— Пожалуйста, не надо! Отпустите меня, я сделаю, что угодно, мне больно, нечем дышать… — забилась Лиза, неспособная поднять сеть самостоятельно — слишком тяжелая. Впрочем, попытки освободиться она быстро прекратила, разглядев, наконец, сквозь слезы изображение, выбитое на печатке. Святой Доминик воздевал правую руку к небу, левой прижимая к себе книгу. По канту красовалась надпись: «Maleficos non patieris vivere». «Ворожеи не оставляй в живых», — вспомнила Лиза. Она тут же перестала плакать, заворочалась, ища более-менее удобную позу — так, чтобы цепи меньше жгли кожу, — сверкнула зелеными глазищами, усмехнулась:
— Значит, доминиканец… Ну что, справился с беззащитной женщиной?
— Какая ты к черту женщина? Всем женским ты расплатилась за возможность творить свои еретические фокусы.
— Ну, допустим, не всем…
Лиза прикусила губы, приспустила трусики, демонстрируя гладко выбритый лобок и вертикальную улыбку ниже. Только конченый импотент — которым и должен был стать донор — мог противостоять такому зрелищу. Преодолевая сопротивление сети, она развела ноги, раздвинула губы, демонстрируя влажное лоно, в которое канул не один десяток мужских душ и сердец. Пульсирующая бездна будто бы глядела в ответ на Александра. Тот, завороженный зрелищем, сглотнул, едва не сделал шаг вперед. Застыл, произнес одними губами что-то похожее на молитву.
— Ну же, милый… У нас ведь были иные планы на вечер! Разве не хочешь узнать, какова я внутри?
— Захочу — узнаю, — отрезал тот, помотав головой, и вынул из-за пояса огромный охотничий нож. — Вскрою и посмотрю. Так что не дергайся. Толку тебя трахать — ты ж даже залететь не можешь.
— Ну, ведь, можно и просто для удовольствия… — не теряя надежды, Лиза провела язычком по губам. Тот раздвоился и теперь выписывал замысловатые фигуры. — Ты даже не представляешь, что я им вытворяю…
— И правда. Чуть не забыл! — хлопнул себя по лбу охотник, достал из-под кровати спортивную сумку, загремел какими-то железяками. Когда Лиза увидела, что он извлек, в ее груди все сжалось. — Тебе ведь это хорошо знакомо, не правда ли?
Лиза попыталась откатиться как можно дальше по матрасу, но Александр прижал ногой сеть, защелкал угрожающим устройством, похожим на небольшую дубинку, которая раскрывалась и закрывалась, подобно зонтику.
— Висит груша — нельзя скушать, да? А мы все-таки попробуем!
Зафиксировав голову, охотник с силой вколотил Лизе пыточную грушу в рот. Сжатые зубы не помогли — провалились в глотку, хрустнув под напором металла.
— Не дергайся. Чем раньше я закончу, тем раньше это закончится для тебя…
Александр принялся крутить винт, и жуткие лепестки груши впились в небо и в язык, принявшись растягивать рот Лизы во все стороны. Бедная девушка мычала, пока челюсть выходила из сустава, а уголки рта надрывались до самых щек. Кровь смешивалась со слезами, стекала на волосы, заливалась в уши. Наконец, когда винт прокрутился несколько раз, Александр удовлетворенно кивнул и отошел, любуясь плодами своим трудов. Подбородком Лиза почти касалась солнечного сплетения, а затылок ее был задран назад.
— Вот так потише будет. Теперь давай-ка займемся маникюром…
Жестом фокусника охотник извлек из сумки огромные плоскогубцы. Ногти он вытягивал долго, мучительно, с наслаждением, то и дело надламывал посередине, хватался и вытягивал снова.
— Во-о-от она, сила-то вся твоя, во-о-от она! — удовлетворенно кряхтел он, демонстрируя Лизе очередной выдернутый с мясом ноготь. — Хер тебе, а не ворожба твоя! Во-о-от тебе, за каждую душу сгубленную…
Попытка побрить Лизу успехом не увенчалась — машинка успела лишь оставить глубокую залысину, жалобно зажужжала и застряла в густых рыжих волосах — ни туда, ни обратно.
