Нечаянная Одиссея
1 пост
Продолжение. Первая часть Нечаянная Одиссея
Вторая -- Нечаянная Одиссея
– Господин, мы привели умалишённого!
– Но мой обед уже на столе, – недовольно проворчал судья. Он уже почти вышел за дверь. – Свинина и капуста. Может быть, капелька грога…
Но двое стражников уже затаскивали связанного мужчину в коротких портках и рубахе без рукавов. Он грозно мычал в тряпочку.
– Ну... Хорошо! Так и быть. – Пробормотал судья, возвращаясь на деревянное кресло с подлокотниками. – Минута-две… Горячее мясо, говорят, вредно для старого желудка... Палач ещё не ушёл?
Палач хрустнул кожаным фартуком.
При свете нещадно чадящего факела его лицо и руки казались вылеплены из глины, а за спиной угадывались неприятного вида крючья, кривые ножи и пилы, будто прямиком из второсортного фильма ужаса; и чья-то растянутая кожа, так похожая на человеческую.
Тёмные пятна густо покрывали каменные стены.
– Во славу Божию, начнём! – Судья мельком взглянул на задержанного. – Хм… его, что пропустили через маслобойку?
– Это всё служанки, господин, – после непродолжительной паузы ответил кто-то из стражников. Тот, что постарше. – Он смущал женщин жестами. Хватал за юбки. Сорвал с одной чепчик. Но у них были скалки, господин. Мы еле отбили его у добрых прихожанок.
– Действительно, если Всевышний хочет наказать, лишает рассудка… – судья, наконец, стал внимательно разглядывать задержанного. – Хм! Приставать к прачкам! У него что, есть камень бессмертия?
– Нет, господин, в карманах пусто… но он возражал! Кричал непотребности, пока… Надёжное это средство – секирой по затылку, господин!
– Хм. Значит, просто дурак, – сделал вывод судья. – А он кричал при задержании?
– Э-э-э…
– Ну, – подтвердил судья. – Какие слова? Хулил ли церковь, или самого…. – судья перекрестился. – Герцога?
Служивый замялся.
– Ну! – Поторопил судья. – Нет ничего тоскливее холодной свинины!
– Моя матушка учила, что от бранных слов заводятся вши…
Старший служитель переступал с ноги на ногу. Его секира звякнула. Звон гулко отозвался под потолком.
– А я слышал, что хульные слова вызывают дурные болезни, – пришёл к нему на выручку младший стражник. – Появляются чирьи или гниль носа!
– Думаю, вы оба избегнете страшной участи, – повысил голос судья. – Правосудию нужно учесть все тонкости дела. Мне необходимо исключить колдовство или бунт!
Судья красноречиво поднял палец.
Служивые подняли глаза вслед за пальцем, и некоторое время изучали потолок. Тот был грязен и мокр. Наконец, старший служивый вздохнул, перекрестился на деревянное распятие, наклонился и зашептал в судейский головной убор.
– Хи-хи! – судья спрятал улыбку. – Я так и думал: он просто дурак! Хм. Гниль носа, говорите? Вши?
– Так точно! А к ним мужской недуг, господин!
– Избави Бог! – перекрестился старший стражник и спросил с тайной надеждой: – Есть ли от немощи снадобье? Для друга надо…
– Надо исцелить первопричину! – подвёл итог судья. – От непотребных слов спасают плеть и железо!
Связанный задёргался, будто ему поджигают пятки.
– Целуй ноги господину! – прошипел молодой стражник, подталкивая его копьём к палачу. – Воистину, благость нашего судителя достойна святого Мартина Милостивого!
И оба стражника поспешно скрылись вслед за судьёй за низкой дверью.
Своё дело заплечных дел мастер знал: кожаные запястья ловко зафиксировали клиента на липкой грязной скамье.
Плеть быстро и методично отсчитала десять ударов.
Палач не отвлекался на вопли и мычание. Обычное дело. Клиенты всегда всем недовольны. Ни благодарности, ни уважения за тяжкий труд мучителей.
Палачи бесстрастны, таковы издержки профессии. Хотя пляшущий первосвященник в женском исподнем вынудил бы его застыть с открытым ртом. На полминуты. Этого хватит, чтобы вытащить из-за пазухи ручной зубодробитель.
Поэтому, когда в подвале заговорила невидимая женщина, мастер только пожал плечами: мало ли чудес на свете! Небось, неуспокоенный дух ведьмы колобродит. Куда важнее удержать щипцами раскалённое железо и не уронить себе на ногу!
