• Эй, дед, ты чего? – я не на шутку разволновался. Не хватало еще быть виновным в утоплении старика, – Давай, выныривай уже! Побузили и хватит...

Старик не отзывался. Я всматривался в воду, пытаясь хоть что-то разглядеть. Но там была лишь непроглядная зеленая муть.

• Старый, слышишь, хорош уже! Давай из воды вылазь. Отдам я тебе твой ключ. Он мне нафиг не нужен.

Прошло уже больше минуты. Было ясно, что старик без посторонней помощи не выплывет. Я наспех скинул с себя верхнюю одежду и сиганул с кормы. Место было глубокое. Я нырнул метров на десять, судя по боли в ушах, но до дна так и не достал. На глубине было практически темно. Я пошарил влево-вправо стараясь нащупать деда руками. Ничего. Пришлось всплывать, чтобы перевести дыхание. Я нырял еще и еще. Но каждый следующий нырок был больше для очистки совести. Если старик погрузился на самое дно, мне его не достать. Хотя я и не понимал, как так может быть. Человек никогда не идет на дно камнем, а дед даже не трепыхался. Мне пришлось возвратиться к лодке, пока её не отнесло черезчур далеко. Перевалившись через борт, я обессилено рухнул на настил. Наверху, в нежно-голубой безмятежности плыли белые облака. Им было плевать на проиходящую со мной дичь. Окружающий мир продолжал жить своей жизнью. Солнце бежало по своему извечному пути. Ветерок поднимал рябь на поверхности озера. Где-то пели птицы. А я, тем времнем, преживал кошмар наяву.

Какого. Хрена. Здесь. Происходит?!

Я не заметил, как заснул. Видимо, организм взял свое. Бессонная ночь, наполненная стрессом, плюс микросотрясение. Этому телу нужен был отдых. Я проснулся, оттого что замерз. Уже вечерело. Закат окрасил облака малиновым цветом. Волны плескались о борта лодки. Где-то совсем недалеко, своим противным голосом кричала цапля. Я оделся, про себя отметив, что вместе с моим телом изменилась и одежда. При выезде в этот поход, на мне была плотная темная худи, черные джинсы и лонгслив. Теперь мою одежду составляла брезентовая куртка защитного цвета, застиранная клетчатая рубашка и непонятные штаны из плотной ткани, похожие на спецовку. Вообще, этот парень, который теперь я, всем своим видом походил на геолога. Прям представляешь такого возле палатки, с гитарой у костра. Дятлов, блин...

Пока я спал, лодку нехило так отнесло. Пришлось наверстывать, попутно гадая, хватит ли в дедовском баке бензина. Когда я добрался до поселка, уже почти стемнело. Мне совсем не хотелось отсвечивать у главной пристани. Если старик всплывет и кто-нибудь вспомнит виденного намедни странного бородача — кому надо быстро сложат два и два. Поэтому я привязал лодку где-то поодаль, в кустах. Местные разберутся, когда найдут. Без лишних приключений, переулками и огородами, я добрался до станции и сел на электричку. Наконец, я уеду из этого места. В вагоне народу было немного. Я сел у окна и проводил глазами огни рыбацкого поселка. Вот и всё.

Мои когнитивные способности помаленьку восстанавливались. Я пытался собраться с мыслями, чтобы хоть как-то осмыслить произошедшее. Сегодня я утопил человека. При самообороне конечно, но всё таки. Меня немного удивило, как легко внутри я это принял. В своей жизни, я ещё не был повинен ни в чьей смерти. Участвовал в паре-тройке драк. Разбивал людям лицо. Но чтобы убивать... В памяти всплыли горящие злобой, близко посаженные глаза. Корявые узловатые пальцы, тянущиеся к моей шее. И его свирепый шепот, напоминающий шипение кобры: «Ключ! Где глюч?!... Это не твоё!» Я вздрогнул от такого воспоминания, словно очнулся от дремы. Почему старик так повел себя? В голове немного прояснилось. Видимо он увидел в моем рюкзаке злополучный пенал, пока я доставал флягу, и догадался, что я был в том доме? Это было достаточным поводом для него, чтобы треснуть меня веслом, а потом пытаться придушить. Из-за дурацкого ключа! Старый маразматик... Я сунул руку в карман и нащупал твердый кусочек металла. Поменялось мое тело, моя одежда и, возможно, сама реальность, но ключ был там, куда я засунул его прошлой ночью. Я повертел его в руках, рассматривая. Как и в первый раз, ничего особенного в нём не увидел. Обычный ключик. С головкой, в виде треугольной рамки, и примитивной двухступенчатой бородкой. Я готов был побиться об заклад, у моей бабки в серванте был точно такой же. Он вечно торчал в замочной скважине и практически не использовался по назначению. Всё равно замок был самый простой и легко открывался при помощи гвоздя или заколки. Ничего особенного. Если-бы не сумасшедший дед, я бы даже не вспомнил об этом ключе. Событий прошло и так выше края, чтобы в памяти сохранилась такая мелкая деталь. Но теперь я глядел на вещицу в моей ладони, которую странный старикашка оценил выше моей жизни. И за которую поплатился своей.

«Что происходит, когда линия настоящего проходит через развилку? Если у события есть несколько вариантов развития – куда деваются остальные варианты, те, которые не случились? Нами принято считать, что их просто не существует. Всё случилось так, как случилось. Аннушка пролила масло. Ли Харви Освальд поразил цель. Тринити тест прошел успешно. Рубикон перейден и мосты сожжены. В нашем мире всё произошло именно так. Но наша реальность — это всего лишь проекция последовательной цепочки событий. Одной из многих. Одной из бесчисленного множества триллионов последовательностей. С самого момента большого взрыва каждое физическое событие пораждает собой целый веер вероятностей: от наиболее вероятного следствия до наименее. И ни одна из них не исчезает. Таков закон сохранения энергии. Каждая вероятность порождает свою причинно-следственную цепь, которая затем раздваивается, растраиваится, растысячеряется. В зависимости от количества вариантов исходного события, породившего расслоение. Соответственно умножаются и проэкции, формирующие нашу вселенную...»

• Что ты собираешься с ним делать? – незнакомец смотрел на меня с нескрываемой угрозой. Худощавое, хищное лицо, жиденькие волосы зачесаны назад. Темный костюм стягивал его тощее тело, делая похожим на куницу. Я и не заметил когда он подсел напротив.

• Зачем он тебе? – продолжил незнакомец свой бестактный допрос. – От этого ключа одни непрятности. Он ничего тебе не доставит, кроме проблем.