— Так сойдет! Ну и последний штрих…
Лиза отчаянно замычала, когда увидела, что именно Александр держит в руке. Глубокая ложка для мороженого сама по себе не слишком устрашала. Пугало то, что мороженого нигде поблизости видно не было.
— Во-о-от так! И еще разок та-а-ак! — и видеть Лиза перестала; остался только слух. Она с исступленным сосредоточением слушала, как палач складывает инструменты обратно в сумку, как чем-то шуршит, всхохатывает и радостно докладывает:
— Казанова на связи. Объект зафиксирован, ногти, зубы и глаза удалены, с волосами… вышла заминка. Поднимайтесь, можно вывозить… Слышь, Серега, ты мне бутылку «Мендозы» должен! Слушай — Баторова Елизавета, тысяча девятьсот девяносто седьмого года рождения. Я ж говорил, не меняла она имя! Только срок годности перебивает. Тшеславная она дохера… А это что за… Ай! Сука!
По комнате раздалось хлопанье и стрекот бесчисленных крылышек, Лиза слышала как неловко и беспорядочно Александр топочет по комнате, пытаясь отбиться от содержимого ее клатча. Воздух мгновенно наполнился затхлой вонью гнилого дерева и плесени — запахом раздавленных клопов. Это был ее шанс. Маленькие друзья будут залезать в рот, нос и глаза, кусаться, царапаться и душить отвратительной вонью, но клопики все еще слишком безобидные, слишком беспомощные… Оставалось надеяться только на себя.
Лиза почти физически почувствовала как волосы мгновенно поседели, отрастая в длинные острые лески. Она вслепую хлестнула по комнате — в одну сторону, в другую. Раздался полный боли визг, что-то большое и тяжелое рухнуло на пол — пора. Зарычав от натуги, прожигая себе ладони до самых костей, Лиза все же откинула верхнюю часть сети, будто самое тяжелое в мире одеяло, поползла наружу, чувствуя как серебро буквально сдирает с нее кожу, тут же опаляя ссадины.
Ощутив наконец ногами ковролин, она бросилась вслепую к выходу. Едва не напоролась на угол, но сориентировалась по дверному косяку. За спиной ревело паническое:
— Уходит! Эта сука уходит!
Выбежав в коридор, она растерянно повела носом. Отовсюду пахло одинаково — шампунем для ковролина, освежителем воздуха, немного — канализацией и зверски воняло клопами из-за спины. Спас ее мягкий «динь» прибывшего на этаж лифта.
«Лишь бы не друзья этого христанутого», — заметалась по стенкам черепа тревожная мысль.
— Господи, милочка, что с вами? — ахнул кто-то из лифта, и Лиза рванулась на голос. Этот кто-то взвизгнул — видать, не ожидал такой прыти от изуродованной девушки. Щелкнула кнопка, послышался скрип закрывающихся створок. Лизе пришлось прибавить шагу, чтобы заскочить в двери лифта. Пассажир уже визжал, и было не определить по голосу, мужчина это или женщина. Впрочем, это для Лизы значения не имело — глаза у всех одинаковые. Вцепившись ладонями в лицо неизвестного, она надавила лишенными ногтей большими пальцами на верхние веки, повела их вглубь, пока скользкие шарики не оказались у нее в руках. Там, на полу кто-то жалобно выл, но чужое горе сейчас мало интересовало Лизу — самой бы спастись. Поочередно вставив глаза, она взглянула на себя в зеркало лифта. Да уж, красавица! Непривычно-карие глаза ей не шли. Как не шли и взлохмаченная седая шевелюра и вмятина на левом глазу — вот ведь криворучка — и полностью раскрытая пыточная груша, растянувшая ей рот до нечеловеческих размеров. На месте ногтей остались окровавленные ямки.
Взглянув на пол, она увидела скрюченную пожилую горничную. В истерическом припадке та прижимала к груди пачку туалетной бумаги и беззвучно рыдала кровавыми слезами из осиротевших глазниц. Пока лифт шел вниз, Лиза изучала в зеркале повреждения — передние зубы сколоты, отчего каждый вдох отдавался ноющей болью; ногти выдраны, челюсть сломана. К счастью, глаза — пусть и чужие — снова были при ней.