Но лавка оказалась пуста. Подсудимый исчез. Палач огляделся и на всякий случай заглянул под лавку.
Пыточная была пуста, за исключением его и распятой на стене кожи.
Палач наморщил лоб.
– Эти колдуны вконец обнаглели! – изрёк он, наконец. – Сбежать от пыток! Куда катится мир? К апокалипсису или, что хуже, к появлению адвокатов!
Продолжение. I часть тут Нечаянная Одиссея
Раздался хлопок, будто вскрыли пивную банку.
Курок огляделся.
Вокруг была локация, будто из старого дурацкого фильма: вечер, двор, полуобвалившаяся кирпичная стена, запах старых помоев.
Высокий фонарь едва разгонял сумрак.
Возле обшарпанной стены человек пять сидели на корточках. Они по очереди прикладывались к жидкости в стеклянной банке и выдыхали дым из палочек, хотя табак запретили век назад.
Симулятор тихо погудел, и Курок вдруг понял их речь. Беседа шла о некой Нюрке и хахале Гришке, которому пересчитают все зубы.
– Чего надо? – прервал Курок увлекательную беседу. – Кто вы?
– Дружинники, – загоготала компания.
– Какого меня сюда кинуло? Симуляция – дрянь! – оглядел окрестности Курок. – Визуальный ряд – отстой! Игроки низшего уровня! Особенно ты!
– Я? – обиженно пискнул тот, на кого указывал толстый палец. – Чё опять я? Чуть чего, сразу Серый!
– Пиджачок-то маде ин не наш, – за спинами сидящих, за светом фонаря, угадывались ещё тени. – Слышь, дядя, поносить дай!
– Дам! И пиджак, и труселя! И понюхать, и полизать!
В темноте кто-то подавился пивом. Судя по звукам, народу там сидело куда больше, чем под тусклым фонарём.
– Да ну вас! Пора сваливать из этой тупой игры! – Курок щёлкнул себя по лбу. – Эй! Вырубай!
Ничего не произошло.
– Компьютер! Стоп игра! Выход!
Компания с азартом следила, как неизвестно откуда взявшийся кадр дядя колотит себя по голове.
– Э, мужик, у тебя мозги светятся! – ржала компания. – Дядя, фокус покажи!
Курок ёмко и красноречиво сказал, на какую планету отправляют мусор, гниль и таких недоносков, как они.
Компания нехорошо зашумела. Трое, как по команде, одновременно поднялись с мест. Краем глаза Курок заметил тени, что двигались вдоль стены.
-- В спину бьёте! -- Первого смельчака Курок обезвредил одним ударом. Бац! – и сопляк отступил, держась за разбитый нос.
-- Ага! -- не успел обрадоваться Курок, как проклятые симуляторы навалились скопом.
Курок успел зарядить в чьё-то в ухо, увернуться от грязного ботинка и плюнуть в перекошенную рожу.
Странно, но боль была настоящая. И кровь хлынула, ну впрямь живая.
Удар тупым и тяжёлым предметом пришёл сзади.
– Проклятая игра! – заорал Курок и рухнул носом в окурки. «Симуляторы» с гоготом принялись месить его ногами.
– Пункт третий Положения о Путешествиях сквозь Поток. – В шуме побоища раздался женский голос: – «Если клиенту наносят ущерб, спасай его шкуру!». Эй, новенький! Оцени опасность по шкале от одного до десяти!
– Р-р-р! Тля-я-я! – донеслось в ответ.
– Не поняла! Повторите!
Бум! Бах!
– Ладно, ладно… – и пинки драчливой компании пришлись в пустоту.
В год третьего юбилея Планетарного Закона, в десять часов и три минуты на заброшенной дороге произошло ДТП.
Дорога давным-давно напоминала заплесневелый бутерброд, забытый под диваном и упорно игнорируемый роботом-пылесосом. Неприятностей не ожидалось ни справа, ни слева, ни даже спереди, хотя на горизонте уже угадывались очертания городских высоток.
Вначале было тихо.
Потом появился автомобиль.
Он гудел и чадил, время от времени выпускал дым. Колёса подминали чахлую траву, торчащую из частых трещин. На капоте в полустёртых буквах угадывалось слово «Бугатти».
Непонятно, откуда взялся этот раритет. Не иначе, из музея.
Второй участник ДТП свалился с неба.