Я посмотрел по сторонам. Всё вокруг как-то странно изменилось. Пассажиры исчезли. Лампы в вагоне потускнели. Их света едва хватало, чтобы различать очертания предметов. Сам воздух стал тяжёлым и плотным, мутным как кисель. Всё зависло, будто в невесомости, словно время замерло и потекло очень медленно. Окна вагона не пропускали и фотона снаружи. Они казались просто рядом квадратов, нарисованных на стенах черной матовой краской. Пол плавно качался подо мной, на подобии орбитальной станции. Незнакомец привстал со скамейки и буквально навис надо мной.

• Ты не ответил на вопрос. Для чего тебе этот ключ? – от незнакомца исходила волна угрозы, словно некая зловещая аура, – Эта вещь приносит несчастье! Лучше избавиться от неё! Отдай его мне!!!

Последние слова вырвались из его рта низким утробным рыком. Он резко бросился на меня, как борец, идущий в партер. Я отпрянул, в ужасе, и тут – наваждение пропало. Размеренно стучали колеса. Элетричка приближалась к городу. За окнами мелькали огни сортировочной. Немногочисленный люд собирался на выход. Я перевел дыхание. Сердце бешено колотилось. Что, мать твою, это было? Сон? Слишком реально для сна.

«Действительность, в которой мы живем – постоянно и регулярно меняется. Иногда незначительно, иногда более радикально. Правда мы этого не замечаем. Наша память, наш мозг изменяются вместе со всем окружающим миром, поскольку состоят из тех же атомов и молекул. Единственное, что не меняется – наше сознание. Оно, в некотором роде, нематериально. Человеческое сознание просто перетекает вслед за носителем из одного потока причинно-следственных связей в другой. У нормальных людей, оно способно утащить за собой лишь остаточный эффект. Очень глубокий, на уровне бессознательного. Иногда, люди замечают несоответсвия, но редко когда придают им значение. Они зовут это дежавю, наваждение, либо эффект Манделы. Неважно. Вопрос «а был ли мальчик?» тут же тает в непрерывной череде событий, мыслей и прочих раздражителей. И через минуту мы забываем о том, что нас насторожило. Таким образом мозг защищает нас от безумия. Но чем дальше отстоят друг от друга нити потоков, тем очевиднее разница между ними...»

Я стоял и смотрел на старую пятиэтажку, которая, по идее, была моим домом. Еще с вокзала, я начал подозревать, что она будет выглядеть не совсем так. Или совсем не так. А может вообще – на её месте будет зиять пустырь. Это непонятное, тревожное чувство, которое начало вызывать внутренний дискомфорт, возникло как-только я слез с электрички. Всякие мелочи не соответствовали тому, что я помнил и знал. Даже самому себе я не мог обьяснить в чём проблема. Бывает же такое: когда в твоей памяти цвет столбов был серый, а теперь он тёмно-зеленый. Вывеска на магазине там, где и была, но шрифт совсем другой. И тротуарная плитка не такой формы. Таких вот мелочей насобиралось достаточно много. Если в рыбацком посёлке, после ночных событий, я не особо заметил разницу, поскольку был там проездом второй раз в жизни, то в городе, в котором я родился и вырос, она была очевидна. Даже ночью, даже при свете фонарей, количество несоответствий, подмеченных мной, пока я ждал Убер на привокзальной площади, переваливало за критическую массу. Я как-будто играл в «найди десять отличий». Только передо мной была не фотография в журнале. Это была окружающая меня реальность. Знакомый уже ужас снова зашевелился в моей душе. Каждый грёбаный раз, когда я позволял себе надеяться на лучшее, новый удар настигал меня. Мне следовало прекратить играть в прятки с тем, что я и так уже осознал внутри себя, но так долго отказывался принять. Той ночью, в подвале заброшенного дома, изменился не только я. Изменился весь мир. В моём мире тут стояла обычная панельная хрущёвка. В этом, по всей видимости, старый довоенный дом решили не сносить. Просто надстроили этаж. И где-то внутри него должна быть моя квартира. Я надеялся хотя-бы её номер не изменился.

Я долго стучал в дверь, чтобы убедиться в отсутствии посторонних (или хозяев?). Было бы неловко обьяснять какого я вломился в их квартиру. Ответа не последовало. Что-ж, пришло время для моего набора «юный взломщик», который я таскал в рюкзаке на всякий случай. Замок был старый и открылся довольно легко. Я осторожно вошел в темную берлогу, в которой ничего не изменилось годов, наверное, с 70-х. Потускневшие обои, кое-где отставшие от стен. Выцветшая растрескавшаяся краска. Тут никто не жил уже давно, о чем говорил толстый слой пыли. Я ничего не узнавал. Здесь не было ни одной моей вещи. Ни следа моего предполагаемого проживания в этой квартире. Как больной, который, вдруг понимает, что не оправится от болезни и конец неминуем, я потихоньку впускал в себя знание, что случившееся со мной серьёзно и навсегда. И я, скорее всего, не смогу вернуть свою прежнюю жизнь. Я застрял в этом, чужом для меня мире... Навсегда? Погоди-ка... В памяти всплыли строки: «Если вы это читаете, значит у меня получилось. Мне удалось разорвать границу этой реальности, и вернуться туда, откуда я...» Вот оно как! Нужно срочно прочитать рукопись! Я то думал это бессмысленная стопка бумаги. Бесполезное творение доморощенного графомана. А на самом деле это может быть ответ, который я ищу. Возможно, она была напечатана и оставлена в подвале с конкретной целью. Эта старая рукопись – есть мой светоч в том мраке, в котором я заблудился.

В квартире не было электричества. Я отыскал в старом буфете пару свечных огарков и примостил их на столе в гостинной. Вполне. Затем достал из рюкзака рукопись и начал вчитыватся в слегка поблекшие, скачущие буквы:

«Если вы это читаете, значит у меня получилось. Мне удалось разорвать границу этой реальности, и вернуться туда, откуда я вывалился. Это было не просто. Действительно не просто. Впрочем, всё по порядку. С самого детства, я был не такой как все. Я мог видеть, как реальность изменяется вокруг меня. Помнится, лет в десять, я начал задавать вопросы своим родителям. Бедолаги потащили меня по врачам. Впрочем, я их понимаю. Когда твой ребенок начинает спрашивать тебя: «отчего это мы жили на четвертом этаже, а теперь на втором?», или: «Почему вчера мы жили в Омске, а сегодня в Ростове?» – самое время запаниковать. Врачи, естественно, заподозрили шизофрению, биполярное расстройство. Начали пичкать лекарствами. М-да... Всё, что я вынес из этих моих детских злоключений: язык надо держать за зубами. Чем меньше знают происходящее в твоём внутреннем мире, тем проще тебе живется. Я просто начал говорить людям то, что они хотят услышать. И от меня сразу все отстали. Очень скоро всё забылось, как некий неприятный эпизод моего детства. Только я ничего не забыл. Я видел, как реальность меняется. Я мог это видеть. И никто больше. Долгое время я действительно считал, что болен. Я был маленьким, и верил взрослым дядькам в очках. Я просто жил с этим, стараясь не подавать виду. Мне очень не хотелось назад в палату с реальными психами и снова пить отупляющие микстуры. Поэтому я терпел. Но, повзрослев, я осознал: дело не во мне. Я никакой не псих. Реальность, в которой мы живем действительно изменяется. Регулярно и постоянно. И моя способность замечать эти изменения – это уникальная особенность, присущая моему сознанию. Бывают же всякие там мнемоники с гипертимезией, амбидекстеры и прочие одарённые, с фотографической памятью, или перемножающие в уме шестизначные цифры. А я вот помнил реальность такой, какой она была «до» и видел различия с «после». Повзрослев, я стал исследовать свою особенность. Изучать. Ставить эксперименты. Я прочитал больше сотни книг и научных статей по теме...»

