Иногда поражает, с какой скоростью до нас доходит новость о том, что где-то снова что-то рухнуло, загорелось или взорвалось.

Психологи говорят, что такой поток информации повышает тревожность. Но как по мне, так это дает возможность подготовиться к худшему. В конце концов, подумать и принять единственно правильное решение.

Интернет дал нам то, чего не было у людей в прошлом: контекст. Великую революционную смуту семнадцатого года люди проживали порой в совершенном неведении.

Вспоминается история Пастернака о двух влюбленных, живших в Петрограде во время революции и даже не заметивших ее.

Подпишитесь, пожалуйста, на мой Telegram-канал. Там искусство и история помогают разобраться в настоящем. Только факты, смыслы и немного иронии. Если тебе это близко, подписывайся. https://t.me/reversalchronicle.

Незнание, как и тогда, часто рождает не действия, а надежды. Или даже иллюзии. Вот что пишет Иван Бунин в «Окаянных днях» — дневнике конца Российской империи:

«Перебивая её, наивно вмешалась какая-то намасленная сучка, стала говорить, что вот-вот немцы придут, и всем придётся расплачиваться за то, что натворили.

— Раньше, чем немцы придут, мы вас всех перережем, — холодно сказал рабочий и пошёл прочь.»

Или вот:

«Немцы будто бы не идут, как обычно идут на войне, сражаясь, завоевывая, а просто едут по железной дороге — занимать Петербург. И совершится это будто бы через 48 часов.»

А чуть позже:

«Слухи о каких-то польских легионах, которые тоже будто бы идут спасать нас. Во всём — игра, балаган, “высокий” стиль, напыщенная ложь…»

Бунин показывает, как работает психика: когда разум не справляется, его подменяет надежда. Только сегодня у нас, кажется, появилась возможность не обманываться.

Предыдущая глава: История молодой Екатерины II. Глава 8

Данная серия постов создана на основе мемуаров самой императрицы и содержит малоизвестные факты и события из жизни Екатерины II

Сергей Салтыков вернулся из свой поездки. Екатерине стало казаться, что он стал меньше за ней ухаживать, что он стал невнимательным, надменным и рассеянным. Ее это сердило, она говорила ему об этом, он приводил плохие доводы и уверял, что она не понимает всей хитрости и ловкости его поведения. Как бы то ни было, но поведение его было странным.

14 декабря 1752 года Петр с Екатериной отправились из Петербурга в Москву. Сергей Салтыков остался там и приехал лишь через несколько недель после них. Екатерина отправлялась из Петербурга с кое-какими легкими признаками беременности. Они ехали очень быстро и днем, и ночью. На последней станции эти признаки исчезли при сильных резях. Приехав в Москву и увидев, какой оборот приняли дела, Екатерина догадалась, что у нее мог быть выкидыш.

В Москве Петра с Екатериной поместили в деревянном флигеле, только что отстроенном в эту осень, так что вода текла с обшивок и все комнаты были необычайно сыры.

По приезде в Москву Сергей Салтыков стал избегать общества Екатерины и сократил свои частые посещения двора. Екатерина была этим огорчена, однако он приводил ей такие основательные и действительные причины своего отсутствия, что Екатерина старалась верить ему. Он уговорил Екатерину устроить ему аудиенцию у Алексея Петровича Бестужева (русский государственный деятель и дипломат, канцлер Российской империи при Елизавете Петровне (до опалы в 1758 году). Бестужев очень тепло принял Салтыкова и дал лично ему несколько советов, столь же умных, сколь и полезных. Салтыков остался в восторге от Бестужева и от этой встречи.

После Пасхи Екатерина с супругом отправились в деревню. Императрица тогда подарила великому князю имение Люберцы и несколько других верстах в четырнадцати или пятнадцати от Москвы. Но прежде, чем переехать на житье в эти новые владения Его Императорского Высочества, императрица праздновала в Москве годовщину своего коронования. Это было 25 апреля. Петру с Екатериной объявили приказ императрицы, что церемониал будет соблюден в точности так, как он был проведен в день самой коронации. Им было очень любопытно посмотреть, что это будет.

Накануне императрица ночевала в Кремле, они же оставались в слободе, в деревянном дворце, и получили приказание явиться к обедне в Собор. В девять часов утра они выехали из деревянного дворца в парадных экипажах, проехали всю Москву до церкви. Несколько минут спустя приехала императрица со своим кортежем, в малой короне на голове, в императорской мантии, которую, как обычно, несли камергеры. Она встала в церкви на своем обычном месте и во всем этом не было ничего необычного, что не совершалось бы во все большие праздники ее царствования.

