Автор: Константин Гайдуков

Пока наша военная система, медицинско-организаторская ее часть, еще инертна и несколько оторвана от реалий войны

До СВО я работал в крупной городской многопрофильной больнице врачом анестезиологом-реаниматологом. Днем я как анестезиолог обеспечивал проведение сложных операций на головном и спинном мозге в отделении нейрохирургии. А по ночам дежурил в отделении реанимации и интенсивной терапии. Там были тяжелые больные, иногда находящиеся на волоске от смерти. И с самыми разными заболеваниями: от тяжелых черепно-мозговых травм до пневмоний и отравлений.

К началу спецоперации я уже 10 лет как работал по специальности, получил кандидатскую степень и преподавал студентам в медицинском университете. А 21 сентября 2022 была объявлена частичная мобилизация.

На СВО я служил в Вооруженных силах в звании старшего лейтенанта медицинской службы в качестве командира медицинского взвода мотострелкового полка (мсп), командира роты мсп, был начальником медицинской службы мотострелкового полка. Удалось поработать и анестезиологом в различных госпиталях. Но большую часть времени я служил командиром отдельного медицинского подразделения — медицинский пункт мотострелкового полка 1486. Этим летом за проявленный массовый героизм и отвагу, стойкость и мужество личного состава наш полк приказом президента России Владимира Путина был наименован «гвардейским» полком.

Расскажу о своем опыте на СВО поэтапно. Возможно, он кому-нибудь пригодится.

I

Когда я учился в медицинском университете, у нас еще не успели закрыть военную кафедру. Я ее прошел и стал лейтенантом медицинской службы запаса. Военную кафедру я окончил в 2006 году. Это было время, когда предпринимались губительные для нашей армии реформы: упразднение военных кафедр в гражданских вузах, отказ от массовой армии и переход на малочисленный ограниченный контингент неких профессиональных сил, участвующих в незначительных малочисленных конфликтах, введение формы, как в НАТО, и прочие «новшества», которые всем известны.

Я учился на излете «досердюковского» времени. Отношение к армии в нашем университете было очень специфическим, прямо говоря — негативным. Это соответствующим образом сказалось на моем образовании.

Те знания, которые я получил на военной кафедре, оказались неприменимы в условиях современной войны. Тем более что меня готовили на корабельного врача на флоте, а я попал в обычный мотострелковый полк, т. е. в пехоту. Конечно, у меня была и вторая военно-учетная специальность (ВУС) — врач анестезиолог-реаниматолог. Но в пехоте, вернее в полковом звене, ни о каких операциях с хирургами и анестезиологами и речи быть не может. Задачи у пехоты другие. Так что мне пришлось учиться всему заново, да еще и в ускоренном темпе. Благо нашлись люди и особенно один человек (подполковник медицинской службы Ш.), которые очень мне помогали с обучением и организацией медицинской помощи в современной войне, но об этом позже.

А на военной кафедре преподаватели жили старыми устоями и понятиями еще времен Великой Отечественной войны и теми клише, которые к нам пришли из советского кинематографа. Так, в их головах сидел некий образ военного хирурга, который после операции в белом халате с завязками сзади и с закатанными рукавами, держа в руке корнцанг с дымящейся папиросой, выходит из своего палаточного брезентового госпиталя и выкуривает ее рядом с флагштоком, на котором развевается белый флаг с красным крестом. А там, на горизонте, видны бесконечные вспышки артиллерийской канонады.

Скажу, что такие клише сидят не только в головах старых преподавателей гражданских вузов, но и в армии, вернее в тех ее структурах, которые никогда не бывали на фронте, на линии боевого соприкосновения (ЛБС), а таких, к сожалению, много. Например, при формировании нашего полка в Санкт-Петербурге Военной академией материально-технического обеспечения имени генерала армии А. В. Хрулёва (ВА МТО, на минуточку — главный учебный центр материального обеспечения ВС РФ) нам выдали 30 белых флажков с красным крестом для обозначения медицинских структур полка на позициях. И, между прочим, дали в придачу брезентовые санитарные сумки времен Великой Отечественной войны с укладками 1990-х годов, где были стерильные бинты (потерявшие стерильность еще в советское время), стеклянные многоразовые шприцы, которые можно встретить не в каждом музее истории медицины. Естественно, при минометном обстреле или тех перемещениях, что мы совершали, они превращались в стеклянные осколки. Вот такой пример, показывающий «готовность» ВА МТО к СВО.

Я понимал, что как врач-анестезиолог я очень пригожусь на СВО. Тем более что работал анестезиологом в больнице, дежурившей по скорой медицинской помощи, и большую часть времени был анестезиологом в отделении нейрохирургии (где делают операции, в том числе из-за травм головного мозга). Я понимал, что в условиях военных действий идет увеличенный поток раненых, которым необходимо адекватное современным знаниям по медицине оперативное лечение, а где есть операции, там нужны и анестезиологи.

Имея опыт работы преподавателем, я знал, что молодые анестезиологи очень неподготовленные, и в стационарах они работают, как правило, под опекой и контролем старших коллег. В гражданском здравоохранении огромный дефицит врачей моего профиля, в Вооруженных силах в условиях военного конфликта ситуация должна быть такой же, так я думал. Значит, полагал я, с одной стороны дефицит кадров, с другой — покрытие дефицита неопытными молодыми специалистами, так что я точно нужен в Вооруженных силах как анестезиолог с многолетним стажем.

К тому же с началом СВО и особенно частичной мобилизации в интеллигентских кругах, к которым я принадлежу по роду профессии, часто встречались тухлые, трусливые разговоры о том, что с началом мобилизации все офицеры запаса будут призваны в армию и попадут на СВО. Страх и слабость так и витали в воздухе. Слушать это все было противно, тем более что я всегда считал, что гражданин должен с честью защищать свое Отечество, а уж тем более офицер. Принимая это все во внимание и являясь на тот момент человеком сугубо гражданским, совсем не понимающим устройства Вооруженных сил России, хотя и прошедшим военную кафедру, я решил, что должен пойти служить в армию анестезиологом в военный госпиталь. Но как в него попасть?

Поэтому я пошел в свой военкомат и подал рапорт о призыве в качестве врача анестезиолога-реаниматолога для участия в СВО. Рапорт приняли, хоть и с препинаниями: так как меня три раза мобилизовывали, возвращали обратно, давали и отменяли повестки. В военкомате царили бардак и неразбериха. Я написал три разных рапорта, в том числе один на имя министра обороны, чтобы призваться в армию. И в итоге я попал в военный эшелон.

Эшелон отправлялся в Санкт-Петербург для формирования чего-то, что в будущем будет участвовать в СВО. Что это за «чего-то», мне никто не пояснял, да я уже и не уточнял, потому что так устал ожидать отправки на СВО и прощаться с близкими, что был готов запрыгнуть в любой эшелон, лишь бы наступило какое-то движении в сторону фронта, а не это постоянное ожидание.

