Сообщество - Я знаю чего ты боишься

Я знаю чего ты боишься

583 поста 4 500 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

135

Я только что выпустилась из медицинского. И в тот момент я поняла, что все это значит (часть 14)

Я смотрела на эту девочку и не могла понять, как это хилое существо способно будет прожить грядущие годы?.. Я должна выбить из нее слабость, и пора перестать уклоняться от самого действенного метода.

Главы: 12345678910 1112 131415

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

Путешествие во времени – это бесспорно крайне загадочная вещь, но ровно до тех пор, пока его не переплюнет еще более странная реальность.

И мы учимся принимать ее, так же, как другие учатся принимать повседневные чудеса, пока фантастическое не проникнет в нашу жизнь настолько глубоко, что в конце концов станет обыденным.

Именно так поступил весь недалекий человеческий род на следующий день после того, как взлетел первый аэроплан или первая ракета, или был выпущен первый смартфон

Они все просто встали с утра и пошли на работу, как обычно.

Так же, как и я.

Как и юная версия меня.

Ну, по крайней мере, она делала вид, что работает до того, как я застала ее забившейся в кладовку и читающей украденный список правил. Она выглядела виноватой как подросток, которого застукали трахающим плюшевого мишку.

– Доктор Эйфелас. – Я едва могла скрыть усмешку – Я потрясена. – Я уставилась на окровавленный список правил в ее руке. Она захлопала ртом, как тупенькая рыбешка, но от страха так и не смогла ничего из себя выдавить. – Вы присвоили чужой список, который мы искали повсюду, после того, как ваш коллега пережил ужасающий инцидент. – Я презрительно фыркнула. – Похоже, вы готовы пойти на немыслимое, чтобы получить желаемое. А Майрон не смог следовать даже самому главному правилу. – Она захлопнула рот. – Я четыре года не ошибалась с тем, кто из новеньких сломается первым. Все мои ставки в пари пошли прахом.

Было ясно, что она купилась. Ей было так легко лгать в лицо, мне пришлось быстро отвернуться, чтобы скрыть широкую улыбку.

– Приступайте к работе, доктор. Симптомы сами себя не погуглят.

Я быстро выучила, что нож хирурга причиняет боль. но он же и исцеляет. Это бедное создание страдало от приступов парализующей неуверенности в себе, и не существовало никакой анестезии, способной облегчить боль при ее удалении. Но этой девочке нужна была вся уверенность, которую она только сможет наскрести, если она планирует пережить следующие годы. А я слишком старалась оттянуть момент начала наиболее эффективного лечения. Даже несмотря на краткосрочный вред, лучшего варианта нет.

Я записала нашу маленькую беседу как свою личную победу.

Кроме того, она переживет.

Я была в этом уверена.

***

– И с каждым днем мне становится все больнее, потому я не могу перестать думать о том, что выбрала бы, если бы внезапно вернулась в тот момент. И потому, что я, скорее всего, сделала бы то же самое.

Вот он этот момент. Я физически почувствовала, как один из самых больших уцелевших кусков моего обугленного сердца треснул и развалился. Я отвернулась, не в силах позволить ей увидеть меня сокрушенной. Не сейчас. Не после всего этого.

– Элли, – вздохнула я. – Как ты думаешь, почему в больнице Св. Франциска действует такой набор правил для интернов?

– Правила диктует кто-то извне, – ответила она невозмутимо. – Теперь я это понимаю. Мы можем только следовать им.

Эта девочка проделала долгий путь. И сейчас в этой комнате я была единственным человеком, едва способным дышать из-за подавленных рыданий. Я покачала головой, стараясь отвлечься.

– Нет, доктор Эйфелас. Это не так. – Я вытерла глаза, пытаясь взять себя в руки. – Какое было первое правило?

– Никогда, ни при каких обстоятельствах не делитесь своей копией правил с кем-либо еще. – Она ответила так же бесстрастно.

Вновь спокойная и собранная я уставилась на нее, подняв бровь.

– И какой по-вашему в этом смысл?

⠀⠀

Она запнулась в нерешительности, и меня затопила волна самодовольства.

⠀⠀

– Вы сказали, что это важно, что не все смогут соответствовать…

⠀⠀

– И это так и есть, – пренебрежительно ответила я. – Сегодня мы видели более чем достаточно подтверждений этой простой истине. Но вы ошибаетесь, думая, что правила пришли извне. – Я впилась в нее взглядом.

⠀⠀

Она потеряла дар речи

⠀⠀

– Я… не понимаю.

– Значит, вы улавливаете суть, – огрызнулась я, возвращаясь к своему прежнему образу высокомерной суки. – Доктор Эйфелас, вы не были лучшей в своем выпуске, даже близко нет. Но вы достаточно умны, чтобы быть врачом. Это-то вы можете понять?

Она ничего не ответила. Тонкий расчет, достойно.

Я покачала головой, стараясь скрыть за этим жестом свою гордость за нее.

А затем пошла в наступление:

– Вы действительно никак не можете уловить связи, доктор Эйфелас? Выбор прыгнуть с крыши или остаться? Осуждение угрюмого авторитарного уборщика? Несколько разных правил, связанных с огнем и детьми?

У нее отвисла челюсть.

– Первое правило запрещает делиться своим списком, потому что в больнице нет двух одинаковых наборов. Каждый врач сталкивается со своим собственным списком правил, и большинство не в силах следовать им.

Она глупо захлопала ртом, прежде чем смогла выдавить из себя что-то осмысленное:

– Значит, все… все эти правила только для меня?

Я сняла очки и впилась в нее взглядом.

– Люди думают, что эта больница желает их уничтожить, хотя на самом-то деле она дает каждому все, что нужно для выживания. – Я досадливо фыркнула. – Но невозможно остановить желание большинства людей покончить с собой.

Она попыталась, как могла, собрать все воедино, но тщетно:

– Но… правило номер четыре… почему мне запрещено прикасаться к конфетам Reese’s с арахисовым маслом?

Ооо, она почти догадалась. Почти. Но я не стала раскрывать всей правды.

– Потому что это мои любимые конфеты.

⠀⠀

Она медленно кивнула.

⠀⠀

– Мои тоже.

Я выждала еще с пол-секунды, гадая, сможет ли она понять наконец что происходит и, возможно, разорвет порочный круг… Но этому не суждено было случиться. Я надела очки и рассказала ей все, что могла, не выходя из сумрачной зоны полунамеков:

– Вы собираетесь спросить, что это за место. Я продержалась в больнице Св. Франциска гораздо дольше, чем большинство. Поэтому люди ожидают от меня объяснений. – Я выжидательно посмотрела на нее, тщательно выбирая слова. – Итак, прежде чем вы объявите, что хотите узнать правду, вы должны принять один факт. – Я не отрывала колючего взгляда, пока она не отвернулась. Мне важно было иметь преимущество. – Есть вещи, которые я в принципе знать не могу, а есть те, которых не знаю. Принятие этих идей как движущей силы, а не слабости, – единственная причина, почему я выдержала то, что другие не смогли.

Молчание означало, что она поняла только малую часть из того, что я сказала, и практически ничего из того, что я хотела сказать.

Такое вот своеобразное условие, чтобы стать просвещенным врачом.

– Вы можете увидеть правила каждого врача? – пробормотала она, нарушая молчание.

Я улыбнулась. Верно, у каждого врача был свой собственный список странных правил, но до нее все еще не дошло.

– Нет. Но я прекрасно вижу, что написано на ваших лицах, а это одно и то же.

– Не понимаю, – решительно выпалила она.

Разочарованно вздохнув, я попыталась снова ей намекнуть:

– Помните, как я напомнила вам о правиле номер девять?

Но ничего не могло перебить гула вызубренных слов в ее голове.

– Вы сказали, что в морге всегда должно быть тринадцать трупов, – оттарабанила она.

– Нет, – солгала я ей. – Это ВЫ мне сказали. Я вела себя так, будто сама все знала, и вы повелись на мою уверенность. Список правил каждого человека – это его собственная битва. Откровенно говоря, я предпочитаю видеть, как врачи терпят неудачи из-за собственной неадекватности, чем наблюдать, как пациенты страдают из-за того, что кто-то не смог справится со своим незаслуженным высокомерием.

Она растерянно моргнула:

– Я хотела бы заслужить право быть высокомерной.

⠀⠀

Отличный ответ. Мне очень понравился этот ответ.

– Хорошая новость заключается в том, что, я думаю, у вас хватит выдержки пережить необычайно долгий путь, который нужно пройти, чтобы обрести заслуженное высокомерие.

Мое сердце разрывалось от гордости за то, что она смогла его пройти.

А затем дверь распахнулась, впуская очередную незапланированную чрезвычайную ситуацию, которыми и определяется ежедневное расписание врача. И жизнь продолжилась.

Она так и не спросила меня, откуда я знаю, что правила о прыжке с крыши, об угрюмом авторитарном уборщике, правила, связанные с огнем и детьми, определили ход ее жизни. Не спросила, откуда я вообще знаю содержание этих правил. Правда лежала на поверхности, но так и осталась незамеченной, пока жизнь не пошла на очередной цикл.

Но неужели это действительно не было очевидно?

~

Оригинал (с) ByfelsDisciple

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Показать полностью
128

Я только что выпустилась из медицинского. И это самое ужасное событие Первого Дня (часть 13)

Ты можешь спорить, можешь кричать или рвать на себе волосы, но правда в том, что всем на это наплевать. И жизнь продолжается. И тебе придется ее жить.

Главы: 123456789101112131415

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

Я развернулась и зашагала прочь, ошеломленная.

Двадцать шесть лет моей жизни были отняты только ради этого момента, а я все испортила.

Нет, неправда.

У меня отняли все оставшиеся годы, потому что, когда я наконец вернусь в 2031, не будет никаких шансов восстановить нить прежней жизни.

Все, что у меня было, сгорело в том проклятом огне. Так же, как и Тимми.

Это было слишком. Что-то внутри меня грозило вот-вот безнадежно сломаться.

Я нырнула в ставший уже добрым другом чулан со швабрами и полностью потеряла контроль над собой. Мне было абсолютно все равно, что кто-то может услышать. Я хотела только спрятаться от мира, укрыться так, чтобы никто не смог прикоснуться ко мне, когда я наконец сломаюсь и уродливыми рыданиями выплесну раздавленную надежду.

Теперь у меня не осталось никакого желания жить. Сама идея дальнейшего существования была слишком болезненной.

Все кончено.

Я хотела, чтобы и моя история оборвалась.

Но в конце концов слезы иссякли.

Я была даже удивлена, обнаружив, что история продолжается, несмотря ни на что. До того я настолько была сосредоточена на том, где и когда существовала в текущий момент, что даже не пыталась представить себе, что будет после. Просто приняла как данность, что никакого “после” нет.

Но Времени, похоже, было абсолютно наплевать, что я там себе думала.

Поэтому, за отсутствием каких-либо вариантов, я поднялась на ноги, вышла из кладовки и продолжила быть главным врачом.

***

– Ваши врачи – полный отстой, – сообщила девочка, когда я проверяла ее раны под повязками.

– Твой язык – отстой, юная леди, – ответила я, возвращая бинт на место. Все идеально заживало. Конечно, идеально, это же я удаляла ей аппендикс.

– Тогда какого черта он воткнул в меня зажим? Мне всего двенадцать лет, но даже я понимаю, что он был совершенно не нужен при таком порезе, как у меня.

Я саркастически подняла бровь. Что-то в ее вьющихся волосах, карих глазах и ершистости казалось таким до боли знакомым.

– Так ты думаешь, что могла бы лучше сработать в моей операционной, детка?

Она пожала плечами.

– Планка не особо высокая.

– У тебя произошел разрыв аппендикса, но ты выжила. Не благодари, – фыркнула я в ответ.

Девочка легкомысленно кивнула.

– Ага, но это ваша работа. Стоило бы заметить проблему до того, как все стало настолько серьезным.

Я раздраженно уперла руки в бока.

– Ты вот думаешь, что все знаешь лучше всех, да?

– Да, – небрежно бросила она. – Ну, точнее, когда-нибудь буду знать.

– Ты хочешь стать врачом? – с нажимом спросила я.

– Может быть, – пробормотала девочка, разглядываю руку и не смотря на меня. – Но лучше – медсестрой. Все врачи – это просто медсестры, которым надоела грязная работа.

Я усмехнулась впервые за последнее время, а затем еще раз перечитала ее карту. И уставилась на девочку.

– Лидия?

– Да, так меня зовут. Это было написано прямо у вас перед глазами все это время. Видите? Вот что я имею в виду. Вы должны обращать внимание на происходящее до того, как время истечет.

***

Я решила быть помягче к самой себе, когда в 2019 году появлюсь на своем пороге. Юная Элли через много прошла.

Впервые я увидела ее обедающей с другими интернами. Казалось, что этот момент должен быть наполнен глубокими переживаниями, но я могла думать только о том, как скучаю по возможности рассекать по коридорам без клятого хруста в суставах.

Она присела рядом с доктором Майроном Колдуэллом, а он тут же выхватил у нее сэндвич, надкусил и бросил вне ее досягаемости. Лицо Элли вытянулось.