Выбегая из лобби, Лиза едва успела посмотреть по сторонам — не караулят ли на выходе. Кажется, чисто. Видеть мешало пятно от вмятины на глазу и кровь, текущая из-под век. Выскочив с крыльца сразу на дорогу, она тут же получила удар бампером в бедро, перекатилась, врезалась в лобовое стекло и встретилась взглядом с водителем — тот конвульсивно цеплялся за руль, с ужасом разглядывая то ли истерзанную Лизу, то ли окровавленную вмятину на капоте.
Девушка сползла с капота, дохромала до пассажирской двери — кажется, вывихнуто бедро. Боль захватила тело Лизы безраздельно, не оставляя возможности понять, где начинается одна травма и заканчивается другая.
Лиза рванула ручку двери на себя, чиркнув изуродованными пальцами по металлу; кажется, с одной из фаланг кожа была содрана начисто до кости. Угнездилась в сиденье, вынула из уха сережку — та была похожа на тонкую закрученную по спирали иглу — и с размаху вонзила ее под скошенный затылок шокированного водителя. Тот сразу как-то обмяк, успокоился; лицо приобрело выражение блаженной безмятежности. Лиза прильнула к его уху, пачкая кровью одежду, и произнесла одной лишь гортанью:
— Гони!
***
Погони за ними, кажется, не было, но, тем не менее, Лиза всю дорогу сидела как на иголках. Ее явно выследили — сомнений нет. Вопрос лишь в том, знают ли охотники, где находится ее логово. Впрочем, рисковать не хотелось. Лучше бросить все, сменить личность и осесть на новом месте. Новоселье явно лучше, чем костер или каменный мешок, в котором она опять просидит добрую пару столетий, пока движения тектонических плит вновь не разрушат стены ее темницы.
Адрес к счастью, удалось вбить в навигатор, закрепленный на панели, иначе Лизе пришлось бы изрядно помучиться, диктуя «Дзержинского девятнадать». Петляя по узким улочкам, игнорируя сигналы светофора и, едва не задавив кошку, они, наконец, оказались в уютном дворике, скрытым зеленым пологом ветвей. На площадке рядом все еще играли дети — дни становились все длиннее, темнело поздно.
«Я бы тебя поблагодарила, но… — попыталась произнести Лиза, выдав что-то нечленораздельное. Водитель безразлично и благостно пялился перед собой, руки его так и остались на руле. — …но обстоятельства сложились не в твою пользу».
Схватив голову водителя за уши — тот был выбрит налысо, иначе бы Лиза, конечно, предпочла волосы — она принялась колотить беднягу об рулевую колонку головой. Он не сопротивлялся, лишь жалобно всхрюкивал при каждом ударе. Убедившись, что лицо бедняги превращено в кровавую кашу, Лиза попыталась выдернуть у него передний зуб, но не преуспела — тот сидел крепко. Она оглянулась в поисках чего-то подходящего, чтобы расшатать резец, и обнаружила большой профессиональный ящик для инструментов на заднем сидении.
— Ынго! — произнесла Лиза распяленным ртом, вынимая гвоздодер.
Зубы ей не очень подошли — торчали из-под израненных губ, придавая сходство с лошадью. С ногтями и вовсе вышло сплошное расстройство — хозяин машины стриг их настолько коротко, что даже залезть плоскогубцами под ногтевые пластины едва получалось. Остановилась на двух — указательном и безымянном, остальные неаккуратные обломки сжала в кулаке, на всякий случай. Этого все еще было недостаточно — Лиза чувствовала, как тело противится протезам, ноет и жалуется на страшное надругательство.
— Нет, я не хочу ее крестить! Мама, ну что за средневековье, в самом деле? Вырастет и сама решит, во что ей верить! — раздалось совсем рядом, за кустами. Тихонько открыв дверь, Лиза вышла из машины, подобралась поближе. — Ну и что, что бабушка? Это моя дочь, в конце концов, или нет?
Полноватая блондинка стояла к Лизе спиной, одной рукой прижимая к уху телефон, а другой монотонно покачивая детскую коляску. Там, в компании погремушек и плюшевого мишки — какая банальность — спал младенец. Он смешно дергал маленькими ножками в пинетках и активно гонял по рту соску — похоже, ему что-то снилось.
