— Чья это толстая задница там ползает?

Заскрипели половицы. Заскрипели ржавые петли, будто бы кто-то потянул дверь на себя. И стало тихо. Бабетта вслушалась — у порога тишина тишиной. Она всмотрелась — никого в проеме. Что за шутки? Но Акилле, в стельку пьяный, лежит за стеной, а Массимо является только по требованию, из чего следует, что это сквозняк играет дверью. Вроде отлегло, но раззадоренно-куражный гнев требовал высвобождения. Нацелив взгляд на дверной откос, она отпустила облегчающую душу отповедь:

— Так, так, так! Какой это скот шаркает там без всякой надобности? Позорище чертово, не знаю, что за гаденыш, но можешь не подстерегать меня, черта с два я выйду! Ха-ха-ха!! А если это ты, муженек, то давай с наскока! Ублажишь любимое бревнышко?

И ничего не поменялось: за окном пела полновесная жизнь, а за дверьми будто молчал покойник.

Она сыта по горло.

«Услышать бы мертвыми ушами: „Теперь унесите ее“», — подумала она и непроизвольно обмочилась. И по обыкновению ее заполнило чувство безбрежной безысходности и безбрежной брезгливости к своему исхудалому, смердящему телу. Лицо ее скривилось. А продушенные потом подушки затеснили голову, шерстяные подушки с щекочущими жесткими волосками, со всегда заветренной душой те подушки, с душком тления подушки те. Она ощутила, как ее существо вселилось в промоченный матрас и что в душе ее словно бы откармливался детеныш пошлой кошки, невыносимо тяжелый детеныш, соскребающий, исцарапывающий отрастающими когтями всю заложенную в нее любовь.

— Массимо! Сын! Я обмочилась!

«Опостылело», — подумала она и вместе с тем добавила вслух:

— И прихвати тазик, я снова опорожнюсь овощами!

Но порог комнаты никто не переступил. Акилле только и всхрапнул за стенкой. Вероятно, Массимо еще на улице. Бабетта было вспыхнула негодованием, но чудесным образом остыла, увидев, как через окно на крылышках теплого дуновения в темницу впорхнул кленовый лист. Подобно любопытному ангелочку, он парил над ее изголовьем так учтиво и так миленько, что ее сердце воспело радостью. Подумать только, казалось бы, вы представьте себе, ну как такое вообще возможно: всего лишь листочек, а как он рассеивает тьму, как он одаривает умилительной благодатью — ну разве не чудо? И весточка из благоуханного сада легла в ее здоровую руку. Эх, если бы она могла танцевать. А вот девочка во сне может танцевать. Ну так скорее туда, кленовый лист — билет в райские чащобы. Объятая потоком неги, Бабетта уснула сладко с невинно-детской улыбкой на нервных губах.

Здесь весна перекликается с летом. Здесь свежо. Здесь, виляя хвостиком, пребывая в гармонии и маленьком счастьице, прыгает и весело гавкает беленький пушистый песик — собачка из ее детства. Здесь бабочки садятся на руку. А в солнечных лучах поют, любопытно шевеля усиками, жучки да букашки. Кокетливой рябью веселятся здесь озера, щекоча упитанных селезней, утят, уточек. И жабки, поквакивая, скачут по озерной кромке. Маленькая Бабетта нарвала цветов, покружила на одной ножке, вскинула всю охапку к небу и давай прыгать. Прыгает вместе с песиком и тянет ручки к тучкам, рассыпанным по небу мраморной крошкой. Заливается смехом, даже хрюкнула, смеясь, прикрыла ладошкой носик, осмотрелась, хи-хи, сжала кулачки и опять хохочет. А затем плюхается на качели, что отдыхают в тени замшелого моста, и качается, качается, смеется, надрывая животик. А над головой ее порхает шмеленок, и ольховый пух всюду летает и кружит весенними снежинками…

Долго вышагивал перед дверью, ведущей в урочище абсолютно зрелого безразличия, в бездну исчерпывающей непригодности, в края нарушенного пищеварения, в края презрения, сожаления, непонимания, сумасшествия. Там, за дверью, сгущался мрак в сердце. Скованная, облаченная в роптание, в сумерках хныкающая, подосланная черным зноем, влачит она, едва шевелясь, вытесанное войной существование. Пилот, что сбросил бомбу и обрек ее, был человек кроткий? Смакуя пирожное или осушая стакан, при этом не забывая поглядывать на женушкины ягодицы, думает ли тот пилот о тех, для кого являлся серафимом? Что уготовано ему в посмертии?

…И замечает маленькая Бабетта у пруда, в колышущейся мягонькой траве бочкообразную корзину с круглой тяжеловесной, как мельничный жернов, пластиной, пронизанной винтовым механизмом. Такую штуку она видела давным-давно в плодоносящих виноградниках — винный пресс. Корзина сочится густой темно-синей выжимкой, стекающей ленивым вареньем по стенкам. Веет от корзины вкусно, сладко-кислым душком забродившей ягоды. И всюду: в прессе, возле пресса, на поршне, под поршнем, на рукояти — увиваясь вокруг резьбы, громоздясь на мягонькой траве, лежат, цепляются, толкаются, теснятся, сжимаются, лопаются, возвышаются, на ветру качаются виноградные лозы, виноградные кисти, гроздья. Ягоды позеленелые, фиолетовые убегают и катятся-закатываются в кусты луговой герани. На окаймляющих корзину обручах блинтовым тиснением выдавлено: «Испей». О, как же прекрасна серенада юного виноградного жмыха!..

В ее комнату через провонявшее белье, накиданное на полу, неотвратимо пробирается сквознячок. Он крадучись ползет, точно хочет быть незамеченным. Сокрыт сквознячок от глаз, прозрачен. Струится он по половицам, по покрывалу, сближается с Бабеттой, будто бы к себе привлекает. Прикасается ветерком к тесным подушкам, продушенным потом. Тем, что шерстяные, с жесткими волосками, с душком. В этих подушках тяжело дышать, они туго набиты чем-то съедающим воздух и стискивают, сжимают ее голову, словно она попала между нутром тумбы и выдвижным ящиком.

…Заглядывает малютка Бабетта в корзину, ручкой тянется к виноградному соку, но только шлепает по глади и не может набрать в ладонь напиток. Опечалилась. Но, как всякий упрямый ребенок, не сдалась, по виноградным лозам взобралась и таки исхитрилась (попутно прихватив пару виноградин) сигануть в сочные воды.

О чем ты думаешь, Бабетта?

— Я как заблудшая овца, что плутала впотьмах, а ныне вернулась домой.

Что видишь ты теперь?

— Вход в пещеру, увитую зеленью. Она вызывает во мне воспоминания.

О чем ты вспомнила?

— О нашей Первоматери, что пробегает вскользь по нечитанным страницам книги. Ту книгу перелистывает ветер. Мои страницы отшумели.

Войдешь ли ты в пещеру?

— В ней сокрыта любовь.