Затем она встала, обошла стол и забрала свой обед. Доктор Колдуэлл жестом позвал доктора Хайзенфасс – самую привлекательную девушку из этого набора, – так что, когда Элли обернулась, ее место уже оказалось занято. Она тайком утерла глаза и села за другой столик доедать свой несчастный сэндвич.

В абсолютном одиночестве.

У меня скрутило живот. Ну что за слабачка! Я совершенно забыла об этом моменте и сейчас просто наблюдала за разыгрывающейся драмой.

И вот это набор 2019 года? Я и раньше умудрялась творить чудеса даже с круглыми идиотами, но всему есть предел. Даже для такого хорошего врача, как я. Ну и как, позвольте, мне вдохновлять их? Я могу лепить из глины, но не из дерьма же.

И что мне делать с Элли?

***

– У меня нет времени на знакомство с вами, – объявила я группе первогодок. – Так что в ваших же интересах постараться выделиться каким-нибудь примечательным образом, чтобы мне не пришлось об этом беспокоиться.

Видите? Я могла быть мягкой и понимающей.

Я оглядела свою благородную команду: доктор Фалхар засунул в нос целый кулак, доктор Брутсен хихикал себе под нос, тихо, как ему казалось, передразнивая меня, а доктор Колдуэлл втихаря ущипнул доктора Хайзенфасс за задницу. Она пискнула, покраснела и стояла, глупо скалясь.

Да черт вас дери. Мы только что вышли из детской хирургии, а эта команда оголтелых дебилов вела себя так, будто вся работа разом остановилась, вместе с концом их смены. Я фыркнула. Этим идиотам – и пациентам, которых они чуть не поубивали, – очень повезло, что ими руководит такой заботливый человек, как я.

– Девятнадцать новичков стартуют сегодня, и мы уже сделали ставки, кто из вас сколько продержится, – огрызнулась я, чтобы привлечь их внимание. – Не подумайте, я на вас не давлю. Я собеседовала каждого из этой хилой группы, и, уверяю вас, мои ожидания очень низки.

Я подавила усмешку, оглядев шокированные лица моих подопечных, снова презрительно фыркнула и повернулась, чтобы уйти.

Они колебались. От мысли, что они не признают мой авторитет, желудок болезненно сжался. Черт возьми, нужно исправить это и быстро.

– Вы уже должны сами понимать, когда нужно следовать за мной, а когда – держаться подальше. Я не собираюсь тратить время на объяснение элементарных вещей, которые вы должны выяснить самостоятельно.

Они уловили суть.

Мы завернули за угол, я обернулась и увидела, как Элли локтем отпихнули в самый конец шеренги.

Она охотно приняла это оскорбление.

Стало предельно ясно, что она даже близко не подобралась к пути, ведущему к роли главного врача. Да она едва ли могла стать просто врачом. Больница Св. Франциска раздавит эту хрупкую бабочку уже к концу первой недели.

Моя рука дрожала. Неужели эта девочка вторгнется в законы времени и пространства только потому, что не может справиться с элементарным человеческим взаимодействием?

Мой мозг лихорадочно работал. Я никогда не выбирала фаворитов, но годы и годы работы в этом месте научили меня прислушиваться к любым посланиям, которые предлагала мне больница. Она ожидала от меня каких-то действий, но взамен всегда давала средства для достижения цели.

Я просто не думала, что они мне понадобятся уже в первый день. Черт, я даже не вспоминала о феномене “списка правил”, пока несколько человек из очередного набора внезапно не выбыли. Каждый год в случайный день на моем рабочем столе появлялась таинственная стопка бумаг. Я помнила, что не должна смотреть, что там, просто брала и раздавала, зная, что нужный список проявится для каждого человека. Я и забыла, что в 2019 году это произойдет так скоро.

Но вот я шла по коридору со стайкой первокурсников на буксире и почувствовала, как карман халата потяжелел от стопки бумаг. Не говоря ни слова, я выхватила их и, не глядя, передала за спину.

– Возьмите один и передайте дальше, доктор Эндлман, – небрежно скомандовала я.

Я дала группе время распределись листы: интерны передавали стопку из рук в руки до самого конца шеренги. Зная, что Элли будет единственной, кому не достанется копии. Потому что она осталась в хвосте. Потому что она была слабой.

– У каждого из вас должен быть при себе список требований больницы Св. Франциска, – объяснила я на ходу, не оглядываясь назад, не желая видеть панику в ее глазах. – Я распечатала восемнадцать копий списков правил, так что кому-то придется побороться за свой экземпляр, зная, что иначе он останется в хвосте.

О, это было жестоко даже по моим меркам. Но я знала, на что способна Элли. Я должна была выбить из нее слабость прямо сейчас.

– Если вы не в состоянии следовать этим правилам, значит, вам нет места в моей больнице. А это значит, что профессия врача в принципе не для вас, и вам следует поискать работу с более низкими требованиями к умственным способностям. – Я остановилась и оглянулась, как будто хотела удостовериться, что вся группа осознала мои слова. Но на самом деле меня интересовала только Элли – с остальными было и так все ясно, но вот человек, за которым мы наблюдаем меньше всего, – это мы сами.

⠀⠀

Я увидела печаль на ее лице. Еще одна крошечная трещина вписалась в калейдоскоп разрывов, паутиной, переплетавшихся в моем сознании, когда я физически ощутила, что Тимми все еще неосознанно живет в глубине ее мыслей. Абстрагируйся.

– И если вы вдруг думаете, что я из тех, кто дает второй шанс, – вы совершенно не подготовлены к миру медицины.

Я посмотрела на каждого по очереди, надеясь, что урок усвоен.

Элли все еще стояла, окаменев. Доктор Фалхар все еще упорно искал клад в своем носу.

Почему большинство людей стремятся сойти за профи? Разгребать слоновье дерьмо в зоопарке – абсолютно необходимая работа. Жизнь была бы намного проще, если бы мы имели порядочность честно признаться в том, какое будущее для себя выбрали.

Я ждала, что они проявят хоть какую-то инициативу. Колдуэлл, например, хоть и был придурком, по крайней мере, входил в десятку лучших выпускников своего года в университете Джона Хопкинса. Неужели они так и будут стоять и смотреть на меня, как стадо баранов?

За моей спиной несколько брошеных без присмотра кардиомониторов требовательно пискнули.

– Ну? – раздраженно выпалила я. – Какого черта вы здесь стоите? Люди умирают. За работу!

***

Когда доктор Колдуэлл завопил, я не почувствовала ничего. Больница забрала его жизнь в обмен на жизни тех, кого он убил бы в последующие годы из-за своего скотского нрава.

Я наблюдала за происходящим с другой стороны холла. Доктор Мэтьюз в ужасе вбежал в операционную, но знакомый уборщик только спокойно кивнул, быстрым шагом проходя мимо меня и затворяя за собой дверь.

Доктору Колдуэллу было суждено умереть. Много лет назад мой разум научился принимать то, что не в силах изменить. Сердце приспосабливалось медленнее, но с каждым днем все больше заковывалось в жесткую броню.

Я не пошла за уборщиком, который увозил безжизненное тело на каталке. Вместо этого я пристально следила за Элли, вышедшей из операционной пару мгновений спустя. Она думала, что ведет себя естественно.

Ну да, ее пунцово-красное лицо было примерно таким же “естественным”, как при ударе кувалдой по мошонке. Она была далеко-далеко за пределами своей зоны комфорта.

Я улыбнулась.

~

Оригинал (с) ByfelsDisciple

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Показать полностью
178

Я только что выпустилась из медицинского. Сегодня я приняла самое важное решение в моей карьере (часть 12)

В тот день я уничтожила свой мир. Тогда же обратила в пепел и чужую жизнь. Я снова здесь, со своим вторым шансом. Кто-то должен умереть. И это будет моя вина.

Главы: 1234567891011

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

От осознания того, что вся моя жизнь перевернулась, у меня все еще кружилась голова, но я задвинула эти мысли подальше.

Способность сделать это имеет решающее значение в работе врача.

Мне нужно было сосредоточиться на автобусе, полном умирающих детей. Нужно быть уверенной в силах и способностях доктора Вивиан Скритт.

Не знаю, пришла ли эта уверенность извне или я сама ее взрастила и выставила перед собой, как щит. Я была почти уверена, что эти противоположные идеи одинаково верны, что сама вера делает идею достойной того, чтобы в нее верить.

Голова шла кругом.

– В педиатрическом отделении не хватает операционных, – рявкнула я на хирургическую бригаду. – На всех детей не хватает хирургов, а у меня не хватает терпения смотреть на всякое дерьмо. Я доктор Скритт, и теперь вы работаете на меня. Доктор Мэтьюз, сколько хирургов готовы?

Он вытянулся по стойке смирно, будто пойманный на удочку, и я почувствовала волны энергии и страха, исходящие от него.

– Девять… э-э… десять, если вы возьмете пациента, мисс… э-э… доктор Скритт. – Он прочистил горло. – Четыре медсестры пытаются дозвониться до моих людей, но шансы невелики. Большинство улиц затоплены, все, кто пытался проехать по ним, застряли. Мы пытались связаться хоть с кем-то, но из-за шторма стационарные телефоны отключены, а мобильная связь не ловит. Мы, по общему мнению, просто застигнуты врасплох. Это очень странно: такой шторм посреди августа.

– Ну, что ж меня не… – Я осеклась. – Какое сегодня число? – прошептала я ему.

– Четверг, 25 августа.

Голова закружилась так сильно, будто меня выворачивали наизнанку через задницу.

– Прошу прощения.

Я выскочила из комнаты и метнулась прочь по коридору. Еще не дойдя до своего кабинета, я заметила знакомую дверь и нырнула в безопасность каморки со швабрами.

Хотелось плакать, но меня так трясло, что слезы не шли. Я посмотрела на часы.

Дом моего детства сгорит через час.

Мой брат еще жив.

Мысли бесконтрольно носились в моем мозгу, как дюжина бордер-колли на собачьих бегах.

Я сейчас нужна им. Я нужна Тимми. Стационарные телефоны отключены. Я нужна в хирургии. Кто-то должен умереть. И это будет моя вина.

У тебя есть пять секунд, чтобы продолжать трястись и жалеть себя, прежде чем ты выйдешь за дверь и решишь, чья жизнь изменится навсегда.

Я не думала, что смогу это сделать.

А потом открыла дверь и вышла.

– Доктор Мэтьюз. Похоже, нам не хватает по меньшей мере двух хирургов. Что вы можете предложить?

Он пристально посмотрел на меня. В его глазах еще таились остатки страха.

Я питалась им.

– Ну, это не идеальное решение, но, думаю, придется поставить несколько… интернов на сольные операции. – Он поморщился.

Мой желудок будто набили вязкой глиной.

– Кого вы имеете в виду?

– У докторов Янгстона и Бренинга неплохо идут дела.

Я закрыла глаза.

⠀⠀

– Кто еще?

Он молчал, пока я посмотрела ему прямо в глаза.

– Доктор Скритт, я не знаю, как делаются такие вещи там, откуда… откуда вы пришли, но у нас не принято ставить интернов-первогодок…

– Отчаянные, долбанные времена требуют отчаянных, долбаных мер, доктор. Кто еще у вас есть?

Его лицо стало болезненно серым.

– Никого, кому я мог бы с чистой совестью доверить жизнь ребенка.

Я чуть не плакала. Это было невозможно остановить.

А затем двери распахнулись и все изменилось.

– Пора за работу.

Приказы срывались с моих губ прежде чем мысль успевала сформироваться. Все как один следовали моим указаниям.

– Дай мне телефон! – крикнула я одной из медсестер.

А через пару секунд уже обнаружила его у себя в руке.

– Доктор Скритт, Еще три пациента ждут в операционной!

Я схватила доктора Мэтьюза за руку.

– Самые простейшие случаи у этих детей?

– Кажется, глубокая рваная рана на ноге – мальчик, десять лет, – и рваная рана на животе – девочка, тоже десять лет. Никаких признаков повреждений каких-либо крупных органов.

– Я возьму одного из них. Второго отдаем Труляля и Траляля, и я буду держать их поблизости…

– Доктор Скритт! У троих детей остановка сердца, вы действительно собираетесь?..

– Мне нужно позвонить!

– Вы нужны в хирургии!

– Я, блять, главный врач!

– Именно поэтому вы и должны принимать самые трудные решения!

Я замерла.

Слезы уже ждали своего часа, но плакать было просто некогда.

Удивительно, во что превращается “невозможное”, когда для него просто нет места.

– Отдайте легкие случае Янгстону и Бренингу. Подготовьте третьего пациента для меня в той же операционной. Я хочу видеть, что они делают! – Я повернулась к медсестре, сидевшей за стойкой, и нацарапала номер телефона на листе бумаги. – Позвони сюда и скажи, чтобы все выметались в безопасное место!

Она отпрянула от меня, и я физически почувствовала ее страх.

– Но доктор, все наши стационарные телефоны отключены.

– Ну, раз уж у меня буквально только что закончились почтовые голуби, воспользуйся мобильным!

Она с трудом сдерживала слезы. Черт, это дико раздражало.

– Я не могу, – пролепетала она.

– Почему нет?

– Потому что я отдал вам свой. Простите.

Я выпучила глаза.

– И? Что, больше ни у кого здесь нет сотового? У нас что, 2006 год?

– Еще нет. Простите, – поморщилась она.

Ах да.