II

Попал я в итоге в мотострелковый полк 11 армейского корпуса Балтийского флота (все же что-то связанное с флотом, хоть бы и по названию) Западного военного округа. Как мне сказали в военкомате, «езжайте, там разберутся с вашей профессией». Я тоже так полагал. Полк уходил через три дня на СВО. Причем в полку меня уже ждали, и ждали на определенную должность — начальника медицинского пункта мотострелкового полка. По штатному расписанию ее должен занять офицер в звании лейтенанта медицинской службы и с квалификацией «врач». Никто не разбирался ни с ВУС, ни со спецификой моей профессии: врач — значит врач, лейтенант — лейтенант. А хирург ты там, терапевт, врач-педиатр или гинеколог, никому не важно, главное — врач. На тот момент в Вооруженных силах затыкали дыры и быстро формировали полки, которые должны были пулей мчаться в зону СВО.

Мне скорым и особым приказом командира полка, а ему, стало быть, свыше, передали всякое медицинское имущество времен Великой Отечественной войны, оцененное по современным меркам в 10 млн рублей, которое мы не могли ни обменять, ни вернуть обратно. Мне вверили личный состав из 15 человек, и в авральном режиме мы погрузились в очередной эшелон и ушли на СВО.

Отдельно скажу и про те 15 человек, которые были в моем подчинении и в дальнейшем составили костяк медицинской роты нашего гвардейского полка. Многие из них продолжают честно и доблестно служить в нашем полку. Рассказ о них как раз подчеркнет неразбериху, царившую в самом начале. К слову, меня назначили командовать отдельным медицинским подразделением уровня отдельной роты с прямым подчинением командиру полка, а по специальным задачам — начальнику медицинской службы полка, то есть я стал не только командиром, но и прямым заместителем начмеда. При этом в моем подчинении оказался майор медицинской службы, кандидат медицинских наук, врач челюстно-лицевой хирург З. и капитан медицинской службы, врач терапевт и токсиколог С. Таким образом, я, будучи на тот момент лейтенантом, командовал майором и капитаном.

Еще у меня был врач-травматолог, необъяснимым образом изначально назначенный стрелком-санитаром в комендантский батальон. Его пришлось огромными стараниями начмеда переводить к нам в медицинское подразделение. В итоге врач-травматолог оказался на должности фельдшера. На таком фоне мои переживания по поводу того, что анестезиолог попал в пехоту, где никаких хирургических операций не выполняют, просто меркнут.

Здесь надо сделать пометку для тех, кто не был в армии. Дело в том, что санитар — это должность, которая не подразумевает никакого специального медицинского образования, и санитары-стрелки просто назначаются в каждом взводе или даже в отделении для оказания первой медицинской помощи (наложение жгута, перевязка ран и т. д.). Поэтому назначение врача санитаром-стрелком — это как из пушки по воробьям стрелять. То же самое можно сказать и о решении определить врача челюстно-лицевого хирурга (очень редкой специальности) в качестве врача-специалиста в полковой медицинский пункт. В дальнейшем его только стараниями целого начальника медицинской службы Южного военного округа смогли лишь на время командировать в госпиталь в Донецк, где он успешно выполнял массу сложнейших операций по своей прямой специальности.

Что касалось медицинского оснащения медпункта полка и медицинского снабжения полка в целом, то тут стоит дать пояснения из того, что я теперь понимаю (подчеркну, что выражаю сугубо личное суждение и не являюсь военным экспертом). Как я теперь догадываюсь, поначалу предполагалось, что наша войсковая часть (мотострелковый полк) будет в зоне СВО исполнять функции войск территориальной обороны, то есть не участвовать в непосредственных боевых действиях, а заниматься обеспечением мирной жизни на отвоеванных территориях. А это охрана дорог и каких-либо специальных объектов, комендантская служба, военная полиция — то, что поддерживает правопорядок. При этом наш полк слепили в большой спешке, организовав нас по нормам советского времени, то есть из двух мотострелковых батальонов и одного отдельного комендантского батальона, роты военной полиции и отдельного медицинского пункта полка (МПП) — образования, которого уже давно нет в мотострелковых полках и которые в условиях военного времени заменены на медицинские роты.

Поэтому нам выдали огромное количество имущества, которое нам совсем не было нужно: перевязочных столов, скамеек, различных укладок с просроченным медицинским материалом. Так, нам выдали переносные советские осветительные операционные лампы без аккумуляторов и с подключением к нестандартным нынче (в современном мире) розеткам и сетям. Я их, конечно, переделывал уже на фронте, что, оказалось, делать было нельзя, так как это является прямой порчей государственного имущества — но нам нужно было освещение.

Надо понимать, что по существующим нормам в МПП оказывается только первая врачебная помощь, да и то для устранения угрожающих жизни состояний, поэтому целесообразность нагрузки нас этим оборудованием была весьма сомнительна. Как нам объясняли в ВА МТО — «война все спишет, берите, братцы!». Но война ничего не списывала, а только давила своей бюрократической машиной, требуя отчитываться по нормам и правилам уставной войсковой части мирного времени. Ох, и намучился я с этим имуществом! Его оказалось крайне трудно учесть, поставить должным образом на баланс части, списать в случае его повреждения и уничтожения врагом, а ведь все это пришлось делать в условиях ведения полком боевых действий. Но ни одного армейского чиновника это не волновало: будь добр, определи это имущество по всем нормам и правилам гражданской жизни (в условиях войны).

К слову, я единственный из всей администрации полка смог разобраться в тонкостях бухгалтерской бюрократии и списать-таки уничтоженное медицинское имущество без ошибок в довольствующем финансовом органе, да еще объяснил все процедуры не только медицинской службе полка, но и другим службам. Правда, полное списание произошло только спустя полгода после моего увольнения из Вооруженных сил! А дело шло о 10 млн рублей и это только по нашей службе. Вот она — сила бюрократии. Причем армейские структуры более высокого уровня (корпус, флот, округ) никаких поблажек нам не делали: приходилось осваивать нормативную базу, читать приказы, доставать учебники по учету имущества в Вооруженных силах во время пребывания в отпусках, в командировках в Россию, смотреть что-то в других войсковых частях.

Разумеется, поначалу у нас не было ничего: ни оргтехники, ни книг учета, ни канцелярии. Хорошо, что мы смогли наладить взаимодействие с гражданскими силами в России, моими друзьями, благотворительными фондами, организацией «Суть времени», которые нам очень помогли и много чего предоставили из расходных комплектующих и оргтехники. Так, у нас даже в блиндажах стояли электрогенераторы и были компьютеры с принтерами и бумагой, и мы первыми из 10 корпуса смогли начать электронный учет раненых и больных среди мотострелковых полков по разработанной нами форме. Начмед 11-го корпуса подполковник С. был поражен нашими успехами и находчивостью, а все благодаря неравнодушным гражданам, которые нас всем снабдили.

(Продолжение следует.)