Бабетта открыла глаза в знакомой комнате с тяжелым потолком. Вдали слышались колокола и месса, и на душе было легко, словно бы она сбросила доспехи. Она привстала на кровати, вдохнула полной грудью, засмеялась. А потом увидела свою маленькую собачку, с которой так любила играть в детстве. Собачка протопала к ней, цокая коготками, и сунула мордочку в руку. Почесав ей за ушком и погладив, Бабетта обратилась к небу, и душа ее выпорхнула в окно, которое виделось ей при жизни проломом в стене. Пролитые слезы остались на простынях, а небо заплачет лишь завтра… Все проходит рано или поздно. Все проходит…

Явились разбираться подражатели великих сыщиков в сопровождении стажеров, скрупулезных врачей, все при полном параде — полчища препротивных зануд. А вот поладить меж собой не могут: придерживаются версий, в рассуждения пускаются со словечками «соучастие», «беспочвенные выводы», «Очернить хотите?», «Так своей или не своей, синьоры? Торчать тут до скончания века?». И все это столпотворение кричит, возится, подвывает, измышляет, а у Акилле и без того голова раскалывается — в общем, складывается все прескверно. Акилле держится в унынии, щеки его отвисли, под глазами набухли финики, и так у него внутри все склизко и заледенело, что тянет его к теплой бутылочке, но он пока во власти следствия. А за окном уже огни гаснут, а один ушастый (очень уж ушастый) приверженец дурной версии только входит в раж, а Акилле пробирает дрожь, выворачивается у него нутро, суставы крутит. Похмелье ведет себя будто сапожник-горемыка, напяливший ему левый башмак на правую ногу. Улизнуть бы. Где Массимо? Сын, кто-то произносит твое имя, тебя загваздали вопросами, сын? Что они мелят?

Массимо осматривает руки — его сыпь прошла. После смерти Бабетты прошла его сыпь. Облегчение, опустить бы руки в снег и зачерпнуть весенних ягод.

Кутерьму посещает главный. Главный знаком с Акилле по славным денькам борьбы. Главный главенствует до такой степени, что перипетии обретают упорядоченную форму. И из главного он перевоплощается в важного. Важный обращается к ушастому (неприлично ушастому) приверженцу дурной версии, во взгляде важного восходит важный вопрос: «Причина смерти?» Ушастый (поразительно лопоухий) в здешних краях новичок, что обязывает его почитать вышестоящего, ему не навязывают, но надо почитать вышестоящего, и он громким криком предполагает: «Причины естественные». Безмерные уши со страхом дрожат. Важный в восторге, до препротивных зануд доходит — «отчаливаем».

Мертвую Бабетту вынесли. Главный-важный, что помнил Акилле по старым денькам, пособолезновал, пожал руку и ему, и Массимо, и этому, с оттопыренными ушами. И, повинуясь своей нарочито-горделивой натуре, величественно вытолкнул в дверь препротивных зануд, точно Христос, изгоняющий торгашей из храма.

— Что мы будем делать, отец?

— Ты хотел изучать изящные искусства, сын?

— Да.

— Позволь мне вновь стать твоим родителем. И мы не будем впустую тратить жизнь.

— Мы уедем в Рим, отец?

— Мы уедем в Рим.

Бабетту похоронили второпях. Отец и сын второпях покинули Милан и обосновались в Риме. Всё второпях, второпях… И никто второпях не заметил кленовый лист в руке Бабетты, с которым она погрузилась в землю, как в сладкую дрему.

Массимо и Карло больше не увиделись. Кленовый лист вернулся к Началу, и сыпь прошла…

37

На душе было паршиво. За окном кривлялся дождь, и Роберто решил, что этот дождь щедр на ухищрения по части попадания за шиворот и вообще все дожди одинаково валяют дурака. Он склонился над бумагами в задумчивости. Комиссия требовала отчет к завтрашнему дню, но, к своему стыду, Роберто Кавальери по прозвищу Сокрушитель оказался в этих делах полным профаном. Да, он занимал пост и официально руководил устранением завалов и оценкой ущербов, но, по правде сказать, должности он не соответствовал. Он умело пускал пыль в глаза и строил из себя профессионала, почти что новатора, а фактически за всеми принятыми решениями стоял помощник. Роберто лишь ставил подписи, невольно улыбался при согласованиях, ну и, бывало, втолковывал ребятам, которые ленились на работах, прописные истины (и кулаком, и доброй фразой) — тут уж не без этого. Еще не зная, что сказать, он мог пуститься в пространные монологи о смысле бытия и важности общего блага (этому он научился у молодого драматурга, воевавшего в его отряде).

И вышло так, что сегодня, накануне важного мероприятия, он оказался нос к носу с неразрешимой проблемой, у истоков которой стояли его узкий кругозор и разбухшее высокомерие. Пиджак что-то тесноват.

Тук-тук.

Войдите.

А вот и помощник приковылял. Пялится лукаво-взволнованно и видит твое жалкое положение. Будь начеку, Роберто Кавальери, будь начеку.

Помощник был неказист, староват, обрюзгловат, плешив и в толстых очках. Лицо его вроде бы и заурядное, наипростейшее, но какое-то маленькое, словно украденное у доброго лилипута. Роберто видел в нем прислугу низшего ранга, дикобраза, мелкого пошиба инженеришку. Почему же он так не нравился Роберто? А что он делал во время войны, когда Сокрушитель отстаивал страну? Но этот мыльный пузырь был нужен: все расчеты делал он, все доклады писались его жирной рукой. Само собой разумеется, после составления бумаг Роберто перепроверял цифры, досконально штудировал планы, изучал въедливо чертежи и с серьезным видом подписывал — толковый Роберто. Но вот сегодня, накануне важного мероприятия, отчет для комиссии составлен не был. Отчего же?

Роберто посмотрел на пустое место:

— Присаживайтесь. — Имени помощника он не выучил, называл он его то Джованни, то Альбино, то Фаустино. Так как же его зовут?

Поколебавшись, безымянный таки присел.

— Мы принимаем комиссию, — произнес Роберто в ожидании, что тот возложит на себя задачу.

Безымянный же одобрительно кивнул, но промолчал — что-то он затеял.

— Означенная комиссия прибудет завтра. — Начальник прочувствовал, как пиджак стесняет его в плечах, немного сгорбился и заимел пришибленный вид. — Завтра мы окажем им радушный прием.

Глаза Роберто метались в поисках чего-нибудь, что можно взять в руку, дабы выглядеть начальственнее. Он не находил что сказать, он не привык распинаться перед ничтожествами. И вдруг заговорил о дожде и забитых стоках, и оговорился о какой-то ерунде, не имеющей отношения к делу, и оговорка следовала за оговоркой. Он пытался перевести речь на нужные рельсы, но помощник молчал упорно, делая вид равнодушный, словно слушал жалобы Роберта на женушку. А ведь этот дикобраз не так давно сам завоевывал расположение Роберто, надоедал и подлизывался, набивался в ближайший круг, добровольно (абсолютно добровольно) взваливал на себя всю серьезную работу. Он раболепствовал, никогда не отказывал. Каков подхалим! Как же незаметно он поставил Сокрушителя в зависимость от своей персоны. Как же его имя?

Подтолкнуть помощника не получалось. Что поделаешь, будь они в отряде — Роберто просто врезал бы ему хорошенько и было бы все чин чинарем, но тут-то подход другой нужен. Не сдержав гнева, Кавальери гаркнул:

— Комиссия ждет отчет.

Инженеришко нагловато сощурился, словно что-то взвешивал, обвел загадочным взглядом дилетанта за столом да вполголоса произнес:

— Заверяю, синьор Кавальери, для специалиста не составит труда подготовить блестящий отчет. Этого мнения придерживаюсь не только я, но и все управление, а говорю я это вовсе не по соображениям для себя корыстным, а потому, что под всеми документами стоит ваша подпись и вы числитесь исполнителем.

С досады Роберто парировал:

— Вы меня переоцениваете.

— Уж в чем в чем, синьор Кавальери, а в таких вещах можете не скромничать. — И с этими словами безымянный зашевелился и приподнялся из-за стола.