Сначала автолёт спускался неровным зигзагом. Около земли он проскрежетал по крыше Бугатти. Но тут, наконец, сработала противоаварийная система. Струя с шумом вырвалась из дырявой воздушной подушки, автолёт завис, покачался, затем бухнулся на обочину.
Поднялось пылевое облако. Кузнечики, или кто там ещё стрекочет в придорожной траве, смолкли.
Из автолёта тут же вывалился водитель. Без всяких там выдвижных ступеней. Он выглядел так, будто бы в нём плескались гены утрехов с планеты Зумрок, а они злобные и сильные, как земные гориллы. Прабабушка автолётчика была та ещё шалунья.
– Р. – Потомок неразборчивой в молодости старушки осмотрел транспорт.
– Р-р! – рыкнул он на дыру в воздушной подушке.
– Р-р-р!!! – взвыл тоном существа, обнаружившего пропажу годового запаса бананов. – Кто?!
Из идентификатора на капоте выпал органический алмаз, оставив вместо имени круглую дыру. Вот так: «О. Курок».
Виновник нашёлся тут же. Конечно же, водитель Бугатти. Бодрый старичок в лабораторном халате и при стильной бородке.
– Очки не зарядил?– Курок поднял старичка за воротник. – Я лечу! Ты должен отвалить!
– Молодой человек! Это вы свалились на нас… как… птичий экскремент, – резонно заметил бодрый старичок из Бугатти. Но когда тебя трясут, получается что-то вроде «Мр-р-а-а-др-рь-мо».
Из машины выскребся пассажир – долговязый, шевелюра врастопырку, чистенький – к его лабораторному халату пристало носить галстук-бабочку. Непонятно, как он уместился в машине. Если только упирался коленями в собственные уши.
– Вы! – замахал он тонкими ручонками. – Вы! Поставьте Профессора на место!
О.Курок оскалился. Есть на ком сорвать недовольство. Наверняка, у этих хануриков есть что-нибудь ценное.
Он ещё раз встряхнул старичка и заметил, что в нагрудном кармане у дедули выпирает нечто привлекательное.
Мощная рука выхватила это нечто…
– О! Симулятор! Новьё! В какую виртуальность ныряешь, дедуля? «Скрип коленей» или «Вставные зубы»?
– Аккуратней с прибором, молодой человек! Опытный образец…
– Цыц! – Курок уже нацепил симулятор на покатый лоб. Прибор приклеился, как будто прирос, даже окрасился в цвет прилизанных кудрей.
– Доброе утро! – тут же включился жизнерадостный женский голос. Симулятор загорелся желтым. – Приветствую отважного искателя приключе-е-е… кхе-кхе…
Во лбу верзилы захрюкало. Жёлтый свет замигал.
– Халтура! – зарычал верзила. – Дрянь!
– Э, полегче! – возмутился прибор. – Пальцы убрал! Грубиян! Восемь-пять, время вспять!
И Курок исчез.
Двое в халатах разглядывали пустую дорогу.
– Может, стоило его предупредить… – Профессор пригладил растрёпанную бородку, – хроно-скутер – прибор, хм… своенравный. Хотя прошлый испытатель и вернулся…
– …большей частью, – подсказал Умник.
– Ему повезло, что его раса владеет регенерацией, – осуждающе взглянул на коллегу Профессор. – А без головы…
– Мда-а-а… вряд ли у нашего забияки имеются запасные мозги, – погрустнел Профессор. – Коллега, сколько времени?
Продолжение следует
Ночь, повторить которую я не отважусь.
До рассвета. На диване с поджатыми ногами с тапками в обеих руках.
А твари ползли и ползли. По полу, по стенам, из-за спинки дивана. Они ползли в темноте отовсюду. Крупные и помельче. Средние и крохотные, но не менее гадкие. Те же усики, лапы и рыжая спина.
Иногда они заползали мне на лицо...
Бр-р-р-р!
А вы ночевали в комнате, кишащей тараканами?
Мне страшно.
Я забываю простые слова и о кофе на плите. Неоднократно пропускаю поездку на поезде, потому что путаюсь в числах.
Сегодня ходила в контору. Мало того, что заплутала в городе, но и оставила важные документы дома. Придётся снова идти...
Я уже почти привыкла и смирилась, но мне не смешно. Мне страшно.
Продолжение
Первая часть Чайка на проводе
Вторая часть Чайка на проводе
Четвёртая часть https://vk.cc/cyrDJ0
Это и был ББЗ – Большой Бабкин Закидон.
Теперь, через несколько лет, ББЗ повторился. Выходит, Мишка остался один. Бабушка ушла. Надолго ли?