«Однажды, я задумал перенести себя в паралельную действительность усилием воли. Если неуправляемые расщепления причинно-следственных цепей вынуждают наши сознания скользить из одной проекции в другую, почему бы не совершить переход произвольно? Я не давал себе спать несколько суток, сознательно доводя себя до того сумеречного полудремотного состояния, когда реальность становится зыбкой и притупляются все чувства. В этом пограничном состоянии, я напряг воображение, представляя себе место и время, где хочу оказаться. Было похоже на затмение. Когда просыпаешься и не в состоянии толком вспомнить, когда заснул. Я пришел в себя в том мире, который и представлял. Это был успех! Данная мне свобода опьянила меня. Я был, как изобретатель, построивший машину времени. Я мог оказаться где угодно и когда угодно, просто усилием воли направив своё воображение в ту точку бесконечной вселенной. Вначале я был осторожен. Я перемещался только в параллельные потоки. И каждый раз возвращался назад, чтобы не затеряться. Но соседние реальности так похожи. Их различия ничтожны. Мне же хотелось большего. Мне хотелось посмотреть миры, где я богат, где я знаменит или успешен. И я пустился во все тяжкие. По мере моих путешествий мои навыки совершенствовались. С каждым новым переходом, мне требовалось все меньше времени для подготовки. Я отправлялся всё дальше в причудливые миры, где история человечества пошла совсем другим путем. Где-то закон тяготения выдвинул не Ньютон, потому что яблоко пролетело мимо. В какой-то параллельной проекции, правительство США прекратило финансирование, потому что испытания атомной бомбы прошли неуспешно. Ли Харви Освальд не попал в цель, а ефрейтор Гитлер получил пулю и не дожил до конца первой мировой. Как же я был беспечен! Увлеченный своим странствием, я совсем потерял бдительность. Слишком поздно я осознал, что это билет в один конец. Однажды я переместился настолько далеко, что когнитивных возможностей моего мозга стало недостаточно для возвращения. Я делал попытки одну за другой, но каждый раз попадал в проекцию, лишь отдаленно напоминающую исходную. Ту, где был мой дом. Так я стал неприкаянным скитальцем в бесконечном разнообразии вселенной. Тогда я был молодым глупцом, и посчитал это ничтожной потерей. «Зачем мне мой мир, если я могу жить где угодно?» Сегодня пировать с царём, а завтра – делить добычу с разбойниками. Я не учел одного — всё приедается со временем, становится серым и скучным. Всё надоедает. Даже свобода перемещаться из реальности в реальность, в какой-то момент, начинает тяготить. Через время у меня развилась глубокая депрессия и приступы ностальгии. Я был страшно, космически одинок. Тоска по дому начала отравлять моё существоание. Я пробовал глушить её спиртным и веществами, но это приводило к ещё более пагубным последствиям. А потом появились они...»

Я проснулся от стука в дверь. Видимо, задремал от усталости прямо за столом. На этот раз стучали именно в дверь, однако легче от этого мне не стало. В комнате, в противоположном углу стояла чёрная тень. Свечной огарок давно догорел, но тусклого света, пробивающегося с улицы, было вполне достаточно, чтобы её разглядеть. По моей спине побежали холодные мурашки. Высокая, от пола до потолка. Узкая у основания и раширяющаяся к плечам, словно балахон с капюшоном, пошитый из непроглядного мрака, и подвешенный там, тень пялилась на меня из угла. Я почти физически мог ощущать волны ужаса, который она излучала. Слава Богу, она не шевелилась. Это дало мне время собраться с силами и взять себя в руки. Я поспешно собрал со стола в рюкзак листы рукописи и бочком-бочком, стараясь не терять Это из вида, выскольнул из комнаты в коридор. В этот момент, в дверь постучали опять. Кто-то бесцеремонно ломился в квартиру глубокой ночью, не опасаясь, что соседи закатят скандал. Я заглянул в дверной глазок. Зря я это сделал. Это едва не стоило мне намоченных штанов. Два близко посаженных глаза, крючковатый нос, искаженное злобной гримассой лицо – на лестничной площадке стоял утопленник-старик. Он шипел своим яростным шепотом, продолжая стучать:

• Открывай, сукин сын! Я знаю что ты там! Открой дверь! Отдай ключ, слышишь!? Это не твоё! Отдай, сука! Открывай, кому говорят...

Я попятился от двери, но отступать было особо некуда. Я оказался зажат между двух... кошмаров? Единственным местом, куда пока не достали щупальца страха, оставалась кухня. Дверь кухни была застекленная и, к тому-же, после сотни окрасок не влезала в проем, тупо упираясь потертым углом в косяк. Всё равно, я её прикрыл и подпер табуретом. Где-то в глубине души я понимал, что бесплотную тень такое препятствие врядли остановит, зато это давало хоть какую-то иллюзию контроля периметра, и не позволяло ужасу полностью охватить меня. Надо было сваливать из квартиры. Хорошо – у меня припасена веревка в рюкзаке. Двадцать пять метров паракорда с палец толщиной. И набор карабинов. Я держал их на всякий случай, хотя и в страшном бреду не представил бы такой. Открыв давно немытое окно, я зацепил корд за трубу отопления, пристегнулся и начал спуск. Последнее, что я заметил, переваливаясь через подоконник, чёрную тень, мелькнувшую за стеклами кухонной двери.

Ссылка на первую главу: Старая Рукопись

Ссылка на третью главу: Старая Рукопись

Лес расступился без всяких предисловий, и я уткнулся в старый забор вокруг заросшего сорняком огорода. Прибыли... Было уже, практически, темно. Гнилая штакета поддалась без сопротивления. Так же легко сдалось окно задней комнаты, и я забрался внутрь моей вожделенной заброшки. Ну, что-ж, погнали! Я достал из рюкзака инструмент, разложил металлоискатель и, наконец, приступил к поискам.