Не желая выглядеть глупо, я уставилась на нее, всем видом давая понять, что это полностью ее вина.

А затем помчалась в операционную.

***

– Здесь у кого-нибудь есть рабочий мобильный телефон? – рявкнула я на доктора Мэтьюза, бегущего рядом со мной по коридору.

– Нет, – выдохнул он, отставая от меня. – Похоже, что шторм полностью отрубил связь.

***

У меня не было времени размышлять, существует ли где-то в этой богом забытой больнице спутниковый телефон. Я зашивала живот какому-то пацану, поглядывая на часы и присматривая через операционную за Янгстоном и Бренингом.

Абстрагируйся.

– Я закончила здесь. Сестра, везите его в реанимацию, мне нужно найти телефон…

– У пациента клиника! – Голос донесся из дальнего конца комнаты. На удивление, не от Бренинга или Янгстона, а от стола молодого ординатора, которого, как я знала, не было в этой точке моей временной шкалы изначально.

Я бросилась через операционную и обнаружила доктора, застывшего на месте.

– Простите, – пробормотал он, – там, в шкафу… я что-то видел…

– Вы в состоянии осознать, что оставили зажим внутри руки пациента? – крикнула я.

Он не двинулся с места, я кинулась в бой.

Несмотря на то, что временами было зверски трудно, я сталкивалась с теми же больничными призраками, с которыми сейчас не мог справиться этот молодой человек. Как и я, он не был связан по рукам, однако предпочел поверить в обратное, чтобы оправдать себя.

Вот почему я терпеть не могу людей.

Пациентка стабилизировалась, но температура продолжала держаться на аномально высоком уровне. Я заметила, как раздут ее живот.

Вот почему я такой хороший врач.

Через несколько секунд я уже удаляла лопнувший апендикс девочки и могла взглянуть на то, как идут дела у Бренинга и Янгстона, но ничем не могла помочь.

– Такие показатели нормальны для взрослого. Вы впервые работаете с ребенком? – рявкнула на Янгстона медсестра. – Мы сделали геммограмму, вы хоть смотрели результаты?..

Лицо Янгстона стало пунцово-красным на фоне белой хирургической маски.

– Выметайтесь к черту из моей операционной!..

– У пациента клиника!

– СЕЙЧАС ЖЕ!

Блять. Это происходит.

Аппендикс моей пациентки был в плохом состоянии, но я почти уже закончила.

– Что… что случилось? – донесся с другого конца комнаты испуганный голос Бренинга.

Скальпель дрожал в моих руках. Краем глаза я видела реанимационный набор. Идентификационный номер 8251913. Давно не виделись.

– Вы перерезали ей селезеночную артерию, доктор, – спокойно ответила сестра Олт.

⠀⠀

– Мне так жаль, – простонал он. – У меня тряслись руки, мне так жаль…

***

– Ненавижу церковь, – захныкала я, плюхаясь на диван. – Откуда нам вообще знать, что Бог существует?

Отец провел пальцами по редеющим волосам. Под ногтями у него скопилась грязь. Там всегда была грязь.

– Поход в церковь значит, что твоя беременная мать не будет ворчать на меня целый час каждую неделю, а это единственное доказательство божественности, которое мне нужно, – вздохнул он, плюхаясь на диван рядом со мной.

Я не поняла, что он имел в виду, поэтому продолжала хмуриться. И дернулась, когда он неловко попытался меня обнять.

Папа откашлялся.

– Я не ходил в колледж, не то что твоя мама, поэтому так и не научился убеждать людей, что они не правы. – Он медленно покачал головой. – Не знаю, лучше ли взрослые понимают церковь, чем шестилетние дети, Элли, но многие взрослые достаточно мудрые, чтобы знать, когда мы должны перестать думать и просто двигаться вперед.

Я демонстративно отвернула мордашку, чтобы показать, что он меня не убедил.

И услышала, как он в отчаянии почесывает голову.

– Ладно, – раздраженно продолжил он. – Я как могу отвечу тебе про церковь, а потом ты наденешь туфли и выйдешь со мной за дверь, потому что лучшего варианта я тебе не предложу. Понимаешь?

Я фыркнула.

– Я… Я не могу объяснить, почему мы должны верить в Бога, Элли. Кажется, в мире так много несправедливости. Но вот в чем штука. – Он притянул меня к себе.– Мы с тобой здесь, не так ли? Ну а каковы были шансы? Как объяснить то, что мой дух и твой дух оказались вместе? Или вообще существуют? И все же это как-то случилось. Бог поверил в нас еще до того, как мы стали собой, и две души возникли там, где раньше вообще ничего не было. Поэтому я не думаю, что все делается ради того, чтобы мы поверили в Бога, не в первую очередь точно. Бог поверил в нас. И мы отвечаем на эту веру всем, что есть в нашей жизни.

Я не понимала этих рассуждений, но ощутила его уязвимость и расслабилась в кольце теплых рук.

– Твоя мама говорит, что на каждое действие есть отклик. Но я думаю, это вторично, по крайней мере, в церковных делах. Каждый отклик ведет к действию. Ты знаешь, что об этом есть молитва?

Я потрясла головой, косички взлетели, болтаясь во все стороны.

– В той молитве говорится ”отдавая, мы получаем; прощая, обретаем прощение; умирая, рождаемся”.

⠀⠀

Наконец я повернулась и посмотрела на него:

– Как мы можем родиться, умирая? Разве смерть – не конец всему?

Его лицо как-то странно исказилось, я не поняла, что это значило.

– Не думаю, что смерть – это конец. Знаешь ли ты, что каждый человек, с которым ты когда-либо встречалась, изменился из-за тебя? И все-все, кого они встретят, изменятся из-за них. Весь мир именно такой в этот момент благодаря каждому, кто когда-либо жил и умер. Помнишь, я рассказывал тебе о деревьях в западном Техасе? Ты не перестанешь влиять на людей после смерти, Элли.

– Значит, все мертвецы – призраки, которые остаются с нами до конца жизни? – поежилась я.

– Маленькая моя фасолинка Элли, я не вижу другого объяснения.

Я смотрела на него с таким благоговением, какое может испытывать только крошечный человечек к своему родителю.

– Так как мы научились разговаривать с Богом задом-наперед? Откуда взялась эта молитва?

– Кажется, Элли, – ответил он, нахмурившись и задумчиво почесав подбородок, – она называется молитва Святого Франциска.

***

Казалось, я схожу с ума, когда моя пациентка вдруг начала уходить. Она была единственной, чья смерть не была предрешена, и, очевидно, эта надежда существовала только для того, чтобы обмануть мои ожидания.

Я глубоко вздохнула, перестала пытаться понять само Время и сосредоточилась на поиске причины, почему сердце девочки вдруг начало отказывать.

Она теряла больше крови, чем бывает при аппендэктомии. Что случилось?

Зажим. Чертов ордиатотор, видимо, повредил ей руку, во время своей бестолковой паники. И теперь она истекала кровью, предположительно из плечевой артерии.

Кровотечение из двух мест разом. Потребовалось бы чудо, чтобы справиться и с тем, и с другим одновременно.

Но я не верила в чудеса. Поэтому приходилось полагаться только на саму себя.

А я чертовски хороший врач.

Я зашила ее как раз вовремя и вернулась во внешний мир.

Доктор Янгстон в оцепенении смотрел на мертвого ребенка перед ним. В другом конце медсестра крепко держала доктора Бренинга, рыдающего над своей неудачей.

Передо мной мерно билось сердце девочки.

***

– Вы должны простить себя, доктор Бренинг. Скажите, что слышите меня!

Он блуждал покрасневшими глазами по коридору, смотря на все, кроме меня.

– Скажите, что услышали меня! Это простая просьба, доступная даже детям, которым еще предстоит освоить тонкое искусство пользования горшком. Доктор Бренинг!

Он медленно сфокусировал взгляд на мне и рассеянно пробормотал:

– Думаю, мне нужно побыть одному.

Я знала, чем это кончится.

– Я знаю, что вы не в себе, но не могу следить за вами каждую секунду. Вы должны взять на себя ответственность за собственное благополучие, доктор Бренинг! Избегайте одиночества до завтра!

Наконец он нашарил мои глаза.

– Вы правы, доктор Скритт. Я сам отвечаю за себя. Это все – моя ответственность. Все это. – Он будто сдулся. – Вы не можете держать меня вечно. Пожалуйста, отпустите меня.

Мне хотелось встряхнуть его, крикнуть в лицо, что я знаю, что он собирается сделать. И больше всего хотелось выбить из него все дерьмо.

Но в одном он был прав: я не могла держать его вечно.

Я проверила его карманы, в попытке найти опасные таблетки, но тщетно. Что еще я могла сделать?

Нужно было позвонить.

– Доктор Бренинг, я хочу, чтобы вы кое-что запомнили, – приказала я с решительностью в голосе.

Он как-то сиротливо посмотрел на меня

– Если вы настаиваете на том, чтобы впадать в чертову меланхолию из-за вещей, которые вы не в силах изменить, тогда соберитесь и возьмите на себя ответственность за то, что можете изменить, – выпалила я.

⠀⠀

А потом развернулась и побежала.

Я вытащила мобильный и попыталась набрать номер, не сбавляя темпа.

Звонок прошел.

И никто не поднял трубку.

“Вы позвонили семье Эйфелас, к сожалению, нас сейчас...”

Я с резко затормозила перед уже знакомым уборщиком, проскрежетав подошвами по полу. Он вышел из такой знакомой каморки со швабрами, подняв нежную руку с вечной грязью под ногтями, жестом прося меня остановиться.

Я повиновалась. Он грустно мне улыбнулся.

– Если бы ты сразу побежала в банк Хантингтон через дорогу, то успела бы воспользоваться их телефоном вовремя. – Он вздохнул. – Но уже слишком поздно, мне жаль.

Твой дом сгорел дотла.

~

Оригинал (с) ByfelsDisciple

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Показать полностью
12

Кожеед (триллер, окончание 1 главы)

Кожеед (триллер, окончание 1 главы) 18+, Триллер, Авторский рассказ, Глава, Маньяк, Наше время, Похищение, Убийство, Мат, Длиннопост

Пролог, Глава 1 (начало)


* * *

«Это точно не мой фильм», подумал Денис.

Ему казалось, что со вчерашнего вечера он существует в кошмарном сне... Нет, не так. В абсурдном нескончаемом сериале ужасов. Что-то вроде "Ходячих мертвецов", какой-нибудь шестой сезон, только все вокруг — русские.

Правая рука пульсировала, словно больной зуб. Горячие толчки крови отдавались в изуродованной кисти. Он потянул железную дверь и вошел.

Бум! За его спиной захлопнулась дверь на автоматической доводке. Денис вздрогнул.

После яркого солнца на улице внутри полицейского поста он словно окунулся в темную прохладную воду. Даже дыхание перехватило. В первый момент он ничего не видел, перед глазами скакали электрические дуги — словно выжженные солнцем на сетчатке. Денис поежился. Он почувствовал, что его штормит – словно лег спать пьяным, а на утро еще не совсем проспался. Он на мгновение растерялся.

Денис почему-то думал — всю дорогу сюда, пока вез Аню и успокаивал ее (заткнись, все будет хорошо, заткнись) — вернее, он был уверен: стоит только добраться до полиции, все сразу станет просто и ясно. Все сложности закончатся. Кто-то более взрослый и адекватный, чем он, Денис, возьмет на себя разрешение ситуации. Просто лежи и дай взрослым людям разобраться со всем этим говном.

Но внутри ясно не стало. После всей этой мучительной поездки он был в полиции и не знал, что делать. Он опять должен был решать какую-то сраную проблему. А он за эту ночь, блять, разобрался с такой кучей проблем, что исчерпал свои волевые запасы на сто лет вперед.

«Ненавижу принимать решения. Вообще не знаю никого нормального, кто любил бы принимать решения».

Он потрогал повязку – влажная, черт. Рука болела, но как-то отдаленно, словно из другой Вселенной. Точно это был отрезан чей-то чужой палец, не Дениса. Он вдруг представил, что если существует множество вселенных, то в какой-то другой вселенной его палец существует отдельно. И болит оттуда.

В глотке пересохло. «Так, выкинь из головы эту ерунду». Денис постарался сосредоточиться. Приемник полицейского отдела. Денис был несколько раз в подобных местах — с его работой это было несложно. Так, надо сориентироваться. Где решетка? За решеткой находится тот, кто снимет с плеч Дениса тяжесть проблем.

Справа — вход во внутренние помещения. Он закрыт железной решеткой. За решеткой маялся от безделья здоровенный сержант в черном, в бронежителе и с автоматом. Словно почувствовав взгляд Дениса, сержант шумно зевнул.

Денис услышал ровный шелестящий гул кондиционера. По спине прошла холодная волна. Денис поежился.

Денис поискал глазами. Где эта надпись? Надпись означала конец всех проблема, служила указателем "Здесь адекватные люди. Вот именно здесь".

Вот! Окно приемной было здесь не забрано железной решеткой, как в привычном Денисе участке в родном районе, а только закрыто стеклом. На стекле была надпись красными буквами "ДЕЖУРНАЯ ЧАСТЬ". То самое. "ЭТО АДЕКВАТНЫЕ ЛЮДИ, ЧУВАК".

За окном сидел полицейский в форме, с непокрытой головой. В отличие от сержанта — некрупный и тощий. Волосы светлые.