– И что такого? – сказал утром Мишка отражению в зеркале и повеселел. – Нормально! Проживу, – взглянул на закрытую дверь и солидно добавил: – Не маленький!
Голода Мишка не боялся. Во-первых, его, как ребёнка, находящегося в трудной жизненной ситуации, в школе обедом кормили бесплатно. Мишка искренне недоумевал, что в его жизни тяжёлого, но от супа с котлетой не отказывался. Даже добавку просил. Тётя Ира, приветливая раздатчица школьной столовой, не отказывала.
– Не в коня корм, – добавляла она мудрость к порции супа, имея ввиду Мишкину худобу. – В дырявый таз воду лить… Кушай, страусёнок!
Намекала на его рост и длинную шею.
Во-вторых, бабка, как запасливая белка, выдрессированная прежней социалистической обыденностью, всегда закупалась впрок. В кладовке на полках теснились залежи крупы, муки, консервов. Мишка смутно представлял, как превратить крупу в кашу, но решил, что по ходу разберётся. На кухне, за дверью – сухарей мешок. Бабка ничего не выкидывала. А сухари у неё получались отменные – ровные, солёные, с чесноком. А ещё в кладовке и на антресолях – банки с помидорами. Ими можно было питаться целый год.
Консервированные помидоры Мишка особенно уважал. Раз – сунул руку в банку, всю кисть, целиком, два – схватил, три – вытащил, четыре – запихал в рот целиком, испачкал рот и подбородок в рассоле. Пять – с наслаждением облизал сладко-солёные пальцы. Вкуснее помидоров в Мишкиной жизни не было.
Бабка, если ставила перед собой цель, то берегись оказаться на пути: как машина экскаватор – зашибёт – не заметит. Даже огородные растения это понимали. Помидоры в теплице росли густо, будто виноград – гроздями. У всех соседей по даче помидорные листья загнулись от холода, а зелёные чахлые плоды прилепились к веткам зелёным горохом. А у бабки, смотри-ка, наросли всякие: и крупные жёлтые, и розовые, и «Бычье сердце».
Колдовать, что ли, бабка умела?
А что, если бабушка уехала на заседание колдунов всей Российской Федерации?
Мишка представил.
Ночь. Лес. Лысая поляна. Вокруг костра фигуры в тёмных плащах и остроконечных шляпах. Под ногами шныряют чёрные коты разной упитанности и пушистости. Сбоку ершистой кучей навалены мётлы. Над поляной висит мерный гул – это фигуры в плащах болтают обо всём и все разом, как школьники на перемене.
Вдруг Главная фигура в капюшоне подняла руку. Разговоры смолкли.
Фигуры быстро образовали круг.
– Сосёстры! Собратья! – взревело из-под Главного капюшона. – Ассара-дАра-чУккара! Асирал Анишулар!
– Говори по-человечески! – выкрикнул кто-то из задних рядов. – Двадцать первый век! Хватит абракадабры!
Мишка кивнул. Действительно, Всероссийский слёт ведьм, колдунов и волшебников происходит в светлом зале с колоннами. Женщины в длинных платьях. Мужчины в костюмах и цилиндрах.
Под потолком коты оседлали квадрокоптеры. Шныряют и гудят, будто хвостатые пчёлы.
На огромном экране надпись «Волшебство и искусственный интеллект – вместе навсегда!». Время от времени надпись меняется фотографиями волшебников с разными штуками, вроде голографических часов, волшебными палочками любой конфигурации и даже самоходных холодильников.
На низком белом диване удобно расселась Мишкина бабушка. Она в своем модном брючном костюме. Небрежно принимает с подноса робота-официанта бокал и большой пакет картошки-фри.
– Мишка, ты почему без шапки? – смотрит она прямо на него. – Ты уроки сделал?
Мишка очнулся. Он и сам проживёт. Но…
За закрытой дверью в бабкину комнату живёт проблема. Нет, не так. ПРОБЛЕМА.
За дверью живёт... нет! Понятие «живёт» не подходит к существу, что практически утонуло в ортопедическом матрасе кровати-гиганта.