Как бы не ударить лицом в грязь? Но Роберто точно онемел, угнетенно смотрит он вслед уходящему «как его там». Не горячись, но он горячится:

— Вы что воображаете?

— Простите?

— Отважились мне хамить!! — дыбит шерсть Роберто.

Но безымянный знает себе цену:

— Вы хотите признать собственную несостоятельность?

Роберто тушуется и рассеянно говорит:

— Я ваш начальник.

Инженеришко наступает:

— Вы в затруднении по одной простой причине — вы не на своем месте.

Все это зашло слишком далеко. И пиджак вот-вот затрещит по швам. Роберто хочет кричать во все горло, хочет с маху снести голову этому «никто», но чувствует странное опустошение внутри, точно имеет дело с сакральной правдой.

Инженеришко дожимает:

— В этих бумагах вы видите лишь загогулины, белиберду. Вы никогда не учились инженерному делу. Вы здесь за военные заслуги. А такие, как я или синьор Фантони, синьор Стефани, обязаны быть у вас в услужении, хотя мы занимались строительством, еще когда вас и в помине не было.

Ну и поменялся же этот инженеришко! Стоило ему раскрыть карты, как он приосанился, взгляд стал ясным, твердым, и уже не мелкая сошка сидит перед Сокрушителем, а Специалист с большой буквы, а Специалисту с большой буквы не пристало говорить намеками, большой Специалист выкладывает все на прямоту:

— Между нами, господин Кавальери, я не испытываю к вам злобы, мы оба живем в такое время… но я все же за социальную справедливость. Я понимаю, что была возможность заполучить это место, а у вас семья, я все прекрасно понимаю.

Кавальери принужденно засмеялся, будто имел дело с глупцом, будто он одурачил этого глупца в наперстки. Роберто старался сохранять лицо, оставаться главным, но чувствовал, как стеснен пиджаком, умят очевидностью, и по существу возразить ему было нечего. Вопреки своим убеждениям Сокрушитель внезапно сказал:

— Может, вы бы хотели приличную прибавку к жалованью? — И Роберто назвал размер приличной прибавки.

Какой пронырливый глупец этот Сокрушитель, думал соблазнить специалиста прибавкой? Он, что же, считает себя герцогом Миланским, что с барского плеча швыряется государственными средствами? Инженер покачал головой и смерил Роберто неподражаемо уничтожающим взглядом.

— Высокочтимый синьор Кавальери, — он это сказал, но как он это сказал: с чувством собственного достоинства, тоном человека, стоящего на ступень выше по социальной лестнице, корифея в своей области, — я благодарю вас за подачку, которую, к слову, вы могли бы подкинуть мне и раньше, но дело не в этом. Мы…

— Мы?

— Да, мы. Мы, члены управления, составили петицию о смещении вас с должности. Синьор Кавальери, вы некомпетентны. Мы любим Милан, мы мечтаем возродить его, у нас имеются идеи по реконструкции, а мы всё ходим кругами вокруг завалов, всё не можем грамотно расчистить улицы. Почему? Потому что мне приходится тратить все время на расчеты, которые должны делать вы или ваши заместители. Но по большей части все новоприбывшие — такие же герои войны, синьор Кавальери. В петиции еще с десяток фамилий кандидатов на смещение.

Тенденция, подумал Роберто, тенденция сейчас такая — выдворять героев с высоких постов. Такие, как он, позанимали должности в зените славы, тогда люди были опьянены победой и считали партизан универсальными специалистами во всем. И да, он урвал, выбил это теплое местечко, а теперь пожинает плоды. А как иначе? Семью надо кормить, и любой бы на его месте, если бы выпала возможность… Но говорить с ним в таком тоне! Не на того ты напал, человечек без имени.

— Сделайте одолжение, синьор… э…

— Синьор?

Роберто снялся с места, и до него мало-помалу дошло, что ранее он был излишне самодоволен, напыщен и несправедлив с подчиненными. И сейчас он никак не мог припомнить ни имени этого человека, ни других имен.

Инженер посмотрел на Роберто, как на угловой штамп формальной бумаги, и сказал укорительно-насмешливо:

— Вам не стыдно, что вы так обходитесь с людьми? Считаете, что все должны вам, но не можете запомнить имен тех, с кем работаете бок о бок. Примите правду, синьор Кавальери, — ваше время ушло, Италии нужны строители-совершители, а не сокрушители.

Роберто потерял дар речи. Когда все это всплывет наружу (а оно всплывет), его размажут, сожрут вместе с потрохами. Он побледнел и только и смог вымолвить:

— Пошел вон.

Показать полностью
[моё] Роман Драма Послевоенный мир Италия Современная проза Текст Длиннопост
0
3
EvgeniySazonov
EvgeniySazonov
8 месяцев назад
Авторские истории
Серия Допогуэра

Допогуэра (16)⁠⁠

34

Слова редактора с напором ударили сквозь многоголосый шепоток, словно нефтяной фонтан выбился из жирной земли:

— Вам лучше покинуть газету.

Забулдыга. Пропойца. Давно пора…

— Идите к чертовой матери! — топнул Акилле Филиппи, потрепанный «рыцарь пылающего меча», охрипший голос Партии действия, отец Массимо. Топнул еще раз и напыщенно швырнул надкушенное яблоко на стол. Акилле Филиппи — человек, не роняющий достоинства.

— Вы пьяны, — сказал редактор. — Как и вчера. Терпеть вас нам не по силам. Попрошу оставить редакцию. За расчетом явитесь, когда будете трезвы.

Он повернулся вполоборота, давая толпе знак разделиться, и кивком головы предложил рыцарю Филиппи пройти сквозь строй.

Прихлебатель. Бездарь. Постоянно подшофе.

Ощерившись и покачиваясь, Акилле отважно таращился на редактора, но все не мог рассмотреть харю, разве только эти крохотные ноздри. Маленький человечек, гномик с узенькими ноздрями, тонкими усиками и недвижимыми чертами лица — без возраста, без пола, но с амбициозным голосищем тирана. Акилле хохотнул, для него этот гном был обезличен, он лишь функция и формула, резолюция и синус, если бы один на один, да он бы затоптал его, как мышь!

— Рано меня сбрасывать со счетов. — Рыцарь пера пригубил походную фляжечку — верную спутницу и молчаливую подружку. — Я такие могу статьи…

Цену набивает. Однозначно пропащий. Да у него опечатка на опечатке.

— Я не сомневаюсь в ваших способностях, — пренебрежительным тоном, как бы делая одолжение, прочеканил маленький, но смелый редактор. — Просто вы, как человек, владеющий словом в совершенстве, достойны более серьезного издательства, мы слишком мелки для вашего таланта, господин Филиппи. Засим прошу вас… — И вновь этот человечек с маленькими ноздрями указал на дверь.

Как его, а?! Что он ответит? А редактор-то красиво его, а?! Уматывайся, Акилле Филиппи. Проваливай, пьяница. Браво, начальник! Как его, а?!

Толпа развесила уши. Шелестевшие до того страницы притихли, печатающие до того машинки умолкли, и только пепельницы курились и телефоны звонко лаяли, как песья свора. Собрание сворачивало себе шеи: то подобострастно взирая на прелата-редактора, то с презрением косясь на скатившегося журналиста. Он был для них изгоем, его деятельность в подполье, которой он так кичился и о которой упоминал при малейшем случае, их не интересовала. Они были молоды, войны толком не видели и жили в совсем иных плоскостях. На него давно строчили кляузы: воняет, хамоват, помят, навязывается, опаздывает, витает где-то там, откашливается мокротой, громко говорит, не лоялен правительству, не лоялен редактору. Он был точно громоотвод с навешанными ярлыками, что противны порядочным и приличным людям. Но главный ярлык развевался над навершием громоотвода белой тряпкой — вышел в тираж.

