А режиссёры у нас тоже измельчали?
- Ну… Вот, я могу сказать про театр, да… Меня спрашивают: "А почему вы не идёте служить в театр?" Это что значит? В 11 часов у тебя репетиция, до часу. Потом перерыв. Потом, в 19 часов – спектакль.
У тебя нет ни семьи, ни жизни такой, чтобы встречать рассветы и провожать закаты, да, и просто жить, наслаждаться. Это служить…
Я не могу назвать театр, в котором бы я хотела… Сейчас, когда ушли и Марк Анатольич Захаров, мой мастер, и Олег Палыч Табаков, и все они уходят… И, к сожалению, [не вырастил себе смену], может быть, эгоизм их, или невозможность подготовить кого-то…
Вот, кто может сейчас руководить "Ленкомом"?
То есть, такое какое-то вневременье в театре…
Зачем я буду куда-то служить, где там, будет распределение… Или «голые побежали»… Или раздеваются, секс на сцене, например… У нас сейчас очень любят эпатаж, который не закреплён никаким материалом и не оправдан. Просто чтобы: "А-а-а! - сказали. - Боже, там голые! Там практически оргии на сцене! Ах! Ох!"
Я к этому театру отношения просто не хочу иметь. Мне достаточно играть несколько антреприз именно ради этой тишины в театре. Чтобы была гробовая тишина, когда я говорю монолог, чтобы зритель заплакал…
Мне кажется, вы сейчас, может быть, сами того не желая, «обидели» и Константина Богомолова, и Кирилла Серебренникова и целую плеяду других модных режиссёров…
- У каждого разный театр.
Я просто не хочу тратить свою жизнь на это, и всё.
Мне кажется, жить - это так классно…
Хорошо. А сериалы - это не растрата жизни? Многие считают, что сериалы - это низкий жанр, в отличие от полного метра.
- Ну, сейчас-то нет… Сейчас американские сериалы показали, что наоборот, можно рассказать историю подробнее. Другое дело, что на Западе и в Европе предпочитают снять сериал хороший, чтоб потом заработать, а у нас наоборот - заработать, а потом снять… Я вот это не очень люблю. Я люблю, когда режиссёр не говорит: "Гениально, поехали дальше!" Меня это не очень устраивает, хотя я и верю, что гениально. Но мне интересно, когда режиссёр чего-то ищет, требует, ставит задачу. Поэтому я не считаю, что это какой-то низкий жанр. Есть каналы, есть определённые сценарии, такие, рассчитанные для определённого зрителя; «мыло», что называется…
И когда это играешь, у тебя рвотный рефлекс возникает всё равно… Знаете, «Папа просил передать вам всем, что театр закрывается – нас всех тошнит», Даниил Хармс… Но, когда есть адекватные партнёры, адекватный режиссёр, который тоже это понимает, собираемся и говорим: «Давайте очеловечивать, потому что в жизни так не говорят!».
И сейчас очень большая проблема - прежде всего, сценарий.
Вы сейчас вот, когда этот пример говорили, в голове держали какой-то сценарий? Или какой-то сериал?
– Да. Но я опять не хочу никого обидеть… Вы знаете, я начиталась… Я сейчас перечитываю Лимонова… Я думаю: «Господи, всё, из меня опять попёрла эта революция, я её только затушила в себе»… Вот эта правда, вот, невозможность разговаривать или объяснять людям, которые не могут априори понять чего-то или захотеть понять. И спорить с ними бессмысленно, и лучше просто понять, что тебе не надо тратить на это энергию.
И я опять понимаю, почему я полюбила Лимонова, и почему его до сих пор люблю.
А как-то изменилось отношение к нему, супругу бывшему, отцу ваших детей, после того, как он ушёл в мир иной весной 2020 года?
- Нет, я до сих пор, могу сказать честно, нахожусь с ним в диалоге.
И я понимаю, конечно, его не переспоришь…
Слава Богу, остались его книги, стихи…
Я, наоборот, хочу больше в нём разобраться, потому что я нахожу его отражение в моих детях, наших детях.