Да — я «чёрный копатель». Так городские обыватели и прочие не причасные к теме называют таких, как я. Честно не понимаю, почему к нам такое негативное отношение у людей. Мы ведь никого не грабим. Чужого ни у кого не отбираем. Мы просто ребята, которые в постоянном поиске своего шанса. Да и что там говорить? Дух приключений у нас в крови! Мы – поколение, выросшее на книгах про Джима Хокинса и Монте Кристо, с мультиком про дядю Федора и приключениями Буратино впридачу. Как запретить нам ловить свой момент? «Мы охотники за удачей...» И дело даже не в находках. Не только в них. Есть еще фан. Азарт. Прилив эмоций, который захватывает поисковика – он ведь почище наркотиков. Забирает без остатка. Вот и сейчас: я ощущал особое волнение в каждом ударе пульса. До мурашек. До звона в ушах. Предвкушение хорошей находки. Может кто-то и не поймет, но для меня — это кайф. Я из тех, для кого поиск спрятанных сокровищ становится смыслом жизни. Даже если найду слиток, который стоит миллион евро, мне кажется, на следущий уикенд – снова пойду искать. Такой уж характер.

Порядок поиска был мной давно установлен. Я начинаю снизу. Затем постепенно двигаюсь вверх. Этот старый дом внутри был практически пуст. Лишь пара предметов мебели и прочий скарб, брошенный жильцами за ненадобностью. Я отодвинул всё от стен и прошёлся по плинтусам. Ничего. Затем пошел сканить пол. Где-то на середине большой комнаты, металлоискатель характерно запищал. Я подсветил фонарем: железным кольцо. Вбито в прямоугольную дощатую крышку. Лаз в подпол. Вот это уже кое-что! Весьма типичная для такого рода жилищ конструкция. Я достал фомку и не особо сильно, без фанатизма, поддел. Крышка поддалась на удивление легко, открыв доступ в добротное, неплохо сохранившееся подполье. Здесь пахло плесенью и пылью, но было не так, чтобы очень сыро. Стены выложены кирпичом. Вдоль них — покосившиеся стеллажи с пустыми банками. Пара трухлявых ящиков. Я прошелся лучём фонаря сначала по углам, а затем над головой, по лагам с половицами. И Бинго! В одной из щелей виднелся продолговатый прямоугольный кусок дерева. Кажись икона... Чувствуя, как колотится сердце, я аккуратно извлек предмет из его укрытия. И тут-же вздохнул от разочарования. Нет, не икона. Прямоугольный фанерный пенал. В таких раньше чертежные приборы хранили. Внутри не оказалось ничего ценного. Увы. Только тронутый ржавчиной ключ с простой бородкой да завернутая в вощёную бумагу стопка листов, отпечатанных на машинке. Я глянул из любопытства что в ней. Пожелтевшие листы канцелярской бумаги. Отпечатаны с одной стороны на печатной машике. Судя по скачущим неровным буквам – тоже старой и раздолбанной. «Если вы это читаете, значит у меня получилось. Мне удалось разорвать границу этой реальности, и вернуться туда, откуда я вывалился...» Гм, однако... По ходу, в этом доме раньше жил писатель. И решил сей непризнанный гений схоронить здесь свой труд, до лучших времен. Ясно-понятно. Особой ценности не представляет. Я небрежно завернул стопку листов обратно в бумагу и сунул вместе с пеналом в свой рюкзак. Потом повертел в руках ключ. Очень простой. Такие делали для всяких там шкафов или сервантов в советские годы. Ничего особенного. Сунув его в карман джинсов, я продолжил искать. Но дальнейшие поиски шли не особо. Подпол больше ничем не порадовал. Весь мой улов, помимо старой рукописи и дурацкого ключа, составил медный пятак пятидесятых годов да чайная ложка. Возможно серебрянная, хотя скорее всего нет. Пора было двигаться дальше. Я забросил за спину рюкзак и начал подниматься по лестнице наверх. В этот самый момент, крышка подпола, вдруг, с грохотом захлопнулась прямо над моей головой. В лицо ударило облачко поднятой пыли. Мой налобный фонарь погас. Всё погрузилось во мрак...

Я пришел в себя в полной темноте, лёжа на спине, на холодной твердой поверхности. Что случилось? Я вырубился? Заснул? Мысленно ощупал себя. Руки - ноги на месте. Вроде ничего не сломано. В голове была странная ватная пустота. Соображалось вяло. Где я? Сколько времени тут пролежал? Я начал шарить руками в непроглядной тьме, пытаясь понять где нахожусь. Под пальцами был холодный земляной пол. Было так тихо, что пульс в ушах казался пыхтением парового двигателя. Где-то размеренно, капля за каплей, капала вода. Что вообще происходит? Почему я здесь? Под руку попалось что-то мягкое. Рюкзак! В рюкзаке имелся запасной фонарь. Я отыскал его наощупь и зажег, морщась, с непривычки, от света. Я находился все в том же подполье. Вход сверху закрыт. От лесницы остались лишь щепки. Внутри у меня зашевелился холодный страх. Мне стало жутко от мысли, что меня, возможно, кто-то подкараулил и запер здесь. И теперь я полностью в его власти. Выброс адреналина заставил меня вскочить. Крышка не была приделана к проёму ничем. Я отложил её в сторону, спускаясь сюда. Она не могла просто захлопнуться сама по себе. Кто-то должен был её поднять с пола и опустить на проход. Меня передернуло от воспоминания этого деревянного тугого шлепка, когда она захлопнулась прямо перед моим лицом. Как будто мертвое тело упало на мерзлую землю. Стараясь не поддаваться панике, я посветил фонариком по сторонам, оценивая ситуацию. Необходимо чем-нибудь надавить на эту треклятую крышку. Я выворотил из стеллажа у стены доску покрепче, безжалостно опрокинув на пол банки. В замкнутом пространстве подвала, звон бьющегося стекла был пугающе громким и реальным. Это точно не сон. Я поднял доску над головой и ткнул ею в люк. Тот поддался. Ффухх! Поговорка «камень с души свалился» тут подошла бы вполне. По крайней мере, я здесь не в ловушке! Оперируя той же доской, я вытолкнул люк из проема, освободив себе проход. Было не так уж высоко. С нескольких попыток я зацепился за край и, подтянувшись на руках, выбрался назад наверх.