Пускай уже катится ко всем чертям!

В случае посягательства на рабочее место у Акилле была заготовлена речь, но та речь уместна в пространствах скандала, свары. А этот гномик с узенькими ноздрями, этот недалекого ума бесполый человечек взял и обхитрил маститого писателя. Что Акилле мог ответить на восхваление своего таланта и признание, что, мол, они все вокруг мелки перед ним, как клопы, — что он мог на это возразить? Здесь сказать нечего.

— Вы признаете, что я достоин большего, чем эта работенка? — неуверенно пробубнил Филиппи. Он понял, что его прижали к стенке и ни туда и ни сюда.

— Я в этом не сомневаюсь. — Человек с крохотными ноздрями и бровью не повел. — Вам нужна возможность реализовать накопившиеся идеи, а мы лишь освещаем спорт. Попробуйте поработать в «Новой прессе».

Акилле сделалось горестно. Какие еще «идеи»? Ну не может же он сказать, что у него нет накопившихся идей?

В детстве семья его часто переезжала из одного захолустья в другое. Жили, что называется, на чемоданах. И нигде он не мог прижиться, и нигде он не мог завести друзей. Незадолго до войны он обрел любовь, а в войну обрел товарищей, и сейчас, стоя перед сборищем скорпионов, он понял, что был счастлив в годы трагедий, в те годы он был нужен. А в мирное время он не может освоиться, как и в детстве. Сейчас его изгоняют, завтра о нем забудут, для них он нечто вроде коротенькой заметки на полях. Вышел в тираж. Они не замечают очевидного — Бабетта сживает его и сына со свету. Акилле вынужден пить, он не может сосредоточиться на работе, Бабетта уничтожает в нем личность, Бабетта — женщина, запаянная в неповинующемся теле и с таким хаосом в бессмертной душе, что одной силы ее взгляда хватает размазать гостя прошеного и непрошеного. Бабетта его жена, она родила Массимо, она их с сыном персональный демон. Почему так? Почему они не отдадут ее в заведение? Боятся осуждения общества.

Разордевшись, гном-прелат-редактор хлопнул в ладошки и скомандовал: «По местам!» Все угодливо поймали эти два слова, как милостыню, и с придыханием, с радостью повиновались: расселись «по местам» и стали читающими, пишущими, строчащими, шелестящими. Пепельницы разогрелись, дыму напустили, кхе-кхе! Люди-статьи, люди-блокноты, люди, сбивающие друг друга с ног, когда уткнутся носом в бумаги, спеша к нему, к прелату-гному-редактору. Всегда нужен пастырь.

Прелат-редактор с зажатой под мышкой газетой был недосягаем, он мог урезонить эту братию, даже если б они накинулись всем скопом. И какой-то там Филиппе, что когда-то там в подполье, да с него бы взыскать следовало, а то что ни день, то на бровях. Взяли из жалости, за старые заслуги, но не справился этот Филиппе на бровях, что-то там у него с супружницей, но кого это все волнует? Его писанина — корм для пламени, прах к праху, пепел к пеплу. Исписался. Сам порушил карьеру. Вышел в тираж. Но скандал ни к чему, по-хорошему надо с ним, по-доброму, мудро надо с такими «Филиппе на бровях».

— Желаю вам удачи, — сказал редактор и отвернулся. — Так, а позовите мне этого раззяву… А где наш лентяй… Жду звонка от…

Работа резво набирала ход. Разобравшись с «рыцарем пылающего меча», гном-редактор разворошил угли, и никто не слонялся без дела.

А про Акилле все забыли.

Матч.

Какой счет?

Срочно в номер.

Тираж?

Сигарету?

Ха, да я с их тренером накоротке.

Спасибо за идею, с меня вечерком выпивка.

Выставит вечерком выпивку.

Призываю тебя в свидетели, он пообещал выпивку вечерком.

Они не замечали Акилле Филиппи, бывшего гласа Партии действия. Не замечали демонстративно — ты больше не с нами, Акилле Филиппи.

Подумаешь, поперли с работы. Да пропади они пропадом, лизоблюды, подлизы, подхалимы! Смотрят на тебя во все глаза, все эти набранные в штат молокососы, сопляки и соплячки, сверлят тебя пустыми зенками. Глазеют трусливо из-за спины гнома с тонкими усиками, гнома с лилипутскими ноздрями…

Хватит, не обманывайся, никто на тебя не смотрит. Никто. Они еще имеют наглость так игнорировать, так открыто закрываться. Никто не смотрит.

В этот миг под твоими ногами протекает подземная река, и люди молятся в рощах в этот миг, и кто-то, кого ты не знаешь и никогда не увидишь, ставит книгу на полку, а ты остался без заработка. Женщина с грубыми руками чистит яблоки именно сейчас, когда тебя вышвырнули. И памятник напротив собора накрыт брезентом и перетянут так туго, что его конь может лишиться ног, а ты с этой минуты никто, ты никчемный отец, проникшийся тоскою. На что ты будешь содержать жену-калеку? В тысячах миль от тебя лодку прибило к берегу, в сотнях лет до тебя пастух созывал стадо с вершин, а перед тобою дверь с распахнутой веером аркой над ней, и поздно пенять на себя, и все твои перспективы теряются из виду в дыму курительных пепельниц. Через миллионы лет мы покорим чуждые планеты, через миллиарды лет мы свернемся в Ничто, но выгнали тебя сейчас, и без куска хлеба ты остался сейчас, ты знаешь такие слова, как «апостроф» и «паллиатив», но без работы толку-то от этих апострофов? Отфыркнись приличия ради и уходи, состоявшийся «почти святой». Уходи через дверь с распахнутой веером аркой. Поймет ли кто-нибудь маленькую трагедию маленького человека, что оказался без средств, но имеет зависимость от пойла, держит дома чудовище, любит сына, но слишком никчемен, слишком придавлен тягой к пойлу и растоптан обязательствами перед Бабеттой (в горе и радости, болезни и здравии), чтобы быть сыну отцом? С оплывшим лицом, закрытый в скорлупе изгнания, ты выглядишь глуповато, словно герой мифа, искавший всю жизнь злодея, а когда встретил его, то отчего-то опустил глаза. Ты мог бы показать характер, и явить этим бездарям масштабного оратора, и поставить их на место, да что там — в тебе есть сила бунтаря-заводилы, и ты мог бы лишь словом поднять в редакции восстание… Но кое-где ждет рюмочка, и кое-где на подмостках вертят задами женщины с потекшей тушью, но чистым нижним бельем. Проще залезть в долги, проще не видеть сына, проще позабыть свой адрес. «Поэт за решеткой» угробил себя пойлом, и ты такой же, и ты слышишь этот зов из кабачка. Когда-то все звезды и весь небосвод рухнут, и не будет больше вечерней дойки, и луна улетит в бездонную темень, и от всего на свете останется только коровий череп в поле, и последний человек будет стоять у журчащего ручья. И сейчас ты чувствуешь себя этим еще не родившимся человеком, тебе нужно сочувствие, успокоение, ты хотел бы обрести внутреннюю уравновешенность, вот только все это надо заслужить, вот только за всем этим стоит каторжный труд над собой.