отсюда

В предыдущем посте У врачей ВВК не должно быть морально-нравственных переживаний
рассказал, что прохожу ВВК.
Так вот, после посещения хирурга, понял, что не готов сидеть в очередях, не готов слышать, что на сегодня всё, приходите завтра. Решил у всех врачей молчать в тряпочку и ни на что не жаловаться. Есть же у них мои бумаги, там всё написано, пусть читают.
После хирурга был ЛОР.
Зашёл, поздоровался, дальше молча сижу жду.
Она читает эпикризы, затем что то вполголоса говорит, думал медсестре, поэтому молчу.
Вы меня слышите? Жалобы есть?
Понимаю, что она мне говорила, капец, неудобно. Нет, говорю, жалоб у меня нет, всё хорошо.
Она снова спрашивает - вы меня не слышали? Говорю, слышал, просто не понял, что вы мне говорили..
Снова спрашивает - и давно так?
Не знаю, говорю, не обращал внимания.
Предлагает сесть под лампу, проверяет уши. А что это у вас тут было, спрашивает после осмотра?
Делать нечего, рассказываю, что было ранение, две гранаты рядом, прилетело в том числе и в ухо.
В общем пишет мне диагноз - двухсторонняя тугоухость и направляет на обследование.
Сказать, что я расстроился - ничего не сказать.
Это же через три дня, в другом городе, а потом обратно и снова талон и очередь... А у меня на завтра терапевт и "окно" до февраля..
На следующий день повезло, талон к терапевту с цифрой "три".
Захожу, отдаю ей документы, ЭКГ, кровь, флюрографию (инородные металлические тела с двух сторон, патологий нет) . Сижу жду.
Жалобы есть? Нет говорю, как мне всё лишнее и ненужное вырезали, чувствую себя терминатором.
Как "стул", какие таблетки принимаете, болит ли голова - отвечаю, что не знаю, жалоб нет.
Меряет давление, после чего пишет - здоров, категория А.
И вроде бы я получил нужный мне результат, но блин...
У врача в руках бумаги, в которых написано, о перенесённых операциях (о тугоухости ещё), и я в принципе уже не могу быть здоровым, в виду отсутствия нескольких внутренних органов.
Вот что творят волшебные слова - жалоб нет.
Чудеса.
Так как освободился рано, решил позвонить в диагностический центр, с вопросом, не примут ли меня на два дня раньше. Ответили - приезжайте.
Съездил, посидел в наушниках, послушал шипящие, звенящие звуки.
Специалист отдала бумагу с графиком и сказала, что эта самая тугоухость присутствует.
Прям интересно, куда меня теперь ЛОР отправит? Или не направит, а также поставит категорию А?

Очень хотелось бы, что бы ВВК на степень годности к военной службе проводились сразу в госпиталях, так как там есть для этого все необходимые условия и нужные специалисты.
Мне, чуть раньше, для получения страховки, пришлось ещё и ВВК на степень тяжести ранения пройти.
Тоже потребовалось несколько дней и пару месяцев ожидания.

Говорят, что сейчас справку о степени тяжести выдают сразу в госпиталях. Могут же)

В предпоследний день моего отпуска по болезни, начались звонки.
Днём позвонили с части - Здрасте, а вы где? В отпуске, говорю, послезавтра приеду. А, понял, хорошо отвечают. А можете прислать фото отпускного билета? Да, говорю, конечно и тут же отправляю фото.
Вечером снова звонок, представился старлеем из след. комитета.
Снова тот же вопрос - Вы такой то такой то? Да. А вы где?
Вы знаете что на вас розыскное дело открыли?
Ёпт, вы, говорю, что курите? Какое дело? В отпуске я!
Рассказал ему о предыдущем звонке, снова отправил фото отпускного, вроде убедил.
С утра снова звонок - вас с медслужбы части беспокоят, вы где? Ёпт... Дома, бля, в отпуске! Завтра приеду. Запарили звонить!
К вечеру опять звонок, с резбата - вы где? Диалог плюс минус повторяется.
Приезжаю в расположение, отмечаюсь в медчасти, пока пишу рапорт на консультацию к хирургу, контрактники сканируют мои мед.эпикризы (по ним я временно негоден к военной службе), заверяю рапорт подписью начмеда, иду в расположение резервного батальона, в который меня перевели.
Снова пишу рапорт, уже о прибытии с отпуска и вместе с отпускным билетом отдаю специально обученным контрактникам.
Жду направление к хирургу, что бы отнести его в медчасть для сканирования.
Время 11 дня, мчу в госпиталь, получить талон на приём к хирургу.
Талон дали на 21-е число, то есть через неделю. Думаю всё, еду домой.
Звонок. Вас с части беспокоят - а вы где? Вы в розыске... Ёпт... Мне уже не смешно. Но спрашиваю - прикалываетесь?
В ответ, нет, вас тут товарищ майор ждёт, можете приехать и всё объяснить? Лан, думаю, всё равно по пути.
Приехал, выпросил обратно свой отпускной и рапорт, пошёл к товарищу майору. Он посмотрел, говорит, хорошо. А вы где счас? В городе или в расположении? В городе говорю. А, ну тогда рапорт пишите, что проживаете в городе и по какому адресу и ротному отдайте.
Говорю я в своём городе, дома, так как консультация хирурга у меня через неделю.
Нет, так нельзя. Или в части или в пределах городского гарнизона . Счас проверки, мало ли, построение какое, вы должны быть в течении часа-двух, по звонку. .
Нет, говорю, не должен, я всё ещё не годен к военной службе, и раз в день приезда с отпуска, попасть к хирургу невозможно, я буду приёма ждать дома. Ухожу, и еду домой. Это был понедельник.
В итоге, со вторника по пятницу, каждый день, мне звонят то с резбата, то с медчасти с вопросами, а вы где? В пятницу сообщают, что вам повезло, в субботу в части будет принимать хирург. Ну ок, хорошо, говорю, я приеду.
Утром в субботу час на построении, затем час ожидания и на приём. Посмотрев мои бумаги, в которых между прочим написано - лечение не окончено, требуется операция, провести ВВК невозможно.
Хирург, не вникая, спрашивает - селезёнку удалили? Да. А стому закрыли? Да.
Про удалённую кишку и часть почки молчит, наверное не дочитал. Спрашивает у рядом сидящего полковника, своего начальника - у этого удалили селезёнку и стому закрыли - на ВВК по вэшке? Полковник говорит - да.
Пишет мне направление.
Снова медчасть, резбат, рапорта.
К вечеру у меня три бумажки - направление на ВВК, и две характеристики: служебная и медицинская.
Приехав в понедельник в госпиталь, записываюсь к хирургу и к начмеду, для получения обходного листа для ВВК.
Попал к начмеду только в полдвенадцатого дня. Тот почитал эпикризы, пишет резолюцию - "амбулаторно" и направить "запрос". Мне говорит- в отпуск пойдёшь, пока ответ на запрос с Вишневского придёт. Иди к хирургу.
А хирург уже не принимает.
Лан, на следующий день с утра, по вчерашней записи, иду к хирургу и тут происходит то, ради чего я всё это и писал.
В кабинет заходит другой хирург, новый, как я понял. С чьими то эпикризами, бумаг куча. Спрашивает, что делать - товарищ на костылях, жалуется на боли, НОГА болит не переставая, в отпуске по болезни был 4 месяца.
Опытный, хоть и молодой, хирург берёт эти бумаги, как то их теребит, типа смотрит, но видно, что не вникая, и такая речь...
Кости у него срослись, 4 месяца отпуска, это норм, а продлевать отпуск больше не норм.
То что РУКА у него болит, ты не верь, они тут все жалуются.
Так у него же НОГА,удивляется новый хирург.
Да неважно, отвечает молодой хирург, не нужно себя мучать морально-нравственными переживаниями, это ни к чему, тебя все хотят обмануть. Отправляй этого чела в строй. Новый хирург уходит.
Я особо не удивлён услышанным - сплошь и рядом недолеченных отправляют. Но всё же спрашиваю - я тоже что ли вам вру? А я успел сказать, что самочувствие моё так себе, всё болит, погода дрянь, и есть срать нормально не могу.
Нет, не врешь, отвечает, но и доказать не можешь. А я вижу, что вес ты не теряешь, и операция тебе счас ни к чему... Нет у тебя грыж, а шишка, это просто мышца. Для понимания, мне трижды от груди до паха вскрывали живот, последний раз, хирург, что оперировал, сказал, что мышцы ушли в боки, поэтому живот подрос и как желе... Ну хз, может, ушли мышцы, а потом пришли... Лан...
А хирург тем временем пишет мне ВВК на категорию В, ограниченно годен.
Спрашиваю, почему В, а не Д?
Ведь удалили часть почки, селезёнку и до 50 см толстой кишки, это же категория Д?
Мне несколько хирургов это сказали, а в поликлинике, дома, и вовсе предложили 2 гр инвалидности оформить...
И раз уж меня возможно уволят, я хочу по категории Д, что бы за утерянное здоровье выплату получить.
Хирург отвечает, ой всё, нужны специальные знания для ВВК, простые врачи в ВВК не умеют. И инвалидность у тебя не второй группы, а третьей... И никаких денег ты не получишь. Потому что, нет у тебя никакой категории Д.
Лан, ок, а сейчас я годен, могу находится в части? Отвечает - да, можешь.
А мне нужна диета? Нужна.
А нагрузки физические, на ту же кровать, на втором ярусе, могу?
Нежелательно.
Мда...
На этом он дописал свою резолюцию и отправил меня обратно к начмеду за обходным, проходить ВВК на вэшку.
продолжение
Прохожу военно-врачебную комиссию