В доме, казалось, ничего не изменилось. Всё было на тех же местах. Тот же застойный запах давно не жилого помещения. Но всё-таки что-то было не так. Едва уловимо, на уровне интуици. Сам не зная отчего, внутренне я напрягся, словно в ожидании неведомой опасности. Я пытался себя успокоить, что это просто мои глупые страхи. Но тревога не отступала. Тихо. Слишком тихо. Ни лая собак, ни стрекота сверчков. Темнота за окнами была такой непроглядной, что они казались не прозрачными, а сделанными из черного матового стекла. Как-будто мира за ними не существует. Как будто вся реальность ограничивается рамками этой комнаты. Я никогда раньше не боялся оставаться один в темноте, среди заброшенных зданий, но сейчас было реально жутко. Я стоял, борясь с желанием бросить всё и убраться отсюда прямо сейчас, хотя здравый смысл твердил, что мною потрачено немало сил и средств, чтобы добраться сюда, и просто нелепо останавливаться на пол-пути из-за «тревожных ощущений»...

Внезапно, мертвую тишину расколол громкий стук. Испуг пронзил меня, как электрический разряд. Я вздрогнул всем телом. Сердце в груди замерло. Все волосы встали дыбом. Стук был решительный, требовательный. Такой настырный. Так стучат представители силовых ведомств. На секунду показалось: это шутник, закрывший меня в подполе, вернулся куражиться надо мной. Но мне сразу стало ясно, что стучат не в дверь. Звук шёл с противоположной стороны комнаты. Прямо из стены. Из того места, где на потускневших обоях темнел прямоугольник, от висевшего там когда-то то ли зеркала, то ли картины. Стук шёл не прекращаясь, сериями по три-четыре удара, словно кто-то настойчиво требовал открыть ему несуществующую дверь. Тук-тук-тук, тук-тук-тук-тук! Я закрыл рот рукой, чтобы не заверещать от испуга. Вставшие дыбом волосы теперь шевелились волнами. Я пятился назад, не в силах отвести глаз от этого темного прямоугольного пятна. Тук-тук-тук! В луче фонаря было заметно, как удары изнутри стены поднимают частички белесой пыли. Комната за стеной была смежной. Я вполне мог бы заглянуть туда. Может быть это местный решил меня напугать? Нет... Своим нутром я чуял, что это не человек. Было в этом стуке что-то такое... Потустороннее, вызывающее во мне первобытный животный страх. Тук-тук-тук! Неожиданно, фонарик в моей руке погас. Была ещё зажигалка, но я уже потерял контроль. Никогда прежде в своей жизни я не переживал такого ужаса. Мною руководили уже не решения рассудка, а инкстинты загнанного животного. Я сорвался с места и, что есть силы, кинулся в спальню, к заднему окну, через которое я влез в этот проклятый дом. Позади, вслед за мной по половицам дробью застучали шаги. Ужас накрыл меня, как лавина. В один прыжок я вылетел в окно и, испуганным оленем, ломанулся через бурьян к опушке...

Я смог взять себя в руки только тогда, когда старый покосившийся забор скрылся за деревьями. Сердце бешено колотилось. Во рту пересохло. Что это было? Знать этого я не мог. Я вслушивался в темноту, стараясь понять есть ли за мной погоня. Но всё было тихо. Я согнулся, упершись руками в колени, стараясь восстановить дыхание. Надо собраться с мыслями. Убегая, я бросил там дорогущий металлоискатель, сапёрную лопату и прочий инструмент. Если бы рюкзак в тот момент не был на мне, бросил бы и его. За все мои годы лазаний по всевозможным заброшкам, я еще не сталкивался с чем-либо, способным вызвать у меня такую панику. Хотя страшилок среди копателей ходит много, я всегда лишь посмеивался, слушая их. Теперь мне было не до смеха. Я столкнулся с чем-то запредельным. На самом деле. Cреди ночи, в заброшенном доме, нечто стучалось извнутри стены. Таким жутким, бездушно-механическим стуком. Это точно был не человек. И самое главное – это реально.

Логика подсказывала мне дождаться рассвета и вернуться за инструментом. Заодно разобраться что-же всё-таки там случилось. Но я просто не мог заставить себя сделать это. Всё мое существо просило, требовало, умоляло уйти отсюда как можно быстрее, и как можно подальше. Что-ж. Сопротивляться этому порыву у меня тупо не осталось сил. Я пошел по компасу в сторону озера. Страх всё не отступал, хотя я, по крайней мере, теперь мог совладать с ним. Мертвая тишина вокруг продолжала действовать мне на нервы. Её нарушал только шорох моих шагов. Я словно бы плыл в тёмно-синем мраке с черными силуэтами деревьев, которые то и дело преграждали мне дорогу. Мой путь превратился в ночной слалом между всяких лесных препятствий. Обошёл, проверил азимут, прошел дальше. Этот повторяющийся цикл словно-бы загипнотизировал меня. Забыв себя, я повтрял, раз за разом, нехитрый алгоритм: обошел дерево, проверил азимут, продолжил движение. Так было удобно. Не надо было задумываться о произошедшем. Каждое воспоминание о случившемся в доме, вызывало новую волну страха. В какой-то момент я потерял счет времени. До озера было примерно два километра. По идее, это никак не больше сорока минут ходьбы. Но я шел уже, наверное, несколько часов, а лес всё не кончался. И ночь всё не кончалась. В других обстоятельствах, это бы начало меня беспокоить, но сейчас всё было лучше, чем там, откуда я убежал. Я просто продолжал свой гипнотический цикл, стараясь не терять темпа. Обошел, глянул компас, двинул вперед...

«Реальность. Мы принимаем её, как данность. Она кажется нам такой незыблемой. Как фундамент, как точка опоры, на которой строится наше мироощущение. Мы настолько привыкли к её неизменности, что считатем её постоянным не подлежащим альтерации атрибутом. Константой. Аксиомой. Наше восприятие реальности становится точкой отсчета нашего понимания мира, наших суждений и прогнозов. Ведь её законы непреложны, никто и ничто не в силах им противоречить. Но что если реальность не такая уж однородная монолитная субстанция? Что если она, подобно всему в этом несовершенном мире, имеет погрешности, наслоения, разломы? И даже больше того: а если реальностей больше, чем одна? Гораздо, гораздо больше...»

