Я сижу в томской квартире под густо-оранжевым торшером. Анна, везя сына Егора на инвалидной коляске, гуляет по парку под московским серо-голубым небом. Маленькие экраны телефонов показывают нас друг другу, хоть и с небольшой рябью. Мы говорим о страшном вечере прошедшей пятницы.
В каждой трагедии есть пострадавшие. О них говорят, о них пишут, их ищут, их находят. И это правильно, так и должно быть. Но ещё у каждой трагедии есть другие. Те, кто был внутри и выжил. Те, кто успел убежать вовремя. Те, кого нельзя найти ни в одном списке. Те, о ком молчат. Те, у кого как бы всё в порядке, кому повезло.
Анна с Егором из таких. Они были внутри Крокуса. Они выбрались. Им повезло.
— Знаете, то, что мы живы – из каких-то случайных везений сложилось. Повезло, что наши места на втором этаже были, на первом вряд ли у нас шанс выбраться был бы. Повезло, что в зал зайти не успели – сын чаю захотел и мы с ним в холле задержались. Повезло, что я вовремя поняла – стреляют непрерывно, значит, заложников брать не станут и прятаться в туалете бесполезно, надо бежать.
Анна шумно выдыхает, смотрит куда-то перед собой.
— С людьми нам повезло. Какая-то семейная пара бежала рядом, женщина крикнула мужу, чтобы помог мне коляску спустить с лестницы. Я коляску вниз тащила задними колёсами вперёд, мужчина подхватил за передние, так и понесли сына. Потом ещё двое мужчин подскочили и они уже втроём быстро донесли до улицы. Я вот прокручиваю сейчас в голове эту ситуацию – какими же чуткими и внимательными нужно быть! На их месте, наверное, я мчалась бы быстрее лани, никого вокруг не видя. А они нас спасли. Если будете писать – обязательно напишите, как мы им благодарны! Очень хочу найти их, но вспомнить никаких примет не могу, совсем ничего, не до деталей было.
Уже в 20:17 Анна с сыном были в поезде метро. Уже оттуда Анна звонила маме, сообщить, что в безопасности. Уже оттуда читала о начавшемся пожаре и спасательных мероприятиях на месте трагедии.
— Мы когда выбежали из комплекса, ещё же никто не успел из спецслужб прибыть. Вот мы и побежали скорее в метро, чтобы подальше уехать, не стали никого ждать. Тем более, что мы же не раненые, ничего с нами не случилось.
— А уже после вы не обращались за помощью?
— Да, мы знаем, что есть горячая линия поддержки. Но пока не обращались. Мы пока не разобрались, как мы себя чувствуем…
Егор тянется из коляски, пытается заглянуть в телефон.
— Привет,Егор! Как себя чувствуешь?
— Я? Да нормально, вроде бы. Я не знаю…
Анна делится, что в первые сутки Егор боялся выходить из дома. Сегодня обоим уже лучше, сегодня они вышли прогуляться.
— Легче стало, когда узнали, что преступники задержаны. Как будто точка какая-то появилась в этом. Легче, да.
Прощаемся. Гасим экраны. Через несколько минут Анна присылает мне несколько снимков с руинами Крокуса и сообщение:
«Вы не подумайте, что мы такие злые. Сейчас внутри просто какая-то потусторонняя злость на тех, кто это сделал. Сегодня проезжала мимо Крокуса, рыдала. Вспомнила, с каким предвкушением праздника шли туда и с каким ужасом оттуда убегали…»
Я не думаю. Кажется, я вообще очень давно ни над чем не думаю. Я только записываю голоса тех, кого словно бы и не существует. Тех, кому повезло остаться жить и говорить.