Начало: часть 1, часть 2.

ДАЙ МНЕ КАНАЛ СВЯЗИ! (цит.: О. Медведев)
Для обеспечения связи в вооруженных силах бурских республик применялись три способа: телеграф, гелиограф (световые сигналы) и отправка конных делегатов связи. Накануне начала второй Англо-Бурской войны телеграфная сеть региона была неплохо развита и обеспечивала бесперебойное сообщение между основными населенными пунктами и промышленными объектами Южно-Африканской Республики (Трансвааля), Оранжевого Свободного государства, британских и португальских владений. Важной особенностью было существование параллельных телеграфных и железнодорожных линий, т.е. транспорт и связь работали в единой системе.

Телеграф был основным средством связи между президентами Трансвааля Паулем Крюгером и Оранжевой Мартинусом Теунмсом Стейном, генерал-коммандантом (главнокомандующим) Жубером и бурскими генералами "на местах". Трансконтинентальными телеграммами отправляли/принимали международную корреспонденцию военные агенты (атташе) иностранных государств и военные корреспонденты при бурских силах. Связь на позициях осуществлялась телеграфом лишь при наличии оного "на обоих концах", например, когда штаб соединения буров находился на узловой железнодорожной станции, а его передовое коммандо (подразделение) - на дальнем полустанке. В остальных случаях применялся гелиограф или отправлялись посыльные с письменными, а часто и с устными сообщениями.

К фото - Старший военный телеграфист Трансвааля лейтенант Пауль Констант Пафф "по гражданке"; он же со своими подчиненными на телеграфной/гелиографической станции в ставке генерал-комманданта Жубера (лейтенант в служебном мундире, остальные - в полевой форме с кепи), 1899.

В бурских республиках поняли необходимость отдельной службы военной связи примерно в то же время, что и в "старых" военных державах всего мира - в конце XIX в. Поэтому в их небольших регулярных силах, создававшихся по принципу группировки военных специальностей, которые нельзя было поручить ополченцам, были заложены кадры для развертывания системы связи при общей мобилизации. В составе Государственной Артиллерии Трансвааля имелась рота телеграфистов, включавшая также гелиографистов, и именовавшаяся пафосно: Корпус Сигналов и Телеграфа, явно с "заделом" на развертывание в военное время. В ее мирновременном составе числились лейтенант Пауль Констант Пафф (командир, признанный энтузиаст своего дела), 6 вахмистров (унтер-офицеров) и 56 капралов и рядовых. В 1899 г. стараниями лейтенанта Паффа для его роты у компаний Siemens и Halske в Берлине были заказаны шесть новых комплектов "приборов искровой беспроводной телеграфии", однако есть сведения, что к началу войны успели прибыть только три. Трансваальские военные связисты при общеартиллерийской форме одежды носили на рукаве служебный шеврон в виде перекрещенных молний.

В Оранжевой республике команда телеграфистов из 12 человек была создана в составе полиции, что показательно: президент республики Стейн считал эту структуру особенно надежной и на войне сам надевал полицейскую униформу.
С началом боевых действий военные связисты бурских республик получили распределение небольшими группами и даже поодиночке между штабами соединений и особо важными объектами транспортной и тыловой инфраструктуры. Профессиональные гелиографисты из числа ополченцев пополнили импровизированные подразделения связи на фронте. Призванные на службу гражданские телеграфисты как правило оставались на своих станциях, хотя подчинялись местным воинским начальникам буров - коммандантам и фельдкорнетам - и были вооружены для защиты от возможных рейдов английских диверсантов и их туземных "прокси".
Работа связи при бурских штабах была налажена очень просто, со сведением к минимуму бюрократии, которой этот род оружия в регулярных армиях особенно склонен обрастать. На иностранных военных, ставших свидетелями боевой работы бурских связистов, эта "сельская простота" производила шокирующее впечатление. Известный предводитель французских добровольцев полковник граф Жорж де Вильбуа-Марейль в своем письме в Париж, разошедшемся в прессе, оставил яркую характеристику: "Система сообщений здесь ниже или выше европейского понимания, однако в целом справляется со своей задачей" (Villebois de Mareuil. Dix mois de campagne chez les Boers, 1900). Свою лепту в установление понимания бравый сын Франции и его буйные компаньоны внесли еще в декабре 1899 г., зажарив и сожрав голубей с почтовой станции, созданной накануне войны личными стараниями престарелого трансваальского командующего Петруса Якобуса Жубера, закупавшего обученных птичек, кстати, опять-таки у французов... Русские военные путешественники почтовых голубей у буров не истребляли и к изучению организации связи в трансваальских штабах отнеслись более подробно. Хотя в рапорте капитана Российской императорской армии М.А. фон Зигерн-Корна из ставки главнокомандующего Трансваальских войск генерала Луиса Боты (назначен после кончины Петруса Якобуса Жубера) тоже сквозит некоторая оторопь "правильного" офицера: как же так, связь пашет, а контора не пишет?
"Штаб главнокомандующего генерала Бота состоял из его секретаря, начальника военного телеграфа и двух-трех телеграфистов. Никаких письменных сведений в этом штабе не имелось, не было и никаких карт. Не имея привычки ими пользоваться, бурские военачальники относятся к ним с большим недоверием; а зная и без того отлично местность обходятся свободно без всяких карт. Никаких списков, приказов, диспозиций, никаких вообще бумажных дел в штабе и следа не было. Вся канцелярия состояла из секретаря, его записной тетрадки и пачки телеграфных бланков! Все распоряжения и донесения передавались преимущественно словесно.
Желая быть в курсе дела или сделать какое-либо распоряжение, главнокомандующий или лично объезжал позицию, или взбирался на самую высокую гору и оттуда разговаривал по гелиографу с отдельными командами. Эти разговоры, если и записывались на бланках, то не с той целью, чтобы их сохранять как документы, а лишь для того, чтобы гелиографист не забыл, что ему надо передать или что он принял с другой станции.
Таким образом, только главнокомандующий и его секретарь знали, где кто стоит на позиции и что там происходит. Остальные, простые смертные, имели весьма смутное, приблизительное представление о позиции и знали лишь своих ближайших соседей. Сведения их о неприятеле были гораздо обстоятельнее".
Дополнительное преимущество такой организации связи - будучи захвачен британцами, не только простой бурский ополченец, но и полевой командир довольно высокого уровня мало что мог рассказать на допросе.