Лес наконец расступился, выпуская меня из своих черных, безмолвных, древесных щупалец. Я вышел к берегу. Светало. Над почти гладкой поверхностью озера стелился туман. Чувсто облегчения наполнило меня бархатной волной. Я постоял пару минут, смакуя его, вдыхая полной грудью утреннюю свежесть. Затем, двинулся вдоль берега к месту, где вчера вечером оставил лодку. Еще издали мне стало понятно - лодки там нет. И снастей тоже. Я несколько раз перепроверил приметы, чтобы убедиться, что это то самое место. Ошибки быть не могло. Ночью кто-то увёл арендованную мной накануне посудину и поставленные для виду рыболовные снасти. Да ё... жеж твою мать! В хер шуруп, а в жопу гвозди! Я ругался всеми грязными ругательствами, которые только мог вспомнить, надеясь найти облегчение. Но не помогло. В итоге, обессиленно плюхнулся на колени в сырой песок, прямо у кромки воды, только сейчас понимая, насколько сильно устал. Эта ночь высосала из меня все силы. Зачерпнув ладонями прозрачную, пахнущую дождем и водорослями воду, я ополоснул лицо. И тут же замер. Борода! Я ощупал щеки и подбородок. У меня была борода. Не трех-пяти-дневная щетина, нет: Густая лесничья борода с усами. Ей не меньше трех месяцев. Такая не вырастет за одну ночь. Да что, мать твою, происходит? Паника снова накрыла меня очередной – какой по счету? – волной. Я-то понадеялся – всё закончилось. Сейчас я вернусь домой, и забуду всю эту историю, как страшный сон. Но кошмар этой ночи даже не думал выпускать меня из своих цепких когтей. Вчера вечером я был худощавым подтянутым двадцатисемилетним парнем. Рост выше среднего. Немного вытянутое, но вполне себе симпатичное лицо. Этим утром, из отражения в озере, на меня смотрел плотно сбитый, коренастый мужик под сорок, со сломанным носом и окладистой бородой. Картину дополняли широкие крепкие ладони с узловатыми пальцами, вместо моих, нормальных. Нет! Нет!! Нет!!! Да нет же!!! Это было уже черезчур. Я метался по берегу, как пьяный, не в состоянии этого принять. Раз пятьдесят я проверил свое отражение, в надежде, что мне показалось. Столько же раз, наверное, проорал «да какого...?!» В голове одна за другой возникали идеи, в тщетных попытках всё обьяснить. Может у меня опухоль мозга, о которой я не подозревал, и она дала такой эффект? Или в том месте расцвела какая-то плесень. Я надышался её спорами, и теперь у меня галлюцинации... А может я сплю? Может я просто вырубился в том подвале, и это всё мне, попросту, снится? Эта мысль, которая могла показаться ужасающей еще пару часов назад, теперь вызывала надежду. Я сильно ущипнул себя за бок. И тут-же зашипел сквозь зубы от боли. Нет, это не сон. Это самое реальное здесь и сейчас. Просто обострение шизофрении какое-то! Этого не может быть, потому что не может быть никогда! Я почти физически ощутил, как во мне лопнула какая-то нить. На меня, вдруг, снизошло вселенское равнодушие. Мама, я сошел с ума! Я нахожусь в теле другого человека... Я сломался. Я просто сел там, целиком погрузившись в апатию.

«Сперва, нам кажется, что мы сходим с ума. Ведь происходит нечто, несоотносящееся с нашим осознанием реальности. Мы ведь считаем реальность неизменяемым нетрансморфным постоянством. Следовательно, если что-то пошло не так – проблема в нас. И когда, после очередной флюктуации, остаточная память нашего сознания, которая, в отличии от долговременной памяти мозга, сохраняет какие-то делали, начинает выдавать воспоминания, которые не коррелируют с нашим сегодня, с той проэкцией, в которой мы оказались сейчас – мы приходим к выводу, что наш разум повредился. Это бред, галлюцинации. Это шизофрения. Что угодно. Ведь в это поверить гораздо проще, чем в то, что незыблемая, фундаментальная структура бытия – на деле зыбкая и изменчивая, как болотная трясина. И в ней тысячи трещин и щелей, сквозящих всевозможными отслоениями, деформациями и параллелями...»

Надо было двигаться дальше. Мне просто хотелось домой. Хотелось забраться в свою постель, укрыться с головой и забыть всё это, как ночной кошмар. Это желание стало тем мотиватором, который заставил меня собраться и взять себя в руки. Возвращаться в деревню, в которой находился злополучный дом, просто не было душевных сил. Даже под угрозой оружия, я не смог бы заставить себя. Поэтому, я отправился в противоположную сторону. Других вариантов не оставалось. Я шел по неширокому лугу между берегом озера и опушкой леса, пытаясь собраться с мыслями. Думать ни о чем не хотелось. В голове была ватная пустота. И каждой мысли приходилось с усилием через неё прорываться. Не знаю, сколько я уже успел пройти, когда набрел на него. Старик рыбачил с берега на поплавок. Был он какой-то странный. Одет в дурацкую шляпу и длинный выцветший плащ, несмотря на прекрасную погоду. Острый крючковатый нос и близко посаженные глаза на выкате придавали ему сходство с сычём. Но самое главное — у старика была лодка. Добротная, с мотором. То, что мне и нужно. Я направился прямиком к нему.

• Доброго здоровьичка!

• И тебе не хворать...

Дед оторвался от своего занятия и глянул на меня исподлобья. Какая-то гримасса скользнула по его лицу. Будто он узнал меня, но не подал виду.

• Отец, помоги, а?... Христом Богом прошу. Ночью местные лодку уперли. На тот берег мне надо. Перевези, а? Не обижу!

Было интересно наблюдать за игрой эмоций на его лице. Очевидно, что моя просьба не вызвала у него особого энтузиазма. Старик был тот еще брюзга. Его губы кривились в раздраженной ухмылке, но он усилием воли старался усмирить свою злость. Пока он не начал возражать, я продолжил давить. Надо было чем-то стимулировать.

• Я понимаю, присел порыбачить, а тут я со своими проблемами лезу. Не взыщи, отец! Ситуация – сам видишь. На тебя одна надежда. Я ведь не даром, я возмещу. На вот, смотри...

Я скинул с плеч рюкзак и копался в его содержимом, в поисках нужной вещи. Старик с недовольным видом наблюдал за моей суетой, как вдруг его взгяд зацепился за старый деревянный пенал, прихваченный мной вчера из того дома. Я был занят своими поисками, и не заметил, как он весь напрягся, изменившись в лице. Наконец, выудив из рюкзака заветную флягу из нержавейки, я протянул её деду.

• Вот, дед, коньяк настоящий! Из города. Всё, как есть, тебе отдаю. Еще и деньгами добавлю, если что. Только перевези в поселок, а? Туда ходу-то полчаса от силы...

• «Деньгами добавлю...» – передразнил меня старик. – Ходют тут всякие. Ладно уж... Садись в лодку. Отвезу, раз такое дело.

