sameperson9999

Он лежал, уперев подбородок в ладони, а локти зарылись в пухлое покрывало. В комнате пахло летом, нагретым деревом подоконника и чуть-чуть — желтоватыми страницами книги. Уже не новой, но ещё не старой — такой, у которой корешок ещё не сломался, а бумага шуршит под пальцами, когда листаешь.
Последняя страница закончилась. И всё…
За окном что-то звякало и скрипело — наверное, соседские качели. Мальчик слушал, как этот ритмичный звук попадает в уши и сливается с мыслями и мысли идут в такт со звуком. И всё было как-то перемешано, мысли, чувства… Немного грустно, немного весело и так, словно внутри — пусто, но всё равно светло.
Вроде бы про себя, но получилось довольно громко вслух, он выдохнул: - Ух!
Захотелось спрыгнуть с кровати и побегать по комнате. Но он закрыл книгу — аккуратно, будто там, под обложкой, лежала хрупкая тайна. На обложке были нарисованы звёзды, маяк и девочка с тёмным лицом, у которой собранные в хвосты волосы разлетались, как ленты у воздушного змея. Книга называлась: «Звёздный навигатор и остров Черепах». Это было длинное приключение. С ночами, штормами, погоней и даже безымянной станцией на Луне. Но теперь — всё. Конец.

Он не знал, сколько пролежал просто так — слушая соседские звуки, смотря в потолок и ничего не говоря. Внутри было ощущение, как от тихой музыки: она закончилась, а уши всё ещё слушают. И будто бы хочется встать и сделать что-то большое, нужное... Но стоит встать и всё исчезнет, а пока ты лежишь, это ещё не исчезает.

— А что они потом?.. — тихо спросил он в голос, будто не себя, а кого-то из пустой комнаты. — Куда они потом пошли? Ведь это же не может просто вот так закончиться... Они ведь жили дальше и куда-то летали.
Да – нужно придумать! Не продолжение даже, точно так же, наверное, не получится! Нужно что-то своё. Но такое, чтобы тоже — с островами, с людьми, которые говорят важные слова, даже когда молчат. А когда они куда-нибудь бегут, то обязательно кого-нибудь спасают! Потому, что они хорошие люди и сильные. С кораблями, у которых есть цель, но они её не рассказывают, потому что она не сразу в словах и вообще секретная.

Он сел на кровати, на щеках были розовые отпечатки рук, а в волосах лишние кудряшки от того, что он по привычке накручивал волосы на палец, когда читал самые захватывающие места. Он посмотрел по сторонам — на стуле у окна лежала старая школьная тетрадка. Почти пустая. Кажется, по «Окружающему миру». Он встал, подошёл, взял её.
На первом листе нарисовал карандашом что-то вроде звезды, у которой было восемь лучей — четыре длинных, четыре коротких. Подумал и стёр.
- Сначала название! Тогда будет сразу понятно, о чем книга, и что она интересная! Как по-настоящему!
Он долго сидел, смотрел в одну точку на линованной бумаге и всё думал. Потом написал: «Меч Лунной принцессы».
Прочитал. Стало немного страшно — будто кто-то чужой посмотрит и рассмеётся. Или, наоборот, поймёт слишком много. Но никто не смотрел. Он был один.

Он хотел начать писать. Но не знал как. С первой строчки, как в книжке? Или сначала надо представить весь сюжет? Он попробовал:
«Она сидела на крыше лунного ангара и держала в руке меч. Меч светился.»
А дальше — пусто. Он не знал, зачем она там, где крыша, откуда меч. И главное — зачем всё это. Если бы знал, всё бы пошло легко. Но не шло.
Он вырвал лист, аккуратно сложил и положил в ящик стола. Не выбросил — просто... Вдруг потом пригодится? Можно сделать самолётик… А пока эта страница мешала – напоминала о неудачном начале.
Теперь он начал с корабля: «Он был серебряным, с парусом, как у катамарана, и у него было имя — “Иволга-3”».

Звучало красиво. Но дальше всё опять стало как-то мертво. Писать не хотелось, хотя он и хотел что-то такое, чтобы утонуть в приключениях.
— Всё не то, — сказал он сам себе и лёг на пол, глядя в щель между книгами на нижней полке.
Сколько он так лежал — он не знал. Но в какой-то момент начал шептать — почти как разговаривать с кем-то, кого рядом нет:
— Вот, например, считать уравнения. Мы же не умели, когда были маленькие. А потом — научились. И баскетбол... Я же сначала бил мимо сетки всё время или терял мяч. Даже чуть не плакал. А теперь — нормально. Даже попадаю. Значит, можно и книжки... если только кто-нибудь объяснит. Только как? Где этому учат?..
Он задумался: в школе не учат писать книжки. Только скучные сочинения. Хотя, может, библиотекарь знает? У него много книжек, их ему кто-то привозит. Вероятно сами писатели, или человек, который знает писателей. Или, может, писатели когда-то сами учили друг друга. По секрету. Ведь, если бы не было секрета, то каждый мог бы себе написать интересную книжку!
Он встал, снова открыл тетрадку. Написал на первой странице:
«Это пока не рассказ. Это — учусь писать».
И поставил точку.

Он вышел во двор. Вечер был с запахом травы и тёплого асфальта. Красное солнце пропадало за горизонтом. Половина неба была почти ночной, а другая половина красной. Последними лучами солнце ещё пыталось ослепить, но у него уже ничего не получалось.  Он сел на ступеньку крыльца и посмотрел вверх. Звёзды ещё не были видны,  небо становилось синее и синее.