Тем не менее, несмотря на последовательные попытки бурских генералов обезопасить связь от проникновения неприятеля, телеграфное сообщение в Трансваале, Оранжевой и южноафриканских владениях Великобритании в начальный период войны в особых случаях продолжало работать как единая линия. Еще действовали некоторые "джентльменские" договоренности. Например, в ноябре 1899 г. министр иностранных дел Российской империи граф Михаил Николаевич Муравьев официально сообщил военному министру Куропаткину: "Милостивый Государь Алексей Николаевич, в ответ на письмо от 21 сего ноября № 140 имею честь уведомить Ваше Превосходительство, что я поручил императорскому послу в Лондоне испросить разрешение Великобританского правительства на беспрепятственное сношение по телеграфу с Преторией относительно допущения подполковника Ромейко-Гурко в армию буров для наблюдения эа ходом военных действий". Российский посол в Лондоне Е.Е. де Стааль в недельный срок получил "добро" непосредственно от премьер-министра лорда Солсбери и доносил по этому поводу: "Почтовое бюро не станет препятствовать отправке наших телеграмм, при условии, что они не будут зашифрованы". Официальные депеши из Петербурга в Преторию и обратно с тех пор исправно бежали по английским проводам вплоть до падения столицы Трансвааля перед наступающими британскими войсками. Аналогичными каналами связи пользовались и другие иностранные представительства в столицах бурских республик. Также по телеграфу противоборствовавшие стороны обменивались списками военнопленных, раненых и погибших военнослужащих неприятеля, оказавшихся в их руках.

Телеграфные станции Трансвааля и Оранжевой республики продолжали обеспечивать военную связь для своих войск практически так же, как железные дороги - их снабжение: пока в руках буров оставался хоть один аппарат, с которого можно было передать сообщение, и другой, который мог его принять. Это продолжалось до осени 1900 г. В партизанский период борьбы буров против Великобритании попытки отдельных генералов и коммандантов "отстучать" телеграмму с захваченной станции носили личный или пропагандистский характер и как обеспечение военной связи рассматриваться уже не могут.

Гелиографом, наоборот, бурские партизаны продолжали активно пользоваться до самого конца боевых действий. Его применяли для связи разведывательные разъезды, отдельные группы и даже некоторые бойцы самостоятельно. Насыщенность бурских отрядов в 1901-1902 гг. гелиографами была очень велика: в мирное время эти приборы были распространены на горно-добывающих предприятиях и на транспорте, многие умели владеть ими, и самого оборудования было очень много. Недостатком такой связи была легкость перехвата и расшифровки противником. Бурские гелиографисты отвечали все новыми методами кодировки сигналов, в изобретении которых многие из них достигли большого мастерства.

В небольших регулярных вооруженных силах буров военные связисты получили неожиданную репутацию отчаянных и преданных бойцов до последней возможности, часто - до смерти. Не исключено, что их мотивом служило понимание этими обученными и владевшими информацией военнослужащими важности бесперебойной связи в боевых условиях. "Наблюдаем вход вражеской кавалерии в полумиле, мы намерены разрушить оборудование и присоединиться к бою", - такова была последняя телеграмма военной станции связи в столице Оранжевого Свободного государства Блумфонтейне в день захвата города англичанами, 13 марта 1900 г. (John Gooch (ed.). The Boer War: Direction, Experience and Image. London, 2000).
Оба бурских профессиональных военных, расстрелянных британцами за отчаянное партизанское сопротивление, были военными связистами - 23-летний командир отряда разведчиков Гидеон Шипперс, с 16 лет служивший в Трансваальской артиллерии гелиографистом, и еще более юный капрал-телеграфист Флорис Виссер (20-ти лет), ставший партизанским квартирмейстером. Шипперс был захвачен в плен обессиленным жестокой малярией, Виссер - тяжело раненым. Первый казнен согласно приговору британского военного суда 18 января 1902 г., второй - убит 10 августа 1901 г. по приказу известного англо-австралийского уголовника авантюриста и поэта офицера Бушвельдских карабинеров Гарри Моранта.

ЛОШАДИ И ТЯГЛОВЫЙ СКОТ.
Основу бурского ополчения составляли конные стрелки, комплектовавшиеся по мобилизации из бюргеров (полноправных граждан бурских республик), прибывавших из своих краалей (ферм) с собственными лошадьми и, зачастую, личными фургонами, запряженными тягловыми животными. "При этом требовалось, чтобы каждый являвшийся по призыву был снабжен верховой лошадью, седлом, уздечкой", - описывает бурские мобилизационные правила генерал Христиан Де Вет в своих мемуарах, которыми русская аудитория зачитывалась еще в 1903 г. (Воспоминания бурского генерала Хр. Девета. Борьба буров с Англиею. СПб., 1903). О повозках в призывных актах ничего не говорится, но бурам было так удобнее: воевать они предпочитали со своеобразным комфортом. Тем не менее, была и пехота, вернее - железнодорожная пехота, о которой редко упоминают историографы второй Англо-Бурской войны; при осаде Ледисмита, например, она составляла около половины всех войск. Городские жители, как бюргеры, так и проживавшие в республиках иностранцы, по закону несшие воинскую обязанность (за исключением подданных Нидерландов, Германии, Франции, Италии, Португалии, Бельгии и Швейцарии; российскоподданных бурские "военкомы" гребли за милую душу!), как правило, являлись в призывные комиссариаты пешком. Их вооружали и отправляли к местам несения службы железной дорогой, благо основные фронты протянулись именно вдоль железнодорожных линий. По железной дороге подразделения пеших ополченцев передислоцировались и снабжались, наступали и отступали, пока была такая возможность. Бурские артиллерия и полиция весь первый период войны рассчитывали на свои конюшни. Вопрос о снабжении верховыми лошадьми вставал только в отношении иностранных добровольцев, которые позиционировали себя как самостоятельные формирования для ведения разведки и активных боевых действий. Лошадей им либо выделяли за счет бурских правительств, либо предоставлялись "подъемные" на покупку. Казенные лошадки для добровольных помощников буров представляли жалкое зрелище. "Лошади эти привели бы в yжac любого командира обозного батальона или даже содержателя извозчичьей биржи: часть из них дикие, невыезженные трехлетки, basuto-poпny [басуто-пони], а большинство - жалкие росинанты с набитыми спинами, слабоногие, запаленные" (Е. Августус. Воспоминания участника Англо-Бурской войны). А подъемные часто транжирились добровольцами, и тогда возобновлялось клянчание денег на лошадей.