Он принял флягу, собрал свои нехитрые снасти и запустил лодочный мотор. Руки у него дрожали. Но я не обратил на это внимание, занятый своими мыслями. Старик оттолкнулся от берега веслом и мы тронулись в сторону рыбацкого поселка, который находился на противоположной стороне озера. Солнечные блики мелькали на водной ряби. Встречный ветерок щекотно шевелил волоски на моей вновь приобретенной бороде. Я сидел на носу лодки, чувствуя в себе пробуждение надежды. Страх и смятение отступили. Мне захотелось верить, что всё устаканится, и я выберусь как-нибудь из этого замеса. Мы были примерно на середине пути, когда мотор, вдруг, остановился. Я хотел обернуться к деду и спросить «Что случилось?», когда в затылок прилетел удар. Бум!!! Искры из глаз! Потом темнота...

Ссылка на вторую главу: Старая Рукопись

Ссылка на третью главу: Старая Рукопись

—
Сьюзен представила, что бы она испытывала в этой ситуации. Леденящий ужас охватил всё ее тело, от макушки до пяток. “Что если бы это была я и мой мальчик?”. Приступ тошноты вкупе с уколом мигрени тот час поразили ее, виски гулко пульсировали, ноги подкосились. Не в силах совладать с собой, Сьюзен рухнула в кресло терминала Weyland-Yutani, еле живая. Пережив столько потрясений, она больше не могла мыслить рационально, природный прагматизм растворился бесследно. Ей стало эгоистично жаль себя; жаль, что она оказалась втянута в поражающие своей бесчеловечностью подковерные игры. Но за жалостью пришел отрезвляющий укор совести — “А ты не знала? Ты не видела, там, на этой клятой станции, что происходит. Перестановки в военных ведомствах, смена приоритетов на… да взять хотя бы «специальный приказ №937». А когда ты подписывала свой контракт… Да, Сьюзен, здесь явно неуместна жалость к себе. Ты — такое же ничтожество, как и пиджаки на Земле. Ты оправдывала свои мотивы карьерой, возможностями, от которых не отказываются. От которых нельзя отказаться”.

Почти 100 тысяч тонн сверхпрочной сложнокомпонентной стали неслись на геосинхронной орбите планетоида LV-426. Экипаж почти в полном составе находился в стазисе до окончания военной операции — это было в специальном регламенте компании. Теперь Сьюзен уже понимала, зачем. Ясно и то, почему военные не имели реальной операционной силы в этом “броске”.

Сулако от поверхности “земли” отделяли 230-250 километров, но эхо мук этих несчастных доносились до нее — вся эта громада корабля не могла укрыть Сьюзен от обуревающих ее страстей. Перед глазами снова возникли образы, которые она впервые увидела сегодня утром. Если это вообще было утро. Гротескные картины жертв амбиций, плоды неутолимой алчности. С вывернутыми наизнанку грудными клетками, свисающими органокомплексами. Среди них были и дети и женщины судьба оказалась цинична… Этот хтонический ужас наверняка мог бы разоблачить в профессии даже матерого прозектора.

Глаза Марты горели, их обжигали давно вышедшие слезы, взгляд был мутный, растерянный, словно с похмелья. Она мысленно силилась забрать назад хотя бы часть того зла, которое она принесла этим людям, отменить, вернуть.

Меж тем, пока ушедшая в себя без остатка Сьюзен отвлеклась, на экране стало заметно какое-то движение. Да, определенно, Эллен в беде — она заперта с тварью в жилом блоке. “Но как? Я отвлеклась всего на несколько минут!”
—
Женщина на дисплее ступала очень осторожно, боясь выдать своё местоположение — это было наивно, но она не могла отказать себе в надежде на то, что сюда уже идет помощь… “Они точно увидели всё по видеосвязи и направляются сюда. Успеют! Нужно просто дождаться их! Через миг они будут тут.” Еле слышно доносился глухой гул от плохо работающего климатизатора, это было похоже на дыхание гигантского организма. И они были в утробе этого равнодушного существа. Рипли выглядела растерянной, она пятилась к стене. Вдруг из-за ее плеча кто-то показался… Это девочка. Совсем маленькая. Ей должно быть не больше 12-13 лет. Растрепанные волосы и усталый вид считывались даже через дисплей терминала. Сьюзен сжала кулаки так, что ногти пробили ладонь, но боли не было. Как она может им помочь? У терминала ограниченный ресурс, да и для наведения телекоммуникации нужен человек с продвинутыми навыками связиста, для обхода протоколов Weyland-Yutani — отменить блокировку исходящего канала. Блокировку, которую спровоцировала Сьюзен. Весьма иронично. Да и что даст связь? Сейчас можно только наблюдать, больше ничего.

На экране в помещении чувствовалось такое напряжение, что его можно было резать ножом. Рипли и девочка скрылись из обзора в попытке занять более подготовленную позицию в предстоящей решающей схватке. Теперь их не видно. Зато на экране появились уже 2 проклятых создания, в разных углах доступной обзору комнаты. Сьюзен сделала нервное движение рукой, стараясь через стик манипулятора повернуть камеру, но это ничего не дало.

бла бла бла…

После того как Рипли спасли, Сьюзен уничтожила записи в своем журнале, пока они еще не ушли в корпоративную сеть. Затем она бегом направилась на мостик, параллельно планируя, как ей удастся заставить пилота в нарушение приказа покинуть корабль…

Дальше идет рассказ о том, как Сьюзен пытается на многоцелевом шаттле “Гензель” достичь ближайшей освоенной системы, чтобы доложить о том, что произошло на Сулако — матка чужих успела оставить несколько яиц в ангаре, возможно в тот момент, пока Рипли активировала погрузчик. Либо во время эвакуации с планетоида, в обшивке фюзеляжа челнока. Связь на Сулако блокировала она же, пока не решилась чуть ранее на саботаж, когда узнала о планах компании и обо всём, что произошло на данный момент.

Ее помыслы заняты только тем, как поскорее достичь Земли, где, в корпоративных апартаментах WY остался ее 10-летний сын Дэнни. И она догадывалась, что Рипли обречена. Потому что Бишоп с самого начала был предан директиве компании, хотя и искренне симпатизировал Рипли. Но чего Сьюзен не могла знать, так это то Это Бишоп

— Сьюзен названа в честь Сигурни Уивер (имя при рождении — Сьюзен). Ее сын назван в честь Дэна О’Бэннона.