А зачем его вообще держали? Пустотреп ведь и недалек.

Когда-то вел подпольную борьбу через газету.

Хм. Гм. А так и не скажешь, видно же, что туповат, ему, похоже, начхать на увольнение.

Как же тяжело сейчас. И в душе состязаются обида на всех и жалость к себе, а рефери — зов из кабачка. Рефери присудит победу пойлу, и пойло победит и обиду, и жалость, и любовь, и желание все исправить.

Смиренно, но вроде бы как-то пристойно и не без самодисциплины, в общем вполне себе сносно и почти не шатаясь проковылял Акилле Филиппи к двери с распахнутой веером аркой над ней, и оставил свою работу, и поплелся на зов кабачка. Эй, есть ли кто-то там? Остановите меня, у меня нет сил остановиться! По пути его облаял пес и попытался цапнуть, но быстро отвязался. Затем с лязгом загромыхал трамвай и пронесся мимо. Больше по пути к кабачку событий не случилось.

35

Третий день как Массимо не появлялся в компании. Обеспокоенные пропажей товарища «сыны Италии» выдвинули к нему посольство. Самоназначенные делегаты Карло и Сильвия решили сперва пошарить по прилегающим дворам, ведь может статься так, что у их друга какое-никакое дело в тех местах. Разыскивать долго не пришлось — его заприметили за мытьем обтерханного тазика в проржавевшей воде приямка соседского дома. При виде миссии Массимо не двинулся с места, а только интенсивней заработал скребком, соскабливая с тазика заскорузлые наросты. Делегация приближалась, но он не обращал внимания и продолжал скрести металлическое дно лохани в развороченном приямке. Согбенный, с поджатыми губами, с потупленными глазами.

Карло и Сильвия поприветствовали его, и он швырнул ответный кивок. Затрубила тишина, и в той тишине воробушки перепархивали с оливковых ветвей на каменные руки. Друзья спросили, куда он девался на три дня, и он признался, что отец валяется с перепою и все домашние дела и уход за матерью легли на его плечи. Тишина сделала еще залп. Разговор не клеился, Массимо держался отстраненно. Карло предложил помощь и ожидаемо получил отказ, а девочка по наивности завела разговор о найденной улиточке, что живет теперь у нее дома, и раковина улиточки перевязана бантом. Массимо же буйно заскреб борта тазика, и слова ее растаяли в клокотании, хватит тут рассусоливать — заявил медный тазик.

Очевидно, что между друзьями пропало взаимопонимание. Карло тяжело вздохнул. Сильвия недоуменно смотрела на обоих. С виду все соблюдается, но ясно как день, что отношения расшатались, изветшали, и характеры окостенели до неузнаваемости. У девочки навернулись слезы. Тишина притворялась обычной тишиной, но таковой не являлась, а являлась тихой панихидой по уходящей дружбе.

Из покоробленного тазика Массимо вымывал дерьмо Бабетты и сейчас ощущал себя опозоренным. Он, мальчик, что наделен редким даром видеть замысловатую красоту, должен вымывать дерьмо матери из тазика. И сыпь как никогда зачесалась на руках. Мерзко. Потрясенный сложившимся положением, а в особенности тем фактом, что находится в этом положении под пристальными взорами, он вдруг взорвался и обвинил Карло в заносчивости. Пришло время кое в чем разобраться. На изломе дружбы самое время.

Карло:

— Что на тебя нашло?

— Я свалил с ног Бартоломео, — ответил Массимо, — я спас Сильвию, привел помощь. Но все восхищение лишь тебе, а я? Ты у нас теперь прославленный, а ведь я был с тобой в самые трудные моменты, даже когда нас чуть не пристрелили, но ты об этом упомянул лишь раз, невзначай, а все считают, что ты все сам и во всем один.

Сомнения отпали, и худшее свершилось. И Массимо, увы, прав. Карло был слишком погружен в размышления об алой розе и что-то упустил в их взаимоотношениях. Не исключено, что сегодня все оборвется. А вот как все смягчить и исправить?

— Прости, я… согласен с тобой, но ты не в духе… — сказал оторопевший Карло.

— Может, это ты «не в духе» оттого, что я не разделяю твои радости?

При виде распри Сильвия начала хныкать.

Карло:

— Она плачет, продолжим потом.

— Я таскался за тобою, — говорит Массимо, говорит и с померкшим взглядом встает во весь рост, держа в руке скребок. — И водился с вами, обормотами, — задыхаясь от горечи, твердит Массимо. — Но вы все тупицы и ничего не смыслите в том, в том… что я…

Сильвия разрыдалась, но Массимо не мог остановиться, он выговаривал и проговаривал все, что скрывал в себе, и в выражениях не стеснялся. Оковы молчания спали. Ему бы попридержать язык, но уже третий день он без продыху, пока отец в загуле, выстирывал белье Бабетты, кормил ее с ложечки и слушал слова мертвой женщины — его помехи на пути к переезду в Рим. Конечно, это был нервный срыв от переутомления, но не перегнул ли он палку, переиначивая на свой диссонансный лад мнение об умственных способностях товарищей, об их недалекости и что они не ровня ему? Слушать его было тошно, и ушная вата была бы как нельзя кстати сейчас. В общем, выпалил он все как на духу и охладел.

А после скоропостижно снизошло затишье, и никто не краснел от стыда, но у всех ум заходил за разум. Случилось. Впервые смелый Карло поник, а его представление о людских взаимосвязях уширилось, и это открытие породило в нем на удивление сдержанное разочарование. В глубине души он был готов к подобному исходу, и не сказать, что растерялся или был ошеломлен, но чувствовал он себя так, словно его потоптали босыми ногами, ведь с недавнего времени ему врезалась в голову мысль, будто он отлично разбирается в людях, и Массимо, по его мнению, не из тех, кто устраивает истерики, и нате вам! Теперь свежевырванная мысль болталась перед Карло обрядившейся тушкой и по-идиотски и назойливо кудахтала: «Твои мерила порченые, докопаться до нутра человека в твои-то годы… хо-хо-хо-хо-хо! Поройся в себе для начала, если не наскучит, хи-хи-хи-хи-хи!»

Но Карло беспокоило еще кое-что:

— Зачем тебе этот скребок, Массимо?

Напуганная Сильвия спряталась за Кавальери — в руках Массимо палаческий топор, никак не меньше.

И он смотрит на скребок, что сжимают его покрытые сыпью пальцы. Пальцы могут сеять ячмень, взрезать распорядительными жестами воздух, как это делают устроители праздников, но его пальцы держат оружие, и что же, направит он его на друзей? Да что за сумасбродство? Что ты делаешь? Как по щелчку небесного шутника, к Массимо вернулась осознанность, и он понял, как жестоко сглупил, поддавшись непонятной мании. Он оробел. Он вынырнул из помрачения в минутную нелепость момента.

А где-то на пустырях жгли костры, и вокруг костров гнездились люди, а ветер нес этот дым сюда, к месту раздора, въедливый, налипающий, прогорклый дым затухающих костров. Шалаш бы из хвороста и там поселиться. Массимо глянул на синее небо, но увидел бельевые веревки, на которых сушились дамские чулки. Вбил себе в голову, что гений, но что он понимает? Искусство для него сейчас — это непроторенная тропа, и он не знает, на что способен, но зато проникнут презрением к окружающим. Ему опротивело собственное самомнение, неоправданно завышенное, но и задабривать никого он не хотел, он просто стал одинок в один нелепый момент. Он выронил скребок. Порой в душе человека, и даже совсем еще юного человека, происходят неведомые никому вещи.