Уже два года как болезнь украла Мишкину маму, оставив взамен восковую куклу. Кукла не поднималась вовсе. Функциональная кровать с противопролежневым матрасом для лежачих больных занимала половину большой комнаты. Такие кровати стоят лишь в самых современных клиниках, но вы не знаете Мишину бабку! Она куда-то звонила, кому-то грозила, умоляла, ругалась, посылала одно электронное письмо за другим, вдогонку слала бумажные в конверте; заверяла всевозможные бумаги у нотариуса и вот оно, торжество крюкотворчества! – специальную кровать доставили. Двое грузчиков из «Газели» (как пролезли по узким лестницам «брежневского» подъезда?) Но ведь кровать – не гроб, протащили как-то в квартиру. Впихнули невпихуемое. Разобранную, пахнущую мазутом – каждая металлическая трубка обёрнута серой бумагой. Те же ребята ловко собрали кровать – соединили все эти трубки, крючки, гайки, стойки, провода, схемы, колёса. Со стойкой для капельницы, функцией переворота и дугой для подтягивания.
Первый парень в чистой отглаженной робе подмигнул Мишке:
– Четырёхсекционная. Сама больного поворачивает. Крутит, как курицу на вертеле. Оснащение, как в космическом корабле, пацан. Хоть самому ложись!
Но скукожился под бабкиным взглядом. Второй напарник, постарше, деловито показал, как включать электроподъёмник, как менять положение кровати, регулировать повороты секций с пульта управления.
Мишка прозвал сооружение ложе-роботом за провода и металлические стойки. И не подходил. Боялся. Ложе-робота и того, что лежало на ней.
Оно было живое, несомненно живое: тонкое, гнутое, как веточка, почти невесомое, скрытое под одеялами. Оно хрипело, дышало; бабушка закрывала его голову платками и носила ему баночки с питанием, памперсы, ставила уколы и капельницы, выносила грязные простыни и звякающие при каждом шаге чёрные мешки.
Но бабушки нет.
И телефонов нет. Денег, пластиковых банковских карт. Похоже, бабушка забрала с собой всё. Унесла в своей вместительной сумке.
Мишка первым делом обыскал всю квартиру – всю, где мог. Даже на кухне в жестяной банке из-под кофе. И под постельным бельём.
Впрочем, можно пойти в полицию. Придут, оформят… А его, Мишку, куда? В детдом Мишку. Это ничего, это не конец жизни, и в детдоме живут. Выходят честными людьми. Вырастают, в институты поступают.
А куда её? Ну, то, что вместо мамы? В больницу?
Мишка задумался. Бабка часто повторяла:
– Без денег кому нищета нужна? Чёрта собачьего они станут возиться! – и вздыхала: – Устала, сил моих дамских нет! Когда уже?
Что «когда», бабка не сообщала, а Мишка не был дураком – не спрашивал. По тому, как темнели бабкины глаза, превращались из маслин в сливы, становилось понятно: не его, Мишкиного, ума дело. У тебя, что, дел нет? Молоко не обсохло, из ползунков не вырос, с горшка только слез. Делай уроки. Сделал? Врёшь! А если выучил – повторяй! В дневнике «двоек», что у блох у помойного кота, тетёха ты на дикобразе… В отца-алкаша пошёл… Угораздило же!
– Я здесь, – встрял Плут. – Меня-то ничем не проймёшь! Опять же медичка обещала прийти…
Мишка снова улыбнулся.
На той неделе приходила врач Гульнара Рудольфовна. Провела осмотр, напомнила о необходимости давать новое лекарство.
Мишка обещал.
– Пришлю вам патронажную сестру, – сказала врач, уходя. – Это же ужас! Так запустить больную!
– Бабушка, она… – не нашёлся, что сказать Мишка, – Понимаете… всегда сама. Никого не пускает…
– У нас очень квалифицированные сотрудники, – врач сделала упор на слове «квалифицированные». Да так уверенно, что Мишка невольно кивнул, соглашаясь. – Ждите завтра. А с Жанной Николаевной поговорю. Нельзя же так…
Патронажная сестра пришла на следующий вечер. Высокая, холодная и деловая, она смотрела куда-то поверх Мишки.
– Взрослые где? – спросила, как отрезала.
– В магазине, – промямлил Мишка.
– Где руки помыть? – спросила сухо и после продолжительного журчания крана в ванной нырнула в комнату. Кинула с порога: – Воды принесите.
Мишка налил в пластмассовый таз тёплой воды. Зашёл в комнату и поставил около дверей. Дальше не пошёл.
Патронажная сестра не обернулась. Точными размеренными движениями она колдовала над чем-то серо-розовым длинным, тонким и чуждым.
Миша вышел и присел на пол в коридоре.