Денис пошатнулся и в несколько шагов преодолел расстояние от входа до окна.

Пока он шел, дежурный бросил на него короткий безразличный взгляд, снова опустил глаза. Денис подошел ближе и увидел, что дежурный что-то пишет. При этом полицейский зажимал плечом и подбородком трубку стационарного телефона. Бежевый пластик равнодушно отсвечивал.

- Ага-ага... Куда повезли?.. - бормотал дежурный в трубку.

Дежурный прищурился, провел линию на листке, словно подчеркнул нечто главное. На лице полицейского была написана вся важность доверенной ему миссии.

- Повторите... Да-да, записываю...

В следующее мгновение Денис почувствовал омерзение. Он вдруг обострившимся, туннельным зрением увидел, что именно пишет полицейский. На листке был выведен шариковой ручкой, аккуратно и четко — огромный член. Дежурный дорисовал два овала и теперь твердой рукой выводил на них волоски.

Дениса замутило.

Он почти сутки не ел и страшно устал, в глазах потемнело. Комната попыталась убежать в сторону, Денис усилием воли поймал ее и оперся ладонью в стену, чтобы не упасть.

«Что происходит?» В раненой руке опять толчками, словно извержение вулкана, запульсировала боль. Из обрубка пальца словно толчками изливалась раскаленная лава.

Денис с усилием прочистил горло. Адская пустыня, по горлу точно теркой прошлись.

- Я-я... х-хочу сделать… заявление, - выдавил Денис. Полицейский даже не повернулся. Собственный голос в первый момент удивил Дениса. Он звучал слабо и едва слышно. Словно мальчишку во дворе, в песочнице обидели, но он слишком хорошо воспитан, чтобы это показать. И только голос прерывается и дрожит.

- Сделать заявление! - громче повторил Денис. Дежурный вздрогнул, дернул рукой — росчерком испортил рисунок. Но даже не поднял головы.

- Хорошо, подождите, я уточню, - полицейский прижал трубку к груди, чтобы не было слышно по ту сторону провода, поднял взгляд. Денис увидел его лицо вблизи. Светлые глаза, тонкий нос, на щеке родинка. На погонах дежурного было четыре звездочки. Капитан. Денис разозлился. Тут у них целый капитан сидит, хуйней страдает, а там… людей убивают! Вернее, уже убили.

Капитан безразлично смотрел сквозь Дениса — словно тот был неодушевленной вещью. Большой и неумытой.

Светло-голубые глаза капитана напомнили Денису старый фильм, вестерн, где все злодеи были уродливы (кроме главного), при этом у всех уродов-злодеев были прекрасные голубые глаза. И от этого становилось неуютно. Потому что потом их всех убили. Но прежде они совершили что-то жуткое.

Что это за вестерн, Денис не помнил. Да и какая нахер разница. Щелчок.

- Что у вас? - равнодушно спросил капитан. Голос его звучал, искаженный динамиком, откуда сверху.

- Я... - Денис растерялся. Капитан ждал, глядя сквозь него.

- Говорите в микрофон, - сказал он.

"Да блять!"

- Я хочу, - заговорил Денис твердо.

Тр-р-р-рррр. От резкого звука оба — и капитан, и Денис вздрогнули. Капитан повертел головой. На столе звонил другой телефон – темный. Капитан сделал Денису знак подождать, протянул руку и снял трубку — не светлую, а темную. Теперь он будет говорить с двух рук — по-македонски, желчно подумал Денис.

- На аппарате, - сказал капитан приглушенно. Денис едва не засмеялся, несмотря на ситуацию. На аппарате? Пижон херов.

"Алло, это большевики? Берите, сука, Смольный".

- Слушаю... что-что?

Капитан зажал темную трубку плечом — как до этого светлую. Потянул руку, привычным жестом вытащил лист из пачки бумаги и положил перед собой.

Ну давай, подумал Денис с мутной тяжелой злобой. Нарисуй еще один хуй.

- Так точно, Андрей Максимыч, записываю… Да-да, конечно... Нет-нет, понял, - заговорил капитан. Он начал быстро писать ручкой на листке. Что-то важное? - подумал Денис.

Ну, нет. Капитан его не подвел. Денис видел как возникают на листке виселица и повешенный человечек.

- Кому передать? - спросил капитан. - Да-да... понял, говорю. Делаю себе пометку, - он провел линию, словно подчеркиваю нечто главное. - Нет, Семин на адресе... На адресе, говорю. Кухонный бокс, все дела. Понял, кому-нибудь другому… поручу, конечно...

- Товарищ полковник, да откуда люди? - капитан сделал официальное лицо. - Все на "усилке".

Усилок, это когда для чего-то важного — например, поимки особо опасного преступника или охраны британского королевы в гостях — привлекается весь личный состав.

Физрук в школе Дениса любил блеснуть такими словечками. Он перешел на денежную работу, уволившись из армии. Самый бесполезный учитель в школе, подумал Денис. Редкий был чудак, если честно. Зато — военная пенсия плюс зарплата учителя. И армейские тупые шуточки в диком количестве.

- Этих ловят... Медного взяли, еще двоих ищут пока... да вы знаете? Ага, понял. Да, понял, как вернется, первым делом…

Капитан продолжал рисовать. "Художник херов".

Дениса неожиданно пробила крупная нервная дрожь — как у лошади, стоящей на старте ипподрома. Даже мышцы спины свело.

Денис оперся на высокую раму, приблизил лицо к стеклу.

- Понял, да, - говорил капитан.

- Послушайте! - громко и хрипло сказал Денис.

Дзынь. Капитан вернул трубку на рычаг и поднял взгляд на Дениса. Лицо было равнодушным. Видел я на этой работе и не таких идиотов, читалось в глазах полицейского.

Дениса с усилием открыл рот, челюсть точно заморозило, но капитан вдруг опустил взгляд.

Денис осекся.

Холодная волна ярости захлестнула Дениса, до темноты в глазах, до хруста зубов. «За что ты со мной так, сука?!»

Стоп! Денис постарался взять себя в руки. Нет, сейчас точно не та ситуация, чтобы выходить из себя и цапаться с ментами.

В глотке страшно першило, будто там все ободрали. До крови. Как тот, Кожеед… Черт, Аня же!

- Там девушка, - сказал Денис. - Там... на улице! Слышите?!

Голос едва звучал, сдавленный от ярости.

- Что? - капитан прищурился. - Что за девушка?

- Там… - слова куда-то исчезли. – На улице… она…

- С самого начала, пожалуйста. И нажмите кнопку.

Денис зажал чертову кнопку.

- Я хочу сделать заявление! Да послушайте! – последнюю фразу он практически прокричал.

Капитан поморщился.

- Голос не повышаем, - спокойно сказал он. – Еще раз и все с начала. Слушаю. Что у вас случилось?

«У меня несколько мертвых друзей, раненая девушка и беглый маньяк за плечами! Вот что у меня!!»

- Я... - Денис собрался. Вот сейчас он все расскажет. Спокойно и по порядку.

И тут зазвонил телефон.

"Нет!".

Капитан сделал Денису знак подождать, повернулся и снял трубку.

"Это что, издевательство такое?"

Денис уже почти лежал на стекле. Капитан поднес трубку к уху.

- На стекло не опираемся, - ровно сказал он Денису.

- Да, слушаю, - произнес он в трубку. - Нет, не занят…

Денис хлопнул ладонями по стеклу. Боль ударила так, что отдалась в глазные яблоки.

Бум! Капитан вздрогнул. Поднял взгляд — и его лицо изменилось. Он словно впервые по-настоящему увидел Дениса.

Денис стоял перед ним – высокий, спортивный, с короткой стрижкой, в синяках и порезах, в пятнах крови и сажи, в окровавленной футболке и рваных штанах. На взводе и явно опасный. Взгляд капитана стал жестким и профессиональным – наконец-то.

Денис провел рукой, оставляя на стекле кровавый след.

«Написать им кровью "Дежурная часть", что ли?» - подумал он язвительно.

Капитан прищурился. Взвелся, как курок на оружии. Его рука потянулась к пистолету.

- Федорчук! – позвал капитан негромко.

Денис услышал скрежет железной решетки, затем краем глаза увидел, как в отражении в стекле призрачно движется квадратная фигура сержанта Федорчука.

- Э! Тебе русским языком сказали! - раздался за спиной грубый голос. - На стекло не опираемся!! Два шага назад сделал. И руки держим повыше.

- Да пошел ты, - сказал Денис негромко.

- Че?!

Денис снова ударил по стеклу. Хлопок был резкий и звучный, как выстрел.

Его захлестнула веселая злая волна. Он вспомнил, как шел сюда от машины и обещал себе быть сдержанным и спокойным. Ага, щас.

Потом будет пиздец. А сейчас — Денис прямо выдохнул – это было офигенно круто и хорошо, наконец-то ничего не бояться.

«Я обещал себе быть спокойным?! Так вот — ни хера. Ни хера, я говорю».

- Слышишь ты, капитан твою мать. Вы ищете, блять, своего Кожееда?! Так вот, я знаю, где он… - Денис осекся. Он вдруг сообразил, что имя Кожеед знает только он один, так назвал себя маньяк. Для этих полицейских вокруг он – Доктор Чистота, человек с запахом белизны.

- Доктор Чистота! – крикнул Денис. – Я знаю, где он!

Капитан вскинул голову. Рот его приоткрылся…

- Доктор Чистота… что?! Федорчук, подожди… - заговорил капитан, но – не успел.

Сержант уже был рядом. Денис затылком чувствовал его массивную тушу, как темный прилив, как вода ощущает приход Луны.

Сержант протянул широкую ладонь...

Взял Дениса за плечо. Сжал пальцы. От его руки пахнуло хлоркой – Дениса чуть не стошнило.

Черт. В следующее мгновение Денис понял, что сделает, но остановить это уже не мог. Да и не хотел.

Радостная волна бешенства накрыла его с головой. И поглотила.

Сержант потянул Дениса за плечо.

Денис мгновенно повернулся, скручивая корпус, как пружину, поднырнул под руку сержанта. Тот моргнул, В следующее мгновение Денис вынырнул с другой стороны и четко выстрелил правым апперкотом сержанту в челюсть.

Н-на!

Денис ударил и понял, что попал — как надо. С приятным чувством удачного удара.

Удар был звонкий, четкий. «По красоте».

Сержанта Федорчука подбросило, отнесло на несколько шагов. Он покачнулся. Неловко дернул головой, глаза его осоловели. Сержант поплыл. Денис увидел на щеке сержанта смазанный след крови. Опустил взгляд. Его рука была вся в крови, сквозь повязку на пол капала кровь. На плитках пола расплывались безобразные красные кляксы.

«Ударил больной рукой — и даже не заметил. Вот я уникум».

Время замедлилось, как иногда бывало в спарринге, на ринге. Во время схватки.

Сержант сделал шаг назад, обмяк – и упал.

Капитан вскочил, трубка полетела на пол. Бдынь! Где-то далеко внутри здания завыла сирена. Видимо, капитан нажал тревожную кнопку. Затем капитан рванулся к выходу из каморки.

Жуткий крик женщины. Капитан замер, обернулся к двери. Денис повернулся и мучительно рванулся к двери – он вдруг понял, что-то случилось с Аней.

Это там, в уазике.

Ее нашли.

В следующее мгновение его сбили с ног, бросили лицом в кафельный пол. «Прохладный», подумал Денис с удивлением. Он приложился пылающим лицом. В следующее мгновение все утонуло в новой вспышке боли – ему вывернули руки в суставах. Перед глазами плыли огненные пятна. «Аня». В последний момент он все-таки успел рвануться туда, к ней. Жесткое колено придавило ему шею. И воздуха не стало.



(с) Шимун Врочек, Владимир Мистюков

Отсюда

Показать полностью
171

Я только что выпустилась из медицинского. В тот день я изменила все (часть 11)

Изменить момент своего прошлого… Кто не хотел бы иметь такую возможность. И она у меня есть. Вот только на карту поставлены 26 лет, и нет короткого пути, чтобы вернуться в настоящее.

Главы: 123 4 5678 910

Совет: перечитайте части 9-10 с новыми знаниями =)

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

Говорят, что, когда закрывается одна дверь, открывается другая, но это полная херня, придуманная для самоуспокоения людьми, слишком боящимися признать, что прошлое ушло безвозвратно.

Дверь позади меня захлопнулась с глухим стуком.

Я стояла в коридоре больницы Св. Франциска.

Обернулась и увидела вход в тот самый чулан, где много лет назад впервые прочитала список правил. Осторожно приоткрыв ее, я заглянула внутрь.

Ядовитый запах аммиака ударил в нос. Я потянулась к лампочке и потянула за цепочку. Желтоватый свет залил заброшенную кладовку. Ничего.

– Ну нет, этим путем тебе больше в Нарнию не попасть, – раздался голос у меня за спиной.

Я обернулась и увидела знакомого уборщика, терпеливо стоящего рядом, засунув руки в карманы.

За годы общения с умирающими и прочими безнадежными людьми я отлично научилась читать по лицам, но даже близко не могла предположить, что скрывается за его глазами. Он выглядел точно так же, как и всегда, поэтому сложно было сказать, какой сейчас год.