— Не смотри! — еле слышно шепнула ведьма. Отдалась болью левая почка.
Осторожно, стараясь не разбудить ребенка, Лиза приподняла его из коляски, прижала к груди; немного покачала, успокаивая. Дети в ее нежных руках всегда вели себя как заговоренные — не кричали и не плакали, покорно принимая свою судьбу. Одним движением Лиза стянула чепчик, обнажая лысую детскую головку, по центру которой мягко пульсировал родничок. Прижавшись к нему губами, Лиза с силой втянула кожу младенца в рот — главное, чтобы и пискнуть не успел. Родничок лопнул, и соленая густая жидкость полилась в Лизкин пищевод, наполняя тело приятным теплом исцеления. Мало-помалу раны в уголках рта затягивались; обрастали новой розовой кожей ожоги. В определенный момент Лиза спохватилась, с хрустом вправила челюсть — если так заживет, придется ломать по-новой.
Наконец, когда череп младенца опустел, Лиза быстро огляделась — мамашка будто бы нарочно смотрела в противоположную от коляски сторону, все еще занятая разговором по телефону; у крыльца никого. Бросив выеденного ребенка обратно в коляску, Лиза пулей метнулась к своему крыльцу. На автомате набрала нужное сочетание кнопок на кодовом замке, тот запищал. Вбежав в подъезд, зашлепала босыми ногами по ступеням; наступила на разбитую бутылку, но даже не остановилась, когда та лопнула под пяткой.
Оказавшись у своей двери — массивной, железной — забарабанила:
— Машенька, дочка, открой! Скорее! Маша!
Когда по ту сторону двери раздались шаги, Лиза прижалась к стенке, выдернула из уха вторую сережку, приготовилась, если что, нанести удар… Белокурая головка высунулась из дверного проема, круглые голубые глазища удивленно осматривали Лизу.
— Мам, ты чего? Почему ты голая…
— Нет времени, детка! — Лиза затащила дочку в квартиру, заперла за собой дверь. — Нам нужно собираться, и поскорее!
— Что случилось? — маленькие губы задрожали; девочка была явно напугана.
— Нас… нашли нехорошие люди, — уклончиво ответила Лиза. — Знаешь, иди пока, собери свои любимые игрушки, ну и там, все что хочешь. Возьми под раковиной мусорный мешок.
— Мам, ты как Эльза!
— Чего? Почему?
— Ну, волосы белые…
Лиза не удержалась, расплылась в улыбке.
— Все, беги собираться, детка.
Маша кивнула и побежала в комнату. Лиза же рванула в гостиную, приложившись по дороге затылком о низкую притолоку. Там, за большой настенной картиной, изображавшей полуразрушенный замок где-то в Восточной Европе, оказался сейф.
«Хорошо, что он открывается не сканированием сетчатки», — усмехнулась Лиза, набирая код. Дверца с щелчком отворилась, и на пол посыпались пачки денег, цепочки, колечки и прочая ювелирка. Лиза уже было принялась сгребать в кучу свое добро, но хлопнула себя по лбу: «Дура! А во что ты это будешь складывать?»
Уже собираясь на кухню за мусорным мешком, она вдруг застыла, повернулась к окну — тревожно шумели деревья; где-то истерично мявкнула кошка. Зашуршали по асфальту шины.
«Приехали», — поняла Лиза. Действительно, там у подъезда происходила какая-то суета. Из черного внедорожника вылезли трое — все в сером камуфляже. Один был ей уже знаком — его безупречное личико портила россыпь крупных волдырей. Лиза была готова поклясться, что даже отсюда чувствует запах раздавленных клопов.
— Маша, детка, закройся у себя в комнате, и не выходи, что бы ни услышала! — крикнула Лиза.
После она одним движением сорвала длинную полоску обоев, а вместе с ней на ставший вдруг бетонным пол осыпались и остальные обои, осели пылью шкафы, кровать развалилась на ржавые обломки. Теперь все вокруг все покрывали кирпич, бетон и налет голубиного помета. Квартира Лизы превратилась в лабиринт технического этажа с приземистыми пилонами, скошенным потолком и свисающими тут и там полотнами ткани, исписанной серыми знаками. Совершенно неуместно смотрелась плазменная панель на рыжей поверхности трухлявого кирпича. Прах и саваны покойника могли создать видимость хоть дворца халифа, но обычная квартира вызывала меньше вопросов у клиентов. Оборванный клочок ткани так и остался у Лизы в руке. Повязав его вокруг пальца, она приготовилась защищать свой дом.