Коридор, узкая кишка, без света и простора. Сбоку дверь и прямо дверь: обе, если открыть, закрывают проход. Тут и притулиться-то негде, но Мишка влез. Оперся подбородком о колени, обхватил согнутые ноги руками, сгорбился.
Напротив него, через узкий коридор, на обоях, рассмотрел Мишка рисунок. Сначала не поверил, приблизил глаза. Затем поднялся, не поленился, щёлкнул выключателем. Вот он, рисунок. В аккурат на уровне носа. В тусклом свете, расчерченном тенями от «висюлек» громоздкой люстры с одной лампочкой, Мишка скорее вспомнил, чем разглядел. Закорючка, круглая голова, кривой штрих...
Птица?
Одно крыло вздёрнуто вверх, другое, изломанное, следом волочится.
Детская рука нарисовала птицу
Это чайка, вспомнил Мишка. Да, чайка. В прошлый свой приезд, с папой, накалякал он фломастером на обоях, имитирующих кирпичную кладку, кособокую чайку.
Намалёванная птица летит куда-то по простору поддельной кирпичной кладки. Крыло, кривое, будто подбитое, тащится следом. Птица кричит. Широко открыт клюв – две чёрточки на круглой голове.
Впервые Мишка услышал чаек в этом городе.
За окном трепали кого-то – так Мишке показалось, – и этот кто-то вопил протяженно: А-а-а, в конце вскрикивал, зло и резко: ай!
– А-А-А-ай! А-А-А-ай!
Потом встретил крикунов на помойке – крупных птиц с серебристыми крыльями и жёлтыми клювами.
Бабушка называла их «клушами»:
– Разленились рыбу ловить, дармоеды! Шарятся за гнильём по помойкам!
Красивые белые птицы в размахе крыльев как два голубя или полторы вороны. Они ели всё, что находили в мусорных баках. Голуби, воробьи, даже вороны – остальные птицы опасались связываться с белыми хищниками. С самого утра они кружили над баками, истошно орали, вопили, задирали голубей, звали кого-то, и смолкали лишь к вечеру. Зимой их в городе не было. Чайка – птица перелётная, холодов не любит. Улетает зимовать на семь тысяч километров на юг, а в мае возвращается.
Интересно, бабушка не заметила рисунок или специально не стёрла «внуков шедевр»?
– Пациентка накормлена и переодета, – медсестра вышла в коридор и чуть не споткнулась о сидящего Мишку. – Что ж так больную запустили?
Мишка поднялся на ноги, бурча что-то о бабушкином повышенном давлении.
– Распишитесь! – не слушает сестра. Сунула ему в руки тетрадку, ручку. Он них резко пахнет лекарством. – В нижней графе.
Мишка вывел «Фуф». Медсестра выдернула тетрадь, не дала вычертить завитушку в конце.
– Завтра у меня выходной, – промолвила она скороговоркой, стаскивая с вешалки пальто. – Сами справляйтесь… Сами! Нельзя так… Следить надо! Памперс чистый, вам государство бесплатные зря что-ли выделяет... Мази, протирки. Комнату проветрить! Питание из бутылки…
Хлопнула входная дверь.
– Я сделаю, – крикнул Мишка вслед. – Спасибо.
Во дворе фонарь освещает тропинку. Бобка, молодой человек лет восемнадцати, стоит в темноте, за кустами. В одной руке у Бобки пакет с продуктами, в другой в скрюченных пальцах зажата записка:
Батон – 1
Молоко – 2
Яйцо – 1 дес.
Грузному Бобке стоять тяжело. Он давно хочет в туалет. Одну ногу свело, и он опирается на другую, здоровую. Временами он топчется на месте, переносит тяжесть с ноги на ногу. И снова замирает.
Бобкины пальцы замёрзли. И те, в которых пакет, и на другой руке, тонкие и сухие, с запиской. Бобка не надел перчатки – много возни, попробуй попади каждым пальчиков в «домик!» – и ушёл без них.
Бобка умеет ходить в магазин. Это несложно. Надо лишь протянуть продавщице карточку и записку от мамы или Риты и подождать, пока сумку нагрузят продуктами.
По тропинке идут люди. Они обходят Бобку, торопятся. Дверь подъезда верещит старыми петлями, с грохотом ударяется о стену. Вот проходит женщина, потом мужчина с ребёнком, пробегает сосед Никита с незнакомым мальчиком. Всех их облаивает собачка по кличке Муся. У Мусиной хозяйки, бабы Туси, болят ноги. Туся выпускает собаку одну. Собачка целыми днями визжит на прохожих с крыльца. Пока кто-нибудь не запустит Мусю в подъезд.