А потом я вдруг услышала жужжание кнопочной нокии на стойке неподалеку. Посмотрела на ламповый телевизор, свисающий с потолка. Он передавал зернистое изображение “Американского идола” с Саймоном Коулом, который, очевидно, был еще жив на то время. Я потянулась к карману за своим десятым айфоном, но быстро сообразила, что не найду его здесь.

Голова шла кругом.

– Тебя ждут, – просто сказал уборщик, указывая рукой вдаль.

Ошеломленная, я сделала пару шагов в том направлении.

Обернулась. Он исчез.

Так что я просто шаг за шагом продолжила идти вперед, не собираясь останавливаться, пока не выясню, куда, черт возьми, ведет этот путь.

– Вы рано! – раздался чей-то голос. – Неплохое начало.

Я огляделась вокруг и поняла, что подхожу к двери кабинета доктора Скритт.

Голос шел оттуда.

Я вошла внутрь.

Кабинет будто декорировал слепой шизофреник, и я вдруг преисполнилась благодарности к доктору Скритт за тот сдержанный стиль, который она привнесет. Шторм, бушевавший снаружи, прекрасно дополнял тоску, навеянную шторами мерзкого серо-коричневого цвета.

Невысокий лысеющий мужчина вразвалочку подошел ко мне, протягивая руку. Одет он был так же, как выглядел: его можно было целиком описать фразой “плевал я на себя”. Я искренне понадеялась, что, ради него же самого, он мог компенсировать недостаток физической привлекательности интеллектом.

– Джерри Рингуотер, финансовый директор, счастлив с вами познакомиться. Правление уже давно прогнозировало ваше прибытие. – Он схватил мою руку своей маленькой липкой ладошкой и энергично потряс. – Между нами говоря, – пробормотал он, понизив голос, – я думаю, что сейчас самое время поставить женщину главврачом в больнице Св. Франциска. – Он подмигнул.

Я подняла глаза и увидела с полдюжины представителей правления больницы. Среди них был и Джон Стивенс, выглядевший намного моложе и здоровее, чем когда лежал в гробу при нашей последней встрече. В этой точке временной линии он еще не успел занять пост мистера Рингуотера.

От шока мне пришлось покрепче сжать булки, чтобы не раскрасить пол в цвет штор.

– Кстати, – продолжил Джерри, повышая голос, чтобы все могли его расслышать, – правление уведомило нас, что вы только что официально сменили фамилию. Прошу прощения, но нам не сообщили, как к вам теперь обращаться. Дак, как нам называть вас, доктор?..

Я посмотрела на стеклянный шкафчик позади стола. Мое отражение посмотрело в ответ.

Мне нужны очки.

Тонкие очки, если точнее.

Добавьте четырнадцать лет, и я стану вылитым ее двойником.

– Ох черт. Не может, блять, быть, – прошептала я.

– П-простите? – изумленно отозвался Джерри.

Я резко повернулась к нему и прищурилась:

– Вивиан Скритт. Мое имя означает “жизнь”.

Он слегка побледнел и сглотнул.

– Конечно, доктор Скритт, мои извинения. – Он отступил на пару крохотных шагов. – Не желаете ли познакомиться с доктором Мэтьюзом, нашим главой хирургии?

***

Мой разум медленно закручивался вокруг новой реальности, невозможной, но вездесущей. Не осталось ни одной ниточки, связывающей меня с “реальным” миром. У меня закружилась голова от одной мысли, насколько на самом деле хрупки границы нашего бытия. Неужели смерть – просто еще один способ признать, что нас никогда и не существовало?

Внезапное осознание пронзило мою ноющую голову и грозило превратить сфинктер в черную дыру.

– Число? – рявкнула я, так сильно впиваясь в дряблые бицепсы Джерри, что тот болезненно поморщился. – Какое сегодня число?

Он в шоке уставился на мою руку, разинув рот, и не успел ничего ответить, как вдруг нас прервал Джон Стивенс:

– О, доктор Скритт, познакомьтесь с нашим главой хирургии, доктором Мэ…

– Мне нужно, чтобы вы пошли со мной прямо сейчас. – Сквозь толпу протолкался высокий мужчина в униформе, с нарастающей паникой в глазах. – Вы официально новый главный врач?

Я уже собиралась оглядеться в поисках подтверждения, но незримая сила заставила меня уверенно шагнуть вперед, не смотря по сторонам.

Джерри пискнул из-за моей спины:

– Она…

– Уже на посту, как и все остальные. Спасибо за визит, леди и джентльмены. Итак, доктор Мэтьюз, я – доктор Вивиан Скритт. Давайте пройдемся и поговорим.

Чувствовалось, что этот человек не склонен заниматься ерундой. Мне импонировал этот факт, но он же неизбежно усиливал мое растущее чувство паники, учитывая, насколько нервничал этот человек.

– Доктор, я никогда не видел ничего подобного. Девятнадцать минут назад школьный автобус скатился с насыпи. Подтверждено, как минимум, тринадцать смертей. Половину дорог в Чарльстоне перекрыли из-за этого кошмарного шторма. По меньшей мере шесть моих хирургов не могут добраться до больницы.

– Вы приходите ко мне в мой первый день на посту главного врача и приносите новость о полном автобусе мертвых детей? – спросила я смертельно бледного доктора Мэтьюза.

– Ну… нет… Большинство из них ну… Они еще пока живы, доктор Скритт.

Я закрыла глаза и позволила молниеносной вспышке начинающейся мигрени пронзить мою голову. Неослабевающая боль баламутила потрепанное серое вещество внутри моей черепной коробки, будто игривая кошка, досуха вылизывающая шершавым языком каждую каплю молока из глубин миски.

Три секунды.

А затем я спокойно выдохнула, принимая и вбирая затяжную боль как часть себя. Как силу, движущую меня вперед.

– Как далеко сейчас первые машины скорой помощи?

Доктор Мэтьюз судорожно сглатывает.

– Должны прибыть в больницу через четыре минуты. Наводнение, смывшее автобус, перекрыло мост 77 автострады через реку Элк, так что…

– Ты сейчас хочешь сказать мне, что больница Чарльстона не сможет принять пострадавших?

– Эм, ну… Да, именно это я и хочу сказать.

Боль усиливается.

– Сколько операций придется сделать? – спросила я максимально вежливо.

– Мы ожидаем двенадцать, – сморщился он.

– Двенадцать?! Это просто кошмарный шторм, но какого черта этот автобус делал… Неважно, будем есть слона по частям. У нас недостаточно персонала для этого дерьма, детских хирургов не хватает и в хороший день. – Я глубоко вздохнула и прокрутила цифры в голове. – Похоже, паре интернов сегодня предстоят первые одиночные операции.

Он быстро кивнул, развернулся и побежал прочь.

Конечно, я знала к чему это все идет.

И твердо решила, что на этот раз все будет по-другому.

~

Оригинал (с) ByfelsDisciple

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

Чатик для обсуждений

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Показать полностью
4

Кожеед (триллер, глава 1)

Продолжение триллера о маньяке.

Пролог

===


Глава 1. Боксер


Грязный пыльный УАЗ «буханка» вылетел из-за угла и на скорости пронесся по пустынной в ранний час улице.

Радио играло во всю мощь. Грохот рвался из приоткрытого окна. Голос, искаженный плохими динамиками, истошно выводил:

«Ключ поверни и полетели… Нужно вписать в чью-то тетрадь…» Водитель, кажется, хотел выключить радио, но не рискнул оторваться от "баранки". Рев динамиков разлетался по улице, тонул в пыльных кронах тополей и отражался от серых стен пятиэтажных домов.

Старик вступил на пешеходную «зебру» и неторопливо пошел, даже медленней, чем ходил обычно. Это был его старый трюк. «Ты меня заметишь и будешь беситься, но ждать, пока я ме-е-едленно перехожу дорогу».

Но «буханка» и не думала сбавлять скорость. Она неслась на Зверева – и тот вдруг почувствовал страх. Ноги ослабели, редкие волосы на затылке стали дыбом. Словно машина задумала его убить. Обычно добродушная морда «буханки» – с круглыми фарами, словно вечно удивленными – вдруг показалась Звереву зловещей. Раздавить всмятку, страшным ударом подбросить изуродованное тело над мостовой, так, что очки улетят в одну сторону, крутясь и сверкая в лучах утреннего солнца.. А тело полетит в другую. Не тело – мешок с костями… Зверев взмок, ускоряя шаги, и успел мысленно умереть, пока машина приближалась… Ближе. Ближе… О, боже!

В последнюю секунду он успел выскочить из-под колес. Вууух. Его чуть не сбило воздушной волной от несущейся на скорости машины, развернуло и дернуло. Старик с трудом остался стоять, пошатываясь. Палка заскрипела, когда он налег на ее всем весом.

- Урод! - запоздало закричал Зверев. «Буханка» мчалась дальше, игнорируя его крики.

- Скотина! Напьются пьяные и ездят! Дебил!

Он хотел погрозить вслед тростью, но побоялся не удержаться на ногах. Суставы таза яростно ныли.

Он открыл рот, закрыл. Пожевал пластиковыми челюстями. Прошло уже полгода, как их поставили в бесплатной клинике, за госсчет, а они все еще натирали десны до крови.

Он пожевал челюстями – назло.

«С нашим государством ты вечно будешь чувствовать привкус крови во рту», желчно подумал он.

- Дебилы! – крикнул он, уже без злости. И все-таки погрозил палкой.

И вдруг замер. Он увидел, как вдалеке «буханка» затормозила и начала разворачиваться. Зверева окатило холодом. Он развернулся и заковылял обратно через переход. Домой, домой.

«Везде психи. Просто везде».

* * *

«Чуть не сбил», отстраненно подумал Денис. Мысль не пробилась сквозь усталость, окутавшую его, а ударилась в нее и словно бы заскользила по ее поверхности, точно по льду. «Ну и хуй с ним», следующая мысль была тоже отдаленная и равнодушная. Когда темная фигурка появилась на дороге, измученный мозг даже не среагировал, чтобы дать телу сигнал о торможении. Настолько Денис устал.

«Я сейчас усну». Он вскинулся в последний момент, открыл глаза. Улицу начало клонить влево… стоп.

Он нажал на тормоз, останавливая машину, чувствуя, как темнеет в глазах и не хватает воздуха. Так, спокойно. Никакой паники. Он вдохнул глубоко, задержал дыхание – и выдохнул медленно и плавно. Если делать это упражнение достаточно долго, организм перестанет думать, что умирает. Теоретически.

Он повернулся и заглянул назад, в салон. Вокруг ревело и грохотало, как в чудовищной жестяной банке.

- Аня! Ты как? – спросил он. Потом сообразил и выключил магнитолу. Сразу стало тихо – и жутко. Оказывается, весь этот грохот и рев помогал ему не думать, не вспоминать, отодвигал страх и боль куда-то в другую реальность.

- Аня?

- Н-ни… - она задохнулась. Аня дышала теперь быстро и поверхностно – и это тоже было неправильно. Возможно, это повреждение легкого, пневмоторакс… или как его там? Или шок.

- Что? – спросил он тупо. – Тебе что-то надо? Скажи. Аня!

- Н-ничего, - она говорила едва слышно, словно шелестящий на последнем издыхании вентилятор. – П-по… еали… - она устало прикрыла веки.

Она уже почти не может говорить.

Он повернул голову, щелкнул позвонок, шея занемела. Он увидел, какая она бледная. По-хорошему, ей надо бы побыстрей в больницу. Он покачал головой. Навигатор не работает, телефоны потеряны или разряжены, а он знает только путь до «ментовки».

В глазах иногда темнеет. Денис боялся, что в один прекрасный момент он просто заснет за рулем от усталости и перенесенного стресса («давайте, дамы и господа, сделаем ЭТО!») и врежется в ограждение или припаркованную машину. И конец.

«Не худший вариант», подумал Денис. Все так же, из другой галактики. Не худший точно.

И тогда точно все закончится.

Он разозлился на себя, прикусил губу – рот наполнился железистым вкусом крови.

Он посмотрел на свою руку, замотанную грязной тряпкой. Сквозь нее проступала кровь, уже подсохшая. Рука лежала на руле, на черной гладкой «баранке». Кажется, она теперь неправильной формы. И это теперь навсегда.

«Я ненавижу всех». Он выжал сцепление, потянулся к рычагу коробки передач. С хрустом, враскачку, вогнал вторую скорость. Боль в изуродованной руке разгоняла туман перед глазами. «Нет времени на раскачку… ха-ха». Чуть добавил газа – двигатель взрыкнул. Денис медленно отпустил сцепление.

Буханка дернулась, но нехотя переварила эту вторую скорость – и поехала.

«Ненавижу всех…»

И себя, подумал Денис, продолжая вести машину, подруливая и направляя. «Больше всего я ненавижу самого себя». Трус.

Хотя, возможно, мне давно стоило бы понять, какая я сволочь и мелкий жалкий мудак… и принять себя. Как во всех этих модных психологических системах. Прими себя, какой ты есть, мудила.

А этот… Дениса передернуло при одном воспоминании о том человеке. «Он тоже себя принял таким, какой он есть?»

И нет ли в этом «прими себя» – какой-то огромной невыносимо чудовищной лжи?!