Из подъезда послышались приглушенные металлом голоса — дверь на технический этаж Лиза заменила сразу, как въехала, на двойную из цельных листов стали. Впрочем, если эти ребята знают свое дело, то вся нахваленная продавцом-консультантом надежность даст ей в лучшем случае минуты две форы.
— А мож мы ей сразу красного петуха пустим? — предложил кто-то по ту сторону. — Жильцов выведем, потом как-нибудь…
— Нельзя. Ее регулярно видели с одним и тем же ребенком, личность, правда, не установлена.
— По пропавшим пробивали?
— Да. Не нашли. Короче, входим осторожно, во все стороны не палим — сука может держать заложников. От всякой органической дряни держимся подальше. Тело ведьмы — алхимическая лаборатория. Защищаем глаза. И респираторы наденьте.
Во внешнем замке что-то заворочалось, послышалось механическое жужжание, запахло жженой металлической стружкой.
«Войдут», — пришло простое понимание. Лиза сдернула с себя окровавленные остатки белья — в своем первозданном виде, в том, в котором отдавалась Хозяину Земному, она чувствовала себя увереннее, свободнее, чище. В руке она сжала остатки вырванных у мертвого водителя седана ногтей. Мусор, конечно, но в отчаянных обстоятельствах…
Проглотив с пяток тонких желтоватых пластин и едва не подавившись, Лиза согнулась над полом, засунула два пальца в рот, надавила на корень языка. На пол полилась отвратительная смесь из белого вина и заказанных на закуску каннеллони. В неоднородной массе плавали ногти. Пока ее выворачивало наизнанку, Лиза чувствовала, как что-то большее, куда более важное покидает ее, остается на полу. Выпрямлялась она уже с явной болью в позвоночнике. Но дел еще было невпроворот.
От двери продолжал исходить какой-то гвалт и жужжание сверла. На секунду Лиза малодушно подумала — не сигануть ли в окошко? Тут же одернула себя — нашли один раз, найдут и второй. В коридоре Лиза надкусила запястье и провела по бетонной стене длинную кровавую полосу; на конце сделала завиток. Рука немедленно сморщилась; вены взбухли и посинели.
— Мам, кто эти люди? — плаксиво спросила Маша, скрытая за укутанным саваном пристенком.
— Все хорошо, детка! — отозвалась Лиза, чувствуя, как ее голос грубеет и хрипнет, пока она один за другим выдергивает волоски и плетет из них узелки. Упав на пол, узелки разбегались юркими клопами-альбиносами. — Знаешь, а включи ту песню, которая тебе нравится! Я тоже хочу послушать.
На самом деле, Лиза уже терпеть не могла завывания Эльзы, но будет лучше, если Маша ничего не услышит.
— Отпусти и забудь!
Что прошло – уж не вернуть!
Отпусти и забудь!
Новый день укажет путь!
«Понеслась!» — ухмыльнулась Лиза, повязывая ленту савана обратно на стену. Вновь все преобразилось; технический этаж превратился в современную, обставленную в стиле «берлинского ретро» квартиру. Где-то под ламинатом спряталась лужа блевотины, а под обоями — выведенная кровью линия. Теперь, когда ловушки были расставлены, Лиза машинально взглянула в зеркало — носогубная морщина углубилась, в уголках глаз затаились мерзкие «гусиные лапки» — и сама шагнула за грань иллюзии,
С лязгом открылась внутренняя дверь квартиры. Замок был грубо высверлен по центру; на ламинат осторожно шагнула нога в окованном серебряными набойками сапоге.
— Заходим аккуратно! — раздалось из подъезда. — Это ведьмовское логово, здесь все может быть ловушкой.
— Да ладно, какой ловушкой? — возразил знакомый голос. — Она еле ходит, зубы я повыдергал, ногти тоже! Что она нас, насмерть залижет?