Никто не находил слов. Размолвка случилась.

Держа тазик, Массимо побрел домой.

А вдалеке выпивоха справлял малую нужду на приступок белокаменного круглого портика. Выпивоху ничего не гложет, и он не считает себя простаком, он видит в себе философа. Вчера под ливанским кедром он повздорил с другим пьянчугой, который с лихвой переврал про свою персону, мол, он тот самый подпольный газетчик-разоблачитель, что в войну подпольно разоблачал. Ишь как завернул! Ишь чего втемяшил себе! По всей видимости, самозванец; и они разругались; и получил по итогу самозванец по зубам; остудили его, не с простаком он связался, а с философом, а философ, даже когда мочится, остается философом.

Показать полностью
[моё] Роман Драма Послевоенный мир Италия Современная проза Текст Длиннопост
0
3
EvgeniySazonov
EvgeniySazonov
8 месяцев назад
Авторские истории
Серия Допогуэра

Допогуэра (15)⁠⁠

32

Карло быстро шел на поправку. Предписанный доктором постельный режим строго оберегался мамой. Каждый день его навещали ребята, а Массимо и Сильвия притаскивались и по два, а то и по три раза на дню. Их присутствие было на руку Эвелине: рассевшись возле лежачего, они с упоением глазели, как Карло, ворча и морщась, пил лечебный отвар целебных трав по рецепту овдовевшей Чезарины — жутко горькое снадобье. В отсутствие гостей от такого «угощенья» Карло отказывался наотрез. Как-то Сильвия обмолвилась подружкам, что он самый крепкий мальчик во всей Италии, потому как от одного только запаха того лекарства сшибает с ног, а если уж на вкус, господи помилуй, то можно и дух испустить. Потому Сильвия частенько прихватывала кувшинчик с маминым компотом: душа яблока и сердце корицы, необыкновенно гармоничный, нежный напиток. Глоток — и тревоги уходят, глоток — и к тебе подступает вдохновение.

Кстати, о вдохновении. В безмятежные часы Карло почитывал литературное пособие. То самое, приобретенное у синьора Манфреди, человека из порядочной семьи. Авторы там учили, как описывать предметы, и в пример приводили пишущую машинку. Разложите ее на слова, советовали они, с чем ассоциируется. Вот Сильвия ассоциируется с яблоком и корицей — а машинка? Они там пишут: клавиши, литерные рычажки, шлицевые соединения, металлические площадки с буковками, красящая лента, ударные звуки… Карло захлопнул книгу: нудно, скуку нагоняет, дребедень, галиматья, да чихать он хотел. Ух! Уже что-то и получается. Если вдуматься, то можно такие заметки насочинять, что сам, который «Комедию» написал, позавидует.

Как-то Сильвия притащила две груши: одну для Карло, а другую схрумкала сама. Затем припожаловал и Массимо, угостился грушкой-сестрицей, а Карло остался с носом. Жуя, Массимо поделился последними сплетнями:

— Говорят, Валентина наведалась в лавку за крупой, а на нее даже не посмотрели. Ушла с пустыми руками. Хозяин только и рявкнул: «Иудам не отпускаем». Затеяла она было на день рождения внучка гостей пригласить, но не пришел никто. Сосед ее говорит, проплакала втихомолку весь день. Внучку проходу не дают: говорят, ладно, что мочился, а вот что бабушка такая, за это достается ему.

На рассказы эти душа Карло откликнулась досадой и растерянностью. Не такого исхода он ожидал. А какого? Он заерзал, точно подозреваемый, проваливший очную ставку, и откровенно спросил:

— Я поступил подло?

— А разве ей досталось не по заслугам? — ответил Массимо.

— Возможно, но не стал ли я сам, как она, доносителем? — вздохнул Карло.

Вошел Роберто, отец Карло, Сокрушитель, легенда Сопротивления, душа нараспашку. То-то сейчас будет. В глазах детей он прочел затруднительное раздумье.

— Сын, — сказал Роберто Кавальери, — я знаю о твоем поступке.

Он осанисто сел на краешек постели и удостоил друзей назидательно-благомудрым взглядом. Выдержал паузу и поучительно-важным тоном изрек:

— Сын, мой сын, твоя чаша познания еще не наполнена. Сейчас ты в поисках истины, как и ты, Массимо, как и ты, Сильвия. Вы получаете свои истины из окружающего мира, но он искажен войной, искажен бедствиями, идущими за войной по пятам. И сейчас, дети, вступая во взрослую жизнь, вы должны смотреть на нее всецело, видеть общность и тесное родство между подлостью и благостью. Все наши поступки — это составные части жизни. Без ошибок, без провалов в самом нашем существовании и смысла не будет. Это условие, если хотите — правило Всевышнего, из которого мы должны извлекать уроки и набираться опыту. Наши деяния есть деревья в едином лесу, в нем мы укрываемся под ветвями. В этом лесу мы огорожены от неизведанного, вне его лежат связи между смертью и вечностью. А пока мы здесь, мы оступаемся, это неизбежно, мы не понимаем себя, мы не понимаем, что движет нами, но пока в нас есть совесть, нравственность, моральные убеждения, мы можем быть честными перед собой и мы имеем право прощать себя, прощать других. Если ты честен, если ты осознал ошибки, если ты не лжешь и не лукавишь, то жизнь твоя праведна.

— Я раскаиваюсь, отец, — горестно сказал Карло. — Быть может, я влез не в свое дело? А внук Валентины теперь страдает.

— Сын, — молвил Роберто Кавальери, — сейчас ты расплачиваешься за поступок, обусловленный духом времени, не вини себя. То, что ты признаёшь свою ошибку, говорит о твоей зрелости как мужчины, и я рад этому. Я услышал о травле внука синьоры Валентины, я сегодня же потолкую с родителями этих ребят и с самими ребятами. Думаю, мы все уладим.

Роберто Кавальери смолк, угрюмо поразмыслил, церемонно осмотрел всю честную компанию, будто они для него читаные страницы, и добавил:

— Вам, дети, необходимо понять: глядя на искаженный мир, вы перенимаете все его грязности. Основываясь на эфемерных понятиях, вы мните себя судьями других, но при этом еще не научились сопоставлять все аспекты, понимать все контрасты. В вас еще много максимализма и идеализма, поумерьте пыл. Цените это время, прошу вас, будьте детьми, пока можете, не живите войной, оставьте перебороть все ее ужасы нам, взрослым, вершившим ее. В моем отряде был молодой драматург, и он говорил про изгнание из рая Адама и Евы, что эта история олицетворяет прощание с детством. Изгнание повзрослевших из детского рая. Когда-то для вас станет чужим все, что дорого сейчас. Берегите нынешние годы. Подумайте над этим.

В комнате водворилась тишина. Такие умничанья были для детей в новинку. Сплошь и рядом они слышали штампованные побасенки или проповеди, но вот эти слова прямо застали их врасплох. Надо обдумать, познать, и чтобы оно там все улеглось, а лучше всего промолчать с понимающим видом, дескать, не глупцы же мы, хоть и дети еще, но Сильвия не смекнула:

— А что с драматургом стало?

— С драматургом? — повторил Роберто, наморщив лоб. — Облавы на наших были повсеместно. Жаль паренька.

— Погиб? — спросила она.

— Жаль паренька, — сказал Роберто.

Снова тишина.