В церкви была пронизывающая холодом сырость, какой Екатерина никогда в жизни не испытывала. Она вся посинела и мерзла от холода в придворном платье и с открытой шеей. Елизавета Петровна велела передать Екатерине, чтобы она надела соболью палатину, но у нее не было ее при себе. Тогда императрица велела принести свои меховые палантины, взяла из них одну и накинула себе на шею. Екатерина увидела в коробке вторую и подумала, что эту она пошлет ей, чтобы надеть, но ошиблась. Императрица приказала унести вторую палантину, и Екатерина сочла это за знак явного недоброжелательства. Мария Чоглокова, видя, что девушка дрожит от холода, достала где-то шелковый платок, который Екатерина и надела на шею.

Когда обедня и проповеди кончились, императрица вышла из церкви. Петр с Екатериной последовали за ней, но она велела им передать, что они могут вернуться домой. Тогда только они узнали, что Елизавета Петровна будет обедать одна на троне, и что в этом церемониал будет тот же, как и в день коронации, когда она обедала одна. Устраненные от этого обеда, они вернулись, как и приехали с большим парадом, но окоченев от холода и умирая с голода.

И Петр, и Екатерина в таком отношении к себе императрицы увидели неприятный знак как минимум пренебрежения, если не сказать более. Во время других празднеств, когда она обедала на троне, они всегда имели честь обедать с ней. На этот же раз она публично их отослала. В карете по дороге домой Екатерина поделилась с супругом своей обидой, и он ее поддержал. Вернувшись домой, окоченевшая от холода и уставшая, Екатерина пожаловалась Чоглоковой на то, что простудилась. На следующий день был бал в деревянном дворце. Екатерина сказалась больной и не поехала.

В течение мая месяца у Екатерины появились новые признаки беременности.

Следующая глава: История молодой Екатерины II. Глава 10

Предыдущая глава: История молодой Екатерины II. Глава 7

Данная серия постов создана на основе мемуаров самой императрицы и содержит малоизвестные факты и события из жизни Екатерины II

В один из дней была организована охота на острове Николая Наумовича Чоглокова (приближённый императрицы Елизаветы Петровны, муж её двоюродной сестры, камергер и обер-гофмейстер), и все туда отправились в лодках. Лошади были высланы вперед. Тотчас по приезде Екатерина села на лошадь, и охотники поскакали за собаками. Сергей Салтыков улучил минуту, когда все были заняты погоней за зайцами, и подъехал к Екатерине, чтобы поговорить на свою излюбленную тему. В этот раз она слушала его терпеливее обычного. Он обрисовал ей картину придуманного им плана, как покрыть глубокой тайной то счастье, которым некто мог бы наслаждаться в подобном случае. Она не говорила ни слова. Он воспользовался ее молчанием, чтобы убедить, как страстно ее любит, и просил позволить ему надеяться, что она, по крайней мере, к нему не равнодушна. Она ему ответила, что не может помешать игре его воображения. Наконец он стал делать сравнения между собою и другими придворными, и заставил ее согласиться, что заслуживает предпочтения. Из этих слов он заключил, что и был уже предпочтен. Девушка смеялась тому, что он ей говорил, но в душе уже понимала, что он ей очень нравится.

Часа через полтора этого разговора Екатерина сказала Сергею, чтобы он ехал прочь, потому что такой долгий разговор может стать подозрительным. Он возразил, что не уедет, пока она не скажет, что не равнодушна к нему. Она ответила: «Да, да, но только убирайтесь!», а он: «Я это запомню», и пришпорил лошадь. Так они расстались.

Вернувшись с охоты в дом Чоглоковых, находившийся на острове, сели ужинать. Во время ужина поднялся сильный ветер с моря, который вздымал волны так сильно, что они поднимались до ступеней лестницы, и весь остров был покрыт водою на несколько футов над уровнем моря. Вся компания была вынуждена оставаться на острове пока не утихнет буря и не спадет вода, что продолжалось часов до двух или трех утра. В это время Сергей Салтыков сказал Екатерине, что само небо благоприятствует ему в этот день, доставляя ему возможность дольше любоваться ею, и наговорил еще множество подобных вещей. Он уже считал себя очень счастливым, а Екатерина совсем не была счастлива. Тысяча опасений смущали ее ум, и, по ее мнению, в этот день она была очень скучна и очень недовольна собою. Она думала, что может управлять его мыслями и своими и направлять их, а тут поняла, что и то, и другое очень трудно, если не невозможно.

Великий князь был тогда влюблен в девицу Марфу Исаевну Шафирову, которую императрица недавно приставила к Екатерине так же, как и ее старшую сестру Анну Исаевну. Сергей Салтыков, который был самым настоящим интриганом, втерся в доверие к этим двум девицам, чтобы узнавать, какие речи могли быть на его счет у великого князя, чтоб извлечь из них для себя пользу. Эти девушки были бедные, довольно глупые и очень корыстные, и в весьма короткий срок стали с ним очень откровенны.