— Но от тебя-то она как-то ушла! — осадил его третий.
— Вот, знаешь…
— Тихо! Слышите?
— Отпусти-и-и и забудь! — призывала Эльза из детской.
— Казанова, ты иди на кухню, Семен — проверь звук, я углубляюсь в квартиру.
— Принято.
Сквозь щелочку в обоях Лиза видела как трое мужчин — теперь уже в защите с какими-то диковинными винтовками — пробираются через ее квартиру. До любого из них можно было дотянуться рукой, но пока слишком рано. Нужно подпустить поближе.
— У меня все чисто! — отрапортовал с кухни Александр.
— Захожу в… — хотел было отрапортовать неизвестный с винтовкой, но… по пояс провалился под ламинат; тот вспучился, впился острыми краями в бока, фиксируя незваного гостя. Бедняга по-заячьи завыл. Послышался топот его соратников.
«Сейчас!» — пронеслось в голове. Лиза вновь оторвала кусок обоев, сдирая иллюзию с технического этажа и вновь преображая уютную квартирку в пыльный загаженный голубями лабиринт.
— Твою мать, где я? — визжал откуда-то издалека Казанова, а Лиза уже шлепала голыми пятками по потолку, уворачиваясь от летящих по кривой дуге гвоздей — вынужденный стрелять себе за спину, незваный гость не мог как следует прицелиться. Схватив его за голову, Лиза оттянула ее назад и лизнула прямо в раскрытый в немом ужасе глаз. Тот пропал, глазница заросла, а на ее месте оказалась гладкая кожа. Лиза повторила свой маневр, и с лица несчастного исчезли нос и губы. Кожа на их месте панически вздувалась, точно надетый на лицо пакет. Нырнув обратно за обои, Лиза оставила «доминиканца» задыхаться по пояс в ламинате. Наконец, соратник Казановы — тот, что, постарше — добрался до своего товарища, принялся увещевать.
— Семка, ты чего? Ах ты сука… Семка, слышь! Да не вертись, я взрежу! Не вертись, кому говорю…
Линия крови вырвалась из-под обоев, стегнула старшего по ногам, опрокинув навзничь. Этот охотник был явно опытнее своих соратников — не растерявшись, он тут же перевернулся на спину и принялся палить гвоздями вокруг себя. Один вошел четко между костяшек в ладонь Лизе. Та, рыкнув, выдернула руку, орошая кровью все вокруг, и тем самым выдала свое местонахождение — выпала из-за иллюзорной стены.
— Вот ты где, мразь!
Стая клопов — белых как лунь — нахлынула из ниоткуда, облепила лицо «доминиканцу». Тот завертелся на месте, смахивая насекомых. Хлестнула прядь острых и тонких как леска волос, вышибая винтовку из рук. Взревев, Лиза бросилась на охотника. Тот не растерялся, рубанул наугад цельнометаллическим нестерпимо блестящим топором, отхватил ведьме руку, вскочил на ноги и пошел вперед, наступая на Лизку. Ретируясь, она дернула кусок обоев и шагнула за стену саванов, после чего приладила его на место; получилось неровно. Теперь квартира стала похожа на заготовку самой себя, выстроенную прямо посреди чердака — с дырявыми стенами, пилонами и дверями, ведущими в пустоту.
Нужно было отступать. Лиза побежала на четвереньках прочь, под массивную вентиляционную конструкцию, чувствуя как по ляжкам бежит горячая моча. Суставы не слушались, кости ныли, кожа сохла, стягивая лицо. Из отрубленной руки кровь хлестала на пол, оставляя тягучий влажный след и смешиваясь с мочой.
— Дрянь! — выругался охотник, когда его подошвы зашипели и запузырились, соприкоснувшись с едкой жижей. — Ничего! Скоро у тебя закончатся и ногти, и волосы, а ты превратишься в беспомощную каргу! Бежать некуда!
Казанова, отрезанный от схватки беспорядочным переплетением иллюзорных стен, метался по кухне и выкрикивал проклятия; на фоне завывала Эльза:
— Отпусти и забудь!
Этот мир из твоих грёз!
Отпусти и забудь!
И не будет больше слёз!
Здесь мой дом!