12 июня 2150 года

Окололунная станция «Гелиос-7»

Голос бортового ИИ звучал неестественно спокойно: «Т-минус 30 секунд до активации варп-системы. Все параметры в норме.»
Лира Ковальски сжала подлокотники кресла. Через иллюминатор «Горизонта» виднелась Луна — холодная, безжизненная, испещренная кратерами. Именно там, в кратере Гримальди, установлены датчики, напомнила она себе. Если что-то пойдет не так, мы узнаем первыми.
Капитан Марк Рейес обернулся к экипажу: — Готовы сделать историю, команда?
Ответом были напряженные улыбки.
«Активация через 3... 2... 1...»
Сначала — ничего. Потом — ощущение, будто тело растянули в нить, пропустили сквозь игольное ушко и собрали обратно.
— Горизонт, докладываем статус! — в динамике раздался голос Центра управления.
— Прыжок завершен, — ответил Марк. — Все системы зеленые.
Лира взглянула на экран: 9,8 секунд. Ровно по расчетам.
— Мы только что преодолели 5,9 миллиарда километров за десять секунд, — прошептал бортинженер Юма.
На Земле, в ЦУПе, начались овации.
***
Через тридцать минут праздник закончился.
— Гелиос-7 вызывает «Горизонт». Срочно.
Лира нахмурилась. Голос оператора был слишком резким.
— Мы вас слушаем.
— У вас есть визуальный контакт с Луной?
— Конечно, она прямо за... — Лира замолчала.
Северный край диска Луны был гладким.
— Что за черт...
— Кратер Гримальди исчез, — сказал оператор. — Как будто его вырезали.
***
Радарные снимки облетели станцию за минуты:
Диаметр: 8 километров. Глубина: 347 метров. Ровно. Границы: Абсолютно гладкие, словно отполированные.
— Это не взрыв, — пробормотала Лира, изучая спектрограммы. — Никакой плазмы, никаких следов удара...
Потом пришли данные с телескопов.
Плутон — вернее, то, что от него осталось — теперь был облаком элементарных частиц, медленно дрейфующих по бывшей орбите.
***
— Вы понимаете, что это значит? — Лира вглядывалась в цифры. — Химические связи разрушились на фундаментальном уровне.
— Как? — спросил Марк.
— Представьте, что число π внезапно стало равно двум или четырем. Орбиты электронов... они просто схлопнулись.
В ЦУПе воцарилась тишина.
Утро на станции «Гелиос-7» началось с тишины.
На экранах в центре управления висел один и тот же кадр: идеально ровный срез лунной поверхности, будто кто-то взял гигантский нож и аккуратно вырезал кусок породы. Ни пыли, ни оплавленных краев — только гладкая, почти зеркальная плоскость.
— Глубина 347 метров, — сказал геолог Антон Вельц, щурясь на данные. — Как будто кто-то заранее знал, где остановиться.
Лира склонилась над спектрограммами.
— Здесь нет следов термического воздействия. Нет даже намека на деформацию. Это... — она запнулась, — ...как будто материя просто перестала существовать.
— А Плутон? — спросил Марк.
Лира медленно покачала головой.
— Там то же самое, только в масштабе планеты.
***
Данные с телескопов приходили с опозданием — свету требовались часы, чтобы донести информацию. Но картина была ясна: Плутон больше не твердое тело. Масса сохранилась, но теперь это разреженное облако кварков и лептонов, которые вновь объединяются в атомы. Орбита не изменилась — гравитация работала так, будто планета все еще цела.
— Это нарушает все, что мы знаем, — прошептал Юма. — Если масса осталась, значит, энергия никуда не делась. Но где сама материя?
Лира провела пальцем по экрану, выделяя аномалию в данных.
— Здесь. Фундаментальные константы изменились. В зоне воздействия варп-поля π было примерно равно двум.
— Что это значит?
— Что законы физики там какое-то время были... другие.
***
Новости достигли Земли быстрее, чем хотелось бы.
Биржи рухнули за первые два часа. Религиозные лидеры заговорили о «божьей каре». Корпорация «Новый Космос» — разработчик варп-двигателя — уже выпустила заявление: «Технология безопасна. Инцидент — результат уникального стечения обстоятельств».
Но никто не верил.
В ЦУПе начался разбор полетов.
— Вы понимаете, что вы сделали? — кричал представитель ООН. — Вы уничтожили целую планету!
— Мы не знали, что это возможно, — технический директор «Нового Космоса».
— А Луна? Это тоже «не знали»?!
Лира сжала кулаки.
— Нам нужно понять механизм, — сказала она тихо. — Иначе следующий прыжок может стереть что-то поближе.
***Лира сидела в затемнённой лаборатории станции, изучая последние данные. На экране перед ней мерцали результаты спектрального анализа — цифры, которые не должны были существовать.
«Кратер Гримальди: граничные показатели. π-фактор: 2.003±0.001»
Она провела рукой по лицу. Это было невозможно. Число π не могло измениться. Но данные не лгали — в момент прыжка физические константы в зоне воздействия варп-поля действительно исказились.
За дверью послышались шаги.
— Нашёл что-то? — Юма заглянул в комнату, держа в руках чашку с тёмным, густым кофе.
— Да. Ты прав. Это не просто разрушение материи.
***
Они собрали все данные за последние 48 часов.
— Вот, смотри, — Юма вывел на экран трёхмерную модель. — При π ≈ 2 электронные орбитали деформируются.
Лира кивнула:
— Химические связи рушатся, потому что углы между атомами становятся невозможными. Но почему эффект не распространился дальше?
— Потому что варп-поле создало замкнутый «пузырь» искажённой физики, — Юма увеличил график. — Оно сработало как ограниченный всплеск.
— Но Плутон…
— Плутон был прямо на траектории прыжка. Поле задело его полностью.
Тишина.
***
Антон Вельц, геолог станции, принёс новые данные.
— Образцы с границы кратера. Кристаллическая решётка… — он сделал паузу, — …она не повреждена.
Лира нахмурилась.
— То есть эффект строго ограничен зоной воздействия?
— Да. Ровно 8 километров в диаметре. Ни атома дальше.
Это было странно. Если бы искажение было нестабильным, последствия были бы куда хуже. Но здесь — чёткая, почти математическая граница.
На экране транслировали заявление «Нового Космоса»:
«Технический сбой устранён. Следующий тестовый прыжок отложен до полного расследования.»
Но Лира знала правду. Они не понимали, что произошло. Никто не понимал.
— Что будем делать? — спросил Марк.
Лира посмотрела на расчёты.
— Единственный способ разобраться — смоделировать прыжок. Но не в реальности. В симуляции.
***
Они запустили программу.
— Мощность: 82% от исходной, — сказал Юма.
Экран заполнился уравнениями.
— Поле стабильно. π-фактор в норме.
Лира медленно выдохнула.
— Значит, если уменьшить мощность…
— …эффекта не будет.
Марк скрестил руки.
— Но как мы можем быть уверены?
— Никак, — ответила Лира. — Но у нас нет выбора.
***
Они отправили отчёт на Землю.
«Рекомендация: ограничить мощность варп-поля до 80% от исходной. Полный запрет на прыжки до завершения проверки.»
Ответ пришёл через шесть часов.
«Рекомендация принята. Все полеты приостановлены.»
Лира закрыла глаза.
Это была победа.
Но в глубине души она знала — кто-то всё равно попробует снова.