Он подумал, не сказав этого вслух:
— Я всё равно придумаю. Только чуть позже. Только когда научусь. Чтобы тоже кто-нибудь читал — и лежал потом молча. И думал, что всё — как будто по-настоящему.
И в животе стало легко, как на качелях, которые дошли до самой верхней точки и замерли.

Михаил выбежал во двор… Да, вот она. Они стали размечать клумбу для цветов, но Марина заболела. «А ведь я потеряю её насовсем… Только черно-белый портрет, на эмалевой табличке, на кладбище и останется!» - Он ещё не смирился.

Отложив рутину, Михаил бросился к шкафу, где лежали документы, фотографии, альбомы, письма. «Нужно это всё сохранить!» - эта мысль стала его новым стержнем, осью, вокруг которой начала вращаться его новая жизнь.

Он перебрал и перелистал все бумаги и фотографии, попытался разложить их, пробуя всё новые и новые способы упорядочивания. Ни один не казался ему подходящим. Когда он попробовал вернуть всё в прежний вид, он обнаружил, что не может воспроизвести прежний порядок. «Я так всё испорчу! Будет даже хуже!»

Но перелистывание бумаг и фотографий немного его успокоило, в голове прокручивались воспоминания. Пусть и не целым фильмом от начала до конца, но довольно большими сюжетами. Грусть в груди сменилась приятными тёплыми чувствами, светлой печалью, но опять накатили горечь и тоска. «Надо больше воспоминаний! Пусть я всюду буду видеть её!» Эта мысль принесла немного успокоения. Он понял, что он будет делать до конца своих дней – беречь память о Марине – пусть Марина будет всюду вокруг него.

Он доставал из ящиков комода её вещи, выкладывал так, чтобы их было видно. Что-то убирал обратно, а какие-то вещи доставал взамен убранных – обновлял экспозицию.

Каждый вечер Михаил устраивал "экскурсии" по своему музею, рассказывая воображаемым посетителям: "А вот это Марина купила на рынке у старушки, когда мы только познакомились..."

Тогда, еще аккуратный, домик с резными наличниками начал постепенно заполняться "экспонатами". Фартук с вышитыми васильками, похожий на тот, что носила Марина. Билеты с теплоходной прогулки по Волге, такой же как когда-то покупали Михаил и Марина. Даже пустые коробки от "Белочки" - ее любимых конфет.

Соседи замечали, как Михаил тащит в дом:

- Старый детский велосипед с соседской помойки ("У Марины в детстве был похожий!");

- Выброшенное кем-то платье в горошек ("Такое же носила она в восьмидесятые!");

- Даже сломанную этажерку ("Почти как у ее родителей в деревне!").

Спустя год экспонаты перестали помещаться в доме и уже занимали веранду, а потом и сарай.

Его сын, Сергей, приезжая из города, с ужасом наблюдал, как отец разговаривает с вещами, называя их "экспонатами музея Марины Сорокиной". Михаил Иванович часто был раздражен, когда видел, что Сергей не проявляет должного внимания к музею. И просил, чтобы Сергей привозил что-нибудь, чего касалась Марина. Ведь она посылала ему вещи, которые вязала сама, когда вышла на пенсию.

Осенью две тысячи девятого года Людмила, соседка, заметила, что из трубы дома Михаила Ивановича уже месяц не идет дым. Заглянув через забор, она увидела, что двор полностью завален: старыми шинами, пустыми банками из-под солений, горами желтых газет…

А сам Михаил сидел на крыльце и что-то беззвучно шептал потрепанному плюшевому медведю. И Михаил слышал, как Медведь отвечает ему: «Спасибо, что спас!» - медведь говорил с ним голосом Марины.

Вся жизнь Михаила Ивановича превратилась в заботу о «Музее», всё, что могло напоминать о Марине, пусть даже в самой малейшей степени, должно было быть в этом музее. Он забросил домашнее хозяйство, перестал готовить еду, в холодильнике, в морозильной камере, лежали какие-то заледенелые обрывки – Михаил зимой вдруг понял, что они тоже могут нести в себе отпечаток Марины и сложил их в морозильник, так как при оттаивании они превращались в кашу из земли, воды и волокон бумаги.

За всеми этими заботами он перестал следить за собой. Ему было жаль терять на это время и силы, он не проверял почту, не платил по счетам. Всё это показалось недостойным внимания. Только музей и экскурсия.

Экскурсии со временем стали виртуальными. Только в мыслях у Михаила. Так как свободного места почти не осталось. Сам Михаил Иванович жил в прихожей, рядом с вешалкой, где висели пальто и плащи Марины, там же ел хлеб и молоко, которые приходилось покупать, чтобы как-то жить. Там же, на шатающемся стуле, он и засыпал. У маленького «иконостаса» составленного из фотографий Марины и мелких вещей.

Когда в январе 2010-го участковый с соцработником и представителем энергосбыта все же вломились в дом, их встретила стена запахов - плесень, гниль и что-то еще.

В "красном углу", в прихожей, среди хлама они нашли Михаила. Он сидел перед портретом жены в окружении самых ценных "экспонатов":

• Ее свадебное платье.

• Старая медная турка.

• Коллекция пустых флаконов от лекарств.

"Я сохранил главное!" - Прошептал он, когда его выводили под руки.

В доме престарелых на Безымянке у Михаила Ивановича на тумбочке стояли только три вещи:

• Фотография Марины у фонтана на площади Куйбышева.

• Затёртый пустой флакон от нитроглицерина.

• Вырезка из местной газеты о закрытии "музея".

По ночам он рассказывал санитаркам, что когда-нибудь восстановит свою коллекцию. А за окном тихо шумели березы, совсем как возле его дома в Управленческом.

Он ещё не смирился.