Мой снежный удел!
Пусть бушует шторм!
«Пусть бушует шторм!» — согласилась Лиза, прячась за очередным пилоном. Тот взорвался кирпичной крошкой — кажется, охотник подобрал винтовку с пола. С тяжелым сердцем ведьма вновь, в который раз за день, залезла в глазницу и выдрала глаз горничной — тот, что без пятна. Присела, осторожно катнула его по полу в сторону «доминиканца». На глаз тут же налипли пыль и труха, но и такого обзора было достаточно. Казанова, наконец-то выбравшись с кухни, заходил с другой стороны пилона. Ее окружали.
— Сдавайся, тварь, и мы сожжем тебя быстро. Знаешь, как обычно сжигают ведьм? Мы оставляем маленький костерок в полуметре, берем самые мокрые дрова, чтоб побольше дыма. — Охотники не спешили подходить — знали на что способна Лиза. Один из них показал какой-то жест, после чего продемонстрировал три пальца. Загнул один. — Такой огонь не опаляет, он медленно коптит дочерна! Выходи, отдай ребенка, и мы просто зальем тебя бензином. Это больно только первые пять секунд. Не успеешь оглянуться, как отправишься к своему хозяину!
Загнулся второй палец. Казанова собирался что-то швырнуть к пилону. Сейчас!
Отрубленная рука вскочила с места, застучала пальцами по полу как огромный паук, запрыгнула на голову старшему. Тот принялся вертеться; вскрикнув, распахнул рот. Это и было его ошибкой. Тонкая старческая кисть ловко забралась под респиратор и нырнула в глотку, расставила пальцы и принялась втягивать себя внутрь, в трахею. Охотник заперхал, хватаясь за горло, выронил винтовку — его можно было списывать со счетов. Оглянувшись в поисках Александра, Лиза только и успела заметить как что-то маленькое, оказавшись совсем рядом с ней, вдруг расширяется, становится большим и с грохотом отбрасывает ее к пилону, взрывается миллиардами острых осколков. Следом в челюсть ей прилетел удар прикладом, вышибая и без того плохо сидящие чужие зубы.
— Чистая серебряная стружка, сука! — самодовольно провозгласил Казанова. Ствол винтовки упирался Лизе в висок. Убить — не убьет, но о ясности мышления придется забыть. — А теперь слушай меня. Берешь вот эти штуки…
На пол с тяжелым грохотом упал чехол. Александр носком ботинка раскрыл его, и перед Лизой предстала батарея угрожающего вида железных штуковин фаллической формы. Каждая схематично изображала какого-нибудь святого, на широком конце поблескивала распятия. Некоторые были тонкие как спицы, другие — короткие и толстые, похожие на католических неваляшек.
— И чего ты хочешь? — проскрипела Лиза и сама удивилась своему голосу — надтреснутый, севший, точно у столетней старухи. — Чтобы я тут устроила эротическое шоу?
— В точку, мразь! Теперь ты возьмешь по одной на каждую из своих мерзких дырок и заткнешь их как следует, если не хочешь получить порцию гвоздей в голову. Глаза, рот, жопа, уретра, уши — все. Впрочем, я с удовольствием всажу тебе целую обойму, и займусь этим самостоятельно.
Единственной рукой Лиза ощупала самую большую и длинную фигурку, изображавшую Марию Магдалину. Жжется — похоже, серебряное напыление. Интересно, удастся ли ей огреть Казанову этой тяжеленной дурой по колену до того, как он продырявит ей голову? По всему выходило, что никак. Думалось тяжело — в череп будто залили меда. С досадой она оглядела свою кисть, худую, узловатую, в коричневых старческих пятнах. «Потратилась, перестаралась», — покачала головой Лиза.
— Ну? Я жду! Начина-а-а-х ты маленькая дрянь! — вдруг охотник сорвался на крик.
— Не трогай маму! — пискнуло над головой.
Послышался шлепок, следом застрекотала винтовка, но куда-то мимо Лизы. Судя по звуку, гвозди вонзились во что-то мягкое.