Главной "копытной" потребностью бурского командования было формирование гужевых обозов для военных перевозок в тех районах, где железные дороги были удалены от дислокации войск.
В довоенной хозяйственно-экономической системе Трансвааля и Оранжевой, основанной на частной собственности, государственный фонд тяглового скота фактически ограничивался официальным выездом высших правительственных чиновников и потребностями небольших постоянных вооруженных сил. Поэтому для создания колесных военных обозов бурские государства пошли по тому же пути, что и с железными дорогами: мобилизовали ресурс гражданских перевозчиков. "Им (правительством Трансвааля) давно, еще перед нашим приездом (т.е. осенью 1899 г.), были конфискованы лошади городской конки, частных владельцев и даже извозчиков", - свидетельствует русский доброволец подпоручик Евгений Августус. Мобилизация лошадей также коснулась горнодобывающей промышленности, в т.ч. золотых приисков Йоханнесбурга. Наряду с лошадьми угодили под призыв и мулы. Медлительные упряжные быки чаще всего получили освобождение, однако, например, для перевозки тяжелой артиллерии через водные преграды использовали и их. Рассказывает генерал Христиан Де Вет: "Тридцать быков впрягались в один лафет, а иногда для этого требовалось даже 50 штук". Это говорит о достаточно масштабных размерах мобилизации тягловых животных, хотя точные показатели не известны.
Фургоны и повозки для централизованного военного обоза изымались у тех же владельцев, а также изготовлялись в Железнодорожных мастерских Претории, ставших центром импровизированной военной промышленности буров. Создание кадров обозных "вагоновожатых" на начальном этапе войны не потребовало от командования отвлекать с позиций бойцов: эти обязанности выполняли мобилизованные туземцы (также земляные, фортификационные и подсобные работы), однако лишь до поры. "Хотя каждый взрослый кафр, с 16-летнего возраста, может быть привлекаем на государственные работы - своего рода повинность - на четыре месяца в году, - записал командированный в Трансвааль русский военный инженер М.А фон Зигерн-Корн, - Но настало наконец такое время, после взятия Претории, что на сто километров кругом не собрать было и полсотни кафров".
С входом бурских вооруженных сил в полосу поражений и отступлений 1900 г. централизованная обозная служба постепенно прекратила свое существование. Заботы об обеспечении продолжавших сражаться соединений и отрядов буров лошадьми и тягловым скотом с тех пор легли на полевых командиров. На заре перехода бурских вооруженных сил к тактике сначала полупартизанской, а затем и партизанской войны это не было для генералов, коммандантов, фельдкорнетов и артиллерийских капитанов/лейтенантов большой проблемой. Их бойцы были "доброконны", за многими следовали личные фургоны, а местное население сочувствовало своим защитникам. Но по мере того, как британский командующий лорд Робертс начал проводить стратегию "выжженной земли", которую "творчески" исполняли его озлобленные упорным сопротивлением буров подчиненные, театр боевых действий второй Англо-Бурской войны все больше начал превращаться в безлюдное пространство, покрытое развалинами краалей, костями павшего скота и укрепленными постами захватчиков. С 1901 г. поддерживать необходимое число верховых и гужевых животных партизанам становилось все труднее.

В воспоминаниях прославленного партизанского командира генерала Христиан Де Вета подробно обрисована нужда бойцов в лошадях. О феврале 1901 г., когда его отряд совершал вторжение в Капскую колонию, Де Вет сообщает: "Лошади были голодны и сильно ослабели вследствие непомерных переходов... Начиная с Винбурга, они не имели хорошего корма... Впрочем, досталось и нам всем, особенно тем бюргерам, которым пришлось идти пешком; нигде в окрестности нельзя было достать ни одной лошади". Чем ближе к концу войны ведет повествование генерала, тем чаще в нем фигурируют безлошадные партизаны, отчаянные рейды "ремонтеров" для реквизиции (попросту: отбирания) лошадей у местных жителей, и все реже - со счастливым концом.
Захват коней и обозных повозок с упряжкой у англичан в 1901-02 гг. стал для любого бурского партизана заветной мечтой. Однако такой способ снабжения конским/мульским/бычачьим составом проблемы не решал: во-первых, он был весьма периодическим, а во-вторых сами четвероногие "трофеи" не всегда были рады служить новым хозяевам. Генерал Де ла Рей сломал руку, будучи сброшен норовистым жеребцом, отбитым у британского офицера, а генерал Де Вет не без иронии описывает страдания своих людей, взявших у неприятеля обозных животных распряженными: "Добыча наша состояла из 1.600 упряжных быков... Двести из моих людей отправились погонщиками с добычей... Тем не менее, дело не клеилось; приходилось много раз перепрягать быков: кто же их знал, которые из них были в первой паре, которые во второй; нужно было испробовать на деле. И все это как можно скорее! Только бы удрать!"

МЕДИЦИНСКОЕ ОБЕСПЕЧЕНИЕ.
Для лучшего понимания задач медицинского обеспечения бурских вооруженных сил в 1899-1902 гг. нужно иметь в виду: число раненых буров, нуждавшихся в госпитальном лечении, никогда не превышало нескольких сотен одновременно. По сравнению с кровавым кошмаром полевых лазаретов будущих, да и предшествовавших войн, военные медики на стороне Трансвааля и Оранжевой даже в разгар боевых действий могли работать почти что в расслабленном режиме.