Перед глазами вдруг вспыхнуло лицо брата… Затем Степы. Степыч улыбался – страшно и весело. Щека у него была вскрыта, лоскут кожи вырезан – и обнаженные мышцы двигались, натягивали белесые сухожилия, когда он улыбался и что-то говорил, Денис никак не мог разобрать, что именно. Отвернутый лоскут кожи болтался у шеи и раздражал. Потом появилась Оля – почему-то синяя и голая, она потянулась и обняла Дениса. Внезапно Дениса повело. Он вдруг понял, что заснул.

В следующий момент он рывком очнулся, увидел приближающийся столб – и с силой ударил по тормозам и вывернул руль. «Буханку» занесло и чуть не опрокинуло. От удара грудью об руль Дениса едва не убило. Он задохнулся. Боль была… сука, отрезвляющей. Он застонал сквозь зубы. Аня побелела от боли и стонала.

Он помедлил. Так, я чуть нас обоих не угробил.

«Я должен ее довезти». Да, должен – не ради себя, не ради нее, а ради брата. Довезти Аню.

«Ради брата? Да не пизди! Кому ты врешь?!»

Он помотал головой. Даже несмотря на всю встряску пробуждения и ужаса, что могло случиться непоправимое, он все равно больше всего на свете мечтал просто закрыть глаза – и умереть здесь.

Сдаться.

«Сука», Денис вздрернул голову. С уголка рта сорвалась длинная капля струны. Он вытер губы и подбородок забинтованной рукой, выпрямился.

Оглянулся на Аню. То, что он увидел, его напугало. Ее бледность превратилась в мертвенную, почти

- Аня! Аня, слышишь?! Не спи.

Он понял, что еще чуть-чуть – и не сможет даже вылезти из-за руля. Поэтому нужно сначала доехать и дать знать АДЕКВАТНЫМ ЛЮДЯМ, которые знают, как выбраться из всего этого. И тогда можно упасть, свернуться клубком, как он мечтал сейчас больше всего на свете – и спокойно умереть. Не быть. Не помнить. Не знать.

Он вздохнул. Завел «буханку» – и поехал, осторожно и аккуратно, словно лежачий больной после года неподвижности снова учиться ходить. И не доверяет пока своему телу.

«Поехали, Аня». Поехали.

* * *

- ...одного из беглецов удалось задержать. Сейчас ведутся поиски остальных. Нам известны их имена. Это некто Азамат Дунгаев, осужденный за мошенничество и сбыт наркотиков, и…

Сергеич прочертил пальцем по горлу, давая понять, что нужно остановить запись.

- Ты издеваешься? - взбрыкнула Анфиса, словно молодая норовистая кобылка. Он почти видел, как из-под стройных длинноногих копыт летит желтый песок. - Я почти весь текст успела сказать!

- Сейчас будет брак по звуку.

Словно подтверждая его слова, «скорая» включила сирену, пытаясь пробиться к главному входу. Проезд был плотно заставлен личными машинами журналистов и фургонами передвижных студий.

Журналисты недовольно посмотрели в сторону «скорой», но никто не сдвинулся с места. Они окружили гладковыбритого мордатого полицейского в погонах УФСИН, который, как попугай, повторил тоже самое, что и полчаса назад:

- Мы проводим розыскные м-мероприятия, по многим направлениям. Пока мы не можем ничего сказать по поводу... сбежавшего преступника... и точном количестве... ж-жертв…

Мордатый багровел и заикался. Больше всего он боялся ляпнуть что-нибудь не согласованное с вышестоящим начальством. А то пока молчало. За это Сергеич мог поручиться – он много повидал таких пресс-секретарей за свою жизнь. Сирена выла.

- И долго она будет орать? - возмутилась ведущая.

Сергеич пожал плечами.

- Пока кто-нибудь не отгонит машину, чтобы дать «скорой» проехать.

- А!

Сергеич устало посмотрел на свою коллегу: смазливая, стройная, в обтягивающей грудь лиловой блузке, со злым и цепким взглядом – Анфиса, «золотце», одним словом.

Текст она писать не умела, за нее это делал помощник продюсера. Учить то, что ей написали, тоже не хотела. Видимо, понимала, что на этом карьеру не построишь. А вот с кем дружить и с кем спать, она явно секла. Сергеич в число избранных не входил – это он уже сообразил по тому, как она стала на него покрикивать. Да уж, не об этом он мечтал, когда заканчивал ВГИК с красным дипломом. Его мастером на курсе был знаменитый Княжинский, который работал с самим Тарковским. А вот для него Тарковского не нашлось. Сергеич вздохнул.

Вместо Оскара за лучшую операторскую работу у него был ненормированный рабочий день, полное отсутствие личной жизни, нищенская зарплата и язва от вялотекущего алкоголизма. И еще на него теперь покрикивает эта вертихвостка, которая совсем недавно прочитала на камеру с бумажки, что этой весной уже появились первые «лесные капатэлли». Жаль что это было не в прямом эфире, лесным копателям бы понравилось, что их профессия отдает Провансом.

Сирена взвыла еще раз, и «скорая», не найдя отклика в черствых душах журналистов, проложила путь по недавно высаженной клумбе.

Анфиса презрительно встряхнула красивой головой:

- Чего стоишь? Давай еще дубль, пока из студии не позвонили.

- Нет! - отрезал Сергеич. «Пусть кровь не греет старых лап», вспомнил он некстати. Была такая песня группы «Любэ». Сергеич поморщился. Про старого битого волка, который должен выгребать за всю стаю. Полжизни слушаешь джаз, умеешь в нем разбираться, а в такие моменты вспоминаешь пургу всякую. Одинокий алкоголизм под джаз всегда идет лучше. - Быстро бежим к врачам и спросим про задержанного.

Анфиса, сообразив, что здесь надо слушаться, в два прыжка перескочила клумбу и, не обращая внимания на испачканные туфли, бросилась к машине «скорой помощи». Может, и выйдет из нее толк, подумал Сергеич.

- 38-й канал, что вы можете сказать о состоянии задержанного? – напористо набросилась она на врача в синем комбинезоне.

Тот с досадой повел головой. Но Анфиса была по-настоящему красивой, секси. Надменная мордашка, осанка стервы. И молодость. Иногда это настоящее преимущество, которое никаким опытом не перекроешь. «Почему мы, мужики, всегда на что-то надеемся?», подумал Сергеич. «Вот идиоты».

Поэтому врач ответил вежливо:

- Мы только что прибыли, вы разве не видели?

- Но вам же наверняка описали по рации ситуацию? Говорят, у пострадавшего пулевые ранения…

«Неплохо», оценил Сергеич. Дебютантка блефовала, но делала это удачно.

- Пулевые? – удивился врач. От удивления он забыл, что Анфиса красивая, и стал самим собой. - Просто порезы, это уж явно не пулей. Ожоги первой-второй степени…

Полицейский выскочил из дверей и, оттолкнув журналистку, потянулся к камере.

- Назад, я сказал! – заповедный ментовский вокал, можно сказать. Этот рык у нас песней зовется.

Сергеич профессионально, в одно движение, снял с плеча камеру, прикрыл ее всем телом и отшагнул назад.

- Да ты понимаешь, с кем разговариваешь?! - Анфиса дерзко взглянула на полицейского и тут же отошла в сторону, не поворачиваясь к нему спиной.

Быстро учится, подумал Сергеич.

- Что теперь? – спросила Анфиса громким шепотом. Сергеич покосился на нее. Вот теперь мы еще и заговорщики.

- Ладно, давай допишем текст, а потом я поснимаю перебивки, может, и в окно кого удастся подснять.

Ведущая кивнула.

Анфиса проверила макияж, глядя в камеру айфона, и затараторила заготовленный текст:

- Сейчас я нахожусь у отдела полиции, где временно находится штаб по розыску беглецов. Лучшие силы полиции, федеральной службы исполнения наказаний и ФСБ собрались здесь, чтобы найти их как можно быстрее. "Черный аист" — одна из самых охраняемых тюрьм России, многие заключенные содержатся здесь пожизненно. Рано утром, когда город еще спал, трое заключенных проникли в соседнее здание, захватили приехавшую на вызов машину скорой помощи, взяли в заложники медперсонал, протаранили заграждение и скрылись в неизвестном направлении… Позже одного из беглецов удалось задержать. Сейчас ведутся поиски остальных. Нам известны их имена. Это некто Азамат Дунгаев, осужденный за мошенничество и сбыт наркотиков, и… - Анфиса сделала драматическую паузу. - Тимофей Ребров, "Доктор Белизна"… серийный убийца и, возможно, людоед… В интернете его прозвали российским Ганнибалом Лектером…

Сергеич вдруг почувствовал страшную усталость. Кого он обманывает? Никогда он не снимет свой фильм, никогда. До конца жизни – ладно, до пенсии – будет снимать эти дубли и проходки, эти перебивки, этих безмозглых красивых ведущих одну за другой. Он словно столб у дороге, который они все должны миновать, чтобы добраться до места назначения. А кто-то не поленится и обоссыт.

«Вот и эта…».

В следующий миг его толкнули под локоть, камера дернулась. Сергеич едва удержался на ногах.

- Эй! – возмутился он.

- Извините, - сказал парень равнодушно и прошел мимо. Высокий, крепкий, лобастый, с короткой стрижкой. Боксер, что ли? – подумал Сергеич. – Или ММА-шник? Однажды он два месяца работал в команде, которая снимала документалку о бойцах смешанных единоборств. И теперь мог опознать боксера даже с километра – по характерной манере и движениям, по наклону головы. «Точно боксер», подумал Сергеич. И замер.

С руки парня сорвалась капля. Разбилась о нагретый солнцем асфальт. Почти черная.

Похоже на кровь. Сергеич моргнул. И вдруг понял, что затылок у него стиснуло – ледяной рукой провидения. Рядом ведущая что-то ему выговаривала.

- Заткнись, - приказал он. Анфиса от неожиданности послушалась. Сергеич оглянулся, он был весь как охотничий пес, натянутый и резкий.

«Но молодой вожак… поставил точку так…»

- Ты охамел? – спросила Анфиса и замолчала, увидев его лицо. Сергеич повернулся.

Вот оно. Цепочка кровавых пятен тянулась по асфальту – в сторону дороги. Сергеич выпрямился, крылья носа подрагивали, словно он скинул два десятка лет и вдруг перестал ощущать вес тяжеленной «Арри алексы» на плече. Он пригляделся. Так. Парень пришел оттуда, вон от того «уазика-буханки». Машина была грязная, пыльная… и жутковатая. Словно темное холодное пятно посреди нагретой солнцем улицы. Сергеич почему-то представил, что на рессорах у «буханки» рыжеет слой ржавчины, и это будет хорошо смотреться в кадре. Четкая фактура.

- Что? – спросила ведущая.

- Видишь машину? – сказал он Анфисе. - Работаем.

Что-то в его голосе подсказало ей, что спорить нет смысла. Они побежали. Сергеич видел, словно в рапиде, как вылетают из-под ее каблучков комья земли. «Может, и выйдет из нее толк».

- Дверь! – приказал он.

Она схватилась за ручку и потянула вниз. Наивная. Сергеич частенько имел дело с «буханками». Уазик военная машина, тут порой здоровый мужик не сразу дверь откроет.

Дверь не открылась. Анфиса прикусила алую губу – и налегла двумя руками, всем весом. К-кррак!

Дверь наконец отворилась. Анфиса замерла, отступила на шаг. Глаза ее расширились. «Отвернется», подумал Сергеич. Но она не отвернулась. Сергеич краем глаза увидел побелевшее лицо ведущей.

В машине лежала девушка.

Рыжие волосы рассыпались по полу, вся машина в крови. Сергеич застыл на долгое мгновение. Черт. Неужели это действительно происходит? Мгновение прошло, и он вскинул камеру на плечо. Работаем.

Проклятая профессиональная деформация, подумал он мимоходом, продолжая снимать.

Тарковский, чистый Тарковский.

Сцена с самоубийством Хари. Там, где она выпила жидкий азот. Нет, это лучше.

«Это мой фильм», подумал он.

А потом Анфиса закричала.



продолжение главы следует...


(с) Шимун Врочек, Владимир Мистюков

https://author.today/work/80475
Показать полностью
181

Я только что выпустилась из медицинского. И вот так от меня ничего не осталось (часть 10)

Все это время я тешила себя иллюзией, что правила созданы для того, чтобы дать нам шанс преодолеть злую волю, захватившую эту больницу. Но это мой список, и он только охраняет меня от моих собственных демонов.


Главы: 1 2 3456789

Это не финал =) Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

Кому-то суждено умереть. Казалось, это было очевидно.

Я бежала по коридору, следом за доктором Скритт и уборщиком. Бежала до тех пор, пока легкие не стали разрываться от боли.

В какой-то момент я поняла, что уборщика с нами уже нет, по крайней мере физически. В любом случае, в палату, где сцепились Граулт и Фалхар, вошли только я и доктор Скритт. Фалхар всем весом пригвоздил Граулта к полу, а в руке у последнего был зажат до боли знакомый список.

Каждый из них был на полсотни килограммов тяжелее меня. Так что я просто замерла в дверях, понимая, что бессильна что-либо сделать.

Доктор Скритт, чья фигура была точной копией моей, протиснулась мимо.

– Эй! – крикнула она. – Немедленно прекратите это дерьмо!

– Но он взял мой…

– НЕМЕДЛЕННО.

Она резко развернулась и вышла.