— Я не чувствую рук! Она меня укусила! Мое лицо! Что со мной… — стоны перешли в хрип. Охотник шатался, выпучив глаза, на лице алели два следа от детских зубов. Пальцы его разжались, винтовка выпала из ослабевших рук. Прижавшись к кирпичной стенке, он осел на пол, изумленно вращая зрачками. Лиза встала, повернулась к маленькому скрюченному тельцу в углу чердака. Там, в голубином помете и перьях, лежала Маша, прикрывая руками живот. Лиза подбежала к ней, прижала голову дочери к обвисшей старушачьей груди, принялась гладить по волосам единственной рукой.
— Мама… Ик… Мама… Ик… — похоже, гвозди попали в легкие — девочка дышала прерывисто, икала, сипела, с трудом втягивая воздух. — Мама, я… Ик! Я умираю, да? Ик! Я не хочу умирать, мама! Не хочу…
— Тише-тише, солнышко мое. Тише, моя зайка… Все хорошо, — увещевала Лиза, целуя тонкими усохшими губами белокурую макушку. — Ты не умираешь, девочка моя, нет-нет…
Намотав прядь волос на палец, Лизка потянула ее, и голова Машеньки расплелась, подобно свитеру, превратилась в клубок серой пряжи. На бедра ведьме посыпались дохлые клопы.
— Ты не умираешь, детка. Ты ведь никогда и не жила…
Все меньше и меньше оставалось от Маши — вся она разваливалась, расползалась, преображаясь в скопление мертвых насекомых, паутины, веток и прочего мусора. Наконец, ветхая конструкция рассыпалась, на пол со стуком упал вываренный до меловой белизны детский череп. Лиза поднялась на ноги, отряхнулась и, улыбнувшись окровавленным беззубым ртом, направилась к охотнику. Тот все еще хрипел, дергал непослушными конечностями, тщетно пытаясь встать.
— Знаефь, — прошепелявила Лиза, — вообфе-то я всего лифь собиралась забрать твою музскую силу. Есть люди, которые за это хорофо платят… Теперь, когда ты убил моего фамильяра, тебе здет судьба куда менее завидная…
Лиза опустилась перед Александром на колени, дернула пряжку ремня, расстегнула ширинку, высвобождая гениталии. Те висели смешным мешочком, не демонстрируя никакой активности. Старческие пальцы принялись умело наминать член с разных сторон, и тот, вопреки здравому смыслу, твердел, поднимался. С ужасом и омерзением охотник глядел, как сморщенная однорукая и одноглазая старуха слюнявит пальцы и смазывает головку, но где-то под неокортексом в лимбической системе уже поднимало свою порочную уродливую голову темное, нездоровое возбуждение.
— Вот так-то! — удовлетворенно скрипнула Лиза и вытерла кровь с подбородка. — Молодой, здоровый, в тебе много зизни… Если тебя это утефит — сейчас ты получифь лучфий отсос в своей зизни.
***
Привычным жестом собрав седые космы в хвост, ведьма наклонилась, жадно распахнув свою влажную беззубую пасть.
— Привет, заюшка, привет-привет! Слушай, спасибо тебе за все! У меня кожа как попка младенца! — щебетала Юлька, входя в квартиру. Подошла ближе, перешла на интимный шепот: — И там тоже полный порядок! Ты просто волшебница! И выглядишь… Блин, каждый раз как с обложки! А Машенька…
— Она в летнем лагере, — соврала Лизка. — Проходи.
— Слушай, — подруга вдруг нахмурилась, пригляделась. — А ты линзы что ли носишь? Цвет глаз другой.
— Всегда такие были, — пожала плечами Лиза. — Пойдем на кухню.
Проходя мимо двери гостиной, Юлька вздрогнула от неожиданности, встретившись глазами с дряхлым стариком в инвалидном кресле. Губы его запали глубоко внутрь, лицо обвисло, глаза молочно-белыми голышами пялились в пустоту.
— Ой, здрас-с-сте! — расплылась в голливудской улыбке гостья.
— Не обращай внимания, он не слышит. Это мой дедушка. Вот, привезла ухаживать — а то в деревню не наездишься. Ты проходи на кухню, я сейчас…
— Какой милый старичок… — засюсюкала Юлька из вежливости.
— Ага, — согласилась Лиза. — Просто Казанова.
***
Автор — German Shenderov
#6EZDHA