Бобка стоит за кустами и, не отрываясь, глядит на Мусю. От холода ему кажется, что руки у него одеревенели и оттянулись до тропинки, как лыжные палки. А от резкого лая прыгает в голове тяжёлый мяч. Бобке хочется заткнуть уши, но руки заняты. Он бы заплакал, но помнит, что говорила ему сестра: «Дурка! Здоровый шлепок, а плачешь, как маленький». Бобка терпит.
Проходит женщина в большом и тёмном пальто. В руках у неё большие сумки. Сумки задевают Бобкин пакет.
– Напугал, – ругается женщина сердито, а потом непонятно: – Чего встал? Бу-бу-бу!
Боба моргает и молчит. Женщина уходит. Муся облаивает женщину, её тёмное пальто и большие сумки.
– Ты что тут? – подходит папа Лёша. – Давно стоишь? Идём домой.
Когда они идут мимо Муси, Бобка хватается за папин рукав.
– Рита! – дома отец кричит в дальнюю комнату. – Ты же знаешь, там собака!
– Бу-бу-бу, – отвечает Рита за закрытой дверью, а Бобка уходит к себе за шкаф.
Шкаф перегораживает большую комнату. За ним, на диване, живёт Бобка, а на подушке живёт лягушонок. Лягушонка зовут Ва. У него длинные лапы, нет одного глаза, на боку из дырки высовывается серая набивка. Лягушонок улыбается большим ртом.
Бобка запихивает пальцем набивку в лягушонка. Серая вата вылезает снова.
За шкафом надрывается телевизор:
– Ля-ля-ля! Плати три рубля!
Бобка знает: это реклама. Ненастоящие зверушки танцуют и едят конфеты. Уставившись, на прыгающие по потолку пятна, Бобка растирает замёршие пальцы. Цветные пятна резвятся, лезут в глаза, от них Бобкины глаза тяжелеют.
– Ля-ля-ля, – надрываюся зверушки, а Бобка вдруг видит себя на детской площадке. Он висит на турнике.
– Сделаю из тебя мужчину! – говорит ему папа. Бобка ещё маленький. Висит он неудобно, на одной руке. Вторая, слабая и короткая, зацепилась только кончиками пальцев, и Бобку перекосило. Вскоре он падает.
– Бу-бу-бу! – ругается папа и отходит к знакомому мужчине. Они разговаривают.
Бобка сидит под турником и трёт глаза. Неожиданно появилась чужая незнакомая собака. Папа разговаривает со знакомым и не видит, как собака запрыгнула на Бобку и принялась облизывать его лицо. Бобка отмахнулся, и собака залаяла. И вот уже нет ничего в мире, только резкий лай, от которого голову царапает изнутри, и острые собачьи зубы, зубы, зубы…
Бобка хочет кричать, но не может. Он как будто одеревенел…
– Ужинать! – будит Бобку мамин голос.
За ужином Бобка подавился. Картошка, кусок котлеты и жёваный хлеб из Бобкиного рта шмякнулись обратно в тарелку.
– Дурка! – шипит ему Рита. — Почему вы не оставили ушлёпка в роддоме?
– Ритусечка, ну что ты такое говоришь! Не ругайся, детка… – привычно причитает мама и елозит полотенцем по Бобкиному рту. – За Бобочкой скоро приедет бабушка…
– Баба! – говорит Бобка и снова давится.
– Конечно, бабушка приедет к нему! – продолжает злиться Рита. – Бобочка, Бобочка! Всегда везде Бобочка! – Рита уже кричит. – Почему он?! А я для вас пустое место?
– Ритуся, ты внучка, – успокаивающе причитает мать. – Любименькая...
— Из-за него ко мне не приходят ребята, – не успокаивается Рита. – Меня дразнят «сестрой того жирного ушлёпка!»
– Я с работы! – громко говорит папа. – Дайте спокойно поесть!
Рита роняет ложку. Она вскакивает и убегает в свою комнату. Мама бежит следом, роняет полотенце.
Бобка не понимает, почему кричит сестра. Он заискивающе улыбается, поднимает упавшее полотенце, но снова кашляет. Слюни и остатки еды разлетаются по столу.
На другой день Бобку с занятий забирает Рита. Она идёт быстро и не оглядывается. Бобка ковыляет следом, но, как только он догоняет сестру, она быстро оглядывается по сторонам.