Такой он и был, Роберто Кавальери, мог подобрать нужные слова, но молвил их по случаю. Порхали те словца, точно птички мандаринки, — умненькие, красочные, содержательные, вдохновляющие, мягко садились на плечи товарищей и пели, подбодряли. А на врагов щедро гадили те словца, превращаясь в тучных голубей, что ошиваются у хлебной лавки. А вы говорите, крестьянин. В Пьемонте люди осваивают красноречие не из книжек, а из мудрости народной. Вот так вот.

Великомудрую тишину развеял вознесшийся с первого этажа голос попечителя, бдящего за старушкой, голос Лео Мирино:

— С тобою ухо держи востро! Приладила швабру… и все-то у тебя вкривь и вкось! Ей повторяешь-повторяешь, по сто раз кряду, а она… Бабушка, бабушка, этой щеткой пол только исцарапала, а говоришь, надраила. Усердие твое гроша ломаного не стоит. Эх! — Вероятно, тут он подвел ее к поцарапанному месту на полу. — Глянь только, ну чего бурчишь? Чего… Ох, видно, наказывает меня Господь за излишнюю добродетель. Цацкаться тут с тобою. Эх-хе-хе-хе-хе. Пользуешься моим потворством. Хитренькая ты неряха, поправь-ка лучше передник. А чего косынка набекрень? Ну чего, чего заулыбалась? А… понятно. Ну давай-ка твою стряпню попробуем — базилику-то накрошила?

Но Великий Воспитатель не всегда был для бабушки только лишь критиком. Иногда, в порыве внучьей любви и под действием горячительного, делился он с ней наблюдениями за городской жизнью. Так, через пару дней после распеканий за царапины поведал он бабуленьке, мол, «сыны Италии», которые токмо и получали по мордасам от «детей дуче», видать ошалев от неудач, загнали противников в западню и всыпали так, что те еле ноги унесли. А «сыны» теперь, после мщения, вроде как за ум взялись, уже не носятся, как шушера там всякая, а с видом невозмутимым прогуливаются по улицам да беседы ведут о будущем, об учебах, о строительствах. Но и про озорство не забывают: и мяч гоняют, и на велосипедах упражняются, и горлопанят частенько, только теперь все это без придури и дурашливости. Поугомонились они, победители, марку держать надо. Так-то вот.

33

Через пару недель Карло встал на ноги. По-новому расцвело детство, расцвело днями, приводившими в восторг праздной беззаботностью и трепетным ожиданием благоденственного будущего. Обстоятельный Массимо, вострушка Сильвия, закадычные друзья — все здесь, рядом, такие сердечные, такие близкие. А враги? Враги повержены, все пошлины уплачены, все узлы развязаны, и казалось бы… казалось бы… но красный цветок.

Вскоре она явилась к нему во сне. Ярко-алая роза, затененная стенами, обвитыми плющом. Она лежала на задворках напоенного дождем города, и взирала на Карло, и пела ему с источенного червями алтаря. Была ли она наградой? Должен ли он был, точно рыцарь, преклонить колено перед ее бутоном? Непознанная, поджидала она в безлюдном переулке. Оплакиваемая водами неба, напитанная водами неба. Мертворожденная, пела она заупокойную мессу. И вдруг увяла, и бутон ее, свесившись, словно опрокинутая чаша с причастием, излился кровью, излился разладом в душе. Истлела. О нет, она не была вознаграждением.

Карло открыл глаза. Ночь. Темнота. Родители на днях перебрались в смежную комнату, и во мраке он пребывал один. Перед ним распахнутое окно и черное небо, на котором, красуясь, властвуют звезды, а в комнате будто распустился призрачный аромат зацветшего пруда. Почему она пленила его? Она ли стоит перед окном? Но там никого нет. Но разве не от нее веет дождевой влагой? Ему стало не по себе. Заколыхались занавески. Пронзительно вальсировал сквозняк, и ему почудилось, что скульптурное лицо, сомкнув губы, насвистывает где-то. Дрожа, он вжался в кровать. Вцепившись в одеяло, он накрылся с головой и, зажмурившись, зашептал молитвы, которым учила бабушка Чезарина. Вокруг бродил страх. И между словами «как на небе» и «хлеб наш насущный» он спросил алую розу, что ей нужно, но она не ответила. Она прилегла на кровать. Он представил ее бархатную кожу, изгибы лепестков и трепещущие в темноте шипы. Странница ночи, что вернулась откуда-то…

Чуть свет его разбудил звук хлопнувшей калитки.

На горизонте воссияло. Бок о бок с яркими лучами зари показались и сочные тучи, влекомые к городу самой засухой, — небесные моря, что наполняют испарившиеся водоемы.

День был преимущественно солнечный, но местами оживленный тучами, и тогда соборы и руины окроплял легкий дождик. «Сыны Италии» и сестренка Сильвия собрались на окраине под ветвями каменного дуба, приютившего у подножия барельефную плиту, украшенную переплетением лилий. Мерцающие капли соскальзывали с листьев на узоры. Чудный день. Светлый, прохладный, уютный, счастливый день детства.

— …Подстрекательство — вот как это называется, — подытожил долгий монолог серьезный Энцо, пытавшийся казаться самым взрослым и в суждениях, и в манерах. Вероятно, поэтому он так сильно горбился, отчего получил прозвище Верблюжонок.

Рядом на зеленой травке растянулся взбалмошный Ренато.

— Да ладно вам. — Он смачно зевнул. — Микеле пропал и жив ли он вообще? Слыхали, что с его братом и Задирами стало?

Закивали косматые головы.

— Можно забыть о «детях дуче». Покидаем-ка мяч, а!

— Я не я, коль пропущу от тебя, кривоногого, хоть один гол! — бросил Ренато вызов его брат.

— Карло, — обратился Массимо, — чего приуныл? Молчишь и молчишь все утро.

Вверх по тропке, выложенной диким камнем, прихрамывая, следовал человек без имени. Фигура в черной рясе, подпоясанной солдатским ремнем. Наружности он был прескверной, а тонкий аромат сандалового дерева плелся за ним, подобно преданному, но умирающему песику. Проходя мимо собрания подростков, человек бросил укоризненный взгляд и, пробормотав невнятную скороговорку, трижды чертыхнулся. Ну, тут иначе и быть не может — черный заклинатель.

Ребята, все как один, перекрестились.

Когда заклинатель скрылся за холмом, тревоги общества поулеглись.

— Бьюсь об заклад — колдун это, — затараторил Сесто, известный теоретик в области мордобития. — Ух ты ж! — на манер взъярившегося прокурора в пылу прений, он замахал кулаком куда-то в пустоту. — Это один из вязальщиков, вот нисколечко не сомневаюсь.

— Вязальщиков? Это кто? — встревожилась Сильвия.

— Да, кто это? — загалдела публика.

— Это старая легенда Милана, — полушепотом промолвил Сесто и уселся в центр нагретой солнцем плиты. — Их нарекли «замогильные вязальщики».

Лица вокруг побледнели, а Сесто все больше входил в раж.

— Монашеский орден, что заправляет вязальным цехом, а цех тот под городом, в катакомбах. Там ткут они на древних станках похоронную накидку.

И все обомлели. И наступила тишина. А Сильвия со страху вцепилась в руку Карло. Слушатели многозначительно, с усмешками, переглянулись: понятно тут все — дела сердечные.

— А зачем?

— В соборе стоит статуя Варфоломея, — с воодушевлением молвил Сесто, обнаружив в себе замечательного рассказчика. — Кожа с него содрана.

— Так уж и без кожи? — возопил Верблюжонок.