Сначала противники никак не отреагировали.

Затем Фалхар медленно встал и отошел от Граулта, с трудом поднимающегося на ноги.

Я усилием воли стряхнула оцепенение и тоже повернулась, готовая уходить…

– Я все еще знаю, что ты сделал, – просвистел позади меня шепот.

Я развернулась.

Доктор Граулт вперился взглядом в доктора Фалхара:

– Ты ненормальный! Ты ведь в курсе, правда? – снова прошипел он.

Фалхар рванулся вперед, и следующие несколько секунд слились для меня в неясном месиве.

И только через мгновение до меня медленно стало доходить, что я вклинилась между двумя мужчинами в попытке удержать Фалхара.

Он завопил:

– Пять лет назад я не убивал его, и с тех пор каждый день жалею об этом… – Он, с посеревшим лицом, силился найти слова.

Я обернулась и посмотрела на доктора Граулта, в ужасе прижавшегося к стене. Он был довольно корпулентным молодым человеком, а сейчас, благодаря этой испуганной физиономии, вдруг представился мне в образе жалкого карапуза, с дрожащим от страха щетинистым брюхом.

Я закатила глаза и впилась глазами в доктора Фалхара:

– Вы нарушили правило?

Он выглядел так, будто вот-вот разревется. Я понимала, что сейчас что-то в нем безвозвратно рушится… и меня это чертовски раздражало.

– Я бы, конечно, могла попробовать использовать более короткое предложение, чтобы вам было проще усваивать информацию, но мой вопрос и так состоял всего из трех слов, и попытка сократить его еще больше противоречила бы правилам языка и здравого смысла. – Едкие слова вылетали из моего рта, будто их произносил кто-то другой.

Я подумала о том аде за бесчисленными дверями и задалась вопросом, сколько же всего во мне выгорело.

– Я заглянул в палату 825, – пролепетал он. – Я…

– Вы увидели что-то из своего травмирующего прошлого, что спровоцировало появление стойкого запаха аммиака, намекающего мне, что вашу форму можно теперь только выбросить, – огрызнулась я. – Послушайте, – продолжила я более спокойным голосом. – Почему бы вам просто не пойти в комнату отдыха, выпить чашечку славного горячего кофе, выдохнуть и вернуться сюда, когда будете готовы к монументальной ноше в виде выполнения своих непосредственных обязанностей без неуклонной тяги к убийству кого-либо?

Он уставился на меня, по-идиотски раскрыв рот.

– Потому что если даже я смогла с собой справиться, то любой сможет. – Слова выплеснулись из моего рта, как грязная вода в недра канализации, оставив меня пустой, но очищенной.

Я обернулась и увидела отражение доктора Скритт в стеклянном шкафу.

Она улыбалась.

***

Шестеро из нас пережили первый год. Среди уцелевших оказался и Фалхар. Но не Граулт.

Люди, врачи и призраки прошлого появлялись и уходили. Большинство из них хранило ошибочную веру в постоянство своего присутствия здесь и было неприятно шокировано, когда очередной поворот колеса вдруг заменял их кем-то другим, столь же бесполезным.

Я терпела.

Не было никакого “озарения”, при котором я вдруг поняла бы, что хочу стать главным врачом. Не было даже такой мысли. Все шло своим чередом, и я постепенно осознала, к чему стремлюсь.

***

Прошли годы.

***

Больница Св. Франциска не перестала казаться странным, невозможным местом, но я приняла сознательное решение перестать пытаться ее понять.

Постепенно я увидела, насколько странными бывают человеческие существа. В таком контексте принять причуды больницы оказалось намного проще.

Я по-прежнему объявляла время смерти, выражала искренние соболезнования родителям, а затем немедленно кремировала их детей. Я никогда не поднималась на крышу. Спокойно игнорировала дверь под номером 1913, где бы она ни появлялась.

А еще я никогда не трогала чужие конфеты, потому что ну я же в конце концов не монстр.

***

Я сидела напротив доктора Скритт, открывающей благодарственное письмо от пациента, который был обязан жизнью ее мастерству ставить верные диагнозы. Несмотря на то, что оно было просто необъятным, она просто бросила листы в мусорное ведро, пробежавшись по строчкам глазами всего за пару секунд.

– Вы знали, что “Вивиан” означает “жизнь”? – спросила я.

Она фыркнула.

– Я есть то, что я делаю. Люди терпеть не могут эту реальность, и это единственная причина, почему они так рьяно привязываются к именам, игнорируя все остальное.

***

Очередной Переломный Момент неуклонно приближался. Он будто менял атмосферу, наполнял меня неясным предчувствием, как влажный воздух летом предупреждает о надвигающейся буре.

Я думала, что готова ко всему. Что доказывало, что некоторые уроки никогда не усваиваются.

Я шла все по тому же коридору, что и тогда, несколько лет назад. В тот день там было пустынно, и только знакомый уборщик разбавлял одиночество пустых стен. Я периодически встречалась с ним на протяжении всех этих лет, он совершенно не старел и редко разговаривал.

На этот раз, однако, он посмотрел прямо мне в глаза:

– Элли, пора делать выбор, – мягко произнес он.

Моя кровь застыла в жилах, а низ живота налился огненным свинцом. Он повернулся к стене, где не должно было быть никакой двери. Но она была. Стояла, слегка приоткрытая. Глубоко в старом дереве были выгравированы цифры, искаженные и потертые, будто много лет подвергались испытанию временем.

– Почему на ней номер 3191? – спросила я.

Уборщик грустно улыбнулся.

– Потому что это возможность вернуться назад.

Я судорожно сглотнула. За эти годы я так привыкла достигать ложного чувства уверенности, вгоняя других людей в ужас, но в тот момент снова почувствовала себя нерешительным и робким интерном-первогодкой.

– Куда она ведет? – спросила я дрожащим голосом.

– К ферме в Миссури, – сообщил он мне отеческим голосом. – Стоящей вдалеке от городов, примерно в тридцати минутах езды от Дрискинга. – Он поднял бровь. – Но ты ведь не об этом спрашивала, верно?

– В какое время она ведет? – Я зажмурилась.

Он помедлил с ответом, ожидая, когда я снова взгляну на него:

– 25 августа 2005 года.

– Можно попасть туда до этого дня? – Я смахнула слезу.

– Нет, – быстро ответил уборщик.

– У меня почти не будет времени подготовиться…

– Мир вращается благодаря тому, что люди делают, располагая малым.

Я вытерла слезы, но быстро теряла контроль над собой.

– Хорошо, – ответила я дрожащим голосом. – Нужно туда вернуться. – Глубокий вдох. – Мне понадобится пара дней. Где мне искать эту дверь?

Уборщик стоял неподвижно, застыв, как статуя.

– Здесь и сейчас.

– Нет, нет, я не могу прямо сейчас! – У меня свело живот. – Если вся моя жизнь изменится, нужно как-то подготовиться. – Слезы и сопли смешивались на моем лице, а я настолько перестала себя контролировать, что даже не могла остановить их.

Он спокойно сложил руки на груди.

– Если ты сейчас уйдешь, дверь исчезнет. Ты больше никогда ее не увидишь.

Я упала на колени. Мне не оставили выбора.

– Хорошо, – прошептала я. – Я пойду. – Я подняла глаза. – Когда я вернусь, мир будет другим?

Он помолчал некоторое время.

– Не будет легкого способа вернуться, Элли.

У меня внутри все оборвалось.

– Это было двадцать шесть лет назад! Я не могу потерять такой огромный кусок жизни!

– Можешь, – вздохнул он. – Люди каждый день теряют так много.

Я всхлипнула.

– Я… не могу понять… я стану той версией себя? Или останусь такой, как есть, и просто умру на двадцать шесть лет раньше?

– У тебя нет лишнего времени, Элли. – терпеливо объяснил он. – Любой прожитый дважды год отдаляет тебя от того, что могло бы быть.

Я с трудом подавила рвотный позыв.

– Все будет так же, как в прошлый раз? Или я что-то смогу изменить?

Он улыбнулся, более радостно на этот раз, но все еще с оттенком грусти, которая, видимо, была неотъемлемым залогом его существования в этом мире:

– Прошлое ляжет перед тобой, и ты будешь вольна изменить его по своему усмотрению. Мир станет другим в зависимости от твоего выбора.

Адреналин пронзил меня раскаленной иглой.

– Но ты ведь и так всегда знала, – добавил он, – что все зависело от твоего выбора?

Меня наконец прорвало, и я безобразно, бурно зарыдала. Согнулась пополам, опустилась на пол и простонала:

– Мне нужно время! Я должна все обдумать!

– У тебя нет времени. И оно тебе не нужно. Войди в эту дверь или уходи навсегда.

Он схватился за ручку и начал медленно закрывать дверь.

Нам нравится притворяться, что серьезные решения требуют времени. Это подкрепляет веру в то, что, хорошенько задумавшись, мы каким-то образом сможем побороть самые низменные свои инстинкты. Но наше истинное “я” проявляется в короткие моменты, когда многое поставлено на карту. Я вскочила на ноги.

И успела протиснуться в дверь как раз перед тем, как он закрыл ее за мной в последний раз.

~

Оригинал (с) ByfelsDisciple

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

Чатик для обсуждений

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Показать полностью
20

Кожеед (триллер, пролог)

Кожеед (триллер, пролог) 18+, Авторский рассказ, Триллер, Глава, Маньяк, Наше время, Похищение, Мат, Длиннопост

Она проснулась от сильнейшего чувства, что он — чужак, страшный человек, пахнущий "белизной" так, что слезились глаза, — рядом. И тут же поняла, что никого рядом нет. Она одна. И даже запах хлорки ей почудился. Она уловила влажный аромат прелой листвы, тонкий запах фекалий от ржавого унитаза в глубине Пещеры, и на мгновение, на вечность, на целых две минуты почувствовала облегчение.

Жива.

Никого нет рядом.

Одиночество сейчас – означает жизнь. В глубине Пещеры — она привыкла называть это пещерой, хотя это было рукотворное помещение, низкий квадратный короб из бетона и сырого выщербленного кирпича, — жило робкое эхо ее движений, шагов, ее дыхания и стонов. Ее призрачный двойник, зеркалящий каждое ее движение. Изображающий ее. Передразнивающий.

И иногда этот двойник, другая она, начинал бегать, кричать и царапать стены ногтями. В такие моменты она словно смотрела на себя стороны.

Как страшно и безнадежно она кричит и воет. Как жалко и смешно.

Как глупо.

Остатки сна ушли. Сон был спасением здесь — лежать и лежать, спать часами, днями и неделями. Но она знала, что не может себе этого позволить. Потому что однажды не проснется — а призрачный двойник, другая она, подберется к ней, спящей, прыгнет на грудь — белесая, корявая, в лохмотьях ночной рубашки — и задушит ее.

Озноб пробежал по плечам, разлился по спине. Она поежилась.

Она открыла глаза и некоторое время лежала, глядя в потолок. Бледный свет мягко покачивался, перебегая от стены к стене. И моргал. Здесь, в Пещере, были сквозняки, иногда они доносили запах внешнего мира — леса, земляники, мокрого дерева, запах дождя — больше всего она любила этот запах, словно пришедший из детства — и, изредка, резкий синюшный запах автомобильного выхлопа.

Она откинула одеяло, села на койке. И едва сдержала стон.

Тело занемело, левая нога совсем затекла. В последние дни из-за сырости и чего-то еще... нехватки витаминов?.. она опухла, опухли руки и ноги. Она привыкла к постоянному холоду, но ломота в суставах стала неприятным сюрпризом. Словно их и так мало, этих неприятностей.

Сколько она уже здесь? На это есть ответ. Сейчас, сейчас… Она соберется с силами и доберется до него.

Иногда по утрам было так холодно, что зуб на зуб не попадал. Сегодня было еще ничего, видимо, в лесу потеплело. Лето. Подземная сырость вытягивала остатки тепла из ее тонкого тела. Даже одеяло не спасало, она укуталась потеплее. По телу пробежала крупная, жестокая дрожь. Суставы словно ледяные хрупкие шары, которыми кто-то играет в опасную игру в боулинг. И они вот-вот разобьются друг о друга на мелкие стеклянные осколки. Она тяжело закашлялась. Выплюнула мокроту.

Она вдруг вспомнила, как до всего этого — мечтала похудеть, сбросить три-четыре килограмма. Может, даже шесть. Шесть было заветной мечтой — чтобы выглядеть как в телевизоре. А сейчас она настолько исхудала, что трудно спать — во сне ребра словно врезаются в камень. А потом все кости болят. Все кости, без исключения. Она смертельно похудела. Сколько это в килограммах? Десять? Пятнадцать? Бойся своих желаний.

Призрак заплакал в другом углу Пещеры.

Она вздрогнула, правое плечо заледенело так, что повисло тяжелым свинцовым грузом. И поняла, что сама плачет.

Дорожки слез на щеках – теплые, горячие. Хотя это и слезы отчаяния. Приятно все-таки хоть что-то чувствовать, кроме боли и отчаяния.

Пора умываться и завтракать. Она поставила себе задачу — выжить во чтобы то ни стало. Назло страшному человеку с запахом "белизны". Назло сырости, голоду и холоду. Назло хнычущему призраку ее самой.

Выжить, чтобы... чтобы...