– Держись от меня подальше! – Не оборачиваясь, одёргивает она руку.
Когда они подходят к подъезду, Бобка цепляется за сёстрин рукав. И, хотя Муси нет, Бобка держится так крепко, что невозможно разжать его толстые пальцы.
Они так и поднимаются на свой этаж – паровозиком. Бобка неловко спотыкается об ноги впереди идущей сестры, но не разжимает пальцы.
Отцепляется он только в прихожей.
Рита скидывает шубку и ботинки, сразу убегает в свою комнату. Бобка ещё долго возится в темноте коридора с курткой. Сначала молния не открывалась, затем в рукаве застряла левая рука. Бобка пошёл в комнату сестры. Он открыл дверь и стал на пороге. Рита смеялась в телефон.
– Ма! Скажи ему! – Рита при виде Бобки прикрывает телефон и кричит: – Тебе сюда нельзя!
– Да, да, Ритусенька, детка, – отзывается с кухни мама. – Ужин почти готов.
Дверь захлопывается у Бобки перед носом.
Бобка наконец избавляется от куртки, но тут резко запиликала музыка. Это мамин телефон. Мама берёт трубку.
Бобка встаёт рядом и протягивает руку.
– Баба дай, – просит он, но мама отворачивается. Сначала она алёкает, потом говорит. Она говорит и говорит, а потом хлюпает:
– Что сказали врачи? Что? Было уже поздно?
Бобка ушёл к себе за шкаф. Он сел на кровать и закрыл уши ладонями. Но и сквозь пальцы Бобка слышит, как хлюпает мама, как гремит папа, как поют синие зверушки.
– Бу-бу-бу, – хлюпает мама, будто подавилась супом.
– Ра-ра-ру! – отвечает папа Лёша. – Чёрт знает что!
– Ля-ля-ля! – поёт телевизор. Боба зажимает уши длинными мягкими лапками лягушонка. Лягушонок обнимает Бобкину голову и улыбается.
Тут за шкафом появляется Рита. Садится на постель, рядом. Бобка протягивает ей лягушонка, но Рита неожиданно обнимает его за плечи. Он замирает. Рита такая маленькая, почти вся уместилась под его рукой.
– Бобка, – слышит он шепот сестры. – Ночью бабушку увезли в больницу. Бабушка, она… не приедет. Никогда…
Боба улыбается в темноте.
– Ты меня понимаешь? – Рита утыкается носом в Бобкин бок. – Бабушка, она....
– Баба, – твердит Боба. – Баба! Баба!
– Дурка ты глупая, – сдавленно бормочет Рита. – Бабушка... уже никогда...
Рита хлюпает там, в Бобкином боку.
Бобка улыбается, глядя на шкаф.
– Воды! Скорее! – кричит из комнаты папа. – Рита? Где мамины таблетки? Неси!
Рита вскакивает и убегает.
Пятна от телевизора прыгают по потолку. Бобке кажется, что они злые и смеются.
Бобка выходит из-за шкафа. Проходит мимо сидящей на диване мамы. У мамы на голове полотенце. Папа машет рукой: не мешай!
В темноте коридора Бобка сунул ноги в ботинки, а куртку оставил на вешалке. Затем открыл входную дверь. Бобка спускается по лестнице на цыпочках, и большая тень в форме Бобки крадётся вместе с ним.
На крыльце никого. Только Муся. Увидев его, собака заливается лаем. У Бобки звенит в ушах, внутри головы прыгает тяжёлый мяч.
Он замирает на крыльце. Не дышит, только смотрит, как подкатывается к его ногам пушистый ком с налипшим снегом на спинке.
Бобка наклоняется, протягивает руку. Муся на секунду затихает и снова лает. Бобка поднимает собачку и прижимает к себе левой, скрюченной рукой, а правой берёт под мордой. Здоровая рука у Бобки крепкая, не зря он втихаря таскает папину гирю.
Муся визжит. Визг закладывает уши. Бобка глохнет.
Он сглатывает и сжимает пальцы сильно-сильно, будто открывает крышку на банке с огурцами.
Муся взвизгивает и, наконец, затихает. Лапки обвисают.
Тишина.
Бобка кладёт уже не страшную Мусю на скамейку и садится рядом, прямо в налипший на сиденье снег.
– Баба, – Бобка гладит Мусю по пушистому боку, – Боба и баба!
Он улыбается. Теперь бабушка придёт. Никто ей не помешает. Бобка будет сидеть тут, ждать бабушку. Ждать, сколько позволят.