Между тем все отправились в Ораниенбаум, где Екатерина была целыми днями на лошади и, за исключением воскресений, не носила другого костюма, кроме мужского. В Ораниенбауме вся свита, как мужчины, так и женщины, согласились сделать себе на лето костюмы одинакового цвета: нижнее платье серое, остальное синее с черным бархатным воротником, и все безо всякой отделки. К этим-то костюмам и придрались, и особенно к тому, что Екатерина всегда была одета в костюм для верховой езды и что ездила она по-мужски.

В разговоре с Марией Чоглоковой императрица сказала, что манера Екатерины ездить верхом мешает ей иметь детей и что ее костюм совсем неприличен, и что когда она сама ездила верхом в мужском костюме, то как только сходила с лошади, тотчас же меняла платье. Чоглокова ей ответила, что для того, чтобы иметь детей, тут нет вины, что дети не могут появится без причины, и что хотя Их Императорские Высочества живут в браке с 1745 года, а между тем причины для появления детей у них не было. Тогда императрица стала бранить Чоглокову и сказала, что она взыщет с нее за такие слова.

Когда детали этого разговора дошли до Екатерины, она тотчас сменила одеяние.

Сергей Салтыков уехал к своей семье на месяц, а болезнь и смерть его матери еще продлили его отсутствие.

В это же время императрица велела Петру с Екатериной приехать из Ораниенбаума к ней в Кронштадт, куда она отправилась для открытия канала Петра I, начатого по его приказанию и только сейчас законченного. Она приехала в Кронштадт раньше них. В первую ночь по ее приезде разразилась буря. Елизавета Петровна подумала, что племянник с женой во время этой бури находятся в море и очень беспокоилась всю ночь. Ей казалось, что какое-то судно, которое было ей видно из окон и которое билось на море, могло быть той яхтой, на которой они должны были переехать по морю. Она молилась, прикладывалась к мощам, которые всегда находились рядом с ее постелью. Она поднесла их к окну и делала ими движения, обратные тем, которые делало боровшееся с бурей судно. Она была в отчаянии и несколько раз вскрикивала, что они погибнут, и что это будет ее вина.

Но на самом деле яхта за ними приехала в Ораниенбаум уже после этой бури, так что они взошли на нее только на следующий день после полудня. В Кронштадте они оставались трое суток. В это время с большой торжественностью было совершено освящение канала и впущена в него в первый раз вода. После обеда был большой бал.

Императрица хотела остаться в Кронштадте, чтобы видеть, как снова выпустят воду из канала, но она уехала на третий день. А спуск воды так и не удался, так как дно канала было ниже уровня моря, но при строительстве канала этого не предусмотрели. Этот канал был осушен уже в царствование Екатерины, когда она приказала построить огненную мельницу, которая удалила из него воду.

Из Кронштадта каждый вернулся к себе. Императрица поехала в Петергоф, а Петр с Екатериной в Ораниенбаум.

Следующая глава: История молодой Екатерины II. Глава 9

Предыдущая глава: История молодой Екатерины II. Глава 6

Данная серия постов создана на основе мемуаров самой императрицы и содержит малоизвестные факты и события из жизни Екатерины II

В 1751 году при дворе был такой недостаток мебели, что те же зеркала, кровати, стулья, столы и комоды, которые служили в Зимнем дворце, перевозились в Летний дворец, а оттуда в Петергоф и даже следовали в Москву. Билось и ломалось в переездах не малое количество этих вещей, и в таком поломанном виде их и давали хозяевам, так что трудно было ими пользоваться. Так как нужно было особое приказание императрицы на получение новых вещей и большею частью трудно, а подчас и невозможно было до нее добраться, то Екатерина решила мало-по-малу покупать себе комоды, столы и самую необходимую мебель на собственные деньги, как для Зимнего, так и для Летнего дворца. И, когда они с Петром переезжали из одного дворца в другой, она находила у себя все, что ей было нужно без хлопот и потерь при перевозке. Такой порядок полюбился великому князю, он завел такой же для своих покоев.

Что касается Ораниенбаума (дворцово-парковый ансамбль на южном берегу Финского залива в 40 км к западу от Санкт-Петербурга), принадлежавшего великому князю, там они имели за свой счет все, что им было нужно. Для своих комнат в этом дворце Екатерина все покупала на свои деньги во избежание всяких споров и затруднений, ибо Его Императорское Высочество, хотя и очень был мотоват на все свои прихоти, но жалел денег на все, что касалось супруги, и вообще вовсе не был щедрым. Но так как то, что Екатерина делала для своих комнат на собственные средства, служило к украшению дома, то он был очень этим доволен.