Она остановилась. И вдруг с отстраненным, и оттого еще более безжалостным, ужасом поняла, что не знает, зачем. Чтобы — вернуться к нормальной жизни? К мужу? К теплу?

Муж... и что? Нормальная жизнь? Она с трудом удержала себя в руках. Она уже не помнила, как выглядит нормальная жизнь. К теплу?!

Да, тепло бы ей не помешало. Вот, отличная цель. Что будет, когда лето закончится и наступит осень? В Пещере обогревателей нет. Или человек-белизна и это предусмотрел? А там и зима… Что, если она так не сумеет отсюда выбраться?

Острый укол паники парализовал ее на мгновение. Но она собралась и усилием воли (нет! не-ет! не-е-е-е-ет!) выбросила эту мысль. Ее найдут. Муж найдет. Что-что, а искать людей он умеет.

Или другие.

Страшного человека с запахом белизны поймают. Не вечно же ему скрываться... Она вспомнила тот момент, когда это случилось. Когда ее похитили.

Он оказался за спиной. Она почувствовала холодный жар его тела, едкий тонкий запах хлора — и страх. Страх был еще маленький, неловкий, смущенный.

Она вдруг вспомнила один из редких рассказов мужа. Он редко что-то рассказывал ей, поэтому она запомнила. А он сказал, что большинство жертв серийных убийц могла бы спастись, если бы закричали или просто отказались что-то делать, о чем их просили убийцы. Так просто – скажи «нет», закричи, беги. Но им было… неловко. Они смущались. Вот так. Вот что ее тогда поразило так, что накатила тошнота. Чувство неловкости, боязнь показаться невоспитанными, ой, простите – и вот ты уже свисаешь с мясного крюка, а тебя трахают сзади, прежде чем пытать, освежевать и съесть.

Она вспомнила все это в один момент – и вдохнула, чтобы закричать. Чтобы выкричать нахуй всю эту неловкость. Она – не воспитанная девочка с белыми бантиками. Она жена полицейского. Она – человек, а не кусок мяса!..

Но в следующее мгновение человек прижался к ней сзади — почти интимно, хотя ничего плотского в его объятия не было. Его ладонь скользнула по шелку ее ночной рубашки... и легла между ног. И даже это не было интимным, или сексуальным посягательством... вообще, даже человеческим жестом. Это было жутким актом присвоения. Не человека даже. Вещи.

И почувствовав на себе эту холодную ладонь, она онемела. Язык отнялся, колени подкосились. Она не могла кричать. Ее маленький страх стал большим и черным, как Марианская впадина.

И ее маленький робкий страх превратился в огромного кровавого зверя. И проглотил ее без остатка. Ам, ам.

А теперь она здесь. «Теперь я буду знать, что в моей смерти виновато мое воспитание». Она сухо, безжалостно засмеялась. Удивительно, но спустя столько времени взаперти ее чувство юмора не исчезло, а обострилось. Теперь им можно было резать колючую проволоку и вскрывать вены.

Она спустила левую ногу вниз, поставила на каменный пол. Ступню обожгло, она поджала пальцы.

Холод — неумолимый, жестокий пронизывал ступню, до колена. Словно ледяной стальной штырь. Заполнял плоть изнутри.

Она застонала, стиснула зубы. И сбросила вниз вторую ногу. Боль в растрескавшейся пятке заставила ее вздрогнуть. Она вскрикнула и одернула себя.

Нет, больше никаких слез. Ничего. Ничего.

Она усилием воли поднялась, от колкой боли на глаза навернулись слезы.

В тот день она гладила белье. Рубашки мужские, растянутые, но любимые футболки. Все огромное – ее муж высок и широк в плечах.

* * *

«Он найдет меня». Она хотела в это верить и верила – даже сейчас, после сотни белых царапин на стене, эта вера жила в ней, как... как болезнь. Как раковая опухоль.

Она чувствовала, как метастазы этой надежды пронизывают ее тело насквозь, парализуют, ослабляют волю.

«Что я могу сделать?!» Что она могла сделать?

«Я могу только ждать». Он рано или поздно ее найдет.

Что-то, а это он умел. Находить людей. И делать им больно.

Она вдруг представила, как он находит человека-белизну – и что из этого выйдет. И на короткое мгновение у нее потеплело на душе.

Ненависть -- хорошая штука. Ненависть дает много тепла. Ненависть согревает.

О, чтобы он сделал с Человеком-белизной... Как бы тут пригодились его бешеные вспышки ярости!

Она всегда чувствовала в муже некий изъян. Недостачу, словно украденный и тайком вынесенный из магазина кусок мыла, пара помидоров, бутылка дешевого, три звездочки, дагестан, запах клопов, коньяка.

Вот такой он. Сильный снаружи. Но слабый. Словно внутри медной башни, железобетонной конструкции, прогнившие деревянные перекрытия. Однажды она увидела в его бумагах фотографию, вырезанную из газеты. Старое здание за красным кирпичным забором, заросшее крапивой и репейником. От здания веяло чем-то старым — и неприятным, словно запах нашатырного спирта, зеленки и старого гноя на желтоватом кусочке старой ваты.

«Нина», - услышала она голос мужа. Вздрогнула – и даже оглянулась, насколько этот голос был реальным.

Но нет… В Пещере только она.

Нина не знала, откуда взялось это ощущение. Этот запах. Но муж ее тогда здорово напугал.

Зачем ... он хранил эту пожелтевшую вырезку? Что это значило для него?

И что это означало для нее самой?

Она так ничего и не сказала мужу.

А через несколько дней пришел Человек-Белизна.


* * *

На снимке было четверо.

Троих она хорошо знала, и двоих из них не любила. Особенно начальника мужа – этого громогласного смешливого любителя охоты. Начальник всегда любил охоту, словно напоказ. Вот смотрите, мол, моя слабость. Словно он был пародией на стереотипного начальника полиции – но при этом не был тупым или недалеким, а был умным и жестким под этой маской. Вторым – был муж. Да, она не любила его, давно уже не любила.

Скорее боялась.

И только красивая светловолосая женщина вызывала у нее что-то похожее на симпатию. На снимке она была моложе и далеко не такая… стильная, что ли? Странно, по идее, она должна была не переносить друзей мужа – друга-женщину точно, но наоборот, только с ней у Нины возникло что-то вроде настоящей приязни. И даже дружбы.

Однажды, подвыпив, муж рассказал, что они все были знакомы задолго до его службы в милиции… тогда еще милиции. «Святые девяностые», сказал он. Он говорил с какой-то жуткой кривой усмешкой, без выражения, -- и она тогда снова почувствовала смутный, беспричинный страх.

Конечно, тот страх был совсем еще не страх. В сравнении с нынешним, тогда была легкая нервозность. Ха-ха. Смешно.

А однажды, на одном из совместных вечеров, когда мужчины допили уже третью или четвертую бутылку, и спорили и кричали на кухне, а потом порывались петь идиотские песни, Нина вместе со светловолосой переглянулись и ушли в гостиную с бутылкой текилы и парой ярко-зеленых лаймов. Они слизывали соль и пили прозрачную мексиканскую воду, а лайм разливал на языке кисло-сладкую горечь. Они болтали и смеялись, как две подружки. Потом включили музыку,танцевали в полутьме. Глаза светловолосой мерцали странно и завораживающе. Пошел медляк, и они, дурачась, прижались друг к другу. А потом Нина почувствовала, как ее рука огладила ее бедра. А потом светловолосая притянула ее к себе и прижалась губами к губам.

Это был… странный вечер. Да.

Она провела пальцем по губам. Рассохшиеся, растрескавшиеся, нижняя губа лопнула. Выступила капля крови.

Нина потом часто вспоминала его – этот вечер. Вот бы вернуться туда обратно, отмотать время назад, как в фантастических фильмах. И снова танцевать под тот медляк.

Чтобы ничего этого не было.

«Я, наверное, сейчас совсем страшная», подумала она. «Может быть, даже хорошо, что я этого не вижу». В Пещере нет зеркал. «И хорошо, что светловолосая меня не увидит».

И вдруг ей страшно захотелось найти зеркало.


* * *

Записка от человека-Белизны:


Здесь есть все необходимое. Лейкопластырь, если вдруг порежешься открывашкой. Запас открывашек...


Она бросила взгляд на ржавое ведро, полное ржавых открывашек — и засмеялась. Кажется, с каждым днем ее чувство юмора становится все тоньше. Раньше это не казалось ей смешным. Ха-ха.

Она стала читать дальше — словно не знала это письмо наизусть.


...еще я приготовил для тебя одеяло. Даже два — здесь бывает холодно.


Заботливый, сука. Только о подушке он не подумал. Второе одеяло Нина складывала под голову. Иначе от сырых кирпичей шел могильный холод, жесткий и пронизывающий – прямо в мозг. Как болит голова. Как болит.

Как болит вообще все.

Пора сделать отметку. Или… она вдруг замерла, от мгновенного испуга заледенел затылок. …или я ее уже сделала?

Она заставила себя успокоиться. Надо же, наконец пригодилась дыхательная гимнастика, которую она осваивала на занятиях йоги.

Вдох, задержать дыхание. Медленный выдох. На счет.

Еще раз.

Пять, семь, пять.

Она медленно начала отматывать время назад, вспоминая все свои шаги.

Нет, кажется, она даже не подходила к стене. Нет, точно не подходила.

Она выдохнула с облегчением.

Ей всегда казалось логичным, что в фильмах про тюрьму или необитаемый остров, где оказался герой, всегда делают зарубки. Отметины на стене, на дереве... на собственной руке. Неважно. То есть, это было логично и просто — отмечать отрезки времени, которые ты провел в заключении. Потому что иначе как ориентироваться во времени, если у тебя нет календаря? Время, проведенное в одиночестве, "тюремное время", как она назвала это для себя — логично, ввести точку отсчета и спокойно отмечать прошедшие дни. Это порядок. Это спокойствие. Это проявление собственной воли, сопротивление обстоятельствам. Вот пять дней, что я провел в вашей сраной камере — и осознание этого, это мое проявление свободы. Я свободен внутри, даже в тюрьме.

Тогда это казалось логичным. Она усмехнулась с горечью. Все просто — один день, одна отметка. Семь отметок – неделя. Что может быть проще, черт побери?

На самом деле все оказалось непросто.

Память в замкнутом помещении работала не так, как обычно. Все в тумане. Размыто, как акварельный рисунок после дождя. Она проснулась, пошла, выцарапала черточку — день. А через пять минут вернулась, смотришь на стену — и черт, черт, черт, жопа, жопа, жопа — уже не понимаешь, отмечала ты сегодня день или это было вчера. Как узнать?!

Память словно отсырела в этом подвале, и крошилась, как старая отсыревшая штукатурка. Нет ничего постоянного. Только разрушение. Энтропия.

Да, это слово она еще помнила. Она снова бросила взгляд на стену. Еще одна черта... или это было вчера?!

Она попыталась отмотать время мысленно назад, двигаясь по шагам — мелко-мелко. Вот она подходит к стене, царапает... вот движется назад к кровати... Вот садится — ноги колют тысячи булавок, стон, и она снова ложится. Все болит, все тело.

Тысячи иголок. Она застонала снова.

И вот эта расслабленность, зыбкость памяти, восприятия — то, что вчера еще казалось таким прочным — заставляло чувствовать себя бессильной. "Шторы в доме больного разума всегда задернуты"... кажется, так писал один из древних философ. Сенека Младший? Не помню, не помню. Весь мой филологический к чертям. Действительно, зачем домохозяйке филологический?

Стоп. Она вдруг с возрастающей паникой поняла, что ее беспокоит.

"Разве у древних греков были шторы?" Мысль пронзила ее насквозь, как разряд молнии, пробежала дрожью по телу и ушла в пол.

Даже здесь она не может доверять себе. Все нужно проверять.

Она услышала этот звук. И наконец сообразила. Рокот, что она приняла за гул в больной голове, давящий, раздражающий… Это не голова. Это мотор. Двигатель машины… Боже! Она вскочила.

Синюшная нотка в запаха с улицы, которую она уловила до этого, но решила, что ей показалось. Бензиновый выхлоп. Вот что это!

Она бросилась к двери. Ударилась в нее, как птица, пытающаяся вырваться на свободу и раз за разом бьющаяся об оконное стекло. Дверь осталась неподвижной – как и много раз до этого. Она уже догадалась, что человек с запахом белизны подпер ее чем-то снаружи.

Она прижалась глазом к крошечной щели. И – увидела. Желтое пятно. Среди огромных деревьев, среди сосен, оно мелькнуло снова. Исчезло – и опять показалось. Древние «жигули» советских времен. Где-то там проходит дорога – метров сто, сто пятьдесят? Не так далеко. Невероятно близко! «Они могут меня услышать». Если ветер будет в ту сторону…

Она закричала.

Она кричала, пока не сорвала голос. Царапала дверь ногтями, рычала, кричала, умоляла, просила, угрожала, билась об нее. Вопила, как безумное привидение.

От боли в связках

Но все бесполезно.

«Жигуленок» исчез из поля зрения. Повернул и скрылся за стволами деревьев. Затем, через некоторое время, исчез и звук.

Нина села на ледяной пол, посмотрела на свои окровавленные пальцы, и завыла.



(с) Шимун Врочек, Владимир Мистюков

Отсюда

Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!