— Цыц! — зашипела публика. — Сесто, продолжай.

— Угу, освежеван, как дикий зверь. Язычники! — гаркнул Сесто, и народ разом отпрял. — Нехристи казнили его. — Сказатель почесал макушку и поморщился. — Язычники.

Сесто замолк. Аудитория придвинулась вперед и замерла. Уши навострились, глазенки буравили его, как безумного прорицателя, что, не ровен час, выкинет какой-нибудь фортель.

— Так я и говорю, — продолжил он, — бедняга Варфоломей стоит там в храме без шкуры. Наблюдает и ждет. Ждет. — Сесто затих, прикрыл глаза, призадумался, а замурзанное лицо приняло чудаковато-рассеянный видок, словно мальчик окунулся в воспоминания. Но резко его озарило: — Так и говорю, монахи как выткут накидку, так и занавесят ею бедолагу. Он-то и оживет и по городу начнет ходить…

Верблюжонок Энцо оборвал его на полуслове:

— Ага, под покровом ночи, только без накидки, в чем мать родила, и к дамочкам будет цепляться.

Зрители дружно залились смехом.

Массимо насупился — таких историй он выдумывал по десятку на дню. Только держал их при себе. Ничего нового.

— Да то сущая правда! — раскраснелся Сесто от такого неверия.

— Ну ты и простофиля, — заключил взбалмошный Ренато. — Насочинял тут. А ну-ка, кыш! Моя очередь байки травить. — Он уселся на место рассказчика, выждал, пока улей прожужжится, и запел другую песню: — Папаша как-то меня отправил порядок навести в подсобке, там-то я книженцию и нашел. И вот в ней настоящие легенды Милана собраны, и запомнилось мне там жуть одна про нее.

— Про нее? Никак она безымянная?

— Ну. Обличье ее не помню, да там его и нету. Но запомнил, что явилась она однажды ночью к одинокому синьору и у окна встала.

Карло обмер. Ему показалось, что его нашли и говорят с ним устами товарища.

— «Я та, кто не видела стен Иерусалима», — декламировал Ренато. — «Я та, кто приходит в мир, когда идет дождь и крысы смеются. Меня ты можешь видеть в отражении мокрой мостовой».

— Чушь собачья! — констатировал Верблюжонок. — Детская байка, давайте лучше в футбол.

Для Карло легенда словно несла персональное послание. Красная роза стояла в цвету совсем рядом: высаженная под открытым небом, и сорванная, и выпавшая из охапки. Он будто смотрел на нее с холма, а она дремала в тени мемориального валуна, на земле, усеянной опавшими листьями. Он прислушался к ее далекому зову, а почувствовал трескучий мороз, выталкивающий камни из промерзлой земли и пробирающий до костей. Она — морок, забирающий уверенность. Она — пожираемая червем книга с вызревшими страницами, читая которые погружаешься в первозданные страхи. Эвелина, его мама, обладает даром предчувствия — и, бесспорно, Карло унаследовал его, оставалось только расшифровать алое предзнаменование. Ведь все это к чему-то вело.

В последующий вечер Карло поделился своими тревогами с Массимо, единственным другом, кто понимал (хотя и скрывал это, но Карло давно раскусил его и хотел пооткровенничать) во всех этих странных и запредельных штуках. Друг выслушал внимательно, обдумал услышанное, но развел руками. У Массимо богатое воображение и представляет он себя в будущем малюющим картины да ставящим спектакли. Но предчувствия Карло — это из области эзотерики и мистики, а Массимо не по этой части. Он непрозрачно намекнул, что лучше не забивать себе голову «суеверщиной», и добавил: «А то как засядет, так… так засядет, вот».

В той вечерней беседе у поваленного дерева Карло совершил новое открытие — друг изменился. Друг, что всегда рассыпался в советах, приободрял, поддерживал и выслушивал, теперь держался отстраненно и, будто бы памятуя о пережитых приключениях, пытался отдалиться мирно, ускользнуть с добром и взмыть воздушным шариком в небо. Карло принял это с досадой, но спокойно и понимающе. Ведь и он чувствовал, как мальчишеские острота и задор, что проказничали в его сердце, налетели на иллюзорное ограждение, за которым, зубоскаля и серьезничая, обитали взрослые — изгнанники из детского рая. Там и для «сынов Италии» уготованы места: вот ваши билеты, усаживайтесь, пристегнитесь. Ваш пилот опять надрался! Местами будет потряхивать! Взлетаем! Готовьтесь прыгать на лету вон в ту клоаку — на подмостки тюремного цирка. Отлично! Вперед! Грохнулись! Ушиблись? Терпеть. Обсыхайте. Возлагаем на вас… уплатите взнос… а теперь получите: долговые расписки, сверхурочные, пеленки, сифилис, кризис, измены, профсоюзы, ревматизм, геморрой, шиши, и за все за это вы заплатите, уж не сомневайтесь, стрясем с вас до пуговки, до ниточки. Родителям спасибо, что зачали, а вы отдувайтесь. Влачите и влачитесь… Из хорошего? Изобилие, трагедий изобилие и поученья обоюдные. Что? Рано? А сколько вам? Ну так мы обождем, время пролетит… А вы трезвенники? Не беда…

Прежними они больше не были. Карло все глубже заглядывал в себя и вчитывался в книги, Массимо засматривался на перспективы отъезда. Рим — неувядающий город, город успеха, где можно проявить себя, заявить этим снобам и бездарям: «Вот он я! Талантище! Глядите! Преклоняйтесь! Почитайте!» Желание самовыражения терзало Массимо изнутри и прогрызало плоть, причмокивая и талдыча высокопарно: «Ты аки глыба. Велик в искусствах. Прекрасен в лике. Ты, аки Давид библейский, разил Голиафа камнем и деву спас. Какой замах, какой бросок! Им не понять: примитивны, замухрышки, им отрадно низкое». Ощущение избранности бродило в нем с рождения, но он подавлял его, прессовал до невозможного, брал за горло и полушутливо поучал Богом данного Спесивца: «Мы не можем сиять, мы как-никак на людях, изгоями быть — ни-ни», а Спесивец помалкивал, но с нежностью, словно охочий до дармовщинки сладкоежка, кивал в согласии и лукаво подмигивал.

Массимо сохранял с Карло иллюзию союза, но умаление его роли в деле победы над «детьми дуче» сердило Спесивца, распаляло желание реализоваться и подпитывало неприязнь к другу. Скрывать ненависть долго не выходит, она слишком горяча, и правила уценки для нее не писаны. Прежний Массимо умер за пустырем. Новый Массимо выпячивал лицо из приоткрытой двери. Но Карло видел в его холодности переходный период — люди неизбежно меняются.

Показать полностью
[моё] Роман Драма Послевоенный мир Италия Современная проза Текст Длиннопост
0
Посты не найдены
О нас
О Пикабу Контакты Реклама Сообщить об ошибке Сообщить о нарушении законодательства Отзывы и предложения Новости Пикабу Мобильное приложение RSS
Информация
Помощь Кодекс Пикабу Команда Пикабу Конфиденциальность Правила соцсети О рекомендациях О компании
Наши проекты
Блоги Работа Промокоды Игры Курсы
Партнёры
Промокоды Биг Гик Промокоды Lamoda Промокоды Мвидео Промокоды Яндекс Директ Промокоды Отелло Промокоды Aroma Butik Промокоды Яндекс Путешествия Постила Футбол сегодня
На информационном ресурсе Pikabu.ru применяются рекомендательные технологии