Российский военный представитель в Претории подполковник Ромейко-Гурко сделал в своем первом донесении от 18/30 января 1900 г. характерное замечание: "Медицинскими средствами войска ныне настолько обеспечены, что в Претории около двух недель находился бельгийский отряд Красного Креста без всякого дела. Это объясняется очень небольшим количеством раненых в войсках обеих республик; в настоящую минуту их насчитывается не более четырехсот; многие из них лечатся на дому". О том, что у военврачей и медсестер в бурском лагере уход за ранеными, мягко говоря, не отнимал излишнего времени и сил, свидетельствует и русская путешественница-авантюристка Мария З. (Ольга Николаевна Попова), отправившаяся в Южную Африку на поиски сражавшегося за буров мужа: "Между палатками отряда и палатками Красного Креста находилась палатка не то комиссара, не то особого какого-то агента, приставленного правительством к своему амбулансу. Не имея определенных занятий (...), он соединял собой добровольцев и Красный Крест, и они вскоре все вместе занялись в его нейтральной палатке пьянством, карточной игрой и самыми гнусными интригами (Мария З. Как я была добровольцем в Трансваале)". Забота о массах больных, типичное бремя военного врача того времени, также присутствовала "по минимуму". Инфекционные заболевания, свирепствовавшие в британских войсках, среди бурских ополченцев вплоть до 1901 г. едва проявлялись: сказывалась адаптация поколений переселенцев к местным условиям. Но когда с захватом англичанами основных центров бурских республик недостаток питания и плохие гигиенические условия партизанского быта стали сказываться катастрофическим ростом заболеваемости малярией и лихорадкой среди последних защитников Трансвааля и Оранжевой, помогать им могли только считанные полевые медики: медицинские учреждения республик перешли под контроль оккупационных властей, а иностранные медицинские миссии разъехались по домам. Следовательно, когда бурским отрядам действительно потребовалось интенсивное медицинское обеспечение - его уже не существовало.
На момент открытия боевых действий медицина в Трансваале и Оранжевом Свободном государстве была налажена неоднозначно. "Немногочисленные врачи были сосредоточены в основном в крупных городах, и качество их практики иногда было сомнительным, - отмечал южноафриканский профессор медицины Ж.К. де Вильерс в своем исследовании медицины в Англо-Бурскую войну. - Хотя к 1899 году в Трансваале было около двенадцати больниц, среди населения в целом царило недоверие, если не страх, к больницам, врачам и тому, что с ними связано. Многие зарубежные санитары, врачи и медсестры упоминали в своих мемуарах такое отношение, существовавшее среди широкой публики. (...) Информация о медицинских организациях в Оранжевом Свободном государстве очень скудна" (J.C. de Villiers. The Medical Aspect of the Anglo Boer War, 1899 - 1902: Part 1. Military History Journal, Vol. 6 No. 3 - June 1984).
Военная медицина Трансвааля мирного времени была представлена военно-медицинской командой Государственной артиллерии, носившей гордое название Медицинского Корпуса. В ее составе были командир - военный врач лейтенант Уильям Лакстон, помощник врача/фельдшер кандидат-офицер Лиллпоп, 2 вахмистра (унтер-офицера) и около 20 капралов и рядовых. В комплексе Артиллерийских казарм в Претории располагался современно оборудованный лазарет. В крошечных постоянных войсках Оранжевой республики до войны врач был всего один.

С 1896 г. Трансвааль присоединился к международной организации Красного Креста. В Претории под ее эгидой было создано Трансваальское Отделение Красного Креста (Het Transvaalsche Roode Kruis) с собственным госпиталем и средствами для оказания скорой помощи в составе 4 врачей (Дж.Б. Кнобель, Г.В.С. Лингбек, Дж.В.Страуд и Х.П. Вил) и 100 обученных добровольцев, мужчин и женщин (нарочито патриархальные буры в отношении женского профессионально образования были куда прогрессивнее Британской империи). Кроме того, имелось около 20 отделений Красного Креста по всей стране. Оранжевое Свободное государство вступило в Красный Крест, вероятно, в 1897 г. Местное отделение Красного Креста было создано доктором А.Э.В. Рэмсботтомом, и, как все институции этой республики, было гораздо скромнее, чем в более состоятельном и развитом Трансваале.
В январе 1900 года, через три месяца после начала войны, в Претории была назначена Медицинская Комиссия (Medische Commissie) с задачей: «От имени правительства решать все вопросы, касающиеся медицинского лечения... и организовать амбулансы (мобильные госпиталя в терминологии того времени) для нужд различных коммандо (подразделений)». В первый "правильный" период войны с Великобританией бурское командование налаживало медицинское обеспечение своих войск двумя способами: приданием подразделениям военврачей и квалифицированного младшего медперсонала, которые разворачивали в них полевые лазареты, и созданием мобильных госпитальных структур, которые занимались доставкой медпомощи на фронт и эвакуацией раненых/больных в тыл параллельно с лечением в пути. Первая задача была легко решена при мобилизации: в ополчение среди прочих вступали местные врачи и фельдшеры, являвшиеся на призывные пункты с собственным инструментами, и становились в строй соответствующего коммандо. "В Трансваале также было несколько врачей, которые не были прикреплены к какой-либо официальной организации, ни Государственной артиллерии, ни Красному Кресту, но служили в составе определенных коммандо..., - сообщает профессор Ж.К. де Вильерс. - Это были доктора Уотт, Дайер, Тилфер, Декена, Олпорт, Мурхед, Ван дер Хорст, Равински, Пирроу, миссис Грин, миссис Вайс, О'Рейли, Левен и Темпельхоф". Медперсонал в бурских вооруженных силах был обмундирован в защитную форму одежды с хорошо различимыми знаками отличия с Красным Крестом и часто носил пробковые шлемы без боязни быть принятыми за англичан - защитой военврачам служили международные эмблемы медицины, которые буры очень уважали.
С мобильными "амбулансами" дела обстояли сложнее. Первые несколько создавались еще в ноябре 1899 г. под руководством заместителя начальника Трансваальской военной медицины "лекаря" Лиллпопа, произведенного ради солидности в офицеры. Он допустил большие злоупотребления, за "вознаграждение" десятками зачислял в доктора и санитары уклонистов, не имеющих медицинской подготовки, а сами госпиталя в итоге никуда не уезжали с мест формирования. Вскоре коррупция вскрылась, Лиллпоп был отстранен, а в формирование амбулансов был внесен порядок. "Амбулансы работали по маршруту из Претории до театра войны под руководством докторов Райкена, Мюллера, Кольф и Кнобель. Амбулансы, созданные на средства компаний Bourke, Beckett и Glaeser, были укомплектованы сотрудниками этих трех фирм. Они были сформированы в сентябре 1899 года и оказали отличную помощь войскам. Позже к этой группе присоединилась частный амбуланс под руководством доктора А. Юриансе" (J.C. de Villiers. The Medical Aspect of the Anglo Boer War, 1899 - 1902: Part 1. Military History Journal, Vol. 6 No. 3 - June 1984).
Единственный амбуланс Красного Креста Оранжевой республики с докторами Рэмсботтом (начальник), Воортман, Краузе и Бидвеллом в самом начале войны был захвачен прорвавшимися британскими солдатами, когда оказывал помощь раненым в сражении на реке Моддер 28 ноября 1899 г. В нарушение законов и обычаев войны, англичане объявили медиков военнопленными и отправили их в Кейптаун.
Небольшой амбуланс на 48 мест развернула французская диаспора Трансвааля. Один из лучших мобильных госпиталей был создан в октябре 1899 г. на средства еврейской организации Йоханнесбурга Чевра Кадиша: среди бурских ополченцев из промышленных центров республик было много бойцов еврейского происхождения, и изначально планировалось, что в связи с религиозными традициями иудаизма им будет оказывать помощь собственный амбуланс. Однако отличать на поле боя евреев от неевреев не было времени, и под руководством образованного и энергичного доктора Д. Хорвича еврейский госпиталь принял больше раненых, чем любой другой. Он быстро развернулся в сеть полевых лазаретов на всех основных направлениях войны, в которых работало более 100 чел. квалифицированного медперсонала. Еврейский амбуланс доктора Хорвича продолжал сопровождать отступление бурских сил до осени 1900 г., когда большинство других распались, либо были захвачены британцами.
Персонал и оборудование амбулансов, как правило, передвигались по железной дороге и разворачивали полевые госпиталя в прифронтовой зоне и перевязочные пункты вблизи позиций. Медикаменты поступали из запасов Красного Креста, либо поставлялись "спонсорами". Обязательным элементом были удобные рессорные повозки для эвакуации раненых, которые были частично изготовлены местными силами, частично (50 шт.) закуплены у Португалии и ввезены через Лоренцу-Маркиш.