Лето выдалось скучным. Екатерина была или одна за чтением, или с великим князем, который появлялся только затем, чтобы ходить большими шагами по ее комнате и говорить о вещах, которые его интересовали, но для нее не имели никакой цены. Эти прогулки продолжались часа по два и повторялись несколько раз в день. Надо было шагать с ним до изнеможения, слушать со вниманием, надо было ему отвечать, а речи его были большей частью бессвязны, и воображение его часто разыгрывалось.

Как-то раз он был занят проектом постройки в Ораниенбауме дачи в виде капуцинскаго монастыря, где он, Екатерина и весь двор, который его сопровождал, должны были быть одеты капуцинами (капуцины – монашеский орден). Петр находил это одеяние прелестным и удобным. Каждый должен был иметь клячу и по очереди ездить на ней за водой или возить провизию в мнимый монастырь. Он помирал со смеху и был вне себя от удовольствия в виду изумительных и забавных эффектов, какие произведет его выдумка. Он заставил жену набросать карандашом план этой чудесной затеи и каждый день надо было прибавлять или убавлять что-нибудь. Как бы Екатерина ни была полна решимости быть в отношении к нему услужливой и терпеливой, но очень часто ей было невыносимо скучно от этих посещений, прогулок и разговоров, ни с чем по нелепости не сравнимых. Когда он уходил, самая скучная книга казалась восхитительным развлечением.

К концу осени при дворе возобновились дворцовые и публичные балы так же, как и погоня за нарядами и изысканностью маскарадных костюмов.

В Петербург приехал граф Захар Чернышев. Екатерина знала, что он давно ей симпатизирует и решила принять его ухаживания. Он начал с того, что сказал ей, что находит ее очень похорошевшей. В первый раз в жизни девушке говорили подобные вещи. Ей это понравилось и даже больше: она простодушно поверила, что он говорит правду. На каждом балу – новые разговоры в том же духе. Далее начался обмен записками. На первом маскараде, танцуя с Екатериной, Захар стал ей говорить, что хочет сказать тысячу вещей, которых не смеет доверить бумаге, а потому просит назначить ему на минуту свидание у нее в комнате или там, где она сочтет удобным. Девушка ответила ему, что это совершенно невозможно, что ее комнаты совершенно недоступны и что она также не может свободно выходить из них. Он сказал, что переоденется, если это нужно, лакеем, но она наотрез отказалась, и дело остановилось на переписке. А после граф Чернышев уехал в свой полк.

После Пасхи все перешли в Летний дворец. Екатерина уже несколько времени замечала, что камергер Сергей Салтыков бывал чаще обыкновенного при дворе. Он всегда приходил со Львом Нарышкиным, который всех забавлял своей оригинальностью. Во время одного из домашних концертов Сергей Салтыков признался Екатерине, что именно она является причиной его частых посещений. Она спросила, на что же он надеется? Тогда он стал рисовать ей пленительную, полную страсти картину счастья, на которое он рассчитывал. Екатерина поинтересовалась его женой, на которой он женился по любви и страсти два года назад. На что он стал говорить, что не все то золото, что блестит, и что он дорого расплачивается за миг ослепления. Екатерина приняла все меры, чтобы заставить его изменить эти мысли и намерения. Она простодушно думала, что ей это удастся, ей было его жаль. Но, к несчастью, она продолжала его слушать. Он был прекрасен, и, конечно, никто при дворе не мог с ним сравниться. У него не было недостатка ни в уме, ни в том складе познаний, манер и приемов, какой дают большой свет и особенно двор. Ему было 26 лет, по рождению и по многим другим качествам это был кавалер выдающийся, свои недостатки он умел скрывать. Самыми большими из них были склонность к интриге и отсутствие строгих правил, но Екатерина тогда еще этого не видела.

Она не поддавалась ему всю весну и часть лета. Она видела его почти каждый день, но не меняла своего обращения с ним, была такая же, как всегда и со всеми. Как-то раз она ему сказала, чтобы отделаться от него, что он не к той женщине обращается и намекнула ему, что ее сердце может быть уже занято. Однако эти слова не отбили у него охоту, а наоборот, его преследования стали еще жарче.

При этом о милом супруге Екатерины и речи не было, ибо всем было известно, что он не любезен даже с теми, в кого он влюблен, а влюблен он был постоянно и ухаживал, так сказать, за всеми женщинами. Только та, которая носила имя его жены, была исключена из круга его внимания.

Следующая глава: История молодой Екатерины II. Глава 8