Помимо подвижных госпиталей (амбулансов), работали также санитарные поезда, переоборудованные из пассажирских вагонов в Железнодорожных мастерских в Претории, этом универсальном военном заводе Трансвааля. "Санитарные поезда получили высокую оценку как континентальных, так и британских врачей. Самые известные из них перевозили раненых из Моддерспрута в Наталь и Преторию. Два других... курсировали между Блумфонтейном и Преторией, а затем между Кронштадтом и Преторией с постепенным отступлением республиканских войск из Оранжевого Свободного государства. Но даже функционирование этой прекрасной службы было омрачено организационной некомпетентностью, мелкими интригами, личной местью и недисциплинированностью" (I. Uys. Heidelbergers of the Boer War. Heidelberg, 1981).
Центральные стационарные военные госпиталя буров сконцентрировались в Претории. Там с первых дней войны принимали раненых и больных ополченцев и военнопленных Народный Госпиталь (Volks Hospitalal) и госпиталь Государственной медицинской школы. Раненые бурские регуляры предпочитали свой лазарет при Артиллерийских казармах, который был расширен до 50 койкомест. Первый государственный университет стал больницей, сначала под руководством доктора Хейлетта, а затем - доктора Вила. Второй государственный университет тоже был преобразован в больницу. На ипподроме, где содержались пленные англичане, был развернут лазарет для их обслуживания.
Большую медицинскую помощь, хотя и несколько неорганизованную, оказали бурским республикам симпатизировавшие им иностранные государства, и среди первых - Российская империя.

_______________Михаил Кожемякин.

ОКОНЧАНИЕ ДАНО ПЕРВЫМ КОММЕНТАРИЕМ.

Минимум знаний который потребуется и должен дополняться вами лично:
1. Должно быть разграничение мест происходящего (красная, желтая и зеленая зоны):
- В красной зоне(где происходит непосредственно огневой контакт с противником) требуется: обеспечить собственную безопасность, подавить противника огнем, установить аудиальный(в идеале и визуальный) контакт с трехсотым, проверить свой-чужой, корректировать его действия "Лежи, не дергайся! Наложи жгут!", переместить в желтую зону.
- Желтая зона(временное укрытие):
устранить критическую опасность здоровью пострадавшего, провести осмотр на наличие возможных дополнительных ранений, обезболить и перевязать, эвакуировать в зеленую зону.
- Зеленая зона(зона эвакуации\условная безопасность):
Контроль состояния пострадавшего, голосовой контакт.
Проверить действия проведенные в желтой зоне, устранить ошибки, допущенные в ней.
Оказать доп.помощь: иммобилизация, тампонада раны, ослабление жгутов и .т.п.
Передать раненого медикам. Проинформировать о том кто он, какое подразделение, характер и время ранения и какая помощь была оказана.
(данная информация должна быть продублирована на щеке пострадавшего маркером, время наложения турникета\жгута, использование инъекций промедол, нефопам, трамедол).

2. Критическую опасность составляют:
Бессознательное состояние(может произойти закупорка дыхательных путей рвотой или собственным языком)
Сильное кровотечение(устраняется в первую очередь)
Пневмоторакс(ранение грудной области, при этом воздух проникает в рану и мешает осуществлять дыхание самостоятельно)
Шоковое состояние(большая потеря крови, низкое давление и высокий пульс)

3. Методы помощи раненому:
-Наложение жгута\турникета(предпочтительнее второе) максимально близко к телу, как можно выше от раны.
-Произвести обезболивание(при серьезном ранении не опиоидные средства не помогают).
-Произвести вторичный осмотр всего пострадавшего.
-Тампонировать рану, наложить давящую повязку.
-При сопутствующем переломе провести иммобилизацию.

Тампонада раны:

Цель:
Доставить средство тампонады до сосуда, заполнить раневой канал максимально плотно, с постоянным давлением на средство тампонады.
Проверка правильности наложения:
Через 5-7 минут плавно ослаблять турникет по одному воротку. Каждые 20 сек. Контролируем состояние повязки.
Если повязка сухая - успех. Максимум что допустимо(маленькое красное пятнышко).
Если повязка вымокла, то требуется повторное наложение жгута и большая давящая повязка.

Помните: знания без тренировок практически бесполезны.

По наполнению аптечек:
1. Турникеты для оказания помощи товарищам в отдельном подсумке(2 шт)
2. Аптечка первого эшелона(два турникета, нефопам, промедол, Бинт эластичный и обыкновенный, два Гемостатических бинта, повязка противоожоговая, перчатки медицинские )
3. Аптечка второго эшелона должна иметь тоже наполнение что и первого + тейпы, шины. оклюзионные повязки, спас одеяла, таблетированые обезболивающие средства.

P\s:
Не каждая аптечка будет полезна

Аптечки с маркетплейсов это головная боль для всех. Их состав и качество давно уже давно притча во языцех. Но люди продолжают их брать на боевые задачи. Причины можно описать тремя Н:

• Непонимание – а зачем аптечка, там же есть медики?

• Нежелание – мы всё равно умрём (да, есть и такое).

• Неумение – пластырь научили клеить и хватит.

Увы, но к «бесконечно можно смотреть на льющуюся воду, горящий огонь и как работают люди» пора добавить «смотреть на удивление людей, которые первый раз распаковывают свою аптечку на боевой задаче».

Будет пара рекомендаций:

-Не покупайте первую попавшуюся аптечку – обязательно изучите её состав.
-Снимите заводскую упаковку с турникета и жгута, избавьтесь от лишних картонных упаковок внутри аптечки – это сэкономит время при использовании(спасет жизнь).
-Уберите из аптечки то, чем вы не умеете пользоваться.
Самая лучшая аптечка та, которую вы наполнили сами – от подсумка, до ампульницы, и вы знаете и умеете пользоваться всем её содержимым